Седов Б.. Без Веры

   - Сдристни отсюда, - небрежно бросил я вертолетчику и, положив костыли, устроился на неудобной алюминиевой скамейке рядом с носилками.
   - Я только…
   - Сказал, отвали. Не видишь, девочке плохо, - сварливо пробубнил я. - Еще тебя не хватало. - И улыбнулся, потому что Крис выдавила из себя мученический стон, повернула ко мне мордашку и озорно подмигнула. Эта крошка удивительно хладнокровно вела себя в преддверии уже неизбежных событий. Или так толком и не поняла, что же скоро ей предстоит?
   - Держи. - На борт поднялся Анатолий Андреевич и бросил мне в ноги пакет с медикаментами. - Капельницу-то будешь ставить?
   - Попозже. Когда полетим?
   - Щас, - лаконично ответил кум и свалил из вертолета на улицу, оставив меня наедине с Кристиной и Чечевым.
   Его "щас" растянулось не менее чем на сорок минут. Я успел отсидеть себе всю задницу на жесткой скамейке, а Чечев, устроившийся напротив меня у другого борта, даже задремал и начал противно похрапывать, прежде чем пилоты включили зажигание и принялись прогревать моторы. Солдаты через пассажирскую дверцу втащили в вертолет три длинных темно-зеленых ящика, установили их посреди салона и вышли на улицу. Но им на смену тут же поднялись на борт один из подполковников, прапор и кум, который на секунду замер в раздумьях, не подойти ли к племяннице, но ограничился коротким вопросом: "Как она?", и когда я кивнул в ответ: "Нормалек", порулил в хвост вертолета в компанию двух пэвэошников. Веснушчатый парень - наверное, совмещавший должность механика с обязанностями стюарда - убрал трап и закрыл пассажирскую дверцу, Чечев дисциплинированно накинул на толстое брюхо ремень безопасности.
   И вот армейский МИ-8 дернулся и, тяжело оторвавшись от земли, начал набирать высоту. Я развернулся к иллюминатору. Медленно поворачиваясь вокруг оси, вниз уходили ангар с попрятавшимися от поднятого пропеллером ветра курами, две цистерны с авиатопливом и вездеход, не спеша удалявшийся от Ижменского аэропорта. Бросив взгляд на него, я тут же вернулся с земли на небо, вернее, на борт вертолета, и отметил, что из военных с нами отправились лишь подполковник и прапорщик - как говорится, по минимуму. К тому же без автоматов. И неизвестно, вооружены ли они вообще. Короче, из всех вариантов расклада сил на борту мне подвернулся самый удачный: три члена экипажа - командир, второй пилот и механик, сонный Чечев с пистолетом Макарова, порядком набравшийся кум и двое вэвэшников, тоже не трезвенники, серьезно намеренные продолжать пьянку и в воздухе.
   Похоже, моя затея с захватом МИ-8 вполне могла увенчаться успехом.
   Стоило вертолету набрать высоту и лечь на курс, как Анатолий Андреевич с прапорщиком и подполковником придвинули к себе один из зеленых ящиков и на нем принялись "накрывать на стол". И откуда только вдруг появились соленые огурцы, буханка черного хлеба, парочка банок каких-то консервов, четыре граненых стакана и, конечно, королева стола - двухлитровая пластиковая бутыль с самогоном!
   "Ого-го, господа! - порадовался я. - Если вы выкушаете это до дна, то у меня с вами точно не возникнет проблем".
   В грузовом отделении появился командир экипажа и даже и не подумал закрыть за собой дверь в кабину, как положено по инструкции.
   - Как девчонка? - поинтересовался он у меня, остановившись возле носилок с Кристиной.
   - Пока нормально. - Я с интересом разглядывал того, с кем уже скоро мне предстоит, возможно, сцепиться в смертельной схватке. На вид лет сорок. Фигура если и не спортсмена, но человека, строго следящего за своей формой. Гладко зачесанные назад светлые волосы, пронзительный взгляд близко посаженных серых глаз, высокие скулы, чисто выбритый волевой подбородок. С первого взгляда было видно, что передо мной сильная личность, сладить с которой будет непросто. - Не беспокойтесь, я все держу под контролем.
   - Симпатичная девочка, - безразлично констатировал летчик и, к счастью, не обратил внимания на то, как при этих словах Кристина прикусила губу, с трудом сдерживая улыбку. Он в этот момент без интереса разглядывал мои костыли. - Что с ногами?
   - А! - махнул рукой я и неопределенно ответил: - Еще зимой.
   - Поня-а-атно, - пробормотал командир экипажа, которому было ничего не понятно, и отправился в хвост вертолета, где кум увлеченно разливал самогон по стаканам.
   "Интересно, сделает он сейчас этой теплой компании замечание? - подумал я, вперив взор в спину летчика. - А может быть, присоединится? Это было бы мне только в мазу. Чем на борту больше пьяных, тем прикольнее полет".
   Командир сполна оправдал мои ожидания. Не пытаясь хоть для приличия поломаться, взял предложенный кумом стакан, умело опрокинул в себя мутное пойло и, явно не прочь повторить, уселся на краешек ящика, сдвинув чуть в сторону хлеб и консервы. Я изобразил на лице довольную, но в то же время зловещую ухмылку. Пока что все развивалось наилучшим образом.
   Механик - он же стюард - между тем сгреб в кучу ворох какого-то барахла, дополнил его двумя пухлыми рюкзаками и, никого не стесняясь, принялся укладываться спать в этом гнезде.
   - Нам сколько лететь? - прокричал я, стараясь переорать гул двигателей, и паренек, задрав рукав комбинезона, посмотрел на часы и молча выставил перед собой два пальца.
   "Через два часа должны быть в Сыктывкаре, - понял я его жест. - А значит, через Магистраль нам предстоит пролетать часа через полтора. Вот тогда-то все и начнется".
   Я поднял один из костылей и с его помощью осторожно добрался до Крис.
   - Как ты?
   - Отлично, - произнесла она в полный голос. Все равно ни Чечев, ни кто другой, кроме меня, ничего не могли расслышать. - Надоело лежать и ни хрена не делать. Даже ни хрена не видеть. Костя, когда?
   Я развернул ее левую руку, посмотрел на часы: половина седьмого. Черт, как стремительно уносится время! Вот и еще один день на исходе. Может быть, последний день моей жизни. А может быть, первый день полноценной жизни после почти полугодового кошмара у кума.
   - Начнем часа через полтора. Где-то в восемь. Что с настроением? Не мандражируешь?
   - Нет. Только скорее бы.
   - Уже скоро, - задумчиво пробормотал я, вернулся на место и принялся наблюдать через открытую нараспашку дверь за тем, что происходит в кабине пилотов. Впрочем, ничего интересного там не происходило. В командирском кресле неподвижно сидел высокий и худой вертолетчик с гарнитурой на продолговатой башке, и он был единственным, кто на борту сейчас занимался хоть каким-нибудь делом. Его командир оттягивался за бутылочкой самогона, механик уже сладко спал, да и Чечев вовсю клевал носом, опустив двойной подбородок на грудь и свесив до пола пухлые красные руки.
   "Если бы я сейчас незаметно подполз к толстяку, смог бы незаметно вытащить у него из-за пазухи пистолет? - задумался я. - Наверное, смог бы. Интересно бы было попробовать. Но… Нет, не стоит. А ну как проснется? И я спалюсь совершенно по-глупому. Лучше все делать так, как спланировал раньше. Сейчас совсем не та ситуация, когда поощряется импровизация".
   Я, чтобы хоть немного развлечься, уткнулся носом в иллюминатор и принялся разглядывать раскинувшийся под нами однообразнейший пейзаж. "Под крылом самолета о чем-то поет бескрайнее море тайги…" - вспомнился мне текст одной песенки - из тех, что во времена моего счастливого детства насаждались совкам коммунистическими идеологами. "Бескрайнее море", - поморщился я. - Избитее штампа, наверное, и не придумаешь. И как это можно расслышать, что это "море" о чем-то поет, когда так гудят двигатели?"
   В какой-то момент я отметил, что у меня начинают слипаться глаза, а мысли в башке приняли какие-то размытые очертания. Я сильно тряхнул головой: "Нет! Только не спать!" А через минуту опять задремал. И снова сумел стряхнуть с себя сон. Но, похоже, это была последняя попытка, увенчавшаяся успехом. Ведь я уже почти полтора суток не смыкал глаз.
   - Проклятье! - громко выругался я, благо меня все равно никто не слышал, и потянулся за костылем. Необходимо двигаться, чем-то себя занять. Но только не отрубаться! Вот будет грандиозная жопа - когда я сладко просплю свой шанс на спасение.
   Мимо, дымя сигаретой, прошествовал командир экипажа. Дыхнул густым перегаром, молча смерил меня презрительным взглядом и прошел в кабину, опять оставив дверь нараспашку. Я пронаблюдал за тем, как он, нацепив гарнитуру, уселся в кресло второго пилота, и перевел взгляд на кума и компанию. Пьянка там шла полным ходом. Кум, активно размахивая руками и пытаясь перекричать гул двигателей, похоже, пытался что-то рассказывать. Про "больную" племянницу он совершенно забыл.
   "Если будешь продолжать в том же темпе, в Сыктывкаре придется тебя выносить, - предположил я. - Хотя, какой Сыктывкар?! До него мы не долетим".
   Кристина приподняла голову и что-то сказала. Потом поднесла к лицу левую руку, глянула на часы и опять что-то произнесла. Я видел, как шевелятся ее губы, но ничего не расслышал. Подумал: "Наверное, что-нибудь типа того, что "Мне надоело" или "Пора начинать", встал со скамейки и, опираясь на костыль, подковылял к ней.
   - Чего ты?
   - Я говорю, еще полчаса. Кость, я не выдержу, - пожаловалась Кристина. - Я засыпаю. Меня укачало. Давай начинать.
   - Погоди. - Я еще раз обвел взглядом салон вертолета.
   Кум, подполковник и прапорщик уже заметно пьяны. Кум продолжает махать своими граблями и что-то рассказывать, но пэвэошники его и не слушают. Та-а-ак, эти трое, пожалуй, никаких геморроев доставить не смогут. Они вне игры. Теперь механик (он же стюард). Как бомж на вокзале, с головой закопался в ворох тряпья и на какое-то время полностью отключился от жизни. На него можно не обращать внимания.
   Я перевел взгляд на Чечева. Тот тоже спал, согнувшись настолько, насколько позволял огромный живот, и выставив напоказ бритый мясистый затылок словно спецом для того, чтобы по нему от души закатали чем-нибудь тяжелым и крепким.
   "Ничего, закатаю", - подумал я и автоматически поискал глазами вокруг себя что-нибудь вроде бейсбольной биты. Пусто. Лишь костыли - пожалуй, чересчур хрупкие для этого борова. Сломаются. Но ничего не поделаешь, придется ломать. А потом обходиться без них. На безрыбье, как говорится, можно и раком.
   Кристина опять, словно плотва на берегу, беззвучно пошлепала губками, что-то сказала чересчур тихо, и я не расслышал. Решил: "Наверное, жалуется, что отлежала себе все бока и снова просится в бой", неопределенно кивнул ей в ответ и посмотрел в кабину. Помощник пилота, как застыл в кресле, когда мы были в Ижме, так ни разу не обернулся, не поинтересовался тем, что творится в салоне. Если я здесь сейчас учиню тарарам, он может и не услышать. Так же как и командир, который тоже, похоже, дремал. Не вертолет, а сонное царство.
   Я улыбнулся и непроизвольно покачал головой: "Здорово! Я и не мечтал о таком! Начну с кума и Чечева, потом пэвэошники и команда". Я наклонился к Кристине.
   - Ну что? - спросила она.
   - Сколько времени? - Я взял ее руку, посмотрел на часы: семь тридцать пять. - Еще рановато.
   "Но с другой стороны, - подумал я, - вдруг сейчас надумает очухаться Чечев? Или командир возьмет и закроет дверь в кабину? Или произойдет что-то еще, что испоганит идеальную ситуацию для бунта? Нет, тянуть нельзя. Приступать надо прямо сейчас. А двадцатью минутами раньше, двадцатью минутами позже - какое это, к дьяволу, имеет значение!"
   - Пора, - сообщил я Кристине. - Я сейчас дам по репе Чечеву, отниму пистолет, потом сразу займусь пилотами. На тебе дядя и его собутыльники. Постарайся заставить их уткнуться рожами в пол. Хоть кто-нибудь рыпнется, пускай в дело ракеты и не раздумывай. Если у нас все провалится, эти вояки, в свою очередь, спуска тебе не дадут. И учти, у них вполне могут быть пистолеты.
   - А как же этот? Рыжий? Механик?
   - Это теленок. Он все проспит. А если даже проснется, то все равно не доставит проблем.
   - Ты уверен? - задумчиво пробормотала Кристина.
   Нет. Я не был уверен. Но я этого очень хотел. И решил отодвинуть эту проблему в сторонку. Вот если она, действительно, встанет у нас на пути, тогда и буду ею заниматься. А пока есть дела поважнее.
   - Не передумала? Через минуту уже будет поздно.
   В ответ Крис надменно фыркнула, приподнялась на носилках и хладнокровно переспросила:
   - Так я шугану дядю и собутыльников?
   - Да. - В последний момент меня охватили сомнения в том, что, действительно, шуганет; что у нее это получится. А ну как, не восприняв маленькую девчонку с ракетой всерьез, кум и компания с пьяной отчаянностью окажут сопротивление? Вместо того, чтобы, как я рассчитывал, растеряться, попрут вперед сломя голову, попросту сомнут Кристину и, уже прикрываясь ею, как щитом, примутся за меня? А если к тому же у них, и правда, есть пистолеты?!
   Эх, Кристина, Кристина… Вдруг ты не справишься?
   Но что-либо переигрывать уже было поздно.
   - Ну что? Вперед, Костя?
   - Вперед!
   Крис опустила ноги с носилок и встала. Чечев в трех шагах от меня продолжал сладко дрыхнуть.
   Механик из-под кучи тряпья не подавал никаких признаков жизни.
   Оба пилота не двигались.
   Кум разливал по стаканам очередную порцию самогона.
   Я ухватил костыль за нижний конец с резиновым набалдашником и прикинул, как сейчас буду охаживать прапорщика по башке. Получалось не очень удобно - особо не размахнешься.
   "А не проще ли оглушить этого малахольного простым ударом по ушам?" - засомневался было я, но Кристина в этот момент произнесла: "Я начинаю", достала из-под куртки ракету и решительно пошагала в хвост вертолета. Дальше раздумывать было некогда. Теперь оставалось лишь действовать.
   И я закатал Чечеву по макушке!
   Костыль оказался на удивление крепким и, с достоинством выдержав три удара, ни то что не развалился, как я опасался, но даже не треснул. Чего нельзя было сказать о прапорщике.
   После первого удара он покачнулся. После второго, так и не разогнувшись, начал заваливаться вперед, а его затылок окрасился кровью. Третий удар я наносил уже по бесчувственному телу, опрокинувшемуся на пол.
   На то, чтобы сильным рывком перекатить его на спину и выдернуть у него из наплечной кобуры пистолет, я потратил пару секунд. И тут же посмотрел в хвост вертолета - не нужна ли Крис моя помощь?
   Там пока все было спокойно. Трое опешивших пьяниц сидели в рядок на скамейке, рядом с ними совершенно спокойно стояла Кристина с ракетой в руке. И, кажется, что-то говорила. Отлично! Каким-то сопротивлением со стороны ее дядюшки и пэвэошников даже не пахло.
   Механик продолжал беззаботно бомжевать в своем гнезде из тряпья.
   В кабине пилотов пока все было спокойно.
   Но ничего. Секундочку. Сейчас я их потревожу.
   Я снял волыну с предохранителя, заслал в ствол патрон и, стараясь по пути не свалиться, отправился менять курс вертолета. До этого момента он летел в Сыктывкар. Но мне-то надо было в Микунь.
   Мысль о том, что для того, чтобы туда добраться, вовсе не нужны оба пилота - хватит и одного, - пришла мне в голову в тот момент, когда я зашел в кабину и бросил взгляд на ничего не подозревавшего командира, который спокойно дремал в своем кресле. Склонив голову на плечо и словно специально подставляя висок для того, чтобы я как следует шваркнул по нему пистолетом.
   "От двух пилотов геморроев меньше, чем от одного, - резонно предположил я, - а вертолет с успехом сможет посадить и помощник. А потому, нечего и сомневаться. Надо мочить!"
   Я коротко размахнулся и хлестко влепил ПМом в висок. И, не утруждая себя тем, чтобы убедиться, достиг ли мой удар результата и надежно ли отключен командир, тут же переключил внимание на второго пилота. Ткнул ему под нос пистолет и содрал с головы гарнитуру.
   - Приехали!
   - Ты… Это… - Еще совершенно зеленый юнец в звании лейтенанта, не более, округлил голубые глаза и удивленно посмотрел на меня. В его взгляде читалась откровенная растерянность. Этот парень оказался порядочным тугодумом и с ходу не въехал в то, что сейчас происходит. Возможно, его первой мыслью было то, что это какая-то шутка. Его просто разыгрывают. Спецом создали внештатную ситуацию, чтобы проверить, как он в ней себя поведет. - Ты… Что такое?… Что происходит?…
   - Меняй курс, вот что происходит! - Продолжая держать в правой руке пистолет, я намотал на левую шнур от гарнитуры и, сильно потянув на себя, вырвал его к чертовой бабушке из-под приборной доски!
   - Ты… это…
   - Заладил! Меняй курс! Летим на Микунь!
   - Я не могу без приказа. - Второй пилот наконец сумел взять себя в руки, при этом преобразился настолько стремительно, что я даже удивленно приподнял брови, наблюдая за тем, как откровенную растерянность у него в голосе сменила решимость, а в глазах блеснул злой огонек. И, более того, в них четко отобразилось стремление совершать героические поступки. Вот уж что было мне совсем ни к чему!
   - Теперь я здесь приказываю. - Я напрягся и, продолжая целить в парнишку из пистолета, отступил на шаг и приготовился к тому, что он сейчас может выкинуть какой-нибудь фортель. И не ошибся.
   Окончательно пришедший в себя пилот нехорошо ухмыльнулся, смерил меня холодным взглядом и процедил:
   - В Микунь, говоришь? Что ж, полетели.
   В следующее мгновение легким движением рукоятки он послал вертолет в крутое пике. В момент пол под моими немощными ногами встал на дыбы, кабина перевернулась вверх тормашками, и под меня подъехало кресло, в котором только что сидел бесчувственный командир экипажа. Он куда-то выпал, мне же пришлось занять его место. Каким чудом я при этом не выронил пистолет, не представляю. Наверное, в подсознании держал мысль о том, что, кроме того, чтобы банально броситься на меня с кулаками, этот сопляк в летчицком комбинезоне может пойти на какую-нибудь военную хитрость с применением техники; более того, авиации. К тому же в последнее время, передвигаясь на своих ущербных ногах, я привык к тому, что поверхность частенько становится раком, и натренировался держать равновесие.
   - Сволочь! - прошипел я и попробовал вырваться из объятий кресла. Не так-то это оказалось легко.
   А МИ-8 уже вновь перешел в горизонтальный полет. И мне наконец удалось зафиксировать взглядом второго пилота, который совершенно спокойно смотрел на меня, улыбался, собака, и был готов заложить еще один крутой вираж.
   "Лыбишься, мразь? - вскипел я и вновь наставил на летчика пистолет. - Знаешь, гад, что не буду в тебя стрелять, что если сейчас тебя замочу, то подпишу смертный приговор и себе. Шмякнемся так с высоты в тысячу метров, что хоронить то, что потом удастся собрать, придется в закрытых гробах. Вот только ты не учитываешь одного: мне терять нечего; я уже докатился до ручки и предпочту погибнуть в авиакатастрофе, нежели проиграть эту схватку. А потому."
   - Еще покатаемся с горки? - тоном этакого голливудского киногероя развязно поинтересовался парниша. Он сейчас, наверное, любовался собой со стороны. Очень сам себе нравился. Еще несмышленыш. Уверенный в том, что в жизни, как в фильмах. - Мне повторить?
   "Черт! А что же сейчас творится в пассажирском салоне? - попытался представить я. - Куча-мала?! Только бы эти пьяные гады не скрутили Кристину. Ох, и как же мне одному тогда будет непросто!"
   - А теперь положи пистолет, - совсем обнаглел пилот и вновь шевельнул рукояткой. МИ-8 чутко откликнулся на это движение.
   И в этот миг я надавил на спуск. Пистолет коротко гавкнул. Вертолет резко дернулся вправо и вверх и начал стремительно набирать высоту. А решивший поиграть в героя мальчик-пилот горько взвыл, но, надо отдать ему должное, рукоятку не выпустил, хотя пуля попала ему в бедро. А как это больно, я знал на собственном опыте.
   Сквозь рев двигателей из салона донесся хлопок. "Ракета, - понял я и еще раз безуспешно попытался выбраться из кресла. - У Кристины проблемы! Ей нужна моя помощь! Пр-р-роклятье!!! И как же все получается через жопу!!!"
   - Выравнивай, мразь! - завопил я, и пилот, подавшись всем телом вперед и вцепившись обеими руками в рукоятку, вновь сумел перевести вертолет в горизонтальный полет. И замер, пытаясь прийти в себя и тупея от боли в пробитой пулей ноге. Героически погибать в авиакатастрофе он передумал. И, кажется, вообще не ожидал, что все может зайти столь далеко. Пальба из пистолета, острая боль в бедре, мечущийся в небе МИ-8, который только каким-то чудом удалось взять под контроль.
   "Только бы ты не потерял сознание от болевого шока, - подумал я и наконец сумел вылезти из кресла. - Зато тебе, юноша, теперь не до сопротивления".
   - Ты хоть понял, что в следующий раз тебя пристрелю? И плевать я хотел на то, что мы грохнемся. Для меня оно, может, и к лучшему, - громко поставил я в известность пилота и выглянул из кабины.
   В пассажирском салоне творился настоящий бедлам. Там от души порезвились три незакрепленных армейских ящика и ракета, выпущенная Кристиной. Ящики смели на своем пути все, до чего только сумели добраться, ракета же наполнила салон густым белым дымом и, еще не утратив энергии, ярко догорала в хвосте вертолета.
   Первое, что бросилось мне в глаза, - это труп пэвэошного подполковника, валявшийся возле самой кабины. То, что это был именно труп, не вызывало никаких сомнений. С вывернутой почти на сто восемьдесят градусов башкой не живут.
   "Уже минус три, если считать бесчувственных командира и Чечева. Постепенно силы уравниваются", - машинально подумал я и попробовал в непроглядном дыму отыскать взглядом Кристину. Для меня сейчас было заботой номер один: что с этой красавицей, сильно ли она пострадала, пока вертолет в небе закладывал виражи и по салону летали ракета и ящики, нужна ли девочке медицинская помощь, и вообще, жива ли она. Все остальное потом, а сейчас главное - Крис!
   Эта фартовая крошка эффектно выплыла ко мне из клубов дыма. Этакая сказочная фея. Растрепанная и успевшая сильно перемазать мордашку чем-то похожим на сажу. Со второй ракетой в руке и пустым блуждающим взором.
   - Ну, блин, засада! - Она похлопала густыми ресницами и нервно дернула плечиком. - Я уже думала, что нам хана. - И сообщила совершенно бесстрастно, так, будто только что прокатилась на карусели, а не выбралась из сущего ада. - Я в этой свалке отбила себе все бока.
   "Если только бока, то слава Богу, - облегченно подумал я и обернулся к пилоту проверить, не затевает ли он еще какую-нибудь пакость, пока я отвлекся. Но там все было спокойно. Пожалуй, летчик сейчас не мог помышлять ни о чем, кроме того, как бы не грохнуться в обморок и не потерять управление. Сидел, судорожно вцепившись в рукоятку и то ли от усердия, то ли от боли выпучив зенки, как кот, который гадит на подушку хозяина. По бледному лицу струились тонкие ручейки пота, штанина потемнела от крови. - Не мешало бы его перебинтовать. Еще пригодится. Но это попозже. А пока надо разобраться с остальными. Кого связать, кого обыскать, а кого и добить".
   - Что там сейчас? - спросил я у Кристины, кивнув в глубину салона, из которого, как это ни странно, не раздавалось ни единого звука. Ни единого шороха. Вообще-то, меня это устраивало. Но в то же время и настораживало. - Что, все передохли? Осталась лишь ты?
   - Не знаю, - качнула головой Крис. - Может быть. Вот этот, - небрежно коснулась она носком кроссовки валявшегося у нее в ногах мертвого подполковника, - когда все началось, выхватил пистолет, но выстрелить не успел. Вертолет вдруг стал падать, началось черт знает что. Все перевернулось. Я ничего не помню.
   - А где волына? - насторожился я.
   - Какая волына?
   - Та, из которой он, - посмотрел я на труп пэвэошника, - в тебя целил.
   Крис не ответила, лишь молча пожала плечами.
   - Ладно, держи. - Я сунул ей пистолет, а взамен забрал себе ракету. - Не спускай глаз с этого камикадзе, - кивнул на застывшего в кресле пилота. - Если опять начнет проявлять активность, стреляй во вторую ногу. И при этом покрепче держись, чтобы не летать по кабине. - Я еще раз окинул взглядом второго пилота, потом посмотрел на командира, продолжавшего в отрубе лежать на полу, бесстрастно сказал: - Если этот очухается, пристрели. - И отправился в задымленный салон оценивать силы противника и искать пистолет, который потерял подполковник. Меня совсем не устраивало, чтобы эта волына вдруг оказалась у кума или у прапорщика. Я не хотел иметь на борту кого-то вооруженного, кроме себя самого или Кристины.
   Первым, на кого я наткнулся, был Чечев. По-прежнему без сознания, с разбитой мною башкой, но, вроде бы, без каких-либо дополнительных повреждений, он валялся возле борта, уткнувшись задницей под скамейку и приходить в себя в ближайшее время не собирался.
   "Пока полежи", - подумал я и отправился дальше.
   Цыкнул на сжавшегося у себя в гнездышке из тряпья механика: "Хочешь жить, не вставай. Сиди, как сидишь, и не дергайся", отметил, что он совершенно не пострадал, только очень напуган, и тут же увидел придавленного одним из зеленых ящиков кума.
   Он находился в сознании. Только ослеп. Ракета, угодив ему в рожу, обожгла ее до состояния хорошо обжаренного бифштекса, опалила брови и волосы и, похоже, серьезно повредила глаза. Сейчас они были плотно закрыты и стремительно оплывали, как у боксера, пропустившего мощный удар "на две лузы" - в переносицу.
   - Что произошло? - стоило мне наклониться над ним, просипел кум, ощутив чье-то присутствие рядом. - Кто здесь?
   - Это я, Анатолий Андреевич, - не скрывая злорадства, представился я. - Узнал? Посмотри на меня. Открой глазки.
   Он ничего не сказал. Только издал продолжительный стон, словно рентген, просветивший насквозь муки, которые сейчас испытывал мой бывший "хозяин". Нельзя сказать, что я в тот момент испытал к нему жалость. Но и радости при виде поверженного и изувеченного врага я не почувствовал.