Сборник. Скандинавский эпос

   Обращение в начале песни («Внимайте мне…») похоже на начало многих скальдических хвалебных песен, с которыми «Прорицание вёльвы» сближает рефрен, или «стев». Но стиль «Прорицания» несравненно проще, чем стиль поэзии скальдов. Нордаль высказывал предположение, что автором песни мог быть скальд Вёлю-Стейн.
   Заглавие песни есть только в рукописях «Младшей Эдды». Непоследовательность в нумерации строф отражает перестановку в издании С.Бюгге.

Речи Высокого

   Эта самая длинная из песен «Старшей Эдды» явно представляет собой конгломерат из элементов разного характера и разного происхождения. Единственное, что объединяет «Речи Высокого», – это «гномический» размер. Но даже и в этом отношении в «Речах Высокого» нет полного единства: строфы 73, 81–83, 85–87 и 89–90 – в эпическом размере. По общему мнению, «Речи Высокого» состоят по меньшей мере из шести частей.
   1. Строфы 1-95 и 103. Эта часть представляет собой собрание строф, содержание которых – правила житейской мудрости. В силу своего содержания строфы эти, естественно, не образуют стройного целого. Возможно, что в устной традиции они бытовали изолированно или небольшими группами. Впрочем, строфы эти кое-где связаны содержанием (например, в самом начале, где сказано о госте, или там, где говорится о жизненных ценностях, строфы 68–77), а кое-где – словесной формой (например, там, где повторяется строчка «муж неразумный», – строфы 24–27). Стиль всей этой части – это стиль пословиц и поговорок. Он прост, точен и лапидарен. Некоторые строфы в этой части представляют собой развернутые пословицы, а иные – цепочку пословиц, объединенных каким-то «общим знаменателем» (строфы 81–90). Многие строчки из этой части и сейчас живут в Исландии как пословицы или поговорки. Едва ли название «Речи Высокого» (т. е. речи Одина) относится к этой части: «я», которое кое-где появляется здесь, не проявляет ничего характерного для Одина.
   Мораль, представленная в этих строфах, прозаична и утилитарна, а подчас даже эгоистична и цинична. Особенно рекомендуются в них осторожность и недоверие, настойчиво осуждаются глупость, доверчивость, болтливость. По мнению одних исследователей, это мораль простого земледельца, интересы которого ограничены его повседневными потребностями. По мнению других – это мораль викинга, много видавшего, свободного от предрассудков и полагающегося только на себя. Во всяком случае, по общему мнению, в этой части нет никаких следов влияния христианства. Впрочем, нет в ней также и упоминаний языческих богов или мифов, веры в магию или силу судьбы. В некоторых из строф проглядывают черты природы (норвежской, а не исландской). Обычно считается, что эта часть – древнейший слой в «Старшей Эдде».
   2. Строфы 96-102. Строфы 84 и 91–95 образуют как бы переход к рассказу Одина о том, как его обманула одна женщина – дочь (или жена?) некоего Биллинга. История эта приводится в песни как пример неверности и коварности женщины и обычно считается подражанием европейским фабльо, или шванкам на такие же темы. Никакой мифологической основы здесь, по-видимому, нет. возник этот рассказ, вероятно, уже в христианскую эпоху.
   3. Строфы 104–110. В этой части Один рассказывает о том, как он соблазнил Гуннлёд, дочь великана Суттунга, благодаря чему добыл мед поэзии. Хотя эта часть по тону похожа на предыдущую, она имеет несомненную мифологическую основу. Миф о том, как Один добыл мед поэзии, подробно рассказывается в «Младшей Эдде».
   4. Строфы 112–137. Эта часть представляет собой ряд жизненных советов, которые «я» (но едва ли Один) дает некоему Лоддфафниру. Повторяющееся в начале каждой строфы обращение («Советы мои, Лоддфафнир, слушай» и т. д.) придает будничным по содержанию мыслям торжественность. Советы эти более дидактичны, чем правила житейской мудрости в первой части «Речей Высокого». Предполагают, что они представляют собой переработку каких-то более древних гномических строф.
   5. Строфа 138–145. Эта часть состоит из рассказа Одина о том, как он принес самого себя в жертву, повесившись на мировом древе, чтобы обрести знание рун, и нескольких строф о рунах и жертвоприношениях. По-видимому, это фрагменты культовой языческой поэзии. Возможно, что эти строфы произносил жрец. Торжественный и темный язык этих фрагментов отличает их от остальных строф в «Речах Высокого».
   6. Строфы 111 и 146–164. Эта часть представляет собой перечень восемнадцати различных заклинаний, произносимых Одином. Хотя здесь приводятся не сами заклинания, а только их нумерованный перечень, – вероятно, и эта часть восходит к языческой эпохе.
   Попытки восстановить первоначальную форму «Речей Высокого» путем перестановок и сокращений не дали убедительных результатов.

Речи Вафтруднира

   Сюжет этой песни – состязание в мудрости, в котором побежденный расплачивается жизнью. Участники состязания – Один и великан Вафтруднир. Вся песнь (за исключением одной строфы) состоит из вопросов и ответов и содержит большое количество разнообразных мифологических сведений о возникновении мира, его устройстве и его будущей гибели. Таким образом, «Речи Вафтруднира» как бы дополняют «Прорицание вёльвы». Состязание кончается поражением Вафтруднира. Однако в песни нет никакого драматизма. Основное в ней – это сообщаемые в ответах мифологические имена и сведения, а не судьба великана. Песнь стройна и симметрична по композиции. Вопросы и ответы в правильных шестистрочных строфах объединяются в группы в повторяющихся числовых соотношениях.
   Споры вызвало отношение песни к язычеству. В последнее время господствует мнение, что она возникла в языческую эпоху (в Х в.) Сюжет песни имеет много фольклорных параллелей, а сама ее форма, по-видимому, отражает обучение учеников жрецом и восходит к ритуальному диалогу, в котором симметричность вопросов и ответов и их нумерация («дай первый ответ», «второй дай ответ» и т. п.) являются мнемотехническими приемами. Совершенно иначе воспринимал эту песнь Хойслер (а до него Ессен): он считал, что она возникла в христианскую эпоху и была созданием какого-то собирателя древностей, предшественника Снорри Стурлусона. Христианская вера якобы потому и терпела подобные песни, что в них не было никакого «практического» язычества. Однако каких-либо явных следов влияния христианства в песне тоже нет.
   Фрагмент песни сохранился также в рукописи АМ 748, а несколько строк – в «Младшей Эдде».

Речи Гримнира

   Эта песнь имеет то общее с предшествующей, что ее основное содержание – различные мифологические сведения, сообщение которых мотивируется в обрамляющем рассказе. Но только здесь обрамление – в прозе, а основная часть состоит не из вопросов и ответов, а из монолога Одина (Гримнира). Обрамляющий рассказ о двух братьях известен также из «Истории лангобардов» Павла Диакона (VIII в.) и имеет параллели в «Илиаде» и в сказках разных народов. Мифологические сведения, сообщаемые в основной части, очень разнообразны: здесь и перечень жилищ богов, и описание Вальхаллы и ее обитателей, и перечень рек, и перечень коней асов, и описание ясеня Иггдрасиль и его обитателей, и сведения о сотворении мира, и перечень имен Одина. Очевидной внутренней связи, да и связи с обрамляющим рассказом, во всем этом материале как будто нет, и это доставило много хлопот толкователям. Песнь и в метрическом отношении не единообразна. Делались попытки восстановить песнь в ее «первоначальной цельности» и с этой целью устранялись как интерполяции все строфы, не имеющие отношения к основной фабуле (до сорока строф из сохранившихся пятидесяти четырех!) М.Ульсен был первым, кто истолковал «Речи Гримнира» как единое целое в том виде, в каком песнь сохранилась. Мифологические сведения, сообщаемые Одином, он посчитал галлюцинациями, вызванными пыткой, а перечни имен – заклинаниями. Таким образом, ситуация оказывается близкой к камланию шаманов (см. прим. 115 к «Речам Высокого»). Фрис признает, что в «Речах Гримнира» строфы с мифологическими сведениями и перечнями имен играли важную (магическую) роль, но он устанавливает в песне переплетение двух первоначально самостоятельных фабул. Крапп связывал рассказ, обрамляющий песнь, с обычаем сжигать колдунов и ведьм и соответствующим бродячим сюжетом.
   Песнь обычно относят к концу языческой эпохи. Впрочем, Хойслер истолковал ее как и «Речи Вафтруднира» (см. комментарий к этой песни), т. е. в качестве создания христианской эпохи.
   Песнь сохранилась также в рукописи АМ 748, а треть ее – в «Младшей Эдде». Непоследовательность в нумерации строф 23–24 отражает перестановку в издании С. Бюгге.

Поездка Скирнира

   Сюжет песни – история любви бога Фрейра к Герд, дочери великана Гюмира. Песнь отличается лиризмом и законченностью формы. В ней много действия, хотя повествовательных стихов нет совсем: она вся состоит из речей персонажей, а именно речей Скади (матери Фрейра), Скирнира (его слуги), Фрейра, пастуха, Герд и ее служанки. М.Ульсен доказывал, что «Поездка Скирнира» – это культовая языческая песнь, которая исполнялась во время весеннего праздника соединения бога солнца с богиней земли. Имя Герд он истолковывал, как огороженное поле. Берта Филлпоттс шла еще дальше: она утверждала, что «Поездка Скирнира» – это текст культовой драмы. Но другие находят, что игривый тон песни не вяжется с этим, указывают на следы влияния ирландских сказок и относят ее к христианской эпохе.
   Вершину действия образует в песни заклятье, которое произносит Скирнир, чтобы заставить Герд полюбить Фрейра (строфы 26–36 и особенно 32–36). По общему мнению, это заклинание повторяет (не только по содержанию, но и по строю стиха и синтаксическим особенностям) те заклятья, которые бытовали в устной традиции в языческие времена.
   Песнь сохранилась также в рукописи АМ 748.
   Скирнир значит «сияющий».

Песнь о Харбарде

   «Песнь о Харбарде» принадлежит к так называемым песням-перебранкам. Перебраниваются в данной песни два персонажа: Тор в виде странника с корзиной на плечах и перевозчик, в котором нетрудно узнать Одина, хотя он называет себя Харбард (что значит «седая борода»). Ни в одной из песен «Старшей Эдды» очеловечивание богов не зашло так далеко, как в «Песни о Харбарде». Странник и перевозчик – это живые человеческие типы, изображенные с большим реализмом и юмором. Если песнь и не была текстом комедии, она – несомненное приближение к комедии. Можно предполагать, что прообразом такой перебранки был обычай «сравнения мужей». Обычай этот состоял в том, что два участника пира похвалялись своими подвигами, стараясь посрамить друг друга. Следы этого обычая есть, по-видимому, и в русских былинах.
   Реалистическому содержанию песни соответствует ее небрежная форма: таких свободных строф, таких неправильных строчек, подчас переходящих в прозу, нет ни в одной другой песни «Старшей Эдды». В частности, ни в одной другой песни не имеется суффигированного артикля при существительных (он появился, по-видимому, сначала в разговорной речи и только потом стал общей языковой нормой).
   Большинство исследователей относило «Песнь о Харбарде» к языческой эпохе. Однако комическую трактовку языческих богов, характерную для этой песни, объясняли по-разному – одни как насмешку, другие как шутку. С одной стороны, утверждали, что такая трактовка была возможна потому, что язычество уже отживало свой век и вследствие этого обострилось понимание его слабостей (Могк, Фрис). С другой стороны, указывали, что фамильярное отношение к богам более характерно для эпохи, когда старой религии еще ничто не угрожало, и проводили параллели из средневековой католической литературы и ведических гимнов (Поске). Настаивали и на третьей возможности: песнь возникла в эпоху, когда язычество уже давно умерло как религия и стало материалом для поэзии, – в частности, для шутливой поэзии (Хойслер).
   Песнь плохо сохранилась. Фрагмент ее есть в рукописи АМ 748.

Песнь о Хюмире

   В этой чисто повествовательной песни использованы первоначально не связанные между собой мифы (о том, как Тор добыл котел для варки пива, о том, как он ловил мирового змея, о том, как охромел его козел) и сказочные мотивы (красавица, помогающая герою, кубок, который можно разбить только о лоб его владельца). В песни обнаруживают остатки и более древних индоевропейских мифов. По форме песнь во многих отношениях приближается к поэзии скальдов: в ней много кеннингов, замысловатых сложных слов, косвенной речи, синтаксических переносов из стиха в стих и даже из строфы в строфу. Райхардт отнес песнь к XIII в. Раньше песнь относили обычно к Х в., т. е. к языческой эпохе. Теперь она обычно считается поздней. Так, Фрис находит в ней комическую трактовку мифологического и сказочного материала и относит к концу XII в.
   Песнь сохранилась также в рукописи АМ 748.

Перебранка Локи

   Основное содержание этой песни заключается в том, что Локи беспощадно и не стесняясь в выражениях (в частности, в строфе 32 вместо «визжать» в подлиннике стоит более сильное выражение) разоблачает семь богинь и семь богов, собравшихся на пир у морского великана Эгира и по очереди вступающих в перебранку с ним. Он похваляется своими злодеяниями и победами над женщинами. Богов Локи обвиняет прежде всего в трусости и «женовидности» (половом извращении), а богинь – в нецеломудрии. Часть обвинений подтверждается другими древнеисландскими источниками, т. е. основана на мифах. К концу перебранки появляется разгневанный Тор со своим молотом. Но последнее слово остается все же за Локи.
   Из всех песен «Старшей Эдды» эта песнь представляет собой наибольшее приближение к драматическому произведению. Б.Филлпоттс высказывала предположение, что эта песнь была текстом к обрядовым играм. От другой песни-перебранки – «Песни о Харбарде» – она отличается большей законченностью композиции и строгостью метрической и строфической формы (ср. комментарии к «Песни о Харбарде»). Вся песнь состоит из искусно сцепленных реплик семнадцати персонажей.
   Песнь эту большинство исследователей относило к языческой эпохе, но очень различно толковало. Одни считали, что она представляет собой сатиру на богохульство, разоблачение богохульника (т. е. Локи) и прославление Тора (Могк, Йонссон). Другие полагали, что цель ее – просто позабавить слушателей (Ессен, Нурен). Третьи считали, что она представляет собой сатиру на языческих богов, сочиненную то ли новообращенным христианином, то ли разочаровавшимся язычником (Фрис и др.) Так, Нордаль заявил, что автор «Перебранки Локи» верил в языческих богов, хотя и видел их недостатки. Наконец, некоторые относили песнь к христианской эпохе, но отрицали в ней наличие какой-либо религиозной тенденции (Хойслер). Указывалось также, что поэмы, содержание которых сводилось к беседе на пиру, были в моде в Европе в XII в. Так или иначе, но боги в этой песни – это, конечно, люди, и притом очень реалистически изображенные.
   Одна строфа песни сохранилась также в «Младшей Эдде».

Песнь о Трюме

   В песни рассказывается о том, как Тор вернул себе молот, который великан Трюм (что значит «грохот») похитил у него. Неясно, что в этом сюжете восходит к мифу. Ни в каких других древних памятниках этот сюжет не представлен. Но он широко представлен в памятниках более поздней эпохи: в исландских римах (около 1400 г.), в норвежских, шведских и датских народных балладах (записанных не раньше XVI в.) Все эти памятники, как предполагают, восходят к «Песни о Трюме». Близкая параллель сюжета есть в одной эстонской сказке.
   Песнь отличается цельностью и стройностью композиции, стилистической ясностью и простотой, меткостью характеристик и веселым юмором. Все эти качества всегда заставляли считать песнь своего рода шедевром, и до недавнего времени они обычно истолковывались, как признак ее большой древности. Могк, Йонссон, Поске и другие утверждали, что она – древнейшая в «Старшей Эдде», и относили ее к IX в. Фрис показал, что по стилю и трактовке сюжета песнь эта очень близка к средневековым балладам, и датировал ее концом XII – началом XIII вв. Особенно характерны для песни параллелизмы и напевные повторы балладного типа. Была сделана попытка доказать, что автор песни – Снорри Стурлусон.

Речи Альвиса

   Обрамлением песни является рассказ о том, как карлик Альвис (что значит «всемудрый»), посватавшись к дочери Тора в его отсутствие, встретился с вернувшимся домой Тором. тот различными вопросами задерживает Альвиса до восхода солнца и превращает его в камень (согласно поверью, при свете солнца подземные существа превращаются в камень). Основное содержание песни – ответы Альвиса, в которых он сообщает, как называются земля, небо, луна, солнце, тучи, ветер, затишье, море, огонь, лес, ночь, посевы и пиво в различных мирах, а именно у людей, асов, ванов, альвов, великанов (турсов, ётунов) и карликов. Но в этом распределении синонимов между различными мирами есть ряд непоследовательностей: в некоторых ответах Альвиса появляется еще и язык обитателей Хель (вместо языка альвов, ванов или карликов) и язык богов вообще. Многие из приводимых обозначений – кеннинги (например, небо – «ткач ветра», луна – «счет лет»), другие – просто поэтические синонимы.
   Неясно, что представляют собой перечисленные в песни обозначения. Предполагали, что они из языка рыбаков или охотников, у которых данные понятия были табуированы. Другие считали, что песнь – своего рода версифицированная глава поэтики скальдов (Геринг, Фрис). Третьи думали, что песнь – просто поэтическая игра словами (Майсснер, Хойслер, Хельгасон). Некоторые относили песнь к языческой эпохе (Йонссон, Поске, Э.Нурен). Большинство, однако, считало, что она не древнее середины XII в. (Могк, Сейманс, Хойслер, Фрис и др.) и представляет собой подражание «Речам Вафтруднира».
   Несколько строф песни сохранились также в «Младшей Эдде».

Песнь о Вёлюнде

   Песнь эту обычно относят к героическим, хотя в рукописи «Старшей Эдды» она стоит среди мифологических (перед «Речами Альвиса»). В сущности это нечто среднее между мифологическими и героическими песнями. С одной стороны, ее герой – волшебный кузнец Вёлюнд, «властитель альвов». сказание о нем не имеет никакой исторической основы. С другой стороны, действие песни локализовано в реальном мире. Вёлюнд – сын «конунга финнов», а его противник Нидуд – «конунг в Свитьоде» (Швеции) и «владыка ньярлов» (что это за племя, впрочем, совершенно не известно). В песни упоминается также Хлёдвир (= Хлодвиг?), Кьяр (= кесарь, т. е. римский император?), Валлянд (Италия?) Название Ульвдалир, где происходит действие, встречается в Скандинавии. Есть в песни и скандинавский (норвежский) местный колорит: лыжи, дремучий лес, костер из сухой сосны, медвежатина. Скандинавского происхождения и некоторые личные имена в песни (Хервёр, Эльрун, Хлядгуд). Однако остальные личные имена в песни – скорее южногерманской этимологии.
   В песни явно две фабулы: основная – сказание о мести волшебного кузнеца Вёлюнда и побочная (начало песни), более поздняя по стилю. это сказка о девушках-лебедях, которые улетают от тех, кто их поймал. Сказание о Вёлюнде известно также по «Саге о Тидреке», основанной на несохранившихся нижненемецких песнях, и по древнеанглийской поэме «Сетования Деора». Есть и другие указания на то, что сказание о Вёлюнде было распространено не только в Скандинавии, но и у западных германцев (изображение сцен из сказания, топонимика и т. д.)
   Песнь обычно считается одной из древнейших в «Старшей Эдде». Попытки восстановить ее первоначальную форму путем сокращений и перестановок не дали убедительных результатов. В последнее время исследователи склоняются к тому, что песнь имела нижненемецкий прообраз, что само сказание – готского происхождения и что сходство этого сказания с греческим мифом о Дедале не случайно. Сходство было замечено очень давно. Еще в одном древненорвежском памятнике лабиринт Дедала назван «Домом Вёлюнда».
   В рукописи заглавия нет, оно из поздних списков.
   Песнь сохранилась также в рукописи АМ 748.

Первая Песнь о Хельги Убийце Хундинга

   Сказание о Хельги Убийце Хундинга – несомненно скандинавского (датского) происхождения. Оно известно также по «Деяниям датчан» Саксона Грамматика. Судя по некоторым именам, историческая основа этого сказания – события V в. Но есть предположения, что основа его – миф. Географические названия (их очень много в песни) указывают, по-видимому, на Данию, южное побережье Балтики, южную Швецию (Хрингстадир – Рингстед в Зеландии (?), Эрвасунд – Штральзунд (?), Сварингсхауг – Шверин (?), Бравеллир – поле в Швеции (?) и т. д.), но многие из них явно выдуманы для украшения и стоят на границе с именами нарицательными: Химинфьёлль – «небесные горы», Сольфьёлль – «солнечные горы», Снефьёлль – «снежные горы», Логафьёлль – «огненные горы», Химинвангар – «небесные луга», и т. п.
   Согласно Саксону Грамматику, Хельги Убийца Хундинга входил в датский королевский род Скьёльдунгов. Но в песни он сделан Вёльсунгом (это род Сигурда Убийцы Фафнира) и связан с героями всех других героических песен. Синфьётли, который упоминается в песни, тоже из сказания о Вёльсунгах (о нем рассказывается во «Второй Песни о Хельги Убийце Хундинга» и в «Саге о Вёльсунгах»).
   По содержанию песнь приближается к хвалебным песням скальдов. В отличие от других героических песен в ней нет трагизма. Очень большое место занимают пышные описания морских боев и викингских походов. Она приближается к поэзии скальдов и по стилю. В ней много кеннингов, обильно используются в ней поэтические синонимы. Однако ее стиль все же значительно проще, чем стиль поэзии скальдов, и в песни есть романтический момент (любовь Хельги к валькирии Сигрун), чуждый поэзии скальдов. А.Бюгге доказывал, что автором был исландский скальд XI в. Арнор Тордарссон.
   В середину песни (строфы 32–46) вклинивается перебранка между двумя героями – Гудмундом и Синфьётли. Такие перебранки есть и в других песнях о Хельги. Но в этой песни имеется единство и законченность, которых в других песнях о Хельги нет. Песнь обычно считается сравнительно поздней. Ф.Йонссон относил ее к середине XI в. Фрис датирует ее XII в.
   Заглавия в рукописи нет. Оно из поздних списков.

Песнь о Хельги сыне Хьёрварда

   Песнь эта очень фрагментарна, и упоминаемые в ней лица, по-видимому, из разных сказаний. Отношение Хельги Убийцы Хундинга (и сына Сигмунда) к Хельги сыну Хьёрварда сложно. Вероятно, это два героя, которые контаминировались каким-то образом. Большинство имен в песни скандинавского происхождения, но некоторые – севернонемецкого (Свава, Свафнир, Сигрлинн). Как и в двух других песнях о Хельги, в ней есть викингские походы, перебранка героев, валькирия, покровительствующая герою, много вымышленных географических названий. Единственное невымышленное географическое название в песни – это Норвегия (название это в песнях «Эдды» больше нигде не встречается). Но едва ли это значит, что Хельги сын Хьёрварда был норвежским героем. Имя Хьёрвард встречается в нескольких скандинавских сказаниях. В песни настолько много прозы, что она похожа на сагу со стихотворными вставками. Возможно, что в прозе пересказываются несохранившиеся древние строфы. Фрис и эту песнь датировал XII в. Ф.Йонссон относил ее к середине Х в.
   Заглавия песни в рукописи нет. Оно добавлено издателями текста.

Вторая Песнь о Хельги Убийце Хундинга

   И в этой песни о Хельги нет единства. Она состоит из нескольких частей, связанных прозой. Выделяется своей завершенностью конец песни (строфы 30–51) – смерть и возвращение Хельги с того света на свидание с Сигрун. Мотив возвращения мертвого к своей возлюбленной, широко представленный в народных балладах и сказках, трактован здесь с эмоциональной силой. Это единственный пример в эддической поэзии. Разные части этой песни датируются различно. Некоторые считают наиболее древними начало (строфы 1–4) и строфы, названные в песни «Древней Песнью о Вёльсунгах» (строфы 14–18). Фрис и эту песнь относит к XII в. (см. также комментарий к «Первой Песни о Хельги»).
   Перестановка в нумерации строф объясняется тем, что С.Бюгге, нумерации которого принято следовать в современных изданиях, переставил перебранку между Гудмундом и Синфьётли (строфы 19–24) на то место, где она по смыслу должна стоять.
   Заглавие песни взято из поздних списков.

Пророчество Грипира

   Эта песнь служит как бы введением к песням о Сигурде. Она дает обзор содержания всех песен о Сигурде, в том числе и тех, которые были на месте лакуны в рукописи (см. комментарии к «Речам Сигрдривы»). Песнь обычно считают самой поздней в «Старшей Эдде». Хойслер предполагал даже, что она была сочинена лишь в XIII в. при составлении сборника песен. Перечисление всех событий в жизни Сигурда мотивируется тем, что их предсказывает ему Грипир, его дядя. Сам Грипир нигде вне данной песни не упоминается. Предполагается поэтому, что и он придуман при составлении сборника песен. Форма симметричных вопросов и ответов вызывает некоторые повторения и несообразности (см., например, прим. 7).