Страница:
под мышкой топор. На попутном автомобиле ему предстояло добраться до
Песчаного, где живут любители ярких красок. Гарбузенко и бригадир
направились пешком в Дубровское с поручением Петрова, а сам Петров и
Давлетбаев на лошадях председателя и бригадира поехали по обочинам дороги,
вглядываясь в колею.
Возможно, что подвода, по следам которой они едут, имеет отношение к
убийству и правит лошадью убийца. "В таком случае, - думал Петров, -
преступник будет найден сегодня же".
Давлетбаев настроен скептически. Не отрывая прищуренных глаз от дороги,
он рассуждает вслух:
- Следы, конечно, отчетливые, хорошо видны, можно и рысью ехать - не
потеряешь. Но где гарантия, что это именно те следы, которые нам нужны? Кто
видел, что на телеге ехал убийца? Может, проезжал какой-нибудь колхозник еще
до убийства. Тогда что?
Те же сомнения не покидали и Петрова, но чтобы успокоить спутника, а
заодно и себя, он сказал:
- Скорее всего, на подводе проехал убийца. Вы же слышали мнение врача.
Он считает, что преступление было совершено около шести утра. Дождь шел
ночью и перестал к утру. Судя по следам, подвода проехала после дождя.
Видите, донышки следов сухие. Одежда на трупе намокла только снизу, потому
что его волокли по мокрой земле. Наверное, у убитого было пальто или плащ,
так как его ботинки и концы брюк намочены, а вся одежда выше - сухая. Будем
рассуждать дальше. Скомканная бумага, которая валялась у пенька, тоже сухая.
Видимо, в нее были завернуты продукты, хранившиеся в чем-то, не пропускающем
влаги. Получается, что время убийства и проезда подводы совпадают. Местность
же здесь пустынная, движения на дороге почти нет. Только что за сеном да за
дровами! За время, пока мы находимся здесь, ведь ни один человек не проехал
и не прошел.
Всадники продолжали двигаться рысью. Но что это? Появился след второй
телеги. Он пролегал с целины и выворачивал на дорогу. А может быть,
наоборот, свернул на целину подводчик, которого они преследовали?
- Все в порядке, - успокоился Давлетбаев. - Смотрите на следы копыт -
лошадь тянула телегу на дорогу!
Петров заметил, что расстояние между копытами второй лошади больше,
зацепная передняя часть подков глубоко врезается в грунт.
"Мангыбай решил бы, - подумал следователь, - что лошадь шла размашистой
рысью. Мангыбай к тому же сказал бы, что в телеге не было большого груза.
Разве хороший хозяин погонит лошадь, если воз тяжелый? Наверное, лежало в
телеге немного сена. Иначе откуда бы на дороге появились сухие былинки".
Между тем кончился лесной массив, и проселок запетлял среди небольших
холмов. Слева, на пригорке, показались избы и садики Дубровского. Дорога
здесь разделилась. Одна ее ветвь сворачивала к Дубровскому. По ней ездили
только вчера до дождя, так как колея и лошадиные следы расплылись в лужах.
Оба подводчика миновали поворот и поехали в сторону Песчаного.
- Неплохо! - обрадовался Петров.
Но вот еще одна вынужденная остановка. Петрову показалось, что не
вторая колея покрывает первую, а наоборот. Если это так, то подвода,
выехавшая с целины, обогнала первую. Пришлось возвращаться и искать место
обгона. Вот оно! Судя по следам, вторая подвода повернула влево, некоторое
время ехала по обочине и вновь свернула на дорогу.
- Считайте, что мы заполучили первого свидетеля, - удовлетворенно
заметил Петров, - второй подводчик торопился, обогнал и, безусловно, видел
того, который нас интересует.
Петров и Давлетбаев меньше всего предполагали, что встреча с очевидцем
состоится буквально через несколько минут. Нашли они его у полевого стана
трактористов, что располагался недалеко от дороги. Подводчиком оказался
колхозный кладовщик. Узнав, в чем дело, он со сдержанным любопытством
оглядел спешившихся всадников.
- Ну и молодцы! Действительно, уголовный розыск! Ничего не скажу,
выследили правильно. Действительно, от стогов я выехал на дорогу. Кого
обгонял? Подводу. Ехал на ней этот, как его, Бобруйский. Фамилия у него
какая-то другая, а Бобруйский - прозвище. Он все выхваляется: "Вот у нас в
Бобруйске". Ну и прозвали. Живет где? А где ему еще жить, как не у себя
дома, где-то на выселках у Песчаного. У него семья, вроде, есть, ну там
жена, ребятишки, живность, значит, куры, свиньи и все такое. Вроде бы в
колхозе работает. Звонарь отменный! Пустой, словом, человек, пустобрех!
На вопрос, как вел себя Бобруйский, когда он его обогнал, кладовщик
ответил:
- А никак не вел. Пока его нагонял, он все оглядывался, зыркал по
сторонам. Объезжать стал, поздоровались. Одно мне чудным показалось. Сидел
он, прикрывшись сеном, вроде, в одних подштанниках. Что за блажь пришла
такая!
Смеркалось, когда Давлетбаев и Петров подъехали к околице Песчаного.
Еще издали Василий Иванович заметил человека, сидящего под деревом, что
росло метрах в ста от села. Когда поравнялись с деревом, с корневища
поднялся участковый Самарцев.
- Я сюда быстро на попутной машине добрался и уже часа два вас
поджидаю, - говорил он, - решил на въезде встретить. Придется действовать с
ходу. Топор, похоже, принадлежит бригадиру плотников Федорову, по
деревенской кличке Бобруйский. Он часа четыре назад приехал со станции и,
представьте, непременно должен был проезжать мимо того пенька, где совершено
убийство. Одна старуха видела, как Федоров, не заезжая в село, свернул на
речку и там что-то полоскал. Я думаю, окровавленную одежду отстирывал в
холодной воде. Видно, опытный, знает, как кровь снимать. Сейчас Федоров
сидит в правлении колхоза на совещании бригадиров.
- Спасибо большое, Сергей Федорович. Можно сказать, собрали максимум
информации, - поблагодарил Петров участкового.
- Только вот одно меня смущает, Василий Иванович, - продолжал Самарцев,
- мотив. При осмотре картина рисовалась такая, что вроде убийца позарился на
вещички или на деньги. Навряд ли Федорову нужно было барахло. Хорошо живет.
Дом - полная чаша, заработок отличный. Свиней и птиц для базара
откармливает. Сомнительно, чтобы он позарился на какую-нибудь мелочь.
- Аргументы, конечно, убедительные, но посмотрим...
Встреча с Федоровым состоялась у крыльца колхозного правления.
Бригадиры расходились по домам. Федоров с крыльца заметил участкового
уполномоченного и двух в штатском. Ощутил холодок в груди, однако заставил
себя успокоиться и даже развязно крикнул:
- Здорово, участковый! Чтой-то зачастил?
- О тебе соскучился, - в тон ему ответил участковый. - Поди-ка сюда,
дай семечек, стыдно одному щелкать!
Наделяя семечками новых знакомых, Федоров начал успокаиваться. Самарцев
оглядел Федорова с ног до головы.
- Сразу видно, что бригадир плотников хорошо зарабатывает. Несколько
раз в день штаны меняет. Приехал со станции в одних, а теперь гуляет в
других.
Петров и Давлетбаев не принимали участия в разговоре и наблюдали за
Федоровым. От них не укрылся испуг, мелькнувший в его глазах. Но только на
миг, а затем рот Федорова растянулся в улыбке.
- А што нам, столярам, деньги есть и штаны меням! - сострил он.
- Идите быстро домой! - неожиданно произнес Давлетбаев тоном приказа,
при этом пристально глядя на Федорова. - Быстро домой! Я занес вам топорик,
который вы забросили в кусты.
На этот раз Федоров растерялся. Из руки просыпалось несколько семечек.
Он круто повернулся в сторону молчавшего Петрова, который полусогнутую руку
держал в кармане.
Во взгляде Федорова следователь уловил то, что заставило его
действовать решительно.
- Спокойно, Федоров. Не шевелиться!
Давлетбаев привычно ощупал пиджак и брюки Федорова, проверил карманы,
голенища сапог, рукава.
Федоров резко оглянулся. Но там, сзади у забора, группой стояли
бригадиры, настороженно следившие за всем происходящим. Ситуация для побега
неподходящая. Этот чернявый, наверное, сразу же подстрелит.
Из правления вышел председатель. Петров отвел его в сторону и, в двух
словах объяснив суть дела, попросил успокоить народ.
После разговора с председателем Петров приказал Федорову:
- Ведите к себе домой!
...Обыск в доме Федорова закончен. Изъяты еще не просохшие брюки,
рубашка, усыпанная бурыми точками. Найдены завернутые в тряпку документы на
имя Тарасенко, неделю тому назад освобожденного из колонии. На огороде, в
ботве, нашли мешок с нехитрыми мужскими пожитками.
Перед концом обыска Петрову пришлось отлучиться в правление колхоза.
Его срочно вызывали к телефону из Дубровского.
Голос Гарбузенко был слышен очень плохо. Казалось, что говорит он из
далекого Владивостока, а не из соседнего Дубровского, до которого всего два
десятка километров. С трудом Петров понял, что к одному из колхозников
должен был на днях приехать двоюродный брат, освободившийся из заключения.
- За что он был осужден? - надрывался Петров, кляня на чем свет стоит
связистов. Он долго не мог разобрать слов Гарбузенко, заглушавшихся треском.
Кое-как выяснил, что Тарасенко сидел за растрату.
"Молодец Гарбузенко, - подумал Петров, вытирая со лба пот. - Все
сделал, как надо, и довольно быстро".
Оформив результаты обыска и задержания, Петров приступил к допросу
Федорова.
Допрос оказался трудным. Федоров трусил, но пытался скрыть это под
маской наглой развязности. Он лгал и тут же отказывался от придуманного
варианта, городил всякую чушь. Следователь был невозмутим, знал, что через
несколько дней у него в руках будут результаты экспертиз, и такие
доказательства, которые заставят Федорова подумать, не лучше ли во всем
сознаться.
Задавая вопросы и выслушивая ответы, Петров в то же время изучал
Федорова, стремился проникнуть в его психологию. Федоров неуравновешен,
чувствуется, что нервы его напряжены до предела. А что, если рискнуть на
лобовой вопрос? Язык его может сболтнуть правду раньше, чем сработают
сдерживающие центры.
Подумав немного, следователь решил вначале отвлечь внимание Федорова, а
затем задать вопрос об убийстве в такой форме, что он автоматически ответит
на него.
- Ну хорошо, - сказал Петров. - Оставим события сегодняшнего дня. Вы
знаете, я не очень уверен, что вы именно Федоров, и поэтому прошу вас
сказать мне, кто вы на самом деле?
Федоров сразу же клюнул, решив, что с убийством в лесу следователь брал
его на пушку.
- Вот что, начальник, я пойду в открытую. Я сам собирался пойти к
участковому и все выложить. Ведь я фактически давно "завязал". Только боялся
нести повинную. А теперь вижу - время. Слушайте и пишите. Все скажу. Я вор,
так и запишите. Судился. Сидел. Два с половиной года назад освободился.
Рассказ Федорова о событиях, последовавших за освобождением, выглядел
правдоподобно и, как следствие убедилось позже, был правдивым по существу.
Иначе не могло и быть. Опытный и не глупый рецидивист сделал слишком крупную
ставку. Он знал, что его показания будут тщательно проверены и говорил
только то, что имело место в действительности.
За четыре года до тех событий, о которых сейчас ведется рассказ,
Федоров был осужден на пять лет за грабеж. В колонии он делал вид, что
работает "на всю катушку", и его показатели значительно перекрывали норму.
(Федоров при этом утаил от Петрова, что показатели были в значительной мере
дутыми, так как запуганный преступником учетчик приписывал ему лишние
кубометры вынутой из котлована земли, обсчитывая других заключенных). В
конечном счете, используя недостатки старого законодательства и
исправительного режима, рецидивисту удалось досрочно "выскочить" из колонии.
Но Федорова, хорошо известного службам уголовного розыска по крайней мере
трех областей Казахстана, не устраивала жизнь под контролем. С запада
республики он перебрался на север, обеспечив себя новым паспортом.
- Я хочу, гражданин следователь, чтобы вы мне до конца поверили. Можете
меня судить за пользование подложными документами. Я не Федоров, -
воскликнул он с дрожью в голосе, и Петров, терпеливо слушавший показания,
отметил, что сидящий перед ним не лишен сценических данных.
- Я не Федоров Георгий Семенович, а Стукало Василий Никифорович. Под
этой фамилией я на учете в милиции состою. Запросите, и вам пришлют все мои
"хвосты" и карточки в фас и профиль.
- С какой же целью вы, человек, законно освободившийся из колонии,
превратились в Федорова и почему именно обосновались в Песчаном?
- Решил оторваться от милиции и от своего прошлого, начать новую жизнь!
- Ничего себе, новая жизнь с подложным паспортом!
- Правильно, гражданин начальник. В этом я виноватый, но вы цель мою
благородную должны иметь в виду!
- Ну, хорошо, продолжайте.
И Стукало продолжал рассказывать. С паспортом на имя Федорова он явился
в пункт набора рабочей силы одного из западно-казахстанских городов. Здесь
ему определенно повезло. Оформлявший его работник либо не заметил, что
фотокарточка на паспорте не очень сходится с оригиналом, либо сделал вид,
что не заметил. Пункт не выполнял плана. Людей не хватало. Стукало,
научившийся в колонии орудовать топором, пришелся весьма кстати и
моментально получил путевку и проездные деньги в район, куда входило и село
Песчаное.
Дальше жизнь Стукало сложилась как по-писаному. Приезжает в колхоз
добрый молодец с острым топором за поясом. Возводят его за удаль и рвение к
труду в бригадиры плотников. Потом встречает добрый молодец вдовушку с
пятистенным домом, садиком, коровой, курами и гусями. Играют свадьбу с
тройками и гармонями, и начинают молодые жить-поживать да добра наживать.
Не поведал Стукало следователю лишь о том, что завел он в райцентре
сберегательную книжку. Собирался он зимой опять начать новую жизнь на новом
месте, прихватив, конечно, все деньги и добро как свое, так и жены.
А сейчас он сидел перед следователем и расхваливал сам себя.
- Вы поинтересуйтесь в правлении, как я работаю. Меня в районе на Доску
почета вывешивали! Я одних премий и ценных подарков восемь получил!
Неожиданно, вне всякой связи с болтовней Стукало, как бы невзначай,
безразличным тоном Петров спросил:
- Как же так, вы - мастер топора, а рубили Тарасенко три раза. Неужели
не смогли свалить с одного удара?
- Так он еще был живой! - ответил Стукало и тут же оцепенел. Бледность
покрыла его лицо, руки упали с колен и повисли. С ужасом смотрел убийца на
следователя, который так просто вырвал у него страшное признание.
На этом можно бы и закончить рассказ. Но читателю, конечно, хочется
знать, что побудило Стукало совершить убийство. Это станет ясным из
приведенной выдержки заключительного обвинения:
"...Проезжая 18 июля с.г. по дороге, связывающей село Песчаное с
железнодорожной станцией, Стукало, он же - Горбатов, он же - Кондратенко, он
же - Федоров, он же - Бобруйский, встретил в районе Дубровского леса
Тарасенко В.Д., вместе с которым отбывал наказание в колонии. В момент
встречи Тарасенко завтракал, расположившись на пеньке около дороги.
Поскольку обвиняемый жил под чужой фамилией и пользовался фиктивным
паспортом, у него возникло опасение, что Тарасенко может его разоблачить. В
связи с этим обвиняемый решил убить Тарасенко. Во исполнение возникшего
преступного умысла Стукало неожиданно для потерпевшего нанес ему три удара
топором в область черепа.
Совершив убийство, Стукало забросал лужу крови землей, труп
потерпевшего оттащил за ноги в лес на поляну и замаскировал валежником.
После этого обвиняемый завладел вещами и документами убитого Тарасенко
и поехал к месту своего жительства - в село Песчаное, где и был задержан".
Январская ночь была очень холодной. Тридцатиградусный мороз добирался
до старых костей сторожа Александра Прокофьевича Решетова даже сквозь добрый
бараний тулуп и ватник.
Магазин стоял на площади; поодаль от жилых домов, и ветер здесь
свирепствовал вовсю.
"Нашли, где магазин ставить", - со злостью подумал Решетов, приплясывая
на скрипучем снегу. Не выдерживая пронизывающего ветра, он время от времени
заходит за здание, чтобы постоять в относительном затишье. За главную дверь
магазина сторож не боялся, так как в будке у крыльца дремал седой от инея
пес.
Походив, Решетов привалился к штабелю пустых ящиков и посмотрел на два
ярких пятна по ту сторону площади. Свет излучают окна в доме Ивана
Николаевича - директора раймага.
"Чтой-то долго засиделись сегодня Иван Николаевич с супружницей. Поди,
гости у них, коньячок пьют..." - с завистью подумал сторож. Под языком у
него скопилась слюна, а перед глазами - вот она, рюмка с золотистой влагой,
душистой, обжигающей горло и веселящей душу.
Сторож не ошибся. Свет так поздно горел в директорской квартире не
случайно. Стол в большой комнате накрыт модной клетчатой скатертью. На столе
разнообразная закуска и почти пустая уже бутылка грузинского коньяка.
Только вряд ли то, что происходило в комнате, можно было назвать
приемом гостей. По выражению лиц директора магазина, его рослой супруги и
заместителя директора Фазыла Шакировича Сунгатуллина трудно было
представить, что собрались они только для того, чтобы приятно провести
вечер. Поводов для веселья у Протопоповых и Сунгатуллина не было никаких.
Приближалась годовая ревизия...
Два вечера директор и его заместитель занимались в магазине самоучетом,
просмотрели приходные и расходные документы, кассовую книгу, ведомости,
вспомнили все свои махинации, сопоставили документальные данные с товаром,
пересчитанным продавцами, и пришли к грустному выводу: не хватает около
четырех тысяч рублей.
Кажется, таскали товары из магазина небольшими партиями и из кассы
крупных сумм не брали, а вот поди ж ты, сколько набежало! Если продавец
Сафаров вернет 1800 рублей, то дело несколько улучшится. Но что-то долго не
возвращается он из Свердловска, куда очередным рейсом повез сбывать
дефицитные товары. А вдруг его там "сгребли"!
Не подумайте, однако, что Протопопов и Сунгатуллин впали в панику. Нет,
конечно. Они - опытные коммерческие "жучки" - деловито ищут выход, перебирая
разные варианты, вспоминают случаи из практики своей и таких же махинаторов,
как они...
Обо всем этом сторож, естественно, не подозревал. Да и вообще дела
начальства его не волновали. Но зато очень беспокоило известие, полученное
сегодня от дочери Клавдии, которая живет в соседнем селе. Записку привез ее
сосед. Клавдия уведомила, что любимая дедова внучка Катюша заболела
воспалением легких, и сельская фельдшерица мучает ее уколами. Вспомнив о
записке, Алексей Прокофьевич помрачнел, расстроился и решил утром
отпроситься у Протопопова на сутки, чтобы съездить к больной внучке. Одну
ночь у магазина может подежурить и старуха.
В успехе своей затеи Решетов был далеко не уверен. Строгий с
подчиненными, директор вполне мог и не отпустить. Если бы старик мог читать
чужие мысли на расстоянии, то он не стал бы терзать себя сомнениями. Именно
в этот момент Протопопов и Сунгатуллин ломали голову над тем, куда бы завтра
вечером сплавить Алексея Прокофьевича с тем, чтобы оставить магазин без
охраны. Решение, к которому они пришли, требовало отсутствия сторожа, а для
этого надо было найти благовидный предлог.
Собеседники пили коньяк маленькими серебряными рюмочками. Приобрела их
Протопопова в ювелирном магазине областного города после того, как у них
побывал в гостях ответственный торговый работник республиканского масштаба.
Этот товарищ ездил в служебную командировку за границу и рассказывал о
тамошнем застольном этикете, о сервировке стола и прочих деталях
заграничного быта.
Покупки жены всегда портили Протопопову настроение, так как существенно
влияли на вклады в сберкассу или, хуже того, на суммы магазинной выручки,
сдаваемой инкассатору банка. Он вздыхал, но помалкивал, так как, в конечном
счете, и ему импонировало то, что в его квартире всегда все было модным на
зависть жителям райцентра.
- Положение наше с тобой, Иван Николаевич, действительно почти
безвыходное. Если ревизия нагрянет в течение ближайших двух недель - давай
заранее сушить сухари, - меланхолично сказал Сунгатуллин, опрокидывая
очередную рюмку.
- Неужто, Фазыл, выхода не найдем? - с тревогой спросил Протопопов,
веривший в изворотливость зама.
Сунгатуллин глубокомысленно замолчал и не открывал рта до тех пор, пока
Протопопова не отлучилась в кладовку за каким-то разносолом.
- Выйти из положения, конечно, можно, только человек подходящий нужен.
Мы ему создаем условия, а он ломает замок в универмаге, входит в торговый
зал, устраивает там кавардак и уходит. Утром мы поднимаем хай, приезжают
милиция, следователь, прокурор. Потом недостачу списываем на воров. С
запасом, конечно! У нас с тобой не хватает четырех тысяч, а мы спишем шесть.
Для резерва на будущее. И пусть милиция ищет воров днем с огнем...
- Получается у тебя, Фазыл, все гладко, как по нотам. А где же
человека-то найдем? Легко сказать - подыщи! Я его подыщу, сговорюсь, а он
сбегает в ОБХСС и продаст нас.
- И то правда, - согласился Сунгатуллин, - придется обходиться без
наймитов. Сами сделаем! Тем более, что в своей торговой практике я имел уже
нечто подобное. Ладно. Мне пора домой, а то Фатима опять веником влепит.
Договоримся завтра. Все будет в ажуре, только давай думать, как на сутки
сторожа сплавить.
...Трудно сказать, кто больше был обрадован, сторож или Протопопов,
когда утром в конторе магазина зашел разговор о поездке к больной внучке.
Алексей Прокофьевич был ошеломлен отношением директора к его робко
выраженной просьбе. Протопопов не только согласился немедленно отпустить
старика, но и разрешил съездить на магазинной подводе. Мало того, он сбегал
в отдел детских товаров и принес куклу.
- Вот, подари девочке от всех нас. Пусть играет и выздоравливает.
Сунгатуллин вел себя хитрей. Он знал, о чем идет разговор в конторе, но
ни разу туда не зашел и впоследствии долго отрицал, что магазин был оставлен
без охраны при его участии.
Продавцы раймага и покупатели видели, как обрадованный старик запрягал
лошадь и вскоре уехал. Чуткость директора расценивалась как событие
необычайное, ибо с подчиненными он обращался без сентиментальностей.
Не укрылось от людей и другое, а именно: некая возбужденность
руководителей магазина. В течение дня Протопопов и Сунгатуллин несколько раз
уединялись и оживленно перешептывались.
В конце дня Сунгатуллин принес в магазин какую-то тяжелую палку,
завернутую в бумагу. Палка по весу и виду напоминала небольшой лом.
Всем этим фактам тогда никто не придал никакого значения.
Закрывали магазин, как обычно, в шесть часов вечера. Кроме Протопопова
и Сунгатуллина присутствовала уборщица. Поскрипывая валенками и бурками,
продавцы разбрелись по домам.
Протопопов запер замок, надел чехол, щелкнул пломбиром.
- Буду ночью выходить, поглядывать, - сказал он и, простившись с
уборщицей, в сопровождении Сунгатуллина зашагал к дому.
Около девяти часов вечера директор и зам вышли из калитки. Вначале они
отправились к клубу. Купили билеты на последний сеанс, но в кино не зашли.
Завернув за угол, постоянно оглядываясь, они переулками пошли к площади.
Обстановка складывалась благоприятно. На площади - ни души. У магазина
жулики долго озирались. Затем медленно, навстречу друг другу обошли его,
заглядывая во все закоулки, и остановились у штабеля пустых ящиков. Штабель
был сложен пирамидой у стены магазина, и ее вершина достигала не очень
крутой крыши. На выступах ящиков толстым слоем лежал снег. Шапкой покрывал
снег и крышу. Чернело лишь слуховое окно.
- Ты, Иван Николаевич, стой пока здесь, а я проложу следы до слухового
окна, вроде как воры проникли через чердак.
Сунгатуллин стал карабкаться по ящикам. Через минуту его фигура
зачернела на крыше. Потоптавшись у слухового окна, Сунгатуллин стал пятиться
задом...
- Пусть думают, что воров было двое. Я собирался пролезть на чердак, но
отверстие маленькое, да и пачкаться не хочется. Пошли в магазин, сломаем люк
на чердаке, и все будет в порядке.
В ночной тишине щелчок ключа в огромном замке показался револьверным
выстрелом. Протопопов и Сунгатуллин присели и стали оглядываться. Однако
кругом было тихо и спокойно.
Обругав слишком скрипучую дверь, директор и зам проскользнули в тамбур.
- Ну, теперь мосты сожжены, - прошептал Сунгатуллин, - если кто-нибудь
заметит, что на магазине нет замка, и нас здесь застукают, то считай - труба
с барабаном. Впрочем, риск - благородное дело!
- Значит так, - соображал вслух Протопопов, - на ящиках и на крыше ты
следы сделал. Теперь займемся чердаком...
Из тамбура был ход на чердак через люк в потолке, закрывавшийся на
замок снизу.
Под люк поставили стремянку, Сунгатуллин поднялся на верхнюю ступеньку,
дотянулся до замка, открыл его, откинул крышку и выбрался на чердак.
Протопопов в это время поддерживал стремянку и светил фонариком.
Затем соучастники поменялись ролями. Из люка сверху светил Сунгатуллин,
а Протопопов, кряхтя и ругаясь, пополз по стремянке, волоча лом. Подал его
Сунгатуллину, принял на себя крышку люка, навесил замок и спустился на пол.
Прислушался.
- Начинаю! - донеслось до него через люк.
Лом с легким треском стал вгрызаться в дерево. Крышка люка задрожала,
задергался замок. Еще несколько усилий - накладка лопнула, и люк взломан.
Протопопов и Сунгатуллин действовали точно так, как на их месте
Песчаного, где живут любители ярких красок. Гарбузенко и бригадир
направились пешком в Дубровское с поручением Петрова, а сам Петров и
Давлетбаев на лошадях председателя и бригадира поехали по обочинам дороги,
вглядываясь в колею.
Возможно, что подвода, по следам которой они едут, имеет отношение к
убийству и правит лошадью убийца. "В таком случае, - думал Петров, -
преступник будет найден сегодня же".
Давлетбаев настроен скептически. Не отрывая прищуренных глаз от дороги,
он рассуждает вслух:
- Следы, конечно, отчетливые, хорошо видны, можно и рысью ехать - не
потеряешь. Но где гарантия, что это именно те следы, которые нам нужны? Кто
видел, что на телеге ехал убийца? Может, проезжал какой-нибудь колхозник еще
до убийства. Тогда что?
Те же сомнения не покидали и Петрова, но чтобы успокоить спутника, а
заодно и себя, он сказал:
- Скорее всего, на подводе проехал убийца. Вы же слышали мнение врача.
Он считает, что преступление было совершено около шести утра. Дождь шел
ночью и перестал к утру. Судя по следам, подвода проехала после дождя.
Видите, донышки следов сухие. Одежда на трупе намокла только снизу, потому
что его волокли по мокрой земле. Наверное, у убитого было пальто или плащ,
так как его ботинки и концы брюк намочены, а вся одежда выше - сухая. Будем
рассуждать дальше. Скомканная бумага, которая валялась у пенька, тоже сухая.
Видимо, в нее были завернуты продукты, хранившиеся в чем-то, не пропускающем
влаги. Получается, что время убийства и проезда подводы совпадают. Местность
же здесь пустынная, движения на дороге почти нет. Только что за сеном да за
дровами! За время, пока мы находимся здесь, ведь ни один человек не проехал
и не прошел.
Всадники продолжали двигаться рысью. Но что это? Появился след второй
телеги. Он пролегал с целины и выворачивал на дорогу. А может быть,
наоборот, свернул на целину подводчик, которого они преследовали?
- Все в порядке, - успокоился Давлетбаев. - Смотрите на следы копыт -
лошадь тянула телегу на дорогу!
Петров заметил, что расстояние между копытами второй лошади больше,
зацепная передняя часть подков глубоко врезается в грунт.
"Мангыбай решил бы, - подумал следователь, - что лошадь шла размашистой
рысью. Мангыбай к тому же сказал бы, что в телеге не было большого груза.
Разве хороший хозяин погонит лошадь, если воз тяжелый? Наверное, лежало в
телеге немного сена. Иначе откуда бы на дороге появились сухие былинки".
Между тем кончился лесной массив, и проселок запетлял среди небольших
холмов. Слева, на пригорке, показались избы и садики Дубровского. Дорога
здесь разделилась. Одна ее ветвь сворачивала к Дубровскому. По ней ездили
только вчера до дождя, так как колея и лошадиные следы расплылись в лужах.
Оба подводчика миновали поворот и поехали в сторону Песчаного.
- Неплохо! - обрадовался Петров.
Но вот еще одна вынужденная остановка. Петрову показалось, что не
вторая колея покрывает первую, а наоборот. Если это так, то подвода,
выехавшая с целины, обогнала первую. Пришлось возвращаться и искать место
обгона. Вот оно! Судя по следам, вторая подвода повернула влево, некоторое
время ехала по обочине и вновь свернула на дорогу.
- Считайте, что мы заполучили первого свидетеля, - удовлетворенно
заметил Петров, - второй подводчик торопился, обогнал и, безусловно, видел
того, который нас интересует.
Петров и Давлетбаев меньше всего предполагали, что встреча с очевидцем
состоится буквально через несколько минут. Нашли они его у полевого стана
трактористов, что располагался недалеко от дороги. Подводчиком оказался
колхозный кладовщик. Узнав, в чем дело, он со сдержанным любопытством
оглядел спешившихся всадников.
- Ну и молодцы! Действительно, уголовный розыск! Ничего не скажу,
выследили правильно. Действительно, от стогов я выехал на дорогу. Кого
обгонял? Подводу. Ехал на ней этот, как его, Бобруйский. Фамилия у него
какая-то другая, а Бобруйский - прозвище. Он все выхваляется: "Вот у нас в
Бобруйске". Ну и прозвали. Живет где? А где ему еще жить, как не у себя
дома, где-то на выселках у Песчаного. У него семья, вроде, есть, ну там
жена, ребятишки, живность, значит, куры, свиньи и все такое. Вроде бы в
колхозе работает. Звонарь отменный! Пустой, словом, человек, пустобрех!
На вопрос, как вел себя Бобруйский, когда он его обогнал, кладовщик
ответил:
- А никак не вел. Пока его нагонял, он все оглядывался, зыркал по
сторонам. Объезжать стал, поздоровались. Одно мне чудным показалось. Сидел
он, прикрывшись сеном, вроде, в одних подштанниках. Что за блажь пришла
такая!
Смеркалось, когда Давлетбаев и Петров подъехали к околице Песчаного.
Еще издали Василий Иванович заметил человека, сидящего под деревом, что
росло метрах в ста от села. Когда поравнялись с деревом, с корневища
поднялся участковый Самарцев.
- Я сюда быстро на попутной машине добрался и уже часа два вас
поджидаю, - говорил он, - решил на въезде встретить. Придется действовать с
ходу. Топор, похоже, принадлежит бригадиру плотников Федорову, по
деревенской кличке Бобруйский. Он часа четыре назад приехал со станции и,
представьте, непременно должен был проезжать мимо того пенька, где совершено
убийство. Одна старуха видела, как Федоров, не заезжая в село, свернул на
речку и там что-то полоскал. Я думаю, окровавленную одежду отстирывал в
холодной воде. Видно, опытный, знает, как кровь снимать. Сейчас Федоров
сидит в правлении колхоза на совещании бригадиров.
- Спасибо большое, Сергей Федорович. Можно сказать, собрали максимум
информации, - поблагодарил Петров участкового.
- Только вот одно меня смущает, Василий Иванович, - продолжал Самарцев,
- мотив. При осмотре картина рисовалась такая, что вроде убийца позарился на
вещички или на деньги. Навряд ли Федорову нужно было барахло. Хорошо живет.
Дом - полная чаша, заработок отличный. Свиней и птиц для базара
откармливает. Сомнительно, чтобы он позарился на какую-нибудь мелочь.
- Аргументы, конечно, убедительные, но посмотрим...
Встреча с Федоровым состоялась у крыльца колхозного правления.
Бригадиры расходились по домам. Федоров с крыльца заметил участкового
уполномоченного и двух в штатском. Ощутил холодок в груди, однако заставил
себя успокоиться и даже развязно крикнул:
- Здорово, участковый! Чтой-то зачастил?
- О тебе соскучился, - в тон ему ответил участковый. - Поди-ка сюда,
дай семечек, стыдно одному щелкать!
Наделяя семечками новых знакомых, Федоров начал успокаиваться. Самарцев
оглядел Федорова с ног до головы.
- Сразу видно, что бригадир плотников хорошо зарабатывает. Несколько
раз в день штаны меняет. Приехал со станции в одних, а теперь гуляет в
других.
Петров и Давлетбаев не принимали участия в разговоре и наблюдали за
Федоровым. От них не укрылся испуг, мелькнувший в его глазах. Но только на
миг, а затем рот Федорова растянулся в улыбке.
- А што нам, столярам, деньги есть и штаны меням! - сострил он.
- Идите быстро домой! - неожиданно произнес Давлетбаев тоном приказа,
при этом пристально глядя на Федорова. - Быстро домой! Я занес вам топорик,
который вы забросили в кусты.
На этот раз Федоров растерялся. Из руки просыпалось несколько семечек.
Он круто повернулся в сторону молчавшего Петрова, который полусогнутую руку
держал в кармане.
Во взгляде Федорова следователь уловил то, что заставило его
действовать решительно.
- Спокойно, Федоров. Не шевелиться!
Давлетбаев привычно ощупал пиджак и брюки Федорова, проверил карманы,
голенища сапог, рукава.
Федоров резко оглянулся. Но там, сзади у забора, группой стояли
бригадиры, настороженно следившие за всем происходящим. Ситуация для побега
неподходящая. Этот чернявый, наверное, сразу же подстрелит.
Из правления вышел председатель. Петров отвел его в сторону и, в двух
словах объяснив суть дела, попросил успокоить народ.
После разговора с председателем Петров приказал Федорову:
- Ведите к себе домой!
...Обыск в доме Федорова закончен. Изъяты еще не просохшие брюки,
рубашка, усыпанная бурыми точками. Найдены завернутые в тряпку документы на
имя Тарасенко, неделю тому назад освобожденного из колонии. На огороде, в
ботве, нашли мешок с нехитрыми мужскими пожитками.
Перед концом обыска Петрову пришлось отлучиться в правление колхоза.
Его срочно вызывали к телефону из Дубровского.
Голос Гарбузенко был слышен очень плохо. Казалось, что говорит он из
далекого Владивостока, а не из соседнего Дубровского, до которого всего два
десятка километров. С трудом Петров понял, что к одному из колхозников
должен был на днях приехать двоюродный брат, освободившийся из заключения.
- За что он был осужден? - надрывался Петров, кляня на чем свет стоит
связистов. Он долго не мог разобрать слов Гарбузенко, заглушавшихся треском.
Кое-как выяснил, что Тарасенко сидел за растрату.
"Молодец Гарбузенко, - подумал Петров, вытирая со лба пот. - Все
сделал, как надо, и довольно быстро".
Оформив результаты обыска и задержания, Петров приступил к допросу
Федорова.
Допрос оказался трудным. Федоров трусил, но пытался скрыть это под
маской наглой развязности. Он лгал и тут же отказывался от придуманного
варианта, городил всякую чушь. Следователь был невозмутим, знал, что через
несколько дней у него в руках будут результаты экспертиз, и такие
доказательства, которые заставят Федорова подумать, не лучше ли во всем
сознаться.
Задавая вопросы и выслушивая ответы, Петров в то же время изучал
Федорова, стремился проникнуть в его психологию. Федоров неуравновешен,
чувствуется, что нервы его напряжены до предела. А что, если рискнуть на
лобовой вопрос? Язык его может сболтнуть правду раньше, чем сработают
сдерживающие центры.
Подумав немного, следователь решил вначале отвлечь внимание Федорова, а
затем задать вопрос об убийстве в такой форме, что он автоматически ответит
на него.
- Ну хорошо, - сказал Петров. - Оставим события сегодняшнего дня. Вы
знаете, я не очень уверен, что вы именно Федоров, и поэтому прошу вас
сказать мне, кто вы на самом деле?
Федоров сразу же клюнул, решив, что с убийством в лесу следователь брал
его на пушку.
- Вот что, начальник, я пойду в открытую. Я сам собирался пойти к
участковому и все выложить. Ведь я фактически давно "завязал". Только боялся
нести повинную. А теперь вижу - время. Слушайте и пишите. Все скажу. Я вор,
так и запишите. Судился. Сидел. Два с половиной года назад освободился.
Рассказ Федорова о событиях, последовавших за освобождением, выглядел
правдоподобно и, как следствие убедилось позже, был правдивым по существу.
Иначе не могло и быть. Опытный и не глупый рецидивист сделал слишком крупную
ставку. Он знал, что его показания будут тщательно проверены и говорил
только то, что имело место в действительности.
За четыре года до тех событий, о которых сейчас ведется рассказ,
Федоров был осужден на пять лет за грабеж. В колонии он делал вид, что
работает "на всю катушку", и его показатели значительно перекрывали норму.
(Федоров при этом утаил от Петрова, что показатели были в значительной мере
дутыми, так как запуганный преступником учетчик приписывал ему лишние
кубометры вынутой из котлована земли, обсчитывая других заключенных). В
конечном счете, используя недостатки старого законодательства и
исправительного режима, рецидивисту удалось досрочно "выскочить" из колонии.
Но Федорова, хорошо известного службам уголовного розыска по крайней мере
трех областей Казахстана, не устраивала жизнь под контролем. С запада
республики он перебрался на север, обеспечив себя новым паспортом.
- Я хочу, гражданин следователь, чтобы вы мне до конца поверили. Можете
меня судить за пользование подложными документами. Я не Федоров, -
воскликнул он с дрожью в голосе, и Петров, терпеливо слушавший показания,
отметил, что сидящий перед ним не лишен сценических данных.
- Я не Федоров Георгий Семенович, а Стукало Василий Никифорович. Под
этой фамилией я на учете в милиции состою. Запросите, и вам пришлют все мои
"хвосты" и карточки в фас и профиль.
- С какой же целью вы, человек, законно освободившийся из колонии,
превратились в Федорова и почему именно обосновались в Песчаном?
- Решил оторваться от милиции и от своего прошлого, начать новую жизнь!
- Ничего себе, новая жизнь с подложным паспортом!
- Правильно, гражданин начальник. В этом я виноватый, но вы цель мою
благородную должны иметь в виду!
- Ну, хорошо, продолжайте.
И Стукало продолжал рассказывать. С паспортом на имя Федорова он явился
в пункт набора рабочей силы одного из западно-казахстанских городов. Здесь
ему определенно повезло. Оформлявший его работник либо не заметил, что
фотокарточка на паспорте не очень сходится с оригиналом, либо сделал вид,
что не заметил. Пункт не выполнял плана. Людей не хватало. Стукало,
научившийся в колонии орудовать топором, пришелся весьма кстати и
моментально получил путевку и проездные деньги в район, куда входило и село
Песчаное.
Дальше жизнь Стукало сложилась как по-писаному. Приезжает в колхоз
добрый молодец с острым топором за поясом. Возводят его за удаль и рвение к
труду в бригадиры плотников. Потом встречает добрый молодец вдовушку с
пятистенным домом, садиком, коровой, курами и гусями. Играют свадьбу с
тройками и гармонями, и начинают молодые жить-поживать да добра наживать.
Не поведал Стукало следователю лишь о том, что завел он в райцентре
сберегательную книжку. Собирался он зимой опять начать новую жизнь на новом
месте, прихватив, конечно, все деньги и добро как свое, так и жены.
А сейчас он сидел перед следователем и расхваливал сам себя.
- Вы поинтересуйтесь в правлении, как я работаю. Меня в районе на Доску
почета вывешивали! Я одних премий и ценных подарков восемь получил!
Неожиданно, вне всякой связи с болтовней Стукало, как бы невзначай,
безразличным тоном Петров спросил:
- Как же так, вы - мастер топора, а рубили Тарасенко три раза. Неужели
не смогли свалить с одного удара?
- Так он еще был живой! - ответил Стукало и тут же оцепенел. Бледность
покрыла его лицо, руки упали с колен и повисли. С ужасом смотрел убийца на
следователя, который так просто вырвал у него страшное признание.
На этом можно бы и закончить рассказ. Но читателю, конечно, хочется
знать, что побудило Стукало совершить убийство. Это станет ясным из
приведенной выдержки заключительного обвинения:
"...Проезжая 18 июля с.г. по дороге, связывающей село Песчаное с
железнодорожной станцией, Стукало, он же - Горбатов, он же - Кондратенко, он
же - Федоров, он же - Бобруйский, встретил в районе Дубровского леса
Тарасенко В.Д., вместе с которым отбывал наказание в колонии. В момент
встречи Тарасенко завтракал, расположившись на пеньке около дороги.
Поскольку обвиняемый жил под чужой фамилией и пользовался фиктивным
паспортом, у него возникло опасение, что Тарасенко может его разоблачить. В
связи с этим обвиняемый решил убить Тарасенко. Во исполнение возникшего
преступного умысла Стукало неожиданно для потерпевшего нанес ему три удара
топором в область черепа.
Совершив убийство, Стукало забросал лужу крови землей, труп
потерпевшего оттащил за ноги в лес на поляну и замаскировал валежником.
После этого обвиняемый завладел вещами и документами убитого Тарасенко
и поехал к месту своего жительства - в село Песчаное, где и был задержан".
Январская ночь была очень холодной. Тридцатиградусный мороз добирался
до старых костей сторожа Александра Прокофьевича Решетова даже сквозь добрый
бараний тулуп и ватник.
Магазин стоял на площади; поодаль от жилых домов, и ветер здесь
свирепствовал вовсю.
"Нашли, где магазин ставить", - со злостью подумал Решетов, приплясывая
на скрипучем снегу. Не выдерживая пронизывающего ветра, он время от времени
заходит за здание, чтобы постоять в относительном затишье. За главную дверь
магазина сторож не боялся, так как в будке у крыльца дремал седой от инея
пес.
Походив, Решетов привалился к штабелю пустых ящиков и посмотрел на два
ярких пятна по ту сторону площади. Свет излучают окна в доме Ивана
Николаевича - директора раймага.
"Чтой-то долго засиделись сегодня Иван Николаевич с супружницей. Поди,
гости у них, коньячок пьют..." - с завистью подумал сторож. Под языком у
него скопилась слюна, а перед глазами - вот она, рюмка с золотистой влагой,
душистой, обжигающей горло и веселящей душу.
Сторож не ошибся. Свет так поздно горел в директорской квартире не
случайно. Стол в большой комнате накрыт модной клетчатой скатертью. На столе
разнообразная закуска и почти пустая уже бутылка грузинского коньяка.
Только вряд ли то, что происходило в комнате, можно было назвать
приемом гостей. По выражению лиц директора магазина, его рослой супруги и
заместителя директора Фазыла Шакировича Сунгатуллина трудно было
представить, что собрались они только для того, чтобы приятно провести
вечер. Поводов для веселья у Протопоповых и Сунгатуллина не было никаких.
Приближалась годовая ревизия...
Два вечера директор и его заместитель занимались в магазине самоучетом,
просмотрели приходные и расходные документы, кассовую книгу, ведомости,
вспомнили все свои махинации, сопоставили документальные данные с товаром,
пересчитанным продавцами, и пришли к грустному выводу: не хватает около
четырех тысяч рублей.
Кажется, таскали товары из магазина небольшими партиями и из кассы
крупных сумм не брали, а вот поди ж ты, сколько набежало! Если продавец
Сафаров вернет 1800 рублей, то дело несколько улучшится. Но что-то долго не
возвращается он из Свердловска, куда очередным рейсом повез сбывать
дефицитные товары. А вдруг его там "сгребли"!
Не подумайте, однако, что Протопопов и Сунгатуллин впали в панику. Нет,
конечно. Они - опытные коммерческие "жучки" - деловито ищут выход, перебирая
разные варианты, вспоминают случаи из практики своей и таких же махинаторов,
как они...
Обо всем этом сторож, естественно, не подозревал. Да и вообще дела
начальства его не волновали. Но зато очень беспокоило известие, полученное
сегодня от дочери Клавдии, которая живет в соседнем селе. Записку привез ее
сосед. Клавдия уведомила, что любимая дедова внучка Катюша заболела
воспалением легких, и сельская фельдшерица мучает ее уколами. Вспомнив о
записке, Алексей Прокофьевич помрачнел, расстроился и решил утром
отпроситься у Протопопова на сутки, чтобы съездить к больной внучке. Одну
ночь у магазина может подежурить и старуха.
В успехе своей затеи Решетов был далеко не уверен. Строгий с
подчиненными, директор вполне мог и не отпустить. Если бы старик мог читать
чужие мысли на расстоянии, то он не стал бы терзать себя сомнениями. Именно
в этот момент Протопопов и Сунгатуллин ломали голову над тем, куда бы завтра
вечером сплавить Алексея Прокофьевича с тем, чтобы оставить магазин без
охраны. Решение, к которому они пришли, требовало отсутствия сторожа, а для
этого надо было найти благовидный предлог.
Собеседники пили коньяк маленькими серебряными рюмочками. Приобрела их
Протопопова в ювелирном магазине областного города после того, как у них
побывал в гостях ответственный торговый работник республиканского масштаба.
Этот товарищ ездил в служебную командировку за границу и рассказывал о
тамошнем застольном этикете, о сервировке стола и прочих деталях
заграничного быта.
Покупки жены всегда портили Протопопову настроение, так как существенно
влияли на вклады в сберкассу или, хуже того, на суммы магазинной выручки,
сдаваемой инкассатору банка. Он вздыхал, но помалкивал, так как, в конечном
счете, и ему импонировало то, что в его квартире всегда все было модным на
зависть жителям райцентра.
- Положение наше с тобой, Иван Николаевич, действительно почти
безвыходное. Если ревизия нагрянет в течение ближайших двух недель - давай
заранее сушить сухари, - меланхолично сказал Сунгатуллин, опрокидывая
очередную рюмку.
- Неужто, Фазыл, выхода не найдем? - с тревогой спросил Протопопов,
веривший в изворотливость зама.
Сунгатуллин глубокомысленно замолчал и не открывал рта до тех пор, пока
Протопопова не отлучилась в кладовку за каким-то разносолом.
- Выйти из положения, конечно, можно, только человек подходящий нужен.
Мы ему создаем условия, а он ломает замок в универмаге, входит в торговый
зал, устраивает там кавардак и уходит. Утром мы поднимаем хай, приезжают
милиция, следователь, прокурор. Потом недостачу списываем на воров. С
запасом, конечно! У нас с тобой не хватает четырех тысяч, а мы спишем шесть.
Для резерва на будущее. И пусть милиция ищет воров днем с огнем...
- Получается у тебя, Фазыл, все гладко, как по нотам. А где же
человека-то найдем? Легко сказать - подыщи! Я его подыщу, сговорюсь, а он
сбегает в ОБХСС и продаст нас.
- И то правда, - согласился Сунгатуллин, - придется обходиться без
наймитов. Сами сделаем! Тем более, что в своей торговой практике я имел уже
нечто подобное. Ладно. Мне пора домой, а то Фатима опять веником влепит.
Договоримся завтра. Все будет в ажуре, только давай думать, как на сутки
сторожа сплавить.
...Трудно сказать, кто больше был обрадован, сторож или Протопопов,
когда утром в конторе магазина зашел разговор о поездке к больной внучке.
Алексей Прокофьевич был ошеломлен отношением директора к его робко
выраженной просьбе. Протопопов не только согласился немедленно отпустить
старика, но и разрешил съездить на магазинной подводе. Мало того, он сбегал
в отдел детских товаров и принес куклу.
- Вот, подари девочке от всех нас. Пусть играет и выздоравливает.
Сунгатуллин вел себя хитрей. Он знал, о чем идет разговор в конторе, но
ни разу туда не зашел и впоследствии долго отрицал, что магазин был оставлен
без охраны при его участии.
Продавцы раймага и покупатели видели, как обрадованный старик запрягал
лошадь и вскоре уехал. Чуткость директора расценивалась как событие
необычайное, ибо с подчиненными он обращался без сентиментальностей.
Не укрылось от людей и другое, а именно: некая возбужденность
руководителей магазина. В течение дня Протопопов и Сунгатуллин несколько раз
уединялись и оживленно перешептывались.
В конце дня Сунгатуллин принес в магазин какую-то тяжелую палку,
завернутую в бумагу. Палка по весу и виду напоминала небольшой лом.
Всем этим фактам тогда никто не придал никакого значения.
Закрывали магазин, как обычно, в шесть часов вечера. Кроме Протопопова
и Сунгатуллина присутствовала уборщица. Поскрипывая валенками и бурками,
продавцы разбрелись по домам.
Протопопов запер замок, надел чехол, щелкнул пломбиром.
- Буду ночью выходить, поглядывать, - сказал он и, простившись с
уборщицей, в сопровождении Сунгатуллина зашагал к дому.
Около девяти часов вечера директор и зам вышли из калитки. Вначале они
отправились к клубу. Купили билеты на последний сеанс, но в кино не зашли.
Завернув за угол, постоянно оглядываясь, они переулками пошли к площади.
Обстановка складывалась благоприятно. На площади - ни души. У магазина
жулики долго озирались. Затем медленно, навстречу друг другу обошли его,
заглядывая во все закоулки, и остановились у штабеля пустых ящиков. Штабель
был сложен пирамидой у стены магазина, и ее вершина достигала не очень
крутой крыши. На выступах ящиков толстым слоем лежал снег. Шапкой покрывал
снег и крышу. Чернело лишь слуховое окно.
- Ты, Иван Николаевич, стой пока здесь, а я проложу следы до слухового
окна, вроде как воры проникли через чердак.
Сунгатуллин стал карабкаться по ящикам. Через минуту его фигура
зачернела на крыше. Потоптавшись у слухового окна, Сунгатуллин стал пятиться
задом...
- Пусть думают, что воров было двое. Я собирался пролезть на чердак, но
отверстие маленькое, да и пачкаться не хочется. Пошли в магазин, сломаем люк
на чердаке, и все будет в порядке.
В ночной тишине щелчок ключа в огромном замке показался револьверным
выстрелом. Протопопов и Сунгатуллин присели и стали оглядываться. Однако
кругом было тихо и спокойно.
Обругав слишком скрипучую дверь, директор и зам проскользнули в тамбур.
- Ну, теперь мосты сожжены, - прошептал Сунгатуллин, - если кто-нибудь
заметит, что на магазине нет замка, и нас здесь застукают, то считай - труба
с барабаном. Впрочем, риск - благородное дело!
- Значит так, - соображал вслух Протопопов, - на ящиках и на крыше ты
следы сделал. Теперь займемся чердаком...
Из тамбура был ход на чердак через люк в потолке, закрывавшийся на
замок снизу.
Под люк поставили стремянку, Сунгатуллин поднялся на верхнюю ступеньку,
дотянулся до замка, открыл его, откинул крышку и выбрался на чердак.
Протопопов в это время поддерживал стремянку и светил фонариком.
Затем соучастники поменялись ролями. Из люка сверху светил Сунгатуллин,
а Протопопов, кряхтя и ругаясь, пополз по стремянке, волоча лом. Подал его
Сунгатуллину, принял на себя крышку люка, навесил замок и спустился на пол.
Прислушался.
- Начинаю! - донеслось до него через люк.
Лом с легким треском стал вгрызаться в дерево. Крышка люка задрожала,
задергался замок. Еще несколько усилий - накладка лопнула, и люк взломан.
Протопопов и Сунгатуллин действовали точно так, как на их месте