Седов Б.. Без Веры

   - В тебя пальнула ракетой твоя племянница, - все же не удержался я от того, чтобы не насыпать куму на свежие раны немного соли. - Ей пришлось выбирать между мной и тобой. И она давно сделала этот выбор. И была со мной с самого начала. А вся ее болезнь - только инсценировка, задуманная для того, чтобы мы оказались на борту этого вертолета и смогли его захватить. И как же ты, слепой идиот, не просек, что тебе снова пудрят мозги?
   Кум с трудом разлепил губы и попытался что-то ответить, но из его глотки раздался лишь слабый хрип.
   "А ведь ты уже покойник, Анатолий Андреевич, - поставил диагноз я, наблюдая за тем, как у него на губах выступила кровавая пена. - Что не смогла закончить ракета, спалив тебе рожу, доделал ящик. До посадки тебе не дожить".
   - Пойду я. А ты лежи. Вспоминай обо мне, самом злом гении всей твоей жизни. Недолго уже осталось. Прощай, - сказал я и подумал, а не стащить ли с Анатолия Андреевича ящик, но решил, что в этом нет смысла. Не все ли равно, как помирать - под ящиком или без. К тому же у меня не было времени на возню с этим воинским барахлом. Ведь где-то еще должен быть прапорщик - не Чечев, а тот, что из ПВО. И он вполне может доставить нам неприятности.
   "Хотя нет. Навряд ли, - рассуждал я, обводя взглядом задымленный салон. - Если бы мог, если бы не был мертв или ранен, то уже как-нибудь проявил бы себя. Что-нибудь вякнул бы, выполз бы из укрытия хотя бы затем, чтобы выяснить, что происходит".
   В очередной раз я оказался прав. Прапор уже никогда бы не смог что-нибудь вякнуть или откуда-то выползти. Просто-напросто потому, что был мертв. Мертвее некуда!
   Обнаружив его трупешник с разбитой башкой и вылезшими наружу мозгами, я подумал, что судьба ко мне чересчур благосклонна. Я этого, пожалуй, не заслужил; я даже и не надеялся на такое - что она без лишних вопросов в считанные секунды сметет у меня с пути троих самых опасных врагов. В то же самое время оставив невредимыми Кристину и совершенно не опасного для меня сопляка-механика, который - я в этом не сомневался - и не дернется с места, пока не получит от меня на это "добро".
   Все, вертолет мой. Самый сложный этап операции позади. Теперь главное - долететь до Микуня и отыскать где-нибудь в его окрестностях удобное место для посадки. А для этого предстоит стоять над душой слишком непредсказуемого второго пилота, следить за тем, чтобы он не уготовил нам с Крис очередной неприятный сюрприз. А заодно не упускать из виду командира и Чечева, которые могут очухаться и начать подкидывать нам проблемы.
   "К тому же какой-никакой совершенно погашенный и на первый взгляд безобидный механик, вообразив, что загнан в угол и все равно предстоит помирать, может от отчаяния продемонстрировать зубки. Не проще ли сразу его пристрелить? А вместе с ним Чечева и командира? И снять с повестки дня лишние геморрои", - прикинул я такой вариант, не спеша возвращаясь к Кристине и внимательно шаря взглядом по полу в надежде найти вторую волыну.
   И в этот момент в кабине пилотов раздался хлопок пистолетного выстрела.

***

   - Он очнулся, и я его пристрелила, - спокойно сообщила Кристина, как только я, весь на изменах, ворвался в кабину, - как ты велел.
   Она протянула мне пистолет, и я автоматически забрал его, пытаясь прийти в себя от неожиданности. Перевел взгляд с мертвого командира на второго пилота, который уже настолько отупел от боли в ноге и кошмара, творящегося вокруг, что даже не отреагировал на то, что сейчас буквально у него на глазах застрелили товарища. Эта смерть в его восприятии была напрочь смазана на фоне того, что, возможно, предстоит погибнуть и самому. Он сейчас полностью сосредоточился на управлении вертолетом, стараясь укрыться за этим занятием, будто за ширмой, от всего остального. Этот щенок совершенно верно считал, что чем меньше будет заметен, чем скрупулезнее будет выполнять свои прямые обязанности, тем скорее его пощадят.
   "И где ж тот бесстрашный герой с ледяным взглядом, который под прицелом моего пистолета с холодной улыбочкой послал вертолет в крутое пике? - размышлял я, изучая летчика взглядом. - Был, да весь вышел? Зашугался вояка, так нам это лишь в масть. Будет послушнее. Надо бы все-таки перебинтовать ему ногу".
   - Что мне теперь делать? - коснулась моего плеча Крис. Спросила, как ни в чем не бывало. Совсем без каких-то эмоций. Будто вовсе и не она только что влепила пулю в голову человеку.
   "М-да, амазонка… - задумался я. - Размозжила башку мужику с такой беззастенчивой легкостью, будто расколола грецкий орех. И хоть бы хны! "Что мне теперь делать? Кого еще убивать?" Неужели малолетки теперь все такие? А я отстал от жизни, сам не заметил, как со временем превратился в задвинутого консерва и совсем не въезжаю в понятия, по которым живут нынешние тинейджеры? Им это теперь по приколу - с понтом прикончить какого-нибудь лоха. Раз плюнуть… из волыны в башку. И все отдыхают".
   - Что делать? Что делать… - рассеянно пробормотал я. И кивнул на мертвого подполковника. - Обыщи-ка вот этого. И других. Там в хвосте дохлый прапорщик. И твой помирающий дядя. Осторожнее с Чечевым, он может очнуться. - Я вернул Крис пистолет. - Механику, если вдруг начнет рыпаться, прострели ногу. Но только не убивай. Жалко…
   - Хм… - плотоядно отреагировала Кристина на мое, излишнее по ее мнению, великодушие.
   - …И не хмыкай.
   - Хорошо. Что искать? Документы?
   - На хрена они? В первую очередь нам нужны деньги. Наткнешься на какое-нибудь оружие, забирай. И еще. Обязательно отыщи волыну, которую выронил этот вояка. - Я вновь кивнул на труп подполковника. - Найди мою сумку с лекарствами, достань оттуда баяны. И раздобудь мне чуть-чуть самогона. Или водки.
   Кристина смерила меня насмешливым взглядом. Разве она могла догадаться, что самогон или водка мне нужны вовсе не для того, чтобы пить? У меня в голове давно созрел план, как, когда мы уже приземлимся недалеко от Микуня, без излишней жестокости вывести на время из строя механика и второго пилота. Элементарная инъекция спиртного по вене, и эти красавцы проспят пьяным сном до прибытия группы спасения. А мы к тому времени уже будем далеко-далеко.
   Правда, этому плану сбыться было не суждено. Ни самогона, ни водки Крис не нашла, зато обнаружила у по-прежнему бесчувственного Чечева не замеченные мною наручники.
   "Оно и лучше, - решил я. - Вместо того чтобы возиться с уколами, просто прицеплю этих двоих к чему-нибудь браслетами. Меньше мороки". И спросил у Кристины:
   - Как там механик? Были проблемы?
   - Какие проблемы?! Сидит на скамеечке, не шелохнется. Весь на изменах! Пока выворачивал карманы, не сказал мне ни слова.
   - А дядя?
   - Он без сознания. Похоже, что скоро помрет, - недрогнувшим голосом констатировала Крис. - Я нашла у него свои документы.
   - А хрусты?
   - Кое-что набрала. С голодухи пока не помрем.
   - А пистолет?
   - Не знаю, где он. Вроде бы, все обыскала, - виновато сообщила Кристина.
   - Ладно. Плевать. Он нам не очень-то нужен. Скоро уже прилетим. - Я бросил взгляд на хронометр на панели приборов, потом посмотрел вниз, где под нами сейчас тянулась железная дорога из Воркуты. Уже минут десять, как мы на малой высоте шли прямо над Магистралью по направлению к Микуню. И лету до конечного пункта, если верить пилоту, нам оставалось не более четверти часа.
   Пятнадцать минут - и я на воле.

***

   Я заставил пилота пролететь прямо над городом, чтобы наверняка убедиться, что это именно Микунь, а не что-то еще. И тем, что сумел разглядеть с высоты в четыреста метров, я остался доволен. Такой большой железнодорожный узел мог быть только там, куда я так стремился попасть. Мне даже показалось, что я узнал привокзальную площадь и квартал, застроенный пятиэтажками, в котором мне довелось побывать меньше года назад.
   - Куда теперь? - измученным голосом поинтересовался пилот.
   - Вылетай за черту города. - Я внимательно наблюдал за тем, что происходит внизу. Пятиэтажки остались позади, и сейчас город под нами был расчерчен на прямоугольники приусадебных участков. Но скоро должны были закончиться и они. Впереди темнела тайга, прорезанная серой полоской шоссе, по которому разноцветными букашками перемещались редкие машины. - Двигай вдоль трассы. Где-нибудь недалеко от нее надо выбрать посадочную площадку.
   - Не выберем, - убежденно заявил летчик. - Тайга… Если только случайно.
   Именно случайно мы и наткнулись на большую поляну, словно специально предназначенную для нас, когда отлетели от города уже километров на двадцать. Довольно широкая полоска тайги отделяла поляну от большого села, растянувшегося вдоль излучины реки.
   "Нехорошо, что село", - подумал я. Но выбирать не приходилось. Времени у нас было в обрез. В любой момент можно было ожидать погони. Ведь наземные службы потеряли связь с нашим МИ-8 уже больше часа назад и, конечно, сейчас внимательно отслеживали радарами весь наш полет. Так что, дай Бог, чтобы у нас было хоть двадцать минут преимущества перед теми, кто обязательно решит разузнать, что происходит на борту нашего вертолета и какого такого черта его кружит совсем не там, где он должен лететь.
   - Садись здесь, - приказал я пилоту, и он послушно начал снижение, очень рассчитывая на то, что уже скоро весь сегодняшний кошмар для него останется в прошлом.
   Для него действительно все оказалось в прошлом как раз в тот момент, когда вертолет только коснулся земли и летчик сбросил обороты винта. Я приготовил наручники, чтобы приковать его к одной из скамеек в салоне в компании с перепуганным механиком, как тут у меня из-за спины появилась Кристина, ни слова не говоря, подняла пистолет и нажала на спуск. Хлопнул выстрел. Пуля, пробив навылет голову летчика, отразилась от рамы окна и затерялась в кабине. А молоденький парень - лейтенант, не старше, - так и не успев понять, что ему все же уготовано умереть, неуклюже клюнул носом вперед и повис на ремне, которым был еще с Ижмы пристегнут к креслу.
   Я опешил! Я просто застыл и не знал, что сказать, что делать дальше. И, признаться, ожидал, что сейчас следующая пуля будет выпущена уже в мою голову.
   Из секундного оцепенения меня вывел голос Кристины:
   - Ты чего, Костя? Пошли же!
   - На хрена ты его замочила?! - хрипло выдавил я из себя. - Что ты наделала, тварь?!
   - Зачистила. - В голосе Крис звучало неподдельное удивление моей отрицательной реакцией на то, что эта кровожадная пигалица считала совершенно естественным и неизбежным.
   - Я тебе что, приказал зачищать?! Я же хотел оставить его в живых!
   - Да ты что, Костя?! - Сейчас Кристина откровенно не понимала меня. - Нам не нужны свидетели. И тебе в первую очередь. Ведь о тебе не знает никто, кроме дяди и Чечева, а они, считай, мертвы. Тебя в Ижме никто не видел. А этот, если бы был жив, нарисовал бы тебя мусорам, как на картинке.
   - Меня все равно опишут врач "скорой" и пэвэошники - те, что сегодня видели меня в Ижме.
   - Да они тебя даже и не запомнили, - рассмеялась Крис. - Пошли же, Костя! Скорее! У нас мало времени. - И совершенно невинным тоном спросила: - Я добиваю остальных? - Так, как маленькая девочка спрашивает у мамы: "Я возьму еще конфетку из вазочки?" И мама разрешает: "Бери".
   - Добивай, - совершенно безвольно пробормотал я. У меня уже не осталось сил ни на то, чтобы бороться, ни на то, чтобы спорить, ни на то, чтобы поражаться тому, какой вдруг кровожадной пираньей оказалась Кристина. Знал, что девочка - далеко не сахар. Но чтобы настолько!..
   "Или она сумасшедшая? - думал я, открывая дверь вертолета. - Явно не дружит с башкой. Нормальный человек не может быть таким, как эта юная киллерша. Нет, мне с этой крошкой явно не по пути. И если раньше я в этом еще сомневался, принимая в расчет ее безоглядную преданность, то теперь все решено. Скоро ты, милая, пойдешь дальше своей дорожкой. Я же пойду своей".
   А в это время у меня за спиной хлопали выстрелы - Крис отводила душу, проводя зачистку за нами в перемазанном и грязью, и кровью МИ-8.
   Потом мы настолько быстро, насколько я был способен, шли по узкой тропинке, обрамленной непроходимым суземом, к дороге. А выбравшись, наконец, на шоссе, долго топтались на обочине, пока над нами не сжалился водитель обшарпанного "зилка" и не согласился добросить нас за полтинник до привокзальной площади Микуня.
   Пока мы ехали до Микуня, я отметил, что у водилы на косточке руки у запястья наколоты пять точек - знак того, что человеку довелось побывать у Хозяина, - а на пальцах сделаны две наколки в виде перстней: темно-синий с диагональным пробелом - "Проход через зону" - и ромб, разделенный диагоналями на четыре сектора - "Отрицалово". Человек с такими знаками отличия должен уметь держать язык за зубами. И вряд ли он водит дружбу с легавыми. Поэтому, когда пришла пора вылезать из машины на одной из узеньких улочек в районе вокзала, я, ничтоже сумняшеся, добавил к обещанному полтиннику еще пару сотенных и без стеснения высказал просьбу:
   - Ты, брат, забудь, о том, что нас видел. Напрочь забудь. Договорились?
   - Могила, - коротко пообещал мне водитель и выжал сцепление.
   А я, оставшись стоять на тротуаре и провожая взглядом удаляющийся "зилок", подумал: "Надеюсь, и правда, могила. Не в обычаях этих людей разбрасываться такими словами".
   Были у меня опасения, что не найду путь, которым шел девять месяцев назад. К тому же в обратном направлении. Тогда я шел от дома к вокзалу. Теперь же мне предстояло, идя от вокзала, найти этот дом.
   И я не ошибся. Судьба, похоже, решила хранить меня до последнего и по пути от вокзала не подкинула никаких геморроев. Я ни разу не засомневался в том, куда мы идем. Нам с Кристиной не попался ни один мент. Никто не провожал нас любопытным взглядом. И, наконец, самое главное - тот человек, к которому я так стремился, оказался на месте. Не переехал, не умер, не сел. И охотно принял нас с Крис в качестве постояльцев. А ведь признаться, я поперся сюда наудачу, просто потому, что больше сунуться мне было некуда. И при этом старался даже не думать о том, как много могло измениться с сентября, когда я был здесь в последний и единственный раз.
   Знакомый подъезд со скамеечкой, на которой тогда восседали три местных старухи-наседки, как обозвала их Дюймовочка. Третий этаж. Обитая потрепанным дерматином дверь, ведущая в трехкомнатную квартиру-распашонку. Сиплый звонок…
   - Кто там? - раздался низкий прокуренный голос, который с равноценным успехом мог принадлежать как мужчине, так и женщине. И я, сразу узнав его, непроизвольно расплылся в довольной улыбке и облегченно расслабился. Тот, кто мне нужен, был дома.
   - Рита?
   - Да, я. А кто это?
   - Костя, - отозвался я, представив, как сейчас будет поражена моим неожиданным появлением хозяйка. - Помнишь, я гостил у тебя в сентябре? Мы приехали из Кослана с Дюймовкой.
   - Коста? - Заскрежетал замок, дверь распахнулась, и на меня, не узнавая, уставилась ставшая, кажется, еще необъятнее Рита. - Коста? - растерянно переспросила она.
   - Не боись. Мне пришлось переделать лицо, - поспешил объяснить я, пугаясь, что вот сейчас, в самый последний момент, когда, казалось бы, все на мази, мне вдруг возьмут и дадут от ворот поворот. И ведь, идиот, радостно ломясь в дверь, совершенно забыл о том, что у меня теперь новая внешность и меня никто не узнает. Предстоит еще долго и упорно доказывать, что Костоправ - это я. - Слышала про пластические операции?
   - Слышала, - неуверенно пробормотала Рита и посторонилась с прохода, пропуская меня в квартиру.
   - Вот мне и пришлось этим воспользоваться. Но я докажу, что я - это, действительно, я. Задавай мне вопросы. Отвечу на все.
   - Не надо доказывать, Коста, - вдруг радушно улыбнулась хозяйка и чуть не сбила меня с покалеченных ног, повиснув на мне всем центнером своего веса. - Ну, здравствуй, родной! Дай поцелую! А я ведь еще до того как открыла, узнала тебя по голосу. У меня отличная память на голоса. И к тому же меня предупреждали, что ты можешь опять здесь появиться.
   Я прямо остолбенел от этого сообщения. И, отстранившись от жаркой хозяйки, удивленно промямлил:
   - Кто?!! Когда?!!
   - Была малява из Ижмы, - загадочно улыбнулась Рита. - Насчет того, что скоро соскочишь опять. Вот только на этот раз не с зоны…
   Мне оставалось лишь пораженно покачать головой.
   - …Разувайся, Коста… Раздевайся, девочка… Тебя как зовут?… Иди в комнату. Не стесняйся.
   Я дополз до дивана и, словно подкошенный, рухнул на него совершенно не в силах сделать еще хоть один шаг, произнести еще хоть одно слово. Поверить в то, что я наконец снова обрел свободу.
   - …Сейчас, Кристиночка, разогрею покушать. Изголодались, небось? Измучились?
   "Вот только надолго ли эта свобода? - устало прикрыл я слипающиеся глаза. - Теперь это зависит уже не от меня. С настоящего момента моей судьбой будет распоряжаться братва. А мне остается лишь положиться на тех, кому доверю свою дальнейшую жизнь, свою свободу, свою Кристину.
   Или уже не мою? - задумался я. - На хрена мне эта отмороженная маньячка? Она свою роль сыграла, помогла мне проложить дорогу на волю. Так не пора ли, девочка, на покой?
   Не пора ли и мне на покой? Нет, не на тот, вечный, что я готов уготовить Кристине, а всего часиков этак на…дцать. Ведь я не спал уже больше полутора суток".
   Я прислушался, как гремит на кухне посудой Рита, спеша приготовить нам ужин. Посмотрел на Кристину, которая, перехватив мой взгляд, расплылась в счастливой улыбке - этакий ангел… с когтями. И, плюнув на все: пусть дальше будет, как будет, - свернулся калачиком на узком диване.
   И сразу заснул.
   Наконец-то опять сном вольного человека.

ЭПИЛОГ

   - Слышь, ты! Нерусь!
   Бавауди опустил на бетонный пол тяжелый мешок, набитый сырыми опилками, и только тогда обернулся на грубый окрик, гулко разнесшийся по пустому цеху.
   - Я, что ли?
   - Ты, ты. Сюда иди. Быстро!
   В широких воротах, в которые мог бы легко заехать лесовоз, широко раздвинув короткие ножки и заложив за спину руки, в позе эсэсовца застыл низкорослый, но злой, как собака, Валера Башка, получивший свое погоняло за непропорционально крупную голову, посаженную на длинную тонкую шею. Дешевая сявка, пацан не пацан, а нечто вроде личного адъютанта при одном из авторитетов - Вове Кассире, смотрящем за тем бараком, в котором когда-то чалился Бавауди, пока его по беспределу не перевели в петушатник.
   Ханоев окинул взглядом просторное помещение цеха, которое только что покинула вечерняя смена, подумал, что уборки здесь еще не менее чем на час, и нехотя поплелся к Башке, стараясь хотя бы этой неспешностью выразить остатки своей независимости. Полгода назад он просто послал бы эту наглую обезьяну Валеру подальше, но теперь, низведенный в статус обиженного, не смеет ослушаться даже этой дешевки. Никогда он не рискнет ответить не только зарвавшемуся блатному, но и самому зачуханному доходяге из мужиков. Петушиный барак ломает буквально за несколько дней и самые сильные личности, превращая их в помойные тряпки, о которые может вытереть ноги любой. Хотя сильные личности в обиженку не попадают.
   - Давай шевели ляжками! - проявил нетерпение Башка и, сунув в рот сигарету, достал из кармана клифта самодельную зажигалку. - За мной двигай! - Он развернулся и пошагал в направлении столярной мастерской. Бавауди, недоумевая, зачем мог кому-то понадобиться, поспешил следом.
   "Если Валера, значит Кассир, - пытался построить он в голове логическую цепочку и вычислить причину такого неожиданного интереса к нему, - а если Кассир, значит, блатные. И, наконец, если в пересменок эти падлы вызывают меня в столярку, значит, либо затевают правило, либо решили отодрать меня в задницу. Хотя второе, навряд ли. Для этих забав у них есть кто помоложе, посимпатичнее. Тогда все-таки остается правило? Вот только не вижу причины для этого. Уже больше трех месяцев, как я прочно опустился на дно. Про меня должны были забыть…"
   В столярке, как Ханоев и предполагал, его дожидался развалившийся в старом кресле Кассир. И трое мордоворотов, безмозглых и низколобых, которые, кроме крепких мышц и полного пренебрежения к человеческой жизни, могли похвастаться еще разве что знанием букв и четырех арифметических действий. Все трое прибыли по большой воде в Ижму неделю назад с последним этапом и, сразу уйдя в "отрицалово", накрепко прилипли к блатным, нуждавшимся в пополнении штата быков.
   "Никак эти стажеры явились сюда сдавать экзамен? - Бавауди зафиксировал затравленным взглядом то, как Валера Башка тщательно запирает за собой дверь в мастерскую, и ощутил неприятный холодок внутри. От страшной мысли даже перехватило дыхание. - На мне?!! Но почему?!!"
   - Вон туда встань, - лениво разжал губы Кассир и кивнул на пустое, не заставленное станками пространство посреди мастерской. И не успел Бавауди сделать и шагу, как один из быков ухватил его за плечо медвежьей лапищей и сильно толкнул вперед. Удержаться на ногах после подобного не смог бы и чемпион по сумо. - Поднимись. И смотри сюда. Знаешь, чего на тебя время тратим?
   "А того, что этого времени у вас прорва, - подумал Ханоев, поднимаясь с грязного бетонного пола и вытягиваясь перед Кассиром разве что не по стойке "смирно". Хочешь не хочешь, но сейчас он был не в той ситуации, когда можно демонстрировать норов. - Некуда вам девать это время. Вот, мудаки, и ищете развлечений".
   - Не знаю, - покорно ответил Бавауди.
   - Пригласили тебя, - издеваясь, процедил Вова, - чтобы привет передать. От Разина. От Костоправа.
   Вот при этих словах Ханоев почувствовал себя действительно плохо. Что такое какой-то холодок страха в груди по сравнению с тем, что сейчас чечен ощутил, что от ужаса готов грохнуться в обморок!
   Что?!! От Разина?!! От того доходяги, которому он еще в январе подрезал ахиллы в гараже у Анатолия Андреевича? Но откуда об этом стало известно на зоне? Никто ведь не знал, кроме кума и Чечева, а через них утечки произойти не могло. К тому же уже три недели, как эти двое разбились на вертолете. А Костоправ наверняка подох еще раньше. И Бавауди был уверен в том, что история с операцией в гараже давно забыта и быльем поросла. А оказалось вон как…
   - Что скажешь? - улыбнулся Кассир. Что можно было на это сказать?
   - Он жив? - не спросил даже, а жалко пискнул Ханоев.
   - Как сейчас, я не знаю. Но в феврале был еще жив. Писал нам, просил отблагодарить тебя, что его искалечил.
   "Вот она и причина того, что я ни с того ни с сего вдруг стал крайним в одной из интрижек и оказался в обиженке, - наконец понял истинную причину того, что произошло еще в начале весны, Бавауди. - А теперь продолжение. Что со мной сделают? Замочат? Навряд ли. Подрежут сухожилия на ногах, как я когда-то сделал этому Разину? Тоже нет. Подвергать меня тому же увечью, что когда-то придумал кум, все равно что совершать плагиат. Блатным в великую падлу занимать идеи у мусоров. Уж на изобретение изощреннейших наказаний у них достает и своей фантазии".
   - Так что скажешь? - еще раз спросил Кассир. - Как за это ответишь?
   - Я уже за это ответил, - беспомощно пробормотал Ханоев, отдавая себе отчет в том, что что бы он ни сказал, все равно это не более, чем пустые слова. Судьба его предрешена, наказание определено и утверждено смотрящим за зоной. - Ты знаешь, что со мной произошло в феврале. Этого что, недостаточно?
   - Нет, - покачал головой Кассир. - Недостаточно. Пидер ты или не пидер, не имеет значения, если вдруг опять возьмешь и подпишешься на такую херню. Искалечишь еще кого-нибудь.
   - Все, с этим завязано. - Бавауди понимал, что эти слова уносятся сейчас в пустоту, что никто его заверения не будет и слушать. Но все равно говорил, не зная, зачем это делает. - Я больше никому не буду делать операции.
   - Конечно, не будешь. Ты просто не сможешь. - Кассир, устраиваясь поудобнее, поерзал в кресле, закинул ногу на ногу и кивнул быкам: - Времени мало, скоро смена придет. Начинайте. Покажите этому… чушке, что для него приготовили.
   В следующий миг мощная лапа обхватила Ханаева сзади и настолько жестко сдавила голову, что у чеченца потемнело в глазах. "Эти дураки от усердия сейчас просто свернут мне шею, - промелькнула мысль в сразу же затуманившемся мозгу. - Может, оно и к лучшему".
   А его уже волокли, будто овцу на заклание, мимо токарного станка… мимо электрорубанка… мимо верстака… к циркулярной пиле. Вот тогда-то Бавауди наконец понял, что ему уготовано. И пронзительно взвыл! И почувствовал, как спереди намокли штаны! Как самопроизвольно опорожнились внутренности.
   …совсем как у тех, кому когда-то он проводил операции без наркоза.
   - Заткнись, блядь!!! - завизжал над самым ухом Башка и сильно пнул чеченца в живот. - Смотри сюда!!! Смотри, падла!!!
   Ханоев уставил безумный взгляд на диск пилы, ощетинившийся острыми зубьями, и в тот момент, когда он со зловещим гудением начал стремительное вращение, а зубья слились в одну более светлую окружность на фоне темно-серого диска, попробовал вырваться. Напряг мышцы, изогнулся всем телом… и тут же безвольно обмяк, осознав, что из железных объятий, сковавших его, выскользнуть нереально. Он крепко зажмурил глаза и, когда его крепко схватили за правую руку и потянули ее к циркулярке, лишь безвольно подумал: "Потерять бы сознание!"
   А потом запястье пронзила дикая боль. И тогда Бавауди завизжал так, что этот визг, наверное, был слышен в Ижме.
   А быки, матерясь от усердия, тянули к пиле его левую руку.
   …Он потерял сознание от болевого шока в тот момент, когда на свежие раны выплеснули большую склянку йода.
   Но перед этим, когда все закончилось и его швырнули на залитый кровью пол, он открыл глаза и с ужасом посмотрел на обрубки того, что минуту назад было его руками. С ухоженными и чуткими пальцами талантливого хирурга.