искать в горах, в Каменном хребте. Кроме белки, тут никого нет. (Гойно
- гнездо.)
- Пошто нет? А птица?
- Птица - она как самолет: ей простор нужен. Как она взлетит
здесь? В ветках запутается. Тут только белке можно жить, бегать,
взбираться на деревья. Тут вон и шишек еловых полно. Живи да жирей,
шерстку-то бархати.
Глаза у Якова Тимофеевича потеплели.
- Гошка, ты молодец! У тебя есть охотничья сметка. Хорошо
соображаешь. Без этой сметки человеку в лесу делать нечего... Тише,
чу!
В стороне, слева, послышался лай. Сначала редкий, неуверенный,
потом частый, задорный.
- Это Звонкий лает, - заметил Георгий, - на белку.
- Всяк из-под своей собаки бьет, - заявил Семен, словно опасаясь,
что кто-то другой воспользуется зверем, облаянным его псом.
- Это тоже лесной закон, - подтвердил Яков Тимофеевич. - Нельзя
брать из-под чужой собаки ни птицу, ни зверя. А взял - все равно что
украл. У охотника должна быть чистая совесть... Ступай, Семен. Белку
бей в голову. Дробинкой бей, из вкладыша. Шкурку нельзя дырявить.
Когда старший сын скрылся за деревьями, отец сказал младшему:
- Семен-то в азарт входит. На елани я нарочно поставил его с
краю. Знал, что косой на него выбежит. Он убил, задорнее стал. Так-то
охотником будет. А то говорит: "Скучно здесь на стану. В Глухариное
поеду. Либо в колхоз, либо в библиотеку". Жалко мне отпускать Семена.
В нашем роду все охотники были. Какой толк в конторе сидеть, бумагу
марать!
Яков Тимофеевич и Георгий долго ждали выстрела, но его все не
было. Тогда они пошли на лай. Звонкий на задних лапах стоял у ствола
огромной седой, словно бородатой ели, надрывно лаял и скреб когтями
кору, будто сам хотел взобраться на дерево. Стрела и Хриплый были тут
же. Они сидели поодаль, поглядывали на острую вершину ели и подлаивали
Звонкому. Семен ходил вокруг дерева и никак не мог разглядеть
затаившегося в густых ветвях маленького зверька.
- Семен, ты отойди от дерева подальше, скорее увидишь, - сказал
отец.
Еще с подхода Георгий заметил белку, зарядил дробинкой свою
одностволку и начал целиться. Серый зверек, вскинув вверх распушенный
хвостик, спокойно сидел меж золотистых шишек и умывался лапкой.
Видимо, прошло достаточно времени, для того чтобы он успокоился, забыл
об опасности и занялся своим делом. То, что происходило внизу, теперь
его уже не касалось. Он был очень высоко, над ним висело ясное
бирюзовое небо, перед ним без конца-краю расстилалась дремотная тайга,
посеребренная первыми снегопадами. Так о чем же волноваться? Мало ли
что происходит внизу. Внизу происходит всякое. А здесь неприятен
бывает только верховой ветер.
Яков Тимофеевич задержал руку Георгия.
- Не надо, Гошка, не тронь! Семен, иди-ка сюда, - позвал отец.
Когда старший сын стал рядом, он молвил:
- Посмотри-ка на четвертую ветку. Вон, справа от вершины.
Лицо Семена просияло. Он вскинул двустволку и выстрелил. Собаки в
ярости заметались возле дерева, но к их ногам упала лишь пропоротая
дробинкой, выщербленная еловая шишка.
- Не торопись, Семен, не торопись, - спокойно проговорил отец. -
Это белка, не глухарь ведь. Не улетит. Снизу подводи мушку, под
мордочку. И курок-то плавно спускай.
После второго выстрела белка комышком свалилась с дерева. Собаки
кинулись к ней, чтобы схватить, жамкнуть зубами.
- Туба! - прогремел на них Яков Тимофеевич.
Три пса как вкопанные стояли вокруг распластавшейся возле дерева
белки, и ни один не осмелился дотронуться до нее.
Подбежал Семен. Он подхватил свою добычу и начал разглядывать.
- В глаз попал, в глаз! - торжествуя, крикнул он. - Глядите!
- Это случайно, - заметил отец.
- Как же, "случайно"! Куда нацелился, туда и попал.
- Ну, коли так - молодец! - похвалил Яков Тимофеевич.
- Опять лапки собакам отрезать? - тиская в руках пушистого
зверька, спросил Семен.
- Лапками-то они только облизнутся, - молвил отец. - Им нужно
разделить всю тушку. Освежевать и разделить.
- А как свежевать?
Старый охотник перочинным ножичком распорол шкурку белки на
задних лапках, сделал надрезы у хвоста и на голове, а затем стянул
мех, как варежку.
- Так-то вот, - отдавая сыну шкурку и тушку, проговорил отец. -
Хороший охотник не портит шкурку, первым сортом сдает. Убить зверя еще
не все, надо ладно с него шубку снять.
Из ельника старик Векшин вывел детей к реке. Лед уже стал, и
только в буях, на быстрине, бурлила и дыбилась синяя, живая, чуть
парящая вода.
- А это кто тут был? - притворно спросил Яков Тимофеевич,
разглядывая на льду след, проложенный вдоль берега: прямой, узкий,
точно строчка из-под гигантской швейной машины на гигантском полотне.
- Уж не дикий ли козел пошел в Глухариное стойбище? Там ведь скоро
большой праздник будет - Великий Октябрь, с ним пришло наше счастье.
Люди съедутся со всей округи на олешках, на собаках, на лошадях, на
лыжах придут. Флагов будет столько, сколько бывает рябины в урожайный
год!
Парни подошли к отцу. На первый взгляд отпечатки на снегу были
похожи на след молодой косули. Но Георгий сразу определил, что отец
хитрит. В оттиске ног не было признаков копыт и характерной четкой
стрелочки в ту сторону, куда шел зверь. Вместо этой стрелочки был
распушенный снежок. Ясно, что прошел не козел, а самая обыкновенная
лисица со своими когтистыми мягкими лапками. Далеко впереди Георгий
увидел разрытую кочку на берегу и брызги земли на льду. Кумушка
старательно разрывала норку, чтобы полакомиться мышкой. Однако Георгий
и виду не показал, что разгадал замысел отца, и тоже притворно
проговорил:
- А ведь, пожалуй, в самом деле тут козел ходил.
Семен клюнул на удочку.
- Давайте спустим собак, - торопливо заговорил он, - они вон как
рвутся по следу-то. Козел, видать, только что прошел. Они догонят его,
окружат, остановят.
- Козел-то ведь не сохатый, - сказал отец, обращаясь к старшему
сыну. - Сохатого собаки могут задержать. Он большой, сильный. Он не
боится собак. Драться с ними станет. Рогами отбиваться, ногой. Охотник
тут не зевай, подходи со сторонки, не шуми, стреляй. А козла собаки не
удержат. Увидит собак, ему дай бог ноги. Как начнет отмахивать через
кусты, будто по воздуху летит, - только его и видел. Пойдешь искать по
следу - след не скоро найдешь, ямка от ямки в снегу через пять
саженей. Собакам он только издали платочком белым помашет.
- Каким платочком?
- Эх, Семен, Семен! Разве не видал диких козлов? Сам-то козел
серый, а старый-то почти как синий, а зад у него белый, будто платочек
приколотый. А хвостик у него как пушок - модным девчатам пудриться.
- Такой же, как у зайца, - с видом знатока добавил Георгий.
- Значит, не взять нам этого козла, - сокрушаясь, сказал Семен,
столкнул ушанку на глаза, почесал затылок. - А я думал, что и козел-то
будет мой. Двух зверей добыл, да и третьему не миновать меня.
- Не жирно ли тебе будет? - усмехнулся Георгий. - И совсем тут не
козел прошел, а лиса.
- Знаешь ты, лиса! - передразнил Семен.
- Вот и знаю.
Отец не дал рассориться сыновьям. Он поглядел на солнце. Усталое,
по-зимнему холодное, оно уже склонилось к горам, похожим на сидящих
рядышком великанов в заячьих шапках с синими опушками.
- Пойдемте домой, - сказал Яков Тимофеевич. - Хватит уж, долго
ходили... Спорите, спорите, а пошто спорите? Лесную науку поймете,
большую книгу выучите - спорить не о чем будет. В книге-то все
сказано. Надо ум, глаза, уши, тогда хорошо читать можно. Все понятно,
все видно, все слышно. Вот как!.. А это возле берега лиса ходила,
мышковала.
- Ага! Чья правда-то?.. - начал было Гошка.
Но отец перебил его:
- Вот смотрите-ка и запомните, чьи это следы.
И старый охотник стал рисовать на снегу следы косули, белки,
куницы, горностая - всех зверей и птиц, какие водятся в лесных угодьях
охотничьего колхоза "Заря коммунизма".
Вскоре братья-подростки стали добывать зверя самостоятельно.
В чулане, где хранились шкурки, у каждого был свой угол, каждый
вел счет своему накапливаемому богатству и в то же время ревностно
следил за прибылью в соседнем углу. Отец радовался первым успехам
сыновей, поощрял их за удачи, пускался даже на хитрости, чтобы разжечь
между братьями охотничий задор, стремление добыть больше мягкого
золота.
Недавно Георгий, даже не отряхнув снег с валенок, вбежал в избу
вместе со своей Стрелой, путавшейся в ногах, и крикнул:
- Тять, тятька, смотри! Ведь это куница?
В руках у него был темно-коричневый, с искрящейся шерстью зверек
с кошку.
- Ого! - воскликнул отец, принимая от сына зверька и ощупывая
его. - Верно, куница... А ты не дохлую подобрал?
- Ну, дохлую!.. Да я целый день за нею ходил! На коленках ползал,
на брюхе ползал. Смотри, шапка мокрая, полушубок мокрый.
- Молодец, коли так!.. Где добыл?
- За горелым лесом.
- Возле Слюдяного ключа?
- Там.
- Ах, Гошка, Гошка! Ты ведь мою куницу убил! Я ее еще с лета
выследил. И на днях собирался идти взять. Отцу начинаешь дорогу
загораживать!
- А не все ли равно, тятька? В один колхоз, в одно государство.
Яков Тимофеевич обнял сына и смахнул навернувшиеся на старческие
глаза слезинки.
- Ну, спасибо, Гошка, спасибо! Теперь мне на погост можно,
умирать можно. Молодой Векшин заменит старика. Хороший будет охотник!
Другие в лес пойдут, не такие, как ты, молокососы, - неделями за
куницей ходят. Дорогой зверек, хитрый зверек. А ты вот как! Молодчина!
Поеду в Глухариное, куплю тебе новое ружье, двустволку куплю.
Поздно вечером с охоты вернулся старший сын. Выложил на стол
перед отцом и братом пять беличьих шкурок и одну бурундучка -
маленького серенького зверька с черными полосками вдоль спины. Добыча,
конечно, для начинающего охотника приличная. И Семен не без гордости
посмотрел на отца и брата, ожидая, какое впечатление произведет на них
его удача.
Отец принял добычу Семена как должное, похвалил. А Георгий,
чувствовавший себя в этот день необыкновенным героем, усмехнулся:
- Ну и добыча! Еще мышку бы ободрал.
Тогда Семен полез за пазуху за главным козырем. Он торжественно
извлек оттуда горностая, длинного белого зверька с черной кисточкой на
кончике хвоста.
- А это видали? - сказал он, тиская в руках нарочито
неосвежеванного, чтобы похвастаться, горностая. - Это же королевский
зверь! Из таких шкурок мантии шьют, парадные одежды!
Потом повернулся к Георгию и буркнул:
- Что утер тебе нос-то?
И пошел прочь, голова вверх, грудь колесом. Ушел на кухню, где
мать уже брякала ложками, тарелками.
Другой раз такого наглого вызова Георгий не стерпел бы.
Как Семен удивится потом, когда узнает, что Гошка принес куницу.
Это куда выше "королевского зверя"! Мантии теперь у нас никому не
нужны, а шапку из куницы любой с радостью наденет. Да и на воротник
куница пойдет любо-мило.
После ужина Яков Тимофеевич отозвал Семена в сторонку.
- Сходи-ка в чулан, погляди. Ведь Гошка добыл куницу.
- Какую куницу? - удивился Семен.
Он открыл рот да так и остался с открытым.
- Не знаешь, какие куницы бывают?.. А ты не огорчайся, Семен!
Помалкивай. Научу тебя, где взять такую же куницу. У меня есть на
примете. Та еще лучше Гошкиной, Я привязал ее. Пойдешь и кокнешь. Вот
как! Только Гошке ни гугу! Пускай не задается.
На следующее утро, еще до рассвета, Семен встал на лыжи, обитые
лосиной шкурой. Звонкий увивался вокруг него, визжал, прыгал, стараясь
лизнуть хозяина в лицо.
Семен направился в сторону гор. Путь был уже знакомый. К тому же
погода выдалась теплая, безветренная, как перед снегопадом или
оттепелью. В такую погоду на рассвете очертания деревьев, кустов и
даже отдельных былинок кажутся четкими, без теней.
- А как хорошо в лесу-то! - расстегивая полушубок, сказал Семен:
- И дышится так легко, так приятно! Раньше вроде и не замечал этого.
Все тут словно знакомое, родное, милое. Вон елки, как старушки, стоят
молчаливые, а возле них толпа березок. А тот вон старый дремучий кедр
чем-то похож на отца. А вон та черемная листвянка ни дать ни взять
Гошка: выбежал на бугорок, раскинул руки, жадно глядит вокруг,
принюхивается, прислушивается, нельзя ли тут чем поживиться... А
все-таки Гошка молодец у нас! Он весь в отца. Откуда все берется в
нем? Видно, действительно некоторые люди рождаются с талантом.
Звонкий не был мечтателем. Пока его хозяин шел с блаженным видом,
он шнырял по кустам, забегал в ельники, обнюхивал следы зверей, держал
нос по ветру. Но вот будто кто-то резнул его по носу тоненькой
бритвенной пластиночкой и сказал: "Стой, тут белка гуляла!" И пес
вдруг насторожился, пустил в дело все свои чувства. Ага, вот, кажется,
нашел! Ну-ка, чей это след? Не след, а распушенные на снегу крапинки,
словно кто натыкал их размочаленной рогаткой и окропил острым запахом
сладковатого мяса. Приспустив крючковатый, дымчатого цвета хвост и
виляя им налево-направо, Звонкий кинулся было по следу, но сразу
осекся. След пропал возле елки. Но Звонкий не был простаком. Рядом с
одинокой елью был густой лес, и пес, не теряя времени, сразу метнулся
в чащу, стал принюхиваться к каждому дереву к упавшим сверху чешуйкам
шишек и даже к отдельным малюсеньким зеленым хвоинкам.
Было еще рано, рассвет только занимался, и белка не успела
обшарить все свои владения. Ночуя в пустом дупле, за ночь она сильно
проголодалась, а потому, найдя первую попавшуюся ель с нераскрывшимися
шишками, принялась за еду, роняя крошки под стол. Тут-то ее и
обнаружил Звонкий, стал звать хозяина...
Разглядывая в руках мягкого теплого зверька, Семен покачал
головой:
- Метил в глаз, а попал в живот. И почему это я всегда начинаю
волноваться, когда целюсь? У Гошки этого не бывает. На днях он принес
девять белок и всем попал в одно и то же место - в голову.
Первая добыча окрылила Семена. У него уже выработалась своя
примета: если первый выстрел удачный, то и вся охота в этот день будет
удачной.
Он прибавил шагу, заломил шапку и пошел прямым ходом к
Хрустальному ключу, куда послал его отец. В ложке, в километре от
головы ключа, Семен увидел большую наледь, разлившуюся по кустам, а
вокруг наледи - звериные следы, глубокие, напитанные водой.
- Звонкий, сюда!
Но собаки уже не было, она куда-то исчезла.
Подойдя к наледи, Семен увидел любопытную картину. В том месте,
где выбуривала вода, будто в ведре, кишмя кишела мелкая рыбешка,
мальки. Площадка вокруг естественной проруби была вся обтоптана. На
подходе к этой площадке виднелись следы, похожие на кошачьи.
"Так вот оно что! - стал соображать юный Векшин. - Ручей сковало
льдом, накрыло толстым слоем снега, в воду прекратился доступ
кислорода, рыбе стало душно, и она вся устремилась к проруби. Куница
пронюхала это и ходит сюда как в столовую, лапкой выгребает рыбу...
Жирная должна быть зверюга, мех лоснящийся. Шкурка будет почище, чем у
Гошкиной".
- Звонкий, Звонкий!
Куда там! Его и след простыл.
Перейдя ложок выше надели, Семен сделал возле него полукруг и
обнаружил след Звонкого. Собака широкими прыжками умчалась за куницей
к угрюмому ельнику, окруженному редким соснячком.
- Вот в ельнике-то я тебя и возьму! - сказал парень, разгораясь
охотничьей страстью. - Теперь ты от меня никуда не уйдешь. Хоть в
самую густерьму заберись, а все равно разгляжу, не иголка.
И он быстро помчался на лыжах за собакой, ушедшей по звериному
следу.
Вскоре Звонкий дал о себе знать: тявкнул в ельнике раз, два. И
замолк. Потом тявкнул в другом месте. И опять замолк.
"Что же это? - подумал парень. - След потерял, что ли? Словно
бегает по лесу и спрашивает зверя: где ты, где ты? Однако не было еще
случая, чтобы Звонкий ошибался, терял след и брехал зря. Тут что-то
другое..."
Вспомнив совет отца, Семен решил не терять следа куницы. Собака
вгорячах может и ошибиться, а человек должен ей помочь, вовремя
подсказать, что делать, если зверь окажется хитрее пса. А пес,
конечно, горячился. Видно было, что зверька он застал у проруби
врасплох, тот очень торопился в ельник; удирая от опасности, он не
бежал, а отмахивал саженками.
Ельник, куда привели следы, был не больно густой. Елки не жались
друг к другу от холода. Все они были тепло одетые, в широких и длинных
шубах, лежавших подолами на снегу. Семен без затруднения определил,
где куница взобралась на дерево, где спрыгнула. Ага, она сидела вот на
этой густой мягкой пихте. Хитрая тоже. Пихта не так жестка и колюча,
как ель. И пихтовый запах куда острее, ароматнее запаха прочих
деревьев. Однако Звонкий не дал зверьку в дорогой и теплой шубке
засидеться здесь. Он залаял. Куница махнула с одного дерева на другое,
на третье, спрыгнула на снег, подразнила пса, вызвала на погоню, а
сама снова вскарабкалась на дерево. Тут тоже Звонкий лаял. И снова в
дураках. Куница, видно, не любит, чтобы ее беспокоили.
Теперь лай Звонкого раздался где-то далеко. Пес лаял упорно,
настойчиво, призывно. Зверек, должно быть, решил после большого
пробега сделать основательную передышку и смирился с назойливым
приставанием разгоряченного пса. Пусть, мол, брешет под деревом, зовет
охотника, а я тем временем соберусь с силами и обмозгую, как мне
действовать дальше. Мне не страшна собака, а страшен охотник. А его-то
я увижу, услышу издалека. Ведь не первый раз на своем веку приходится
уходить от преследования. Посмотрим, кто кого перехитрит.
Чтобы поспешить на призыв собаки, Семен пошел напрямик, без
следа. Расстояние между ним и Звонким быстро сокращалось. Но вот пес
снова замолк. Охотник постоял, послушал. Лай больше не повторился. И
парню пришлось снова отыскивать след куницы, чтобы идти по нему. А
когда он добрался до старой бортевой сосны, где куница делала
передышку, тут уже никого не было.
- Ну и ну! - покачал головой Семен. - Вот как за нос водит,
вражина!
Он присел на поваленное бурей сухое дерево. Снял шапку. Она была
мокрая изнутри, и от нее шел парок. Мокро было и на спине под
полушубком.
Глянув на небо, парень с тоской подумал:
"А ведь солнце-то перевалило уже за полдень..."
Хотя на самом деле солнца и не было видно, был только намек на то
место, где оно находится: в серых облаках, кругом затянувших небо,
виднелась чуть заметная, жиденькая желтоватая лужица.
Вскоре Звонкий снова дал о себе знать.
Но что за притча! Собака лаяла на старом месте, там, где лаяла
первый раз, неподалеку от ложка. Значит, надо возвращаться обратно.
Парень нехотя поднялся и проговорил с иронией:
- Вставай, Семен, вставай не ленись. Коли взялся за гуж - будь
дюж... Куница очень ценный зверек. Она тебе еще даст жару.
А когда пришел на старое место, Звонкий лаял уже не в ельнике, а
где-то слева, за сосняком.
"Да что он, сдурел, что ли? - подумал Семен про пса. - Наверно,
потерял зверя и вот мечется из стороны в сторону по старым следам.
Однако почему он лает? Не зря же!"
Охотничий закон в неписаной "лесной книге" гласит: никогда не
оставляй без внимания лай собаки, если пошел с нею на промысел,
показал ей ружье, иначе будет она не собака, а пустолайка.
На лай Семен пошел по собачьему следу и очень удивился: где же
след куницы? Ну, хотя бы старый. Уж не за глухарем ли, мимо
пролетавшим, кинулся Звонкий?
Звонкий надрывался лаем возле одинокого кедра, издали похожего на
огромный стог зеленого сена, стоявшего на небольшой покосной елани.
"Ну, конечно, глухаря облаивает, - подумал Семен. - Глухари-то
обычно садятся на такие одинокие деревья, с которых, как с каланчи,
открывается широкий кругозор. Попробуй подойди к нему, возьми!"
Напрягая зрение, Семен тщательно осмотрел вольно разросшийся
кедр. Однако никого на нем не разглядел. А ведь такая крупная птица,
как глухарь, не затаится на дереве подобно рябчику. Да рябчика собака
и не удержит. Эта птица как заметит собаку, сразу "фр-р", только ее и
видели. Тетерев - этот поменьше глухаря, он может не улететь от
собаки, она на него будет лаять, а он на нее поглядывать сверху:
дескать, что от меня зверюге надо? Но ведь тетерева зимой в одиночку
не держатся, они табунятся, собираются большими стаями.
"Так на кого же лает Звонкий?"
В полном неведении, но держа наготове ружье, юный охотник шел на
лай, маскируясь за сосенками на всякий случай.
До кедра оставалось каких-нибудь метров сто. И все-таки Семен
ничего не мог разглядеть. А Звонкий стоял у дерева, яростно скреб
лапами ствол и беспрерывно трубил: гав-гав-гав!
"Да уж не на белку ли он?" - подумал Семен.
Но вот сосняк кончился, прятаться было уже негде. И Семен пошел
прямо к одинокому кедру. Не успел он сделать и несколько шагов по
открытому месту, как с дерева сорвался, махнул в сторону, вытянувшись
в струнку, темно-коричневый зверек. Чуть коснувшись снега, он,
взвинчивая хвостом, как пропеллером, стрелой помчался к ближайшему
лесу. Звонкий бросился за ним с визгом.
Ружье у парня чуть не выпало из рук, а ноги подкосились. Он долго
стоял с раскрытым ртом, потом с яростью сорвал с головы шапку, ударил
себя ладонью по лбу:
- Эх ты, разиня!
Придя в себя, парень подошел к кедру. Откуда же все-таки пришла
сюда куница? Следы были от сосняка. Надо было вернуться, проверить,
почему же он не замечал следов, когда шел к кедру? Однако почти на
середине елани следы вдруг пропали, словно зверек появился из-под
земли. Не под снегом же он пробирался? Метрах в десяти стояла густая
сосеночка. Семен подошел к ней. Снег с ветвей был сбит с двух сторон.
Отсюда куница сделала огромный прыжок, а потом побежала к кедру.
Осмотрев другие сосенки, Семен понял, что хитрый зверек шел верхом, от
сосны к сосне, не оставляя за собой на снегу следов.
Нелегкая штука - добыть такого зверя!
Увлекшись охотой, парень и не заметил, как со стороны горного
хребта постепенно надвинулась иссиня-черная туча и стали падать липкие
лапчатые снежинки. Потом снежинки посыпались чаще и чаще, и наконец
начался настоящий снегопад. Наступали сумерки. Оглядевшись вокруг,
Семен сразу затосковал. У него сжалось сердце. В этом глухом лесу,
который он видел словно через тюлевую занавеску, он почувствовал себя
одиноким, заброшенным. Захотелось скорей домой, в тепло. Он уже хотел
повернуть лыжи обратно, кричать, звать где-то замолкшего пса. Однако
ему словно кто-то тут подсказал: "Погоди. Ну, пойдешь домой. А что
скажет отец, какую рожу скорчит Гошка, когда увидит вместо куницы
одну-единственную белку, убитую в живот? Не в голову, а в живот".
Нет, нет! Куда угодно, только не домой. Лучше ночевать в лесу и
вернуться потом с добычей, чем возвращаться с пустыми руками.
Это решение немного успокоило Семена. Он все же не один здесь, с
ним Звонкий, лучший друг, верный товарищ. Но где же пес? Парень
прислушался. Слушал долго, напряженно. Кругом стояла вечерняя тишина,
в которой еле уловимо шелестел густой падающий снег. Наконец до слуха
Семена донесся лай. Он насторожился. Пес лаял где-то далеко-далеко, в
той стороне, где уже наступили сумерки, откуда надвигается ночь.
Ни минуты не медля, юноша побежал на зов собаки, с силой толкая
лыжи вперед, обходя густые ельники, выбирая просветы в лесу. С
наступлением сумерек, казалось, все деревья плотнее придвинулись друг
к другу, обнялись, образовали непроходимую стену, защищаясь от
страшной, огромной, наползающей темноты.
Лай собаки становился все ближе и ближе, а ночь - темнее и
темнее. Уже в потемках Семен нашел своего пса. Он сидел на снегу, не
спуская глаз с высокой сухой березы, и нехотя, с большими паузами,
лаял, будто говорил: "Мне уж надоело за нею гоняться".
Семен огляделся. Толстая береза стояла на опушке ельника, чуть
выступив на старую лесосеку, поросшую осинником. В развилке двух ее
вершин виднелось черное пятно.
"Конечно, тут дупло, - подумал Семен. - Куница, видимо, решила в
нем переночевать. Но как ее взять? Говорят, надо бить по стволу дерева
тараном: зверя это обеспокоит, и он выскочит из своего укрытия. Но что
сделаешь один? Тут надо действовать вдвоем: один таранит, другой ружье
держит наготове. Иначе куница улизнет..."
Припав на колено рядом с собакой, которая уже перестала лаять и
лишь поглядывала вверх на дупло, Семен спросил:
- И как нам теперь быть, Звонкий?
Собака пошевелила хвостом, чуть повела ушами.
Парень смахнул рукавицей со спины Звонкого белую бахрому. Встал,
зябко передернул плечами, снял шапку, сбил с себя снег. Потом начал
собирать сучья, валежник, стаскивая все это в кучу на перешеек между
ельником и березой. Когда все было подготовлено, он потянулся было за
берестой, но тут же отдернул руку от березы. Какое безумство! А вдруг
куница услышит, что кто-то шебаршит по стволу дерева, подумает, что
лезут за ней, и выпрыгнет. Нет, пусть уж сидит спокойно в дупле до
утра. А утром видно будет, что делать. В таких случаях отец говорит:
утро вечера мудренее.
Когда вспыхнул костер и розовым неровным светом озарил березу,
снег, ельник, сразу вокруг стало веселее. И тут же пришла мысль о еде.
Только сейчас вспомнил Семен, что целый день ходил голодный, с
сожалением подумал и о том, что не взял с собою хотя бы какой-нибудь
тоненькой книжечки из библиотеки "Огонек". Ведь целую ночь придется не
спать, караулить пушнину. А у костра можно бы и почитать.
Раскрыв кожаную сумку, он достал из нее мясо, хлеб, грибной
пирог, алюминиевую фляжку с молоком. Большой кусок ржанины был
предназначен Звонкому. Тот не спеша подошел к хозяину, деликатно из
рук взял подачку, вернулся на свое место и принялся за еду, то и дело
поглядывая вверх на березу.
За всю ночь Семен, как и Звонкий, не сомкнул глаз. Он сидел у
жаркого костра и прислушивался, не зашумит ли зверек на березе. Но
- гнездо.)
- Пошто нет? А птица?
- Птица - она как самолет: ей простор нужен. Как она взлетит
здесь? В ветках запутается. Тут только белке можно жить, бегать,
взбираться на деревья. Тут вон и шишек еловых полно. Живи да жирей,
шерстку-то бархати.
Глаза у Якова Тимофеевича потеплели.
- Гошка, ты молодец! У тебя есть охотничья сметка. Хорошо
соображаешь. Без этой сметки человеку в лесу делать нечего... Тише,
чу!
В стороне, слева, послышался лай. Сначала редкий, неуверенный,
потом частый, задорный.
- Это Звонкий лает, - заметил Георгий, - на белку.
- Всяк из-под своей собаки бьет, - заявил Семен, словно опасаясь,
что кто-то другой воспользуется зверем, облаянным его псом.
- Это тоже лесной закон, - подтвердил Яков Тимофеевич. - Нельзя
брать из-под чужой собаки ни птицу, ни зверя. А взял - все равно что
украл. У охотника должна быть чистая совесть... Ступай, Семен. Белку
бей в голову. Дробинкой бей, из вкладыша. Шкурку нельзя дырявить.
Когда старший сын скрылся за деревьями, отец сказал младшему:
- Семен-то в азарт входит. На елани я нарочно поставил его с
краю. Знал, что косой на него выбежит. Он убил, задорнее стал. Так-то
охотником будет. А то говорит: "Скучно здесь на стану. В Глухариное
поеду. Либо в колхоз, либо в библиотеку". Жалко мне отпускать Семена.
В нашем роду все охотники были. Какой толк в конторе сидеть, бумагу
марать!
Яков Тимофеевич и Георгий долго ждали выстрела, но его все не
было. Тогда они пошли на лай. Звонкий на задних лапах стоял у ствола
огромной седой, словно бородатой ели, надрывно лаял и скреб когтями
кору, будто сам хотел взобраться на дерево. Стрела и Хриплый были тут
же. Они сидели поодаль, поглядывали на острую вершину ели и подлаивали
Звонкому. Семен ходил вокруг дерева и никак не мог разглядеть
затаившегося в густых ветвях маленького зверька.
- Семен, ты отойди от дерева подальше, скорее увидишь, - сказал
отец.
Еще с подхода Георгий заметил белку, зарядил дробинкой свою
одностволку и начал целиться. Серый зверек, вскинув вверх распушенный
хвостик, спокойно сидел меж золотистых шишек и умывался лапкой.
Видимо, прошло достаточно времени, для того чтобы он успокоился, забыл
об опасности и занялся своим делом. То, что происходило внизу, теперь
его уже не касалось. Он был очень высоко, над ним висело ясное
бирюзовое небо, перед ним без конца-краю расстилалась дремотная тайга,
посеребренная первыми снегопадами. Так о чем же волноваться? Мало ли
что происходит внизу. Внизу происходит всякое. А здесь неприятен
бывает только верховой ветер.
Яков Тимофеевич задержал руку Георгия.
- Не надо, Гошка, не тронь! Семен, иди-ка сюда, - позвал отец.
Когда старший сын стал рядом, он молвил:
- Посмотри-ка на четвертую ветку. Вон, справа от вершины.
Лицо Семена просияло. Он вскинул двустволку и выстрелил. Собаки в
ярости заметались возле дерева, но к их ногам упала лишь пропоротая
дробинкой, выщербленная еловая шишка.
- Не торопись, Семен, не торопись, - спокойно проговорил отец. -
Это белка, не глухарь ведь. Не улетит. Снизу подводи мушку, под
мордочку. И курок-то плавно спускай.
После второго выстрела белка комышком свалилась с дерева. Собаки
кинулись к ней, чтобы схватить, жамкнуть зубами.
- Туба! - прогремел на них Яков Тимофеевич.
Три пса как вкопанные стояли вокруг распластавшейся возле дерева
белки, и ни один не осмелился дотронуться до нее.
Подбежал Семен. Он подхватил свою добычу и начал разглядывать.
- В глаз попал, в глаз! - торжествуя, крикнул он. - Глядите!
- Это случайно, - заметил отец.
- Как же, "случайно"! Куда нацелился, туда и попал.
- Ну, коли так - молодец! - похвалил Яков Тимофеевич.
- Опять лапки собакам отрезать? - тиская в руках пушистого
зверька, спросил Семен.
- Лапками-то они только облизнутся, - молвил отец. - Им нужно
разделить всю тушку. Освежевать и разделить.
- А как свежевать?
Старый охотник перочинным ножичком распорол шкурку белки на
задних лапках, сделал надрезы у хвоста и на голове, а затем стянул
мех, как варежку.
- Так-то вот, - отдавая сыну шкурку и тушку, проговорил отец. -
Хороший охотник не портит шкурку, первым сортом сдает. Убить зверя еще
не все, надо ладно с него шубку снять.
Из ельника старик Векшин вывел детей к реке. Лед уже стал, и
только в буях, на быстрине, бурлила и дыбилась синяя, живая, чуть
парящая вода.
- А это кто тут был? - притворно спросил Яков Тимофеевич,
разглядывая на льду след, проложенный вдоль берега: прямой, узкий,
точно строчка из-под гигантской швейной машины на гигантском полотне.
- Уж не дикий ли козел пошел в Глухариное стойбище? Там ведь скоро
большой праздник будет - Великий Октябрь, с ним пришло наше счастье.
Люди съедутся со всей округи на олешках, на собаках, на лошадях, на
лыжах придут. Флагов будет столько, сколько бывает рябины в урожайный
год!
Парни подошли к отцу. На первый взгляд отпечатки на снегу были
похожи на след молодой косули. Но Георгий сразу определил, что отец
хитрит. В оттиске ног не было признаков копыт и характерной четкой
стрелочки в ту сторону, куда шел зверь. Вместо этой стрелочки был
распушенный снежок. Ясно, что прошел не козел, а самая обыкновенная
лисица со своими когтистыми мягкими лапками. Далеко впереди Георгий
увидел разрытую кочку на берегу и брызги земли на льду. Кумушка
старательно разрывала норку, чтобы полакомиться мышкой. Однако Георгий
и виду не показал, что разгадал замысел отца, и тоже притворно
проговорил:
- А ведь, пожалуй, в самом деле тут козел ходил.
Семен клюнул на удочку.
- Давайте спустим собак, - торопливо заговорил он, - они вон как
рвутся по следу-то. Козел, видать, только что прошел. Они догонят его,
окружат, остановят.
- Козел-то ведь не сохатый, - сказал отец, обращаясь к старшему
сыну. - Сохатого собаки могут задержать. Он большой, сильный. Он не
боится собак. Драться с ними станет. Рогами отбиваться, ногой. Охотник
тут не зевай, подходи со сторонки, не шуми, стреляй. А козла собаки не
удержат. Увидит собак, ему дай бог ноги. Как начнет отмахивать через
кусты, будто по воздуху летит, - только его и видел. Пойдешь искать по
следу - след не скоро найдешь, ямка от ямки в снегу через пять
саженей. Собакам он только издали платочком белым помашет.
- Каким платочком?
- Эх, Семен, Семен! Разве не видал диких козлов? Сам-то козел
серый, а старый-то почти как синий, а зад у него белый, будто платочек
приколотый. А хвостик у него как пушок - модным девчатам пудриться.
- Такой же, как у зайца, - с видом знатока добавил Георгий.
- Значит, не взять нам этого козла, - сокрушаясь, сказал Семен,
столкнул ушанку на глаза, почесал затылок. - А я думал, что и козел-то
будет мой. Двух зверей добыл, да и третьему не миновать меня.
- Не жирно ли тебе будет? - усмехнулся Георгий. - И совсем тут не
козел прошел, а лиса.
- Знаешь ты, лиса! - передразнил Семен.
- Вот и знаю.
Отец не дал рассориться сыновьям. Он поглядел на солнце. Усталое,
по-зимнему холодное, оно уже склонилось к горам, похожим на сидящих
рядышком великанов в заячьих шапках с синими опушками.
- Пойдемте домой, - сказал Яков Тимофеевич. - Хватит уж, долго
ходили... Спорите, спорите, а пошто спорите? Лесную науку поймете,
большую книгу выучите - спорить не о чем будет. В книге-то все
сказано. Надо ум, глаза, уши, тогда хорошо читать можно. Все понятно,
все видно, все слышно. Вот как!.. А это возле берега лиса ходила,
мышковала.
- Ага! Чья правда-то?.. - начал было Гошка.
Но отец перебил его:
- Вот смотрите-ка и запомните, чьи это следы.
И старый охотник стал рисовать на снегу следы косули, белки,
куницы, горностая - всех зверей и птиц, какие водятся в лесных угодьях
охотничьего колхоза "Заря коммунизма".
Вскоре братья-подростки стали добывать зверя самостоятельно.
В чулане, где хранились шкурки, у каждого был свой угол, каждый
вел счет своему накапливаемому богатству и в то же время ревностно
следил за прибылью в соседнем углу. Отец радовался первым успехам
сыновей, поощрял их за удачи, пускался даже на хитрости, чтобы разжечь
между братьями охотничий задор, стремление добыть больше мягкого
золота.
Недавно Георгий, даже не отряхнув снег с валенок, вбежал в избу
вместе со своей Стрелой, путавшейся в ногах, и крикнул:
- Тять, тятька, смотри! Ведь это куница?
В руках у него был темно-коричневый, с искрящейся шерстью зверек
с кошку.
- Ого! - воскликнул отец, принимая от сына зверька и ощупывая
его. - Верно, куница... А ты не дохлую подобрал?
- Ну, дохлую!.. Да я целый день за нею ходил! На коленках ползал,
на брюхе ползал. Смотри, шапка мокрая, полушубок мокрый.
- Молодец, коли так!.. Где добыл?
- За горелым лесом.
- Возле Слюдяного ключа?
- Там.
- Ах, Гошка, Гошка! Ты ведь мою куницу убил! Я ее еще с лета
выследил. И на днях собирался идти взять. Отцу начинаешь дорогу
загораживать!
- А не все ли равно, тятька? В один колхоз, в одно государство.
Яков Тимофеевич обнял сына и смахнул навернувшиеся на старческие
глаза слезинки.
- Ну, спасибо, Гошка, спасибо! Теперь мне на погост можно,
умирать можно. Молодой Векшин заменит старика. Хороший будет охотник!
Другие в лес пойдут, не такие, как ты, молокососы, - неделями за
куницей ходят. Дорогой зверек, хитрый зверек. А ты вот как! Молодчина!
Поеду в Глухариное, куплю тебе новое ружье, двустволку куплю.
Поздно вечером с охоты вернулся старший сын. Выложил на стол
перед отцом и братом пять беличьих шкурок и одну бурундучка -
маленького серенького зверька с черными полосками вдоль спины. Добыча,
конечно, для начинающего охотника приличная. И Семен не без гордости
посмотрел на отца и брата, ожидая, какое впечатление произведет на них
его удача.
Отец принял добычу Семена как должное, похвалил. А Георгий,
чувствовавший себя в этот день необыкновенным героем, усмехнулся:
- Ну и добыча! Еще мышку бы ободрал.
Тогда Семен полез за пазуху за главным козырем. Он торжественно
извлек оттуда горностая, длинного белого зверька с черной кисточкой на
кончике хвоста.
- А это видали? - сказал он, тиская в руках нарочито
неосвежеванного, чтобы похвастаться, горностая. - Это же королевский
зверь! Из таких шкурок мантии шьют, парадные одежды!
Потом повернулся к Георгию и буркнул:
- Что утер тебе нос-то?
И пошел прочь, голова вверх, грудь колесом. Ушел на кухню, где
мать уже брякала ложками, тарелками.
Другой раз такого наглого вызова Георгий не стерпел бы.
Как Семен удивится потом, когда узнает, что Гошка принес куницу.
Это куда выше "королевского зверя"! Мантии теперь у нас никому не
нужны, а шапку из куницы любой с радостью наденет. Да и на воротник
куница пойдет любо-мило.
После ужина Яков Тимофеевич отозвал Семена в сторонку.
- Сходи-ка в чулан, погляди. Ведь Гошка добыл куницу.
- Какую куницу? - удивился Семен.
Он открыл рот да так и остался с открытым.
- Не знаешь, какие куницы бывают?.. А ты не огорчайся, Семен!
Помалкивай. Научу тебя, где взять такую же куницу. У меня есть на
примете. Та еще лучше Гошкиной, Я привязал ее. Пойдешь и кокнешь. Вот
как! Только Гошке ни гугу! Пускай не задается.
На следующее утро, еще до рассвета, Семен встал на лыжи, обитые
лосиной шкурой. Звонкий увивался вокруг него, визжал, прыгал, стараясь
лизнуть хозяина в лицо.
Семен направился в сторону гор. Путь был уже знакомый. К тому же
погода выдалась теплая, безветренная, как перед снегопадом или
оттепелью. В такую погоду на рассвете очертания деревьев, кустов и
даже отдельных былинок кажутся четкими, без теней.
- А как хорошо в лесу-то! - расстегивая полушубок, сказал Семен:
- И дышится так легко, так приятно! Раньше вроде и не замечал этого.
Все тут словно знакомое, родное, милое. Вон елки, как старушки, стоят
молчаливые, а возле них толпа березок. А тот вон старый дремучий кедр
чем-то похож на отца. А вон та черемная листвянка ни дать ни взять
Гошка: выбежал на бугорок, раскинул руки, жадно глядит вокруг,
принюхивается, прислушивается, нельзя ли тут чем поживиться... А
все-таки Гошка молодец у нас! Он весь в отца. Откуда все берется в
нем? Видно, действительно некоторые люди рождаются с талантом.
Звонкий не был мечтателем. Пока его хозяин шел с блаженным видом,
он шнырял по кустам, забегал в ельники, обнюхивал следы зверей, держал
нос по ветру. Но вот будто кто-то резнул его по носу тоненькой
бритвенной пластиночкой и сказал: "Стой, тут белка гуляла!" И пес
вдруг насторожился, пустил в дело все свои чувства. Ага, вот, кажется,
нашел! Ну-ка, чей это след? Не след, а распушенные на снегу крапинки,
словно кто натыкал их размочаленной рогаткой и окропил острым запахом
сладковатого мяса. Приспустив крючковатый, дымчатого цвета хвост и
виляя им налево-направо, Звонкий кинулся было по следу, но сразу
осекся. След пропал возле елки. Но Звонкий не был простаком. Рядом с
одинокой елью был густой лес, и пес, не теряя времени, сразу метнулся
в чащу, стал принюхиваться к каждому дереву к упавшим сверху чешуйкам
шишек и даже к отдельным малюсеньким зеленым хвоинкам.
Было еще рано, рассвет только занимался, и белка не успела
обшарить все свои владения. Ночуя в пустом дупле, за ночь она сильно
проголодалась, а потому, найдя первую попавшуюся ель с нераскрывшимися
шишками, принялась за еду, роняя крошки под стол. Тут-то ее и
обнаружил Звонкий, стал звать хозяина...
Разглядывая в руках мягкого теплого зверька, Семен покачал
головой:
- Метил в глаз, а попал в живот. И почему это я всегда начинаю
волноваться, когда целюсь? У Гошки этого не бывает. На днях он принес
девять белок и всем попал в одно и то же место - в голову.
Первая добыча окрылила Семена. У него уже выработалась своя
примета: если первый выстрел удачный, то и вся охота в этот день будет
удачной.
Он прибавил шагу, заломил шапку и пошел прямым ходом к
Хрустальному ключу, куда послал его отец. В ложке, в километре от
головы ключа, Семен увидел большую наледь, разлившуюся по кустам, а
вокруг наледи - звериные следы, глубокие, напитанные водой.
- Звонкий, сюда!
Но собаки уже не было, она куда-то исчезла.
Подойдя к наледи, Семен увидел любопытную картину. В том месте,
где выбуривала вода, будто в ведре, кишмя кишела мелкая рыбешка,
мальки. Площадка вокруг естественной проруби была вся обтоптана. На
подходе к этой площадке виднелись следы, похожие на кошачьи.
"Так вот оно что! - стал соображать юный Векшин. - Ручей сковало
льдом, накрыло толстым слоем снега, в воду прекратился доступ
кислорода, рыбе стало душно, и она вся устремилась к проруби. Куница
пронюхала это и ходит сюда как в столовую, лапкой выгребает рыбу...
Жирная должна быть зверюга, мех лоснящийся. Шкурка будет почище, чем у
Гошкиной".
- Звонкий, Звонкий!
Куда там! Его и след простыл.
Перейдя ложок выше надели, Семен сделал возле него полукруг и
обнаружил след Звонкого. Собака широкими прыжками умчалась за куницей
к угрюмому ельнику, окруженному редким соснячком.
- Вот в ельнике-то я тебя и возьму! - сказал парень, разгораясь
охотничьей страстью. - Теперь ты от меня никуда не уйдешь. Хоть в
самую густерьму заберись, а все равно разгляжу, не иголка.
И он быстро помчался на лыжах за собакой, ушедшей по звериному
следу.
Вскоре Звонкий дал о себе знать: тявкнул в ельнике раз, два. И
замолк. Потом тявкнул в другом месте. И опять замолк.
"Что же это? - подумал парень. - След потерял, что ли? Словно
бегает по лесу и спрашивает зверя: где ты, где ты? Однако не было еще
случая, чтобы Звонкий ошибался, терял след и брехал зря. Тут что-то
другое..."
Вспомнив совет отца, Семен решил не терять следа куницы. Собака
вгорячах может и ошибиться, а человек должен ей помочь, вовремя
подсказать, что делать, если зверь окажется хитрее пса. А пес,
конечно, горячился. Видно было, что зверька он застал у проруби
врасплох, тот очень торопился в ельник; удирая от опасности, он не
бежал, а отмахивал саженками.
Ельник, куда привели следы, был не больно густой. Елки не жались
друг к другу от холода. Все они были тепло одетые, в широких и длинных
шубах, лежавших подолами на снегу. Семен без затруднения определил,
где куница взобралась на дерево, где спрыгнула. Ага, она сидела вот на
этой густой мягкой пихте. Хитрая тоже. Пихта не так жестка и колюча,
как ель. И пихтовый запах куда острее, ароматнее запаха прочих
деревьев. Однако Звонкий не дал зверьку в дорогой и теплой шубке
засидеться здесь. Он залаял. Куница махнула с одного дерева на другое,
на третье, спрыгнула на снег, подразнила пса, вызвала на погоню, а
сама снова вскарабкалась на дерево. Тут тоже Звонкий лаял. И снова в
дураках. Куница, видно, не любит, чтобы ее беспокоили.
Теперь лай Звонкого раздался где-то далеко. Пес лаял упорно,
настойчиво, призывно. Зверек, должно быть, решил после большого
пробега сделать основательную передышку и смирился с назойливым
приставанием разгоряченного пса. Пусть, мол, брешет под деревом, зовет
охотника, а я тем временем соберусь с силами и обмозгую, как мне
действовать дальше. Мне не страшна собака, а страшен охотник. А его-то
я увижу, услышу издалека. Ведь не первый раз на своем веку приходится
уходить от преследования. Посмотрим, кто кого перехитрит.
Чтобы поспешить на призыв собаки, Семен пошел напрямик, без
следа. Расстояние между ним и Звонким быстро сокращалось. Но вот пес
снова замолк. Охотник постоял, послушал. Лай больше не повторился. И
парню пришлось снова отыскивать след куницы, чтобы идти по нему. А
когда он добрался до старой бортевой сосны, где куница делала
передышку, тут уже никого не было.
- Ну и ну! - покачал головой Семен. - Вот как за нос водит,
вражина!
Он присел на поваленное бурей сухое дерево. Снял шапку. Она была
мокрая изнутри, и от нее шел парок. Мокро было и на спине под
полушубком.
Глянув на небо, парень с тоской подумал:
"А ведь солнце-то перевалило уже за полдень..."
Хотя на самом деле солнца и не было видно, был только намек на то
место, где оно находится: в серых облаках, кругом затянувших небо,
виднелась чуть заметная, жиденькая желтоватая лужица.
Вскоре Звонкий снова дал о себе знать.
Но что за притча! Собака лаяла на старом месте, там, где лаяла
первый раз, неподалеку от ложка. Значит, надо возвращаться обратно.
Парень нехотя поднялся и проговорил с иронией:
- Вставай, Семен, вставай не ленись. Коли взялся за гуж - будь
дюж... Куница очень ценный зверек. Она тебе еще даст жару.
А когда пришел на старое место, Звонкий лаял уже не в ельнике, а
где-то слева, за сосняком.
"Да что он, сдурел, что ли? - подумал Семен про пса. - Наверно,
потерял зверя и вот мечется из стороны в сторону по старым следам.
Однако почему он лает? Не зря же!"
Охотничий закон в неписаной "лесной книге" гласит: никогда не
оставляй без внимания лай собаки, если пошел с нею на промысел,
показал ей ружье, иначе будет она не собака, а пустолайка.
На лай Семен пошел по собачьему следу и очень удивился: где же
след куницы? Ну, хотя бы старый. Уж не за глухарем ли, мимо
пролетавшим, кинулся Звонкий?
Звонкий надрывался лаем возле одинокого кедра, издали похожего на
огромный стог зеленого сена, стоявшего на небольшой покосной елани.
"Ну, конечно, глухаря облаивает, - подумал Семен. - Глухари-то
обычно садятся на такие одинокие деревья, с которых, как с каланчи,
открывается широкий кругозор. Попробуй подойди к нему, возьми!"
Напрягая зрение, Семен тщательно осмотрел вольно разросшийся
кедр. Однако никого на нем не разглядел. А ведь такая крупная птица,
как глухарь, не затаится на дереве подобно рябчику. Да рябчика собака
и не удержит. Эта птица как заметит собаку, сразу "фр-р", только ее и
видели. Тетерев - этот поменьше глухаря, он может не улететь от
собаки, она на него будет лаять, а он на нее поглядывать сверху:
дескать, что от меня зверюге надо? Но ведь тетерева зимой в одиночку
не держатся, они табунятся, собираются большими стаями.
"Так на кого же лает Звонкий?"
В полном неведении, но держа наготове ружье, юный охотник шел на
лай, маскируясь за сосенками на всякий случай.
До кедра оставалось каких-нибудь метров сто. И все-таки Семен
ничего не мог разглядеть. А Звонкий стоял у дерева, яростно скреб
лапами ствол и беспрерывно трубил: гав-гав-гав!
"Да уж не на белку ли он?" - подумал Семен.
Но вот сосняк кончился, прятаться было уже негде. И Семен пошел
прямо к одинокому кедру. Не успел он сделать и несколько шагов по
открытому месту, как с дерева сорвался, махнул в сторону, вытянувшись
в струнку, темно-коричневый зверек. Чуть коснувшись снега, он,
взвинчивая хвостом, как пропеллером, стрелой помчался к ближайшему
лесу. Звонкий бросился за ним с визгом.
Ружье у парня чуть не выпало из рук, а ноги подкосились. Он долго
стоял с раскрытым ртом, потом с яростью сорвал с головы шапку, ударил
себя ладонью по лбу:
- Эх ты, разиня!
Придя в себя, парень подошел к кедру. Откуда же все-таки пришла
сюда куница? Следы были от сосняка. Надо было вернуться, проверить,
почему же он не замечал следов, когда шел к кедру? Однако почти на
середине елани следы вдруг пропали, словно зверек появился из-под
земли. Не под снегом же он пробирался? Метрах в десяти стояла густая
сосеночка. Семен подошел к ней. Снег с ветвей был сбит с двух сторон.
Отсюда куница сделала огромный прыжок, а потом побежала к кедру.
Осмотрев другие сосенки, Семен понял, что хитрый зверек шел верхом, от
сосны к сосне, не оставляя за собой на снегу следов.
Нелегкая штука - добыть такого зверя!
Увлекшись охотой, парень и не заметил, как со стороны горного
хребта постепенно надвинулась иссиня-черная туча и стали падать липкие
лапчатые снежинки. Потом снежинки посыпались чаще и чаще, и наконец
начался настоящий снегопад. Наступали сумерки. Оглядевшись вокруг,
Семен сразу затосковал. У него сжалось сердце. В этом глухом лесу,
который он видел словно через тюлевую занавеску, он почувствовал себя
одиноким, заброшенным. Захотелось скорей домой, в тепло. Он уже хотел
повернуть лыжи обратно, кричать, звать где-то замолкшего пса. Однако
ему словно кто-то тут подсказал: "Погоди. Ну, пойдешь домой. А что
скажет отец, какую рожу скорчит Гошка, когда увидит вместо куницы
одну-единственную белку, убитую в живот? Не в голову, а в живот".
Нет, нет! Куда угодно, только не домой. Лучше ночевать в лесу и
вернуться потом с добычей, чем возвращаться с пустыми руками.
Это решение немного успокоило Семена. Он все же не один здесь, с
ним Звонкий, лучший друг, верный товарищ. Но где же пес? Парень
прислушался. Слушал долго, напряженно. Кругом стояла вечерняя тишина,
в которой еле уловимо шелестел густой падающий снег. Наконец до слуха
Семена донесся лай. Он насторожился. Пес лаял где-то далеко-далеко, в
той стороне, где уже наступили сумерки, откуда надвигается ночь.
Ни минуты не медля, юноша побежал на зов собаки, с силой толкая
лыжи вперед, обходя густые ельники, выбирая просветы в лесу. С
наступлением сумерек, казалось, все деревья плотнее придвинулись друг
к другу, обнялись, образовали непроходимую стену, защищаясь от
страшной, огромной, наползающей темноты.
Лай собаки становился все ближе и ближе, а ночь - темнее и
темнее. Уже в потемках Семен нашел своего пса. Он сидел на снегу, не
спуская глаз с высокой сухой березы, и нехотя, с большими паузами,
лаял, будто говорил: "Мне уж надоело за нею гоняться".
Семен огляделся. Толстая береза стояла на опушке ельника, чуть
выступив на старую лесосеку, поросшую осинником. В развилке двух ее
вершин виднелось черное пятно.
"Конечно, тут дупло, - подумал Семен. - Куница, видимо, решила в
нем переночевать. Но как ее взять? Говорят, надо бить по стволу дерева
тараном: зверя это обеспокоит, и он выскочит из своего укрытия. Но что
сделаешь один? Тут надо действовать вдвоем: один таранит, другой ружье
держит наготове. Иначе куница улизнет..."
Припав на колено рядом с собакой, которая уже перестала лаять и
лишь поглядывала вверх на дупло, Семен спросил:
- И как нам теперь быть, Звонкий?
Собака пошевелила хвостом, чуть повела ушами.
Парень смахнул рукавицей со спины Звонкого белую бахрому. Встал,
зябко передернул плечами, снял шапку, сбил с себя снег. Потом начал
собирать сучья, валежник, стаскивая все это в кучу на перешеек между
ельником и березой. Когда все было подготовлено, он потянулся было за
берестой, но тут же отдернул руку от березы. Какое безумство! А вдруг
куница услышит, что кто-то шебаршит по стволу дерева, подумает, что
лезут за ней, и выпрыгнет. Нет, пусть уж сидит спокойно в дупле до
утра. А утром видно будет, что делать. В таких случаях отец говорит:
утро вечера мудренее.
Когда вспыхнул костер и розовым неровным светом озарил березу,
снег, ельник, сразу вокруг стало веселее. И тут же пришла мысль о еде.
Только сейчас вспомнил Семен, что целый день ходил голодный, с
сожалением подумал и о том, что не взял с собою хотя бы какой-нибудь
тоненькой книжечки из библиотеки "Огонек". Ведь целую ночь придется не
спать, караулить пушнину. А у костра можно бы и почитать.
Раскрыв кожаную сумку, он достал из нее мясо, хлеб, грибной
пирог, алюминиевую фляжку с молоком. Большой кусок ржанины был
предназначен Звонкому. Тот не спеша подошел к хозяину, деликатно из
рук взял подачку, вернулся на свое место и принялся за еду, то и дело
поглядывая вверх на березу.
За всю ночь Семен, как и Звонкий, не сомкнул глаз. Он сидел у
жаркого костра и прислушивался, не зашумит ли зверек на березе. Но