Страница:
- Не знаю, что тебе наврал Каменев, а только в споре с Лениным сегодня Лев Борисович имел бледный вид.
- Тебе так показалось? А мне так кажется, что, на против, Ленину было не по себе, он не знал, что ответить Каменеву на некоторые вопросы. Например, на обвинение в бланкизме…
- Ох, Федор, ты переоцениваешь своего старого приятеля. Увидишь, как разделается с ним Ильич в ближайшие дни на заседаниях в ЦК, а то и на страницах "Правды". Разномыслия в партии Ленин не потерпит. Тебе еще придется выбирать между Лениным и своим старым другом, за которым никого не будет, вот увидишь. Никого.
- Да, это очень может быть, - согласился Федор.
Некоторое время шли молча. Александр надулся, недовольный братом. Федор сосредоточенно обдумывал свое. Потом Федор спросил:
- Скажи-ка мне вот что, Саша. Я никогда тебя об этом не спрашивал. А, наверное, давно следовало бы. Чего ты, лично ты, Александр Ильин, ждешь от революции?
- Для себя? Ничего, - не задумываясь, ответил Александр. - Как и ты, полагаю.
- Так. Но ты все-таки подумай и скажи: что она тебе может дать? Зачем она тебе?
- Лично мне ничего не нужно. Все, что мне нужно, я получил: образование, запросы, какие-никакие способности эти запросы удовлетворять. Но, наверное, дело не в том, что она может что-то дать? Ну, не знаю. А ты чего ждешь от революции?
Федор пожал плечами.
- Чего бы я больше всего теперь хотел, - сказал он, - так это скинуть с себя военную форму и вернуться к Венгерову в университет, засесть за свою библиографию. Знаешь, мне часто стал сниться в последнее время один и тот же сон: я бегу в университет и страшно волнуюсь, что опаздываю, что Венгеров не дождется меня и уйдет, а у меня готова для передачи ему толстая папка разных справок о писателях Екатерининской эпохи. А тут война… Так-то, брат. Пока идет эта война, к Венгерову мне не вернуться. Может, революция покончит с войной? Похоже, что революция нужна нам с тобой, брат, для того, чтобы кончилась эта война. Вместе с самой революцией… Однако прибавим шагу.
Начинался дождь, они подняли воротники шинелей, зашагали быстрее, отворачивая лица от порывов пронизывающего ледяного ветра, задувавшего с Невы.
Глава вторая
Главным в этом документе было обоснование необходимости перехода власти в руки Советов. Прямого призыва к социалистической революции, как это прозвучало в речах Ленина в день приезда в Петроград, в докладе не было, очевидно, Ленин учел возражения товарищей, того же Каменева, во время бесед в поезде и в доме Кшесинской. В тезисах специально разъяснялось, что непосредственной задачей партии является не введение социализма, а лишь переход к контролю со стороны Советов за общественным производством и распределением продуктов. Это положение не конкретизировалось, было туманно, как и иные места документа, и все же документ представлял собою вполне приемлемый набросок партийной программы, так и воспринимался партийными организациями. Нарочитая туманность отдельных положений мало кого могла обмануть, было очевидно, что партию нацеливали все-таки именно на социалистическую революцию.
Были в документе и пункты аграрной программы - национализация всех земель в стране, распоряжение землею местными Советами батрацких и крестьянских депутатов, - и, конечно, раздел об отношении к войне: ни малейших уступок "революционному оборончеству", братание солдат враждующих сторон.
Против тезисов Ленина на заседании ЦК выступили Каменев и Сталин, их поддержал Рыков. Они отвергли курс на социалистическую революцию в экономически незрелой России. Вместо установки на борьбу с Временным правительством за власть предлагали ограничиться контролем над правительством со стороны Советов, хотя бы пока и эсеро-меньшевистских. О неприемлемости ленинских тезисов Каменев заявил в статье "Наши разногласия", опубликованной в "Правде" на следующий день после появления там тезисов. Ленин ответил Каменеву брошюрой "Письма о тактике".
В оппозиции к Ленину оказался и Зиновьев, не согласившийся с его требованием разорвать отношения с Циммервальдским объединением социал-демократических партий Европы. Зиновьев назвал упрощенной оценку Лениным западной социал-демократии, как чисто шовинистической, в разных собраниях энергично доказывал необходимость для большевиков оставаться в Циммервальдском объединении.
В Кронштадте обо всех этих событиях узнавали с некоторым запозданием. Пока не освободился ото льда Финский залив, сообщение Кронштадта с Петроградом было затруднено, единственным надежным средством связи оставался телефон. Может быть, поэтому в кронштадтской партийной организации обсуждение ленинских тезисов прошло гладко, противников их среди кронштадтцев не оказалось, из питерских товарищей никого в эти дни в Кронштадте не было, если не считать Ивара Смилги, которого прислал в Кронштадт, как обещал Раскольникову, Сталин и который, к удивлению Раскольникова, заявил себя сторонником ленинской платформы, а не Каменева-Сталина. Основным докладчиком на собраниях выступал убежденный ленинец Семен Рошаль, и Кронштадтская организация целиком присоединилась к платформе Ленина.
Раскольников в обсуждении ленинских тезисов не участвовал, на собраниях не отмалчивался, всегда находилась тема для выступления, но непосредственно о тезисах не высказывался. Как человек, еще все-таки новый в Кронштадтской партийной организации, не считал себя вправе навязывать местным товарищам свою точку зрения, смущать своими сомнениями. К тому же, как редактор партийной газеты, должен был соблюдать известный нейтралитет во внутрипартийных спорах. Не вмешиваясь в спор, присматривался к товарищам, пытаясь понять, как они решали для себя вопрос.
Насколько он мог судить по выступлениям товарищей, далеко не все они понимали существо разногласий между Лениным и его оппонентами. Не слишком разбираясь в теоретических тонкостях, они не могли грамотно оценить доводы Ленина, принимали их не потому, что осмыслили их, а по другой причине. Ну как могли они, не прибегая к хитроумным умозаключениям, принять, например, тезис о том, что именно беднейшая часть российского населения, самая обездоленная и потому наименее грамотная и способная к сознательному творчеству - городской и сельский пролетариат,- в состоянии привести Россию к высшему развитию, к социализму? Разве можно принять такого рода тезис безоговорочно? Тем не менее они ленинские доводы принимали безоговорочно, без долгих размышлений. Принимали, полагаясь на ученый авторитет Ленина: раз Ленин считает, что данное положение отвечает духу времени и вытекает из марксизма, следовательно, верно, значит, так и есть.
Но и доводы Каменева и других оппонентов Ленина точно так же были недоступны их анализу, лишь вызывали недоумение: почему эти товарищи возражают Ленину? Как действительно могли они правильно оценить, например, предостережение Зиновьева о том, что нельзя всех социал-демократов Запада мазать одной черной краской, объявлять врагами народов, когда для такой оценки требовалось по меньшей мере знать условия жизни на Западе не понаслышке, самим пожить на Западе? Таким знанием обладали Ленин с Зиновьевым, только что возвратившиеся с Запада. Но кому из них отдать предпочтение? Бесспорно, Ленину! Ленин - вождь и основатель партии. А кто такой Зиновьев? О Зиновьеве они мало что знали. Не выдерживали такого сопоставления и другие оппоненты Ленина, и тем более Каменев. Каменев фигура смутная, в партии помнили о его двусмысленном поведении на суде в 1915 году, когда он отрекся от партийных лозунгов о войне, за что получил сравнительно мягкое наказание, ссылку.
Наблюдения были неприятны, вызывали неопределенное беспокойство.
И, однако же, когда пришло время голосовать, Раскольников, не убежденный в полной приемлемости ленинских тезисов, проголосовал за них. Мог бы и воздержаться. И все-таки проголосовал "за". Почему? Этого он себе объяснить не мог. Все голосовали "за", и он проголосовал "за".
Голосовал он у портовиков. Когда выбрался из душного зала на воздух, испытал такое чувство, будто у него вышибли опору из-под ног и он повис в пугающей пустоте, лишний этим людям, которые возбужденно шумели за неплотно прикрытой дверью, лишний самому себе.
День был солнечный, яркий. Возвращаться в прокуренный зал не хотелось. Выйдя к грузовому причалу, побрел в конец его. От нагретых чугунных плит причала исходил душный запах машинного масла. Здесь ощущение своей ненужности было особенно острым. За два года морской службы Раскольников так и не проникся ее духом. Ничего, кроме скуки, не вызывали у него эти камни, избыток металла, всепронизывающий смрад машинных отделений стоявших у стенок боевых кораблей. Все было чужое, временное. Не было опоры.
А перед самым открытием конференции в Петрограде произошли события, которые едва не обернулись для Ленина его полным политическим поражением.
За три дня до начала конференции, 21 апреля, по улицам Петрограда прошли многолюдные демонстрации, вызванные нотой министра иностранных дел Милюкова союзным английскому и французскому правительствам. Этой нотой Временное правительство подтверждало свою верность старым царским военным договорам и заверяло союзников, что намерено вести войну с Германией до победы. Демонстранты требовали отставки Милюкова. Часть демонстрантов, руководимая ярыми ленинцами из ЦК и Петербургского комитета, вышла на улицы с оружием и под лозунгом "Долой Временное правительство". Сторонники Временного правительства организовали встречную демонстрацию, и между ними и "последовательными ленинцами" произошли кровавые столкновения на Невском. Разразился всероссийский скандал. Правительство обвинило большевиков в попыт ке вооруженного захвата власти. ЦК и Петербургский комитет выступили с официальными заявлениями, осуждающими выходку "авантюристов" из числа "леваков". На заводы и фабрики, в воинские части спешно отправили агитаторов растолковывать массам "подлинную" политику партии. Раскольников тоже участвовал в этой кампании, выступал в Преображенском полку. Отмежевался от "леваков" сам Ленин. Правда, в неопределенных, лукавых выражениях. В день открытия конференции он выступил с докладом о событиях 21 апреля, в котором назвал действия "некоторых товарищей" несвоевременными, но потому несвоевременными, что они о к а з а л и с ь таковыми. Понимай, как хочешь. Конференция выслушала Ленина сочувственно.
Ленин был главной пружиной конференции. Он всюду поспевал. Сделал доклады по основным вопросам повестки дня, больше всех выступал в прениях, написал большинство резолюций.
Наблюдая за ним, Раскольников обратил внимание на характерную особенность его отношений с теми участниками конференции, которые выступали против его платформы. Пока обсуждались спорные вопросы и дело не дошло до голосования, Ленин много внимания уделял переговорам с оппонентами, в перерывах между заседаниями его можно было видеть в компании с Дзержинским, Пятаковым, Махарадзе, которым он горячо втолковывал свое. Итог первого же голосования показал, что на стороне противников Ленина - единицы. С этого момента Ленин потерял интерес к этим людям. Он стал их избегать. Испытал это на себе Дзержинский. В первые дни конференции, встречаясь с Дзержинским, Ленин обычно первым подавал ему руку. Теперь довелось Раскольникову увидеть такую сцену: утром столкнулись Ленин и Дзержинский у входных дверей, Дзержинский посторонился, поклонился, протянул руку, но Ленин прошел мимо него, словно не заметил его. Точно такая сцена разыгралась на глазах Раскольникова между Лениным и Пятаковым.
Ко времени завершения конференции никто уже открыто не выступал против ленинских тезисов. Без особенного энтузиазма, как бы по инерции, еще отстаивали свое мнение по отдельным пунктам повестки Каменев, Рыков, Зиновьев, предлагали свои резолюции, которые тут же отвергались ленинским большинством. Когда же ставились на голосование ленинские резолюции, оппозиционеры не решались голосовать против них, - голосовали не "против", а воздерживались. Единственно Зиновьеву удалось отстоять резолюцию по делам Интернационала, предусматривавшую участие большевиков в Третьей Циммервальдской социалистической конференции, против чего выступал Ленин.
Утром, перед тем как ехать в Кронштадт, зашел к Каменеву. Каменевы завтракали, усадили и его за стол. На столе- вареная картошка и серый, с половой, пайковый хлеб.
Поели, вышли из-за стола. Перешли для разговора в другую комнату. Раскольников спросил Каменева, не разочарован ли он результатами конференции.
- Ничуть! - живо ответил Каменев. - Напротив. Конференция выполнила громадной важности задачу. Сплотила партию. Вооружила ее четкой и ясной программой. Покончила со всеми шатаниями, разбродом. Нет больше оппозиций ни левой, ни правой. Есть единая линия - линия ЦК…
- Ленинская линия?
- Да, безусловно, ленинская. Но и наша общая. Оппозиция сыграла свою роль, вызвала очистительную дискуссию внутри партии, встряхнула, взбодрила партию. Помогла и Ленину в короткое время разобраться в русской действительности, пересмотреть и уточнить программные установки. В частности, не торопиться с захватом власти. Вы обратили внимание, именно под его влиянием левые во главе с Багдатьяном признали свои ошибки, подчинились решению ЦК? В оппозиции больше нет надобности, она скончалась естественной смертью, растворила свой потенциал в ленинских резолюциях, что и требовалось. Думаете, Ильич этого значения оппозиции не понимает, не ценит? Судите сами, из девяти членов вновь избранного ЦК трое - недавние оппозиционеры: ваш покорный слуга и Зиновьев со Сталиным. Нет, конференция прошла и завершилась с великолепным результатом.
- Но остается много не разрешившихся вопросов, как теоретических, так и по части тактики.
- Конечно, остаются вопросы. Ну и что? Будем их разрешать. Достигнуто главное - единство партии. Этот результат дорогого стоит. А какие вопросы вас смущают?
- Хотя бы вопрос о завоевании большинства в Советах. На нем, я полагаю, спотыкаются многие. Я недавно, выступая у преображенцев, испытал на себе…
- Кстати, о преображенцах, - перебил его Каменев. - Мне Подвойский рассказал, как вы этот контрреволюционный полк укротили. Там после вас сменился полковой комитет, им теперь заправляет солдат большевик Падерин, знаете?
- Очень рад.
- Подвойский расхваливал ваши агитаторские способности и предложил включить вас в агитационную бригаду ЦК. Надеюсь, вы не против? Так что за вопрос у вас?
- По сути, тот же вопрос о бланкизме, который и вы, помнится, ставили перед Лениным, в день его приезда. По Ленину, поскольку Советы есть прямая и непосредственная организация народа, наша борьба за преобладание внутри Советов пролетарских элементов не может сбиться в бланкизм. Но ведь пролетарские элементы, завоевав большинство в Советах, действительно, как тогда же заметил Суханов, не будут представлять большинства населения современной России. Значит, все-таки бланкизм? Узурпация власти меньшинством? Как быть с этим противоречием?
Каменев засопел, обдумывая вопрос. Не стал пока отвечать, спросил:
- Еще какой вопрос?
- Владимир Ильич уповает на пропаганду идей социализма. Надеется, что даже крестьяне в своей массе могут соблазниться преимуществами социализма, если правильно поставить эту пропаганду. И в то же время он требует решительно отделять пролетарские элементы от буржуазных и мелкобуржуазных, батраков от крестьян-хозяев и тому подобное, считает главнейшей задачей партии такое бескомпромиссное классовое разделение народа. Одно из двух: либо мы, партия пролетариата и беднейшего крестьянства, отделяясь от буржуазного и мелкобуржуазного большинства народа, замыкаемся в себе и тогда ни о какой пропаганде социализма в этом большинстве не может быть и речи, а впереди одна перспектива - гражданская война, либо - растворяемся без следа в крестьянском мелкобуржуазном омуте, ведь нас, агитаторов-пропагандистов, горстка, - возвращаемся, как это ни удивительно, на народнические исходные круги своя. Как с этим быть?
- Еще что? Выкладывайте сразу ваши вопросы, - потре бовал Каменев.
- Давайте хотя бы с этими разберемся, - сказал Раскольников.
- А нечего тут разбираться, - неожиданно заявил Каменев, вскочил, разговаривали они в пустой комнате, посреди которой стояли два затейливо витых легких венских стула, на которых они и сидели друг против друга, и принялся бегать по комнате. Побегав, вернулся к стулу. - Нечего разбираться, Федор Федорович. Разбираться в этих и подобных противоречиях, им несть числа, будем на митингах, когда о том попросит публика. Если попросит. Не забивайте себе голову праздной чепухой. В природе нет ничего законченного. Нет безупречных теорий, даже если это теория Маркса. Тем более, если Маркса. Маркс всегда говорил, что его учение не догма. Из этого следует исходить. Надо помнить одно. Мы - партия обездоленных, мы лучше других способны понять интересы большинства народа, в том числе и тех мелких хозяев, о которых вы говорили: сегодня они хозяева, а завтра пролетарии. Мы не можем знать в точности, каким результатом обернется наше стремление сделать жизнь большинства лучше. Социализм - рискованный эксперимент. Но если появился шанс осуществить его, можно ли этот шанс упустить? Так рассуждает Ильич. И я с ним согласен. Наконец, элементарное соображение: объективный ход событий толкает нас в одну сторону, в сторону углубления революции, можно ли теперь повернуть назад? Вы, Федор Федорович, хотели бы вернуться в старое время? Да или нет?
- Нет, - улыбаясь, ответил Раскольников. - Разумеется, нет.
- Вот вся правда нашего движения. Мы захвачены ходом событий и вынуждены идти вперед, несмотря ни на что. Несмотря ни на какие противоречия. Разрешим их нашими действиями. И будем помнить: от наших действий зависит будущее. Как мы будем действовать, таким и будет будущее. Какие мы, таким будет и оно. Что еще вас смущает?
- Чисто практический вопрос: не опоздаю ли на катер?- продолжая улыбаться, сказал, поднимаясь, Раскольников. - Я прямо от вас должен ехать в Кронштадт.
- Счастливого пути. И помните: буду вас вызывать для митинговой работы. На митингах теоретизируйте, сколько влезет.
Все еще чувствуя улыбку на лице, вышел на залитую ослепительным солнцем Бассейную. На бирже стояло несколько извозчиков, взял лихача, велел ехать в порт. С ощущением беспечной легкости в душе глазел по сторонам, приглядывался к прохожим, нарядным женщинам, задерживаясь взглядом на розовых ликах молоденьких барышень, институток или курсисток, их почему-то было много на просторных улицах.
И на пароходе, ходившем между Питером и Кронштадтом, не оставляло его это беспечное чувство легкости. Сняв фуражку, перегнувшись через борт, сосредоточенно наблюдал, как отделяется от кормы светло-голубая волна, будто ножом отрезанный ломоть прозрачного желе. Думал бодро: может быть, так и надо. Вперед и вперед, назад пути нет. Никто не знает, что там, впереди. Ни Каменев, ни Ленин, никто. Что бы ни было, пусть будет что будет. Все зависит от нас. От того, как мы будем действовать, какие мы. Вот правда. Каменев прав…
Приближался Кронштадт. Пароход замедлил ход, стал делать маневр, чтобы подойти к пристани. На палубу поднялись из каюты пассажиры, среди них двое молодых людей и молодая женщина, они весело и громко переговаривались, не обращая внимания на окружающих. Женщина была в светлой накидке и шляпке-горшке, на нежном лице с ямочкой на щеке выделялись четко очерченные странной голубой помадой, улыбающиеся губы. Она прошла близко мимо Раскольникова, задев его полами накидки, на него пахнуло апельсинным ароматом ее духов, смеющиеся серые глаза на миг остановились на его лице, и у него замерло сердце. Он позавидовал молодым людям, сопровождавшим ее, весело болтавшим с нею. У них были бритые лица, повадки и уверенная речь актеров, возможно, они и были актеры, и она, может быть, тоже была актриса, и говорили они о чем-то, связанном с театром, о какой-то пьесе, при этом молодые люди называли ее Ларисой.
На пристани молодых людей ожидала коляска. Один из мужчин сел в коляску с Ларисой, другой, сняв котелок, прощаясь, поцеловал ей руку, отогнув край светлой перчатки, и опять у Раскольникова замерло сердце, когда он представил себе, как, должно быть, было приятно коснуться губами надушенной нежной и узкой ее руки… Лариса. Он запомнит это имя. Если они актеры и приехали для гастролей в Кронштадт, это легко выяснить.
Направляясь с пристани к партийному дому, Раскольников перебирал в уме подробности поразившей его встречи.
Глава третья
- Товарищ Раскольников! Мы к вам как замещающему председателя здешнего Совета и большевику. Мы из Петрограда, делегаты Первого пулеметного полка и с нами товарищи анархисты-коммунисты, которые нас поддерживают. Но прежде скажите, вы знаете, что происходит в Петрограде?
- Что?
- Не знаете! На сегодня назначено вооруженное выступле ние нашего полка и других воинских частей с требованием к Временному правительству передать власть в руки Советов. Правительственный кризис! Министры-капиталисты вышли из состава правительства! Самое время Советам взять власть!
- Кем назначено выступление?
- Полковым комитетом Первого пулеметного по согласованию с товарищами из Петроградской военной организации.
- Ваша фамилия?
- Казаков.
- Чего вы хотите от нас?
- Мы хотим призвать кронштадтцев поддержать выступление революционных частей Петрограда. Вы можете сейчас же собрать митинг?
- Мне нужно переговорить с Советом. - Раскольников вышел из-за стола.
- Мы уже были в вашем Совете, - сказал Казаков. - Председателя нет в Кронштадте. Нас направили к вам. Разве вы как товарищ председателя не можете решить вопрос единолично?
- Нет, единолично не могу.
- Ладно, пока вы будете в Совете, мы, если не возражаете, побываем в какой-нибудь части.
В Совете Раскольникову сказали, что пулеметчики действительно были здесь, всех переполошили питерскими новостями. Он попросил срочно собрать членов исполкома и поднялся на третий этаж в телефонную комнату.
Долго не соединяли с Питером. Наконец, соединили. Связавшись с Петроградским Советом, попросил вызвать кого-нибудь из большевистской фракции - Ленина, Зиновьева или Каменева, в этот час они должны были находиться в Таврическом дворце.
К телефону подошел Каменев. Он сказал, что Первый пулеметный полк уже выступил на улицу с пулеметами на грузовиках.
- Были столкновения?
- Пока не было. Но очень возможны. Обстановка в городе напряженная. Не исключено, что к пулеметчикам присоединятся и другие части.
- Как к этому относится Ильич?
- Его нет в городе. За ним послали. ЦК против выступления. Наши левые рвутся в бой. Надо их остановить, пока не наломали дров. Перезвоните, как закончится ваш митинг.
- Тебе так показалось? А мне так кажется, что, на против, Ленину было не по себе, он не знал, что ответить Каменеву на некоторые вопросы. Например, на обвинение в бланкизме…
- Ох, Федор, ты переоцениваешь своего старого приятеля. Увидишь, как разделается с ним Ильич в ближайшие дни на заседаниях в ЦК, а то и на страницах "Правды". Разномыслия в партии Ленин не потерпит. Тебе еще придется выбирать между Лениным и своим старым другом, за которым никого не будет, вот увидишь. Никого.
- Да, это очень может быть, - согласился Федор.
Некоторое время шли молча. Александр надулся, недовольный братом. Федор сосредоточенно обдумывал свое. Потом Федор спросил:
- Скажи-ка мне вот что, Саша. Я никогда тебя об этом не спрашивал. А, наверное, давно следовало бы. Чего ты, лично ты, Александр Ильин, ждешь от революции?
- Для себя? Ничего, - не задумываясь, ответил Александр. - Как и ты, полагаю.
- Так. Но ты все-таки подумай и скажи: что она тебе может дать? Зачем она тебе?
- Лично мне ничего не нужно. Все, что мне нужно, я получил: образование, запросы, какие-никакие способности эти запросы удовлетворять. Но, наверное, дело не в том, что она может что-то дать? Ну, не знаю. А ты чего ждешь от революции?
Федор пожал плечами.
- Чего бы я больше всего теперь хотел, - сказал он, - так это скинуть с себя военную форму и вернуться к Венгерову в университет, засесть за свою библиографию. Знаешь, мне часто стал сниться в последнее время один и тот же сон: я бегу в университет и страшно волнуюсь, что опаздываю, что Венгеров не дождется меня и уйдет, а у меня готова для передачи ему толстая папка разных справок о писателях Екатерининской эпохи. А тут война… Так-то, брат. Пока идет эта война, к Венгерову мне не вернуться. Может, революция покончит с войной? Похоже, что революция нужна нам с тобой, брат, для того, чтобы кончилась эта война. Вместе с самой революцией… Однако прибавим шагу.
Начинался дождь, они подняли воротники шинелей, зашагали быстрее, отворачивая лица от порывов пронизывающего ледяного ветра, задувавшего с Невы.
Глава вторая
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
1
Александр верно угадал, как будут развиваться события в партии в ближайшие дни. В ЦК и в Петербургском комитете, в низовых партийных организациях началась дискуссия, расколовшая большевиков на две группы, на сторонников и противников ленинской линии. Поводом послужил доклад Ленина о задачах партии в русской революции, прочитанный им в виде десяти тезисов на другой же день по приезде в Петроград, 4 апреля, в Петроградском Совете перед собранием большевиков и меньшевиков. Через два дня доклад был напечатан в "Правде".Главным в этом документе было обоснование необходимости перехода власти в руки Советов. Прямого призыва к социалистической революции, как это прозвучало в речах Ленина в день приезда в Петроград, в докладе не было, очевидно, Ленин учел возражения товарищей, того же Каменева, во время бесед в поезде и в доме Кшесинской. В тезисах специально разъяснялось, что непосредственной задачей партии является не введение социализма, а лишь переход к контролю со стороны Советов за общественным производством и распределением продуктов. Это положение не конкретизировалось, было туманно, как и иные места документа, и все же документ представлял собою вполне приемлемый набросок партийной программы, так и воспринимался партийными организациями. Нарочитая туманность отдельных положений мало кого могла обмануть, было очевидно, что партию нацеливали все-таки именно на социалистическую революцию.
Были в документе и пункты аграрной программы - национализация всех земель в стране, распоряжение землею местными Советами батрацких и крестьянских депутатов, - и, конечно, раздел об отношении к войне: ни малейших уступок "революционному оборончеству", братание солдат враждующих сторон.
Против тезисов Ленина на заседании ЦК выступили Каменев и Сталин, их поддержал Рыков. Они отвергли курс на социалистическую революцию в экономически незрелой России. Вместо установки на борьбу с Временным правительством за власть предлагали ограничиться контролем над правительством со стороны Советов, хотя бы пока и эсеро-меньшевистских. О неприемлемости ленинских тезисов Каменев заявил в статье "Наши разногласия", опубликованной в "Правде" на следующий день после появления там тезисов. Ленин ответил Каменеву брошюрой "Письма о тактике".
В оппозиции к Ленину оказался и Зиновьев, не согласившийся с его требованием разорвать отношения с Циммервальдским объединением социал-демократических партий Европы. Зиновьев назвал упрощенной оценку Лениным западной социал-демократии, как чисто шовинистической, в разных собраниях энергично доказывал необходимость для большевиков оставаться в Циммервальдском объединении.
В Кронштадте обо всех этих событиях узнавали с некоторым запозданием. Пока не освободился ото льда Финский залив, сообщение Кронштадта с Петроградом было затруднено, единственным надежным средством связи оставался телефон. Может быть, поэтому в кронштадтской партийной организации обсуждение ленинских тезисов прошло гладко, противников их среди кронштадтцев не оказалось, из питерских товарищей никого в эти дни в Кронштадте не было, если не считать Ивара Смилги, которого прислал в Кронштадт, как обещал Раскольникову, Сталин и который, к удивлению Раскольникова, заявил себя сторонником ленинской платформы, а не Каменева-Сталина. Основным докладчиком на собраниях выступал убежденный ленинец Семен Рошаль, и Кронштадтская организация целиком присоединилась к платформе Ленина.
Раскольников в обсуждении ленинских тезисов не участвовал, на собраниях не отмалчивался, всегда находилась тема для выступления, но непосредственно о тезисах не высказывался. Как человек, еще все-таки новый в Кронштадтской партийной организации, не считал себя вправе навязывать местным товарищам свою точку зрения, смущать своими сомнениями. К тому же, как редактор партийной газеты, должен был соблюдать известный нейтралитет во внутрипартийных спорах. Не вмешиваясь в спор, присматривался к товарищам, пытаясь понять, как они решали для себя вопрос.
Насколько он мог судить по выступлениям товарищей, далеко не все они понимали существо разногласий между Лениным и его оппонентами. Не слишком разбираясь в теоретических тонкостях, они не могли грамотно оценить доводы Ленина, принимали их не потому, что осмыслили их, а по другой причине. Ну как могли они, не прибегая к хитроумным умозаключениям, принять, например, тезис о том, что именно беднейшая часть российского населения, самая обездоленная и потому наименее грамотная и способная к сознательному творчеству - городской и сельский пролетариат,- в состоянии привести Россию к высшему развитию, к социализму? Разве можно принять такого рода тезис безоговорочно? Тем не менее они ленинские доводы принимали безоговорочно, без долгих размышлений. Принимали, полагаясь на ученый авторитет Ленина: раз Ленин считает, что данное положение отвечает духу времени и вытекает из марксизма, следовательно, верно, значит, так и есть.
Но и доводы Каменева и других оппонентов Ленина точно так же были недоступны их анализу, лишь вызывали недоумение: почему эти товарищи возражают Ленину? Как действительно могли они правильно оценить, например, предостережение Зиновьева о том, что нельзя всех социал-демократов Запада мазать одной черной краской, объявлять врагами народов, когда для такой оценки требовалось по меньшей мере знать условия жизни на Западе не понаслышке, самим пожить на Западе? Таким знанием обладали Ленин с Зиновьевым, только что возвратившиеся с Запада. Но кому из них отдать предпочтение? Бесспорно, Ленину! Ленин - вождь и основатель партии. А кто такой Зиновьев? О Зиновьеве они мало что знали. Не выдерживали такого сопоставления и другие оппоненты Ленина, и тем более Каменев. Каменев фигура смутная, в партии помнили о его двусмысленном поведении на суде в 1915 году, когда он отрекся от партийных лозунгов о войне, за что получил сравнительно мягкое наказание, ссылку.
Наблюдения были неприятны, вызывали неопределенное беспокойство.
И, однако же, когда пришло время голосовать, Раскольников, не убежденный в полной приемлемости ленинских тезисов, проголосовал за них. Мог бы и воздержаться. И все-таки проголосовал "за". Почему? Этого он себе объяснить не мог. Все голосовали "за", и он проголосовал "за".
Голосовал он у портовиков. Когда выбрался из душного зала на воздух, испытал такое чувство, будто у него вышибли опору из-под ног и он повис в пугающей пустоте, лишний этим людям, которые возбужденно шумели за неплотно прикрытой дверью, лишний самому себе.
День был солнечный, яркий. Возвращаться в прокуренный зал не хотелось. Выйдя к грузовому причалу, побрел в конец его. От нагретых чугунных плит причала исходил душный запах машинного масла. Здесь ощущение своей ненужности было особенно острым. За два года морской службы Раскольников так и не проникся ее духом. Ничего, кроме скуки, не вызывали у него эти камни, избыток металла, всепронизывающий смрад машинных отделений стоявших у стенок боевых кораблей. Все было чужое, временное. Не было опоры.
2
И на Всероссийской партийной конференции, проходившей в конце апреля, Раскольников, избранный делегатом от Кронштадтской партийной организации вместе с Рошалем и Смилгой, голосовал, как и его товарищи-кронштадтцы, как и большинство делегатов конференции, за ленинскую платформу. Хотя все никак не мог отделаться от двойственного отношения и к этой платформе, и к самой личности Ленина.А перед самым открытием конференции в Петрограде произошли события, которые едва не обернулись для Ленина его полным политическим поражением.
За три дня до начала конференции, 21 апреля, по улицам Петрограда прошли многолюдные демонстрации, вызванные нотой министра иностранных дел Милюкова союзным английскому и французскому правительствам. Этой нотой Временное правительство подтверждало свою верность старым царским военным договорам и заверяло союзников, что намерено вести войну с Германией до победы. Демонстранты требовали отставки Милюкова. Часть демонстрантов, руководимая ярыми ленинцами из ЦК и Петербургского комитета, вышла на улицы с оружием и под лозунгом "Долой Временное правительство". Сторонники Временного правительства организовали встречную демонстрацию, и между ними и "последовательными ленинцами" произошли кровавые столкновения на Невском. Разразился всероссийский скандал. Правительство обвинило большевиков в попыт ке вооруженного захвата власти. ЦК и Петербургский комитет выступили с официальными заявлениями, осуждающими выходку "авантюристов" из числа "леваков". На заводы и фабрики, в воинские части спешно отправили агитаторов растолковывать массам "подлинную" политику партии. Раскольников тоже участвовал в этой кампании, выступал в Преображенском полку. Отмежевался от "леваков" сам Ленин. Правда, в неопределенных, лукавых выражениях. В день открытия конференции он выступил с докладом о событиях 21 апреля, в котором назвал действия "некоторых товарищей" несвоевременными, но потому несвоевременными, что они о к а з а л и с ь таковыми. Понимай, как хочешь. Конференция выслушала Ленина сочувственно.
Ленин был главной пружиной конференции. Он всюду поспевал. Сделал доклады по основным вопросам повестки дня, больше всех выступал в прениях, написал большинство резолюций.
Наблюдая за ним, Раскольников обратил внимание на характерную особенность его отношений с теми участниками конференции, которые выступали против его платформы. Пока обсуждались спорные вопросы и дело не дошло до голосования, Ленин много внимания уделял переговорам с оппонентами, в перерывах между заседаниями его можно было видеть в компании с Дзержинским, Пятаковым, Махарадзе, которым он горячо втолковывал свое. Итог первого же голосования показал, что на стороне противников Ленина - единицы. С этого момента Ленин потерял интерес к этим людям. Он стал их избегать. Испытал это на себе Дзержинский. В первые дни конференции, встречаясь с Дзержинским, Ленин обычно первым подавал ему руку. Теперь довелось Раскольникову увидеть такую сцену: утром столкнулись Ленин и Дзержинский у входных дверей, Дзержинский посторонился, поклонился, протянул руку, но Ленин прошел мимо него, словно не заметил его. Точно такая сцена разыгралась на глазах Раскольникова между Лениным и Пятаковым.
Ко времени завершения конференции никто уже открыто не выступал против ленинских тезисов. Без особенного энтузиазма, как бы по инерции, еще отстаивали свое мнение по отдельным пунктам повестки Каменев, Рыков, Зиновьев, предлагали свои резолюции, которые тут же отвергались ленинским большинством. Когда же ставились на голосование ленинские резолюции, оппозиционеры не решались голосовать против них, - голосовали не "против", а воздерживались. Единственно Зиновьеву удалось отстоять резолюцию по делам Интернационала, предусматривавшую участие большевиков в Третьей Циммервальдской социалистической конференции, против чего выступал Ленин.
3
В день окончания конференции Раскольников освободился поздно, на катер, отвозивший кронштадтцев, опоздал, пришлось заночевать в Питере, у матери.Утром, перед тем как ехать в Кронштадт, зашел к Каменеву. Каменевы завтракали, усадили и его за стол. На столе- вареная картошка и серый, с половой, пайковый хлеб.
Поели, вышли из-за стола. Перешли для разговора в другую комнату. Раскольников спросил Каменева, не разочарован ли он результатами конференции.
- Ничуть! - живо ответил Каменев. - Напротив. Конференция выполнила громадной важности задачу. Сплотила партию. Вооружила ее четкой и ясной программой. Покончила со всеми шатаниями, разбродом. Нет больше оппозиций ни левой, ни правой. Есть единая линия - линия ЦК…
- Ленинская линия?
- Да, безусловно, ленинская. Но и наша общая. Оппозиция сыграла свою роль, вызвала очистительную дискуссию внутри партии, встряхнула, взбодрила партию. Помогла и Ленину в короткое время разобраться в русской действительности, пересмотреть и уточнить программные установки. В частности, не торопиться с захватом власти. Вы обратили внимание, именно под его влиянием левые во главе с Багдатьяном признали свои ошибки, подчинились решению ЦК? В оппозиции больше нет надобности, она скончалась естественной смертью, растворила свой потенциал в ленинских резолюциях, что и требовалось. Думаете, Ильич этого значения оппозиции не понимает, не ценит? Судите сами, из девяти членов вновь избранного ЦК трое - недавние оппозиционеры: ваш покорный слуга и Зиновьев со Сталиным. Нет, конференция прошла и завершилась с великолепным результатом.
- Но остается много не разрешившихся вопросов, как теоретических, так и по части тактики.
- Конечно, остаются вопросы. Ну и что? Будем их разрешать. Достигнуто главное - единство партии. Этот результат дорогого стоит. А какие вопросы вас смущают?
- Хотя бы вопрос о завоевании большинства в Советах. На нем, я полагаю, спотыкаются многие. Я недавно, выступая у преображенцев, испытал на себе…
- Кстати, о преображенцах, - перебил его Каменев. - Мне Подвойский рассказал, как вы этот контрреволюционный полк укротили. Там после вас сменился полковой комитет, им теперь заправляет солдат большевик Падерин, знаете?
- Очень рад.
- Подвойский расхваливал ваши агитаторские способности и предложил включить вас в агитационную бригаду ЦК. Надеюсь, вы не против? Так что за вопрос у вас?
- По сути, тот же вопрос о бланкизме, который и вы, помнится, ставили перед Лениным, в день его приезда. По Ленину, поскольку Советы есть прямая и непосредственная организация народа, наша борьба за преобладание внутри Советов пролетарских элементов не может сбиться в бланкизм. Но ведь пролетарские элементы, завоевав большинство в Советах, действительно, как тогда же заметил Суханов, не будут представлять большинства населения современной России. Значит, все-таки бланкизм? Узурпация власти меньшинством? Как быть с этим противоречием?
Каменев засопел, обдумывая вопрос. Не стал пока отвечать, спросил:
- Еще какой вопрос?
- Владимир Ильич уповает на пропаганду идей социализма. Надеется, что даже крестьяне в своей массе могут соблазниться преимуществами социализма, если правильно поставить эту пропаганду. И в то же время он требует решительно отделять пролетарские элементы от буржуазных и мелкобуржуазных, батраков от крестьян-хозяев и тому подобное, считает главнейшей задачей партии такое бескомпромиссное классовое разделение народа. Одно из двух: либо мы, партия пролетариата и беднейшего крестьянства, отделяясь от буржуазного и мелкобуржуазного большинства народа, замыкаемся в себе и тогда ни о какой пропаганде социализма в этом большинстве не может быть и речи, а впереди одна перспектива - гражданская война, либо - растворяемся без следа в крестьянском мелкобуржуазном омуте, ведь нас, агитаторов-пропагандистов, горстка, - возвращаемся, как это ни удивительно, на народнические исходные круги своя. Как с этим быть?
- Еще что? Выкладывайте сразу ваши вопросы, - потре бовал Каменев.
- Давайте хотя бы с этими разберемся, - сказал Раскольников.
- А нечего тут разбираться, - неожиданно заявил Каменев, вскочил, разговаривали они в пустой комнате, посреди которой стояли два затейливо витых легких венских стула, на которых они и сидели друг против друга, и принялся бегать по комнате. Побегав, вернулся к стулу. - Нечего разбираться, Федор Федорович. Разбираться в этих и подобных противоречиях, им несть числа, будем на митингах, когда о том попросит публика. Если попросит. Не забивайте себе голову праздной чепухой. В природе нет ничего законченного. Нет безупречных теорий, даже если это теория Маркса. Тем более, если Маркса. Маркс всегда говорил, что его учение не догма. Из этого следует исходить. Надо помнить одно. Мы - партия обездоленных, мы лучше других способны понять интересы большинства народа, в том числе и тех мелких хозяев, о которых вы говорили: сегодня они хозяева, а завтра пролетарии. Мы не можем знать в точности, каким результатом обернется наше стремление сделать жизнь большинства лучше. Социализм - рискованный эксперимент. Но если появился шанс осуществить его, можно ли этот шанс упустить? Так рассуждает Ильич. И я с ним согласен. Наконец, элементарное соображение: объективный ход событий толкает нас в одну сторону, в сторону углубления революции, можно ли теперь повернуть назад? Вы, Федор Федорович, хотели бы вернуться в старое время? Да или нет?
- Нет, - улыбаясь, ответил Раскольников. - Разумеется, нет.
- Вот вся правда нашего движения. Мы захвачены ходом событий и вынуждены идти вперед, несмотря ни на что. Несмотря ни на какие противоречия. Разрешим их нашими действиями. И будем помнить: от наших действий зависит будущее. Как мы будем действовать, таким и будет будущее. Какие мы, таким будет и оно. Что еще вас смущает?
- Чисто практический вопрос: не опоздаю ли на катер?- продолжая улыбаться, сказал, поднимаясь, Раскольников. - Я прямо от вас должен ехать в Кронштадт.
- Счастливого пути. И помните: буду вас вызывать для митинговой работы. На митингах теоретизируйте, сколько влезет.
4
Никогда нельзя было разобрать, разговаривая с Каменевым, когда он говорил серьезно, когда на шутовской манер. Ему доставляло удовольствие морочить собеседника, делал он это без задней мысли. Сейчас, пожалуй, он был скорее серьезен, чем насмешлив, тем не менее выходил от него Раскольников с невольной улыбкой на лице. Каменев назвал его сомнения, попытки разобраться в противоречиях праздной чепухой. Ничего себе чепуха! И тем не менее…Все еще чувствуя улыбку на лице, вышел на залитую ослепительным солнцем Бассейную. На бирже стояло несколько извозчиков, взял лихача, велел ехать в порт. С ощущением беспечной легкости в душе глазел по сторонам, приглядывался к прохожим, нарядным женщинам, задерживаясь взглядом на розовых ликах молоденьких барышень, институток или курсисток, их почему-то было много на просторных улицах.
И на пароходе, ходившем между Питером и Кронштадтом, не оставляло его это беспечное чувство легкости. Сняв фуражку, перегнувшись через борт, сосредоточенно наблюдал, как отделяется от кормы светло-голубая волна, будто ножом отрезанный ломоть прозрачного желе. Думал бодро: может быть, так и надо. Вперед и вперед, назад пути нет. Никто не знает, что там, впереди. Ни Каменев, ни Ленин, никто. Что бы ни было, пусть будет что будет. Все зависит от нас. От того, как мы будем действовать, какие мы. Вот правда. Каменев прав…
Приближался Кронштадт. Пароход замедлил ход, стал делать маневр, чтобы подойти к пристани. На палубу поднялись из каюты пассажиры, среди них двое молодых людей и молодая женщина, они весело и громко переговаривались, не обращая внимания на окружающих. Женщина была в светлой накидке и шляпке-горшке, на нежном лице с ямочкой на щеке выделялись четко очерченные странной голубой помадой, улыбающиеся губы. Она прошла близко мимо Раскольникова, задев его полами накидки, на него пахнуло апельсинным ароматом ее духов, смеющиеся серые глаза на миг остановились на его лице, и у него замерло сердце. Он позавидовал молодым людям, сопровождавшим ее, весело болтавшим с нею. У них были бритые лица, повадки и уверенная речь актеров, возможно, они и были актеры, и она, может быть, тоже была актриса, и говорили они о чем-то, связанном с театром, о какой-то пьесе, при этом молодые люди называли ее Ларисой.
На пристани молодых людей ожидала коляска. Один из мужчин сел в коляску с Ларисой, другой, сняв котелок, прощаясь, поцеловал ей руку, отогнув край светлой перчатки, и опять у Раскольникова замерло сердце, когда он представил себе, как, должно быть, было приятно коснуться губами надушенной нежной и узкой ее руки… Лариса. Он запомнит это имя. Если они актеры и приехали для гастролей в Кронштадт, это легко выяснить.
Направляясь с пристани к партийному дому, Раскольников перебирал в уме подробности поразившей его встречи.
5
Узнать что-либо о таинственной Ларисе и ее спутниках в ближайшие дни не удалось, а он пытался навести справки в Совете, куда должны были бы обратиться петроградские актеры, если бы приехали договариваться о гастролях, справлялся и в канцелярии командующего морскими силами Кронштадта. А там захлестнули дела, и постепенно выветрился образ сероглазой незнакомки в развевающихся одеждах. Но осталась неопределенная и сладкая тоска, сжимавшая душу всякий раз, когда что-то вдруг напоминало о той встрече на борту подходившего к Кронштадту пароходика.
Глава третья
"МЫ ИМ ПОКАЗАЛИ!.."
1
Третьего июля в середине дня, ближе к вечеру, в редакционную комнату кронштадтской газеты "Голос правды" вторглась шумная ватага вооруженных солдат и длинноволосых штатских в черных широкополых шляпах. Высокий солдат с рыжими горящими глазами вышел вперед:- Товарищ Раскольников! Мы к вам как замещающему председателя здешнего Совета и большевику. Мы из Петрограда, делегаты Первого пулеметного полка и с нами товарищи анархисты-коммунисты, которые нас поддерживают. Но прежде скажите, вы знаете, что происходит в Петрограде?
- Что?
- Не знаете! На сегодня назначено вооруженное выступле ние нашего полка и других воинских частей с требованием к Временному правительству передать власть в руки Советов. Правительственный кризис! Министры-капиталисты вышли из состава правительства! Самое время Советам взять власть!
- Кем назначено выступление?
- Полковым комитетом Первого пулеметного по согласованию с товарищами из Петроградской военной организации.
- Ваша фамилия?
- Казаков.
- Чего вы хотите от нас?
- Мы хотим призвать кронштадтцев поддержать выступление революционных частей Петрограда. Вы можете сейчас же собрать митинг?
- Мне нужно переговорить с Советом. - Раскольников вышел из-за стола.
- Мы уже были в вашем Совете, - сказал Казаков. - Председателя нет в Кронштадте. Нас направили к вам. Разве вы как товарищ председателя не можете решить вопрос единолично?
- Нет, единолично не могу.
- Ладно, пока вы будете в Совете, мы, если не возражаете, побываем в какой-нибудь части.
В Совете Раскольникову сказали, что пулеметчики действительно были здесь, всех переполошили питерскими новостями. Он попросил срочно собрать членов исполкома и поднялся на третий этаж в телефонную комнату.
Долго не соединяли с Питером. Наконец, соединили. Связавшись с Петроградским Советом, попросил вызвать кого-нибудь из большевистской фракции - Ленина, Зиновьева или Каменева, в этот час они должны были находиться в Таврическом дворце.
К телефону подошел Каменев. Он сказал, что Первый пулеметный полк уже выступил на улицу с пулеметами на грузовиках.
- Были столкновения?
- Пока не было. Но очень возможны. Обстановка в городе напряженная. Не исключено, что к пулеметчикам присоединятся и другие части.
- Как к этому относится Ильич?
- Его нет в городе. За ним послали. ЦК против выступления. Наши левые рвутся в бой. Надо их остановить, пока не наломали дров. Перезвоните, как закончится ваш митинг.