Лансинг, стоявший немного впереди Йоргенсона и Мелиссы, наблюдал за приближающимися. Один из них был уже старым человеком. Двое других — помоложе. Один из них — светловолосый, с бородой, с волосами до плеч. Второй — мрачный, с темными волосами, смуглый. Бороды у него не было, хотя он явно не брился уже много дней — скулы и подбородок жутко заросли щетиной.
Одеты они были в сущие лохмотья — штаны на коленях и одежда на локтях протерты до дыр, кое-где пришиты заплаты. Старик щеголял в жилетке, кажется из кроличьего белого меха.
Тройка остановилась в нескольких шагах от Лансинга. Светловолосый молодой мужчина заговорил на непонятном языке.
— Варварское бормотание, — недовольно сказал Йоргенсон. — Он что, по-английски не может?
— Не варварский, а иностранный язык, — поправил для справедливости Лансинг. — Кажется, немецкий. Кто-нибудь из вас может говорить по-английски? — обратился он к тем троим.
— Я говорю, — сказал старик. — И еще пара человек в лагере. И вы угадали правильно. Мой молодой друг в самом деле обратился к вам по-немецки. А вот Пьер — француз. Я довольно прилично знаю и тот и другой языки. Мое имя — Аллен Корри. Предполагаю, что вы пришли от башни. Очевидно, заблудились?
— Собственно, — объяснил Лансинг, — мы идем к городу.
— Но зачем? — удивился Корри. — Там ничего нет, там нечего искать. Мы все это уже знаем.
— Он ищет пропавшую девушку, — объяснил Йоргенсон. — И у него идея — эта девушка направилась к городу.
— О, тогда я искренне желаю вам найти вашу девушку, — сказал Корри, и, повернувшись к Лансингу: — Вы знаете, как туда добраться?
— Да, нужно держать на юго-восток, — сказал Лансинг. — Мы не должны пропустить такое обширное место, как город.
— Да, не думаю, чтобы вы миновали его, — согласился Корри.
— И какая местность лежит впереди? Вы с ней знакомы?
— Мы разведали только небольшой отрезок, несколько миль. От лагеря мы далеко не уходим. Зачем нам бродить?
— Подозреваю, что вы — люди из компаний, подобных нашей. Не знаю, как вас и назвать… Никогда не думал о подходящем названии, в общем, люди, перенесенные сюда из разных времен и миров?
— Да, мы тоже из этих людей, — подтвердил Корри. — Возможно, существуют и другие группы как наша, но мы об их существовании ничего не знаем. Ведь вы сами, конечно, уже поняли, что далеко не все члены в каждой группе выживают здесь. Мы — те, кто выжил и объединился в одну большую общину. Тридцать два человека. Двенадцать мужчин. Остальные — женщины. Кое-кто здесь живет уже годами.
Заговорил смуглолицый француз и Корри, выслушав его, обратился к Лансингу:
— О, простите мне мою невоспитанность. Я совершенно позабыл пригласить вас в лагерь. Не хотите ли посетить нас и переночевать? Скоро ночь, ужин уже готовится. Здоровенный котел жаркого из кролика и масса жареной рыбы. Возможно, найдется и кое-какой салат, хотя мы уже довольно давно обходимся без гарнира. И хочу вас предупредить, что у нас плохо с солью. Правда, мы уже привыкли к ее отсутствию и нас это не слишком тревожит.
— Нас, уверяю вас, тоже, — сказала Мелисса, очаровательно улыбаясь. — Мы принимаем ваше предложение, и с удовольствием.
Пройдя некоторое расстояние по дну долины, они оказались на поле, где местами виднелись скирды соломы от убранного хлеба. За полем, в изгибе русла речки, стояло несколько грубо срубленных хижин и потрепанных непогодой палаток. Горело несколько костров, возле огня собирались группки ожидавших ужина людей.
Корри указал на хлебное поле:
— Урожаи у нас бедноватые, конечно, но каждый год нам удается собрать достаточно, чтобы протянуть зиму. К тому же у нас довольно обширный огород. Миссис Мейсон снабдила нас необходимыми семенами. И для поля, и для огорода.
— Миссис Мейсон? — переспросила Мелисса.
— Это хозяйка известной вам таверны, — объяснил Корри. — Скупая натура, но с нами она сотрудничает. Иногда посылает нам новеньких — людей нашего сорта, которым некуда уже податься, и они снова оказываются в таверне. Они ей не нужны, если у них нет денег. А деньги бывают у немногих. Поэтому миссис Мейсон избавляется от невыгодных постояльцев, отсылая их к нам. Но наше население не становится чрезмерно многочисленным. Часто, в суровые зимы, бывают смерти. Так что у нас есть и кладбище.
— А путь назад? — спросил с тревогой Йоргенсон. — Вы не нашли способа вернуться в родные миры?
— Нет. Никто из нас не знает такого способа, — сказал Корри. — Иначе мы бы тут не сидели. Впрочем, мы особо поисками и не занимались. За редким исключением. Основная масса смирилась со своим положением довольно быстро.
К тому времени, когда они оказались у поселка, ужин был уже готов. Вместе со всеми остальными они сели кругом у главного костра и получили свои миски с тушеным кроликом и овощами, а также тарелки со свежесваренной рыбой. Ни кофе, ни чая не было, только вода. И соли тоже не было, как предупреждал Корри.
Многие, а возможно и все обитатели поселка (Лансинг поначалу считал, потом бросил) подошли к гостям, чтобы пожать им руки и поприветствовать. Большинство говорило на иностранных языках, некоторые — на ломаном английском. Еще двое, о которых упоминал Корри, могли говорить на английском как на родном языке. Это были женщины, и они тут же присели рядом с Мелиссой. Завязалась оживленная беседа, своей интенсивностью напоминающая пулеметный огонь.
Еда, несмотря на отсутствие соли, была вкусной.
— Вы сказали, что у вас нет соли, — обратился Лансинг к Корри. — И, очевидно, некоторых других вещей. Но, тем не менее, миссис Мейсон снабдила вас семенами. А разве нельзя добыть у нее соль и остальные предметы, вам необходимые?
— О, конечно, — воскликнул Корри, — но у нас нет денег, казна опустела. Наверное, мы слишком тратили эти деньги на раннем этапе. Нужно было подумать о будущем.
— У меня кое-что осталось, — сообщил Лансинг. — Могу я сделать пожертвование в ваш фонд?
— Ну, если вы делаете это по собственной воле…
— Тогда я оставлю у вас небольшую сумму.
— А сами вы остаться не думаете? Мы рады всем гостям.
— Нет, я пойду к городу.
— Да, да, я вспомнил.
— Буду рад воспользоваться вашим гостеприимством на ночь, — сказал Лансинг. — А утром отправлюсь в путь.
— Наверное, вы вернетесь?
— То есть, если не найду Мэри?
— Даже если найдете. Возвращайтесь в любое время, когда захотите. Мы будем рады и вам, и Мэри.
Лансинг оглядел лагерь. Нет, он не хотел бы поселиться надолго в таком месте. Истощающий труд ради поддержания существования — рубить и таскать топливо, ухаживать за огородом, ловить рыбу, работать в поле. Бесконечная добыча хлеба насущного, глупые соперничества, вспышки и ссоры.
— Мы здесь выработали довольно примитивный способ жизни, — сказал Корри, — и нам удается сводить концы с концами. В реке — рыба, в долине и среди холмов много дичи. Некоторые из нас наловчились ставить ловушки на кроликов. Их тут тьма. Иногда случаются, правда, неурожайные годы. Года два назад ударила сильная засуха. Все таскали воду из реки на огород и поле. Но мы выдержали — урожай был отличный.
— Потрясающе, — сказал Лансинг. — Такие разные люди. Я так предполагаю, что люди у вас самые разные.
— Весьма, — подтвердил Корри. — В прошлой своей жизни я был дипломатом, например. У нас есть геолог, фермер, когда-то владевший тысячами акров полей, дипломированный бухгалтер, знаменитая в молодости актриса, женщина-историк, весьма выдающаяся в своем мире. А также банкир, общественный деятель, работник социальной сферы и так далее. Можно было бы продолжать долго.
— А вы не задумывались над проблемой, зачем мы все сюда заброшены? И пришли ли вы к какому-нибудь заключению?
— В общем, нет. Соображений высказывалось много, как вы сами понимаете, но ничего по-настоящему солидного… Некоторые считают, что они понимают, в чем дело. Но я другого мнения. Ничего-то они не знают, как и все остальные. Просто они цепляются за свои выдумки, убеждая себя, будто понимают, что происходит, в то время как все остальные бредут в потемках.
— А вы сами?
— Я один из тех, на ком лежит проклятая способность видеть разные стороны вопроса. Это мое необходимое качество как дипломата. И я нахожу, что с самим собой нужно быть сугубо честным. Я не позволяю себе обманывать самого себя.
— Значит, особого убеждения у вас нет?
— Ни одного. Все это — такая же загадка для меня, как и в первый день, проведенный в этом безумном мире.
— Ну, а что вы знаете о местности, которая лежит между этим вашим поселком и городом? Захватывает ли ее Бесплодный Край?
— Насколько мы знаем, — сказал Корри, — местность эта холмистая и довольно трудная для ходьбы. Но ничего опасного для преодоления. Преимущественно лесистая. А о Бесплодном Крае я ничего не знаю вообще. Мы с ним не столкнулись. Очевидно, он лежит на восток отсюда.
— И вы намерены оставаться здесь? Довольствоваться своим положением? Не пробовали послать экспедицию на восток, юг?
— Не скажу, что мы довольны своим положением, — сказал Корри. — Но что нам остается? Кое-кто попал в Хаос на севере. Вы добрались до этого кошмара?
— Да. И потерял там хорошего товарища.
— Путь на север перекрыт Хаосом, — сказал Корри. — Его не обойти. Не знаю, что это такое, но путь оно закрывает надежно. За башней на сотни миль — пустыня без капли воды. Там человек обречен на гибель. Юг, насколько мы выясняли, также не обещает ничего хорошего. Итак, вы теперь возвращаетесь в город — надеетесь обнаружить что-то, чего не заметили в первый раз?
— Нет, — покачал головой Лансинг. — Я только хочу найти Мэри. Я должен ее найти. Она и я — единственные, кто остался от нашей компании. Четверо потеряны.
— А те двое, которые с вами?
— Они не из нашей группы. Их с нами раньше не было. Мы встретили их в таверне.
— Кажется, они приятные люди, — сказал Корри. — А вот и они сами.
Лансинг поднял голову и увидел, что к ним, обходя круг, приближаются Йоргенсон и Мелисса. Йоргенсон, подойдя, присел перед ним. Мелисса осталась стоять.
— Мы с Мелиссой решили сказать вам, — начал Йоргенсон, — что мы… Нам очень жаль, Лансинг, но мы с вами не пойдем дальше. Мы решили остаться здесь.
Одеты они были в сущие лохмотья — штаны на коленях и одежда на локтях протерты до дыр, кое-где пришиты заплаты. Старик щеголял в жилетке, кажется из кроличьего белого меха.
Тройка остановилась в нескольких шагах от Лансинга. Светловолосый молодой мужчина заговорил на непонятном языке.
— Варварское бормотание, — недовольно сказал Йоргенсон. — Он что, по-английски не может?
— Не варварский, а иностранный язык, — поправил для справедливости Лансинг. — Кажется, немецкий. Кто-нибудь из вас может говорить по-английски? — обратился он к тем троим.
— Я говорю, — сказал старик. — И еще пара человек в лагере. И вы угадали правильно. Мой молодой друг в самом деле обратился к вам по-немецки. А вот Пьер — француз. Я довольно прилично знаю и тот и другой языки. Мое имя — Аллен Корри. Предполагаю, что вы пришли от башни. Очевидно, заблудились?
— Собственно, — объяснил Лансинг, — мы идем к городу.
— Но зачем? — удивился Корри. — Там ничего нет, там нечего искать. Мы все это уже знаем.
— Он ищет пропавшую девушку, — объяснил Йоргенсон. — И у него идея — эта девушка направилась к городу.
— О, тогда я искренне желаю вам найти вашу девушку, — сказал Корри, и, повернувшись к Лансингу: — Вы знаете, как туда добраться?
— Да, нужно держать на юго-восток, — сказал Лансинг. — Мы не должны пропустить такое обширное место, как город.
— Да, не думаю, чтобы вы миновали его, — согласился Корри.
— И какая местность лежит впереди? Вы с ней знакомы?
— Мы разведали только небольшой отрезок, несколько миль. От лагеря мы далеко не уходим. Зачем нам бродить?
— Подозреваю, что вы — люди из компаний, подобных нашей. Не знаю, как вас и назвать… Никогда не думал о подходящем названии, в общем, люди, перенесенные сюда из разных времен и миров?
— Да, мы тоже из этих людей, — подтвердил Корри. — Возможно, существуют и другие группы как наша, но мы об их существовании ничего не знаем. Ведь вы сами, конечно, уже поняли, что далеко не все члены в каждой группе выживают здесь. Мы — те, кто выжил и объединился в одну большую общину. Тридцать два человека. Двенадцать мужчин. Остальные — женщины. Кое-кто здесь живет уже годами.
Заговорил смуглолицый француз и Корри, выслушав его, обратился к Лансингу:
— О, простите мне мою невоспитанность. Я совершенно позабыл пригласить вас в лагерь. Не хотите ли посетить нас и переночевать? Скоро ночь, ужин уже готовится. Здоровенный котел жаркого из кролика и масса жареной рыбы. Возможно, найдется и кое-какой салат, хотя мы уже довольно давно обходимся без гарнира. И хочу вас предупредить, что у нас плохо с солью. Правда, мы уже привыкли к ее отсутствию и нас это не слишком тревожит.
— Нас, уверяю вас, тоже, — сказала Мелисса, очаровательно улыбаясь. — Мы принимаем ваше предложение, и с удовольствием.
Пройдя некоторое расстояние по дну долины, они оказались на поле, где местами виднелись скирды соломы от убранного хлеба. За полем, в изгибе русла речки, стояло несколько грубо срубленных хижин и потрепанных непогодой палаток. Горело несколько костров, возле огня собирались группки ожидавших ужина людей.
Корри указал на хлебное поле:
— Урожаи у нас бедноватые, конечно, но каждый год нам удается собрать достаточно, чтобы протянуть зиму. К тому же у нас довольно обширный огород. Миссис Мейсон снабдила нас необходимыми семенами. И для поля, и для огорода.
— Миссис Мейсон? — переспросила Мелисса.
— Это хозяйка известной вам таверны, — объяснил Корри. — Скупая натура, но с нами она сотрудничает. Иногда посылает нам новеньких — людей нашего сорта, которым некуда уже податься, и они снова оказываются в таверне. Они ей не нужны, если у них нет денег. А деньги бывают у немногих. Поэтому миссис Мейсон избавляется от невыгодных постояльцев, отсылая их к нам. Но наше население не становится чрезмерно многочисленным. Часто, в суровые зимы, бывают смерти. Так что у нас есть и кладбище.
— А путь назад? — спросил с тревогой Йоргенсон. — Вы не нашли способа вернуться в родные миры?
— Нет. Никто из нас не знает такого способа, — сказал Корри. — Иначе мы бы тут не сидели. Впрочем, мы особо поисками и не занимались. За редким исключением. Основная масса смирилась со своим положением довольно быстро.
К тому времени, когда они оказались у поселка, ужин был уже готов. Вместе со всеми остальными они сели кругом у главного костра и получили свои миски с тушеным кроликом и овощами, а также тарелки со свежесваренной рыбой. Ни кофе, ни чая не было, только вода. И соли тоже не было, как предупреждал Корри.
Многие, а возможно и все обитатели поселка (Лансинг поначалу считал, потом бросил) подошли к гостям, чтобы пожать им руки и поприветствовать. Большинство говорило на иностранных языках, некоторые — на ломаном английском. Еще двое, о которых упоминал Корри, могли говорить на английском как на родном языке. Это были женщины, и они тут же присели рядом с Мелиссой. Завязалась оживленная беседа, своей интенсивностью напоминающая пулеметный огонь.
Еда, несмотря на отсутствие соли, была вкусной.
— Вы сказали, что у вас нет соли, — обратился Лансинг к Корри. — И, очевидно, некоторых других вещей. Но, тем не менее, миссис Мейсон снабдила вас семенами. А разве нельзя добыть у нее соль и остальные предметы, вам необходимые?
— О, конечно, — воскликнул Корри, — но у нас нет денег, казна опустела. Наверное, мы слишком тратили эти деньги на раннем этапе. Нужно было подумать о будущем.
— У меня кое-что осталось, — сообщил Лансинг. — Могу я сделать пожертвование в ваш фонд?
— Ну, если вы делаете это по собственной воле…
— Тогда я оставлю у вас небольшую сумму.
— А сами вы остаться не думаете? Мы рады всем гостям.
— Нет, я пойду к городу.
— Да, да, я вспомнил.
— Буду рад воспользоваться вашим гостеприимством на ночь, — сказал Лансинг. — А утром отправлюсь в путь.
— Наверное, вы вернетесь?
— То есть, если не найду Мэри?
— Даже если найдете. Возвращайтесь в любое время, когда захотите. Мы будем рады и вам, и Мэри.
Лансинг оглядел лагерь. Нет, он не хотел бы поселиться надолго в таком месте. Истощающий труд ради поддержания существования — рубить и таскать топливо, ухаживать за огородом, ловить рыбу, работать в поле. Бесконечная добыча хлеба насущного, глупые соперничества, вспышки и ссоры.
— Мы здесь выработали довольно примитивный способ жизни, — сказал Корри, — и нам удается сводить концы с концами. В реке — рыба, в долине и среди холмов много дичи. Некоторые из нас наловчились ставить ловушки на кроликов. Их тут тьма. Иногда случаются, правда, неурожайные годы. Года два назад ударила сильная засуха. Все таскали воду из реки на огород и поле. Но мы выдержали — урожай был отличный.
— Потрясающе, — сказал Лансинг. — Такие разные люди. Я так предполагаю, что люди у вас самые разные.
— Весьма, — подтвердил Корри. — В прошлой своей жизни я был дипломатом, например. У нас есть геолог, фермер, когда-то владевший тысячами акров полей, дипломированный бухгалтер, знаменитая в молодости актриса, женщина-историк, весьма выдающаяся в своем мире. А также банкир, общественный деятель, работник социальной сферы и так далее. Можно было бы продолжать долго.
— А вы не задумывались над проблемой, зачем мы все сюда заброшены? И пришли ли вы к какому-нибудь заключению?
— В общем, нет. Соображений высказывалось много, как вы сами понимаете, но ничего по-настоящему солидного… Некоторые считают, что они понимают, в чем дело. Но я другого мнения. Ничего-то они не знают, как и все остальные. Просто они цепляются за свои выдумки, убеждая себя, будто понимают, что происходит, в то время как все остальные бредут в потемках.
— А вы сами?
— Я один из тех, на ком лежит проклятая способность видеть разные стороны вопроса. Это мое необходимое качество как дипломата. И я нахожу, что с самим собой нужно быть сугубо честным. Я не позволяю себе обманывать самого себя.
— Значит, особого убеждения у вас нет?
— Ни одного. Все это — такая же загадка для меня, как и в первый день, проведенный в этом безумном мире.
— Ну, а что вы знаете о местности, которая лежит между этим вашим поселком и городом? Захватывает ли ее Бесплодный Край?
— Насколько мы знаем, — сказал Корри, — местность эта холмистая и довольно трудная для ходьбы. Но ничего опасного для преодоления. Преимущественно лесистая. А о Бесплодном Крае я ничего не знаю вообще. Мы с ним не столкнулись. Очевидно, он лежит на восток отсюда.
— И вы намерены оставаться здесь? Довольствоваться своим положением? Не пробовали послать экспедицию на восток, юг?
— Не скажу, что мы довольны своим положением, — сказал Корри. — Но что нам остается? Кое-кто попал в Хаос на севере. Вы добрались до этого кошмара?
— Да. И потерял там хорошего товарища.
— Путь на север перекрыт Хаосом, — сказал Корри. — Его не обойти. Не знаю, что это такое, но путь оно закрывает надежно. За башней на сотни миль — пустыня без капли воды. Там человек обречен на гибель. Юг, насколько мы выясняли, также не обещает ничего хорошего. Итак, вы теперь возвращаетесь в город — надеетесь обнаружить что-то, чего не заметили в первый раз?
— Нет, — покачал головой Лансинг. — Я только хочу найти Мэри. Я должен ее найти. Она и я — единственные, кто остался от нашей компании. Четверо потеряны.
— А те двое, которые с вами?
— Они не из нашей группы. Их с нами раньше не было. Мы встретили их в таверне.
— Кажется, они приятные люди, — сказал Корри. — А вот и они сами.
Лансинг поднял голову и увидел, что к ним, обходя круг, приближаются Йоргенсон и Мелисса. Йоргенсон, подойдя, присел перед ним. Мелисса осталась стоять.
— Мы с Мелиссой решили сказать вам, — начал Йоргенсон, — что мы… Нам очень жаль, Лансинг, но мы с вами не пойдем дальше. Мы решили остаться здесь.
28
Какая разница? — подумал Лансинг. Сам он мог идти даже быстрее. С утра он успел покрыть значительный кусок пути, и уверял себя, что втроем они бы столько за это время никогда бы не прошли. К тому же, ни Йоргенсон, ни Мелисса ему особо не нравились. Он их не любил. Мелисса постоянно ныла, а Йоргенсон был вообще какой-то неприятный.
Чего ему было жалко, так это Корри. Он провел в обществе бывшего дипломата всего несколько часов, но человек этот ему понравился. Лансинг отдал ему немного больше половины оставшихся у него монет, и на прощание они пожали друг другу руки. Приняв денежную помощь, Корри от всего сердца поблагодарил Лансинга от имени всех членов общины.
— Я буду распоряжаться этой суммой для общей пользы, — сказал он торжественно. — Уверен, что все, если бы могли, от всего сердца поблагодарили бы вас.
— Пустяки, — сказал Лансинг. — Возможно, что мы с Мэри еще вернемся.
— Мы оставим для вас место у огня, — пообещал Корри. — Но совершенно искренне надеюсь, что вам не придется возвращаться сюда. Жить здесь не очень-то сладко. Может, вам повезет и вы найдете путь отсюда. Кто-то должен его найти, рано или поздно.
До тех пор, пока об этом не сказал Корри, Лансинг даже не думал о том, что все еще была надежда отыскать выход из ситуации. Он осознал, что уже давным-давно отбросил всякую надежду. Единственное, на что он еще надеялся — это на то, что отыщет Мэри, и тогда они вдвоем взглянут в лицо надвигающейся судьбе.
Он размышлял об этом, продвигаясь вперед. Конечно, Корри был настроен внешне более жизнерадостно и оптимистично, чем чувствовал себя внутренне, но вопрос оставался прежним — осталась ли у них надежда?
Логика говорила, что надежда едва ли остается, и Лансинг испытывал некоторое отвращение к самому себе за то, что лелеял фантазии о спасении. И все же, продолжая шагать вперед по лесистым холмам, он чувствовал, что глубоко внутри неистребимо теплится огонек надежды.
Идти было сравнительно нетрудно. Холмы были с крутыми склонами, но лес, которым они поросли, был довольно редким. С водой проблем не было. Время от времени он пересекал небольшие ручьи и родники, которые били среди камней или в травянистых низинках.
К вечеру он достиг Бесплодного Края. Но это был Бесплодный Край в уменьшенном варианте, вовсе не тот живописный скульптурный кошмар, через который им пришлось пройти, покидая город. Здесь работа вешних вод не была доведена до завершения. Дожди прекратились, обширные эрозионные процессы завершились раньше, чем образовался настоящий полнокровный Бесплодный Край. Имелось здесь несколько заливных низин с фантастическими формами, выточенными водой в горной породе. Но все это не было доведено до конца, как будто скульптор отбросил свой резец и молоток, в отчаянии или отвращении не завершив задуманного.
— Завтра, — сказал Лансинг самому себе, — я достигну города.
Он и в самом деле достиг города еще до полудня на следующий день. Он остановился на вершине высокого холма, одного из тех, что кольцом окружали город, и смотрел на него. Там, внизу, думал он, его может ждать Мэри. И подумав об этом, он вдруг обнаружил, что весь дрожит.
Он поспешил вниз по склону холма, отыскал улицу, ведущую к сердцу города…
Знакомые, привычные, красно-серые стены развалин, куски обвалившихся стен и карнизов, загромождающих улицу. И вечная пыль повсюду…
На площади он остановился и посмотрел по сторонам, чтобы сориентироваться. После того, как он определил направление, он сразу понял, где находится. Слева — разрушенный фасад так называемого здания городского управления, а вот по этой улице он найдет вход к установке переноса…
Стоя в центре площади, он громко позвал Мэри, но ему никто не ответил. Он крикнул еще несколько раз, а потом больше звать не стал, потому что эхо собственного голоса, дробящееся среди молчаливых домов, показалось ему жутковатым.
Он пересек площадь и поднялся по широким каменным ступеням ко входу в здание, где у них был когда-то лагерь. Его шаги вызывали гулкое, тысячью потусторонних отозвавшееся на его приход голосов, эхо. Он обошел обширный зал холла, обнаружил там остатки их пребывания в городе — несколько пустых банок, коробку от печенья, золу унылого холодного кострища, кем-то позабытую кружку. Он хотел спуститься в подвал и осмотреть комнату с дверьми в другие миры. Но побоялся. Несколько раз он подходил к лестнице и каждый раз поворачивал обратно. Чего он боялся? Боялся обнаружить, что одна из дверей — наверное, в мир цветущих яблонь — открыта? Нет, сказал он себе, нет, нет и нет. Мэри никогда бы этого не сделала. Теперь бы она этого не сделала. Возможно, позднее, когда уже никакой надежды не останется… Но наверняка не сейчас. К тому же, возможно ли это? Бригадир спрятал куда-то гаечный ключ. Он ведь поклялся, что больше ни одна дверь не откроется.
Стоя молча, неподвижно у дверей холла, он, казалось, слышал голоса, словно все они были здесь — Пастор, Бригадир, Сандра, Мэри — только разговаривали не с ним, а друг с другом. Он попытался закрыть уши, отрезать себя от призрачных голосов, но те не отставали.
Он предполагал устроить свой лагерь на их старом месте, но теперь решил, что здесь он не выдержит одиночества. Слишком много голосов-призраков в памяти. Поэтому он переместился в центр площади, принялся стаскивать туда хворост для костра. И весь конец дня ушел на то, чтобы соорудить приличных размеров кучу топлива для будущего гигантского костра. Потом, когда наступила темнота, он поджег заготовленный сигнальный огонь. Если Мэри в городе или в его окрестностях, она увидит, наверное, этот огонь и поймет, что здесь кто-то есть.
Для себя он развел костер поменьше, нормальных скромных размеров, приготовил кофе, кое-какую еду на ужин. И за едой он попытался составить план действий на немедленно наступавшее будущее. Но придумать ничего не смог, кроме того, что нужно обыскать весь город, каждую улицу, если будет так нужно. Хотя, сказал он себе, это все напрасно потраченные усилия. Если Мэри в городе или приближается к нему, она направится сразу к площади — огонь костра даст ей знать, что кто-то есть на площади и, наверное, не зря развел такой костер.
Когда поднялась убывающая луна, на холм выбрался Плакальщик, невидимый на расстоянии и в ночи, принялся изливать в темноту свою агонию одиночества. Лансинг сидел у костра и слушал, отвечая в душе криком собственной тоски.
— Спускайся сюда, к огню, и поплачем вместе, — сказал он Плакальщику, хотя тот не мог его услышать, — и мы будем в трауре, ты и я…
Только теперь его ударило потрясение осознания — одиночество может продолжаться. Может, вообще никогда не кончиться, и он никогда не найдет Мэри. Он попытался представить, как это будет — он ее больше не увидит никогда, и до конца жизни будет один, и что он будет чувствовать. И от этой мысли он поближе подсел к огню, но не почувствовал тепла.
Он попробовал заснуть, но проспал совсем немного. Утром он начал поиски. До боли сжав зубы, чтобы не поддаться страху, он посетил комнату с дверьми. Все двери были плотно заперты на засовы и прикручены болтами. Он отыскал улицу, с которой вел ход к установке переноса, спустился в темноту и долго стоял, вслушиваясь в пение машин. Он рыскал по улицам, понимая, что зря тратит время. Но он упорно продолжал искать, чтобы хоть этим занять себя.
Он искал четыре дня, и ничего не нашел. Потом написал Мэри записку и оставил у старого костра в холле их здания-лагеря, придавив забытой кем-то кружкой. После этого отправился в обратный путь, по дороге, ведущей к кубу и гостинице.
Интересно, сколько же прошло времени с тех пор, как он очутился в плену этого мира? Он попытался подсчитать дни, но память странно затуманилась и он каждый раз сбивался, не дойдя до конца. Месяц? Или даже больше? Казалось, что он потерял в этом непроницаемом непонятном мире половину всей своей жизни.
Двигаясь по знакомым дорогам, он отмечал приметы, напоминавшие о прошлом. Вот здесь они останавливались на ночь, говорил он сам себе. Вот здесь с Мэри случилось странное — она видела в небесах лица, наблюдавшие за ними. Вот там Юргенс отыскал ручей. Вот здесь я рубил дрова. Но он не был уверен, что помнит все правильно. Возможно, это было совсем и не то место. Слишком давно все это было — по меркам его памяти. Целый месяц тому назад…
Наконец он оказался на холме, откуда был виден куб. Тот стоял на прежнем месте, такой же ярко-голубой и строго-прекрасный, каким его и помнил Лансинг. На минуту он почувствовал удивление — нельзя сказать, что он не ожидал увидеть куб, но он был бы не слишком удивлен, если бы тот в самом деле куда-то исчез. Окружающий его мир за несколько последних дней приобрел какое-то призрачное качество, и сам он словно брел сквозь вакуум.
Он спустился с холма, повторяя вслед за дорогой все ее длинные петли и повороты, достиг дна обширной чаши, в которой стоял куб. Пройдя последний изгиб дороги, он увидел, что возле него кто-то есть. Он их не видел до этого, когда стоял на холме, но, однако, они сидели у белого охранного песочного круга. Они сидели, скрестив ноги, играя в свою бесконечную карточную игру.
Они не обратили внимания на Лансинга, когда он подошел к ним и остановился, разглядывая.
Потом он сказал:
— Джентльмены, я обязан вас поблагодарить за веревку, которая спасла меня от смерти в Хаосе.
Услышав эти слова, игроки подняли головы и уставились на Лансинга. У них были белые, фарфоровые лица и круглые дыры-глазницы, без ресниц и бровей — в дырах чернели агаты-глаза. Две прорези ноздрей и прорезь рта.
Они ничего не сказали, просто смотрели на него своими черными агатовыми глазами, совершенно без всякого выражения, хотя Лансингу и чудилось какое-то раздражение и немой упрек в выражении этих кукольных жутких лиц — словно это были круглые фарфоровые дверные ручки с нарисованными карикатурами лиц.
Потом один из них сказал:
— Пожалуйста, отойдите немного. Вы закрываете нам свет.
Лансинг попятился, сделал шаг-два назад, потом снова отступил, пока не оказался опять на дороге. Четыре игрока уже вернулись к своим картам.
Мэри не была в городе, подумал он, если бы она была там, то увидела бы свет костра и пришла бы на площадь. Но ее не было в городе. Осталось проверить еще одно место.
И он упрямо двинулся дальше. Уже без надежды. Но его толкала необходимость довести поиски до конца, когда уже дальше идти будет некуда.
Уже почти опустилась ночь, когда он достиг гостиницы. Окна были темны. Из трубы не поднимался приветливый уютный дымок. Где-то в ночном лесу уныло ухала сова.
Лансинг подошел к двери, дернул за ручку. Ручка не поддалась, очевидно, дверь была заперта на засов. Он постучал — ответа не было. Он перестал стучать и прислушался — не донесется ли до него торопливый топот ног. Ничего не услышав, он крепко сжал кулаки и снова замолотил в дверь. Совершенно неожиданно дверь отворилась и, немного потеряв равновесие, Лансинг вошел в гостиницу.
Сразу за дверью обнаружился милый Хозяин — в одной руке толстая свеча. Хозяин поднял кулак со свечой, чтобы увидеть лицо нарушителя ночного покоя.
— А, это вы, значит, — жутким голосом прошипел милый Хозяин. — Чего нужно?
— Я ищу одну женщину. Ее имя Мэри. Помните ее?
— Нет ее здесь.
— Но она приходила?
— Я ее не видел с тех пор, как вы ушли.
Лансинг развернулся, прошел к столу и сел в кресло перед темным холодным камином. Он почувствовал, что энергия полностью покинула его. Внезапно он почувствовал себя уставшим и бессильным. Все, конец. Дальше идти было некуда.
Милый Хозяин затворил дверь и вслед за Лансингом подошел к столу. Поставил на стол свечу.
— Вам оставаться нельзя, — сказал он. — Я ухожу. Закрываюсь на зиму.
— Милый вы мой хозяин, — сказал тихо Лансинг. — Вы забываетесь и забываете об элементарных правилах приличия и гостеприимства. Я остаюсь здесь до утра и хочу получить постель и ужин.
— Постелей нет, они все упакованы, — сердито сказал Хозяин. — И для вас одного я стелить кровать не буду. Можете спать на полу, если желаете.
— С огромным удовольствием, — сказал Лансинг. — А как насчет еды?
— У меня есть кастрюля супа. Могу налить вам миску. И остатки жаркого из баранины. Думаю, найдется горбушка от каравая.
— Все это вполне устроит меня, — сказал Лансинг.
— Но вы понимаете, конечно, что не можете оставаться здесь. Утром вы должны уйти.
Он сидел и смотрел, как Хозяин бредет на кухню, где мерцал слабый свет. Ужин и доски пола вместо постели, утром он уйдет. И куда он направится? Скорее всего, обратно по дороге, мимо города, продолжая искать Мэри, но с очень слабой надеждой ее найти. Более чем вероятно, что в конце концов он окажется в поселке у речки, где ведут тягостное существование остальные заблудшие души этого непостижимо нелепого мира. Перспектива была мрачная, и ему не слишком хотелось оставаться лицом к лицу с таким будущим. Но, очевидно, другого выбора у него не было. Если он найдет Мэри, что тогда? Оба они будут вынуждены, в конце концов, искать убежище в том же далеком поселке? От этой мысли он содрогнулся.
Хозяин принес еду и со стуком поставил миски на стол перед Лансингом. Потом повернулся, чтобы уйти.
— Одну минуту, — остановил его Лансинг. — Я хочу купить продукты — перед тем, как уйду.
— Продукты я вам продам, — проворчал Хозяин. — Но все остальное уже упаковано.
— Прекрасно, — сказал Лансинг. — Именно еда и нужна, главным образом.
Суп был вкусный, хлеб — старый, черствый, но Лансинг размочил его в супе. Он никогда не был любителем баранины, особенно холодной, но все равно съел несколько ломтиков, и даже был на этот раз рад баранине.
На следующее утро, проведя отвратительную ночь на полу, получив от ворчащего Хозяина тарелку ячменной каши, и, после непродолжительного торга купив запас пищи на дорогу, Лансинг вышел в путь.
Погода, которая все время с тех пор как Лансинг оказался заброшенным в этот мир была солнечной и теплой, неожиданно переменилась. Тучи затянули небо, резкий, пронизывающий ветер подул с северо-запада, и временами налетал короткий шквал с градом — ледяные шарики жалили лицо Лансинга.
Когда он двинулся вниз по крутому склону, ко дну чаши, где стоял куб, уныло-серый под серым низким небом, он увидел, что игроков в карты уже нет.
Лансинг преодолел спуск и теперь двинулся уже прямо к кубу, подавшись вперед, преодолевая напор ветра.
Услышав крик, он поднял голову — это была Мэри. Мэри бежала к нему.
— Мэри! — крикнул он и бросился бежать ей навстречу.
И секунду спустя она была уже в его объятиях. По щекам Мэри текли слезы, она подняла голову и они поцеловались.
— Я нашла твою записку, — сказала Мэри. — Я спешила, чтобы успеть застать тебя.
— Слава Богу, ты здесь, — сказал он. — И я тебя нашел все-таки.
— Хозяйка таверны отдала тебе записку?
— Она сказала, что ты ее оставила, но она куда-то сунула и не может найти. Мы обыскали весь дом, но так ее и не обнаружили.
— Я написала, что иду в город и буду там тебя ждать. Потом я немного заблудилась среди Бесплодного Края. Сбилась с дороги и не могла снова ее найти. Я блуждала несколько дней, не понимая, где нахожусь. Потом я внезапно оказалась на вершине холма, и подо мной лежал город.
Чего ему было жалко, так это Корри. Он провел в обществе бывшего дипломата всего несколько часов, но человек этот ему понравился. Лансинг отдал ему немного больше половины оставшихся у него монет, и на прощание они пожали друг другу руки. Приняв денежную помощь, Корри от всего сердца поблагодарил Лансинга от имени всех членов общины.
— Я буду распоряжаться этой суммой для общей пользы, — сказал он торжественно. — Уверен, что все, если бы могли, от всего сердца поблагодарили бы вас.
— Пустяки, — сказал Лансинг. — Возможно, что мы с Мэри еще вернемся.
— Мы оставим для вас место у огня, — пообещал Корри. — Но совершенно искренне надеюсь, что вам не придется возвращаться сюда. Жить здесь не очень-то сладко. Может, вам повезет и вы найдете путь отсюда. Кто-то должен его найти, рано или поздно.
До тех пор, пока об этом не сказал Корри, Лансинг даже не думал о том, что все еще была надежда отыскать выход из ситуации. Он осознал, что уже давным-давно отбросил всякую надежду. Единственное, на что он еще надеялся — это на то, что отыщет Мэри, и тогда они вдвоем взглянут в лицо надвигающейся судьбе.
Он размышлял об этом, продвигаясь вперед. Конечно, Корри был настроен внешне более жизнерадостно и оптимистично, чем чувствовал себя внутренне, но вопрос оставался прежним — осталась ли у них надежда?
Логика говорила, что надежда едва ли остается, и Лансинг испытывал некоторое отвращение к самому себе за то, что лелеял фантазии о спасении. И все же, продолжая шагать вперед по лесистым холмам, он чувствовал, что глубоко внутри неистребимо теплится огонек надежды.
Идти было сравнительно нетрудно. Холмы были с крутыми склонами, но лес, которым они поросли, был довольно редким. С водой проблем не было. Время от времени он пересекал небольшие ручьи и родники, которые били среди камней или в травянистых низинках.
К вечеру он достиг Бесплодного Края. Но это был Бесплодный Край в уменьшенном варианте, вовсе не тот живописный скульптурный кошмар, через который им пришлось пройти, покидая город. Здесь работа вешних вод не была доведена до завершения. Дожди прекратились, обширные эрозионные процессы завершились раньше, чем образовался настоящий полнокровный Бесплодный Край. Имелось здесь несколько заливных низин с фантастическими формами, выточенными водой в горной породе. Но все это не было доведено до конца, как будто скульптор отбросил свой резец и молоток, в отчаянии или отвращении не завершив задуманного.
— Завтра, — сказал Лансинг самому себе, — я достигну города.
Он и в самом деле достиг города еще до полудня на следующий день. Он остановился на вершине высокого холма, одного из тех, что кольцом окружали город, и смотрел на него. Там, внизу, думал он, его может ждать Мэри. И подумав об этом, он вдруг обнаружил, что весь дрожит.
Он поспешил вниз по склону холма, отыскал улицу, ведущую к сердцу города…
Знакомые, привычные, красно-серые стены развалин, куски обвалившихся стен и карнизов, загромождающих улицу. И вечная пыль повсюду…
На площади он остановился и посмотрел по сторонам, чтобы сориентироваться. После того, как он определил направление, он сразу понял, где находится. Слева — разрушенный фасад так называемого здания городского управления, а вот по этой улице он найдет вход к установке переноса…
Стоя в центре площади, он громко позвал Мэри, но ему никто не ответил. Он крикнул еще несколько раз, а потом больше звать не стал, потому что эхо собственного голоса, дробящееся среди молчаливых домов, показалось ему жутковатым.
Он пересек площадь и поднялся по широким каменным ступеням ко входу в здание, где у них был когда-то лагерь. Его шаги вызывали гулкое, тысячью потусторонних отозвавшееся на его приход голосов, эхо. Он обошел обширный зал холла, обнаружил там остатки их пребывания в городе — несколько пустых банок, коробку от печенья, золу унылого холодного кострища, кем-то позабытую кружку. Он хотел спуститься в подвал и осмотреть комнату с дверьми в другие миры. Но побоялся. Несколько раз он подходил к лестнице и каждый раз поворачивал обратно. Чего он боялся? Боялся обнаружить, что одна из дверей — наверное, в мир цветущих яблонь — открыта? Нет, сказал он себе, нет, нет и нет. Мэри никогда бы этого не сделала. Теперь бы она этого не сделала. Возможно, позднее, когда уже никакой надежды не останется… Но наверняка не сейчас. К тому же, возможно ли это? Бригадир спрятал куда-то гаечный ключ. Он ведь поклялся, что больше ни одна дверь не откроется.
Стоя молча, неподвижно у дверей холла, он, казалось, слышал голоса, словно все они были здесь — Пастор, Бригадир, Сандра, Мэри — только разговаривали не с ним, а друг с другом. Он попытался закрыть уши, отрезать себя от призрачных голосов, но те не отставали.
Он предполагал устроить свой лагерь на их старом месте, но теперь решил, что здесь он не выдержит одиночества. Слишком много голосов-призраков в памяти. Поэтому он переместился в центр площади, принялся стаскивать туда хворост для костра. И весь конец дня ушел на то, чтобы соорудить приличных размеров кучу топлива для будущего гигантского костра. Потом, когда наступила темнота, он поджег заготовленный сигнальный огонь. Если Мэри в городе или в его окрестностях, она увидит, наверное, этот огонь и поймет, что здесь кто-то есть.
Для себя он развел костер поменьше, нормальных скромных размеров, приготовил кофе, кое-какую еду на ужин. И за едой он попытался составить план действий на немедленно наступавшее будущее. Но придумать ничего не смог, кроме того, что нужно обыскать весь город, каждую улицу, если будет так нужно. Хотя, сказал он себе, это все напрасно потраченные усилия. Если Мэри в городе или приближается к нему, она направится сразу к площади — огонь костра даст ей знать, что кто-то есть на площади и, наверное, не зря развел такой костер.
Когда поднялась убывающая луна, на холм выбрался Плакальщик, невидимый на расстоянии и в ночи, принялся изливать в темноту свою агонию одиночества. Лансинг сидел у костра и слушал, отвечая в душе криком собственной тоски.
— Спускайся сюда, к огню, и поплачем вместе, — сказал он Плакальщику, хотя тот не мог его услышать, — и мы будем в трауре, ты и я…
Только теперь его ударило потрясение осознания — одиночество может продолжаться. Может, вообще никогда не кончиться, и он никогда не найдет Мэри. Он попытался представить, как это будет — он ее больше не увидит никогда, и до конца жизни будет один, и что он будет чувствовать. И от этой мысли он поближе подсел к огню, но не почувствовал тепла.
Он попробовал заснуть, но проспал совсем немного. Утром он начал поиски. До боли сжав зубы, чтобы не поддаться страху, он посетил комнату с дверьми. Все двери были плотно заперты на засовы и прикручены болтами. Он отыскал улицу, с которой вел ход к установке переноса, спустился в темноту и долго стоял, вслушиваясь в пение машин. Он рыскал по улицам, понимая, что зря тратит время. Но он упорно продолжал искать, чтобы хоть этим занять себя.
Он искал четыре дня, и ничего не нашел. Потом написал Мэри записку и оставил у старого костра в холле их здания-лагеря, придавив забытой кем-то кружкой. После этого отправился в обратный путь, по дороге, ведущей к кубу и гостинице.
Интересно, сколько же прошло времени с тех пор, как он очутился в плену этого мира? Он попытался подсчитать дни, но память странно затуманилась и он каждый раз сбивался, не дойдя до конца. Месяц? Или даже больше? Казалось, что он потерял в этом непроницаемом непонятном мире половину всей своей жизни.
Двигаясь по знакомым дорогам, он отмечал приметы, напоминавшие о прошлом. Вот здесь они останавливались на ночь, говорил он сам себе. Вот здесь с Мэри случилось странное — она видела в небесах лица, наблюдавшие за ними. Вот там Юргенс отыскал ручей. Вот здесь я рубил дрова. Но он не был уверен, что помнит все правильно. Возможно, это было совсем и не то место. Слишком давно все это было — по меркам его памяти. Целый месяц тому назад…
Наконец он оказался на холме, откуда был виден куб. Тот стоял на прежнем месте, такой же ярко-голубой и строго-прекрасный, каким его и помнил Лансинг. На минуту он почувствовал удивление — нельзя сказать, что он не ожидал увидеть куб, но он был бы не слишком удивлен, если бы тот в самом деле куда-то исчез. Окружающий его мир за несколько последних дней приобрел какое-то призрачное качество, и сам он словно брел сквозь вакуум.
Он спустился с холма, повторяя вслед за дорогой все ее длинные петли и повороты, достиг дна обширной чаши, в которой стоял куб. Пройдя последний изгиб дороги, он увидел, что возле него кто-то есть. Он их не видел до этого, когда стоял на холме, но, однако, они сидели у белого охранного песочного круга. Они сидели, скрестив ноги, играя в свою бесконечную карточную игру.
Они не обратили внимания на Лансинга, когда он подошел к ним и остановился, разглядывая.
Потом он сказал:
— Джентльмены, я обязан вас поблагодарить за веревку, которая спасла меня от смерти в Хаосе.
Услышав эти слова, игроки подняли головы и уставились на Лансинга. У них были белые, фарфоровые лица и круглые дыры-глазницы, без ресниц и бровей — в дырах чернели агаты-глаза. Две прорези ноздрей и прорезь рта.
Они ничего не сказали, просто смотрели на него своими черными агатовыми глазами, совершенно без всякого выражения, хотя Лансингу и чудилось какое-то раздражение и немой упрек в выражении этих кукольных жутких лиц — словно это были круглые фарфоровые дверные ручки с нарисованными карикатурами лиц.
Потом один из них сказал:
— Пожалуйста, отойдите немного. Вы закрываете нам свет.
Лансинг попятился, сделал шаг-два назад, потом снова отступил, пока не оказался опять на дороге. Четыре игрока уже вернулись к своим картам.
Мэри не была в городе, подумал он, если бы она была там, то увидела бы свет костра и пришла бы на площадь. Но ее не было в городе. Осталось проверить еще одно место.
И он упрямо двинулся дальше. Уже без надежды. Но его толкала необходимость довести поиски до конца, когда уже дальше идти будет некуда.
Уже почти опустилась ночь, когда он достиг гостиницы. Окна были темны. Из трубы не поднимался приветливый уютный дымок. Где-то в ночном лесу уныло ухала сова.
Лансинг подошел к двери, дернул за ручку. Ручка не поддалась, очевидно, дверь была заперта на засов. Он постучал — ответа не было. Он перестал стучать и прислушался — не донесется ли до него торопливый топот ног. Ничего не услышав, он крепко сжал кулаки и снова замолотил в дверь. Совершенно неожиданно дверь отворилась и, немного потеряв равновесие, Лансинг вошел в гостиницу.
Сразу за дверью обнаружился милый Хозяин — в одной руке толстая свеча. Хозяин поднял кулак со свечой, чтобы увидеть лицо нарушителя ночного покоя.
— А, это вы, значит, — жутким голосом прошипел милый Хозяин. — Чего нужно?
— Я ищу одну женщину. Ее имя Мэри. Помните ее?
— Нет ее здесь.
— Но она приходила?
— Я ее не видел с тех пор, как вы ушли.
Лансинг развернулся, прошел к столу и сел в кресло перед темным холодным камином. Он почувствовал, что энергия полностью покинула его. Внезапно он почувствовал себя уставшим и бессильным. Все, конец. Дальше идти было некуда.
Милый Хозяин затворил дверь и вслед за Лансингом подошел к столу. Поставил на стол свечу.
— Вам оставаться нельзя, — сказал он. — Я ухожу. Закрываюсь на зиму.
— Милый вы мой хозяин, — сказал тихо Лансинг. — Вы забываетесь и забываете об элементарных правилах приличия и гостеприимства. Я остаюсь здесь до утра и хочу получить постель и ужин.
— Постелей нет, они все упакованы, — сердито сказал Хозяин. — И для вас одного я стелить кровать не буду. Можете спать на полу, если желаете.
— С огромным удовольствием, — сказал Лансинг. — А как насчет еды?
— У меня есть кастрюля супа. Могу налить вам миску. И остатки жаркого из баранины. Думаю, найдется горбушка от каравая.
— Все это вполне устроит меня, — сказал Лансинг.
— Но вы понимаете, конечно, что не можете оставаться здесь. Утром вы должны уйти.
Он сидел и смотрел, как Хозяин бредет на кухню, где мерцал слабый свет. Ужин и доски пола вместо постели, утром он уйдет. И куда он направится? Скорее всего, обратно по дороге, мимо города, продолжая искать Мэри, но с очень слабой надеждой ее найти. Более чем вероятно, что в конце концов он окажется в поселке у речки, где ведут тягостное существование остальные заблудшие души этого непостижимо нелепого мира. Перспектива была мрачная, и ему не слишком хотелось оставаться лицом к лицу с таким будущим. Но, очевидно, другого выбора у него не было. Если он найдет Мэри, что тогда? Оба они будут вынуждены, в конце концов, искать убежище в том же далеком поселке? От этой мысли он содрогнулся.
Хозяин принес еду и со стуком поставил миски на стол перед Лансингом. Потом повернулся, чтобы уйти.
— Одну минуту, — остановил его Лансинг. — Я хочу купить продукты — перед тем, как уйду.
— Продукты я вам продам, — проворчал Хозяин. — Но все остальное уже упаковано.
— Прекрасно, — сказал Лансинг. — Именно еда и нужна, главным образом.
Суп был вкусный, хлеб — старый, черствый, но Лансинг размочил его в супе. Он никогда не был любителем баранины, особенно холодной, но все равно съел несколько ломтиков, и даже был на этот раз рад баранине.
На следующее утро, проведя отвратительную ночь на полу, получив от ворчащего Хозяина тарелку ячменной каши, и, после непродолжительного торга купив запас пищи на дорогу, Лансинг вышел в путь.
Погода, которая все время с тех пор как Лансинг оказался заброшенным в этот мир была солнечной и теплой, неожиданно переменилась. Тучи затянули небо, резкий, пронизывающий ветер подул с северо-запада, и временами налетал короткий шквал с градом — ледяные шарики жалили лицо Лансинга.
Когда он двинулся вниз по крутому склону, ко дну чаши, где стоял куб, уныло-серый под серым низким небом, он увидел, что игроков в карты уже нет.
Лансинг преодолел спуск и теперь двинулся уже прямо к кубу, подавшись вперед, преодолевая напор ветра.
Услышав крик, он поднял голову — это была Мэри. Мэри бежала к нему.
— Мэри! — крикнул он и бросился бежать ей навстречу.
И секунду спустя она была уже в его объятиях. По щекам Мэри текли слезы, она подняла голову и они поцеловались.
— Я нашла твою записку, — сказала Мэри. — Я спешила, чтобы успеть застать тебя.
— Слава Богу, ты здесь, — сказал он. — И я тебя нашел все-таки.
— Хозяйка таверны отдала тебе записку?
— Она сказала, что ты ее оставила, но она куда-то сунула и не может найти. Мы обыскали весь дом, но так ее и не обнаружили.
— Я написала, что иду в город и буду там тебя ждать. Потом я немного заблудилась среди Бесплодного Края. Сбилась с дороги и не могла снова ее найти. Я блуждала несколько дней, не понимая, где нахожусь. Потом я внезапно оказалась на вершине холма, и подо мной лежал город.