Страница:
начальника.
Говорил Калашников неторопливо, короткими фразами командира. Это был
человек, прошедший сквозь огонь первой мировой и гражданской войн, сквозь
бесчисленные бои с махновцами, антоновцами, анненковцами и прочей нечистью.
...Отец братьев Кенжетаевых был до революции крупным баем и чиновником.
Он умел властвовать и ладить с уездным начальством. Через Кенжетая царские
чиновники влияли на "иногородцев". Сохранил свою силу Кенжетай и тогда,
когда на севере и за морем гремела гражданская война, а Прикаспий был тылом
белоказачьей армии. Старый бай умело лавировал между белоказаками,
полуфеодалами и алаш-ордынцами. Когда стало ясно, что победит Красная Армия,
хитрый Кенжетай сформировал из родичей отряд, получил винтовки и ездил по
степи. Потом в течение ряда лет он рекламировал себя как красного партизана
и даже сумел сына Кожгали, бывшего алаш-ордынского офицера, устроить
каким-то волостным начальником. Братья Кожгали - готовящийся в муллы Мукаш и
недоучившийся в гимназии Айдар, сидели в родовом ауле и вели осторожные
беседы со скотоводами о непрочности существующей власти.
Смирное поведение байских отпрысков кончилось, как только попытались
отобрать у Кенжетая скот за недоимки и укрытие от налогового обложения.
Кенжетай скоропостижно умер, а его сыновья, лишенные советов хитрого отца,
не смогли придумать ничего иного, как выкопать винтовки и обстрелять
представителей власти.
Спрятав где-то часть скота, Кожгали, Мукаш и Айдар создали кочующую
банду, в которой находили пристанище байские сынки и разные деклассированные
элементы.
Не раз за ними гонялись отряды милиции, но братьям всякий раз удавалось
ускользнуть. Однажды добротряд под командой опытного чекиста загнал банду в
пески и навязал ей бой. Половина бандитов была уничтожена, в том числе и
Кожгали. Через несколько дней уполномоченный ОГПУ выследил и убил в
завязавшейся перестрелке среднего брата. Младшему удалось скрыться, и о нем
долго не было никаких вестей. И вот теперь он снова объявился.
- Айдар Кенжетаев - последний из братьев, но не последний среди
бандитских элементов. Он имеет опыт борьбы с нами, хитер и очень опасен.
Перешел на нелегальное положение. На него работает кое-кто из родичей и
единомышленников. Кенжетаеву легче следить за нами, чем нам за ним. Посылка
в пески отрядов ничего не давала и не даст. Степные слухи всегда опережают
отряды. Взять Кенжетаева можно, только если поехать за ним в одиночку. Один
на один! С проводником, не более. Кенжетаев нужен нам живой, так как он
много знает. Взять его и доставить в оперсектор поручаю вам. Ничего, что вы
молоды. Я мог бы послать старых чекистов, но их слишком хорошо знают в
округе. Надеюсь на вас и уверен, что справитесь. Отправляйтесь в Камыс-Калу,
установите тесный контакт с местными работниками уголовного розыска,
используйте их возможности. Словом, обосновывайтесь там, ведите разведку и
терпеливо ждите, а когда наступит момент, действуйте мужественно и
решительно!
Петров отлично представлял себе и сложность задачи, и опасность
операции, которую придется проводить одному, в глубине пустыни. Однако
начальника он слушал внешне невозмутимо.
- Все ясно, товарищ начальник! - сказал он, когда инструктаж окончился
и были уточнены детали. - Я могу идти?
- Да, а когда все подготовите - зайдите.
...Не одну неделю провел Петров в Камыс-Кале, саманные постройки
которой затерялись в степи между барханами и морем. Еще недавно это был
небольшой поселок, взявший свое начало от караван-сарая на верблюжьем пути
из Приуралья в Астрахань. Теперь поселок возвели в ранг районного центра,
сюда приехало много новых людей. Воздвигнуто из саманного кирпича несколько
длинных одноэтажных зданий, поставлена перед ними коновязь. Начали работать
районные организации. Улицы стали оживленнее, засновали верховые, а порой,
пугая собак и верблюдов, пылили "язики" и "фордики" с номерами окружного
центра. Петров не носил форму, и его принимали за работника райисполкома.
Совместно с начальником раймилиции он действовал неторопливо и расчетливо,
расставляя сети Кенжетаеву.
Особенно активно помогал Петрову работник уголовного розыска, бывший
скотовод Батыр Неталиев, высокий мужчина с монгольскими усами, слывший
хорошим стрелком и охотником-следопытом. Несколько лет тому назад он был
бойцом того самого добротряда, который рассеял банду Кожгали Кенжетаева и
убил главаря.
Детство Батыра прошло в песках. С отцом, всю жизнь сторожившим байских
овец, он исходил барханы вдоль и поперек.
Несколько раз уезжал Неталиев из Камыс-Калы в пески. У своих
добровольных помощников он выяснял, что слышно о Кенжетаеве. Встречался он и
со своим братом Еркешем, служившим объездчиком лесных посадок в глубине
песков. Именно Еркешу удалось вскоре узнать у одного барханного охотника,
где решил зазимовать Кенжетаев и что он держит облюбованное место в тайне
даже от многих родственников.
Темной ночью пробрался Еркеш в урочище Тога и лично убедился в том, что
старик капканщик сказал правду. В окне много лет пустовавшей зимовки желтел
огонек, а ветер доносил кизячный дым.
Место для зимовки Кенжетаев выбрал со знанием дела. Чтобы добраться до
Тоги от края барханов, надо ехать около трех суток по сыпучим пескам. Само
урочище представляло собой нечто вроде большой глиняной поляны среди песков,
в центре которой возвышался бугор с пологими скатами. На вершине бугра -
землянка и рядом с ней - высокий загон для скота из саманных кирпичей. От
окружавших бугор барханов до зимовки метров триста, на все четыре стороны
просматриваемого, а следовательно, и простреливаемого пространства.
Если к этому добавить, что поблизости нет других зимовок и что только
волчий вой нарушает тишину песков, можно представить, в каких условиях
Петрову предстояло действовать.
От того же охотника Еркеш узнал и передал брату еще ряд новостей. Кроме
своей жены, Кенжетаев поселил в зимовке жен убитых братьев с кучей
ребятишек. Это было первой новостью, сулившей осложнения, если придется
вести бой. Известен случай, когда бандит Кумыскирей, окруженный днем в своей
зимовке, заставил жену и детей стоять у окошек и тем самым лишил опергруппу
возможности вести обстрел своего логова. И еще одна новость не обещала
ничего хорошего: Кенжетаев держал в загоне двух жеребцов, один из которых
всегда был под седлом и взнуздан.
Все эти невеселые известия Неталиев рассказал, отогреваясь в комнате
Петрова после изнурительной поездки к Еркешу.
Зима набирала силу. На землю уже плотно лег снег, и первые ноябрьские
морозы пробирали до костей. Петров подумал и решил - пора! Сборы не заняли
много времени. Все, собственно, было подготовлено, давно учтено, продумано.
Из поселка выехали глухой ночью, провожаемые лаем замерзших псов. На
Петрове - синяя поддевка на бараньем меху, лисий малахай, меховые штаны,
валенки. Под поддевкой - маузер, традиционное оружие чекистов. В карманах -
по нагану, в полевой сумке - санитарный набор (на всякий случай) и
граната-"черепашка". Неталиев - тоже в штатском, но и у него из-под
полушубка выпирает кобура крупнокалиберного револьвера.
По документам Петров и Неталиев - уполномоченные райисполкома, которых
в те времена разъезжало по зимовкам немало.
Вторые сутки свистит в степи буран. Бесчисленные белые нити пронизывают
воздух. Снежная вата обволакивает гривы и крупы лошадей, собирается в
сугробы на шапках, воротниках. Как только достигли барханов, буран потерял
силу, стало теплей. Впереди двухсуточный путь до логова Кенжетаева. Задача
заключалась в том, чтобы проехать его, минуя разбросанные по пескам зимовки,
избежать встреч с людьми. Вот здесь-то и проявился следопытский талант
Неталиева.
Петрову все гребни барханов и впадины между ними казались одинаковыми.
Но Неталиев был на этот счет совсем другого мнения. Каждая складка
затвердевших сопок имела для него свои индивидуальные приметы. Двадцать лет
назад он пас овец у этого бугра с мазаром на вершине. Вот он - мазар,
осевший, обвалившийся с одной стороны, почти засыпанный песком. От мазара
направо должна быть большая плешина с такырами. Вот она - плешина, правда
уже на три четверти засыпанная барханом. Мынтюбинские пески древние, многие
сопки покрылись коркой дерна и начинают как бы окаменевать. Люди помогают
природе, засаживая барханы неприхотливыми деревцами и цепкой, живучей
травой. Но и там, где пески в движении, Неталиев едет уверенно: он
улавливает закономерности изменяющегося рельефа, безошибочно угадывая, где
тогда была сопка и во что она превратилась сейчас.
Даже заброшенные тропы рассказывают Неталиеву о многом. Вот здесь
когда-то скот шел на водопой, значит, недалеко колодцы. По этой дорожке
недавно возили сено, о чем свидетельствуют кое-где оброненные пучки
скошенных былинок. Значит, где-то левее должна быть зимовка. Недаром на
песчаных откосах видны волчьи следы.
Ночевали в заброшенных зимовках, укрывавших путников от ледяного ветра.
Грелись у костров, для которых Неталиев в темноте ухитрялся собирать старый
помет и колючие ветви полукустарника. В общем Неталиев оправдал репутацию
следопыта. Ни разу ему не изменила память и не подвел глаз. В кромешной тьме
третьей ночи он точно вывел на пикет брата-объезчика...
...Петров вздрогнул от остервенелого лая собак, неожиданно выскочивших
из темноты и бросившихся под ноги лошадям. Мелькнул свет в открывшейся
двери. Сдержанны приветствия братьев. Через несколько минут Петров с
наслаждением, которого не испытывал никогда, растянулся на кошме в хорошо
натопленной комнате.
Под охраной объездчика и двух его сыновей-комсомольцев гости хорошо
выспались. День отсиживались на пикете. К счастью, посторонние посетители не
появлялись.
Во всех Деталях была уточнена обстановка.
Еркеш подробно рассказал о пути к зимовью Кенжетаева, об особенностях
расположения землянки, о подходах к ней.
Постепенно складывался план захвата бая-бандита, хотя Неталиев и Петров
по опыту знали, что он может быть только ориентировочным. Окончательно план
сложится на месте, в ходе операции.
Испытывал ли Петров страх перед предстоящим? В известной мере - да.
Бандит мог убить его или тяжело ранить, что в этих условиях равносильно
смерти. Сколько дней потребуется, чтобы вызвать и доставить сюда гурьевского
хирурга, наверняка не умеющего ездить верхом! Усилием воли Петров заставил
себя не думать о грозящей опасности.
- Василий Иванович, бери меня с собой на Айдара. Я тебе хорошо помогу!
Вместе в землянку вбежим.
С такой просьбой Еркеш обратился к Петрову в третий раз.
- Нет, Еркеш Неталиевич! Чего не могу, того не могу. Не имею права.
Вполне достаточно того, что вы нас доведете до Кенжетаева. Дальше - мы сами.
Вот когда обезвредим Кенжетаева, попрошу помочь в обыске и конвоировании.
Петров вышел из землянки взглянуть на лошадей и глотнуть свежего
воздуха. К нему подошли сыновья хозяина. Тщательно подбирая русские слова,
старший заговорил:
- Товарищ гэпыу! Мы - комсомол! Бери нас воевать. У нас ружье есть,
хорошо стреляем.
Просьба подростков растрогала Петрова. Он ласково обнял их и долго
объяснял на казахском языке, почему не может удовлетворить их просьбу. Парни
вежливо молчали, хмурились. Видно было, что чекист не убедил их.
Буран кончился, уползли за горизонт облака, похожие на плохо выделанную
кошму. Когда зимнее солнце наполовину опустилось за гребни барханов, из
ворот пикета выехало три всадника. А в сумерки в том же направлении
проследовало еще двое конных. Еркеш узнал бы в них своих сыновей. Парни,
несмотря на запрет, решили охранять отца, дядю и чекиста...
Каждый пройденный километр приближает решающий час. Петров спокоен.
Молча едут Неталиевы. Все трое знают, что сейчас главное - это выдержка и
точный расчет.
Небо очистилось. Искрятся бесчисленные звезды. Крепчает морозец. Кони
резво трусят, и Петров только в силу привычки постукивает каблуками по
тугому лошадиному животу. Жеребчик потряхивает лохматой головой и косится на
свою тень.
Как некстати выползла на небосвод желтая луна! Сейчас она - враг.
Наконец едущий впереди Еркеш поднял руку. Это был заранее условленный
сигнал. Прибыли!
Из тени, отбрасываемой крутым барханом, отчетливо виден бугор, залитый
лунным светом, и на нем две постройки.
- Я сделал большой крюк, - вполголоса говорит Еркеш, - и мы выехали
против ветра. Кенжетаевские собаки нас не учуят.
Действительно, ветер дул от зимовки в лицо. Там полнейшая тишина.
Собаки не лают. Никаких признаков движения. В окнах - чернота.
- Я вхожу в дом первым. Батыр за мной, - отдает на ходу приказ Петров.
- А вы, Еркеш, останьтесь здесь и присоединитесь к нам, когда Кенжетаев
будет безопасен.
Жжет лицо встречный ледяной ветер. Дробно стучат копыта по мерзлой
глине, чуть покрытой снегом. Стала горячей рукоятка маузера.
Вот и дверь землянки... Рывком осажен конь. Гулко стучит в груди
сердце, но нет дрожи в руках, нервы натянуты, обострен слух. Все подчинено
одной мысли - только быстрей!
Петров стремительно бежит к двери. Она жиденькая, из тонких досок. Удар
плечом, и дверь с треском распахивается. Темный, вроде траншеи, коридор.
Куда он ведет? Вспышка фонаря.
Вторая дверь. Долой ее! Вслед за рухнувшей дверью чекист влетает в
комнату.
Тихо. Почему-то запомнились две серебряные полоски, проложенные по полу
лунным светом, льющимся через два оконца.
Потом Петров не мог объяснить, как это получилось, но сквозь темень он
вдруг почувствовал, что Кенжетаев вон в том правом переднем углу, недалеко
от него, на полу.
Прижавшись к стене, готовый ко всему, Петров навел левой рукой фонарь в
угол.
В круглом пятне ярко вспыхнувшего света оказалась постель, разостланная
на полу. Заморгали испуганные глаза женщин, мелькнуло обнаженное тело. А вот
и мужское лицо. Широкие скулы, низкий морщинистый лоб, бритая голова, жидкие
монгольские усики.
"Он!" - удовлетворенно подумал Петров и позвал Неталиева.
Чекист держит фонарь так, чтобы Кенжетаев видел ствол направленного на
него маузера. Бандит не отрывает глаз от пистолета. Нижняя губа его
трясется. Явно боится, что с ним сделают то, что делал с беззащитными
людьми: пристрелят здесь же. В принципе он прав. Но закон есть закон!
- Не шевелиться! - командует Петров по-казахски.
Неталиев нагибается над Кенжетаевым, отбрасывает подушку и из-под кошмы
вытаскивает вначале наган, а затем обрез трехлинейной винтовки.
Между тем зажгли керосиновую лампу, и следователь приступил к обычным
формальностям.
Первая часть операции закончена. Сложены в полевую сумку постановления
об аресте и о производстве обыска, под которыми Кенжетаев расписался
арабской вязью. Он, видите ли, совершенно не знает русского языка!
Астраханская гимназия? Нет, он там никогда не учился. Это клевета. Всю жизнь
провел в песках и русскую речь слыхал редко. Петрову ясно, что применяется
старый прием, не Кенжетаевым выдуманный: притвориться непонимающим и
слушать, что говорят, обдумывать ответ, пока вопрос задается через
переводчика. Но в данном случае прием не достигает цели. Петров не нуждается
в переводчике.
Остается вторая, не менее ответственная часть операции. Надо доставить
Кенжетаева в Камыс-Калу. Где гарантия, что соучастники басмача не попытаются
его выручить?
Когда Кенжетаев вышел из дома и увидел, что кроме Неталиева и Петрова
никого нет, он зарычал от бессильной ярости.
- Я уходил от больших отрядов, а вы взяли меня одни? Почему я не убил
вас в доме, когда испугался? Я думал, с вами много солдат, они окружили дом!
О боже, боже, зачем ты помутил мой разум?
В это время к дому подъехал Еркеш. Он вел на поводу кенжетаевского
жеребца.
- Оседланный был. Наготове!
Через несколько минут от басмаческого гнезда в обратном направлении
двинулась необычная кавалькада. Впереди на трофейном коне трусил Батыр
Неталиев. Левой рукой он тянул за корду лошаденку, на которой трясся
Кенжетаев. За Кенжетаевым ехал Еркеш, тоже державший конец веревки, другим
концом которой Кенжетаев был опоясан, как кушаком. Петров хотел отменить
"страхованный" аркан, но братья Неталиевы, исполнительные во всем, здесь
оказали решительное сопротивление.
- Нельзя, товарищ начальник. Ты не знаешь Айдара. Прыгнет с лошади, на
бархан пойдет и - "до свидания, бабушка!" На лошади на высокий бархан не
поскачешь - песок!
Против таких доводов возразить было нечего.
Петров занял место четвертым и прикрыл группу.
Не проехали всадники и трехсот метров, как в предрассветной дымке,
прямо по ходу, замаячили всадники.
"Кажется, придется драться", - подумал Петров и закрепил маузер на
колодке-прикладе.
- Не беспокойтесь, - крикнул Еркеш, - я узнаю сыновей! Ах, негодники!
Не слушают отца и всегда поступают по-своему!
Еркеш сурово отчитал сыновей за непослушание, но его глаза говорили о
том, что он гордится парнями, которые со своими товарищами по комсомольской
ячейке организовали поддержку операции.
Слух о том, что поймали наконец Айдара, каким-то непонятным образом
опередил группу Петрова. К Василию Ивановичу подъезжали всадники и
спрашивали, не нужна ли какая помощь. На Кенжетаева смотрели с нескрываемой
ненавистью, и он ежился от этих взглядов.
Завтракали в зимовке старого скотовода.
Хозяин и его жена радушно угощали Петрова и Неталиевых, дали им лучшие
подушки, накрыли их новым сатиновым одеялом. Они несколько часов спокойно
поспали, спокойно потому, что Кенжетаева надежно охраняли комсомольцы.
К Кенжетаеву старик относился с холодной вежливостью - хотя и бандит,
но вроде бы гость.
Когда Петров и Неталиевы заснули, хозяин подошел к Кенжетаеву и стал
его рассматривать словно невиданного зверя.
Старик заметил, что Кенжетаев не спит, а притворяется. Чувствовалось,
что он сквозь ресницы настороженно следит за всем происходящим в зимовке.
- Не притворяйся, - сказал аксакал, - я вижу твою повадку. Из моего
дома не убежишь. Не дадим убежать! Много горя принес ты нам. Я счастлив, что
бог дал мне возможность плюнуть на тебя!
Кенжетаев затрясся от ярости. Он не привык, чтобы с ним так
разговаривали, и рванулся было к старику, но тут же щелкнул взведенный курок
одностволки часового, и бандит отвалился к стене.
Старик не проявил испуга и продолжал:
- Не только дети загубленных тобою людей, но и весь народ плюет в
сторону ваших предков. Будьте вы прокляты навечно!..
После краткого отдыха у гостеприимного аксакала снова двинулись в путь.
Петров, ехавший последним, заметил вскоре двух всадников, которые следовали
за ними на значительном расстоянии. Через некоторое время количество
верховых увеличилось. А перед вечером их набралось до двух десятков.
Василий Иванович заволновался. Как реагировать на этот непрошенный
эскорт, что за люди, что им надо?
Неталиевы тоже видели всадников, но совсем не проявляли беспокойства.
Кенжетаев же, наоборот, часто боязливо озирался. Наконец он обратился к
Петрову.
- Эти люди могут меня убить! Запретите им подъезжать. По закону вы
обязаны доставить меня в город живым!
- Теперь о законе вспомнил! - закричал Еркеш.
Петров успел перехватить руку Еркеша с толстой плетью, которой он
собирался огреть Кенжетаева.
В это время от группы верховых, ехавших сзади, отделился пожилой
мужчина, подъехал к Петрову и протянул ему для пожатия две руки.
- Здравствуй, батыр! Не бойся нас. Мы знаем, что суду нужны те, кто
пострадал от Кенжетаевых, и те, кто знает о их черных делах. Чтобы вы не
затруднялись собирать свидетелей, мы едем сами!
Вскоре показались огни Камыс-Калы.
полковник милиции
К тому времени, когда я окончил краевую школу среднего начсостава
милиции и уголовного розыска, большая часть казахского населения перешла на
оседлый образ жизни. В республике остался всего лишь один кочевой районный
центр - Сарысуйский, и именно в него я получил назначение на должность
начальника милиции. Прибыв по направлению из Алма-Аты в Акмолинск, я узнал,
что моего райцентра здесь нет, к зиме он откочевывает к реке Чу и зимует
где-то в урочище Шили.
- Придется тебе обратно ехать, - смеялся начальник акмолинской милиции.
- Как же так? - недоумевал я. - У меня вот требование на
железнодорожный проезд, оно выписано в краевом управлении милиции, вот
подпись начальника финансового отдела, вот гербовая печать... Неужели они
ничего не знали, направляя меня сюда? Как теперь быть?
- И я выпишу тебе такое требование, только ты подай мне рапорт для
отчета, - сказал начальник акмолинской милиции.
Делать нечего - пришлось мне с женой возвращаться в Алма-Ату, а оттуда
ехать в Аулие-Ату - так назывался тогда город Джамбул.
Здесь встретился я со своим знакомым Амиржаном Мусиным. Узнав о моих
приключениях, Амиржан долго смеялся, а потом сказал:
- Никакой милиции в зимнем Сарысуйском райцентре нет. Это я тебе точно
говорю, у нас в городе их потребсоюзовская база...
- Если нет милиции - создам, для этого меня назначили, - ответил я. -
Коммунизм мы еще не построили, поэтому без милиции нельзя. Бандиты,
басмачи...
- До урочища Шили двести пятьдесят-триста километров, добираться туда
можно только на лошадях. Морозы, метели... Не доехать тебе, пережди здесь.
Но я поехал, и дорога эта запомнилась мне надолго: жуткая стужа,
нестерпимый блеск снега, пар из ноздрей лошади, жена в розвальнях, укутанная
в тулуп...
Наконец приехали на место. Начались трудные для меня будни: организация
милиции, обучение людей, разбор текущих дел.
Через некоторое время пришлось делать доклад о проделанной работе на
заседании бюро райкома. Кто-то из членов бюро спросил:
- Когда лошадей в районе можно будет держать без ксен (железных пут)?
Я ответил:
- Наша задача заключается в том, чтобы ксен вообще не было. Мы добьемся
этого. Придет время, когда будут спрашивать: "А что такое - ксен?".
В марте, когда потеплело, запахло весной и снег с южной стороны у юрт
потемнел и начал оседать, в урочище Шили прибыл отряд под командованием
Алымова. Тогда я впервые услышал имя Итемгена.
- ...Бывший конокрад, - рассказывал Алымов. - Правда, банда у него
почти разбежалась, но оставшиеся - отъявленные головорезы и верные ему люди.
От таких пощады не жди...
На следующий день, ранним утром, едва солнце посеребрило верхушки юрт,
отряд Алымова ушел в Голодную степь преследовать банду. И как в воду канул -
вестей о нем не было долго. А вот банда Итемгена нет-нет да и давала о себе
знать.
В апреле районный центр откочевал на летнюю стоянку - в урочище
Тугускен на реке Сары-су. При переходе через Устюрт мы неожиданно
встретились с отрядом Алымова. Лица бойцов потемнели от морозов и весенних
ветров, потрепалась одежда, потускнели от напряжения и нечеловеческой
усталости глаза.
- Взяли несколько пленных... и все. А сама банда ушла. Больше гнаться
невозможно, устали люди, устали кони. Да, может, и толку нет, - сидя в юрте
у огня, С пиалой чая в руках говорил Алымов. - Поймали они нашего
разведчика, избили страшно, с ним Итемген записку прислал. Вот...
Я взял помятый клочок бумаги, увидел неровные, большие арабские буквы,
написанные справа налево: "Больше за нами не гонитесь. Мы живыми не
дадимся".
Немного отдохнув, отряд ушел.
На новой стоянке отвели для милиции одно из нескольких саманных зданий.
Работы у меня не убавлялось. Срочных, неотложных дел становилось все больше.
Часто приходилось задерживаться на службе до поздней ночи, а иногда и до
самого утра. Вот и сейчас - время уже далеко за полночь, а я сижу за столом,
заваленным бумагами.
Над аулом висит глухая летняя тишина, не нарушаемая даже собачьим лаем.
У меня в комнате она кажется еще ощутимее. Жарко даже ночью. Я расстегнул
верхнюю пуговицу на гимнастерке, но это помогает мало. Пышет теплом и от
керосиновой лампы на моем столе.
"И откуда столько бумаг берется в кочевом районе?" - думаю я,
разбираясь в следственных материалах, заявлениях, просьбах и жалобах
граждан.
Вдруг резко, как пулеметная очередь, зазвучал в ночной тишине конский
топот. Я поднял голову, прислушался: топот нарастал. "Как гонит, не жалеет
коня нисколько".
Топот затих, а через минуту вбежал взволнованный дежурный по
райотделению, милиционер Карыбоз Дюсенбаев.
- Товарищ начальник, верховой прибыл! - крикнул он. - Банда Итемгена
напала на колхоз "Интымак!"...
- Зови верхового сюда! - приказал я.
В комнату вошел черный от пыли, обритый наголо человек.
- Рассказывайте, что там у вас произошло.
- Банда Итемгена окружила аул. Всех мужчин загнали в кибитку. Лошадей
колхозных поотбирали. Вот записка вам...
Он протянул небольшой листок, на котором уже знакомым мне почерком
выведено: "Будем грабить вас и будем убивать. Никаких колхозов нам не
нужно".
Я послал дежурного к секретарю райкома партии и к районному
уполномоченному ГПУ. Через час в кабинете секретаря собрались все члены бюро
райкома. На этом ночном чрезвычайном бюро стоял один вопрос - о банде
Итемгена.
- Надо в Петропавловск за помощью послать нарочного, - предложил
кто-то.
- На это уйдет две недели, - усмехнулся секретарь. - Сколько бед
натворит за это время Итемген? А у вас какие будут предложения, товарищ
Говорил Калашников неторопливо, короткими фразами командира. Это был
человек, прошедший сквозь огонь первой мировой и гражданской войн, сквозь
бесчисленные бои с махновцами, антоновцами, анненковцами и прочей нечистью.
...Отец братьев Кенжетаевых был до революции крупным баем и чиновником.
Он умел властвовать и ладить с уездным начальством. Через Кенжетая царские
чиновники влияли на "иногородцев". Сохранил свою силу Кенжетай и тогда,
когда на севере и за морем гремела гражданская война, а Прикаспий был тылом
белоказачьей армии. Старый бай умело лавировал между белоказаками,
полуфеодалами и алаш-ордынцами. Когда стало ясно, что победит Красная Армия,
хитрый Кенжетай сформировал из родичей отряд, получил винтовки и ездил по
степи. Потом в течение ряда лет он рекламировал себя как красного партизана
и даже сумел сына Кожгали, бывшего алаш-ордынского офицера, устроить
каким-то волостным начальником. Братья Кожгали - готовящийся в муллы Мукаш и
недоучившийся в гимназии Айдар, сидели в родовом ауле и вели осторожные
беседы со скотоводами о непрочности существующей власти.
Смирное поведение байских отпрысков кончилось, как только попытались
отобрать у Кенжетая скот за недоимки и укрытие от налогового обложения.
Кенжетай скоропостижно умер, а его сыновья, лишенные советов хитрого отца,
не смогли придумать ничего иного, как выкопать винтовки и обстрелять
представителей власти.
Спрятав где-то часть скота, Кожгали, Мукаш и Айдар создали кочующую
банду, в которой находили пристанище байские сынки и разные деклассированные
элементы.
Не раз за ними гонялись отряды милиции, но братьям всякий раз удавалось
ускользнуть. Однажды добротряд под командой опытного чекиста загнал банду в
пески и навязал ей бой. Половина бандитов была уничтожена, в том числе и
Кожгали. Через несколько дней уполномоченный ОГПУ выследил и убил в
завязавшейся перестрелке среднего брата. Младшему удалось скрыться, и о нем
долго не было никаких вестей. И вот теперь он снова объявился.
- Айдар Кенжетаев - последний из братьев, но не последний среди
бандитских элементов. Он имеет опыт борьбы с нами, хитер и очень опасен.
Перешел на нелегальное положение. На него работает кое-кто из родичей и
единомышленников. Кенжетаеву легче следить за нами, чем нам за ним. Посылка
в пески отрядов ничего не давала и не даст. Степные слухи всегда опережают
отряды. Взять Кенжетаева можно, только если поехать за ним в одиночку. Один
на один! С проводником, не более. Кенжетаев нужен нам живой, так как он
много знает. Взять его и доставить в оперсектор поручаю вам. Ничего, что вы
молоды. Я мог бы послать старых чекистов, но их слишком хорошо знают в
округе. Надеюсь на вас и уверен, что справитесь. Отправляйтесь в Камыс-Калу,
установите тесный контакт с местными работниками уголовного розыска,
используйте их возможности. Словом, обосновывайтесь там, ведите разведку и
терпеливо ждите, а когда наступит момент, действуйте мужественно и
решительно!
Петров отлично представлял себе и сложность задачи, и опасность
операции, которую придется проводить одному, в глубине пустыни. Однако
начальника он слушал внешне невозмутимо.
- Все ясно, товарищ начальник! - сказал он, когда инструктаж окончился
и были уточнены детали. - Я могу идти?
- Да, а когда все подготовите - зайдите.
...Не одну неделю провел Петров в Камыс-Кале, саманные постройки
которой затерялись в степи между барханами и морем. Еще недавно это был
небольшой поселок, взявший свое начало от караван-сарая на верблюжьем пути
из Приуралья в Астрахань. Теперь поселок возвели в ранг районного центра,
сюда приехало много новых людей. Воздвигнуто из саманного кирпича несколько
длинных одноэтажных зданий, поставлена перед ними коновязь. Начали работать
районные организации. Улицы стали оживленнее, засновали верховые, а порой,
пугая собак и верблюдов, пылили "язики" и "фордики" с номерами окружного
центра. Петров не носил форму, и его принимали за работника райисполкома.
Совместно с начальником раймилиции он действовал неторопливо и расчетливо,
расставляя сети Кенжетаеву.
Особенно активно помогал Петрову работник уголовного розыска, бывший
скотовод Батыр Неталиев, высокий мужчина с монгольскими усами, слывший
хорошим стрелком и охотником-следопытом. Несколько лет тому назад он был
бойцом того самого добротряда, который рассеял банду Кожгали Кенжетаева и
убил главаря.
Детство Батыра прошло в песках. С отцом, всю жизнь сторожившим байских
овец, он исходил барханы вдоль и поперек.
Несколько раз уезжал Неталиев из Камыс-Калы в пески. У своих
добровольных помощников он выяснял, что слышно о Кенжетаеве. Встречался он и
со своим братом Еркешем, служившим объездчиком лесных посадок в глубине
песков. Именно Еркешу удалось вскоре узнать у одного барханного охотника,
где решил зазимовать Кенжетаев и что он держит облюбованное место в тайне
даже от многих родственников.
Темной ночью пробрался Еркеш в урочище Тога и лично убедился в том, что
старик капканщик сказал правду. В окне много лет пустовавшей зимовки желтел
огонек, а ветер доносил кизячный дым.
Место для зимовки Кенжетаев выбрал со знанием дела. Чтобы добраться до
Тоги от края барханов, надо ехать около трех суток по сыпучим пескам. Само
урочище представляло собой нечто вроде большой глиняной поляны среди песков,
в центре которой возвышался бугор с пологими скатами. На вершине бугра -
землянка и рядом с ней - высокий загон для скота из саманных кирпичей. От
окружавших бугор барханов до зимовки метров триста, на все четыре стороны
просматриваемого, а следовательно, и простреливаемого пространства.
Если к этому добавить, что поблизости нет других зимовок и что только
волчий вой нарушает тишину песков, можно представить, в каких условиях
Петрову предстояло действовать.
От того же охотника Еркеш узнал и передал брату еще ряд новостей. Кроме
своей жены, Кенжетаев поселил в зимовке жен убитых братьев с кучей
ребятишек. Это было первой новостью, сулившей осложнения, если придется
вести бой. Известен случай, когда бандит Кумыскирей, окруженный днем в своей
зимовке, заставил жену и детей стоять у окошек и тем самым лишил опергруппу
возможности вести обстрел своего логова. И еще одна новость не обещала
ничего хорошего: Кенжетаев держал в загоне двух жеребцов, один из которых
всегда был под седлом и взнуздан.
Все эти невеселые известия Неталиев рассказал, отогреваясь в комнате
Петрова после изнурительной поездки к Еркешу.
Зима набирала силу. На землю уже плотно лег снег, и первые ноябрьские
морозы пробирали до костей. Петров подумал и решил - пора! Сборы не заняли
много времени. Все, собственно, было подготовлено, давно учтено, продумано.
Из поселка выехали глухой ночью, провожаемые лаем замерзших псов. На
Петрове - синяя поддевка на бараньем меху, лисий малахай, меховые штаны,
валенки. Под поддевкой - маузер, традиционное оружие чекистов. В карманах -
по нагану, в полевой сумке - санитарный набор (на всякий случай) и
граната-"черепашка". Неталиев - тоже в штатском, но и у него из-под
полушубка выпирает кобура крупнокалиберного револьвера.
По документам Петров и Неталиев - уполномоченные райисполкома, которых
в те времена разъезжало по зимовкам немало.
Вторые сутки свистит в степи буран. Бесчисленные белые нити пронизывают
воздух. Снежная вата обволакивает гривы и крупы лошадей, собирается в
сугробы на шапках, воротниках. Как только достигли барханов, буран потерял
силу, стало теплей. Впереди двухсуточный путь до логова Кенжетаева. Задача
заключалась в том, чтобы проехать его, минуя разбросанные по пескам зимовки,
избежать встреч с людьми. Вот здесь-то и проявился следопытский талант
Неталиева.
Петрову все гребни барханов и впадины между ними казались одинаковыми.
Но Неталиев был на этот счет совсем другого мнения. Каждая складка
затвердевших сопок имела для него свои индивидуальные приметы. Двадцать лет
назад он пас овец у этого бугра с мазаром на вершине. Вот он - мазар,
осевший, обвалившийся с одной стороны, почти засыпанный песком. От мазара
направо должна быть большая плешина с такырами. Вот она - плешина, правда
уже на три четверти засыпанная барханом. Мынтюбинские пески древние, многие
сопки покрылись коркой дерна и начинают как бы окаменевать. Люди помогают
природе, засаживая барханы неприхотливыми деревцами и цепкой, живучей
травой. Но и там, где пески в движении, Неталиев едет уверенно: он
улавливает закономерности изменяющегося рельефа, безошибочно угадывая, где
тогда была сопка и во что она превратилась сейчас.
Даже заброшенные тропы рассказывают Неталиеву о многом. Вот здесь
когда-то скот шел на водопой, значит, недалеко колодцы. По этой дорожке
недавно возили сено, о чем свидетельствуют кое-где оброненные пучки
скошенных былинок. Значит, где-то левее должна быть зимовка. Недаром на
песчаных откосах видны волчьи следы.
Ночевали в заброшенных зимовках, укрывавших путников от ледяного ветра.
Грелись у костров, для которых Неталиев в темноте ухитрялся собирать старый
помет и колючие ветви полукустарника. В общем Неталиев оправдал репутацию
следопыта. Ни разу ему не изменила память и не подвел глаз. В кромешной тьме
третьей ночи он точно вывел на пикет брата-объезчика...
...Петров вздрогнул от остервенелого лая собак, неожиданно выскочивших
из темноты и бросившихся под ноги лошадям. Мелькнул свет в открывшейся
двери. Сдержанны приветствия братьев. Через несколько минут Петров с
наслаждением, которого не испытывал никогда, растянулся на кошме в хорошо
натопленной комнате.
Под охраной объездчика и двух его сыновей-комсомольцев гости хорошо
выспались. День отсиживались на пикете. К счастью, посторонние посетители не
появлялись.
Во всех Деталях была уточнена обстановка.
Еркеш подробно рассказал о пути к зимовью Кенжетаева, об особенностях
расположения землянки, о подходах к ней.
Постепенно складывался план захвата бая-бандита, хотя Неталиев и Петров
по опыту знали, что он может быть только ориентировочным. Окончательно план
сложится на месте, в ходе операции.
Испытывал ли Петров страх перед предстоящим? В известной мере - да.
Бандит мог убить его или тяжело ранить, что в этих условиях равносильно
смерти. Сколько дней потребуется, чтобы вызвать и доставить сюда гурьевского
хирурга, наверняка не умеющего ездить верхом! Усилием воли Петров заставил
себя не думать о грозящей опасности.
- Василий Иванович, бери меня с собой на Айдара. Я тебе хорошо помогу!
Вместе в землянку вбежим.
С такой просьбой Еркеш обратился к Петрову в третий раз.
- Нет, Еркеш Неталиевич! Чего не могу, того не могу. Не имею права.
Вполне достаточно того, что вы нас доведете до Кенжетаева. Дальше - мы сами.
Вот когда обезвредим Кенжетаева, попрошу помочь в обыске и конвоировании.
Петров вышел из землянки взглянуть на лошадей и глотнуть свежего
воздуха. К нему подошли сыновья хозяина. Тщательно подбирая русские слова,
старший заговорил:
- Товарищ гэпыу! Мы - комсомол! Бери нас воевать. У нас ружье есть,
хорошо стреляем.
Просьба подростков растрогала Петрова. Он ласково обнял их и долго
объяснял на казахском языке, почему не может удовлетворить их просьбу. Парни
вежливо молчали, хмурились. Видно было, что чекист не убедил их.
Буран кончился, уползли за горизонт облака, похожие на плохо выделанную
кошму. Когда зимнее солнце наполовину опустилось за гребни барханов, из
ворот пикета выехало три всадника. А в сумерки в том же направлении
проследовало еще двое конных. Еркеш узнал бы в них своих сыновей. Парни,
несмотря на запрет, решили охранять отца, дядю и чекиста...
Каждый пройденный километр приближает решающий час. Петров спокоен.
Молча едут Неталиевы. Все трое знают, что сейчас главное - это выдержка и
точный расчет.
Небо очистилось. Искрятся бесчисленные звезды. Крепчает морозец. Кони
резво трусят, и Петров только в силу привычки постукивает каблуками по
тугому лошадиному животу. Жеребчик потряхивает лохматой головой и косится на
свою тень.
Как некстати выползла на небосвод желтая луна! Сейчас она - враг.
Наконец едущий впереди Еркеш поднял руку. Это был заранее условленный
сигнал. Прибыли!
Из тени, отбрасываемой крутым барханом, отчетливо виден бугор, залитый
лунным светом, и на нем две постройки.
- Я сделал большой крюк, - вполголоса говорит Еркеш, - и мы выехали
против ветра. Кенжетаевские собаки нас не учуят.
Действительно, ветер дул от зимовки в лицо. Там полнейшая тишина.
Собаки не лают. Никаких признаков движения. В окнах - чернота.
- Я вхожу в дом первым. Батыр за мной, - отдает на ходу приказ Петров.
- А вы, Еркеш, останьтесь здесь и присоединитесь к нам, когда Кенжетаев
будет безопасен.
Жжет лицо встречный ледяной ветер. Дробно стучат копыта по мерзлой
глине, чуть покрытой снегом. Стала горячей рукоятка маузера.
Вот и дверь землянки... Рывком осажен конь. Гулко стучит в груди
сердце, но нет дрожи в руках, нервы натянуты, обострен слух. Все подчинено
одной мысли - только быстрей!
Петров стремительно бежит к двери. Она жиденькая, из тонких досок. Удар
плечом, и дверь с треском распахивается. Темный, вроде траншеи, коридор.
Куда он ведет? Вспышка фонаря.
Вторая дверь. Долой ее! Вслед за рухнувшей дверью чекист влетает в
комнату.
Тихо. Почему-то запомнились две серебряные полоски, проложенные по полу
лунным светом, льющимся через два оконца.
Потом Петров не мог объяснить, как это получилось, но сквозь темень он
вдруг почувствовал, что Кенжетаев вон в том правом переднем углу, недалеко
от него, на полу.
Прижавшись к стене, готовый ко всему, Петров навел левой рукой фонарь в
угол.
В круглом пятне ярко вспыхнувшего света оказалась постель, разостланная
на полу. Заморгали испуганные глаза женщин, мелькнуло обнаженное тело. А вот
и мужское лицо. Широкие скулы, низкий морщинистый лоб, бритая голова, жидкие
монгольские усики.
"Он!" - удовлетворенно подумал Петров и позвал Неталиева.
Чекист держит фонарь так, чтобы Кенжетаев видел ствол направленного на
него маузера. Бандит не отрывает глаз от пистолета. Нижняя губа его
трясется. Явно боится, что с ним сделают то, что делал с беззащитными
людьми: пристрелят здесь же. В принципе он прав. Но закон есть закон!
- Не шевелиться! - командует Петров по-казахски.
Неталиев нагибается над Кенжетаевым, отбрасывает подушку и из-под кошмы
вытаскивает вначале наган, а затем обрез трехлинейной винтовки.
Между тем зажгли керосиновую лампу, и следователь приступил к обычным
формальностям.
Первая часть операции закончена. Сложены в полевую сумку постановления
об аресте и о производстве обыска, под которыми Кенжетаев расписался
арабской вязью. Он, видите ли, совершенно не знает русского языка!
Астраханская гимназия? Нет, он там никогда не учился. Это клевета. Всю жизнь
провел в песках и русскую речь слыхал редко. Петрову ясно, что применяется
старый прием, не Кенжетаевым выдуманный: притвориться непонимающим и
слушать, что говорят, обдумывать ответ, пока вопрос задается через
переводчика. Но в данном случае прием не достигает цели. Петров не нуждается
в переводчике.
Остается вторая, не менее ответственная часть операции. Надо доставить
Кенжетаева в Камыс-Калу. Где гарантия, что соучастники басмача не попытаются
его выручить?
Когда Кенжетаев вышел из дома и увидел, что кроме Неталиева и Петрова
никого нет, он зарычал от бессильной ярости.
- Я уходил от больших отрядов, а вы взяли меня одни? Почему я не убил
вас в доме, когда испугался? Я думал, с вами много солдат, они окружили дом!
О боже, боже, зачем ты помутил мой разум?
В это время к дому подъехал Еркеш. Он вел на поводу кенжетаевского
жеребца.
- Оседланный был. Наготове!
Через несколько минут от басмаческого гнезда в обратном направлении
двинулась необычная кавалькада. Впереди на трофейном коне трусил Батыр
Неталиев. Левой рукой он тянул за корду лошаденку, на которой трясся
Кенжетаев. За Кенжетаевым ехал Еркеш, тоже державший конец веревки, другим
концом которой Кенжетаев был опоясан, как кушаком. Петров хотел отменить
"страхованный" аркан, но братья Неталиевы, исполнительные во всем, здесь
оказали решительное сопротивление.
- Нельзя, товарищ начальник. Ты не знаешь Айдара. Прыгнет с лошади, на
бархан пойдет и - "до свидания, бабушка!" На лошади на высокий бархан не
поскачешь - песок!
Против таких доводов возразить было нечего.
Петров занял место четвертым и прикрыл группу.
Не проехали всадники и трехсот метров, как в предрассветной дымке,
прямо по ходу, замаячили всадники.
"Кажется, придется драться", - подумал Петров и закрепил маузер на
колодке-прикладе.
- Не беспокойтесь, - крикнул Еркеш, - я узнаю сыновей! Ах, негодники!
Не слушают отца и всегда поступают по-своему!
Еркеш сурово отчитал сыновей за непослушание, но его глаза говорили о
том, что он гордится парнями, которые со своими товарищами по комсомольской
ячейке организовали поддержку операции.
Слух о том, что поймали наконец Айдара, каким-то непонятным образом
опередил группу Петрова. К Василию Ивановичу подъезжали всадники и
спрашивали, не нужна ли какая помощь. На Кенжетаева смотрели с нескрываемой
ненавистью, и он ежился от этих взглядов.
Завтракали в зимовке старого скотовода.
Хозяин и его жена радушно угощали Петрова и Неталиевых, дали им лучшие
подушки, накрыли их новым сатиновым одеялом. Они несколько часов спокойно
поспали, спокойно потому, что Кенжетаева надежно охраняли комсомольцы.
К Кенжетаеву старик относился с холодной вежливостью - хотя и бандит,
но вроде бы гость.
Когда Петров и Неталиевы заснули, хозяин подошел к Кенжетаеву и стал
его рассматривать словно невиданного зверя.
Старик заметил, что Кенжетаев не спит, а притворяется. Чувствовалось,
что он сквозь ресницы настороженно следит за всем происходящим в зимовке.
- Не притворяйся, - сказал аксакал, - я вижу твою повадку. Из моего
дома не убежишь. Не дадим убежать! Много горя принес ты нам. Я счастлив, что
бог дал мне возможность плюнуть на тебя!
Кенжетаев затрясся от ярости. Он не привык, чтобы с ним так
разговаривали, и рванулся было к старику, но тут же щелкнул взведенный курок
одностволки часового, и бандит отвалился к стене.
Старик не проявил испуга и продолжал:
- Не только дети загубленных тобою людей, но и весь народ плюет в
сторону ваших предков. Будьте вы прокляты навечно!..
После краткого отдыха у гостеприимного аксакала снова двинулись в путь.
Петров, ехавший последним, заметил вскоре двух всадников, которые следовали
за ними на значительном расстоянии. Через некоторое время количество
верховых увеличилось. А перед вечером их набралось до двух десятков.
Василий Иванович заволновался. Как реагировать на этот непрошенный
эскорт, что за люди, что им надо?
Неталиевы тоже видели всадников, но совсем не проявляли беспокойства.
Кенжетаев же, наоборот, часто боязливо озирался. Наконец он обратился к
Петрову.
- Эти люди могут меня убить! Запретите им подъезжать. По закону вы
обязаны доставить меня в город живым!
- Теперь о законе вспомнил! - закричал Еркеш.
Петров успел перехватить руку Еркеша с толстой плетью, которой он
собирался огреть Кенжетаева.
В это время от группы верховых, ехавших сзади, отделился пожилой
мужчина, подъехал к Петрову и протянул ему для пожатия две руки.
- Здравствуй, батыр! Не бойся нас. Мы знаем, что суду нужны те, кто
пострадал от Кенжетаевых, и те, кто знает о их черных делах. Чтобы вы не
затруднялись собирать свидетелей, мы едем сами!
Вскоре показались огни Камыс-Калы.
полковник милиции
К тому времени, когда я окончил краевую школу среднего начсостава
милиции и уголовного розыска, большая часть казахского населения перешла на
оседлый образ жизни. В республике остался всего лишь один кочевой районный
центр - Сарысуйский, и именно в него я получил назначение на должность
начальника милиции. Прибыв по направлению из Алма-Аты в Акмолинск, я узнал,
что моего райцентра здесь нет, к зиме он откочевывает к реке Чу и зимует
где-то в урочище Шили.
- Придется тебе обратно ехать, - смеялся начальник акмолинской милиции.
- Как же так? - недоумевал я. - У меня вот требование на
железнодорожный проезд, оно выписано в краевом управлении милиции, вот
подпись начальника финансового отдела, вот гербовая печать... Неужели они
ничего не знали, направляя меня сюда? Как теперь быть?
- И я выпишу тебе такое требование, только ты подай мне рапорт для
отчета, - сказал начальник акмолинской милиции.
Делать нечего - пришлось мне с женой возвращаться в Алма-Ату, а оттуда
ехать в Аулие-Ату - так назывался тогда город Джамбул.
Здесь встретился я со своим знакомым Амиржаном Мусиным. Узнав о моих
приключениях, Амиржан долго смеялся, а потом сказал:
- Никакой милиции в зимнем Сарысуйском райцентре нет. Это я тебе точно
говорю, у нас в городе их потребсоюзовская база...
- Если нет милиции - создам, для этого меня назначили, - ответил я. -
Коммунизм мы еще не построили, поэтому без милиции нельзя. Бандиты,
басмачи...
- До урочища Шили двести пятьдесят-триста километров, добираться туда
можно только на лошадях. Морозы, метели... Не доехать тебе, пережди здесь.
Но я поехал, и дорога эта запомнилась мне надолго: жуткая стужа,
нестерпимый блеск снега, пар из ноздрей лошади, жена в розвальнях, укутанная
в тулуп...
Наконец приехали на место. Начались трудные для меня будни: организация
милиции, обучение людей, разбор текущих дел.
Через некоторое время пришлось делать доклад о проделанной работе на
заседании бюро райкома. Кто-то из членов бюро спросил:
- Когда лошадей в районе можно будет держать без ксен (железных пут)?
Я ответил:
- Наша задача заключается в том, чтобы ксен вообще не было. Мы добьемся
этого. Придет время, когда будут спрашивать: "А что такое - ксен?".
В марте, когда потеплело, запахло весной и снег с южной стороны у юрт
потемнел и начал оседать, в урочище Шили прибыл отряд под командованием
Алымова. Тогда я впервые услышал имя Итемгена.
- ...Бывший конокрад, - рассказывал Алымов. - Правда, банда у него
почти разбежалась, но оставшиеся - отъявленные головорезы и верные ему люди.
От таких пощады не жди...
На следующий день, ранним утром, едва солнце посеребрило верхушки юрт,
отряд Алымова ушел в Голодную степь преследовать банду. И как в воду канул -
вестей о нем не было долго. А вот банда Итемгена нет-нет да и давала о себе
знать.
В апреле районный центр откочевал на летнюю стоянку - в урочище
Тугускен на реке Сары-су. При переходе через Устюрт мы неожиданно
встретились с отрядом Алымова. Лица бойцов потемнели от морозов и весенних
ветров, потрепалась одежда, потускнели от напряжения и нечеловеческой
усталости глаза.
- Взяли несколько пленных... и все. А сама банда ушла. Больше гнаться
невозможно, устали люди, устали кони. Да, может, и толку нет, - сидя в юрте
у огня, С пиалой чая в руках говорил Алымов. - Поймали они нашего
разведчика, избили страшно, с ним Итемген записку прислал. Вот...
Я взял помятый клочок бумаги, увидел неровные, большие арабские буквы,
написанные справа налево: "Больше за нами не гонитесь. Мы живыми не
дадимся".
Немного отдохнув, отряд ушел.
На новой стоянке отвели для милиции одно из нескольких саманных зданий.
Работы у меня не убавлялось. Срочных, неотложных дел становилось все больше.
Часто приходилось задерживаться на службе до поздней ночи, а иногда и до
самого утра. Вот и сейчас - время уже далеко за полночь, а я сижу за столом,
заваленным бумагами.
Над аулом висит глухая летняя тишина, не нарушаемая даже собачьим лаем.
У меня в комнате она кажется еще ощутимее. Жарко даже ночью. Я расстегнул
верхнюю пуговицу на гимнастерке, но это помогает мало. Пышет теплом и от
керосиновой лампы на моем столе.
"И откуда столько бумаг берется в кочевом районе?" - думаю я,
разбираясь в следственных материалах, заявлениях, просьбах и жалобах
граждан.
Вдруг резко, как пулеметная очередь, зазвучал в ночной тишине конский
топот. Я поднял голову, прислушался: топот нарастал. "Как гонит, не жалеет
коня нисколько".
Топот затих, а через минуту вбежал взволнованный дежурный по
райотделению, милиционер Карыбоз Дюсенбаев.
- Товарищ начальник, верховой прибыл! - крикнул он. - Банда Итемгена
напала на колхоз "Интымак!"...
- Зови верхового сюда! - приказал я.
В комнату вошел черный от пыли, обритый наголо человек.
- Рассказывайте, что там у вас произошло.
- Банда Итемгена окружила аул. Всех мужчин загнали в кибитку. Лошадей
колхозных поотбирали. Вот записка вам...
Он протянул небольшой листок, на котором уже знакомым мне почерком
выведено: "Будем грабить вас и будем убивать. Никаких колхозов нам не
нужно".
Я послал дежурного к секретарю райкома партии и к районному
уполномоченному ГПУ. Через час в кабинете секретаря собрались все члены бюро
райкома. На этом ночном чрезвычайном бюро стоял один вопрос - о банде
Итемгена.
- Надо в Петропавловск за помощью послать нарочного, - предложил
кто-то.
- На это уйдет две недели, - усмехнулся секретарь. - Сколько бед
натворит за это время Итемген? А у вас какие будут предложения, товарищ