Страница:
Пантеон «Старшей Эдды» – это примитивное человеческое общество, дикое племя, которое воюет с соседним племенем, применяя силу или хитрость, совершает походы, берет пленников или заложников, похищает у соседнего племени имущество или женщин, но прежде всего борется со злыми силами, со всем тем, что угрожает его жизни и жизненным ценностям. Злые силы в мифологических песнях «Старшей Эдды» – это великаны (ётуны, турсы) и великанши, и к последним относится также Хель – смерть.
Боги «Старшей Эдды» – это те же люди. Они не идеализированы, не абстрактны и ни в каком отношении не лучше людей. Они даже не бессмертны и настолько очеловечены, что образы их разнообразней, сложней и конкретней, чем образы эпических героев в героических песнях. Ваны, асы и асиньи щедро наделены человеческими слабостями и пороками и по своему моральному уровню значительно уступают эпическим персонажам. Впрочем, за исключением «Прорицания вёльвы», в мифологических песнях «Старшей Эдды» нет осуждения порока с точки зрения высокой морали. В них мораль вообще примитивнее, чем в героических песнях. Может быть, это объясняется тем, что мифы (но не мифологическая поэзия!) древнее сказаний о героях. Однако отсутствие моральной оценки в мифологических песнях «Старшей Эдды» можно объяснить и тем, что отношение людей к богам вообще в них не освещается. Не потому ли характер этого отношения часто истолковывается исследователями столь различно?
Реалистичность изображения богов «Старшей Эдды» – это все же, конечно, не реализм в современном смысле. Считать Одина и Тора олицетворениями двух противостоящих друг другу классов – военной аристократии и земледельцев – такое же упрощение, как сводить все в мифах к сентиментальному олицетворению явлений природы. Один и Тор не могут быть связаны с классами-антагонистами уже потому, что мифы о них возникли в доклассовом обществе. Мифология доклассового общества – это не рационалистическая система, не идеальная канцелярия, в которой каждый бог ведает делами строго определенного характера: грозой или солнцем, водой или воздухом, трудящимися или аристократами.
В мифологии «Старшей Эдды» очень много противоречий и непоследовательностей. В ней идея может быть тождественна живому существу и конкретному процессу, прошлое и будущее – сосуществовать, как сосуществуют страны света, а время – начинаться снова и снова. В мифологии «Старшей Эдды» Хель – это одновременно и смерть, и царство смерти, и великанша, и процесс разложения трупа, его сине-черная окраска. Хильд – имя одной из дев валькирий, богинь битвы, и в то же время сама битва. Норны – это богини судьбы и сами судьбы. Но Скульд – это имя одной из норн и одной из валькирий. по-видимому, норны и валькирии – это разные аспекты тех же божеств женского пола, которые в своем менее определенном и более древнем аспекте, связанном с культом плодородия, назывались «дисами». Но слово «дис» имеется в «Старшей Эдде» и в стершемся значении «женщина» или «знатная женщина». Мифологические имена и названия вообще нередко встречаются в «Старшей Эдде» в таких стершихся значениях. Так, альвы (этимологически – то же, что эльфы) – это, по-видимому, первоначально духи умерших. Но во многих песнях «Эдды» альвы – это то же, что асы, или боги вообще.
Наиболее сложен и противоречив образ Одина, главы и отца рода богов. Он бог войны. Валькирии проводят в Вальхаллу – его чертог – героев, пораженных насмерть на поле битвы, и герои, попавшие туда (так называемые эйнхерии), сражаются там каждый день друг с другом и потом пируют. Но он также бог поэзии и мудрости. Он добыл у великанов мед поэзии и приобрел знание рун, повесившись на мировом древе и пронзив самого себя копьем. Он поэтому бог повешенных, т. е. казненных или принесенных в жертву. Он их оживляет и беседует с ними, как бог колдовства и заклинаний. В мифах о нем можно обнаружить отражение шаманских камланий и пережитков шаманизма. Но многие имена Одина отражают его исконную связь с ветром, у него было принято мореплавателями просить попутного ветра. Раньше в его культе искали отражения эпохи викингов. Но становится все более очевидным, что этот культ гораздо древнее. То, что вождь богов в то же время является и богом войны, поэзии, мудрости и колдовства, – скорее всего отражение той древнейшей эпохи, когда вождь племени должен был быть руководителем во всех этих областях.
Один – покровитель героев. Он ведет их к победе, дает им свое копье Гунгнир, делает их неуязвимыми. Но он помогает своим любимцам добиваться победы скорее хитростью, чем силой. и сам бог убивает тех, кому покровительствует. Он сеятель распрей и раздора. Во многих мифах он коварно соблазняет женщин. «Злодей» – одно из его имен, «ужасный» – другое. У него вообще множество имен. Один любит принимать разные имена и менять свой образ. Его обычно представляли себе как старика с длинной бородой, в шляпе, низко надвинутой на лоб, и синем плаще. «Скрывающийся под маской», или «переодетый», – одно из его имен. Судя по некоторым его именам, Один принимал также образ ястреба, орла, змеи, медведя, коня; возможно, что это пережитки тотемистических представлений. Ему были посвящены ворон и волк, поскольку и тот и другой ассоциируются с полем битвы. Но двух воронов, которые его всегда сопровождают, зовут Хугин и Мунин – «мысль» и «память». Одина обычно представляли себе одноглазым, и его неполное физическое зрение – это, конечно, символ духовного зрения: он бог вдохновения, и само его имя происходит от слова, которое значит «дух», «исступление», «поэзия».
Образ Тора во многом противоположен образу Одина, и прежде всего, он настолько же прост, насколько образ Одина сложен. Тор – бог грома и молнии. Но гроза и гром – это скорее символы его качеств. Тора представляли себе высоким и сильным, вспыльчивым и простодушным, с рыжей бородой и громким голосом. В колеснице, запряженной козлами, и в сопровождении своего слуги Тьяльви он совершает поездки на восток, в страну великанов, и там сражается с ними. Если бы он не истреблял их, они бы стали такими многочисленными, что жизнь оказалась бы для людей невозможной. Обычно случается, что когда он в походе против великанов, богам как раз и нужна его помощь. Тор побеждает силой, а не умом. Его сыновья Магни и Моди, что означает «сила» и «смелость», – очевидно, олицетворения его качеств. Его атрибут – знаменитый каменный молот Мьёлльнир, которым он истребляет великанов и великанш. Мировой змей Ёрмурганд – тоже исконный противник Тора. когда наступит гибель богов, Тор сразит его и погибнет сам. Тора почитали в эпоху викингов и как бога плодородия, и как защитника от колдовства, болезней и всего злого. Он считался также покровителем воинов и очень почитался викингами. Поэтому признавать его богом земледельцев, а Одина – богом воинов нет оснований.
Наиболее странный образ эддической поэзии – это Локи. Он коварный зачинщик всякого зла. Он причина смерти светлого бога Бальдра, которого оплакивал весь мир. Когда наступит гибель богов, Локи будет сражаться против них на стороне злых сил. Поэтому он, естественно, неприятель Тора. Но Локи выступает в мифах не только как противник Тора, но также как его спутник и помощник. В этом случае хитрость Локи оттеняет простодушие Тора. По отношению и к Тору, и к Одину Локи играет двойственную роль. Он выступает подчас как шутник, который сам не понимает, какие последствия может иметь его шутка, он строит козни не только против богов, но и против великанов, т. е. злых сил. Истолкование образа Локи доставило много хлопот ученым: образ этот очень противоречив. В одной из двух последних книг, посвященных ему, Локи истолковывается как «ум без чувства ответственности» и связывается с образом Сирдона, героя осетинского эпоса, а в другой – как ипостась Одина, как божество, тождественное Одину, но отражающее только одну его сторону.
Один, Тор и Локи принадлежат к асам – роду, в котором состоит большинство богов. Но есть еще другой род богов – ваны, с которым асы первоначально воевали. Ваны – это божества плодородия, и возможно, что они древнее асов. К ванам относятся Ньёрд и его дети – Фрейр и Фрейя. Фрейр дарует мир и богатство. В его власти дождь и солнце. Его призывают на свадьбах, он дает счастье девушкам, освобождает пленников. В мифах о нем важную роль играет его брак с Герд, дочерью великана Гюмира. Его атрибуты – чудесный корабль Скидбладнир и золотой кабан Гуллинбурсти. Следы древнего фаллического культа, найденные в Скандинавии, связаны с культом Фрейра. Сестра его Фрейя – тоже богиня плодородия и деторождения. Но ее призывают не только при рождении, но и в случае смерти. В мифах она неверна своему мужу Оду, и великаны зарятся на нее. О ней говорится, что она распутна, как коза. Фрейя даже была возлюбленной своего брата Фрейра. Но кровосмешение – вероятно, пережиток группового брака и матриархата – приписывается и ее отцу Ньёрду.
В «Старшей Эдде» упоминаются многие другие боги и богини, но образы их менее ясны, и в ряде случаев трудно сказать, идет ли речь о разных божествах или об ипостасях одного божества, его свойствах или именах, получивших самостоятельное существование.
Особое место в эддической поэзии занимают гномические строфы, т. е. строфы, содержание которых – правила житейской мудрости, пословицы и поговорки. Большая их часть сохранилась в «Речах Высокого». По общему мнению, эти строфы – самые древние в «Старшей Эдде». Культурно-историческое значение их огромно. Больше, чем где-либо в «Старшей Эдде», в них нашли отражение повседневный быт и нравы. Любопытно, что в этих строфах нет никаких следов религиозных представлений, ни языческих, ни христианских. Мораль, представленная в них, лишена всякой возвышенности. Там говорится, например, о том, что надо платить обманом за обман, никому не доверять, обольщать женщин лестью и подарками и т. п. Исследователи спорят о том, в какой среде могла возникнуть такая циническая мораль (см. комментарии к «Речам Высокого»). Но дело в том, что содержание этих строф – чисто практические правила. В них ничего не говорится о том, каким должен быть идеальный человек. Напротив, там сказано только о том, каким правилам следует в действительности средний человек в своих отношениях к другим людям. Помимо воли тех, кто их сочинял или собирал, правила эти дают объективную картину поведения среднего человека, а подчас – сатиру на его поведение. Поэтому не случайно гномические строфы входят в состав одной из мифологических песен. Они имеют то общее с мифологическими песнями, что образы, встающие из них, – не идеальные, но, напротив, скорее сатирические. Героическим песням такие образы чужды.
Песни о героях
Боги «Старшей Эдды» – это те же люди. Они не идеализированы, не абстрактны и ни в каком отношении не лучше людей. Они даже не бессмертны и настолько очеловечены, что образы их разнообразней, сложней и конкретней, чем образы эпических героев в героических песнях. Ваны, асы и асиньи щедро наделены человеческими слабостями и пороками и по своему моральному уровню значительно уступают эпическим персонажам. Впрочем, за исключением «Прорицания вёльвы», в мифологических песнях «Старшей Эдды» нет осуждения порока с точки зрения высокой морали. В них мораль вообще примитивнее, чем в героических песнях. Может быть, это объясняется тем, что мифы (но не мифологическая поэзия!) древнее сказаний о героях. Однако отсутствие моральной оценки в мифологических песнях «Старшей Эдды» можно объяснить и тем, что отношение людей к богам вообще в них не освещается. Не потому ли характер этого отношения часто истолковывается исследователями столь различно?
Реалистичность изображения богов «Старшей Эдды» – это все же, конечно, не реализм в современном смысле. Считать Одина и Тора олицетворениями двух противостоящих друг другу классов – военной аристократии и земледельцев – такое же упрощение, как сводить все в мифах к сентиментальному олицетворению явлений природы. Один и Тор не могут быть связаны с классами-антагонистами уже потому, что мифы о них возникли в доклассовом обществе. Мифология доклассового общества – это не рационалистическая система, не идеальная канцелярия, в которой каждый бог ведает делами строго определенного характера: грозой или солнцем, водой или воздухом, трудящимися или аристократами.
В мифологии «Старшей Эдды» очень много противоречий и непоследовательностей. В ней идея может быть тождественна живому существу и конкретному процессу, прошлое и будущее – сосуществовать, как сосуществуют страны света, а время – начинаться снова и снова. В мифологии «Старшей Эдды» Хель – это одновременно и смерть, и царство смерти, и великанша, и процесс разложения трупа, его сине-черная окраска. Хильд – имя одной из дев валькирий, богинь битвы, и в то же время сама битва. Норны – это богини судьбы и сами судьбы. Но Скульд – это имя одной из норн и одной из валькирий. по-видимому, норны и валькирии – это разные аспекты тех же божеств женского пола, которые в своем менее определенном и более древнем аспекте, связанном с культом плодородия, назывались «дисами». Но слово «дис» имеется в «Старшей Эдде» и в стершемся значении «женщина» или «знатная женщина». Мифологические имена и названия вообще нередко встречаются в «Старшей Эдде» в таких стершихся значениях. Так, альвы (этимологически – то же, что эльфы) – это, по-видимому, первоначально духи умерших. Но во многих песнях «Эдды» альвы – это то же, что асы, или боги вообще.
Наиболее сложен и противоречив образ Одина, главы и отца рода богов. Он бог войны. Валькирии проводят в Вальхаллу – его чертог – героев, пораженных насмерть на поле битвы, и герои, попавшие туда (так называемые эйнхерии), сражаются там каждый день друг с другом и потом пируют. Но он также бог поэзии и мудрости. Он добыл у великанов мед поэзии и приобрел знание рун, повесившись на мировом древе и пронзив самого себя копьем. Он поэтому бог повешенных, т. е. казненных или принесенных в жертву. Он их оживляет и беседует с ними, как бог колдовства и заклинаний. В мифах о нем можно обнаружить отражение шаманских камланий и пережитков шаманизма. Но многие имена Одина отражают его исконную связь с ветром, у него было принято мореплавателями просить попутного ветра. Раньше в его культе искали отражения эпохи викингов. Но становится все более очевидным, что этот культ гораздо древнее. То, что вождь богов в то же время является и богом войны, поэзии, мудрости и колдовства, – скорее всего отражение той древнейшей эпохи, когда вождь племени должен был быть руководителем во всех этих областях.
Один – покровитель героев. Он ведет их к победе, дает им свое копье Гунгнир, делает их неуязвимыми. Но он помогает своим любимцам добиваться победы скорее хитростью, чем силой. и сам бог убивает тех, кому покровительствует. Он сеятель распрей и раздора. Во многих мифах он коварно соблазняет женщин. «Злодей» – одно из его имен, «ужасный» – другое. У него вообще множество имен. Один любит принимать разные имена и менять свой образ. Его обычно представляли себе как старика с длинной бородой, в шляпе, низко надвинутой на лоб, и синем плаще. «Скрывающийся под маской», или «переодетый», – одно из его имен. Судя по некоторым его именам, Один принимал также образ ястреба, орла, змеи, медведя, коня; возможно, что это пережитки тотемистических представлений. Ему были посвящены ворон и волк, поскольку и тот и другой ассоциируются с полем битвы. Но двух воронов, которые его всегда сопровождают, зовут Хугин и Мунин – «мысль» и «память». Одина обычно представляли себе одноглазым, и его неполное физическое зрение – это, конечно, символ духовного зрения: он бог вдохновения, и само его имя происходит от слова, которое значит «дух», «исступление», «поэзия».
Образ Тора во многом противоположен образу Одина, и прежде всего, он настолько же прост, насколько образ Одина сложен. Тор – бог грома и молнии. Но гроза и гром – это скорее символы его качеств. Тора представляли себе высоким и сильным, вспыльчивым и простодушным, с рыжей бородой и громким голосом. В колеснице, запряженной козлами, и в сопровождении своего слуги Тьяльви он совершает поездки на восток, в страну великанов, и там сражается с ними. Если бы он не истреблял их, они бы стали такими многочисленными, что жизнь оказалась бы для людей невозможной. Обычно случается, что когда он в походе против великанов, богам как раз и нужна его помощь. Тор побеждает силой, а не умом. Его сыновья Магни и Моди, что означает «сила» и «смелость», – очевидно, олицетворения его качеств. Его атрибут – знаменитый каменный молот Мьёлльнир, которым он истребляет великанов и великанш. Мировой змей Ёрмурганд – тоже исконный противник Тора. когда наступит гибель богов, Тор сразит его и погибнет сам. Тора почитали в эпоху викингов и как бога плодородия, и как защитника от колдовства, болезней и всего злого. Он считался также покровителем воинов и очень почитался викингами. Поэтому признавать его богом земледельцев, а Одина – богом воинов нет оснований.
Наиболее странный образ эддической поэзии – это Локи. Он коварный зачинщик всякого зла. Он причина смерти светлого бога Бальдра, которого оплакивал весь мир. Когда наступит гибель богов, Локи будет сражаться против них на стороне злых сил. Поэтому он, естественно, неприятель Тора. Но Локи выступает в мифах не только как противник Тора, но также как его спутник и помощник. В этом случае хитрость Локи оттеняет простодушие Тора. По отношению и к Тору, и к Одину Локи играет двойственную роль. Он выступает подчас как шутник, который сам не понимает, какие последствия может иметь его шутка, он строит козни не только против богов, но и против великанов, т. е. злых сил. Истолкование образа Локи доставило много хлопот ученым: образ этот очень противоречив. В одной из двух последних книг, посвященных ему, Локи истолковывается как «ум без чувства ответственности» и связывается с образом Сирдона, героя осетинского эпоса, а в другой – как ипостась Одина, как божество, тождественное Одину, но отражающее только одну его сторону.
Один, Тор и Локи принадлежат к асам – роду, в котором состоит большинство богов. Но есть еще другой род богов – ваны, с которым асы первоначально воевали. Ваны – это божества плодородия, и возможно, что они древнее асов. К ванам относятся Ньёрд и его дети – Фрейр и Фрейя. Фрейр дарует мир и богатство. В его власти дождь и солнце. Его призывают на свадьбах, он дает счастье девушкам, освобождает пленников. В мифах о нем важную роль играет его брак с Герд, дочерью великана Гюмира. Его атрибуты – чудесный корабль Скидбладнир и золотой кабан Гуллинбурсти. Следы древнего фаллического культа, найденные в Скандинавии, связаны с культом Фрейра. Сестра его Фрейя – тоже богиня плодородия и деторождения. Но ее призывают не только при рождении, но и в случае смерти. В мифах она неверна своему мужу Оду, и великаны зарятся на нее. О ней говорится, что она распутна, как коза. Фрейя даже была возлюбленной своего брата Фрейра. Но кровосмешение – вероятно, пережиток группового брака и матриархата – приписывается и ее отцу Ньёрду.
В «Старшей Эдде» упоминаются многие другие боги и богини, но образы их менее ясны, и в ряде случаев трудно сказать, идет ли речь о разных божествах или об ипостасях одного божества, его свойствах или именах, получивших самостоятельное существование.
Особое место в эддической поэзии занимают гномические строфы, т. е. строфы, содержание которых – правила житейской мудрости, пословицы и поговорки. Большая их часть сохранилась в «Речах Высокого». По общему мнению, эти строфы – самые древние в «Старшей Эдде». Культурно-историческое значение их огромно. Больше, чем где-либо в «Старшей Эдде», в них нашли отражение повседневный быт и нравы. Любопытно, что в этих строфах нет никаких следов религиозных представлений, ни языческих, ни христианских. Мораль, представленная в них, лишена всякой возвышенности. Там говорится, например, о том, что надо платить обманом за обман, никому не доверять, обольщать женщин лестью и подарками и т. п. Исследователи спорят о том, в какой среде могла возникнуть такая циническая мораль (см. комментарии к «Речам Высокого»). Но дело в том, что содержание этих строф – чисто практические правила. В них ничего не говорится о том, каким должен быть идеальный человек. Напротив, там сказано только о том, каким правилам следует в действительности средний человек в своих отношениях к другим людям. Помимо воли тех, кто их сочинял или собирал, правила эти дают объективную картину поведения среднего человека, а подчас – сатиру на его поведение. Поэтому не случайно гномические строфы входят в состав одной из мифологических песен. Они имеют то общее с мифологическими песнями, что образы, встающие из них, – не идеальные, но, напротив, скорее сатирические. Героическим песням такие образы чужды.
Песни о героях
Своеобразие героических песен «Старшей Эдды» в том, что они и по форме, и по содержанию отражают сравнительно очень архаическую ступень развития героической поэзии. Прежде всего они «песни», а не «эпопеи». После того как Хойслер, разрабатывая мысль английского ученого Кёра, выступил со своей теорией развития героической поэзии, общепринятым стало мнение, что более архаическая ее ступень – это «песнь», краткое повествовательное произведение, исчерпывающее свой сюжет и предназначенное для устного исполнения. А более поздняя ступень – «эпопея» («эпическая поэма», или просто «эпос», также «книжный эпос»), т. е. пространное повествовательное произведение, возникшее из отдельной героической песни путем ее стилистического «разбухания» и уже предназначенное не для устного исполнения, а для чтения. У ряда народов (греков, персов, французов и т. д.) героическая поэзия сохранилась только в форме эпопей. Из германских народов у немцев и англичан она тоже сохранилась только в форме эпопей (если не считать двух фрагментов героических песен), у датчан – только в латинских пересказах песен, и лишь у исландцев она богато и разнообразно представлена героическими песнями.
Песни «Старшей Эдды» и по содержанию значительно архаичнее героической поэзии других германских народов. Благодаря особым социальным условиям, о которых говорилось выше, в этих песнях, хотя они и были собраны и записаны в XIII в., когда прошло уже два с лишним века после введения христианства, влияние феодальной идеологии очень незначительно, а во многих песнях и вовсе отсутствует. Напротив, идеология родового общества, его высшей ступени, богато в них представлена.
В силу этого неудивительно, что героические песни «Старшей Эдды» нередко принимаются за образцы «древнегерманской» или «общегерманской» героической поэзии. Однако песни эти все же исландские. Нельзя отвлечься от специфически исландского в них, не отвлекшись от их художественной сути.
В героической поэзии необходимо различать не только разные ее жанровые формы – «песнь», «эпопею» и т. д., – но также и произведение как таковое и его сюжет, т. е. «сказание». Большинство сказаний, представленных в героических песнях «Старшей Эдды», – южногерманского, а не скандинавского происхождения, меньшинство – скандинавского происхождения. Сказаний исландского происхождения в героических песнях «Старшей Эдды» вообще нет. Исландское в этих песнях – это трактовка сказаний, отдельные мотивы, их комбинация и т. п. Но отделить исландское от неисландского в них очень трудно и часто невозможно.
По-видимому, из героических сказаний южногерманского происхождения наибольшей популярностью в Исландии пользовались сказания о Сигурде и Брюнхильд, о жене Сигурда Гудрун, ее братьях Гуннаре и Хёгни и ее втором муже Атли, о Хамдире и Сёрли, их сестре Сванхильд и Ёрмунрекке; из сказаний скандинавского происхождения – песни о Хельги. Их историческая основа (в тех случаях, где она более или менее ясно прощупывается) – это события IV–V вв. н. э., т. е. эпохи «великого переселения народов». Тогда германские племена достигли высшей степени развития родового общества и основали свои древнейшие «варварские» государства. Эти события – разрушение гуннами бургундского королевства на Рейне в 437 г., смерть гуннского вождя Аттилы (Атли) в 453 г. и смерть остготского короля Эрманариха (Ёрмунрекка) в 375 г. Подробнее о них см. в комментариях к «Гренландской Песни об Атли» и «Речам Хамдира».
Поскольку древнейшая историческая основа, прощупываемая в германских героических сказаниях, относится к истории готов и IV в., распространено мнение, что героическая поэзия возникла у готов раньше, чем у других германских племен, т. е. в IV в., во время их пребывания в Причерноморье, от них распространилась на север и в конце концов достигла Норвегии, откуда была занесена в Исландию. На другую возможность указал шведский ученый Аскеберг: героическая поэзия могла возникнуть в Скандинавии, откуда в конечном счете вышли готы, а также бургунды (сыгравшие важную роль в развитии героической поэзии), и распространиться среди южногерманских племен. Дело в том, что южногерманские племена отставали в своем развитии от скандинавских племен в начале нашей эры. Об этом свидетельствует, в частности, более раннее появление и более широкое распространение письменности (рунических надписей) в Скандинавии по сравнению с континентом, а также богатая и самобытная традиция личной поэзии (поэзии скальдов) в Скандинавии.
Согласно учению Хойслера, которое одно время было догмой для всех исследователей древнегерманской поэзии, героическое сказание возникает и распространяется только в форме песни. Поэтому Хойслер считал возможным восстанавливать как бы генеалогическое древо песен, трактующих определенный сюжет, от их предполагаемого корня V в. до их исландских побегов XII в. Против этой теории возражения были выдвинуты Аскебергом и Хансом Куном, утверждавшим, что героическая песнь может возникнуть и быть понятой слушателями только при наличии прозаического материала, трактующего данное сказание. Так или иначе, распространение сказания едва ли было таким прямолинейным, как его представлял себе Хойслер и его последователи.
Историческая основа героических сказаний «Старшей Эдды» очень скудна, а нередко и вообще не прощупывается (например, в сказании о Сигурде). Но в принципе она, по-видимому, всегда есть в героической поэзии. Это объясняется тем, что героическая поэзия возникает в эпоху, когда литература еще не освободилась от обязанности сообщать только то, что слывет былью в обществе. В героической поэзии художественная функция как бы еще не отделилась от функции исторической. Но, разумеется, продолжая слыть былью, героическая поэзия в то же время преобразует факты действительности – идеализирует и сгущает их, – и притом преобразует их очень радикально. Героические песни «Старшей Эдды», в противоположность ее мифологическим песням, повествуют о людях и даже об исторических персонажах. Тем не менее герои этих песен – более идеализированные образы, чем боги в мифологических песнях. В результате идеализации и сгущения фактов исторической действительности в героической поэзии от них не остается ничего, кроме некоторого элементарного трагического конфликта в жизни героя.
Время, когда возникала героическая поэзия, определяет ее содержание. Это была эпоха, когда развивались дружинные отношения и война становилась основным промыслом варварских племен. Поэтому основное действующее лицо в героической поэзии – всегда воин. Общественный строй, характерный для данной эпохи, – это так называемая военная демократия. Люди расценивались тогда в соответствии со своими действительными достоинствами, а не в отношении к их богатству, положению в обществе или чину (как в классовом обществе). В частности, вождь племени должен быть сильнее и храбрее окружающих, иначе он не был бы вождем. Поэтому герой поэзии такого общества – всегда идеальный герой. Он наделен силой и храбростью больше, чем все его окружающие, и он всегда вождь.
Но проявления силы и храбрости, многочисленные победы над врагами – всего лишь внешние атрибуты героической поэзии, они не обязательны в ней. Сущность героизма – в безграничной силе духа, в победе человека над самим собой, т. е. в совершении им чего-то трагического для него самого, часто такого, что ведет его к гибели. Поэтому героическая песнь по содержанию – не панегирик, а трагедия, повествование не о радости и славе, а о горе и гибели.
Герой одерживает победу над собой во имя того, что представлялось людям высшим долгом. Но с современной точки зрения такая победа обычно кажется варварской и бессмысленной жестокостью: у современного человека совершенно другие представления о долге. Для людей того общества высшим долгом было поддержание чести рода или своей героической чести. А поддержание героической чести заключалось прежде всего в убийстве ради мести. Убийство из мести было делом не зазорным, даже напротив, наиболее славным. Ради мести герой идет на все. Хамдир и Сёрли готовы умереть, чтобы отомстить за свою сестру Сванхильд. Брюнхильд добивается убийства Сигурда, которого она любит, чтобы отомстить за свою оскорбленную героическую честь – за то, что он заставил ее нарушить данный ею обет выйти замуж только за самого бесстрашного. Гудрун убивает своих сыновей и своего мужа, чтобы отомстить за своих кровных братьев Гуннара и Хёгни. Таким образом, потребность в мести за родичей или за кровную обиду была не личным чувством, которое следовало в себе подавить, но напротив – она была высшим долгом, ради которого надо подавить в себе все самые сильные личные чувства: и страх смерти, и любовь, и материнское чувство.
Но романтическая и материнская любовь в архаичной героической поэзии отнюдь не являются чувствами, сила которых возвеличивается и которые могут быть пружинами героических подвигов. Восхваляются не они, а выполнение героического долга. Они же просто чувства, которые герой убивает в себе, как он может убить самого себя. Нет в этой поэзии и прославления любви к своему народу или родине, как вообще нет никакого интереса к вопросам национальным и государственным. Это и понятно: героическая поэзия возникала в обществе, в котором ни народности, ни государства еще не сложились.
В героической поэзии всякий герой в конце концов погибает. Но, в соответствии с фаталистскими представлениями эпохи, он чувствует заранее, что ему суждено, и поэтому, умирая, знает, что обречен на гибель. Именно благодаря этому он может, погибая, ликовать, что выполнил до предела свой героический долг.
Такова мораль наиболее архаичного слоя песен «Старшей Эдды». Она всего лучше представлена в «Речах Хамдира» и «Гренландской Песни об Атли». Но в морали героических песен «Старшей Эдды» есть и более поздние наслоения: чувство любви выдвигается на передний план, сила любви начинает возвеличиваться, страдания приобретают романтический ореол, появляется дух примирения. Эта более поздняя, романтическая мораль всего лучше представлена в «Плаче Оддрун», но ощущается местами и во многих других песнях. Она еще богаче представлена в народных балладах – жанре народной поэзии, господствовавшем в Скандинавии в Средние века. Своей любовной, новеллистической тематикой, напевным стилем и рифмованным стихом баллады резко отличаются от героических песен.
В героических песнях «Старшей Эдды» есть несомненно наслоения не только разной морали, но и стилей и жанров разных эпох. Исследованию этих наслоений в «Старшей Эдде» помогает, во-первых, то, что в ней имеется ряд песен, трактующих по-разному то же самое героическое сказание (сравни, например, «Гренландскую Песнь об Атли» и «Гренландские Речи Атли» или разные песни о Сигурде), а во-вторых, то, что в ряде случаев героические сказания, представленные в «Старшей Эдде», являются в то же время сюжетами произведений совсем других стилей и жанров. Для сравнительно-типологического анализа героических песен «Старшей Эдды» наибольшее значение имеет сопоставление их с исландской «Сагой о Вёльсунгах», немецкой «Песнью о Нибелунгах», норвежской «Сагой о Тидреке» и «Младшей Эддой». «Сага о Вёльсунгах» (русский перевод Б.Ярхо вышел в 1934 г. в издательстве «Academia») представляет собой прозаический пересказ сборника героических песен, совершенно аналогичного «Старшей Эдде». Сага эта возникла около 1260 г. «Песнь о Нибелунгах» – произведение, возникшее даже несколько раньше (около 1200 г.), но в условиях развитого феодального общества. В ней сказания о Зигфриде (Сигурде) и о гибели Гунтера и Хагена (Гуннара и Хёгни) обработаны в духе рыцарского романа. В «Саге о Тидреке», возникшей в середине XIII в., пересказываются в прозе различные нижненемецкие героические песни и в том числе песни на сюжеты, представленные в «Старшей Эдде». В «Младшей Эдде» тоже есть краткий прозаический пересказ героических песен «Старшей Эдды». Сохранились также скандинавские (датские и фарерские) народные баллады на те же сюжеты, немецкая народная баллада о «Роговом Зейфриде», немецкая народная книга XVII в. о нем же и некоторые другие произведения, в которых трактуются эти сюжеты. Датские героические сказания, представленные в эддической поэзии, – сказание о Хельги и Фроди – пересказываются латинскими стихами в книге Саксона Грамматика «Деяния датчан», написанной около 1200 г. На основании этого произведения восстанавливаются и некоторые несохранившиеся датские героические песни.
Сравнительно-типологический анализ всего этого материала позволяет сделать некоторые выводы о различных слоях в составе «Старшей Эдды». Наиболее известной сравнительно-типологической классификацией героических песен «Старшей Эдды» является классификация Хойслера. Для древнейшего типа песни, по Хойслеру, характерны небольшой объем и ограниченное число персонажей и сцен. Повествование чередуется в такой песни с речами героев – диалогами, обращениями и краткими монологами. притом речи эти тоже двигают действие, которое развивается скачками, от одной важной, «вершинной» сцены к другой, с опущением промежуточных сцен, так что в песни часто оказывается мало связи. К древнейшему типу, который Хойслер называл «двусторонней повествовательной песнью», принадлежат «Речи Хамдира», «Песнь о Вёлюнде», «Гренландская Песнь об Атли», «Песнь о Хлёде». Этот тип Хойслер считал общегерманским. К менее архаическому типу принадлежат, по Хойслеру, «односторонние повествовательные песни». Здесь действие раскрывается исключительно в речах персонажей, а повествовательных стихов нет совсем. К этому типу относятся «Речи Регина», «Речи Фафнира», заключительная часть «Второй Песни о Хельги Убийце Хундинга». Следующий тип представляет собой приближение к «эпической широте», к «книжному эпосу» и является промежуточным звеном между «песнью» и «эпопеей». По сравнению с древнейшим типом героической песни увеличено число персонажей и сцен, темп действия замедлен за счет описаний и статичных медитативных речей. К этому типу принадлежат «Краткая Песнь о Сигурде» и «Гренландские Речи Атли». Наконец, последний тип – это «героическая элегия». В песнях этого типа действия нет совсем. Его вытеснила ситуация. События подразумеваются известными. Основное содержание таких песен – переживания героини (не героя!) Ее чувства раскрываются в лирическом монологе, в котором большую роль играют воспоминания, элегический обзор прошлого. В наиболее чистом виде последний тип представлен в «Перовой Песни о Гудрун», «Подстрекательстве Гудрун», «Поездке Брюнхильд в Хель» и «Плаче Оддрун». Этот тип Хойслер считал специфически исландским.
Песни «Старшей Эдды» и по содержанию значительно архаичнее героической поэзии других германских народов. Благодаря особым социальным условиям, о которых говорилось выше, в этих песнях, хотя они и были собраны и записаны в XIII в., когда прошло уже два с лишним века после введения христианства, влияние феодальной идеологии очень незначительно, а во многих песнях и вовсе отсутствует. Напротив, идеология родового общества, его высшей ступени, богато в них представлена.
В силу этого неудивительно, что героические песни «Старшей Эдды» нередко принимаются за образцы «древнегерманской» или «общегерманской» героической поэзии. Однако песни эти все же исландские. Нельзя отвлечься от специфически исландского в них, не отвлекшись от их художественной сути.
В героической поэзии необходимо различать не только разные ее жанровые формы – «песнь», «эпопею» и т. д., – но также и произведение как таковое и его сюжет, т. е. «сказание». Большинство сказаний, представленных в героических песнях «Старшей Эдды», – южногерманского, а не скандинавского происхождения, меньшинство – скандинавского происхождения. Сказаний исландского происхождения в героических песнях «Старшей Эдды» вообще нет. Исландское в этих песнях – это трактовка сказаний, отдельные мотивы, их комбинация и т. п. Но отделить исландское от неисландского в них очень трудно и часто невозможно.
По-видимому, из героических сказаний южногерманского происхождения наибольшей популярностью в Исландии пользовались сказания о Сигурде и Брюнхильд, о жене Сигурда Гудрун, ее братьях Гуннаре и Хёгни и ее втором муже Атли, о Хамдире и Сёрли, их сестре Сванхильд и Ёрмунрекке; из сказаний скандинавского происхождения – песни о Хельги. Их историческая основа (в тех случаях, где она более или менее ясно прощупывается) – это события IV–V вв. н. э., т. е. эпохи «великого переселения народов». Тогда германские племена достигли высшей степени развития родового общества и основали свои древнейшие «варварские» государства. Эти события – разрушение гуннами бургундского королевства на Рейне в 437 г., смерть гуннского вождя Аттилы (Атли) в 453 г. и смерть остготского короля Эрманариха (Ёрмунрекка) в 375 г. Подробнее о них см. в комментариях к «Гренландской Песни об Атли» и «Речам Хамдира».
Поскольку древнейшая историческая основа, прощупываемая в германских героических сказаниях, относится к истории готов и IV в., распространено мнение, что героическая поэзия возникла у готов раньше, чем у других германских племен, т. е. в IV в., во время их пребывания в Причерноморье, от них распространилась на север и в конце концов достигла Норвегии, откуда была занесена в Исландию. На другую возможность указал шведский ученый Аскеберг: героическая поэзия могла возникнуть в Скандинавии, откуда в конечном счете вышли готы, а также бургунды (сыгравшие важную роль в развитии героической поэзии), и распространиться среди южногерманских племен. Дело в том, что южногерманские племена отставали в своем развитии от скандинавских племен в начале нашей эры. Об этом свидетельствует, в частности, более раннее появление и более широкое распространение письменности (рунических надписей) в Скандинавии по сравнению с континентом, а также богатая и самобытная традиция личной поэзии (поэзии скальдов) в Скандинавии.
Согласно учению Хойслера, которое одно время было догмой для всех исследователей древнегерманской поэзии, героическое сказание возникает и распространяется только в форме песни. Поэтому Хойслер считал возможным восстанавливать как бы генеалогическое древо песен, трактующих определенный сюжет, от их предполагаемого корня V в. до их исландских побегов XII в. Против этой теории возражения были выдвинуты Аскебергом и Хансом Куном, утверждавшим, что героическая песнь может возникнуть и быть понятой слушателями только при наличии прозаического материала, трактующего данное сказание. Так или иначе, распространение сказания едва ли было таким прямолинейным, как его представлял себе Хойслер и его последователи.
Историческая основа героических сказаний «Старшей Эдды» очень скудна, а нередко и вообще не прощупывается (например, в сказании о Сигурде). Но в принципе она, по-видимому, всегда есть в героической поэзии. Это объясняется тем, что героическая поэзия возникает в эпоху, когда литература еще не освободилась от обязанности сообщать только то, что слывет былью в обществе. В героической поэзии художественная функция как бы еще не отделилась от функции исторической. Но, разумеется, продолжая слыть былью, героическая поэзия в то же время преобразует факты действительности – идеализирует и сгущает их, – и притом преобразует их очень радикально. Героические песни «Старшей Эдды», в противоположность ее мифологическим песням, повествуют о людях и даже об исторических персонажах. Тем не менее герои этих песен – более идеализированные образы, чем боги в мифологических песнях. В результате идеализации и сгущения фактов исторической действительности в героической поэзии от них не остается ничего, кроме некоторого элементарного трагического конфликта в жизни героя.
Время, когда возникала героическая поэзия, определяет ее содержание. Это была эпоха, когда развивались дружинные отношения и война становилась основным промыслом варварских племен. Поэтому основное действующее лицо в героической поэзии – всегда воин. Общественный строй, характерный для данной эпохи, – это так называемая военная демократия. Люди расценивались тогда в соответствии со своими действительными достоинствами, а не в отношении к их богатству, положению в обществе или чину (как в классовом обществе). В частности, вождь племени должен быть сильнее и храбрее окружающих, иначе он не был бы вождем. Поэтому герой поэзии такого общества – всегда идеальный герой. Он наделен силой и храбростью больше, чем все его окружающие, и он всегда вождь.
Но проявления силы и храбрости, многочисленные победы над врагами – всего лишь внешние атрибуты героической поэзии, они не обязательны в ней. Сущность героизма – в безграничной силе духа, в победе человека над самим собой, т. е. в совершении им чего-то трагического для него самого, часто такого, что ведет его к гибели. Поэтому героическая песнь по содержанию – не панегирик, а трагедия, повествование не о радости и славе, а о горе и гибели.
Герой одерживает победу над собой во имя того, что представлялось людям высшим долгом. Но с современной точки зрения такая победа обычно кажется варварской и бессмысленной жестокостью: у современного человека совершенно другие представления о долге. Для людей того общества высшим долгом было поддержание чести рода или своей героической чести. А поддержание героической чести заключалось прежде всего в убийстве ради мести. Убийство из мести было делом не зазорным, даже напротив, наиболее славным. Ради мести герой идет на все. Хамдир и Сёрли готовы умереть, чтобы отомстить за свою сестру Сванхильд. Брюнхильд добивается убийства Сигурда, которого она любит, чтобы отомстить за свою оскорбленную героическую честь – за то, что он заставил ее нарушить данный ею обет выйти замуж только за самого бесстрашного. Гудрун убивает своих сыновей и своего мужа, чтобы отомстить за своих кровных братьев Гуннара и Хёгни. Таким образом, потребность в мести за родичей или за кровную обиду была не личным чувством, которое следовало в себе подавить, но напротив – она была высшим долгом, ради которого надо подавить в себе все самые сильные личные чувства: и страх смерти, и любовь, и материнское чувство.
Но романтическая и материнская любовь в архаичной героической поэзии отнюдь не являются чувствами, сила которых возвеличивается и которые могут быть пружинами героических подвигов. Восхваляются не они, а выполнение героического долга. Они же просто чувства, которые герой убивает в себе, как он может убить самого себя. Нет в этой поэзии и прославления любви к своему народу или родине, как вообще нет никакого интереса к вопросам национальным и государственным. Это и понятно: героическая поэзия возникала в обществе, в котором ни народности, ни государства еще не сложились.
В героической поэзии всякий герой в конце концов погибает. Но, в соответствии с фаталистскими представлениями эпохи, он чувствует заранее, что ему суждено, и поэтому, умирая, знает, что обречен на гибель. Именно благодаря этому он может, погибая, ликовать, что выполнил до предела свой героический долг.
Так выражено это ликование, точно и лаконично, в последних словах Хамдира в конце последней песни «Старшей Эдды».
Мы стойко бились, —
на трупах врагов
мы как орлы
на сучьях древесных!
Со славой умрем
сегодня иль завтра —
никто не избегнет
норн приговора!
Такова мораль наиболее архаичного слоя песен «Старшей Эдды». Она всего лучше представлена в «Речах Хамдира» и «Гренландской Песни об Атли». Но в морали героических песен «Старшей Эдды» есть и более поздние наслоения: чувство любви выдвигается на передний план, сила любви начинает возвеличиваться, страдания приобретают романтический ореол, появляется дух примирения. Эта более поздняя, романтическая мораль всего лучше представлена в «Плаче Оддрун», но ощущается местами и во многих других песнях. Она еще богаче представлена в народных балладах – жанре народной поэзии, господствовавшем в Скандинавии в Средние века. Своей любовной, новеллистической тематикой, напевным стилем и рифмованным стихом баллады резко отличаются от героических песен.
В героических песнях «Старшей Эдды» есть несомненно наслоения не только разной морали, но и стилей и жанров разных эпох. Исследованию этих наслоений в «Старшей Эдде» помогает, во-первых, то, что в ней имеется ряд песен, трактующих по-разному то же самое героическое сказание (сравни, например, «Гренландскую Песнь об Атли» и «Гренландские Речи Атли» или разные песни о Сигурде), а во-вторых, то, что в ряде случаев героические сказания, представленные в «Старшей Эдде», являются в то же время сюжетами произведений совсем других стилей и жанров. Для сравнительно-типологического анализа героических песен «Старшей Эдды» наибольшее значение имеет сопоставление их с исландской «Сагой о Вёльсунгах», немецкой «Песнью о Нибелунгах», норвежской «Сагой о Тидреке» и «Младшей Эддой». «Сага о Вёльсунгах» (русский перевод Б.Ярхо вышел в 1934 г. в издательстве «Academia») представляет собой прозаический пересказ сборника героических песен, совершенно аналогичного «Старшей Эдде». Сага эта возникла около 1260 г. «Песнь о Нибелунгах» – произведение, возникшее даже несколько раньше (около 1200 г.), но в условиях развитого феодального общества. В ней сказания о Зигфриде (Сигурде) и о гибели Гунтера и Хагена (Гуннара и Хёгни) обработаны в духе рыцарского романа. В «Саге о Тидреке», возникшей в середине XIII в., пересказываются в прозе различные нижненемецкие героические песни и в том числе песни на сюжеты, представленные в «Старшей Эдде». В «Младшей Эдде» тоже есть краткий прозаический пересказ героических песен «Старшей Эдды». Сохранились также скандинавские (датские и фарерские) народные баллады на те же сюжеты, немецкая народная баллада о «Роговом Зейфриде», немецкая народная книга XVII в. о нем же и некоторые другие произведения, в которых трактуются эти сюжеты. Датские героические сказания, представленные в эддической поэзии, – сказание о Хельги и Фроди – пересказываются латинскими стихами в книге Саксона Грамматика «Деяния датчан», написанной около 1200 г. На основании этого произведения восстанавливаются и некоторые несохранившиеся датские героические песни.
Сравнительно-типологический анализ всего этого материала позволяет сделать некоторые выводы о различных слоях в составе «Старшей Эдды». Наиболее известной сравнительно-типологической классификацией героических песен «Старшей Эдды» является классификация Хойслера. Для древнейшего типа песни, по Хойслеру, характерны небольшой объем и ограниченное число персонажей и сцен. Повествование чередуется в такой песни с речами героев – диалогами, обращениями и краткими монологами. притом речи эти тоже двигают действие, которое развивается скачками, от одной важной, «вершинной» сцены к другой, с опущением промежуточных сцен, так что в песни часто оказывается мало связи. К древнейшему типу, который Хойслер называл «двусторонней повествовательной песнью», принадлежат «Речи Хамдира», «Песнь о Вёлюнде», «Гренландская Песнь об Атли», «Песнь о Хлёде». Этот тип Хойслер считал общегерманским. К менее архаическому типу принадлежат, по Хойслеру, «односторонние повествовательные песни». Здесь действие раскрывается исключительно в речах персонажей, а повествовательных стихов нет совсем. К этому типу относятся «Речи Регина», «Речи Фафнира», заключительная часть «Второй Песни о Хельги Убийце Хундинга». Следующий тип представляет собой приближение к «эпической широте», к «книжному эпосу» и является промежуточным звеном между «песнью» и «эпопеей». По сравнению с древнейшим типом героической песни увеличено число персонажей и сцен, темп действия замедлен за счет описаний и статичных медитативных речей. К этому типу принадлежат «Краткая Песнь о Сигурде» и «Гренландские Речи Атли». Наконец, последний тип – это «героическая элегия». В песнях этого типа действия нет совсем. Его вытеснила ситуация. События подразумеваются известными. Основное содержание таких песен – переживания героини (не героя!) Ее чувства раскрываются в лирическом монологе, в котором большую роль играют воспоминания, элегический обзор прошлого. В наиболее чистом виде последний тип представлен в «Перовой Песни о Гудрун», «Подстрекательстве Гудрун», «Поездке Брюнхильд в Хель» и «Плаче Оддрун». Этот тип Хойслер считал специфически исландским.