Профессор решительным шагом направился к дивану, на котором сидел Угрюмый, так за все время не проронивший ни слова. Заманский протянул ему руку.
– Без тебя мне никогда бы это не удалось. Более того – человечество своим спасением будет обязано не столько мне, сколько тебе. Спасибо…
Угрюмый сидел насупившись, как всегда. И задумчиво вглядывался в одну точку на полу. Наконец он медленно приподнял голову. И в упор посмотрел на профессора. И ответил на его рукопожатие. И впервые за долгое время на его губах заиграла улыбка. И надо отметить, эта улыбка ему удалась.
– Кстати, вы ужасный актер, – похлопал его Вано по плечу Заманского – Вы сделали правильный выбор. Вы не для сцены. Вам лучше сидеть в своей душной лаборатории и колдовать над пробирками. Но в любом случае, огромное спасибо. Надеюсь вы держали в кармане фигу, когда так откровенно лгали?
– Это было нелегко, – улыбнулся профессор. – Но я действительно сделал правильный выбор.
– Я думаю, здесь каждый сделал свой выбор. Можете аплодировать профессору. Скольких негодяев теперь он может спасти!
Я внимательно посмотрел на Сенечку. Как он преобразился за столь короткое время! Прищуренный, змеиный взгляд. Глубокие морщинки у уголков искривленных тонких губ. Вздрагивающие раздутые ноздри. Я уже не видел ни лопоухих ушей, ни обаятельных веснушек, ни детской улыбки. И в очередной раз подумал, какой он оказывается взрослый. И как только раньше я этого не замечал? И на миг мне показалось, что из его рыжей, по-прежнему лохматой шевелюры, прорезались маленькие рожки. Впрочем, наверняка, это было мое разыгравшееся воображение…
– А как же мы? – пропищала зареванная Галка. – Что теперь будет с нами? Нас ведь вылечат? Да?
Я невозмутимо пожал плечами.
– Насколько мне известно, вы ведь сами все эти годы утверждали, что рак настигает отъявленных грешников. И ниспосылается самим господом Богом. Боюсь, мы ничем вам помочь не сможем. Вы безнадежно больны. Думаю, Гога со мной согласится. И проявит гуманность к больным, не возбуждая уголовного дела. Кто посягает на небо, тот и карается небом, – закончил я философской фразой, которую придумал сам. Хотя, возможно, ее придумала за меня жизнь.
Следующим утром мы сидели с Белкой на берегу моря, прислонившись к огромному гладкому камню. На том же самом месте, где она впервые назначила мне свидание. Было еще очень рано. Но солнце уже оторвалось от земли. И, казалось, повисло между морем и небом, едва согревая нас своими лучами. Оранжевые солнечные блики отображались в спокойной глади воды. И это утро не было ослепительно ярким. Тусклый дымчатый свет наполнил море и небо, которые сливались на горизонте в однотонном спокойном цвете лазури. Там, где-то вдали море было взволнованным, безумным. А здесь оно лениво расплескивало волны по песку и то ради того, чтобы не показаться усталой речкой. Все замерло. И даже неукротимое море покорилось утреннему солнцу, ниспославшему на нас оранжевую тишину. И только белые чайки ловко скользили по волнам. Вот-вот наступи жара. Вот-вот солнце в очередной раз отпразднует свою победу. Так, что даже вечно холодному морю станет жарко. Так и должно быть. И так будет всегда…
Мы прощались с Белкой. С рыжеволосой Богиней, для которой я так и не стал первой любовью.
Но я знал, что она ждет от меня не только слов прощания. Но и объяснений.
Я держал девушку за руку. И дрожь уже не пробегала по моему телу. И мне уже не хотелось любви. Наверное, я очень соскучился по дому. А Белка была здесь. Белка жила в том месте, откуда мне поскорее хотелось уехать. Наверняка, не в лучший город и не к лучшим людям. Туда, где не менее чем в Жемчужном хватало цинизма и зависти. И где так же любили игру в порядочность, честь и свободу. Насквозь пропитанную ложью.
Мне просто хотелось домой.
Белка еще попыталась что-то говорить про первую любовь. Но я сразу же остановил ее. И она рассмеялась. Своим прекрасным, задорным смехом. Она чувствовала то же самое, что и я. Удивительно красивая девушка с огненно рыжими волосами. Единственная в этом городе, кто откровенно лгала, так и не научившись лгать. И сохранившая до конца чистую душу, не тронутую ложью. И я ее совсем не любил. Но она была слишком красива, чтобы я не мог ею не увлечься. И этим я себя оправдывал.
Нам нужно было поскорее прощаться. А мне нужно было еще многое ей объяснить.
– Значит вы специально разыграли этот спектакль? – улыбнулась она.
Я кивнул.
– Конечно, по обрезкам фотографий, которые сделал Модест Демьянович, мы сложили лицо Сенечки Горелова. И мы уже знали, кто истинный режиссер всей этой трагедии. Однако нам нужны были более конкретные доказательства. Желательно – признание его самого. Вот мы и использовали твоего отца. И он солгал, будто опыт ему не удался. Конечно, мы не ожидали, что в этом деле замешана Галка. Сенечка подсыпал ей свой адский препарат просто за компанию. Его расчет был очень прост. Раз он болен и Галка – значит они автоматически выходят из круга подозреваемых. Конечно, он пошел на этот риск, уже зная, что Заманский изобрел лекарство. И их обязательно спасут. Но он не подозревал, что Модест Демьянович уже практически обо всем догадался. И разгадал этот кроссворд. При помощи своей фотомозаики. Учитель просто брал различные части лиц родственников графа и пытался составить портрет более или менее ему знакомый. И ему это удалось. Этим более-менее знакомым человеком оказался Сенечка.
– Но учитель ведь ни в чем не был виноват, правда, Ник?
– В этой истории фактически никто не виноват напрямую. И практически все виноваты косвенно. Поскольку закрывали на все глаза. Каждому был по-своему выгоден этот образ жизни. Вначале выгоден. Пока впоследствии он не перерос в фанатизм.
– И в религию…
– Нет, девочка. Фанатизм никогда не бывает религией. Просто люди придумывают идею, которую пытаются возвести до религии. Но она всегда остается лишь фанатизмом. Религия – это всегда гораздо больше.
– Но зачем Модест взял вину на себя? Он ведь оклеветал себя! Почему он не выдал Сенечку!
– Это еще проще. Потому что Горелов был его сыном. Как сам Модест был незаконнорожденным сыном графа Дорелова. Так и Сенечка был незаконнорожденным сыном Модеста. И это он узнал только перед смертью. Когда разгадал этот кроссворд с фотографиями. Вано раньше всех обо всем начал догадываться. И когда к Сенечке якобы явился призрак. И когда тот сцепился со стариком Котовым, который якобы на него напал… Но ведь все было наоборот. Котов видел, что к Модесту перед смертью приходил именно Горелов. Наверняка, у них там был серьезный разговор. И Модест согласился взять на себя вину своего сына и добровольно уйти в мир иной. А Котов видел, как Сенечка выходил из дома учителя. И потом пошел к нему. Возможно, шантажировать. Возможно, просто попугать. Это еще нужно будет выяснить… Сенечка не успел прикончить старика. Этому к счастью помешали мы. А в случае с призраком он попытался свалить всю вину на Ки-Ки. Сочинив нам сказку, что якобы схватил призрака за руку. А потом он невзначай толкнув Ки-ки, чтобы тот поранил руку…
Белка вздохнула и посмотрела на солнце, которое все дальше и дальше отрывалось от земли, уходя в небо.
– Удивительное свойство солнца, – некстати сказала она. – Чем дальше оно от нас, тем сильнее светит. Наверное, все далекое кажется лучшим…. Все-таки так много в этом деле неясно…
– Очень много. Но, слава Богу, основные его части становятся на свои места. И что самое удивительное, все эти убийства – и адвоката, и библиотекарши и Модеста – мы разгадали правильно. Но не было лишь главного – самого преступника.
– Кто бы мог подумать… Сенечка Горелов. Единственный парень, который здесь мне внушал симпатии. Легкомысленный, веселый, почти ребенок.
– Вот именно. Ребенок. Он здорово сыграл на своей внешности. И благодаря этому запутал все следы. Никто не мог на него даже подумать. Меньше всего подозрения падали на него. А ведь Модест говорил, что единственному, кому показал книгу-летопись – это своему сыну. Сыну, которого никогда не видел. Но они переписывались и он четко знал его год рождения. Но он не знал другого. Он не знал и не мог знать, что мать Сенечки давно умерла. И мальчика воспитывала ее подруга. Которая и приехала сюда с Сенечкой. И объявила по его просьбе, что именно она его мать. Она тоже была родом из Жемчужного. Вот почему Сенечку никогда и не принимали за приезжего. Он словно здесь вырос. Возможно, Модест и догадался бы, но его сбил возраст Сенечки. Он ведь знал, что его сын гораздо старше.
– Но ведь так и должно быть! Его сын действительно старше.
– Так оно и есть, Белка. Потому что Сенечка гораздо старше, его внешность принесла ему множество неприятностей и укоренила в нем массу комплексов. Которые впоследствии он даже специально развил. У него было замедленное физическое развитие. Он всегда выглядел младше ровесников. Был хлипким, веснушчатым, маленьким и лопоухим. И всех возненавидел. Но насколько у него было медленное физической развитие, настолько быстро он развивался умственно. Единственное, что у него вообще не развивалось – это душа. Его черная, насквозь прогнившая душонка. И чем она становилась чернее, тем моложе и приятнее было его лицо. Впоследствии оказалось, что его ровесники рано постарели и подурнели. А он все еще оставался мальчиком. Вполне милым, обаятельным. И эта маска вечного мальчишки как бы застыла у него на лице. Приросла к коже. И отодрать ее было уже фактически невозможно. Это страшные люди, Белка. И они не от Бога, это точно. Их распознать очень трудно. И хуже всего, когда они желают тебе счастья. С милой улыбкой на устах. И тогда не миновать беды.
Белка поежилась. И еще ближе прильнула ко мне.
– Фу, как страшно! – выдохнула она.
– Страшнее врагов с маской приятности на лице не бывает. Открытый враг – самый лучший. Сенечка никогда не был никому открытым врагом. Но от всей гаденькой душонки он всех ненавидел. И в его вполне созревшем, вполне развитом мозгу рождались бредовые мечты и идеи. И потом. На стороне таких людей играет сам дьявол. Потому что они, скорее не люди… Дьявол подыграл и Сенечке. Который с удовольствием этому дьяволу и продался. Сенечка возненавидел всех женщин, поскольку они его не любили. Впрочем, ему эта любовь была и не нужна. Сенечка возненавидел всех мужчин, потому что они могли быть сильнее и мужественнее его. Сенечка возненавидел все грехи на свете. Но из-за своих убеждений и высокоморальных принципов. И уж конечно не по религиозным мотивам. Просто для него самым огромным удовольствием стало – уничтожение других. Я не солгал, рассказывая про однокурсника. Поначалу он был таким же как и Горелов. Святой и непогрешимый. Но впоследствии, когда это переросло в навязчивую идею, он уже мечтал, чтобы люди, отличные от него, умерли. Как и у любого фанатика, у него не все в порядке было с психикой. И поэтому свою идею он как бы оправдывал идеей свыше. Он хотел, чтобы она совпадала с божественной религиозной идеей. А она совпала с идеей дьявольской. Его настоящая мать, подруга Модеста Демьяновича умерла от рака. И он решил, что все, не вписывающиеся под его идею, именно так и должны умирать. От болезни, которая неизлечима. Умирать по законам неба. И желательно, чтобы эти законы придумывал сам Сенечка. Он и придумывал. И свято поверил в них. Заставив поверить и других… Поначалу он написал своему отцу, Модесту, чтобы узнать, что это за человек. И, при возможности, отомстить ему по своим законам. Но… Как я уже говорил, сам дьявол сыграл на его стороне. Сенечка писал, что увлекается историей… Кстати его звали тогда не Сенечка. Это имя, безобидное и веселое, он придумал, когда приехал в Жемчужный со своей приемной матерью. Модест крайне обрадовался. По письму он понял насколько умен и совершенен его сын. И когда, частенько переписываясь, они стали друзьями. Учитель и послал ему книгу-летопись Жемчужного. Так как знал, что Сенечка увлекается старинными шрифтами и рукописями. А поскольку эту книгу никто толком так и не прочитал, он и попросил Сенечку ее перевести.
– О, Ник! – Белка сжала мою руку. – Теперь я кажется понимаю, что он мог перевести!
– Правильно понимаешь, Белка. Он все сочинил. Практически все. Конечно, отталкиваясь от исходной точки. От идеи, которую пестовал граф. Но которую не хотел и не мог использовать против людей. Графа давно интересовала эта болезнь, все больше поражавшая человечество. И он действительно считал, что она дана нам свыше. И он действительно выбрал место, где опасность заболевания раком в силу минимальных доз радиации была более вероятна, чем в иных местах. Но тогда он не мог знать, что такие минимальные дозы только во благо. И напротив на ранней стадии заболевания из-за этого люди вылечивались. Но граф этого так и не узнал.
В своей книге он писал, что наконец-то проверит здесь, в этом месте, каких именно людей отмечает сей Божий крест. Более того, граф увлекался идеей создания препарата, стимулирующего это заболевание. Но в своих записях он указывал, что хочет это сделать не в вред людям, а во благо. Он рассчитывал, что только узнав причины, стимулирующие болезнь, можно найти способы ее излечения… И когда об этой философии узнал Сенечка, тогда в его голове и возник чудовищный план. Используя идеи своего деда, он написал совершенно другую книгу. Он полностью ее сочинил. В летописи были подробно указаны имена и фамилии людей, умерших по странному стечению обстоятельств. И Сенечка все подвел так, что эти люди умерли по Божьему наказанию. Он даже не погнушался сочинить про призраки, которые были очень модны в то время. Это для придания исторической пикантности всей истории. Кстати, потом он сам вместе с Галкой и играл в эти игры с привидениями. Они разного роста, разного телосложения. Им легче всего было рядиться под совершенно различных людей. Еще ты, ко всему прочему, сыграла им на руку. Когда захотела попугать невинных жемчужан. И Сенечка вспомнил об этом. И решил, что можно запутать следствие, если призрак будет походить на тебя. Когда ему понадобилось проникнуть в номер Заманского. Предварительно он хотел усыпить меня и Вано. Но я свою дозу снотворного не выпил. И поэтому для Сенечки существовала угроза, что я могу услышать, как он ищет бумаги Заманского. Вот он на всякий случай и скопировал тебя.
– Да, но…, – Белка наморщила лоб. – Но все-таки. Получается, что только после появления здесь Горелова люди стали умирать от рака…
– Да нет же, почему. Во-первых, от рака никто не застрахован. А во-вторых, в основном все это сочинил сам Сенечка. Он очень внимательно прочитал эту книгу. И всегда приводил в пример людей, умерших при странных обстоятельствах и в результате невыясненных болезней. А свидетелей, якобы видевших призраков, являющихся перед смертью, он просто придумывал. Вот и все.
Такую книгу он и послал Модесту Демьяновичу. Который, я уверен, сильно сомневался в подлинности изложенных фактов. А подлинник Сенечка оставил у себя. Вернее, у своего соседа, которому было начихать на все истории Жемчужного вместе взятые. Он был капитаном дальнего плавания и подолгу уходил в море. Как и предполагал Сенечка, про книгу он начисто забыл.
Вскоре после того, как Сенечка отправил книгу Модесту, они с матерью приехали в Жемчужный. Кстати, к этому времени он уже закончил университет. И в город явился под вымышленным именем и фамилией своей приемной матери. Но не только. Вымышленной была и метрика. И поэтому он вновь пошел учиться в школу, к своему отцу, Модесту Демьяновичу. И стал его любимым учеником, в котором Модест души не чаял и пророчил ему большое будущее. В глубине души Сенечка ненавидел своего отца. Но испытал эту ненависть так глубоко в себя, что, пожалуй, на время и сам про нее позабыл. А у Модеста и мысли не возникло, что это его сын. Ведь он был гораздо старше, гораздо взрослее. И должен был уже заканчивать университет. И Модест очень переживал, что переписка с ним прервалась. Но так и не нашел времени наведаться по тому адресу.
– И вот тут-то Сенечка начинает действовать… – нетерпеливо поторопила меня Белка. – Ну же, Ник! Рассказывай.
И я, как мудрый и седой старец, сделал многозначительную паузу и продолжил.
– Поначалу кроме идей, сочиненных его дедом и возведенным до крайнего фанатизма Сенечкой, ничего не было. Но желание было настолько велико, что таки этому злу было суждено сбыться. С книгой уже ознакомились жемчужане. В частности ею заинтересовались Ступаков и его приятель, врач-недоучка Ки-Ки. Заинтересовались с медицинской точки зрения. Поскольку Сенечка добросовестно переписал страницы с научными теориями графа. Именно те страницы, которых мы не досчитались. Они вырвали эти страницы, на которые особенно никто не обратил внимания, и занялись разработкой препарата, стимулирующего рак. Конечно, не с целью воспользоваться им впоследствии. А просто так. Когда уже положено начало великому открытию, ужасно велик соблазн его совершить. Несмотря на то, что оно может обернуться величайшим злом… В тот момент они руководствовались исключительно тщеславием, желанием поэкспериментировать и оставить свое имя в истории медицины. И им это удалось!
Тем временем Сенечка собирал сообщников. Естественно, он не пытался никому раскрывать свои планы. Он подбирал таких людей, которыми легко можно было манипулировать. Формируя нужное ему локальное общество, почти что секту. Влияющую на умонастроения всего города. И уничтожающее ему неугодных. Более умных, более талантливых, более достойных, чем они. Вот тут и возникает тщеславный Гога Савнидзе с его ярым желанием выслужиться и быть отмеченным за самый низкий уровень преступности в стране. Тут появляется и фигура мэра, довольно тупого, но очень сильного и красивого мужчины. К тому же у мэра была красавица жена и дочь. Которых Сенечка возненавидел с первого взгляда. И тем самым мгновенно решив сделать их оружием в своих руках. Ведь когда красивые, почти совершенные люди убеждают тебя, что нельзя совершать неблаговидные поступки. Нельзя проводить свою жизнь в грехе. Это всегда звучит более убедительно… К тому же у мэра в руках власть и только ему было под силу сделать закрытым этот город. Тут же к делу привлекается библиотекарша Лариса Андреевна. От природы довольно целомудренная и чистая женщина, на чем и сыграл Сенечка. Конечно, некоторую опасность представлял ее муж, адвокат, поскольку был очень умен. И крайне подозрителен. Кстати, именно он и разоблачил Горелова. Адвокат давно подозревал Сенечку. И как-то, тайно проникнув в дом, украл у него формулу этого чудовищного препарата. Возможно, Сенечка вычислил его. И убил. Правда, не без его же согласия. Впоследствии и Лариса Андреевна стала представлять для него опасность, поскольку обнаружила эти записи и собиралась нам их показать. Она уже понимала из-за чего убили ее мужа. И хотела удостовериться в собственной болезни, искусственно навязанной ей. Но она верила безнадежно влюбленному в нее Ступакову. И рассказала, что собирается нам показать важные документы. Но она не могла знать, что эта безвредная и на первый взгляд тупая племянница Галка услышит это. Хотя, возможно, библиотекарша таки опасалась за свою жизнь и поэтому на всякий случай поведала о документах доктору. Но он умолчал об этом. Он ее предал. Опять же в силу страха. Страха который был и Богом, и царем в этом городе.
Кстати мы изначально поняли мотив первого преступления. Приписав, правда, его Заманскому. Но суть осталась прежней. Адвокат ненавидел двух твоих папочек, к тому же был обречен. И он сам захотел смерти. Это невероятно до ужаса: убийство с согласия жертвы! Но в этом случае адвокат преследовал две цели. Во-первых, насолить твоим папашам, одного из которых обязательно должны были осудить. Во-вторых, проверить свою идею, которая владела его умом. Кого все-таки признает общество виновным – гения, способного вскоре спасти человечество, или бывшего уголовника, который, возможно, даже и невиновен. А Сенечка намеренно пошел на убийство, на откровенное убийство, не с помощью препарата только с целью уничтожить Заманского. Поскольку Заманский был для него враг номер один. Именно из-за профессора все его идеи могли полететь ко всем чертям. Ведь профессор, не зная того, действовал против Сенечки. Тот пытался с помощью болезни властвовать над людьми. Профессор же ее пытался излечить людей, сделав их по-настоящему свободными…
– Неужели они все такие идиоты, что так сразу клюнули на эту бредовую идею?
– Конечно, не сразу. Поначалу, возможно, и насмехались над всем этим. И кстати, Сенечка всегда оставался в тени. И никого не посвящал в свои планы. За исключением, как это ни удивительно Галки. Которая была по уши влюблена в него. А Сенечка, никогда не зная любви, про любовь знал все. И прекрасно понимал, что единственным и верным до конца союзником может быть только влюбленная женщина. Вот он и сделал вид, что отвечает на ее чувство. К тому же Галка как никто годилась ему в сообщники. Поскольку была племянницей местного врача. Именно она и помогла Сенечке выкрасть результаты исследований Ступакова и Ки-Ки. Именно она могла легко манипулировать дядей, который в ней души не чаял. И следить за ходом событий, когда умирали люди и Ступаков должен был делать заключения о смерти. Именно она и стала сообщницей всех преступлений Горелова. Но он ее никогда не любил. Любить он никого не мог. Этот симпатичный и обаятельный парень жил только ненавистью. Единственно кого он по-настоящему любил – это себя. И единственно кому остался до конца верен – исключительно себе…
Поначалу жемчужане просто изучали идеи графа. Но когда люди стали умирать от рака… При чем не самые добродетельные люди… Всех постепенно охватил страх. И они начали верить в эту чушь. И многие жемчужане стали очень ярыми приверженцами этих идей. Они еженедельно внимали проповедям адвоката. Слушали проникновенные речи сограждан о наказании Божьем над могилами внезапно умерших грешников. Конечно, Ступаков и Ки-Ки что-то подозревали. А может, тоже очень сильно испугались. Поскольку как только они изобрели это средство уничтожать людей, так сразу в Жумчужном и прокатилась волна смертей. Они поначалу подозревали друг друга. Потом решили что кто-то украл это лекарство. И только впоследствии поверили в этот бред. Но в любом случае они не решились сообщить о своем открытии, поскольку боялись правды.
– А Сенечка тем временем был на коне! Жить как другие он не мог. Но сумел заставить жить других так, как хотел он… Сволочь, – кулачки Белки сжались. – Он убил мою мать…
Я прижал ее к себе. И погладил по голове, как маленькую.
– И не только твою мать, Белка. Но и поэта. И биолога. И многих других. Это мы, дураки, вначале не сообразили, где собака зарыта. Если бы мы изначально знали, что жемчужан в отношении к смерти объединяет одно – риск заболеть самой страшной болезнью. И от нее умереть. Хотя… Хотя и здесь во многом все было продумано тщательнейшим образом. Чтобы избежать многих совпадений. А значит – и подозрений. Например, в случае с твоей матерью. Ведь у нее действительно было больное сердце. А тот же поэт действительно тяготел к алкоголю, на депрессивном фоне которого пристрастился к снотворному. Преступник наверняка мог этого и не знать. И, перестраховавшись, использовал на них свой препарат. И вновь дьявол сыграл на его стороне. И они умерли якобы естественной смертью. Инфаркт и отравление. Хотя, если бы их не отравили этим чудовищным лекарством, они могли бы еще жить. Но их смерть представили потом по другому. Доказав тем самым, что в этом богоугодном месте Бог насылает на грешников не только рак, но и другие болезни. И бояться нужно всего… В этом городе, в этом мирном спокойном, благополучном городе боялись всего. За каждым углом любого подстерегала естественная смерть. И всегда перед смертью был страх. Страх за свою несовершенную жизнь. И страх за вполне естественную смерть. За естественную смерть не боятся, Белка. Это противоестественно.
– Как это страшно, Ник! – она смотрела на меня прекрасным, чистым взглядом. В котором уже давно не было любви. В нем была лишь бесконечная благодарность.
Да, страшно. Он убил всех, кто случайно или сознательно попал под молох его бреда. Бреда больного, ущемленного человека. Вообразившего, что он сам дьявол. Нет, Белка. Он не дьявол. Он просто ничтожество. А как правило именно ничтожества пытается возвеличить себя до небес. Но небеса этого никогда не допустят. Я в этом совершенно уверен. К сожалению, таких сенечек сейчас достаточно много. Тщетно пытаясь скрыть под маской религиозности, святости и добродетели свою ничтожную душу. Они попросту уничтожают людей. Но Бог этого не допустит… Я в этом уверен.
– Не допустит, – как эхо повторила за мной Белка. – Я буду верить в то, что и ты, Ник. Но уже, к сожалению, без тебя…
– Ты еще полюбишь, девочка. Обязательно полюбишь. И по-настоящему. А я… Тебя окружало так много лжи, что ты просто увлеклась первым встречным. Кто более менее выгодно отличается от окружающих тебя людей. Но к тебе обязательно придет настоящая любовь.
И я вновь с грустью вспомнил свой дом. И девушку, которая меня там ждет. Ждет ли?..
Пожалуй, в это утро мне суждено было стать пророком. Поодаль от себя мы услышали голоса. И резко обернулись. По песчаному берегу моря, освещенная солнечными бликами, во всем белом шла девушка. Мое сердце дрогнуло. И на миг показалось, что это видение. Неужели все-таки в этом городе существуют видения?! Мои глаза слезились от яркого света и я сощурился.
Нет, это было не привидение. И в этом я убедился, когда рядом с девушкой заметил ее спутника. Который ну никак не мог быть видением. Высоченный широкоплечий парень в военной форме. И рядом с ним… Ну, конечно, черт побери, Василиса. Она шлепала босыми ногами по мокрому песчаному берегу, в белых шортах и белой маечке и весело махала мне рукой.
– Ник! – расхохоталась она, приблизившись к нам. – Ты самый наглый из всех врунов на свете.
Вася внимательно осмотрела Белку, которая, надо сказать, выгодно отличалась от нее. Моя Вася была ниже ее на целую голову. И ее кожа не отливала бронзовым равномерным загаром, как у Белки. И ее волосы не горели ярко рыжим огнем… Но моя девушка была самой красивой на свете. И только теперь я по-настоящему осознал, насколько по ней соскучился.
– Ты самый наглый из всех врунов на свете, – повторила она, уже глядя мне прямо в глаза. – Я ведь поверила, что тебя окружают исключительно старушки в белых панамах.
– А я ни как не мог подумать, что ты нагрянешь ко мне со слежкой. Да еще с этим морским полубогом…
– Ну, здравствуй, Ник.
– Здравствуй.
Мы крепко обнялись. И я вновь подозрительно покосился на парня, не понимая, что он здесь делает.
– А это вам живое доказательство, – кивнула на парня Василиса. – Только благодаря ему мы вычислили, что книга-летопись – чистейшая ложь.
Я облегченно вздохнул. Я тот час сообразил, что это ни кто иной, как капитан, сосед Сенечки, которому тот оставил на хранение подлинник летописи.
Пока мы разбирались с Васей, Белка в напряжении замерла. И по ее взволнованным, горящим глазам, которыми она смотрела на капитана, я понял, что останавливаться в поисках первой любви она не собирается. Для нее это только начало. Начало большого романа, который она наверняка напишет уже без меня. И я легко себе представил, как эта рыжеволосая богиня, босоногая, гибкая, как лань, стоит на берегу. И ее гладкое тело отливается бронзовым загаром. И ее тонкая рука в обрамлении сверкающих браслетов машет виднеющемуся вдали кораблю. Этакая юная Ассоль все-таки дождалась своего Грея… И легкая ревность кольнула мое сердце. И это не скрылось от цепкого Васиного взгляда. Взяв за руку, она потащила меня за собой.
– Идем, Ник. Нельзя любить всех женщин сразу. И уж тем более все женщины сразу не могут любить тебя одного.
С ней я был полностью согласен. В этом романе для меня уже не было места. Я обнял Васю как можно крепче, и мы пошли вдоль берега. Мы были героями совершенно другого романа.
– Ник! – услышал я позади себя звонкий Белкин голос. – Ник! А капитан не станет первым встречным, который выгодно отличается от моего окружения?
Весело закричала она мне вслед. Черт побери! Она совсем была не похожа на Ассоль. В ней слишком много было из жизни. В ответ я только погрозил пальцем. А Ваське сказал.
– Знаешь, ты ужасная девочка. Сознайся, что ты специально притащила этого капитана, чтобы вызвать мою ревность.
Вася в ответ рассмеялась.
– И не только, Ник! Я еще хотела, чтобы ты навсегда потерял свою рыжеволосую богиню. А она бы забыла тебя. Глядя на этого капитана, думаю, ей это будет сделать довольно просто. Но разрешаю тебе тешиться мыслью, что она будет помнить тебя всю жизнь. Ведь это помогает жить таким парням, как ты, правда?
– Правда в одном, девочка. Я очень хочу домой. Но мой дом без тебя очень пуст.
Вася еще пыталась сказать, что я не только наглый врун, но и не менее наглый льстец и соблазнитель. Но я ей толком не дал высказаться. Поскольку уже горячо целовал.
Через несколько часов мы уже сидели в самолете. Вглядываясь сквозь толстые стекла иллюминаторов в темные облака. Покрытые сеткой дождя. Мы летели не домой. Впереди нас еще ждал отпуск. И я подумал, что все-таки он начался осенью. Все-таки обмануть осень нам так и не удалось…