Страница:
Обойдя со своим отрядом восставшие части и бастующие заводы Выборгской стороны, везде оставив команды моряков, Раскольников направился к Петропавловской крепости, занятой накануне солдатами Первого пулеметного полка. Войдя в крепость, усилил гарнизон моряками, принял командование крепостью на себя, приказал привести в боевую готовность артиллерию. Затем вместе с Рошалем отправился вновь к Таврическому дворцу, прорвался на заседание ЦИК и, угрожая артиллерией, потребовал отменить постановление о запрете демонстраций и рассмотреть заново требования демонстрантов о передаче власти Советам.
Что было затем, выпало из памяти вовсе.
Очнулся он, опамятовался в тюрьме, в "Крестах".
Вскоре это подтвердил на первом же допросе следователь морского суда. На недоуменный вопрос Раскольникова, разве он уже осужден, следователь, неопределенного возраста господин со старомодными баками и бритым подбородком, невозмутимо пояснил, что до суда далеко, но что по тяжести возводимых на него, Раскольникова, обвинений он, безусловно, получит по суду смертную казнь, недавно восстановленную Временным правительством в армии, так что все равно этой камеры ему не избежать.
Какие именно преступления вменяются ему в вину, следователь не уточнил, сказал лишь, что речь идет о его участии в событиях 3-5 июля, и предложил ему самому письменно объяснить свою роль в этих событиях. Раскольников отказался это сделать, сославшись на свое нездоровье, и на том первая встреча со следователем закончилась.
На другой день его снова вызвали на допрос, на этот раз следователь сам излагал события, как выяснились они в ходе расследования, от Раскольникова требовалось лишь подтвердить и дополнить изложенное. Он и на этот раз отказался давать показания, объяснив отказ тем же, нездоровьем, беспамятством, и в самом деле, многое из того, что он услышал, показалось ему маловероятным. Но кое-какие факты, изложенные следователем, ожили в его памяти и не исчезли, остались в ней, он мог вызвать их из памяти и на другой день, и через несколько дней.
С этой второй встречи со следователем, собственно, и стала восстанавливаться память.
Размышляя над тем, что он услышал от следователя и что подтверждала память, он пытался разобраться в том, что же с ним произошло. У него было такое чувство, будто 3-5 июля в его обличье действовал не он, а другой, не знакомый ему человек. Не он, Раскольников, а этот незнакомец стрелял по безоружным казакам, наводил орудия Петропавловской крепости на Таврический дворец. Не он, назначенный "военкой" командовать всеми верными большевикам силами, стягивал эти силы на Петроградскую сторону, к дому Кшесинской, вызывал в Питер с фронта боевые корабли, готовился дать бой правительственным войскам, и, верно, дал бы, если бы ЦК тогда же не постановил прекратить демонстрацию.
На последующих допросах он не отказывался от показаний. Подтвердил факты очевидные, собранные следствием на основании свидетельств, отрицать которые было бы бессмысленно. Не отрицал самого факта вооруженной демонстрации кронштадтцев под его, Раскольникова, руководством, как и факта его с Рошалем скандального вторжения на заседание ЦИК с угрозой артиллерийского обстрела Таврического дворца. Что было, то было. Нужно было лишь дать такого рода фактам соответствующее объяснение. Следствие пыталось представить события 3-5 июля как повторную после 21 апреля попытку вооруженного восстания, предпринятую большевистской партией во главе с Лениным против Временного правительства с целью захвата власти. Большевикам грозило обвинение в измене родине и революции. Партийный долг обязывал опровергнуть это обвинение. В своих показаниях Раскольников делал упор на стихийный и мирный характер демонстрации. Никакого восстания никто не поднимал, ни о каких планах свергнуть Временное правительство и захватить власть он, Раскольников, ничего не слышал. Оружие бралось манифестантами исключительно как средство самозащиты на случай нападения со стороны темных сил, контрреволюции. Меры по организации обороны дома Кшесинской, в том числе и вызов в Питер боевых кораблей, принимались в тех же целях самозащиты, только.
Факты, в отношении которых следствие не располагало достоверными свидетельствами, он решительно отрицал. Например, факт обстрела казаков в районе Литейного моста с проплывавших по Неве барж. Следствию не известно было даже, кому принадлежали эти баржи, кронштадтцам ли или иной морской базе. На одном из допросов следователь признался, что по этому поводу опрашивались все кронштадтцы, привлеченные к следствию, и безрезультатно. Очевидно, среди кронштадтцев не нашлось предателей.
Иные факты странным образом прошли мимо следствия. Удивительно, но не рассматривался факт обстрела колонны кронштадтцев на углу Литейного и Пантелеймоновской. Следствие располагало лишь слухами, которые не могло проверить, о неизвестных стрелках, будто бы бывших городовых, сумевших скрыться в суматохе того дня. К Раскольникову по этому поводу не было у след ователя ни одного вопроса.
Трудно было решить, отвел ли он от себя обвинение в измене, грозившее смертным приговором, но по окончании допросов его содержание в одиночке изменилось. Его стали выпускать на прогулку в каменный дворик, сперва выводили отдельно от других заключенных, а вскоре и вместе со всеми.
- Павел? - Раскольников нагнулся к окну. - Дыбенко?
- Точно! - весело отозвался усач. - А ты Раскольников? Тебя, брат, сразу не узнать. Почему не бреешь бороду?
За дни сидения в одиночке успела нарасти порядочная щетина.
- Кто еще тут сидит?
- Много наших. У тебя соседями - ребята с миноносца, который пришел в Питер по твоему вызову. Тут Измайлов, член Центробалта, Курков с "Авроры", Антонов-Овсеенко, ваш Рошаль…
- Семен?
- Он. И пулеметчики Ильинский, Казаков, фронтовик Сиверс, Хаустов… Ты сам всех скоро увидишь, раз тебя стали выпускать. Что, замучили допросами?
- Пустяки. Из руководителей кто арестован?
- В другом корпусе сидят Каменев и Луначарский…
Тут их прервали, к ним приближался надзиратель, пора было возвращаться в душную камеру.
- Мы еще повоюем, Федор! Ничего! - Дыбенко поднял вверх сложенную в кулак руку.
В тот же день вечером в глазке камеры Раскольников увидел крупный темный мерцающий глаз и услышал взволнованный голос Семена Рошаля:
- Здравствуй, Федя.
Раскольников, улыбаясь, подошел к двери:
- Здравствуй, Сеня. Вот и снова мы вместе.
- Я от Дыбенки узнал, что ты здесь.
- Как тебя арестовали?
- Я добровольно явился. После твоего ареста считал неудобным скрываться.
- И зря.
- Может быть. Как ты? Что со здоровьем?
- Ничего. Теперь ничего. А ты?
- Тоже ничего. Я тебе газеты принес.
- Здесь разрешают читать газеты?
- Да, можно покупать любые издания, - Семен просунул в форточку свернутую в трубку пачку газет.
- Ну, спасибо! Это то, что мне сейчас больше всего нужно, обрадовался Раскольников.
- Здесь и свидания разрешают. Демократия! Правда, заключенным общаться между собой можно пока в зависимости от того, как договоришься с надзирателем. Но добиваем ся, чтобы нам разрешили свободно выходить из камер. Ладно, читай газеты. Позже подойду снова, поменяю их.
Семен удалился, и Раскольников накинулся на газеты. Семен, умница, принес не только свежие газеты, но и старые, за 3-5 июля и ближайшие к тем числам дни, эти газеты особенно интересовали сейчас Раскольникова. Газеты были разных направлений, эсеро-меньшевистские, кадетские, свои большевистские, - удивительно, но большевистские выходили открыто, их не запрещали, не было лишь "Правды", разгромленной юнкерами пятого июля.
Вот когда можно было, сопоставляя то, что осело в памяти, с тем, что писали газеты, связать все события июльских дней в одну линию. Газеты много внимания уделяли его личности, как одному из главных виновников беспорядков, тут факты мешались с домыслами, вроде того что он будто бы спас от ареста Ленина, вывез его из Питера на миноносце и скрылся с ним за границей.
Свежие газеты, эсеро-меньшевистские, были заполнены статьями о новом коалиционном правительстве, полукадетском- полусоциалистическом, под председательством Керенского, и о "деле германского шпиона Ленина". Временное правительство готовило большой процесс над большевиками. Между тем большевистские газеты поражали бодростью и оптимизмом. Несмотря на продолжавшиеся аресты большевиков, в партийных кругах, писали газеты, не заметно развала или упадка духа. Партия не запрещена, действует. На свободе почти все члены ЦК (кроме Каменева). В Советах заседают большевистские фракции. На заводах и фабриках происходят митинги, на которых принимаются резолюции, требующие прекратить преследование большевиков…
Раскольников потребовал свидания с матерью. И удивительно скоро его получил. Мать пришла в сопровождении Александра, они разговаривали, разделенные двойной решеткой. Мать плакала, напуганная тяжестью предъявляемых Федору обвинений, Федор и Александр, смеясь, ее утешали: все обойдется, суд, если он состоится, едва ли будет судить Федора по новому положению, по которому восстановлена смертная казнь за государственные преступления, поскольку в момент вооруженной демонстрации она еще не была введена, - закон обратной силы не имеет. Притом до суда далеко, события развиваются быстро, и многое может измениться в ближайшее время. Но к суду надо готовиться, и было бы неплохо, если бы судебную защиту Федора взял на себя кто-то из юристов-большевиков. Решили, что мать или Александр обратятся к Троцкому с этой просьбой. Троцкий был уже большевиком, его "Межрайонная организация объединенных социал-демократов" присоединилась к партии Ленина.
- Троцкий в "Крестах"!
Оказалось, Троцкого привезли рано утром, поместили в их же корпусе в первой камере от входной двери. Возвращаясь с прогулки, Раскольников подошел к его камере.
- Федор Федорович! - обрадовался ему Троцкий. - Я о вас думал! Знаете ли вы, милостивый государь, что попал я сюда из-за вас? Не пугайтесь, вашей вины в этом нет никакой. На днях пришла ко мне ваша матушка, пригласила защищать вас в суде, я, разумеется, согласился. Позвонил в министерство юстиции. Оттуда ответили, что препятствий никаких, и записали мой адрес. А ночью ко мне на квартиру явилась милиция…
Голос у Троцкого был добродушный, говорил он, посмеиваясь, подтрунивая над своей незадачливостью. Но Раскольников был смущен. Говорить через запертую дверь было неудобно. Раскольников сказал, что постарается устроить более комфортное свидание.
Устроил. Вечером после ужина, когда тюрьма засыпала, надзиратель впустил его в камеру Троцкого, запер за ним дверь.
Троцкий ждал его. Они обнялись, сели рядышком на койку.
Заговорили о положении партии, Троцкий подтвердил общий бодрый вывод большевистских газет о том, что партия не разгромлена, настроение у людей боевое, события 3-5 июля рассматриваются как урок, из которого следует извлечь положительные выводы. И они извлекаются.
От него Раскольников узнал об открывшемся в Петрограде, вполне легально, шестом съезде партии. На съезде обсуждалась резолюция Ленина об изменении тактики партии. Сам Ленин на съезде не присутствовал, скрывался. В своей резолюции он предлагал снять лозунг "Вся власть Советам". Поскольку о мирном развитии революции через постепенное завоевание Советов уже не могло быть и речи, партия должна, доказывал Ленин, перейти к непосредственной борьбе за власть, взять курс на немедленное вооруженное восстание. И съезд эту резолюцию принял.
- Вот положительный вывод, который партия извлекла из уроков третьего-пятого июля, - с удовлетворением сказал Троцкий. - В те дни был удобный момент для захвата власти. Но мы не были готовы к нему.
- Вы считаете, надо было тогда брать власть?
- Почему вас удивляет такая постановка вопроса? Разве вы думали не о том же, когда стягивали войска к дому Кшесинской?
- Лев Давыдович, мне многое непонятно в том, что тогда происходило. Войска к дому Кшесинской я стягивал пятого числа утром. А четвертого числа днем я, как и вы, пытался охладить революционный порыв кронштадтцев. Помните, как вы освобождали Чернова? Призывали моряков воздерживаться от насильственных действий?
- Это было ошибкой. Меня тогда же поправил Ильич.
- Почему же нам, кронштадтцам, ничего не было сказано об изменении тактики? Я пришел к Ленину за указаниями, а он накинулся на меня чуть не с кулаками. Кричал, что меня расстрелять мало.
Троцкий рассмеялся.
- Не обижайтесь. Ильич гневался не на вас лично. Вы олицетворяли для него в тот момент умеренные силы партии и саму массу, не способную, как оказалось, к са мостоятельному революционному творчеству. Для него было чувствительным ударом осознать это. Говорю вам это вполне ответственно, мы с ним в те дни имели случай обсудить этот момент. У него было иное представление о творческом потенциале масс. Власть валялась на земле, и не поднять ее! Сума можно было сойти. Наверное, мы все тогда немного пошатнулись в уме. Правда, он раньше всех понял: надо брать власть. Четвертого числа был самый подходящий для этого момент. Но дело было пущено на самотек. Когда он осознал, что само собой ничего не произойдет, массы надо направлять железной рукой, было поздно что-либо предпринимать, под рукой уже не было ни ваших кронштадтцев, которых вы увели в казармы, ни солдат, никого. Тогда и решено было прекратить демонстрацию. Это было в ночь с четвертого на пятое. Ваши, Федор Федорович, судорожные действия пятого числа были чистым недоразумением. К тому времени юнкера уже разгромили "Правду" и к Питеру приближались верные правительству части. Но ничего. Все поправимо. Время работает на нас.
Раскольников встречался с Троцким каждый день, обычно в его камере. Троцкий редко выходил из своей камеры, с утра до вечера просиживая за столом, строчил фельетоны для партийных газет, много читал. Раскольников бывал у него по вечерам, в сумеречное время, когда работать уже невозможно, а электричество в тюрьме еще не зажигалось. В эти часы они обменивались новостями, почерпнутыми из газет и переписки.
Связь с волей Троцкий поддерживал через жену Наталью и сестру Ольгу, жену Каменева, посещавших его попеременно. Через них он получал от друзей из разных партийных организаций Петрограда и из ЦК для ознакомления протоколы заседаний, копии постановлений, в том числе и секретных, которые позволяли ему быть в курсе всех событий внутрипартийной жизни.
В двадцатых числах августа, в дни прорыва немецких войск на Рижском фронте, Троцкий получил из ЦК пакет с текстом анонимной прокламации по поводу этих событий и странной просьбой срочно обсудить текст в среде узников-большевиков и вынести решение, можно ли его издать. При этом предполагалось издание нелегальное, поскольку по своему содержанию листок для легальной печати не годился. Нужно было также предложить, в случае, если решено будет издать листок, как его подписать, чтобы было ясно, что авторство принадлежит большевикам, хотя и действующим вне рамок легальной большевистской партии. Пробежав глазами текст, передавая листок Раскольникову, Троцкий уверенно заявил:
- Очередная причуда Ильича. Он написал текст. Не лучшее его произведение, с длиннотами и повторами, но вреда не будет, если его издать. Подписать можно просто: "Группа большевиков". И все. Впрочем, как решат товарищи.
Немедленно пустили листок по камерам для чтения и обсуждения. Затем передали в другой корпус тюрьмы.
Большинство высказалось в духе Троцкого. Текст вязкий, растянут, не для прокламации, но содержание вполне удовлетворительное. Временное правительство обвинялось в умышленном затягивании войны, и в качестве меры, единственно способной покончить с войной, предлагалось: свергнуть Временное правительство, заменить его рабочим правительством. Это была ленинская постановка вопроса, и большинство твердо высказалось за издание листка.
Против издания выступили умеренные, каменевцы. Но их оказалось немного, и фигуры неважные (сам Каменев к этому времени уже был выпущен из тюрьмы), и об их мнении даже не упомянули в сопроводительном письме на волю, отсылая листок.
Через день пришло сообщение, что в ЦК большинством голосов рассудили воздержаться от издания листка, найдя его текст провокационным.
Удивленный Раскольников поспешил к Троцкому.
- Чему вы удивляетесь? - насмешливо поблескивая стеклышками пенсне, спросил Троцкий. - В ЦК теперь, как в почтенном барском доме в отсутствие барина, хозяйничают повара да кучера. В роли управляющего мой любезный зять. Муранов, Милютин, Урицкий ему в рот смотрят. Дзержинский? До сих пор никак не может определиться. Грузин или осетин с трудно запоминаемой фамилией, именующий себя Сталиным? У этого никогда не замечалось никаких твердых убеждений, кстати, и никаких моральных принципов, тип чисто уголовный. Единственный ленинец Яков Свердлов, но он новичок в этой компании. Ничего, скоро все изменится. Приедет барин, барин всех рассудит. Скажите мне лучше, что вы думаете о генерале Корнилове? - перевел разговор Троцкий.
Спросил он о генерале Корнилове не случайно, в эти дни имя верховного главнокомандующего не сходило со страниц газет. С его именем связывались надежды благонамеренной части русского общества на восстановление порядка в стране и в армии. Генерал Корнилов предлагал крутые меры для обуздания хаоса в стране: покончить с двоевластием - главной причиной политической нестабильности в стране, ограничив активность Советов, ввести военный режим на заводах и фабриках, в армии вернуть начальникам полноту их прав, восстановить смертную казнь на фронте для дезертиров. Газеты много внимания уделяли переговорам, которые вел он с главой Временного правительства Керенским, при посредничестве бывшего террориста эсера Савинкова, соединявшего Ставку верховного главнокомандующего с Зимним дворцом. Строились всевозможные предположения о характере этих переговоров. Поговаривали о возможной диктатуре этих трех деятелей - военном триумвирате.
- О генерале Корнилове я знаю то, что пишут газеты, - ответил Раскольников. - У меня сложилось мнение, что он лихой кавалерист, солдафон и монархист, как все старорежимные генералы. Предлагаемые им меры контрреволюционны уже по одному тому, что отдают реставрацией…
- Оставьте эти аргументы для митинговых речей, - с недовольным видом остановил его Троцкий. - Какой он монархист? Генерал старорежимный, но особенный. Генерал-демократ. Сын казака-крестьянина, как он сам себя называет. Мне передали фразу, произнесенную им во время беседы с кем-то из посланцев Керенского, ездивших к нему в Ставку: "Романовы могут к трону перешагнуть только через мой труп". И контрреволюционером его, строго говоря, не назовешь. Он враг революции. Но какой? Пролетарской? Безусловно! Но не демократической. Если он, не приведи господи, станет диктатором, думаете, он разгонит Советы, запретит партии, отменит все демократические права и свободы? Ничего подобного. Разумеется, ограничит, на время войны, деятельность общественных организаций, мешающих его единовластию. Но кто же будет против этого возражать? Наши друзья-оборонцы в Советах, эсеры и меньшевики, давно готовы на такую жертву, грезят о твердой руке. Они уступят ему свободу, он - добросовестно исполнит их программу. Загонит большевиков в подполье, милитаризирует страну и приведет ее к победе над внешним врагом или по крайней мере к выгодному миру и к Учредительному собранию. И тут произойдет самое интересное. Как вы полагаете, Корнилов человек чести?
- Думаю, да.
- И я так думаю. Он не Кромвель, скорее, Георг Вашингтон. Откроет Учредительное собрание - и отдаст ему свою власть, добровольно уйдет со сцены. И для нас, большевиков, это будет означать крах, конец всем нашим надеждам. Положение в стране выправится, и прощайте мечты о диктатуре пролетариата под руководством большевистской партии, прощай социализм. Грустно, да? - спросил Троцкий, с усмешкой всматриваясь в лицо Раскольникова. - Ничего, я вас сейчас утешу. Этого, скорее всего, не будет! - Он горделиво вскинул голову, холодно блеснули стекла его пенсне. Я даже уверен: не будет. Знаете, почему?
- Почему?
- Не сговорятся между собой Керенский и Корнилов. Классовый мелкобуржуазный интерес обоих толкает их в объятия друг друга. Но оба они люди с амбициями. Оба метят в бонапарты. В одной берлоге двум медведям тесно. Кто-нибудь из них слопает другого. И сложится еще более инте ресная ситуация. Интересная уже для нас, большевиков. Смута. И тут не зевай… Ну, поживем - увидим.
Утром в понедельник, 28 августа, еще до получения свежих газет, тюрьму взбудоражило известие о мятеже генерала Корнилова, будто бы потребовавшего от Керенского отставки Временного правительства и передачи всей власти ему, Корнилову, и двинувшего к Петрограду верные ему дивизии. Керенский объявил Корнилова мятежником, сместил с поста верховного главнокомандующего и перевел Петроград на военное положение. Имевшиеся в распоряжении Петроградского гарнизона части посланы навстречу войскам Корнилова.
Все пришедшие в этот день газеты были заполнены материалами о заговоре генерала Корнилова. Выяснились любопытные подробности. Оказалось, сам Керенский подталкивал Корнилова к выступлению. Войска двигались к Петрограду уже в течение нескольких дней, вызванные именно Керенским для усиления Петроградского гарнизона, - правительство ожидало в конце августа новых вооруженных антиправительственных демонстраций. Движение войск происходило по согласованному между ним и Корниловым графику.
Газеты в драматичных тонах описывали нервозную обстановку, сложившуюся в ночь с 26 на 27 августа в Зимнем дворце, когда Керенский принимал решение об отставке Корнилова. Почему он так поступил? Не хватило решимости идти с Корниловым до конца? Испугался, что поддерживавшие его партии эсеров и меньшевиков на каком-то этапе отвергнут его с Корниловым программу мер в борьбе с анархией и большевистским экстремизмом? Ужаснулся сам возможным последствиям этих мер? Или, как пророчил Троцкий, в последний момент решил не испытывать судьбу и отделаться от опасного партнера - соперника в борьбе за власть?
Как бы то ни было, Корнилов был объявлен мятежником и отстранен от должности. Оскорбленный, недоумевающий, генерал заявил в обращении к нации, что не может подчиниться приказанию правительства, сохраняет за собой верховное командование армией.
- Керенский подписал себе смертный приговор! - с торжествующим видом вошел в камеру Раскольникова Троцкий, под мышкой он нес пачку газет, с размаху бросил их на стол, с силой прихлопнул ладонью. - Каков финал! Какая поразительная слепота! Нет, это хуже, чем слепота. Вот вам наглядный пример того, к каким печальным результатам приводит непоследовательность в политике. Глупец! Самоубийца! Ну не нам его оплакивать. Напротив, повеселимся от души. Скажем ему спасибо за предоставленный нам шанс.Троцкий поворошил газеты, вытащил наверх одну из вечерних. - Обратите внимание на эти заметки. Эту, эту и особенно эту. Вот - наш шанс! Время работает на нас.
Отчеркнув карандашом указанные места, забрав у Раскольникова из его газет те, которых не видел, Троцкий удалился.
Указал он на заметки, в которых речь шла о "заговоре генералов" (иначе и не называли весть о мятеже генерала Корнилова журналисты большинства социалистических газет, левых и эсеро-меньшевистских). В одной из заметок говорилось о заседании ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором большевики, левые эсеры и меньшевики-интернационалисты, заявив о готовности поддержать правительство в борьбе с генералом Корниловым, потребовали вооружить рабочих, и правительство пошло на это. При Петроградском генерал-губернаторе тут же был создан особый орган для руководства добровольческими формированиями - комитет по борьбе с контрреволюцией. Боевые отряды из рабочих стали создаваться при местных Советах в Питере и по пути следования войск Корнилова, главенствующую роль в них играли большевики.
Что было затем, выпало из памяти вовсе.
Очнулся он, опамятовался в тюрьме, в "Крестах".
3
Поместили его в одиночную камеру на первом этаже огромного корпуса "Крестов". В течение нескольких дней дверь его камеры не отпиралась, никто к его камере не подходил, кроме надзирателей, передававших в форточку миски с похлебкой и хлеб, на прогулку его не выводили. Как он понял по обращению надзирателей и отдельным их репликам, находился он в камере смертников.Вскоре это подтвердил на первом же допросе следователь морского суда. На недоуменный вопрос Раскольникова, разве он уже осужден, следователь, неопределенного возраста господин со старомодными баками и бритым подбородком, невозмутимо пояснил, что до суда далеко, но что по тяжести возводимых на него, Раскольникова, обвинений он, безусловно, получит по суду смертную казнь, недавно восстановленную Временным правительством в армии, так что все равно этой камеры ему не избежать.
Какие именно преступления вменяются ему в вину, следователь не уточнил, сказал лишь, что речь идет о его участии в событиях 3-5 июля, и предложил ему самому письменно объяснить свою роль в этих событиях. Раскольников отказался это сделать, сославшись на свое нездоровье, и на том первая встреча со следователем закончилась.
На другой день его снова вызвали на допрос, на этот раз следователь сам излагал события, как выяснились они в ходе расследования, от Раскольникова требовалось лишь подтвердить и дополнить изложенное. Он и на этот раз отказался давать показания, объяснив отказ тем же, нездоровьем, беспамятством, и в самом деле, многое из того, что он услышал, показалось ему маловероятным. Но кое-какие факты, изложенные следователем, ожили в его памяти и не исчезли, остались в ней, он мог вызвать их из памяти и на другой день, и через несколько дней.
С этой второй встречи со следователем, собственно, и стала восстанавливаться память.
Размышляя над тем, что он услышал от следователя и что подтверждала память, он пытался разобраться в том, что же с ним произошло. У него было такое чувство, будто 3-5 июля в его обличье действовал не он, а другой, не знакомый ему человек. Не он, Раскольников, а этот незнакомец стрелял по безоружным казакам, наводил орудия Петропавловской крепости на Таврический дворец. Не он, назначенный "военкой" командовать всеми верными большевикам силами, стягивал эти силы на Петроградскую сторону, к дому Кшесинской, вызывал в Питер с фронта боевые корабли, готовился дать бой правительственным войскам, и, верно, дал бы, если бы ЦК тогда же не постановил прекратить демонстрацию.
На последующих допросах он не отказывался от показаний. Подтвердил факты очевидные, собранные следствием на основании свидетельств, отрицать которые было бы бессмысленно. Не отрицал самого факта вооруженной демонстрации кронштадтцев под его, Раскольникова, руководством, как и факта его с Рошалем скандального вторжения на заседание ЦИК с угрозой артиллерийского обстрела Таврического дворца. Что было, то было. Нужно было лишь дать такого рода фактам соответствующее объяснение. Следствие пыталось представить события 3-5 июля как повторную после 21 апреля попытку вооруженного восстания, предпринятую большевистской партией во главе с Лениным против Временного правительства с целью захвата власти. Большевикам грозило обвинение в измене родине и революции. Партийный долг обязывал опровергнуть это обвинение. В своих показаниях Раскольников делал упор на стихийный и мирный характер демонстрации. Никакого восстания никто не поднимал, ни о каких планах свергнуть Временное правительство и захватить власть он, Раскольников, ничего не слышал. Оружие бралось манифестантами исключительно как средство самозащиты на случай нападения со стороны темных сил, контрреволюции. Меры по организации обороны дома Кшесинской, в том числе и вызов в Питер боевых кораблей, принимались в тех же целях самозащиты, только.
Факты, в отношении которых следствие не располагало достоверными свидетельствами, он решительно отрицал. Например, факт обстрела казаков в районе Литейного моста с проплывавших по Неве барж. Следствию не известно было даже, кому принадлежали эти баржи, кронштадтцам ли или иной морской базе. На одном из допросов следователь признался, что по этому поводу опрашивались все кронштадтцы, привлеченные к следствию, и безрезультатно. Очевидно, среди кронштадтцев не нашлось предателей.
Иные факты странным образом прошли мимо следствия. Удивительно, но не рассматривался факт обстрела колонны кронштадтцев на углу Литейного и Пантелеймоновской. Следствие располагало лишь слухами, которые не могло проверить, о неизвестных стрелках, будто бы бывших городовых, сумевших скрыться в суматохе того дня. К Раскольникову по этому поводу не было у след ователя ни одного вопроса.
Трудно было решить, отвел ли он от себя обвинение в измене, грозившее смертным приговором, но по окончании допросов его содержание в одиночке изменилось. Его стали выпускать на прогулку в каменный дворик, сперва выводили отдельно от других заключенных, а вскоре и вместе со всеми.
4
В первый раз, когда его вывели отдельно от других и старший из надзирателей объявил правило - ходить по кругу, не останавливаться, руки за спину, - он обратил внимание на одно из зарешеченных окон подвального этажа. Окно было открыто, и у окна, по ту сторону решетки, стоял богатырского сложения усатый молодой человек, лицо которого и особенно бравые фельдфебельские усы показались знакомыми. День был жаркий, и усач был обнажен до пояса, обмахивался какой-то тряпкой, хлопая ею по обширной груди. Сделав круг, Раскольников ближе подошел к окну и узнал в заключенном гельсингфорсского матроса Павла Дыбенко, председателя Центробалта Центрального комитета Балтийского флота. С Дыбенко он познакомился весной, во время объезда с мандатом Кронштадтского Совета главных морских баз Балтфлота.- Павел? - Раскольников нагнулся к окну. - Дыбенко?
- Точно! - весело отозвался усач. - А ты Раскольников? Тебя, брат, сразу не узнать. Почему не бреешь бороду?
За дни сидения в одиночке успела нарасти порядочная щетина.
- Кто еще тут сидит?
- Много наших. У тебя соседями - ребята с миноносца, который пришел в Питер по твоему вызову. Тут Измайлов, член Центробалта, Курков с "Авроры", Антонов-Овсеенко, ваш Рошаль…
- Семен?
- Он. И пулеметчики Ильинский, Казаков, фронтовик Сиверс, Хаустов… Ты сам всех скоро увидишь, раз тебя стали выпускать. Что, замучили допросами?
- Пустяки. Из руководителей кто арестован?
- В другом корпусе сидят Каменев и Луначарский…
Тут их прервали, к ним приближался надзиратель, пора было возвращаться в душную камеру.
- Мы еще повоюем, Федор! Ничего! - Дыбенко поднял вверх сложенную в кулак руку.
В тот же день вечером в глазке камеры Раскольников увидел крупный темный мерцающий глаз и услышал взволнованный голос Семена Рошаля:
- Здравствуй, Федя.
Раскольников, улыбаясь, подошел к двери:
- Здравствуй, Сеня. Вот и снова мы вместе.
- Я от Дыбенки узнал, что ты здесь.
- Как тебя арестовали?
- Я добровольно явился. После твоего ареста считал неудобным скрываться.
- И зря.
- Может быть. Как ты? Что со здоровьем?
- Ничего. Теперь ничего. А ты?
- Тоже ничего. Я тебе газеты принес.
- Здесь разрешают читать газеты?
- Да, можно покупать любые издания, - Семен просунул в форточку свернутую в трубку пачку газет.
- Ну, спасибо! Это то, что мне сейчас больше всего нужно, обрадовался Раскольников.
- Здесь и свидания разрешают. Демократия! Правда, заключенным общаться между собой можно пока в зависимости от того, как договоришься с надзирателем. Но добиваем ся, чтобы нам разрешили свободно выходить из камер. Ладно, читай газеты. Позже подойду снова, поменяю их.
Семен удалился, и Раскольников накинулся на газеты. Семен, умница, принес не только свежие газеты, но и старые, за 3-5 июля и ближайшие к тем числам дни, эти газеты особенно интересовали сейчас Раскольникова. Газеты были разных направлений, эсеро-меньшевистские, кадетские, свои большевистские, - удивительно, но большевистские выходили открыто, их не запрещали, не было лишь "Правды", разгромленной юнкерами пятого июля.
Вот когда можно было, сопоставляя то, что осело в памяти, с тем, что писали газеты, связать все события июльских дней в одну линию. Газеты много внимания уделяли его личности, как одному из главных виновников беспорядков, тут факты мешались с домыслами, вроде того что он будто бы спас от ареста Ленина, вывез его из Питера на миноносце и скрылся с ним за границей.
Свежие газеты, эсеро-меньшевистские, были заполнены статьями о новом коалиционном правительстве, полукадетском- полусоциалистическом, под председательством Керенского, и о "деле германского шпиона Ленина". Временное правительство готовило большой процесс над большевиками. Между тем большевистские газеты поражали бодростью и оптимизмом. Несмотря на продолжавшиеся аресты большевиков, в партийных кругах, писали газеты, не заметно развала или упадка духа. Партия не запрещена, действует. На свободе почти все члены ЦК (кроме Каменева). В Советах заседают большевистские фракции. На заводах и фабриках происходят митинги, на которых принимаются резолюции, требующие прекратить преследование большевиков…
Раскольников потребовал свидания с матерью. И удивительно скоро его получил. Мать пришла в сопровождении Александра, они разговаривали, разделенные двойной решеткой. Мать плакала, напуганная тяжестью предъявляемых Федору обвинений, Федор и Александр, смеясь, ее утешали: все обойдется, суд, если он состоится, едва ли будет судить Федора по новому положению, по которому восстановлена смертная казнь за государственные преступления, поскольку в момент вооруженной демонстрации она еще не была введена, - закон обратной силы не имеет. Притом до суда далеко, события развиваются быстро, и многое может измениться в ближайшее время. Но к суду надо готовиться, и было бы неплохо, если бы судебную защиту Федора взял на себя кто-то из юристов-большевиков. Решили, что мать или Александр обратятся к Троцкому с этой просьбой. Троцкий был уже большевиком, его "Межрайонная организация объединенных социал-демократов" присоединилась к партии Ленина.
5
В конце июля во время прогулки, только вышли во дворик, кто-то из вышедших следом за Раскольниковым товарищей громко сообщил:- Троцкий в "Крестах"!
Оказалось, Троцкого привезли рано утром, поместили в их же корпусе в первой камере от входной двери. Возвращаясь с прогулки, Раскольников подошел к его камере.
- Федор Федорович! - обрадовался ему Троцкий. - Я о вас думал! Знаете ли вы, милостивый государь, что попал я сюда из-за вас? Не пугайтесь, вашей вины в этом нет никакой. На днях пришла ко мне ваша матушка, пригласила защищать вас в суде, я, разумеется, согласился. Позвонил в министерство юстиции. Оттуда ответили, что препятствий никаких, и записали мой адрес. А ночью ко мне на квартиру явилась милиция…
Голос у Троцкого был добродушный, говорил он, посмеиваясь, подтрунивая над своей незадачливостью. Но Раскольников был смущен. Говорить через запертую дверь было неудобно. Раскольников сказал, что постарается устроить более комфортное свидание.
Устроил. Вечером после ужина, когда тюрьма засыпала, надзиратель впустил его в камеру Троцкого, запер за ним дверь.
Троцкий ждал его. Они обнялись, сели рядышком на койку.
Заговорили о положении партии, Троцкий подтвердил общий бодрый вывод большевистских газет о том, что партия не разгромлена, настроение у людей боевое, события 3-5 июля рассматриваются как урок, из которого следует извлечь положительные выводы. И они извлекаются.
От него Раскольников узнал об открывшемся в Петрограде, вполне легально, шестом съезде партии. На съезде обсуждалась резолюция Ленина об изменении тактики партии. Сам Ленин на съезде не присутствовал, скрывался. В своей резолюции он предлагал снять лозунг "Вся власть Советам". Поскольку о мирном развитии революции через постепенное завоевание Советов уже не могло быть и речи, партия должна, доказывал Ленин, перейти к непосредственной борьбе за власть, взять курс на немедленное вооруженное восстание. И съезд эту резолюцию принял.
- Вот положительный вывод, который партия извлекла из уроков третьего-пятого июля, - с удовлетворением сказал Троцкий. - В те дни был удобный момент для захвата власти. Но мы не были готовы к нему.
- Вы считаете, надо было тогда брать власть?
- Почему вас удивляет такая постановка вопроса? Разве вы думали не о том же, когда стягивали войска к дому Кшесинской?
- Лев Давыдович, мне многое непонятно в том, что тогда происходило. Войска к дому Кшесинской я стягивал пятого числа утром. А четвертого числа днем я, как и вы, пытался охладить революционный порыв кронштадтцев. Помните, как вы освобождали Чернова? Призывали моряков воздерживаться от насильственных действий?
- Это было ошибкой. Меня тогда же поправил Ильич.
- Почему же нам, кронштадтцам, ничего не было сказано об изменении тактики? Я пришел к Ленину за указаниями, а он накинулся на меня чуть не с кулаками. Кричал, что меня расстрелять мало.
Троцкий рассмеялся.
- Не обижайтесь. Ильич гневался не на вас лично. Вы олицетворяли для него в тот момент умеренные силы партии и саму массу, не способную, как оказалось, к са мостоятельному революционному творчеству. Для него было чувствительным ударом осознать это. Говорю вам это вполне ответственно, мы с ним в те дни имели случай обсудить этот момент. У него было иное представление о творческом потенциале масс. Власть валялась на земле, и не поднять ее! Сума можно было сойти. Наверное, мы все тогда немного пошатнулись в уме. Правда, он раньше всех понял: надо брать власть. Четвертого числа был самый подходящий для этого момент. Но дело было пущено на самотек. Когда он осознал, что само собой ничего не произойдет, массы надо направлять железной рукой, было поздно что-либо предпринимать, под рукой уже не было ни ваших кронштадтцев, которых вы увели в казармы, ни солдат, никого. Тогда и решено было прекратить демонстрацию. Это было в ночь с четвертого на пятое. Ваши, Федор Федорович, судорожные действия пятого числа были чистым недоразумением. К тому времени юнкера уже разгромили "Правду" и к Питеру приближались верные правительству части. Но ничего. Все поправимо. Время работает на нас.
6
Вскоре в "Крестах" был отменен режим одиночного заключения, открыты двери всех камер, их запирали лишь на ночь. Свведением режима открытых дверей тюрьма превратилась в гудящий с утра до позднего вечера политический клуб.Раскольников встречался с Троцким каждый день, обычно в его камере. Троцкий редко выходил из своей камеры, с утра до вечера просиживая за столом, строчил фельетоны для партийных газет, много читал. Раскольников бывал у него по вечерам, в сумеречное время, когда работать уже невозможно, а электричество в тюрьме еще не зажигалось. В эти часы они обменивались новостями, почерпнутыми из газет и переписки.
Связь с волей Троцкий поддерживал через жену Наталью и сестру Ольгу, жену Каменева, посещавших его попеременно. Через них он получал от друзей из разных партийных организаций Петрограда и из ЦК для ознакомления протоколы заседаний, копии постановлений, в том числе и секретных, которые позволяли ему быть в курсе всех событий внутрипартийной жизни.
В двадцатых числах августа, в дни прорыва немецких войск на Рижском фронте, Троцкий получил из ЦК пакет с текстом анонимной прокламации по поводу этих событий и странной просьбой срочно обсудить текст в среде узников-большевиков и вынести решение, можно ли его издать. При этом предполагалось издание нелегальное, поскольку по своему содержанию листок для легальной печати не годился. Нужно было также предложить, в случае, если решено будет издать листок, как его подписать, чтобы было ясно, что авторство принадлежит большевикам, хотя и действующим вне рамок легальной большевистской партии. Пробежав глазами текст, передавая листок Раскольникову, Троцкий уверенно заявил:
- Очередная причуда Ильича. Он написал текст. Не лучшее его произведение, с длиннотами и повторами, но вреда не будет, если его издать. Подписать можно просто: "Группа большевиков". И все. Впрочем, как решат товарищи.
Немедленно пустили листок по камерам для чтения и обсуждения. Затем передали в другой корпус тюрьмы.
Большинство высказалось в духе Троцкого. Текст вязкий, растянут, не для прокламации, но содержание вполне удовлетворительное. Временное правительство обвинялось в умышленном затягивании войны, и в качестве меры, единственно способной покончить с войной, предлагалось: свергнуть Временное правительство, заменить его рабочим правительством. Это была ленинская постановка вопроса, и большинство твердо высказалось за издание листка.
Против издания выступили умеренные, каменевцы. Но их оказалось немного, и фигуры неважные (сам Каменев к этому времени уже был выпущен из тюрьмы), и об их мнении даже не упомянули в сопроводительном письме на волю, отсылая листок.
Через день пришло сообщение, что в ЦК большинством голосов рассудили воздержаться от издания листка, найдя его текст провокационным.
Удивленный Раскольников поспешил к Троцкому.
- Чему вы удивляетесь? - насмешливо поблескивая стеклышками пенсне, спросил Троцкий. - В ЦК теперь, как в почтенном барском доме в отсутствие барина, хозяйничают повара да кучера. В роли управляющего мой любезный зять. Муранов, Милютин, Урицкий ему в рот смотрят. Дзержинский? До сих пор никак не может определиться. Грузин или осетин с трудно запоминаемой фамилией, именующий себя Сталиным? У этого никогда не замечалось никаких твердых убеждений, кстати, и никаких моральных принципов, тип чисто уголовный. Единственный ленинец Яков Свердлов, но он новичок в этой компании. Ничего, скоро все изменится. Приедет барин, барин всех рассудит. Скажите мне лучше, что вы думаете о генерале Корнилове? - перевел разговор Троцкий.
Спросил он о генерале Корнилове не случайно, в эти дни имя верховного главнокомандующего не сходило со страниц газет. С его именем связывались надежды благонамеренной части русского общества на восстановление порядка в стране и в армии. Генерал Корнилов предлагал крутые меры для обуздания хаоса в стране: покончить с двоевластием - главной причиной политической нестабильности в стране, ограничив активность Советов, ввести военный режим на заводах и фабриках, в армии вернуть начальникам полноту их прав, восстановить смертную казнь на фронте для дезертиров. Газеты много внимания уделяли переговорам, которые вел он с главой Временного правительства Керенским, при посредничестве бывшего террориста эсера Савинкова, соединявшего Ставку верховного главнокомандующего с Зимним дворцом. Строились всевозможные предположения о характере этих переговоров. Поговаривали о возможной диктатуре этих трех деятелей - военном триумвирате.
- О генерале Корнилове я знаю то, что пишут газеты, - ответил Раскольников. - У меня сложилось мнение, что он лихой кавалерист, солдафон и монархист, как все старорежимные генералы. Предлагаемые им меры контрреволюционны уже по одному тому, что отдают реставрацией…
- Оставьте эти аргументы для митинговых речей, - с недовольным видом остановил его Троцкий. - Какой он монархист? Генерал старорежимный, но особенный. Генерал-демократ. Сын казака-крестьянина, как он сам себя называет. Мне передали фразу, произнесенную им во время беседы с кем-то из посланцев Керенского, ездивших к нему в Ставку: "Романовы могут к трону перешагнуть только через мой труп". И контрреволюционером его, строго говоря, не назовешь. Он враг революции. Но какой? Пролетарской? Безусловно! Но не демократической. Если он, не приведи господи, станет диктатором, думаете, он разгонит Советы, запретит партии, отменит все демократические права и свободы? Ничего подобного. Разумеется, ограничит, на время войны, деятельность общественных организаций, мешающих его единовластию. Но кто же будет против этого возражать? Наши друзья-оборонцы в Советах, эсеры и меньшевики, давно готовы на такую жертву, грезят о твердой руке. Они уступят ему свободу, он - добросовестно исполнит их программу. Загонит большевиков в подполье, милитаризирует страну и приведет ее к победе над внешним врагом или по крайней мере к выгодному миру и к Учредительному собранию. И тут произойдет самое интересное. Как вы полагаете, Корнилов человек чести?
- Думаю, да.
- И я так думаю. Он не Кромвель, скорее, Георг Вашингтон. Откроет Учредительное собрание - и отдаст ему свою власть, добровольно уйдет со сцены. И для нас, большевиков, это будет означать крах, конец всем нашим надеждам. Положение в стране выправится, и прощайте мечты о диктатуре пролетариата под руководством большевистской партии, прощай социализм. Грустно, да? - спросил Троцкий, с усмешкой всматриваясь в лицо Раскольникова. - Ничего, я вас сейчас утешу. Этого, скорее всего, не будет! - Он горделиво вскинул голову, холодно блеснули стекла его пенсне. Я даже уверен: не будет. Знаете, почему?
- Почему?
- Не сговорятся между собой Керенский и Корнилов. Классовый мелкобуржуазный интерес обоих толкает их в объятия друг друга. Но оба они люди с амбициями. Оба метят в бонапарты. В одной берлоге двум медведям тесно. Кто-нибудь из них слопает другого. И сложится еще более инте ресная ситуация. Интересная уже для нас, большевиков. Смута. И тут не зевай… Ну, поживем - увидим.
7
Как в воду глядел Троцкий.Утром в понедельник, 28 августа, еще до получения свежих газет, тюрьму взбудоражило известие о мятеже генерала Корнилова, будто бы потребовавшего от Керенского отставки Временного правительства и передачи всей власти ему, Корнилову, и двинувшего к Петрограду верные ему дивизии. Керенский объявил Корнилова мятежником, сместил с поста верховного главнокомандующего и перевел Петроград на военное положение. Имевшиеся в распоряжении Петроградского гарнизона части посланы навстречу войскам Корнилова.
Все пришедшие в этот день газеты были заполнены материалами о заговоре генерала Корнилова. Выяснились любопытные подробности. Оказалось, сам Керенский подталкивал Корнилова к выступлению. Войска двигались к Петрограду уже в течение нескольких дней, вызванные именно Керенским для усиления Петроградского гарнизона, - правительство ожидало в конце августа новых вооруженных антиправительственных демонстраций. Движение войск происходило по согласованному между ним и Корниловым графику.
Газеты в драматичных тонах описывали нервозную обстановку, сложившуюся в ночь с 26 на 27 августа в Зимнем дворце, когда Керенский принимал решение об отставке Корнилова. Почему он так поступил? Не хватило решимости идти с Корниловым до конца? Испугался, что поддерживавшие его партии эсеров и меньшевиков на каком-то этапе отвергнут его с Корниловым программу мер в борьбе с анархией и большевистским экстремизмом? Ужаснулся сам возможным последствиям этих мер? Или, как пророчил Троцкий, в последний момент решил не испытывать судьбу и отделаться от опасного партнера - соперника в борьбе за власть?
Как бы то ни было, Корнилов был объявлен мятежником и отстранен от должности. Оскорбленный, недоумевающий, генерал заявил в обращении к нации, что не может подчиниться приказанию правительства, сохраняет за собой верховное командование армией.
- Керенский подписал себе смертный приговор! - с торжествующим видом вошел в камеру Раскольникова Троцкий, под мышкой он нес пачку газет, с размаху бросил их на стол, с силой прихлопнул ладонью. - Каков финал! Какая поразительная слепота! Нет, это хуже, чем слепота. Вот вам наглядный пример того, к каким печальным результатам приводит непоследовательность в политике. Глупец! Самоубийца! Ну не нам его оплакивать. Напротив, повеселимся от души. Скажем ему спасибо за предоставленный нам шанс.Троцкий поворошил газеты, вытащил наверх одну из вечерних. - Обратите внимание на эти заметки. Эту, эту и особенно эту. Вот - наш шанс! Время работает на нас.
Отчеркнув карандашом указанные места, забрав у Раскольникова из его газет те, которых не видел, Троцкий удалился.
Указал он на заметки, в которых речь шла о "заговоре генералов" (иначе и не называли весть о мятеже генерала Корнилова журналисты большинства социалистических газет, левых и эсеро-меньшевистских). В одной из заметок говорилось о заседании ЦИК Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором большевики, левые эсеры и меньшевики-интернационалисты, заявив о готовности поддержать правительство в борьбе с генералом Корниловым, потребовали вооружить рабочих, и правительство пошло на это. При Петроградском генерал-губернаторе тут же был создан особый орган для руководства добровольческими формированиями - комитет по борьбе с контрреволюцией. Боевые отряды из рабочих стали создаваться при местных Советах в Питере и по пути следования войск Корнилова, главенствующую роль в них играли большевики.