Страница:
Палач искоса оглядел салон. Забавная это все-таки штука — переполненный общественный транспорт. Люди даже не ведали, в какой ужасающей тесноте они обитают. Метатела были вмяты друг в дружку в самым немыслимых сочетаниях. Короны, мантильи, желеобразные надголовья — все скукожилось и перекрутилось немыслимым образом. Какой уж там комфорт! Можно ли спокойно спать, будучи насаженным на встопорщенные шипы соседа? Можно ли думать о великом, если собственная ментальная аура расплющена о бок попутчика? По логике вещей — нет, однако кое-кто и впрямь дремал, другие увлеченно перешептывались, сорили семечной шелухой, беззаботно глядели за окно. Три или четыре метатела были окрашены в сизо-коричневые цвета, и даже по хищному шевелению осминожьих мантилий можно было угадать вороватые натуры. Но подобная мелочь Палача давно уже не интересовала. Заказчик снова вышел с ним на связь, четко и недвусмысленно указав цель, и он двигался к ней неумолимой торпедой, еще не слыша нужного «запаха», однако зная направление и абрис намеченной жертвы. Заряда, накопленного по дороге, должно было хватить с лихвой, и в очередной раз бросив взор за окно, Палач заставил трамвай мягко «притормозить». Секундой позже «отворил» строптивые двери и вышел наружу.
— Мастер, это я.
— Я узнал тебя, говори.
— Нужен совет. — Зная нетерпеливый характер московского воротилы, Аксан старался быть предельно кратким. — Я все еще на Урале, дело движется, но с большим скрипом.
— Ты уже выяснил, кто именно там скрипит?
Голос звучал спокойно и ровно, однако обманываться на свой счет не стоило. В мире звезд — особенно тех, что были приближены к рубиновым, все менялось в считанные мгновения. Нищие становились королями, а вчерашние партай-геноссе попадали в Лефортово или «Кресты».
— Да, Мастер, узнал. И боюсь, своими силами мне не справится.
— Не понял?
Аксан судорожно перевел дыхание.
— Вы помните Носорога?
Трубка промолчала. Вопрос был из разряда некорректных. Тем не менее, Аксан продолжил:
— Так вот, этот тип той же породы.
— Ты шутишь?
— Мне не до смеха, Мастер. Не знай я Носорога, я бы вообще не понял, в чем тут дело. Но именно этот человек подставил нас с товаром. Боюсь, он даже в состоянии делать то, на что не способен наш Носорог.
— Ты не перегибаешь?
— У вас есть шанс это проверить.
— Что ты имеешь в виду?
— Если вы пришлете сюда Носорога, мы столкнем их лбами.
— А что дальше?
— Если Носорог его сделает, мы подчистим хвосты и взместим наши затраты.
— А если нет?
Аксан прикусил губу.
— Тогда мы попытаемся перекупить здешнее чудо.
— Ты полагаешь, его можно уговорить?
И снова Аксан чуть замешкался с ответом.
— Во всяком случае, мы попытаемся. Кроме того, оставлять этого типа живым…
— Хорошо, я тебя понял, — перебил его Мастер. — Носорог вылетит к тебе первым же авиарейсом. А там уж решайте на месте как быть. Если получиться заменить старичка на более молодое дарование, я возражать не буду.
— Спасибо, Мастер! — с придыханием проговорил Аксан.
— Чудачок! — голос в трубке рассмеялся. — Лучше думай о том, как будешь выкручиваться.
— Моей крови по-прежнему жаждут конкуренты?
— А как же ты думал! Пока они ждут, но, похоже, мысленно уже все разложили по полочкам. Место на эшафоте готово, Аксан.
— Но если я…
— Если ты заготовишь веские аргументы или явишь нам Носорога номер два, это смягчит приговор. Вполне возможно, мне даже удастся тебя оправдать. Но для этого надо постараться, Аксанчик. Очень и очень постараться.
— Да, конечно. Я сделаю все, что от меня… — Аксан хмуро уставился на гудящую трубку. По обыкновению Мастер отключился не прощаясь.
Глава 23
Глава 24
* * *
На этот разговор следовало еще решиться, но Аксан никогда не причислял себя к числу трусов. Лишь после второго посредника трубку взял Мастер. Как обычно «фильтрация» работала с должным эффектом. Однако в круг «допущенных» Аксан, по счастью, входил. Пока еще входил…— Мастер, это я.
— Я узнал тебя, говори.
— Нужен совет. — Зная нетерпеливый характер московского воротилы, Аксан старался быть предельно кратким. — Я все еще на Урале, дело движется, но с большим скрипом.
— Ты уже выяснил, кто именно там скрипит?
Голос звучал спокойно и ровно, однако обманываться на свой счет не стоило. В мире звезд — особенно тех, что были приближены к рубиновым, все менялось в считанные мгновения. Нищие становились королями, а вчерашние партай-геноссе попадали в Лефортово или «Кресты».
— Да, Мастер, узнал. И боюсь, своими силами мне не справится.
— Не понял?
Аксан судорожно перевел дыхание.
— Вы помните Носорога?
Трубка промолчала. Вопрос был из разряда некорректных. Тем не менее, Аксан продолжил:
— Так вот, этот тип той же породы.
— Ты шутишь?
— Мне не до смеха, Мастер. Не знай я Носорога, я бы вообще не понял, в чем тут дело. Но именно этот человек подставил нас с товаром. Боюсь, он даже в состоянии делать то, на что не способен наш Носорог.
— Ты не перегибаешь?
— У вас есть шанс это проверить.
— Что ты имеешь в виду?
— Если вы пришлете сюда Носорога, мы столкнем их лбами.
— А что дальше?
— Если Носорог его сделает, мы подчистим хвосты и взместим наши затраты.
— А если нет?
Аксан прикусил губу.
— Тогда мы попытаемся перекупить здешнее чудо.
— Ты полагаешь, его можно уговорить?
И снова Аксан чуть замешкался с ответом.
— Во всяком случае, мы попытаемся. Кроме того, оставлять этого типа живым…
— Хорошо, я тебя понял, — перебил его Мастер. — Носорог вылетит к тебе первым же авиарейсом. А там уж решайте на месте как быть. Если получиться заменить старичка на более молодое дарование, я возражать не буду.
— Спасибо, Мастер! — с придыханием проговорил Аксан.
— Чудачок! — голос в трубке рассмеялся. — Лучше думай о том, как будешь выкручиваться.
— Моей крови по-прежнему жаждут конкуренты?
— А как же ты думал! Пока они ждут, но, похоже, мысленно уже все разложили по полочкам. Место на эшафоте готово, Аксан.
— Но если я…
— Если ты заготовишь веские аргументы или явишь нам Носорога номер два, это смягчит приговор. Вполне возможно, мне даже удастся тебя оправдать. Но для этого надо постараться, Аксанчик. Очень и очень постараться.
— Да, конечно. Я сделаю все, что от меня… — Аксан хмуро уставился на гудящую трубку. По обыкновению Мастер отключился не прощаясь.
Глава 23
— Федор, не отставай от группы! Будете отдыхать, когда каждый подтянется в сумме двадцать раз. И не волынить мне! Узнаю, надаю затрещин! — Альберт Полуянович, мужчина атлетического телосложения, огладил болтающийся на груди секундомер, неторопливой походкой вышел из зала. Мимоходом взглянул в большое настенное зеркало. Пожалуй, и в свои сорок три выглядел он еще очень даже вполне. Спортивный костюм белой шерсти, кроссовки «Адидас», крепкая шея, голова с легкой залысиной на лбу. Если глядеть не слишком близко, то ни морщин, ни едва намечающегося брюшка пока и не видно. Хотя чертова молодость, надо признать, уходила. Убегала и испарялась, как он не цеплялся за нее, как ни старался поддерживать здоровый образ жизни. В отличие от хозяина детдома, Альберт Полуянович ни пил и не курил, по утрам совершал трехкилометровые пробежки, не перегружал предстательную железу, регулярно посещал сауны. Впрочем, в сауны нередко ходили все вместе, но и здесь Альберт Полуянович придерживался строгих принципов, внимательно подбирая клиентуру для утех, тщательно следя за тем, чтобы его малолетние любовники были чисты и здоровы…
За спиной раздался восторженный взрыв голосов. Кто-то кому-то, верно, закатал гол, — вот и блажили. Учитель физкультуры поморщился. Эти переростки с ломкими голосами, туповатым юморком и грубыми манерами вызывали в нем стойкое отвращение. А уж утомляли так, что в первые же минуты урока хотелось взять ремень и перепороть весь класс оптом. Может, потому и разрешал им в отличие от младшеньких, занимающихся в маечках и трусиках, наряжаться во что ни попадя — в трико, шаровары и даже в джинсы. Разглядывать костлявые тела не доставляло ему ровным счетом никакого удовольствия. Вот и сейчас Альберт Полуянович покинул их чуть раньше, чтобы навестить своих любимых салажат.
Мягко ступая по коридору, физкультурник свернул направо и почти тотчас столкнулся с Настеной — заведующей столовой детдома, женщиной полной и белокожей, с глазками, присыпанными стальным песочком, с улыбкой, поражающей обилием сияющего золота.
— Опана! Как говорится, на ловца и зверь…
— Интересно, кто это тут ловец? — хихикнув, Настена поправила прядку волос над ухом.
— А вот это мы и выясним… Ну? Придешь сегодня на вечеринку? — опытной рукой учитель огладил зад женщины. — Уже и торт есть, и шашлыки. Шампанское, само собой, будет. Потанцуем, поворкуем.
— Знаю я твое воркование,
— А что? По-моему, пока получается.
— Да разве я что говорю!
— То-то! Только ты уж и дочку с собой приводи.
— А меня тебе мало?
Альберт Полуянович самодовольно усмехнулся.
— Ты же знаешь, я мужчинка ненасытный. И тебе, и ей отломится. Никого не обижу.
— Ох, и козел ты, Альбертик!
— Брось! Ей это даже полезно. Все лучше, чем сопляк-сифилитик в грязном подъезде вставит. Похватит какую-нибудь болячку, и будешь с ней потом возиться. Кстати, на следующей неделе к нам Сам заезжает, слышала, небось?
— Неужели сам?!
— О чем и речь. Так что нужно все тщательно отрепетировать. Может, и дочура твоя не оплошает. Вдруг да понравится столичной жопе? А тогда, считай, все, — карьера, денежки — все в кармане. Только надо понравиться, понимаешь?
— А если не получится?
— Вот и приводи девочку. Проведу ликбез по полной программе. Заодно и ты посмотришь, поучишься.
— Смотреть я люблю.
— Тогда до вечера, котенок!
Виляя обширным задом, «котенок» проследовала по коридору дальше. Физкультурник же, поднявшись этажом выше, зашел в свой кабинет, тщательно притворил дверь. Приблизившись к столу, торопливо включил монитор. Камеры, спрятанные в душевых, послушно начали передавать изображение. На левом экране мылись девочки, на правом — мальчики.
Выпятив губы, Альберт Полуянович удобнее устроился в кресле, вытянул ноги. Подобные минуты он обожал. Выбор очередной кандидатуры, неспешная оценка минусов и плюсов, попытка представить себе, как это у них будет впервые…
Скажи кто учителю, что он давно превратился в садиста-растлителя, он бы искренне обиделся. Художник, способный оценить истинную красоту, — да, пожалуй! Режиссер-постановщик — тоже в цвет, но никак не растлитель! О каком растлении вообще идет речь, если детям прививаются навыки, без которых в этой жизни все равно никак не обойтись. Возможно, чуть раньше положеного, но и это вопрос тоже спорный. Во всяком случае, мастурбировать все начинают с малолетства. Зачем же безобразить «всухую», когда есть возможность приобщения к полноценному бытию? Ну, а проколы случаются со всеми. И тех двух мальчишек, что начали вдруг царапаться и кусаться, наказал бы всякий. Кстати говоря, в Турцию с Грецией к «приемным родителям» дети также уходили вполне добровольно. А уж куда их там пристраивали и в какие такие гаремы они попадали, это было уже не его заботой.
Оживившись, Альберт Полуянович подался к экрану. Взгляд его умаслился, губы сами собой вытянулись в трубочку. Пожалуй, эту рыженькую надо будет пригласить сегодня на медосмотр. Маленькая, а уже сочная, и чем-то неуловимо напоминающая похотливую Настену. Вот и пусть говорят, что детям ЭТО еще рано. Хрен там, рано! По его мнению, так в самый раз!
Увлеченный происходящим на экране, Альберт Полуянович не заметил, как замок в двери приглушенно щелкнул, дверь плавно распахнулась. А в следующую секунду экраны погасли. Словно некто сердитым рывком выдернул штепсель из розетки.
— Привет, лесоруб!
Вздрогнув, учитель физкультуры вскинул голову. У стены стоял человек в плаще. Руки в карманах, глаза прищурены, лицо самое обыкновенное.
— Как вы сюда попали?
— Как и ты, пакостник. Через дверь.
— Черт!.. Да кто ты такой? — толкнувшись руками от подлокотников, Альберт Полуянович поднялся, не без удовольствия отметив, что на полголовы выше нагловатого гостя. Да и по комплекции этот красавчик был ему не ровня.
— Я, милый мой, твоя судьба. Хватит, поизгалялся над детишками.
— А ну-ка вон отсюда! — физкультурник сердито шагнул вперед, и в тот же миг правая рука гостя вынырнула из кармана. Она была пуста, в этом любитель малолеток мог бы поклясться, однако нечто невидимое с ужасающей силой ударило его в грудь, отшвырнуло к подоконнику. Опрокинувшись, рядом прокатилась ваза. Упала на пол, но как ни странно не разбилась.
— Но я… Вы же не можете так просто…
— Могу. Я, дорогой мой, все могу, — мужчина брезгливо покривился и неспешно приблизился к столу. — Честно скажу, раздавил бы тебя сразу, но кое-что для начала ты сделаешь.
— Я не буду ничего делать!..
Темные глаза мужчины неожиданно и противоестественно надвинулись вплотную, стали пугающе большими.
— Ты сделаешь все, о чем я попрошу. Без возражений и самым аккуратным образом. Ты понял меня?
Голова Альберта Полуяновича мелко затряслась. Сказать «нет» он попросту уже не мог. Глаза незнакомца явственно жгли, парой шурупов сверлили мозг.
— Тогда слушай и запоминай. Сначала ты сотрешь эту гадость. — Гость кивнул в сторону мониторов. — Все кассеты, какие есть. А потом накажешь своих собратьев. САМ накажешь. Мужчина ты крепкий, так что, думаю, справишься. А сейчас ты сядешь и напишешь заявление в органы. Я тебе помогу. И получится у нас с тобой все тип-топ. Пока письмо дойдет, ты уже и с подельниками разрешишь все проблемы. Конечно, придется посидеть — и немало, но иначе мозги тебе не прочистить.
Склонив голову набок, Палач оглядел комнатку, задержался взором на узенькой кушетке возле стены, вновь вернулся к хозяину кабинета. Оглядев преподавателя физкультуры с ног до головы, оценивающе прищурился. Подтянутый, где-то даже симпатичный. Иметь такого в мужьях мечтала бы не одна сотня женщин. Выстави на российский аукцион, купили бы без разговоров. Еще и цену взвинтили бы до хорошенькой суммы. А вот метатело Альберта Полуяновича явно подкачало. Мощное и складчатое, оно было даже не коричневым, а черноватым. Словно тронутый гниением гриб шампиньон. Отходящие в стороны ласты-мантильи судорожно шевелились. Судя по их размерам человек этот действительно был не самым слабым. И обаять, и заставить, и придушить мог проще простого. Во всяком случае, с детьми это у него наверняка получалось. Приобнял одной «ластой», чуть приласкал другой, предупреждающе стиснул третьей.
Впрочем, сейчас у насильника вряд ли что могло бы получиться. Ужас помутил его сознание, заставил предательски дрожать колени. Это было стыдно и непривычно, но Альберт Полуянович ничего не мог с собой поделать. Пожалуй, никогда в жизни он так не боялся. От гостя исходили пугающие флюиды, сходу заставляющие верить в самую стервозную мистику. Этого не могло быть, но это было! И краешком сознания Альберт Полуянович понимал — прекратить ужас он мог только немедленными действиями…
Собравшись с силами, поклонник юных тел ухватился за тяжелый офисный стул. Всего-то несколько хорошеньких ударов! Сначала по черепу, а потом по хребту. И парочка свирепых пинков под ребра. И все! Весь этот бред разом завершится…
Подхваченный за спинку стул стремительно взмыл вверх, вывихивая пальцы, с той же стремительностью опустился. Не на спину страшного гостя, а на голову физкультурника. В глазах слепяще вспыхнуло, от боли Альберт Полуянович задушенно вскрикнул.
— Угомонись, касатик! В следующий раз сделаю еще больнее.
Неведомая сила небрежно сграбастала учителя физкультуры за горло, рывком подтянула к столу. При этом жутковатый гость даже не сдвинулся с места.
— Садись, лесоруб. — Палец незнакомца указал на кресло. — Бери бумагу, пиши. И не скули. С таким отношением к боли на зоне тебе придется, ой, как трудненько!
Обильно потея, Альберт Полуянович придвинул к себе чистый лист, корявым почерком вывел: «Заявление в органы внутренних дел…»
Все та же незримая сила продолжала стискивать его тело. Более того, она сумела каким-то образом пробраться и внутрь, ворочаясь гигантской змеей, небрежно тиская и перебирая его мокрые потроха. Альберт Полуянович был не просто напуган, он был сломлен и раздавлен. Вторгшийся в его кабинет незнакомец не собирался мериться с ним силой, бороться и что-то там доказывать. Все с той же брезгливой гримасой на лице и некоторой даже усталостью, он диктовал насильнику строки покаянного письма. Он не куражился и не ликовал, он просто делал свое дело — обыденно, привычно, без малейшего азарта. Стоял и ждал окончания неприятной процедуры.
— Написал? Наконец-то! Как же ты медленно пишешь, будто и в школе не учился… Ладно, бери конверт и запечатывай письмо. Надеюсь, конверты у тебя имеются?… Вот и хорошо. А как запечатаешь, поговорим о главном, потому что это главное тебе придется усвоить крепко-накрепко… — Палач скорбно вздохнул. — Сколько же вас развелось! Ты даже представить себе не можешь. Иногда я с ужасом думаю, что мне придется заниматься вами всю свою жизнь.
Альберт Полуянович сухо сглотнул. Ни возражать, ни просить о милосердии он уже даже не пытался…
За спиной раздался восторженный взрыв голосов. Кто-то кому-то, верно, закатал гол, — вот и блажили. Учитель физкультуры поморщился. Эти переростки с ломкими голосами, туповатым юморком и грубыми манерами вызывали в нем стойкое отвращение. А уж утомляли так, что в первые же минуты урока хотелось взять ремень и перепороть весь класс оптом. Может, потому и разрешал им в отличие от младшеньких, занимающихся в маечках и трусиках, наряжаться во что ни попадя — в трико, шаровары и даже в джинсы. Разглядывать костлявые тела не доставляло ему ровным счетом никакого удовольствия. Вот и сейчас Альберт Полуянович покинул их чуть раньше, чтобы навестить своих любимых салажат.
Мягко ступая по коридору, физкультурник свернул направо и почти тотчас столкнулся с Настеной — заведующей столовой детдома, женщиной полной и белокожей, с глазками, присыпанными стальным песочком, с улыбкой, поражающей обилием сияющего золота.
— Опана! Как говорится, на ловца и зверь…
— Интересно, кто это тут ловец? — хихикнув, Настена поправила прядку волос над ухом.
— А вот это мы и выясним… Ну? Придешь сегодня на вечеринку? — опытной рукой учитель огладил зад женщины. — Уже и торт есть, и шашлыки. Шампанское, само собой, будет. Потанцуем, поворкуем.
— Знаю я твое воркование,
— А что? По-моему, пока получается.
— Да разве я что говорю!
— То-то! Только ты уж и дочку с собой приводи.
— А меня тебе мало?
Альберт Полуянович самодовольно усмехнулся.
— Ты же знаешь, я мужчинка ненасытный. И тебе, и ей отломится. Никого не обижу.
— Ох, и козел ты, Альбертик!
— Брось! Ей это даже полезно. Все лучше, чем сопляк-сифилитик в грязном подъезде вставит. Похватит какую-нибудь болячку, и будешь с ней потом возиться. Кстати, на следующей неделе к нам Сам заезжает, слышала, небось?
— Неужели сам?!
— О чем и речь. Так что нужно все тщательно отрепетировать. Может, и дочура твоя не оплошает. Вдруг да понравится столичной жопе? А тогда, считай, все, — карьера, денежки — все в кармане. Только надо понравиться, понимаешь?
— А если не получится?
— Вот и приводи девочку. Проведу ликбез по полной программе. Заодно и ты посмотришь, поучишься.
— Смотреть я люблю.
— Тогда до вечера, котенок!
Виляя обширным задом, «котенок» проследовала по коридору дальше. Физкультурник же, поднявшись этажом выше, зашел в свой кабинет, тщательно притворил дверь. Приблизившись к столу, торопливо включил монитор. Камеры, спрятанные в душевых, послушно начали передавать изображение. На левом экране мылись девочки, на правом — мальчики.
Выпятив губы, Альберт Полуянович удобнее устроился в кресле, вытянул ноги. Подобные минуты он обожал. Выбор очередной кандидатуры, неспешная оценка минусов и плюсов, попытка представить себе, как это у них будет впервые…
Скажи кто учителю, что он давно превратился в садиста-растлителя, он бы искренне обиделся. Художник, способный оценить истинную красоту, — да, пожалуй! Режиссер-постановщик — тоже в цвет, но никак не растлитель! О каком растлении вообще идет речь, если детям прививаются навыки, без которых в этой жизни все равно никак не обойтись. Возможно, чуть раньше положеного, но и это вопрос тоже спорный. Во всяком случае, мастурбировать все начинают с малолетства. Зачем же безобразить «всухую», когда есть возможность приобщения к полноценному бытию? Ну, а проколы случаются со всеми. И тех двух мальчишек, что начали вдруг царапаться и кусаться, наказал бы всякий. Кстати говоря, в Турцию с Грецией к «приемным родителям» дети также уходили вполне добровольно. А уж куда их там пристраивали и в какие такие гаремы они попадали, это было уже не его заботой.
Оживившись, Альберт Полуянович подался к экрану. Взгляд его умаслился, губы сами собой вытянулись в трубочку. Пожалуй, эту рыженькую надо будет пригласить сегодня на медосмотр. Маленькая, а уже сочная, и чем-то неуловимо напоминающая похотливую Настену. Вот и пусть говорят, что детям ЭТО еще рано. Хрен там, рано! По его мнению, так в самый раз!
Увлеченный происходящим на экране, Альберт Полуянович не заметил, как замок в двери приглушенно щелкнул, дверь плавно распахнулась. А в следующую секунду экраны погасли. Словно некто сердитым рывком выдернул штепсель из розетки.
— Привет, лесоруб!
Вздрогнув, учитель физкультуры вскинул голову. У стены стоял человек в плаще. Руки в карманах, глаза прищурены, лицо самое обыкновенное.
— Как вы сюда попали?
— Как и ты, пакостник. Через дверь.
— Черт!.. Да кто ты такой? — толкнувшись руками от подлокотников, Альберт Полуянович поднялся, не без удовольствия отметив, что на полголовы выше нагловатого гостя. Да и по комплекции этот красавчик был ему не ровня.
— Я, милый мой, твоя судьба. Хватит, поизгалялся над детишками.
— А ну-ка вон отсюда! — физкультурник сердито шагнул вперед, и в тот же миг правая рука гостя вынырнула из кармана. Она была пуста, в этом любитель малолеток мог бы поклясться, однако нечто невидимое с ужасающей силой ударило его в грудь, отшвырнуло к подоконнику. Опрокинувшись, рядом прокатилась ваза. Упала на пол, но как ни странно не разбилась.
— Но я… Вы же не можете так просто…
— Могу. Я, дорогой мой, все могу, — мужчина брезгливо покривился и неспешно приблизился к столу. — Честно скажу, раздавил бы тебя сразу, но кое-что для начала ты сделаешь.
— Я не буду ничего делать!..
Темные глаза мужчины неожиданно и противоестественно надвинулись вплотную, стали пугающе большими.
— Ты сделаешь все, о чем я попрошу. Без возражений и самым аккуратным образом. Ты понял меня?
Голова Альберта Полуяновича мелко затряслась. Сказать «нет» он попросту уже не мог. Глаза незнакомца явственно жгли, парой шурупов сверлили мозг.
— Тогда слушай и запоминай. Сначала ты сотрешь эту гадость. — Гость кивнул в сторону мониторов. — Все кассеты, какие есть. А потом накажешь своих собратьев. САМ накажешь. Мужчина ты крепкий, так что, думаю, справишься. А сейчас ты сядешь и напишешь заявление в органы. Я тебе помогу. И получится у нас с тобой все тип-топ. Пока письмо дойдет, ты уже и с подельниками разрешишь все проблемы. Конечно, придется посидеть — и немало, но иначе мозги тебе не прочистить.
Склонив голову набок, Палач оглядел комнатку, задержался взором на узенькой кушетке возле стены, вновь вернулся к хозяину кабинета. Оглядев преподавателя физкультуры с ног до головы, оценивающе прищурился. Подтянутый, где-то даже симпатичный. Иметь такого в мужьях мечтала бы не одна сотня женщин. Выстави на российский аукцион, купили бы без разговоров. Еще и цену взвинтили бы до хорошенькой суммы. А вот метатело Альберта Полуяновича явно подкачало. Мощное и складчатое, оно было даже не коричневым, а черноватым. Словно тронутый гниением гриб шампиньон. Отходящие в стороны ласты-мантильи судорожно шевелились. Судя по их размерам человек этот действительно был не самым слабым. И обаять, и заставить, и придушить мог проще простого. Во всяком случае, с детьми это у него наверняка получалось. Приобнял одной «ластой», чуть приласкал другой, предупреждающе стиснул третьей.
Впрочем, сейчас у насильника вряд ли что могло бы получиться. Ужас помутил его сознание, заставил предательски дрожать колени. Это было стыдно и непривычно, но Альберт Полуянович ничего не мог с собой поделать. Пожалуй, никогда в жизни он так не боялся. От гостя исходили пугающие флюиды, сходу заставляющие верить в самую стервозную мистику. Этого не могло быть, но это было! И краешком сознания Альберт Полуянович понимал — прекратить ужас он мог только немедленными действиями…
Собравшись с силами, поклонник юных тел ухватился за тяжелый офисный стул. Всего-то несколько хорошеньких ударов! Сначала по черепу, а потом по хребту. И парочка свирепых пинков под ребра. И все! Весь этот бред разом завершится…
Подхваченный за спинку стул стремительно взмыл вверх, вывихивая пальцы, с той же стремительностью опустился. Не на спину страшного гостя, а на голову физкультурника. В глазах слепяще вспыхнуло, от боли Альберт Полуянович задушенно вскрикнул.
— Угомонись, касатик! В следующий раз сделаю еще больнее.
Неведомая сила небрежно сграбастала учителя физкультуры за горло, рывком подтянула к столу. При этом жутковатый гость даже не сдвинулся с места.
— Садись, лесоруб. — Палец незнакомца указал на кресло. — Бери бумагу, пиши. И не скули. С таким отношением к боли на зоне тебе придется, ой, как трудненько!
Обильно потея, Альберт Полуянович придвинул к себе чистый лист, корявым почерком вывел: «Заявление в органы внутренних дел…»
Все та же незримая сила продолжала стискивать его тело. Более того, она сумела каким-то образом пробраться и внутрь, ворочаясь гигантской змеей, небрежно тиская и перебирая его мокрые потроха. Альберт Полуянович был не просто напуган, он был сломлен и раздавлен. Вторгшийся в его кабинет незнакомец не собирался мериться с ним силой, бороться и что-то там доказывать. Все с той же брезгливой гримасой на лице и некоторой даже усталостью, он диктовал насильнику строки покаянного письма. Он не куражился и не ликовал, он просто делал свое дело — обыденно, привычно, без малейшего азарта. Стоял и ждал окончания неприятной процедуры.
— Написал? Наконец-то! Как же ты медленно пишешь, будто и в школе не учился… Ладно, бери конверт и запечатывай письмо. Надеюсь, конверты у тебя имеются?… Вот и хорошо. А как запечатаешь, поговорим о главном, потому что это главное тебе придется усвоить крепко-накрепко… — Палач скорбно вздохнул. — Сколько же вас развелось! Ты даже представить себе не можешь. Иногда я с ужасом думаю, что мне придется заниматься вами всю свою жизнь.
Альберт Полуянович сухо сглотнул. Ни возражать, ни просить о милосердии он уже даже не пытался…
Глава 24
Ожидая своей очереди, Миронов развлекался тем, что время от времени прихлебывал из бутылочки ядовито-зеленый «Тархун» и вслух зачитывал наиболее выразительные газетные перлы. Впрочем, выразительным было практически все, чему в немалой степени способствовал уровень нынешних журналистов. Как выразился один из эстрадников, современные акулы пера давно уже не писали, а жестикулировали.
— «Великолепное германское средство „Форшнапс“! — торжественно озвучивал чужую жестикуляцию Миронов. — Удобно в применении и дозировке, безболезненно и эффективно способствует работе кишечника. Только с применением „Форшнапса“ опорожнение вашего кишечника будет происходить однократно и сочно, с чувством глубокого удовлетворения.»
— Да уж, чувство глубокого удовлетворения — это привлекает. Там так и написано — «сочно»?
— Я что, выдумывать буду? Конечно, написано. А вот еще смешнее… «Сеть магазинов „Альфонс“! Препараты немецкой фирмы „Мяу-Бляу“ для настоящего сексуального опьянения. Надежно и безотказно в любом возрасте! Любовные капли и пролонгаторы, эротические кремы. В аптеках работают настоящие профессионалки!»
— Профессионалки — это как?
— Наверное, те, что надежны и безотказны в любом возрасте. То есть, если хочешь, конечно, настоящего сексуального опьянения.
— Заходил я раз в ихний «Альфонс» — пробурчал сержант Голиков. — Одни грымзы за прилавками. Стоят, улыбаются, салфеточками фалосы протирают. Они без того сияют, а им все мало.
Миронов гоготнул.
— Тут и про это есть, послушайте! «Вас мучит половая дисфункция? Нет проблем. Приходите к нам. Анонимно, быстро и кардинально мы разрешим все ваши затруднения.»
— Я помню, тоже возил кота на кастрацию. — Опять забубнил Голиков. — Он так у меня от этой дисфункции страдал, что тапки домашние насиловал. Вот я и решил ему помочь. Как говорится, быстро и кардинально. Так сеструхи меня потом чуть не убили. Радости, мол, животное лишил. Садюга, мол, ненормальный!
— Сеструхам-то — по сколько?
— Да старше меня будут. Что характерно, обе за мужем.
— Тогда понятно…
— Чего тебе понятно?
— А то, чего тебе, молодому, еще непонятно.
Скрипнула дверь, вошел отдувающийся Андрюхин, без слов плюхнулся на стул.
— Ну как?
— Полный атас. Народ в коридоре бузит. Опять паспорта заканчиваются. Дежурный через минуту к ним выбегает, успокаивает. Сема Эсес тоже рвет и мечет. В смысле, значит, рвет волосы, а мечет икру.
— Так он же лысый.
— Я в переносном смысле.
— А-а… Ну, а особисты что?
— Ясное дело, вопросы задают. И все про Палача. Будто и нет других тем. Почему, мол, не выделили в особое направление, почему раньше не начали бить тревогу, почему не обращали внимание на аномальные факты.
— А ты чего?
— Я, понятно, в отказе. Молчу, как партизан. Я, что ли, должен бить тревогу?
— Молодец! Ну, а они чего? За щипцы с иголками, небось, взялись?
— Да нет, они спрашивать продолжают! Гестаповцы, блин! Под кожу лезут и лезут. А Сема наш красный сидит, на табурете вертится, все подмигивать пытается.
— Ага, типа, отмазки от нас ждет. Напомнить бы ему, горлопану, как он нас склонял за аномальщину.
— Он тебе напомнит потом!
— Когда это?
— А вот уедет комиссия — и напомнит.
— Так это… Вы чего сидите-то? — Андрюхин, встрепенувшись, кивнул на дверь. — Теперь вас зовут.
— Кого именно?
— Обеих. То есть, в смысле, обои должны идти…
— Бардак, — промычал Потап, поднимаясь. — Как есть, бардак. Вместо работы паримся тут, ждем неизвестно чего.
— Считай, уже дождались, — утешил Миронов. Аккуратно свернув газетку, спрятал в карман. — Это я для тестя. Он у меня всегда «Крокодилы» с «Бурдой» любил.
— «Бурда» — вещь хорошая, только ты это… — Шматов хмыкнул. — Застегни сначала пуговки. Да не здесь, у ворота…
Неделикатный Голиков громко захохотал.
Так или иначе, но убойщикам, следователям и даже техничкам — всем теперь приходилось мириться с многоголосым бедламом. От гула и очередей спасались до поры до времени на втором этаже, но сегодня беда заявила о себе и здесь. Заявила в лице особой комиссии, самолетом прибывшей из Москвы. Именно таким образом столица отреагировала на ликвидацию группировки Маршала. И, разумеется, в воздухе вновь замаячила грозная тень Палача. Теперь даже Сема Эсес не решался заговорить о нем скептически. Как бы то ни было, москвичи подошли к делу с должной ответственностью. Безжалостно шерстя бумаги, они без конца связывались по телефону с собственным начальством, а попутно дергали на «беседы» всех тех, кто так или иначе соприкасался с деяниями Палача.
Нервов добавилось и после того, как на утреннем совещании сотрудники отдела узнали о свихнувшемся хозяине банка «Возвышения». Дежурный наряд приехал по вызову соседей, сообщивших о стрельбе и криках. Дверь в квартиру взломали, спятившего банкира обнаружили спряташимся за холодильник. При этом владелец несметных состояний дрожал от страха, а в руках сжимал израильский «Ерихон» с опустошенной обоймой. Самое же удивительное заключалось в том, что стрелок встретил появление милиции с нескрываемым ликованием, и хотя кроме незаконного хранения оружия предъявить ему было нечего, в этот же день, по требованию нувориша, опешившими следователями была оформлена явка с повинной. Шепотком даже называли суммы, которые свихнувшийся финансист вполне добровольно передавал органам правопорядка. И ничего удивительного, что многие из следователей крутили при этом пальцем у виска. Возле отдела уже вился рой журналистов, пытающихся разузнать обстоятельства столь внезапного возвращения народных вкладов. Впрочем, кое-кого привела сюда совсем иная сенсация. В эти же дни в детдоме, что располагался на улице Репина, произошло тройное убийство. Еще один раскаявшийся грешник пошел на чрезвычайный шаг, прирезав ножом гордумовского депутата, а заодно и двух своих приятелей. Удивительно, что этот сбрендивший человечек также не пытался сопротивляться властям, сходу объявив, что написал заявление еще загодя и что все убитые виновны в насилии над малолетними сиротами.
Москвичи арифметику знали прекрасно и, плюсуя к случившемуся ограбленный броневик и уничтоженную лабораторию Маршала, получали картину более чем мрачную. Так или иначе, но сюрпризов для одного района действительно набиралось сверх всякой нормы. Об этом и пошла речь, едва Шматов с Мироновым ступили за порог кабинета Семы Эсес.
В отличие от Андрюхи этих двоих встретили более сурово. Во всяком случае, незнакомый человек в штатском не ограничился допросом, устроив Сергею с Потапом форменный разнос. Доставалось, впрочем, и майору Закучаеву с Семой Эсес. Причем Миронов смутно догадывался, что чин важно расхаживающего по кабинету человечка явно пониже, чем у присутствующего здесь начальства, но спецотдел — это спецотдел, и оттого голос визитера из столицы звучал абсолютно по-мефистофельски:
— Пинкертоны бабаевы, профессионалы, мать вашу! Да вы уже полтора года как должны были создать особую группу, занимающуюся фокусами Палача. И не закрывать глаза на очевидные вещи!
— Но мы полагали…
— Что вам кажется и мерещится? А креститься не пробовали? — нос Дениса Трофимовича, дырчатый и рыхлый, словно кусок пемзы, энергично задвигался. Короткопалая рука гостя с силой рубанула воздух. — Кто не хочет знать правды, тот ее знать и не будет! Зарылись, понимаешь, в бумажки, бюрократы хреновы! Отчетность красивую рисуете, палочки приписываете!..
— Да, но все, что от нас зависело… — снова попытался вмешаться Сема Эсес, но тут же получил еще одну словесную оплеуху.
— Ни черта от вас не зависело! Не зависит и зависеть не будет. Потому что даже в тех делах, которые вы завели, вы не обратили внимание на существенные детали. Вы, например, капитан Шматов! — короткий палец ткнулся в Потапа. — Знаете ли вы, что у вашего агента, работавшего в группировке Маршала, произошли физиологические изменения?… Нет? Правильно! Потому что это выяснилось только сегодня, когда я стал задавать ему наводящие вопросы.
Виктор, скромно притулившийся в уголке, виновато улыбнулся.
— Да я и сам обратил внимание на это только сегодня.
— Что у тебя, Виктор? — Шматов встревоженно повернул в его сторону голову.
— Бородавки у вашего коллеги сошли! Бородавки, ясно? — вновь загромыхал голосом Денис Трофимович. — Плюс — исчез давний рубец от ранения. И нечего тут хаханьки строить! Факт столь же забавный, сколь и серьезный. Во всяком случае, просто так да еще в считанные дни подобные вещи у людей не проходят. Далее… Вы до сих пор не догадались увязать все аномальные происшествия в единую цепь. Кроме броневика, лаборатории и сегодняшнего учителя педофила, у вас было еще как минимум восемь аналогичных дел — не столь громких, но тоже безусловно связанных с Палачом. Вы умудрились проигнорировать и их!
— «Великолепное германское средство „Форшнапс“! — торжественно озвучивал чужую жестикуляцию Миронов. — Удобно в применении и дозировке, безболезненно и эффективно способствует работе кишечника. Только с применением „Форшнапса“ опорожнение вашего кишечника будет происходить однократно и сочно, с чувством глубокого удовлетворения.»
— Да уж, чувство глубокого удовлетворения — это привлекает. Там так и написано — «сочно»?
— Я что, выдумывать буду? Конечно, написано. А вот еще смешнее… «Сеть магазинов „Альфонс“! Препараты немецкой фирмы „Мяу-Бляу“ для настоящего сексуального опьянения. Надежно и безотказно в любом возрасте! Любовные капли и пролонгаторы, эротические кремы. В аптеках работают настоящие профессионалки!»
— Профессионалки — это как?
— Наверное, те, что надежны и безотказны в любом возрасте. То есть, если хочешь, конечно, настоящего сексуального опьянения.
— Заходил я раз в ихний «Альфонс» — пробурчал сержант Голиков. — Одни грымзы за прилавками. Стоят, улыбаются, салфеточками фалосы протирают. Они без того сияют, а им все мало.
Миронов гоготнул.
— Тут и про это есть, послушайте! «Вас мучит половая дисфункция? Нет проблем. Приходите к нам. Анонимно, быстро и кардинально мы разрешим все ваши затруднения.»
— Я помню, тоже возил кота на кастрацию. — Опять забубнил Голиков. — Он так у меня от этой дисфункции страдал, что тапки домашние насиловал. Вот я и решил ему помочь. Как говорится, быстро и кардинально. Так сеструхи меня потом чуть не убили. Радости, мол, животное лишил. Садюга, мол, ненормальный!
— Сеструхам-то — по сколько?
— Да старше меня будут. Что характерно, обе за мужем.
— Тогда понятно…
— Чего тебе понятно?
— А то, чего тебе, молодому, еще непонятно.
Скрипнула дверь, вошел отдувающийся Андрюхин, без слов плюхнулся на стул.
— Ну как?
— Полный атас. Народ в коридоре бузит. Опять паспорта заканчиваются. Дежурный через минуту к ним выбегает, успокаивает. Сема Эсес тоже рвет и мечет. В смысле, значит, рвет волосы, а мечет икру.
— Так он же лысый.
— Я в переносном смысле.
— А-а… Ну, а особисты что?
— Ясное дело, вопросы задают. И все про Палача. Будто и нет других тем. Почему, мол, не выделили в особое направление, почему раньше не начали бить тревогу, почему не обращали внимание на аномальные факты.
— А ты чего?
— Я, понятно, в отказе. Молчу, как партизан. Я, что ли, должен бить тревогу?
— Молодец! Ну, а они чего? За щипцы с иголками, небось, взялись?
— Да нет, они спрашивать продолжают! Гестаповцы, блин! Под кожу лезут и лезут. А Сема наш красный сидит, на табурете вертится, все подмигивать пытается.
— Ага, типа, отмазки от нас ждет. Напомнить бы ему, горлопану, как он нас склонял за аномальщину.
— Он тебе напомнит потом!
— Когда это?
— А вот уедет комиссия — и напомнит.
— Так это… Вы чего сидите-то? — Андрюхин, встрепенувшись, кивнул на дверь. — Теперь вас зовут.
— Кого именно?
— Обеих. То есть, в смысле, обои должны идти…
— Бардак, — промычал Потап, поднимаясь. — Как есть, бардак. Вместо работы паримся тут, ждем неизвестно чего.
— Считай, уже дождались, — утешил Миронов. Аккуратно свернув газетку, спрятал в карман. — Это я для тестя. Он у меня всегда «Крокодилы» с «Бурдой» любил.
— «Бурда» — вещь хорошая, только ты это… — Шматов хмыкнул. — Застегни сначала пуговки. Да не здесь, у ворота…
Неделикатный Голиков громко захохотал.
* * *
Собственно, бардак в отделе начался не сегодня, а значительно раньше, когда по стране только-только объявили о смене паспортов. В первые же недели люди потянулись в милицию, сначала робко и в одиночку, а потом бурливыми колоннами. Поскольку паспортный стол располагался на первом этаже, то очень скоро путь в родные кабинеты значительно осложнило людское коловращение. Даже чтобы забежать к товарищу за чистым бланком, теперь приходилось крепко потолкаться. А более всего раздражала сама первопричина. Ведь что такое паспорт? Архаизм, наследие тоталитаризма, ксива, которая подделывается проще, чем доллар. И мало кто сомневался, что в самом недалеком будущем паспортный режим станут вспоминать точно так же, как сейчас вспоминают талонную и карточную систему. А вот поди ж ты! — бумагу продолжали переводить, людей отрывали от работы, милицию — от дела.Так или иначе, но убойщикам, следователям и даже техничкам — всем теперь приходилось мириться с многоголосым бедламом. От гула и очередей спасались до поры до времени на втором этаже, но сегодня беда заявила о себе и здесь. Заявила в лице особой комиссии, самолетом прибывшей из Москвы. Именно таким образом столица отреагировала на ликвидацию группировки Маршала. И, разумеется, в воздухе вновь замаячила грозная тень Палача. Теперь даже Сема Эсес не решался заговорить о нем скептически. Как бы то ни было, москвичи подошли к делу с должной ответственностью. Безжалостно шерстя бумаги, они без конца связывались по телефону с собственным начальством, а попутно дергали на «беседы» всех тех, кто так или иначе соприкасался с деяниями Палача.
Нервов добавилось и после того, как на утреннем совещании сотрудники отдела узнали о свихнувшемся хозяине банка «Возвышения». Дежурный наряд приехал по вызову соседей, сообщивших о стрельбе и криках. Дверь в квартиру взломали, спятившего банкира обнаружили спряташимся за холодильник. При этом владелец несметных состояний дрожал от страха, а в руках сжимал израильский «Ерихон» с опустошенной обоймой. Самое же удивительное заключалось в том, что стрелок встретил появление милиции с нескрываемым ликованием, и хотя кроме незаконного хранения оружия предъявить ему было нечего, в этот же день, по требованию нувориша, опешившими следователями была оформлена явка с повинной. Шепотком даже называли суммы, которые свихнувшийся финансист вполне добровольно передавал органам правопорядка. И ничего удивительного, что многие из следователей крутили при этом пальцем у виска. Возле отдела уже вился рой журналистов, пытающихся разузнать обстоятельства столь внезапного возвращения народных вкладов. Впрочем, кое-кого привела сюда совсем иная сенсация. В эти же дни в детдоме, что располагался на улице Репина, произошло тройное убийство. Еще один раскаявшийся грешник пошел на чрезвычайный шаг, прирезав ножом гордумовского депутата, а заодно и двух своих приятелей. Удивительно, что этот сбрендивший человечек также не пытался сопротивляться властям, сходу объявив, что написал заявление еще загодя и что все убитые виновны в насилии над малолетними сиротами.
Москвичи арифметику знали прекрасно и, плюсуя к случившемуся ограбленный броневик и уничтоженную лабораторию Маршала, получали картину более чем мрачную. Так или иначе, но сюрпризов для одного района действительно набиралось сверх всякой нормы. Об этом и пошла речь, едва Шматов с Мироновым ступили за порог кабинета Семы Эсес.
В отличие от Андрюхи этих двоих встретили более сурово. Во всяком случае, незнакомый человек в штатском не ограничился допросом, устроив Сергею с Потапом форменный разнос. Доставалось, впрочем, и майору Закучаеву с Семой Эсес. Причем Миронов смутно догадывался, что чин важно расхаживающего по кабинету человечка явно пониже, чем у присутствующего здесь начальства, но спецотдел — это спецотдел, и оттого голос визитера из столицы звучал абсолютно по-мефистофельски:
— Пинкертоны бабаевы, профессионалы, мать вашу! Да вы уже полтора года как должны были создать особую группу, занимающуюся фокусами Палача. И не закрывать глаза на очевидные вещи!
— Но мы полагали…
— Что вам кажется и мерещится? А креститься не пробовали? — нос Дениса Трофимовича, дырчатый и рыхлый, словно кусок пемзы, энергично задвигался. Короткопалая рука гостя с силой рубанула воздух. — Кто не хочет знать правды, тот ее знать и не будет! Зарылись, понимаешь, в бумажки, бюрократы хреновы! Отчетность красивую рисуете, палочки приписываете!..
— Да, но все, что от нас зависело… — снова попытался вмешаться Сема Эсес, но тут же получил еще одну словесную оплеуху.
— Ни черта от вас не зависело! Не зависит и зависеть не будет. Потому что даже в тех делах, которые вы завели, вы не обратили внимание на существенные детали. Вы, например, капитан Шматов! — короткий палец ткнулся в Потапа. — Знаете ли вы, что у вашего агента, работавшего в группировке Маршала, произошли физиологические изменения?… Нет? Правильно! Потому что это выяснилось только сегодня, когда я стал задавать ему наводящие вопросы.
Виктор, скромно притулившийся в уголке, виновато улыбнулся.
— Да я и сам обратил внимание на это только сегодня.
— Что у тебя, Виктор? — Шматов встревоженно повернул в его сторону голову.
— Бородавки у вашего коллеги сошли! Бородавки, ясно? — вновь загромыхал голосом Денис Трофимович. — Плюс — исчез давний рубец от ранения. И нечего тут хаханьки строить! Факт столь же забавный, сколь и серьезный. Во всяком случае, просто так да еще в считанные дни подобные вещи у людей не проходят. Далее… Вы до сих пор не догадались увязать все аномальные происшествия в единую цепь. Кроме броневика, лаборатории и сегодняшнего учителя педофила, у вас было еще как минимум восемь аналогичных дел — не столь громких, но тоже безусловно связанных с Палачом. Вы умудрились проигнорировать и их!