Седов Б.. Удача

   В конверте оказалось почти то же самое, что лежало в моем бумажнике.
   Такие же американские права на имя Майкла Боткина, но с другой фотографией, и такая же карточка социального страхования. Сравнив то, что я уже имел, с тем, что принес Педро, я убедился, что номера документов разные, а значит – это не простая копия, только с другим лицом на фотографии.
   Кончита, между прочим, сказала, что на этот раз у меня будет немецкая ксива… Надо бы поговорить с ней об этом. Но – потом. А сейчас нужно было быстро сваливать из номера, пока она не вернулась и не сбила меня с делового настроя.
   Сунув новые документы в бумажник, я завернул старые в полиэтиленовый мешочек, добавив туда для веса небольшую бронзовую пепельницу. Потом, зайдя в ванную, я отыскал в аптечке лейкопластырь и крепко обмотал им сверток. Положив его в карман, я вышел из номера и пошел вниз пешком, чтобы не напороться в лифте на Кончиту.
   Выйдя на улицу, я нацепил черные очки и, повернув налево, направился к Эльбе, чтобы бросить в ее мутные воды маленький увесистый пакет. Говорят, все тайное обязательно становится явным, но если кто-нибудь и найдет лет этак через двести на дне реки мои поддельные документы, пусть попробует найти меня.
   Посмеемся вместе.

* * *

   В банке все прошло гладко.
   Кельнер… Тьфу, черт, так и тянет на пивную терминологию!
   Не кельнер, конечно – клерк, а точнее – менеджер внимательно посмотрел на бумажку с цифрами, которую я сунул ему под нос, потом так же внимательно посмотрел на меня, любезно улыбнулся и проводил меня в закрома.
   Оставшись наедине с полированным металлическим ящичком, я открыл его и подумал, что если бы кто-нибудь взял отсюда пару десятков камней, я бы этого и не заметил. Наверное, профессиональные финансовые воротилы не одобрили бы такого отношения к богатству, но мне было наплевать на их мнение. Поэтому я, не считая, загреб полную горсть бриллиантов и по-простому высыпал их в карман джинсов.
   Задвинув шкатулку на место, я нажал кнопку и через несколько секунд в хранилище вошел менеджер. Наверное, он ждал за дверью.
   Поблагодарив его за внимание, я вышел из банка и, поймав такси, поехал в отель «Бисмарк». Там я зарегистрировался как простой и честный русский американец Майкл Боткин и снял скромный номер на третьем этаже.
   Одна кровать, одна ванная, один телевизор – всего по одному.
   И я – один.
   Хорошо!
   Найдя в холодильнике пиво, я открыл бутылку и, сделав хороший глоток, завалился с ногами на кровать. Одиночество – приятная вещь. И неизвестно еще, что хуже – не иметь возможности перекинуться с кем-нибудь словом или не иметь возможности остаться наедине с собой.
    Явключил телевизор и увидел Микки Мауса, который долбил огромной кувалдой по голове свирепого пса. Морда у пса была удивленная, и из-под кувалды во все стороны летели искры. Переключившись на другой канал, я угодил прямо на пресс-конференцию Чубайса, который обещал европейским инвесторам золотые горы, но потом, а сейчас им нужно было всего лишь раскошелиться на какие-то жалкие четыре с половиной миллиарда евро. От зрелища его бессовестной морды мне стало кисло, и я быстро нажал на следующую кнопку.
   Во! Другое дело!
   Золотой мальчик Оскар де ла Хойя изящно переигрывал какого-то свирепого мексиканского бойца. Непринужденно передвигаясь по рингу, он уворачивался от яростных ударов противника, а сам тем временем успевал зацепить его то по голове, то по туловищу. Молодец!
   Лежа на кровати с бутылкой пива в руке и следя за боксерами, я вдруг понял, как мне надоела эта латиноамериканская шлюха. Даже если не сравнивать ее с Ритой, даже если бы Риты вообще не было в моей жизни, все равно – Кончите не место рядом со мной. К чертям собачьим таких баб, у которых в голове нет ничего, кроме секса, денег и революционного терроризма.
   И тут же у меня в голове созрел план дальнейших действий.
   Сейчас я возвращаюсь к Кончите в отель и объявляю, что она свободна.
   И пусть только вякнет!
   Тогда я покажу ей, кто тут хозяин. А она, если угодно, может идти к своему папаше-любовничку и жаловаться ему на русского Знахаря, который послал ее на хрен. Этот Альвец и так-то был для меня никто, а теперь, когда Сам Великий Наркоимператор наделил меня властью, место ему – под никарагуанской лавкой.
   А Кончита…
   Ну, дам я ей еще один миллион, чтоб она угомонилась. И все дела.
   В таком бодром и решительном настроении я покинул отель «Бисмарк» и поехал к Кончите. Но когда я без стука вошел в ее номер и проследовал прямо в спальню, потому что где ей еще быть, как не в спальне, то мое настроение резко изменилось.
   Кончита лежала поперек растерзанной кровати, уставившись в потолок неподвижными открытыми глазами, и из ее груди торчала рукоятка ножа.
   Точнее – не ножа, а узкого и длинного стилета.
   Лезвие попало точно в сердце, поэтому крови вытекло совсем немного – всего лишь короткая черная струйка, которая уже начала засыхать.
   Над изголовьем кровати, на стене, красовалось изображение какого-то цветка, сделанное губной помадой, и я почему-то стал судорожно вспоминать, что же это за цветок. В его очертаниях было что-то знакомое.
   Но ситуация не предполагала разгадывания шарад и ребусов, поэтому я сходил в ванную, намочил полотенце и стал скрупулезно протирать все места, где за эти два дня могли остаться мои отпечатки пальцев. Это была кропотливая, но тупая работа. Моя голова оставалась сво-боднной и, тщательно протирая подлокотники кресел, косяки и ручки дверей, столы и прочие места, к которым я мог прикасаться, я не переставал думать об изображении, находившемся над кроватью.
   И додумался-таки!
   Жирными росчерками темнобордовой помады на стене германской опочивальни была изображена маргаритка.
   Конечно же, маргаритка!
   А значит…
   Я бросил мокрое полотенце на стол и, закурив, уселся в кресло, которое только что протер. Интересно, Маргарита убила ее из ревности или для того, чтобы подставить меня?
   Вот это было настоящей загадкой.
   Ну, как бы там ни было, а ноги отсюда делать надо. Хорошо еще, что я никак не фигурировал в документации отеля. Поэтому, протерев все, о чем смог вспомнить, я заглянул в спальню, посмотрел в последний раз на мертвую Кончиту и, вздохнув, вышел из номера.
   А на дверь повесил табличку «do not disturb» – «не беспокоить».
   Спускаясь по лестнице и старательно отворачиваясь от всех, кого встречал, я думал о том, какая же я все-таки бессердечная скотина.
   Только что убили женщину, с которой я провел не одну бурную ночь, а мне – хоть бы хны. Единственное, что меня занимало в эту минуту, так это то, что если раньше женщины, которые были рядом со мной, просто погибали от такой опасной близости, то теперь они начали убивать друг друга.
   Ну и где же тебя теперь искать, Маргарита Левина?

Глава 5 В «ОДЕССЕ» ВСЕ СПОКОЙНО

   Когда несколько лет назад я впервые оказался в Нью-Йорке, то, как и все приезжие, первые несколько дней ходил по его узким улицам, задрав голову. До сих пор удивляюсь, как это меня не обчистил какой-нибудь карманник. Для мастеров работы по ширме я был весьма лакомым кусочком.
   Однако – пронесло.
   Теперь же, когда я уже сбился со счета и не помню точно, сколько раз мне приходилось спускаться по трапу на серый асфальт аэропорта Кеннеди, все эти небоскребы и прочая американская экзотика вызывали у меня интереса не больше, чем киоск сапожника на углу Большого проспекта и Седьмой линии.
   Итак, я – Майкл Боткин, русский американец.
   Мое водительское удостоверение выдано в Денвере, штат Колорадо.
   Во всяком случае, на нем так написано. Яне очень уверен, что в этом Денвере много русских, может быть, их там и вовсе нет. Но меня это беспокоить не должно. Американцам, которым предстоит рассматривать мои документы, до этого нет никакого дела, а русские, с которыми мне предстоит встречаться, могут засунуть свое любопытство известно куда. Тем более что я знаю, с какими именно русскими я встречусь уже сегодня вечером. И с ними у меня разговор короткий.
   Но это – вечером.
   А пока мне нужно устроиться и, между прочим, купить машину.
   И то и другое не представляло из себя ни малейшей проблемы, и таксист, как всегда, оказавшийся русским эмигрантом, повез меня из аэропорта прямо на Манхеттен, где я собирался снять скромную, но уютную квартирку.
   Хватит с меня русских поселений вроде Бруклина, в которых всякие там тети Хаи из Бердичева говорят на чудовищной смеси английского и русского кухонных жаргонов. Буду жить в дорогом районе, можно сказать, в самом центре мира.
    Ясейчас человек серьезный, цивилизованный и, между прочим, никакой не Знахарь, легенда уголовного мира. Не дай Бог! Я –Майкл Боткин из Денвера, и никаких разговоров.
   Приехал поговорить с русскими авторитетами, но сам – белый зайчик.
   Почти.
   Про зону только у Солженицына читал, а феню знаю исключительно по анекдотам. Сам по себе парень крутой, но не в смысле уголовщины, а просто – решительный и смелый человек. И богатый.
   На носу у меня сидели модные дымчатые очки в золотой оправе, и они делали из меня по меньшей мере директора банка, а то и дипломата. Да и вообще, новая морда за двести пятьдесят тысяч долларов с каждым днем нравилась мне все больше и больше. С ней я выглядел как-то благороднее, значительнее, и если можно было подозревать меня в каком-нибудь преступлении, то уж никак не в гоп-стопе или торговле кокаином.
    Явыглядел по меньшей мере как высокопоставленный торговец государственными тайнами.
   Попетляв по Манхеттену, таксист остановил свою телегу около небольшого четырехэтажного дома на Тридцать пятой улице, удивительно напоминавшей старый добрый Васильевский остров, и сказал:
   – В этой хибаре можно снять хорошую квартирку на полном пансионе. Язнаю хозяина, и он…
   – Русский, что ли? – перебил я водителя, собираясь уже отказаться от этого места.
   – Ни Боже мой! – возмутился мастер. – Нормальный ирландец из Дублина в пятом колене.
   – Годится, – сказал я и вышел из машины. Получив двадцатку на чай, мастер расплылся в улыбке и добавил:
   – Дочка у него – м-м-м! Рыжая и с зелеными глазами. Будь я помоложе… Эх, старость не радость!
    Яв который раз удивился, как это люди в сорок, ну, сорок пять лет ставят на себе большой осиновый крест. Ладно, это их личное дело.
   – Как его звать?
   – Мистер Мак-Клоски. Скажете – от Лейбница.
   – Это от какого еще Лейбница? От физика, что ли?
   – Ха! Нам эта физика не нужна. Мы из Житомира, все больше по меховой части, – ответил Лейбниц и дал газу.
   «Крайслер» выпустил облако вонючего дыма и сорвался с места, чуть не наехав на кошку. Кошка едва успела отскочить в сторону и посмотрела вслед стремительно удалявшейся машине с выражением типа «демократы проклятые».
   С удовольствием осмотрев фасад дома, которому было лет сто, я подошел к единственному подъезду и нажал на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго, дверь отворилась, и я увидел перед собой очень красивую девушку лет двадцати пяти в длинном зеленом платье.
   Лейбниц не соврал.
   Таких рыжих я еще не видел.
   Копна мелко вьющихся волос цвета благородной меди напоминала раннюю осень, на маленьком аккуратном носу сидели несколько веснушек соответствующего оттенка, а глаза были зелеными, как малахит.
   Я открыл рот, но не смог ничего сказать.
   Девушка выжидательно смотрела на меня и тонко улыбалась.
   Похоже, она привыкла к тому, что мужчины приходят в остолбенение, когда видят ее, и получала от этого особое женское удовольствие.
   Усилием воли я закрыл рот, кашлянул, прочищая неожиданно пересохшее горло и сказал:
   – Мисс Мак-Клоски?
   – Да. Что вам угодно?
   – Мне угодно снять квартиру в этом прекрасном доме, – ответил я.
   Остолбенение прошло, и теперь я почувствовал прилив вдохновения.
   Жаль только, что у меня не было такого красивого хвоста, как у павлина.
   – Мистер Лейбниц… – начал я, но девушка, улыбнувшись, прервала меня.
   – Я видела его в окно, – сказала она, – он такой милый, всегда привозит нам очень приличных постояльцев. Вы ведь приличный человек?
   – Я?!
   Придирчиво оглядев себя, я уверенно воскликнул:
   – О, да! Я очень приличный человек, уверяю вас. Вы не найдете никого приличнее меня в радиусе двух тысяч морских миль.
   Склонив рыжую головку набок, отчего я пришел в щенячий восторг, девушка сделала шаг назад, пропуская меня в дом, и сказала:
   – Ну что же, заходите, мистер Очень Приличный Человек. Надеюсь, ваша самооценка соответствует истине.
   Я отрывисто кивнул, как офицер вермахта, получивший медаль из рук самого фюрера, и вошел в прохладный полумрак холла.
   Оглядевшись и в очередной раз восхитившись увиденным, я сказал:
   – Не думаю, что мог бы найти в Нью-Йорке, да и вообще в Америке место, более соответствующее моим вкусам. Мисс Мак-Клоски, а скажите…
   – Меня зовут Молли, – девушка снова тонко улыбнулась, и я чуть не подскочил от восторга, – потом, когда-нибудь, меня станут называть миссис Как Нибудь Иначе, а пока я просто Молли, и это очень меня устраивает.
   Я с трудом убрал с лица идиотскую счастливую улыбку и сказал:
   – Не знаю, что бы я стал делать, если бы вас звали по-другому. Девушка с такими волосами и такими глазами должна быть только Молли. Вы любите Бернса?
   Этот вопрос выскочил у меня сам собой и оказался как нельзя более уместен.
   – О-о… Вы знаете Бернса? У вас странный акцент. Откуда вы?
   – Я из России. Там все любят Бернса.
   Молли засмеялась, и тут я понял, что имели в виду писатели, сравнивающие женский смех с серебряным колокольчиком. Избитое сравнение, но…
   У Молли так оно и было на самом деле.
   – Не врите, мистер…
   – Боткин, – с готовностью сказал я, – Майкл Боткин. Лучше – просто Майкл.
   – Майкл, как вам не стыдно!
   – Стыдно. Согласен. А вы согласны сдать мне квартиру?
   – По-моему, согласна.
   – А мистер Мак-Клоски?
   – Ему нет до этого дела. С тех пор, как я стала совершеннолетней, он забросил управление домом, и теперь хозяйка – я.
   – Прекрасно! Покажите мне мою квартиру, я сгораю от нетерпения.
   Я и на самом деле хотел поскорее увидеть свою будущую берлогу, потому что, если она окажется такой, как я ее себе представлял, любой «Хилтон» я буду отныне считать просто поганой ночлежкой.
   – Ну что ж, пойдемте.
   Молли изящным жестом поддернула подол своего зеленого ирландского платья и стала подниматься по старинной дубовой лестнице, которая очень приятно поскрипывала под ее легкими шагами.
   Глазея по сторонам, я шел вслед за ней и чувствовал, что попал, куда надо.
   Здесь не было ничего, ни одной вещи, которая напоминала бы о суетливом изменчивом мире, окружавшем этот старый кирпичный дом. Даже электрические выключатели были сделаны из затейливой латуни лет сто назад, а потемневшие от времени дубовые стенные панели напоминали о замках, рыцарях и Круглом Столе.
   Поднявшись на второй этаж, Молли свернула в сумрачный коридор, заканчивавшийся небольшим окном, и сказала:
   – Надеюсь, второй этаж вас устроит?
   – Конечно, – поспешил согласиться я, – более чем устроит. В таком доме я готов жить даже в подвале.
   В коридоре было четыре резных двери, по две с каждой стороны.
   Подойдя к одной из них, Молли повернула бронзовую ручку и, шагнув в сторону, сказала:
   – Прошу вас!
   Подтянув живот, я прошел мимо нее и, оказавшись в предназначенных мне апартаментах, замер.
   Лучше и придумать ничего было нельзя.
   Просторная комната мягко освещалась двумя большими окнами, за которыми шевелилась зеленая, как глаза Молли, листва большого тополя.
   На стенах, затянутых тусклым узорчатым шелком, висели несколько старинных картин, а между ними торчали темные бронзовые подсвечники, обещавшие уют и покой долгими зимними вечерами. Справа от двери был камин из грубого камня и за его кованой решеткой лежали дрова – поджигай и кайфуй. Посередине комнаты стоял большой дубовый стол, покрытый гобеленовой скатертью, и в центре стола высился старинный бронзовый канделябр.
   Как видно, Молли любила свечи, их теплый неяркий свет, притягивающий взгляд и наводящий на спокойные мысли…
   Справа и слева в обеих стенах были двери.
   Заметив, что я смотрю на них, Молли сказала:
   – Слева – спальня, справа – ванная.
    Якивнул и, подойдя к окну, открыл его.
   Комната наполнилась негромким шелестом листвы, послышались казавшиеся далекими звуки большого города, и я почувствовал себя дома.
   Точно такие же квартиры можно найти где-нибудь на Васильевском острове или на Петроградской, в них живут люди, которым удалось всеми правдами и неправдами сохранить дух старого Города, его настроение, историю своего рода…
   На стенах их квартир так же висят старинные картины, дверные ручки так же скалятся львиными усмешками, а кое-где можно встретить даже дореволюционный фаянсовый сливной бачок и болтающуюся на почерневшей цепочке фаянсовую же белую ручку с синим оттиском фабриканта.
   Вздохнув, я отвернулся от окна и, посмотрев на Молли, которая с любопытством наблюдала за мной, сказал:
   – Выпишите чек. Язайму эту квартиру… Ну, скажем, для начала на месяц.
   Честно говоря, я бы ее купил.
   Молли подняла тонкие брови и удивленно сказала:
   – Вы даже не поинтересовались, сколько это стоит.
   – Да, – я спокойно посмотрел ей в глаза, – вы правы. Это меня не интересует.
   – Ну что же… – она снова улыбнулась своей удивительной тонкой улыбкой, – вот они, оказывается какие – русские миллионеры. Вы ведь миллионер?
    Ярассмеялся, чувствуя легкость во всем теле, и ответил:
   – Да, я миллионер. Что-нибудь не так?
   – Нет, что вы, все в порядке, – Молли посмотрела на меня и вдруг покраснела, – просто я не видела раньше ни одного русского.
   – Ну вот – смотрите! Ни черной бороды по грудь, ни красных шаровар, ничего такого. Явас разочаровал?
   – Честно говоря – да.
   – Интересно, чем же?
   Мне и в самом деле стало интересно, чем же такой гарный хлопец, как я, миллионер, да еще и с новой мордой, может разочаровать прелестную рыжую ирландскую девушку с зелеными, как трава, глазами.
   – Ну-у-у… – Молли снова покраснела, – если бы вы были не миллионером…
   – Увы, – я развел руками, – но тогда я бы не пришел сюда и не смог бы познакомиться с вами. Так что – лучше уж быть миллионером.
   Молли стрельнула в меня своей тонкой улыбкой, потом резво повернулась на месте, зашуршав платьем, и, оглянувшись через плечо, сказала:
   – Пойдемте, Майкл, я познакомлю вас с папой. Хоть я теперь и распоряжаюсь тут сама, он по-прежнему любит знакомиться с новыми жильцами.
    Япослушно кивнул и вышел вслед за ней из комнаты. У Молли была удивительно ровная и узкая спина…

* * *

   Не понял!
   Прошлым летом я сам видел, как «Одесса» превратилась в пыльную груду кирпичей, а теперь стоит себе на прежнем месте.
   Возродилась, как, понимаешь, Феликс из пепла!
   Приглядевшись, я увидел, что возродилась она, конечно, не волшебным способом, а трудами американких работяг. Ничего не скажешь, постарались. Все было сделано, как раньше – ну просто тютелька в тютельку.
   И разношерстная публика, оживленно шарахавшаяся по Брайтону, была все той же. Постояв у входа в «Одессу» и поглазев на постылые русские вывески про колбасу и кожаные пинжаки, я подошел к дымчатой стеклянной двери и протянул руку к длинной никелированной штанге, служившей дверной ручкой.
   Но дверь открылась раньше, чем я успел до нее дотронуться, и передо мной образовался здоровый лоб, который с любезной улыбкой посмотрел на меня и сказал:
   – Добро пожаловать в русский ресторан «Одесса». Мы рады видеть вас и надеемся, что вам здесь понравится.
   У меня отвисла челюсть, но, сделав вид, что все так и должно быть, я улыбнулся ему в ответ и шагнул через порог.
   Да, блин, новая метла по-новому метет.
   Вышибала – вон какой любезный, да и в холле поприличнее стало.
    Явспомнил ту потную обезьяну, которая даже не потрудилась открыть передо мной дверь, и усмехнулся. Интересно, что он за человек, этот Витек Скуратов, новый король русского Нью-Йорка?
   Оглядевшись, я повернулся к вышибале и сказал:
   – Видите ли…
    Япомял подбородок, как бы в задумчивости, и продолжил:
   –  Явообще-то сюда не ужинать пришел, хотя и слышал, что у вас приличная кухня.
   Вышибала важно кивнул, подтверждая, что кухня здесь действительно что надо, и одновременно показывая, что ему известно – не все приходят сюда штевкать.
   –  Яслышал, что здесь были небольшие проблемы, – сказал я для поддержания разговора, – взрыв или что-то вроде того… Это правда?
   – Ага, то есть – да.
   Вышибала кашлянул в кулак и добавил:
   – Прошлым летом арабские террористы взорвали ресторан, но русская община отстроила его заново.
   – Это делает честь русским, живущим в Америке, – я одобрительно кивнул, – американцы, например, не собираются восстанавливать «близнецов». А это, между прочим, было бы хорошим жестом.
   Вышибала кивнул, но я увидел, что беседа на отвлеченные темы уже начинает утомлять его, и поэтому вернулся к основной причине своего визита в возрожденную «Одессу».
   – Мне сказали, – я понизил голос, – что здесь можно найти человека по имени Виктор Скуратов. Вы не могли бы помочь мне в этом вопросе?
   Вышибала посмотрел на меня другими глазами.
    Япрямо-таки почувствовал, как он со скоростью кассового аппарата оценивает мой костюм, золотые очки, дорогие зубы, манеры, лицо, в общем – осуществляет экспресс-фэйс-контроль.
   – А по какому вопросу вам нужен Виктор Васильевич? – вежливо, но холодно поинтересовался вышибала.
   – По личному, любезный, по личному, – ответил я, засунув руки в карманы брюк и покачавшись с носков на пятки, – исключительно личный интерес. Но, возможно, он станет общим для нас с уважаемым Виктором Васильевичем. Так и передайте.
   Вышибала подумал секунду-другую, затем широко улыбнулся и сказал:
   – Прошу вас, пройдемте в зал, присядете за столик, может быть, аппетит разыграется, а я тем временем узнаю, чем можно вам помочь.
   И он, сделав рукой широкий гостеприимный жест в сторону мраморной лестницы, пошел впереди меня.
    Ясмотрел на его мощную спину и диву давался.
   Это как же нужно было построить братков, чтобы они вели себя так… ну, прямо скажем, не побоюсь этого слова – культурно!
   Интересно, интересно…
   Виктор Васильевич, значит…
   А фамилия у него хороша. Ничего не скажешь.
   Знаменитая фамилия. Может быть, он и братву в традициях своей фамилии воспитывает? Тогда понятно, почему здешний вышибала такой вежливый да ласковый. А вот, скажем, дыба у Виктора Васильевича имеется?
   Поднявшись вслед за вышибалой на второй этаж, я увидел, что зал выглядит точно так же, как и до взрыва «Одессы», да и происходит в нем все то же самое. Те же мясистые тетки, та же «Тетя Хая» в исполнении подобострастных лабухов, то же беспредельное обжиралово и та же дикая, первобытная пьянка.
   А куда ж оно денется!
   Тьфу!
   Усевшись за крайний столик у окна, я отвернулся и стал смотреть на улицу, стараясь не слышать того, что происходило вокруг.
   За моей спиной раздался молодой женский голос, я оглянулся и увидел официантку, которая, глядя на меня с готовностью ко всему, спросила:
   – Что будем кушать?
   – Ничего не будем, – отрезал я, – принесите мне сто граммов водки и больше ничего.
   В глазах официантки мелькнуло сожаление – такой с виду сладкий клиент и так мало заказал, но она пересилила себя и, улыбнувшись, пошла за водкой.
   А я тем временем проводил над собой совершенно особую работу.
   Так сказать – аутотренинг пополам с самогипнозом.
   Ты – не Знахарь, твердил я себе, ты – просто богатый человек, который, конечно же, знает о существовании уголовного мира, но сам к нему – никаким боком.
   Ты просто хочешь вложить деньги в криминальный бизнес и иметь с этого свой навар.
   Ты не разбираешься в тонкостях преступных ремесел, а тем более – в жизни братвы. Хоть российской, хоть американской.
   Ты понимаешь, что это риск, но ты – смелый человек и готов в случае чего постоять за себя.
   Ты – не Знахарь.
   Если ты увидишь кого-нибудь из тех, с кем встречался раньше – ты не узнаешь его.
   Официантка, притащившая небольшой поднос, на котором торжественно и гордо стояла одинокая, но вместительная рюмка, поставила его передо мной и, сделав книксен, ушла.
    Ямрачно посмотрел на рюмку, взял ее твердой рукой и, не поморщившись, мужественно влил в себя. Поставив пустую посудину обратно на поднос, я с удовольствием почувствовал, что водочка оказалась правильная – без сивухи и грамотно охлажденная.
   Закурив, я выпустил дым в потолок и, вольготно развалившись, уставился на знакомую дверь, за которой сейчас решался вопрос, касающийся моей персоны.
   Вообще-то вопросы задают, а решают – задачи…
   Ладно, хрен с ними, с грамотеями этими.
   Значитца – Виктор Васильевич Скуратов, подумал я, чувствуя, как хорошая водка благотворными струйками жидкого огня расходится по моему молодому и крепкому организму.
   Раз меня не зовут уже минут пять, а то и семь, значит – сидишь ты там, за известной дверью, и чешешь репу, думая, кто это такой пришел к тебе по личному делу, да еще и в надежде на то, что это дело станет общим.