— Ага, вот и вы, — поспешно сказала она. — Вы меня застали врасплох. Пришли раньше, чем я предполагала.
Она остановилась перед ними, все еще вытирая руки о фартук, прищурилась, разглядывая. Потом поправила локон, выбившийся из прически и попадавший на глаза.
— Ай! Ай! — негромко воскликнула она, словно чему-то удивившись. — Вас четверо! В городе вы потеряли двоих. Вот эти люди расстались с четырьмя спутниками. А некоторые компании вообще пропадали в этом городе, полностью.
Какой-то незначительный шум заставил Лансинга повернуть голову. В самом дальнем, противоположном очагу, конце комнаты сидели за отдельным столиком игроки в карты. Шум, как понял Лансинг, был тихим похлопыванием карт о стол. Игроки не обратили ни малейшего внимания на вошедшую компанию.
Он кивнул в сторону играющих.
— Когда они пришли?
— Прошлым вечером, — сказала женщина. — Вошли, направились к столику и уселись. И с тех пор играют.
Двое, сидевшие перед очагом, поднялись со стульев и направились через комнату к вошедшим. Впереди шла женщина, блондинка, высокая, гибкая, напоминающая Лансингу королеву. По пятам следовал мужчина, напоминающий коммивояжера-продавца, пытавшегося однажды всучить Лансингу весьма сомнительных достоинств кожаный бумажник.
Женщина протянула Мэри руку.
— Меня зовут Мелисса. Но я не человек, хотя очень похожа. Я марионетка.
Дальнейших объяснений не последовало, но она пожала руки всем четверым.
— Йоргенсон, — представился мужчина. — Чрезвычайно рад познакомиться. Мы оба, должен признаться, весьма напуганы. Сидим здесь уже несколько дней, пытаемся убедить друг друга, что нужно продолжить наш путь. Хотя путешествие и представляется бессмысленным, мы, вольно или невольно, обречены на него.
— Я вполне разделяю ваши чувства, — сказал Лансинг. — Все мы, я думаю, испытали подобные мысли, каждый в свое время.
— Давайте вернемся к огню, — предложил Йоргенсон. — У нас есть бутыль, но мы были не в состоянии с ней справиться. Очевидно, вы нам поможете?…
— С удовольствием, — сказал Лансинг. — Спасибо за предложение.
Женщина в клетчатом фартуке, очевидно, хозяйка таверны, куда-то исчезла. Игроки в карты не обращали внимания на окружавший их мир.
Когда все расселись у огня, получили стаканы и стаканы были наполнены, Йоргенсон сказал:
— А теперь, думаю, мы должны лучше познакомиться друг с другом и обменяться нашими впечатлениями от пережитых приключений. А также мыслями по этому поводу. Что касается меня, то я — путешественник во времени. Когда я оказался в этом мире, то предположил, что просто путешествую. Но в таком случае меня бы здесь давно уже не было. Оказалось, однако, что я ошибался. Я застрял здесь. Почему? Не понимаю. Это первый случай такого рода. Раньше я во время перемещений никогда не застревал.
Лансинг попробовал содержимое стакана и нашел его превосходным, сделав еще один глоток.
— Многие годы, — продолжал Йоргенсон, — я ищу одно определенное время и место. Однажды я побывал там, а потом, невольно, проскользнул в другое время. И с тех самых пор, как я ни старался, я не мог туда вернуться! Вдруг по какой-то причине путь туда для меня закрыт? Если это так, то почему?
— Если вы хорошо помните это место, — сказала Мэри, — то это поможет вам найти его. Если вы его хорошо знаете…
— О, время и место я знаю прекрасно! Это двадцатые годы, так называемые «Ревущие двадцатые»! Хотя я помню их совсем тихими, ничего ревущего — по крайней мере, в том месте и в тот год, где побывал я. Мир и тишина, словно в бесконечный летний день. Мир не достиг циничного усложнения, характерного для последующих десятилетий. По-моему, это был — 1926 год, месяц — август. Место — сонный городок на морском побережье, на восточном побережье. Массачусетс или Делавар, а может, Мэриленд.
— Все эти названия ничего мне не говорят, — пожаловалась Мелисса. — Вы мне говорили — Северная Америка. Но я не знаю, что это такое. Я знаю только наш город. Величественные здания, масса маленьких механических сервов, поддерживающих все наши нужды. Но никаких названий, даже для нашего города. Зачем нам они были нужны!? У нас был город и ничего больше нам не требовалось, мы никуда не хотели идти — если, собственно, было куда
— идти.
— Нас было шестеро, — сказал Йоргенсон, — когда мы попали в этот мир.
— Нас тоже было шестеро, — подтвердила Мэри. — Наверное, такие группы всегда состоят из шести. Но какой в этом смысл?
— Я понятия не имею, — сказал Йоргенсон. — Я знал только нашу группу, а теперь еще вашу.
— А в городе у нас был также идиот, — сказала Мелисса. — Дурачок, шут. Вечно шутки шутил. Иногда даже терял чувство меры, надо сказать. Еще у нас был шулер из Миссисипи. Я раньше не спрашивала, чтобы не показать свое невежество. Но теперь хочу спросить. Может, кто-нибудь скажет мне, что такое Миссисипи?
— Такая большая река, — объяснил Лансинг. — И местность.
— Хозяйка считала, что четверых вы потеряли в городе, — сказала Мэри.
— А как это произошло?
— Они не вернулись назад, — объяснила Мелисса. — Мы все утром отправились на поиски, не знаю чего. Мы понятия не имели, что ищем. Задолго до наступления темноты мы, двое, вернулись в лагерь, к месту сбора на площади города. Мы приготовили ужин, и стали ждать остальных. Мы ждали всю ночь, но они не пришли. Потом, дрожа от страха, мы начали их искать. Искали пять дней и не обнаружили даже никаких их следов. И каждую ночь из холмов доносился жуткий и тоскливый вой какого-то огромного зверя.
— И вы, значит, покинули город по западной дороге, и в конце концов, пришли к этой таверне? — спросила Сандра.
— Именно так и было, — подтвердил Йоргенсон. — И с тех пор мы укрылись в таверне, опасаясь продолжать свой путь.
— Хозяйка уже намекала, что нам пора двигаться дальше, — объяснила Мелисса. — Она знает, что у нас нет денег. Были у одного из тех, кто пропал в городе.
— У нас есть немного денег, — успокоил ее Лансинг. — Мы заплатим за вас и вы сможете идти вместе с нами дальше.
— А вы намерены продолжать путешествие? — спросила Мелисса.
— Конечно, — сказал Юргенс. — А что еще остается делать?
— Но это бессмысленно! — воскликнул Йоргенсон. — Мы не понимаем, зачем мы здесь? Зачем и что мы должны делать? У вас есть какие-то сведения об этом?
— Абсолютно никаких, — сказала Мэри.
— Мы — крысы в лабиринте, — мрачно объявил Лансинг. — Возможно, нам повезет и мы найдем выход. Или приз.
— У меня дома, — сказала Мелисса, — там, где я жила, пока я не перенеслась в этот мир, у нас были игральные столы. Мы играли часами, даже днями. Определенных правил не было. Правила рождались по ходу игры. Иногда уже установившиеся правила вдруг изменялись…
— И кто-нибудь выигрывал? — спросила Мэри.
— Не могу припомнить. Кажется, нет. Никто не выигрывал, ни один из нас. Но мы не расстраивались. Это ведь была всего лишь игра.
— Но сейчас мы играем в игру реальности, — сказал Йоргенсон. — И мы все оставили на кону свои жизни.
— Существуют скептики, — сказал Лансинг, — отрицавшие принцип постоянства во Вселенной. Как раз перед тем, как я покинул свой мир, я разговаривал с одним приятелем, утверждавшим, что во Вселенной царит случайность, если не хуже. В это я поверить не могу. Должен присутствовать элемент здравого смысла, по крайней мере. Причина и следствие. Они тоже должны быть. Должны иметь цель, назначение, хотя мы можем и не суметь понять эту цель. И даже если более развитые представители разумной жизни растолкуют нам подробности, что это за цель, мы все равно можем не уразуметь. Бывает и такое.
— Что не обещает нам счастливого конца, — заметил Йоргенсон.
— Да, опасаюсь, что не обещает. Хотя надежда всегда есть. Мы ведь еще не опустились на самое дно.
— Но есть загадки, — сказал Юргенс, — которые не поддаются разрешению, стоит лишь задуматься над этим вопросом.
— Мы спросили хозяйку о местности и обо всем, что лежит впереди, — сообщила Мелисса. — И она почти ничего не смогла нам сообщить.
— В точности как тот жулик в первой гостинице, — сказал Йоргенсон презрительно. — Он упомянул только о кубе и о городе.
— Хозяйка сказала, — продолжила свое Мелисса. — Что через некоторое время мы встретим поющую башню, и все. И еще она предупредила, чтобы мы не ходили на север. К северу, сказала она, начинается Хаос — с большой буквы.
— Что такое Хаос — она не знает, — пояснил Йоргенсон, — но боится одного этого слова.
— Тогда нужно идти на север, — сказал Юргенс, — я лично всегда подозреваю обман, если кто-то начинает меня предостерегать. Мне кажется, что на севере мы что-то можем обнаружить. Нечто, что от нас прячут.
Лансинг допил вино из своего стакана и поставил его на стол. Потом он медленно поднялся на ноги, обошел стол и оказался рядом со столиком игроков в карты.
Он стоял молча, довольно долго, и ни один из четырех игравших не обратил на него ни малейшего внимания. Потом вдруг один из них поднял голову и посмотрел на Лансинга.
Лансинг в ужасе, инстинктивно, сделал шаг назад. Глаза игрока были черными блестящими камешками в дырах черепа. Нос был не нос, а две дыхательные дыры, проделанные между ртом и глазами. Рот представлял собой еще одно горизонтальное отверстие, прорезь, без всякого намека на губы. Подбородка не было. Лицо плавно переходило в шею.
Лансинг повернулся и пошел прочь. Когда он снова оказался у стола, то услышал, как Сандра говорит странным голосом:
— Как я хочу поскорее увидеть поющую башню!
Она остановилась перед ними, все еще вытирая руки о фартук, прищурилась, разглядывая. Потом поправила локон, выбившийся из прически и попадавший на глаза.
— Ай! Ай! — негромко воскликнула она, словно чему-то удивившись. — Вас четверо! В городе вы потеряли двоих. Вот эти люди расстались с четырьмя спутниками. А некоторые компании вообще пропадали в этом городе, полностью.
Какой-то незначительный шум заставил Лансинга повернуть голову. В самом дальнем, противоположном очагу, конце комнаты сидели за отдельным столиком игроки в карты. Шум, как понял Лансинг, был тихим похлопыванием карт о стол. Игроки не обратили ни малейшего внимания на вошедшую компанию.
Он кивнул в сторону играющих.
— Когда они пришли?
— Прошлым вечером, — сказала женщина. — Вошли, направились к столику и уселись. И с тех пор играют.
Двое, сидевшие перед очагом, поднялись со стульев и направились через комнату к вошедшим. Впереди шла женщина, блондинка, высокая, гибкая, напоминающая Лансингу королеву. По пятам следовал мужчина, напоминающий коммивояжера-продавца, пытавшегося однажды всучить Лансингу весьма сомнительных достоинств кожаный бумажник.
Женщина протянула Мэри руку.
— Меня зовут Мелисса. Но я не человек, хотя очень похожа. Я марионетка.
Дальнейших объяснений не последовало, но она пожала руки всем четверым.
— Йоргенсон, — представился мужчина. — Чрезвычайно рад познакомиться. Мы оба, должен признаться, весьма напуганы. Сидим здесь уже несколько дней, пытаемся убедить друг друга, что нужно продолжить наш путь. Хотя путешествие и представляется бессмысленным, мы, вольно или невольно, обречены на него.
— Я вполне разделяю ваши чувства, — сказал Лансинг. — Все мы, я думаю, испытали подобные мысли, каждый в свое время.
— Давайте вернемся к огню, — предложил Йоргенсон. — У нас есть бутыль, но мы были не в состоянии с ней справиться. Очевидно, вы нам поможете?…
— С удовольствием, — сказал Лансинг. — Спасибо за предложение.
Женщина в клетчатом фартуке, очевидно, хозяйка таверны, куда-то исчезла. Игроки в карты не обращали внимания на окружавший их мир.
Когда все расселись у огня, получили стаканы и стаканы были наполнены, Йоргенсон сказал:
— А теперь, думаю, мы должны лучше познакомиться друг с другом и обменяться нашими впечатлениями от пережитых приключений. А также мыслями по этому поводу. Что касается меня, то я — путешественник во времени. Когда я оказался в этом мире, то предположил, что просто путешествую. Но в таком случае меня бы здесь давно уже не было. Оказалось, однако, что я ошибался. Я застрял здесь. Почему? Не понимаю. Это первый случай такого рода. Раньше я во время перемещений никогда не застревал.
Лансинг попробовал содержимое стакана и нашел его превосходным, сделав еще один глоток.
— Многие годы, — продолжал Йоргенсон, — я ищу одно определенное время и место. Однажды я побывал там, а потом, невольно, проскользнул в другое время. И с тех самых пор, как я ни старался, я не мог туда вернуться! Вдруг по какой-то причине путь туда для меня закрыт? Если это так, то почему?
— Если вы хорошо помните это место, — сказала Мэри, — то это поможет вам найти его. Если вы его хорошо знаете…
— О, время и место я знаю прекрасно! Это двадцатые годы, так называемые «Ревущие двадцатые»! Хотя я помню их совсем тихими, ничего ревущего — по крайней мере, в том месте и в тот год, где побывал я. Мир и тишина, словно в бесконечный летний день. Мир не достиг циничного усложнения, характерного для последующих десятилетий. По-моему, это был — 1926 год, месяц — август. Место — сонный городок на морском побережье, на восточном побережье. Массачусетс или Делавар, а может, Мэриленд.
— Все эти названия ничего мне не говорят, — пожаловалась Мелисса. — Вы мне говорили — Северная Америка. Но я не знаю, что это такое. Я знаю только наш город. Величественные здания, масса маленьких механических сервов, поддерживающих все наши нужды. Но никаких названий, даже для нашего города. Зачем нам они были нужны!? У нас был город и ничего больше нам не требовалось, мы никуда не хотели идти — если, собственно, было куда
— идти.
— Нас было шестеро, — сказал Йоргенсон, — когда мы попали в этот мир.
— Нас тоже было шестеро, — подтвердила Мэри. — Наверное, такие группы всегда состоят из шести. Но какой в этом смысл?
— Я понятия не имею, — сказал Йоргенсон. — Я знал только нашу группу, а теперь еще вашу.
— А в городе у нас был также идиот, — сказала Мелисса. — Дурачок, шут. Вечно шутки шутил. Иногда даже терял чувство меры, надо сказать. Еще у нас был шулер из Миссисипи. Я раньше не спрашивала, чтобы не показать свое невежество. Но теперь хочу спросить. Может, кто-нибудь скажет мне, что такое Миссисипи?
— Такая большая река, — объяснил Лансинг. — И местность.
— Хозяйка считала, что четверых вы потеряли в городе, — сказала Мэри.
— А как это произошло?
— Они не вернулись назад, — объяснила Мелисса. — Мы все утром отправились на поиски, не знаю чего. Мы понятия не имели, что ищем. Задолго до наступления темноты мы, двое, вернулись в лагерь, к месту сбора на площади города. Мы приготовили ужин, и стали ждать остальных. Мы ждали всю ночь, но они не пришли. Потом, дрожа от страха, мы начали их искать. Искали пять дней и не обнаружили даже никаких их следов. И каждую ночь из холмов доносился жуткий и тоскливый вой какого-то огромного зверя.
— И вы, значит, покинули город по западной дороге, и в конце концов, пришли к этой таверне? — спросила Сандра.
— Именно так и было, — подтвердил Йоргенсон. — И с тех пор мы укрылись в таверне, опасаясь продолжать свой путь.
— Хозяйка уже намекала, что нам пора двигаться дальше, — объяснила Мелисса. — Она знает, что у нас нет денег. Были у одного из тех, кто пропал в городе.
— У нас есть немного денег, — успокоил ее Лансинг. — Мы заплатим за вас и вы сможете идти вместе с нами дальше.
— А вы намерены продолжать путешествие? — спросила Мелисса.
— Конечно, — сказал Юргенс. — А что еще остается делать?
— Но это бессмысленно! — воскликнул Йоргенсон. — Мы не понимаем, зачем мы здесь? Зачем и что мы должны делать? У вас есть какие-то сведения об этом?
— Абсолютно никаких, — сказала Мэри.
— Мы — крысы в лабиринте, — мрачно объявил Лансинг. — Возможно, нам повезет и мы найдем выход. Или приз.
— У меня дома, — сказала Мелисса, — там, где я жила, пока я не перенеслась в этот мир, у нас были игральные столы. Мы играли часами, даже днями. Определенных правил не было. Правила рождались по ходу игры. Иногда уже установившиеся правила вдруг изменялись…
— И кто-нибудь выигрывал? — спросила Мэри.
— Не могу припомнить. Кажется, нет. Никто не выигрывал, ни один из нас. Но мы не расстраивались. Это ведь была всего лишь игра.
— Но сейчас мы играем в игру реальности, — сказал Йоргенсон. — И мы все оставили на кону свои жизни.
— Существуют скептики, — сказал Лансинг, — отрицавшие принцип постоянства во Вселенной. Как раз перед тем, как я покинул свой мир, я разговаривал с одним приятелем, утверждавшим, что во Вселенной царит случайность, если не хуже. В это я поверить не могу. Должен присутствовать элемент здравого смысла, по крайней мере. Причина и следствие. Они тоже должны быть. Должны иметь цель, назначение, хотя мы можем и не суметь понять эту цель. И даже если более развитые представители разумной жизни растолкуют нам подробности, что это за цель, мы все равно можем не уразуметь. Бывает и такое.
— Что не обещает нам счастливого конца, — заметил Йоргенсон.
— Да, опасаюсь, что не обещает. Хотя надежда всегда есть. Мы ведь еще не опустились на самое дно.
— Но есть загадки, — сказал Юргенс, — которые не поддаются разрешению, стоит лишь задуматься над этим вопросом.
— Мы спросили хозяйку о местности и обо всем, что лежит впереди, — сообщила Мелисса. — И она почти ничего не смогла нам сообщить.
— В точности как тот жулик в первой гостинице, — сказал Йоргенсон презрительно. — Он упомянул только о кубе и о городе.
— Хозяйка сказала, — продолжила свое Мелисса. — Что через некоторое время мы встретим поющую башню, и все. И еще она предупредила, чтобы мы не ходили на север. К северу, сказала она, начинается Хаос — с большой буквы.
— Что такое Хаос — она не знает, — пояснил Йоргенсон, — но боится одного этого слова.
— Тогда нужно идти на север, — сказал Юргенс, — я лично всегда подозреваю обман, если кто-то начинает меня предостерегать. Мне кажется, что на севере мы что-то можем обнаружить. Нечто, что от нас прячут.
Лансинг допил вино из своего стакана и поставил его на стол. Потом он медленно поднялся на ноги, обошел стол и оказался рядом со столиком игроков в карты.
Он стоял молча, довольно долго, и ни один из четырех игравших не обратил на него ни малейшего внимания. Потом вдруг один из них поднял голову и посмотрел на Лансинга.
Лансинг в ужасе, инстинктивно, сделал шаг назад. Глаза игрока были черными блестящими камешками в дырах черепа. Нос был не нос, а две дыхательные дыры, проделанные между ртом и глазами. Рот представлял собой еще одно горизонтальное отверстие, прорезь, без всякого намека на губы. Подбородка не было. Лицо плавно переходило в шею.
Лансинг повернулся и пошел прочь. Когда он снова оказался у стола, то услышал, как Сандра говорит странным голосом:
— Как я хочу поскорее увидеть поющую башню!
22
Они достигли поющей башни на четвертый день после того, как вышли в путь.
Башня была не совсем башней. Больше она напоминала иглу, шпиль. Громадное шило, протыкающее небо. У основания шпиль имел добрых шесть футов в поперечнике. Заостренный конец уходил на сотню футов в высоту. Башня была неприятного розоватого оттенка, материал казался аналогичным той субстанции, из которой был сделан куб. Пластик, сказал себе Лансинг, хотя был вполне уверен, что это не пластик. Положив руку на поверхность башни, они почувствовали легкую вибрацию, словно западный ветер играл башней, заставляя ее немного вздрагивать, подобно тому, как вздрагивает под прикосновением смычка струна скрипки.
Исключая Сандру, все были крайне разочарованы рождаемой башней музыкой. Йоргенсон сказал, что это вообще не музыка, а шум: звук был негромким, хотя временами становился громче обычного. Чем-то это напоминало, по мнению Лансинга, камерную музыку, хотя он не был большим любителем, а тем более знатоком этой музыки.
Когда-то очень давно, вспомнил он, Алиса заманила его на концерт камерной музыки, и он страдал молча, но искренне, целых два часа. И хотя музыка башни была тихой, она разносилась фантастически далеко. Первые звуки ее начали доходить до них на порывах ветра уже за день до того, как они увидели саму розовую иглу башни.
Сандра, лишь услышав эти отзвуки, тут же впала в граничащий с трансом восторг. Она пыталась уговорить всех не останавливаться для ночлега в эту ночь, а быстрее идти к башне.
— Неужели мы не можем немного поспешить? — упрашивала она. — Может, мы сумеем до вечера добраться до башни. Никто не устал ведь еще по-настоящему. А скоро станет свежо и идти будет только приятно.
Лансинг довольно резко отказался даже думать о переходе в ночное время.
Сандра не спорила. Она не стала помогать готовить ужин, как обычно, а отошла за круг света костра и осталась там, маленькая фигурка на ветру, напряженно вслушивающаяся. Она отказалась от еды, она не спала ночь, она простояла неподвижно до утра.
Они вскарабкались на вершину холма, где стояла так называемая поющая башня. Сандра все еще была в трансе. Она стояла, подняв голову, неотрывно глядя на башню, впитывая звук каждой клеткой тела.
— Меня этот шум абсолютно не трогает, — пожал плечами Йоргенсон. — Что она в нем нашла?
— Тебя не трогает, — сказала Мелисса, — потому что у тебя нет души. Чтобы ты не говорил, а это все таки музыка. Хотя и необычная. Я больше люблю музыку, под которую можно танцевать. Раньше я много танцевала. А под эту музыку танцевать нельзя.
— Меня волнует Сандра, — тревожно сказала Лансингу Мэри. — Она не ела со вчерашнего дня, с тех пор, как услышала первые ноты, и она совсем не спала. Что нам делать?
Лансинг покачал головой.
— Оставим ее в покое, пока. Может, она сама придет в себя.
Когда еда была готова, Мелисса отнесла тарелку Сандре и уговорила ее поесть, хотя та съела совсем немного и почти все оставила.
Сидя у огня, глядя на силуэт девушки на фоне закатного неба, Лансинг вспомнил, с каким волнением говорила Сандра об этой башне еще в таверне, когда впервые услышала о ней. На первой стоянке после того, как была покинута таверна, она сказала: «Ведь башня может быть очень красивой! Как бы мне хотелось, чтобы она была красивой! В этом мире так мало красоты! Он просто обеднен, лишен красоты!».
— Красота — цель твоей жизни, — сказал ей тогда Лансинг.
— Да, конечно. Сегодня я полдня пыталась сложить стихотворение. В этом мире, в этом пейзаже есть что-то такое — какая-то сила, откуда может родиться источник поэзии. Поэзия, рожденная из непоэтичности. Прекрасное, родившееся из некрасивого. Но я не могла начать. Я знаю, что хочу сказать, но слова и мысли не хотят соединяться.
И вот, сидя у костра и глядя на Сандру, зачарованную музыкой, которая больше ни на кого не действовала, он подумал: «Удалось ли ей сложить стихотворение?»
Йоргенсон разговаривал с Юргенсом.
— В таверне вы сказали, что нам следует направиться на север. Но нас предупредили, что это опасно. Вы сказали, что подозреваете обман, что нас хотят пустить по ложному следу.
— Правильно, — согласился Юргенс. — И признайтесь, что в моих рассуждениях есть изрядная доля здравого смысла.
— Но мы пошли на запад, а не на север.
— Мы двинулись к тому, что известно. Вот эта башня. Дальше лежит неведомое. Теперь мы можем повернуть на север и посмотреть, что это за Хаос.
Йоргенсон вопросительно посмотрел на Лансинга. Тот кивнул.
— Я тоже об этом думал. А как вы считаете?
Йоргенсон смущенно пожал плечами.
— Интересно, — сказала Мелисса, — что может представлять этот Хаос?
— Почти все, что угодно, — ответил Лансинг.
— Мне это слово — Хаос — не нравится.
— То есть, вы боитесь?
— Да, именно.
— Люди иногда называют одно и то же разными именами, — сказала Мэри.
— Хаос — для нас это может означать одно, а для кого-то — совершенно иное. Разная культурная прокладка по-разному окрашивает восприятие.
— Мы хватаемся за соломинку, — сказал Йоргенсон. — В отчаянии, не думая. Сначала был куб, потом этот чертов город. Теперь поющая башня и Хаос. Все наши соломинки.
— Я продолжаю думать, что куб был очень важен, только мы не смогли его разгадать, — сказала Мэри. — У меня такое чувство — я не могу избавиться от него, — что это был наш провал. Нас испытывали, и мы провалились. Бригадир думал, что ответ нам даст город, но он оказался слишком обманчивым… — она повернулась к Йоргенсону. — Ведь вы не нашли там ответов?
— Только пустые комнаты и повсюду пыль, возможно те, кто не вернулся, они и нашли ответ. Поэтому, наверное, они и не вернулись. Вы нашли больше, чем мы — двери, и установки переноса. И все же, они ничего не говорят. Эти находки никакой ценности не имеют.
— Не совсем, — запротестовала Мэри. — Мы теперь кое-что знаем об обитателях города. Люди высокоразвитой науки и техники. И наша находка позволяет предположить, куда исчезли все люди — переселились на другие миры.
— Подобно тому, как были переброшены сюда мы?
— Именно, — сказал Юргенс. — С некоторым исключением — они отправились по своей воле.
— А теперь выдергивают нас?
— Трудно сказать, — сказал Лансинг. — Некто, некая сила, вырвала нас из родных миров. Но что это за сила, кто стоит за ней, каковы его цели — этого мы сказать не можем.
— Вам это должно быть знакомо, — обратилась Мэри к Йоргенсону. — Ведь вы путешественник во времени. Вы по своему усмотрению перемещались между мирами и во времени.
— Но теперь я эту способность потерял, — грустно сказал Йоргенсон. — В этом мире у меня ничего не получается.
— Но если вы сосредоточитесь на самом вопросе, на том, как вы это делали… Что вы говорили, делали, что чувствовали при этом…
— Да вы что, думаете, я не пробовал! — воскликнул сердито и горячо Йоргенсон. — Я еще в городе только и делал, что пробовал!
— Да, — подтвердила Мелисса. — Я это видела.
— Если бы я только смог, — сказал Йоргенсон. — Если бы мне удалось переместиться во времени в тот момент, когда город еще жил, когда в нем были люди…
— Да, это было бы ловко, — сказала Мелисса. — Правильно я говорю?
— Да, очень ловко, — сказал Лансинг.
— Вы не верите, что я был путешественником во времени, — с вызовом сказал Йоргенсон.
— Я этого не говорил.
— Да, но вы дали понять. Без слов.
— Слушайте, — предупредил его Лансинг. — Не пытайтесь начать перепалку. У нас и без того достаточно неприятностей. Мы можем обсудить все и спокойно, без упреков и размахивания руками. Вы говорите, что умели путешествовать во времени. Я не спорю. Предлагаю на этом оставить все, как есть. И переменить тему.
— Согласен, — сказал, успокоившись, Йоргенсон. — Только если вы будете молчать.
С некоторым усилием Лансинг удержался от ответа.
— Я надеялась, — сказала Мэри, — что хотя бы эта башня даст нам какую-то зацепку.
— А она ничего нам не дала, — сердито сказал Йоргенсон. — Как и все остальные находки.
— Возможно, нам что-нибудь поведает Сандра, — когда придет в себя, — предположил Юргенс. — Она впитывает музыку. И через некоторое время, возможно, что-то нам расскажет.
— Это чепуха. Это просто какое-то пиликанье, а не музыка, ничего больше, — отмахнулся Йоргенсон. — Не понимаю, что она там нашла.
— Сандра родилась в мире с господствовавшим искусством, — объяснила Мэри, — над всеми остальными видами деятельности человека. И эстетические свойства, едва развитые у обитателей другого мира, в ней чрезвычайно сильны. Музыка…
— Если это музыка…
— Музыка может многое ей говорить, — невозмутимо продолжала Мэри. — И немного спустя она может нам кое-что рассказать.
Башня была не совсем башней. Больше она напоминала иглу, шпиль. Громадное шило, протыкающее небо. У основания шпиль имел добрых шесть футов в поперечнике. Заостренный конец уходил на сотню футов в высоту. Башня была неприятного розоватого оттенка, материал казался аналогичным той субстанции, из которой был сделан куб. Пластик, сказал себе Лансинг, хотя был вполне уверен, что это не пластик. Положив руку на поверхность башни, они почувствовали легкую вибрацию, словно западный ветер играл башней, заставляя ее немного вздрагивать, подобно тому, как вздрагивает под прикосновением смычка струна скрипки.
Исключая Сандру, все были крайне разочарованы рождаемой башней музыкой. Йоргенсон сказал, что это вообще не музыка, а шум: звук был негромким, хотя временами становился громче обычного. Чем-то это напоминало, по мнению Лансинга, камерную музыку, хотя он не был большим любителем, а тем более знатоком этой музыки.
Когда-то очень давно, вспомнил он, Алиса заманила его на концерт камерной музыки, и он страдал молча, но искренне, целых два часа. И хотя музыка башни была тихой, она разносилась фантастически далеко. Первые звуки ее начали доходить до них на порывах ветра уже за день до того, как они увидели саму розовую иглу башни.
Сандра, лишь услышав эти отзвуки, тут же впала в граничащий с трансом восторг. Она пыталась уговорить всех не останавливаться для ночлега в эту ночь, а быстрее идти к башне.
— Неужели мы не можем немного поспешить? — упрашивала она. — Может, мы сумеем до вечера добраться до башни. Никто не устал ведь еще по-настоящему. А скоро станет свежо и идти будет только приятно.
Лансинг довольно резко отказался даже думать о переходе в ночное время.
Сандра не спорила. Она не стала помогать готовить ужин, как обычно, а отошла за круг света костра и осталась там, маленькая фигурка на ветру, напряженно вслушивающаяся. Она отказалась от еды, она не спала ночь, она простояла неподвижно до утра.
Они вскарабкались на вершину холма, где стояла так называемая поющая башня. Сандра все еще была в трансе. Она стояла, подняв голову, неотрывно глядя на башню, впитывая звук каждой клеткой тела.
— Меня этот шум абсолютно не трогает, — пожал плечами Йоргенсон. — Что она в нем нашла?
— Тебя не трогает, — сказала Мелисса, — потому что у тебя нет души. Чтобы ты не говорил, а это все таки музыка. Хотя и необычная. Я больше люблю музыку, под которую можно танцевать. Раньше я много танцевала. А под эту музыку танцевать нельзя.
— Меня волнует Сандра, — тревожно сказала Лансингу Мэри. — Она не ела со вчерашнего дня, с тех пор, как услышала первые ноты, и она совсем не спала. Что нам делать?
Лансинг покачал головой.
— Оставим ее в покое, пока. Может, она сама придет в себя.
Когда еда была готова, Мелисса отнесла тарелку Сандре и уговорила ее поесть, хотя та съела совсем немного и почти все оставила.
Сидя у огня, глядя на силуэт девушки на фоне закатного неба, Лансинг вспомнил, с каким волнением говорила Сандра об этой башне еще в таверне, когда впервые услышала о ней. На первой стоянке после того, как была покинута таверна, она сказала: «Ведь башня может быть очень красивой! Как бы мне хотелось, чтобы она была красивой! В этом мире так мало красоты! Он просто обеднен, лишен красоты!».
— Красота — цель твоей жизни, — сказал ей тогда Лансинг.
— Да, конечно. Сегодня я полдня пыталась сложить стихотворение. В этом мире, в этом пейзаже есть что-то такое — какая-то сила, откуда может родиться источник поэзии. Поэзия, рожденная из непоэтичности. Прекрасное, родившееся из некрасивого. Но я не могла начать. Я знаю, что хочу сказать, но слова и мысли не хотят соединяться.
И вот, сидя у костра и глядя на Сандру, зачарованную музыкой, которая больше ни на кого не действовала, он подумал: «Удалось ли ей сложить стихотворение?»
Йоргенсон разговаривал с Юргенсом.
— В таверне вы сказали, что нам следует направиться на север. Но нас предупредили, что это опасно. Вы сказали, что подозреваете обман, что нас хотят пустить по ложному следу.
— Правильно, — согласился Юргенс. — И признайтесь, что в моих рассуждениях есть изрядная доля здравого смысла.
— Но мы пошли на запад, а не на север.
— Мы двинулись к тому, что известно. Вот эта башня. Дальше лежит неведомое. Теперь мы можем повернуть на север и посмотреть, что это за Хаос.
Йоргенсон вопросительно посмотрел на Лансинга. Тот кивнул.
— Я тоже об этом думал. А как вы считаете?
Йоргенсон смущенно пожал плечами.
— Интересно, — сказала Мелисса, — что может представлять этот Хаос?
— Почти все, что угодно, — ответил Лансинг.
— Мне это слово — Хаос — не нравится.
— То есть, вы боитесь?
— Да, именно.
— Люди иногда называют одно и то же разными именами, — сказала Мэри.
— Хаос — для нас это может означать одно, а для кого-то — совершенно иное. Разная культурная прокладка по-разному окрашивает восприятие.
— Мы хватаемся за соломинку, — сказал Йоргенсон. — В отчаянии, не думая. Сначала был куб, потом этот чертов город. Теперь поющая башня и Хаос. Все наши соломинки.
— Я продолжаю думать, что куб был очень важен, только мы не смогли его разгадать, — сказала Мэри. — У меня такое чувство — я не могу избавиться от него, — что это был наш провал. Нас испытывали, и мы провалились. Бригадир думал, что ответ нам даст город, но он оказался слишком обманчивым… — она повернулась к Йоргенсону. — Ведь вы не нашли там ответов?
— Только пустые комнаты и повсюду пыль, возможно те, кто не вернулся, они и нашли ответ. Поэтому, наверное, они и не вернулись. Вы нашли больше, чем мы — двери, и установки переноса. И все же, они ничего не говорят. Эти находки никакой ценности не имеют.
— Не совсем, — запротестовала Мэри. — Мы теперь кое-что знаем об обитателях города. Люди высокоразвитой науки и техники. И наша находка позволяет предположить, куда исчезли все люди — переселились на другие миры.
— Подобно тому, как были переброшены сюда мы?
— Именно, — сказал Юргенс. — С некоторым исключением — они отправились по своей воле.
— А теперь выдергивают нас?
— Трудно сказать, — сказал Лансинг. — Некто, некая сила, вырвала нас из родных миров. Но что это за сила, кто стоит за ней, каковы его цели — этого мы сказать не можем.
— Вам это должно быть знакомо, — обратилась Мэри к Йоргенсону. — Ведь вы путешественник во времени. Вы по своему усмотрению перемещались между мирами и во времени.
— Но теперь я эту способность потерял, — грустно сказал Йоргенсон. — В этом мире у меня ничего не получается.
— Но если вы сосредоточитесь на самом вопросе, на том, как вы это делали… Что вы говорили, делали, что чувствовали при этом…
— Да вы что, думаете, я не пробовал! — воскликнул сердито и горячо Йоргенсон. — Я еще в городе только и делал, что пробовал!
— Да, — подтвердила Мелисса. — Я это видела.
— Если бы я только смог, — сказал Йоргенсон. — Если бы мне удалось переместиться во времени в тот момент, когда город еще жил, когда в нем были люди…
— Да, это было бы ловко, — сказала Мелисса. — Правильно я говорю?
— Да, очень ловко, — сказал Лансинг.
— Вы не верите, что я был путешественником во времени, — с вызовом сказал Йоргенсон.
— Я этого не говорил.
— Да, но вы дали понять. Без слов.
— Слушайте, — предупредил его Лансинг. — Не пытайтесь начать перепалку. У нас и без того достаточно неприятностей. Мы можем обсудить все и спокойно, без упреков и размахивания руками. Вы говорите, что умели путешествовать во времени. Я не спорю. Предлагаю на этом оставить все, как есть. И переменить тему.
— Согласен, — сказал, успокоившись, Йоргенсон. — Только если вы будете молчать.
С некоторым усилием Лансинг удержался от ответа.
— Я надеялась, — сказала Мэри, — что хотя бы эта башня даст нам какую-то зацепку.
— А она ничего нам не дала, — сердито сказал Йоргенсон. — Как и все остальные находки.
— Возможно, нам что-нибудь поведает Сандра, — когда придет в себя, — предположил Юргенс. — Она впитывает музыку. И через некоторое время, возможно, что-то нам расскажет.
— Это чепуха. Это просто какое-то пиликанье, а не музыка, ничего больше, — отмахнулся Йоргенсон. — Не понимаю, что она там нашла.
— Сандра родилась в мире с господствовавшим искусством, — объяснила Мэри, — над всеми остальными видами деятельности человека. И эстетические свойства, едва развитые у обитателей другого мира, в ней чрезвычайно сильны. Музыка…
— Если это музыка…
— Музыка может многое ей говорить, — невозмутимо продолжала Мэри. — И немного спустя она может нам кое-что рассказать.
23
Но она не пришла в себя и ничего не рассказала им.
Она почти не ела. Она не отказывалась разговаривать, но отвечала односложно. Первые два дня, все сорок восемь часов, она простояла, выпрямившись, напряженно слушая, не обращая внимания на товарищей, окружающий мир, на себя саму.
— Мы напрасно тратим время, — пожаловался Йоргенсон. — Нужно идти на север. Будем искать Хаос, что бы это ни значило. Ничего другого нам не остается. Нельзя же торчать тут вечно!
— Я на север не пойду, — отрезала Мелисса. — Меня этот Хаос пугает.
— В башке у тебя хаос, — сердито сказал Йоргенсон. — Ты даже не знаешь, что это такое, а уже трясешься.
— Так мы ни до чего не договоримся, — сказал намеренно спокойно Лансинг. — Переругивание не поможет нам. Нужно думать и обсуждать, а не орать друг на друга.
— Не можем ведь мы бросить здесь Сандру, — сказала Мэри. — Она ведь с нами с самого начала. Я без нее не пойду.
— Север — это одно из четырех возможных направлений, — напомнил всем Юргенс. — Нам сказали, что там нам грозит опасностями некий Хаос. Но если мы пойдем на запад, мы и там можем что-то найти. Конечно, хозяева гостиниц не слишком щедры в отношении сведений. В первой нам рассказали о кубе и городе, во второй — о башне и Хаосе. У нас есть карта, но она бесполезна. На ней показана дорога из города в Бесплодный Край. И все. Нет ни второй гостиницы, ни вот этой башни.
— Наверное, — предположил Лансинг, — они сами больше ничего не знают, и сказали нам все, что им известно.
— Даже если это так, — поддержал робота Йоргенсон. — Нужно попробовать и запад, и север.
— Я Сандру не оставлю, — сказала Мэри.
— Может, если мы ее убедим… — начал Йоргенсон.
— Я пробовала. Я ей сказала, что мы не можем уйти без нее. И что мы вернемся потом назад, и она будет слушать башню сколько угодно. Но сомневаюсь, что она вообще меня услышала.
— Можете остаться с ней, — сказал Йоргенсон. — Остальные разделятся. Двое пойдут на запад, двое на север. Посмотрим, кому повезет, если повезет вообще. Договоримся встретиться в исходном пункте через четыре-пять дней.
— Не думаю, что это благоразумно, — запротестовал Лансинг. — Я против того, чтобы оставлять Сандру. И не стоит раздроблять силы.
— Но пока никакая опасность нам не угрожала. Я имею в виду реальную физическую опасность, — сказал Йоргенсон. — Это вполне безопасно. Мэри остается с Сандрой. Остальные производят быструю разведку. Я особо не тешу себя надеждой, что вдруг что-то подвернется. Зачем упускать шанс?
— А может, попробовать нести Сандру? — предложил Юргенс. — Если мы унесем ее подальше от башни, она снова сможет нормально воспринимать мир.
— Возможно, — сказал Лансинг. — Не сомневаюсь, что она не будет сопротивляться. Она сейчас, можно сказать, не в своем уме. И даже если она не станет драться, нам придется ее тащить. Она будет нас задерживать. А край этот недружелюбный. Вода встречается нечасто. Последний ручей был два дня назад.
— Наполним заранее все фляги, — сказал Йоргенсон. — Здесь у нас есть ручей. И напьемся как следует. А потом ситуация с водой улучшится, может быть…
— Да, Йоргенсон прав, — сказала Мэри. — Нельзя бросать Сандру. Я с ней останусь. Опасность нам не грозит. Край здесь совершенно пустынный, никаких животных — кроме Сопуна, пожалуй.
— Я вас тут одних не оставлю, — сказал Лансинг.
— Мы могли бы оставить Юргенса, — предложил Йоргенсон.
— Нет, — сказала Мэри. — Сандра лучше знает меня. Она ко мне всегда обращалась, — она повернулась к Лансингу. — Всем нельзя оставаться. Только зря потратим силы и время. Нужно разведать, что лежит на западе и на севере. Если там ничего стоящего не обнаружится, тогда будем строить другие планы.
— На север не пойду, — сказала Мелисса. — Не пойду, и все.
— Тогда мы с тобой пойдем на запад, — сказал сердито Йоргенсон. — Лансинг и Юргенс — на север. Налегке, быстро. Всего несколько дней — и вернемся назад. К тому времени Сандра может вернуться в себя.
— Я все еще надеюсь, — сказала Мэри, — что она получает какие-то сведения. Слышит что-то, чего не слышит никто больше. Вдруг часть ответа на нашу загадку заключена именно в музыке башни. И только она поймет язык этой музыки.
— Будем держаться одной группой, — настаивал Лансинг. — Нельзя разделяться.
— Вы просто упрямец, — воскликнул Йоргенсон.
— Да, я упрям.
К вечеру Сандра опустилась на колени. Время от времени она судорожными толчками подтаскивала себя ближе и ближе к башне.
— Я боюсь за нее, — сказала Мэри Лансингу.
— И я тоже. Но кажется, с ней все нормально. Она говорит, хотя и мало. Говорит, что должна остаться… Оставьте ей немного воды и еду, и все будет в порядке. Она немного поела сегодня и попила воду.
— А что происходит с ней? Она говорит об этом?
— Нет. Я спросил, но она или не слышала, или не захотела отвечать. Наверное, не могла объяснить. Очевидно, сама еще не понимает, что происходит.
— Ты уверена, что действительно происходит что-то в ее сознании? Что это не просто восхищение музыкой?
— Не уверена, но думаю, что это не просто восхищение.
— Странно, — сказал он, — что мы никакой информации не можем получить от этой башни. Абсолютно ничего. Как и с кубом. В этом они похожи. Две конструкции. Зачем-то ведь их построили?
— Йоргенсон об этом тоже говорил. Он считает, что это обманки. Ложные указатели. Чтобы сбить с толку.
— Синдром крысы в лабиринте. Тест, чтобы нас разделить.
— Он так не говорит, но именно это подразумевает.
Они сидели отдельно от остальных, на некотором расстоянии от костра. Юргенс стоял в стороне, просто стоял, ничего не делая.
Мелисса и Йоргенсон сидели у огня, перебрасываясь время от времени словами.
Мэри взяла Лансинга за руку:
— Нужно что-то делать, — сказала она. — Нельзя просто сидеть и ждать Сандру, пока она очнется. Хозяин первой гостиницы говорил о наступающей зиме. Говорил, что на зиму закрывает свое заведение. А в этих местах зима, должно быть, жуткая. У нас, наверное, остается мало времени. Уже ведь осень. Возможно, поздняя.
Он обнял ее одной рукой, прижал к себе. Она опустила голову на плечо Лансинга.
— Я не могу оставить тебя одну, — сказал он. — Я просто разорвусь внутри, если придется оставлять тебя.
— Но придется, — сказала Мэри.
— Я могу пойти на север один. С тобой оставлю Юргенса.
— Нет. Юргенс должен быть с тобой. Я настаиваю, здесь безопасно, а на севере — кто знает, что там? Понимаешь? Так нужно.
— Да, я понимаю. Это разумно. Но я просто не могу тебя оставить.
— Эдвард, ты должен идти. Мы должны знать. То, что мы ищем, может быть именно на севере.
Она почти не ела. Она не отказывалась разговаривать, но отвечала односложно. Первые два дня, все сорок восемь часов, она простояла, выпрямившись, напряженно слушая, не обращая внимания на товарищей, окружающий мир, на себя саму.
— Мы напрасно тратим время, — пожаловался Йоргенсон. — Нужно идти на север. Будем искать Хаос, что бы это ни значило. Ничего другого нам не остается. Нельзя же торчать тут вечно!
— Я на север не пойду, — отрезала Мелисса. — Меня этот Хаос пугает.
— В башке у тебя хаос, — сердито сказал Йоргенсон. — Ты даже не знаешь, что это такое, а уже трясешься.
— Так мы ни до чего не договоримся, — сказал намеренно спокойно Лансинг. — Переругивание не поможет нам. Нужно думать и обсуждать, а не орать друг на друга.
— Не можем ведь мы бросить здесь Сандру, — сказала Мэри. — Она ведь с нами с самого начала. Я без нее не пойду.
— Север — это одно из четырех возможных направлений, — напомнил всем Юргенс. — Нам сказали, что там нам грозит опасностями некий Хаос. Но если мы пойдем на запад, мы и там можем что-то найти. Конечно, хозяева гостиниц не слишком щедры в отношении сведений. В первой нам рассказали о кубе и городе, во второй — о башне и Хаосе. У нас есть карта, но она бесполезна. На ней показана дорога из города в Бесплодный Край. И все. Нет ни второй гостиницы, ни вот этой башни.
— Наверное, — предположил Лансинг, — они сами больше ничего не знают, и сказали нам все, что им известно.
— Даже если это так, — поддержал робота Йоргенсон. — Нужно попробовать и запад, и север.
— Я Сандру не оставлю, — сказала Мэри.
— Может, если мы ее убедим… — начал Йоргенсон.
— Я пробовала. Я ей сказала, что мы не можем уйти без нее. И что мы вернемся потом назад, и она будет слушать башню сколько угодно. Но сомневаюсь, что она вообще меня услышала.
— Можете остаться с ней, — сказал Йоргенсон. — Остальные разделятся. Двое пойдут на запад, двое на север. Посмотрим, кому повезет, если повезет вообще. Договоримся встретиться в исходном пункте через четыре-пять дней.
— Не думаю, что это благоразумно, — запротестовал Лансинг. — Я против того, чтобы оставлять Сандру. И не стоит раздроблять силы.
— Но пока никакая опасность нам не угрожала. Я имею в виду реальную физическую опасность, — сказал Йоргенсон. — Это вполне безопасно. Мэри остается с Сандрой. Остальные производят быструю разведку. Я особо не тешу себя надеждой, что вдруг что-то подвернется. Зачем упускать шанс?
— А может, попробовать нести Сандру? — предложил Юргенс. — Если мы унесем ее подальше от башни, она снова сможет нормально воспринимать мир.
— Возможно, — сказал Лансинг. — Не сомневаюсь, что она не будет сопротивляться. Она сейчас, можно сказать, не в своем уме. И даже если она не станет драться, нам придется ее тащить. Она будет нас задерживать. А край этот недружелюбный. Вода встречается нечасто. Последний ручей был два дня назад.
— Наполним заранее все фляги, — сказал Йоргенсон. — Здесь у нас есть ручей. И напьемся как следует. А потом ситуация с водой улучшится, может быть…
— Да, Йоргенсон прав, — сказала Мэри. — Нельзя бросать Сандру. Я с ней останусь. Опасность нам не грозит. Край здесь совершенно пустынный, никаких животных — кроме Сопуна, пожалуй.
— Я вас тут одних не оставлю, — сказал Лансинг.
— Мы могли бы оставить Юргенса, — предложил Йоргенсон.
— Нет, — сказала Мэри. — Сандра лучше знает меня. Она ко мне всегда обращалась, — она повернулась к Лансингу. — Всем нельзя оставаться. Только зря потратим силы и время. Нужно разведать, что лежит на западе и на севере. Если там ничего стоящего не обнаружится, тогда будем строить другие планы.
— На север не пойду, — сказала Мелисса. — Не пойду, и все.
— Тогда мы с тобой пойдем на запад, — сказал сердито Йоргенсон. — Лансинг и Юргенс — на север. Налегке, быстро. Всего несколько дней — и вернемся назад. К тому времени Сандра может вернуться в себя.
— Я все еще надеюсь, — сказала Мэри, — что она получает какие-то сведения. Слышит что-то, чего не слышит никто больше. Вдруг часть ответа на нашу загадку заключена именно в музыке башни. И только она поймет язык этой музыки.
— Будем держаться одной группой, — настаивал Лансинг. — Нельзя разделяться.
— Вы просто упрямец, — воскликнул Йоргенсон.
— Да, я упрям.
К вечеру Сандра опустилась на колени. Время от времени она судорожными толчками подтаскивала себя ближе и ближе к башне.
— Я боюсь за нее, — сказала Мэри Лансингу.
— И я тоже. Но кажется, с ней все нормально. Она говорит, хотя и мало. Говорит, что должна остаться… Оставьте ей немного воды и еду, и все будет в порядке. Она немного поела сегодня и попила воду.
— А что происходит с ней? Она говорит об этом?
— Нет. Я спросил, но она или не слышала, или не захотела отвечать. Наверное, не могла объяснить. Очевидно, сама еще не понимает, что происходит.
— Ты уверена, что действительно происходит что-то в ее сознании? Что это не просто восхищение музыкой?
— Не уверена, но думаю, что это не просто восхищение.
— Странно, — сказал он, — что мы никакой информации не можем получить от этой башни. Абсолютно ничего. Как и с кубом. В этом они похожи. Две конструкции. Зачем-то ведь их построили?
— Йоргенсон об этом тоже говорил. Он считает, что это обманки. Ложные указатели. Чтобы сбить с толку.
— Синдром крысы в лабиринте. Тест, чтобы нас разделить.
— Он так не говорит, но именно это подразумевает.
Они сидели отдельно от остальных, на некотором расстоянии от костра. Юргенс стоял в стороне, просто стоял, ничего не делая.
Мелисса и Йоргенсон сидели у огня, перебрасываясь время от времени словами.
Мэри взяла Лансинга за руку:
— Нужно что-то делать, — сказала она. — Нельзя просто сидеть и ждать Сандру, пока она очнется. Хозяин первой гостиницы говорил о наступающей зиме. Говорил, что на зиму закрывает свое заведение. А в этих местах зима, должно быть, жуткая. У нас, наверное, остается мало времени. Уже ведь осень. Возможно, поздняя.
Он обнял ее одной рукой, прижал к себе. Она опустила голову на плечо Лансинга.
— Я не могу оставить тебя одну, — сказал он. — Я просто разорвусь внутри, если придется оставлять тебя.
— Но придется, — сказала Мэри.
— Я могу пойти на север один. С тобой оставлю Юргенса.
— Нет. Юргенс должен быть с тобой. Я настаиваю, здесь безопасно, а на севере — кто знает, что там? Понимаешь? Так нужно.
— Да, я понимаю. Это разумно. Но я просто не могу тебя оставить.
— Эдвард, ты должен идти. Мы должны знать. То, что мы ищем, может быть именно на севере.