Б.К. Седов Удача
ПРОЛОГ
Хорошо быть богатым и здоровым.
Я, например, богат, да и здоровьем Бог не обидел.
Тут мне и позавидовать вроде можно, но не все так просто.
Просто быть богатым и здоровым – маловато будет. Гораздо важнее быть счастливым, а что такое счастье – никто не знает. Поэты, философы, мыслители всякие доморощенные – все они пытаются понять, что же оно такое, счастье это, да вот только ничего из этого не получается.
Все они думают, что если найти ответ на этот вопрос, то тут же счастье и настанет. Вроде как если разгадать генетический код, то все будут здоровыми и станут жить по восемьсот лет, как в Библии.
Открываешь Ветхий Завет и аж завидки берут! Они там все жили по семьсот да по восемьсот лет, а круче всех отличился Мафусаил. Ему удалось проскрипеть аж девятьсот шестьдесят девять лет. Но это все было только в самом начале, когда Бог еще не понял, что натворил. А когда понял, то быстренько все исправил, и люди стали жить как сейчас, лет по восемьдесят, по девяносто, кое-кто, конечно, умудрялся протянуть и за сто, однако в этом ничего особенного нет. Долгожители и сейчас встречаются.
Но это все касается, так сказать, грешного тела, а вот насчет счастья и прочей радости для души, то, по-моему, никакого такого счастья, которое молено было бы найти и нырять в нем, как алкаш в бассейне с портвейном – нет и быть не может.
Я долго думал о том, что же такое счастье, и пришла мне в голову одна неплохая мысль. На нее меня Игроки натолкнули, а именно – академик Наринский, чтоб ему провалиться. Он сказал как-то раз про полноту ощущений, и именно это помогло мне понять некоторые вещи.
Счастье – это изменение к лучшему.
Его можно сравнить с ускорением, когда тебя в спинку сиденья вжимает. А несчастье, соответственно – это когда ты мордой в торпеду летишь. Примерно так.
А то ровное состояние, когда у тебя все хорошо, но ничего не меняется, это, по-моему, тоска, да и только. Лучше уж несчастье какое-нибудь для той самой полноты ощущений, о которой говорил Наринский. Конечно, желательно, чтобы это несчастье было не очень сильным, не нужно вот этих всяких погибелей, катастроф, умираний…
Но в общем он, наверное, прав.
Ведь если взять, например, любимую женщину, то с ней как получается – расстался утром и чувствуешь, как тормозить начало. Так сказать, отрицательное ускорение, плохо тебе без нее. К вечеру похужело, а ты раз – и снова с ней! И опять ускорение, но уже положительное, полетел вперед.
Качели, понимаешь!
А если взять тебя и запереть с самой что ни на есть разлюбимой женщиной, так, чтобы деться было некуда, то очень скоро начнется беда. Для того чтобы с радостью встретиться, нужно сначала расстаться. А куда же ты расстанешься, если ты с ней в четырех стенах, и никакого просвета нет!
Это даже если с любимой.
А если просто с бабой, пусть она даже весьма смазлива и действует на тебя как «Виагра»? Это же караул! Это же настоящее несчастье!
А раз так – то выходит, что несчастье, это когда у тебя ничего не меняется. Ни к лучшему, ни к худшему.
А если это – несчастье, то что же тогда смерть дорогого человека? Горе?
Та-а-ак…
Значит, вот это – счастье, вот это – несчастье, а это – горе, блин.
Как бы мне, бедному, голову свою простреленную не вывихнуть.
В общем, получается так, что счастье – это когда ты живешь и либо страдаешь, либо радуешься. А несчастье – ровная жизнь без потрясений и событий, пусть далее в здоровом и сильном теле и с полным сундуком золотых дукатов и зеленых долларов.
А раз так – то я, значит, счастливый человек.
Причем настолько счастливый, что большинство живущих на Земле обывателей просто должны завидовать мне лютой завистью. Уж у меня эти ускорения в ту и в другую сторону такие случаются, что не всякий космонавт выдержит.
А я выдерживаю.
Молодец, черт меня побери!
Да еще и богатый.
Я, например, богат, да и здоровьем Бог не обидел.
Тут мне и позавидовать вроде можно, но не все так просто.
Просто быть богатым и здоровым – маловато будет. Гораздо важнее быть счастливым, а что такое счастье – никто не знает. Поэты, философы, мыслители всякие доморощенные – все они пытаются понять, что же оно такое, счастье это, да вот только ничего из этого не получается.
Все они думают, что если найти ответ на этот вопрос, то тут же счастье и настанет. Вроде как если разгадать генетический код, то все будут здоровыми и станут жить по восемьсот лет, как в Библии.
Открываешь Ветхий Завет и аж завидки берут! Они там все жили по семьсот да по восемьсот лет, а круче всех отличился Мафусаил. Ему удалось проскрипеть аж девятьсот шестьдесят девять лет. Но это все было только в самом начале, когда Бог еще не понял, что натворил. А когда понял, то быстренько все исправил, и люди стали жить как сейчас, лет по восемьдесят, по девяносто, кое-кто, конечно, умудрялся протянуть и за сто, однако в этом ничего особенного нет. Долгожители и сейчас встречаются.
Но это все касается, так сказать, грешного тела, а вот насчет счастья и прочей радости для души, то, по-моему, никакого такого счастья, которое молено было бы найти и нырять в нем, как алкаш в бассейне с портвейном – нет и быть не может.
Я долго думал о том, что же такое счастье, и пришла мне в голову одна неплохая мысль. На нее меня Игроки натолкнули, а именно – академик Наринский, чтоб ему провалиться. Он сказал как-то раз про полноту ощущений, и именно это помогло мне понять некоторые вещи.
Счастье – это изменение к лучшему.
Его можно сравнить с ускорением, когда тебя в спинку сиденья вжимает. А несчастье, соответственно – это когда ты мордой в торпеду летишь. Примерно так.
А то ровное состояние, когда у тебя все хорошо, но ничего не меняется, это, по-моему, тоска, да и только. Лучше уж несчастье какое-нибудь для той самой полноты ощущений, о которой говорил Наринский. Конечно, желательно, чтобы это несчастье было не очень сильным, не нужно вот этих всяких погибелей, катастроф, умираний…
Но в общем он, наверное, прав.
Ведь если взять, например, любимую женщину, то с ней как получается – расстался утром и чувствуешь, как тормозить начало. Так сказать, отрицательное ускорение, плохо тебе без нее. К вечеру похужело, а ты раз – и снова с ней! И опять ускорение, но уже положительное, полетел вперед.
Качели, понимаешь!
А если взять тебя и запереть с самой что ни на есть разлюбимой женщиной, так, чтобы деться было некуда, то очень скоро начнется беда. Для того чтобы с радостью встретиться, нужно сначала расстаться. А куда же ты расстанешься, если ты с ней в четырех стенах, и никакого просвета нет!
Это даже если с любимой.
А если просто с бабой, пусть она даже весьма смазлива и действует на тебя как «Виагра»? Это же караул! Это же настоящее несчастье!
А раз так – то выходит, что несчастье, это когда у тебя ничего не меняется. Ни к лучшему, ни к худшему.
А если это – несчастье, то что же тогда смерть дорогого человека? Горе?
Та-а-ак…
Значит, вот это – счастье, вот это – несчастье, а это – горе, блин.
Как бы мне, бедному, голову свою простреленную не вывихнуть.
В общем, получается так, что счастье – это когда ты живешь и либо страдаешь, либо радуешься. А несчастье – ровная жизнь без потрясений и событий, пусть далее в здоровом и сильном теле и с полным сундуком золотых дукатов и зеленых долларов.
А раз так – то я, значит, счастливый человек.
Причем настолько счастливый, что большинство живущих на Земле обывателей просто должны завидовать мне лютой завистью. Уж у меня эти ускорения в ту и в другую сторону такие случаются, что не всякий космонавт выдержит.
А я выдерживаю.
Молодец, черт меня побери!
Да еще и богатый.
* * *
Кончита, конечно, бабенка ничего, да вот только с головой у нее совсем беда. Грешно, конечно, говорить так о женщине, которая вытащила меня из Америки в такой момент, когда мне было попросту некуда деться, но, как говорится, правда матку режет.Тогда, в Лос-Анджелесе, она подобрала меня около придорожной забегаловки как раз в тот момент, когда я с интересом прикидывал, сколько мне осталось топтать грешную американскую землю.
Деньги у меня были, тысяч сорок, руки-ноги на месте, а вот с ксивой – труба. Мои права можно было показывать только слепому паралитику. А про самолеты, приобретение автомобилей, мотели, в общем – про те места, где с ними мог ознакомиться компьютер, следовало забыть раз и навсегда.
Набив живот едой и пивом, я вышел из забегаловки и направился в соседний магазин, где рассчитывал купить одежду за наличные, и тут рядом со мной остановился розовый «Кадиллак» пятьдесят третьего года, за рулем которого сидела Кончита.
Сказать по правде – все это было как во сне.
Я уже решил было, что мои приключения подходят к концу, потому что с Игроками шутки плохи, и если уж они открестились от меня, то или ФБР, или ФСБ, или свои же урки – кто-нибудь меня обязательно достанет.
Но… Кончита появилась настолько вовремя, что это напомнило мне классический хэппи-энд из американского фильма.
Боже, благослови Голливуд!
Усевшись рядом с ней на мягкое сиденье «Кадиллака», я захлопнул дверь, потом тупо посмотрел на Кончиту, а она, улыбаясь во весь свой большой рот, весело поинтересовалась:
– Сеньор куда-нибудь едет?
Я не нашелся, что ответить, и пожал плечами.
– Сеньор не рад меня видеть? – Кончита обиженно надула губы.
Наконец дар речи вернулся ко мне, и я ответил:
– Сеньор рад тебя видеть. И сеньор хочет ехать куда-нибудь, но только не туда, где он может встретиться с сеньором Гарсиа и сеньором Альвецом.
Кончита звонко засмеялась и сказала:
– Закрой дверь. Курнуть хочешь?
– Давай для начала уедем отсюда куда-нибудь подальше.
– Подальше? Пожалуйста! – ответила Кончита, и «Кадиллак» тронулся с места.
Через несколько минут, когда мы оказались на хай-вэе, Кончита поддала газу и сказала:
– Открой бардачок.
Я повиновался и увидел в нем большой никелированный пистолет и маленькую дамскую сумочку.
– Открой сумочку. Я открыл сумочку. – Достань из нее портсигар.
Я достал плоский кожаный портсигар.
– Черт тебя подери! – выругалась вдруг Кончита. – Наверное, твоя русская сука высосала у тебя все мозги! Ты что, сам не можешь сообразить, что нужно делать? Зря я не перерезала ей глотку!
Я открыл портсигар и обнаружил в нем несколько самокруток весьма подозрительного вида. Выбравmy, которая была потолще, я раскурил ее, глубоко затянулся и, задержав дыхание, передал косяк Кончите.
Вообще-то я не имею пристрастия к наркотикам.
Мы, простые незатейливые алкаши, презираем это дело, предпочитая старую добрую выпивку, но в этот раз курнуть было самое то. А кроме того, марихуана не наркотик. Во всяком случае, она не вызывает такого страшного привыкания, как, например, героин или кокаин. Вспомнив про кокаин, я поморщился, потому что передо мной сразу же замаячила хищная красивая морда дона Хуана.
Я понимал, что он вовсе не исчез из моей жизни, как дурной сон, и мне наверняка предстоит еще встретиться с ним, но пусть это будет когда-нибудь потом. А сейчас я сидел в роскошном автомобиле, который со скоростью семьдесят миль в час двигался в сторону…
А куда, интересно, мы едем?
Я взглянул на Кончиту и спросил:
– Куда мы едем?
Она засмеялась, передала мне косяк и сказала: – Молодая красивая женщина… Я красивая?
Посмотрев на нее, я был вынужден признать, что она и на самом деле ничего. Конечно, ее красота была дикой, как у животного, да она и была животным, куда ей до умницы Риты…. Но, в общем, я не покривил душой, когда уверенно ответил:
– О да! Ты – красивая.
– Я знаю, – с явным удовольствием сказала Кончита. – А что же тогда спрашиваешь?
– Мне нравится, когда мужнины говорят мне об этом.
– А-а-а…
– Молодая красивая женщина имеет в багажнике своей машины сумку с миллионом долларов и хочет приятно провести время. Она подобрала на шоссе одинокого одноглазого мачо, который скрывается ото всех, и везет его во Флориду.
– Во Флориду? – изумился я. – Это ведь на другом берегу Америки!
– Ну и что? – Кончита пожала голыми загорелыми плечами. – Дороги в Америке хорошие, везде есть мотели, так какие проблемы?
– Ну… В общем – никаких, – мне было нечего возразить, – но почему именно во Флориду? У меня там, между прочим, могут возникнуть проблемы. Знаешь, сколько там русских?
– Знаю, – ответила Кончита, – но я решила предпринять кое-какие меры. Кстати, у тебя есть телефон?
– Есть, – удивленно ответил я. – А что, у миллионерши его нет?
– Дай сюда, – Кончита проигнорировала мой вопрос.
Я пожал плечами и, вынув из кармана трубку, протянул ее Кончите.
Далее не взглянув на мобильник, она небрежно выкинула его на дорогу.
– Эй, ты что делаешь? – возмутился я.
– Купишь новый. Этот – засвечен.
И опять я не смог возразить.
Гляди-ка – животное, а соображает! А с другой стороны, она же южноамериканская партизанка, значит, всякая там конспирация и прочие подпольные нюансы должны быть у нее в крови. Возможно, это даже хорошо. Возможно…
– Ну, и какие же меры ты намерена предпринять? – поинтересовался я, сделав вид, что уже забыл про телефон.
– Завтра мы будем в Эль Пасо, и там мои товарищи помогут тебе.
– Ага… – неопределенно отозвался я, – и как же они мне помогут?
– Мы сделаем тебе новые документы, и ты перестанешь прятаться по кустам. Видел бы ты себя со стороны. Когда я подъезжала к тому магазину, то еще подумала – что это за тип такой подозрительный на обочине? Сгорбился, оглядывается… Посмотрела, а это-ты! Честно говоря, я не ожидала встретить тебя снова исобиралась ехать во Флориду одна, но Пресвятая дева Мария сжалилась надо мной и послала мне моего Тэдди. Я буду называть тебя так, потому что оба твоих русских имени мне не нравятся, а кроме того – их трудно произносить.
И Кончита хозяйским жестом положила правую руку на мою ширинку.
Да, подумал я, ты получила свой подарочек. Куда же я теперь от тебя денусь! Может быть, потом, когда у меня будут новые документы, которые ты обещаешь сделать мне в Эль Пасо…
– И долго нам ехать до Флориды?
– За четыре дня доберемся. И это, между прочим, четыре ночи в мотелях, – мечтательно добавила Кончита, пошевелив рукой, лежавшей на моем мужском достоинстве.
А почему бы и нет?
В постели она была хоть куда, просто там, в сельве, когда справа – Гарсиа с Альвецом, а слева – Рита, которая опаснее их обоих вместе взятых, я не мог в достаточной степени расслабиться и беззаветно предаться блуду с этой смуглой черноволосой латинкой. А теперь… Огромная Америка, никто про нас не знает, мотель на пустынном шоссе между Лос-Анджелесом и Эль Пасо…
А что, между прочим, не так уж и плохо!
Даже отлично!
Я знаю, что потом моя жизнь обязательно вернется на обычные рельсы, но это будет потом, а пока я в отпуске.
Знахарь, ты в отпуске, понял?
Денег у тебя полно, за рулем сидит жгучая загорелая брюнетка с выразительными формами, так что тебе еще нужно?
Я улыбнулся и, повернувшись к Кончите, спросил:
– Эль Пасо – это ведь на границе с Мексикой?
– Ага, – ответила Кончита и нажала на какую-то кнопку.
Крыша машины дрогнула и медленно поползла назад, открывая мою макушку лучам жаркого калифорнийского солнышка.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ АМЕРИКАНСКИЙ СЮРПРИЗ
Глава 1 НАРОДНЫЙ МСТИТЕЛЬ ЗНАХАРЬ
Солнце опускалось к Скалистым Горам, а по широкой асфальтовой ленте, лежавшей посреди скал, камней и пыльных кактусов Техаса, неторопливо катился дорогой розовый «Кадиллак».
За его рулем сидела эффектная загорелая брюнетка в черных очках, а рядом с ней, задрав босые ноги на приборную доску, развалился коротко стриженый парень, одетый в рваную футболку и потертые джинсы. На нем тоже были черные очки, в руке он держал самокрутку с калифорнийской марихуаной и, судя по всему, наслаждался жизнью. Стереосистема, установленная в «Кадиллаке», работала на полную мощность, и из колонок, спрятанных за задним сиденьем, неслась музыка из фильма «От заката до рассвета».
Дрыгая пальцами ног в такт «Джангл буги», Знахарь смотрел по сторонам и представлял себе картины из далекого прошлого, когда в этих местах скакали и палили друг в друга ковбои в шляпах и индейцы в перьях. Кончита, откинувшись на спинку сиденья, постукивала смуглыми пальцами по баранке, сделанной из полированного красного дерева, и подпевала магнитофону.
Знахарь давно мечтал прокатиться по пустынному американскому шоссе в открытой машине. Конечно, ему приходилось много ездить по Америке, но каждый раз это было связано с каким-нибудь опасным делом. По большей части он или убегал или догонял. Но на этот раз, судя по всему, они с Кончитой просто ехали по хай-вэю и ни о чем не думали.
Беспечный ездок…
Вспомнив, чем закончился этот фильм про двух мотоциклистов, Знахарь нахмурился и выбросил окурок за борт. Кончита покосилась на него и спросила:
– Чем недоволен мой мачо?
– Твой мачо вспомнил один хороший фильм с плохим концом.
– Какой, интересно? Кончита посмотрела в зеркало.
– «Беспечный ездок».
– Я не видела.
Знахарь вздохнул и сказал:
– Это фильм про двух парней, которые едут по Америке и никого не трогают. А какие-то уроды из глубинки убивают их за то, что у них длинные волосы и красивые мотоциклы.
– А-а-а… Ты, наверное, подумал, что нас кто-нибудь посмеет тронуть?
– Да нет… Просто вспомнил. Кончита поерзала и сказала:
– Давай-ка остановимся на минутку. Знахарь усмехнулся и ответил:
– Давай. Мне тоже давно уже хочется.
Кончита съехала на обочину и, остановив «Кадиллак», повернулась к Знахарю.
– А чего тебе хочется? Знахарь засмеялся и ответил:
– Не того, о чем ты подумала. Мне просто хочется зайти во-он за ту скалу и отлить.
Он открыл дверь и шагнул на горячий асфальт.
Кончита тоже вышла из машины и направилась к другой скале, находившейся в противоположной стороне от указанной Знахарем.
– Девочки налево, мальчики направо, – пробормотал Знахарь и, стараясь не наступать босыми ногами на острые обломки древних камней, скрылся за скалой.
Через минуту из-за поворота показался старый открытый джип, который на большой скорости пронесся мимо пустого «Кадиллака». Но через сотню метров его водитель резко нажал на тормоз, и джип, оставляя на асфальте две черные полосы, остановился. Четверо парней, сидевших в нем, оглянулись, затем джип лязгнул коробкой передач и, завывая, покатился задним ходом.
В тот момент, когда запыленный американский уазик остановился рядом с розовой полированной игрушкой, из-за скалы, поправляя шорты, вышла Кончита. Посмотрев на нее, парни переглянулись, и водитель заглушил мотор джипа.
Компания, сидевшая в джипе, представляла собой обычную шайку дорожных хулиганов. Бездельники, покрытые многочисленными татуировками и увешанные цепочками, брелоками и браслетами.
Для них ситуация была совершенно ясной.
Вокруг пустыня, никого нет, а тут – такая краля!
Они вылезли из джипа и, улыбаясь, неторопливо направились к Кончите. Спешить им действительно было некуда, и они наслаждались беззащитностью жертвы. А Кончита для них была именно жертвой, хотя сами они не мыслили такими категориями и рассматривали ее просто как смазливую девчонку, которая так удачно попалась к ним в руки.
Знахарь в это время сидел за скалой и, морща лоб, размышлял о том, с чего бы это его вдруг так пробило на горшок. Он-то рассчитывал просто тихо пописать, но организм неожиданно потребовал более серьезных действий. Делать было нечего, и Знахарь, рассупонившись, уселся в тени базальтовой глыбы. Главная проблема заключалась в том, что у него не было туалетной бумаги, и теперь он думал, является ли в Америке преступлением использование для таких низких целей банкнот с портретом президента.
Он слышал шум проехавшего автомобиля, затем то, как эта неизвестная машина вернулась задним ходом, но не придал этому никакого значения. Беспечная езда по пустыне вдали от наркомафии и федеральных служб расслабила Знахаря, и он лениво размышлял, хватит ли для удовлетворения гигиенических надобностей двух купюр по двадцать долларов. Вспомнив старую шутку насчет того, как обойтись в подобной ситуации трамвайным билетом, он усмехнулся и полез в карман спущенных джинсов за деньгами.
Четверо парней медленно шли навстречу остановившейся Кончите и улыбались. Они были совершенно уверены в том, что все будет именно так, как они и рассчитывали. А именно – они отведут эту сисястую девку за скалы и трахнут ее во все дыры независимо от ее желания. Они часто делали так и ни разу еще не попадались. Они не брезговали ничем. Если видели деньги – крали или отнимали их. Видели женщину – насиловали ее. Избить до полусмерти случайно встреченного человека, особенно если он не может достойно ответить, было в порядке вещей и считалось хорошей забавой. Вот и сейчас они испытывали привычное возбуждение, которое только усиливалось от ощущения безнаказанности.
– Эй, красотка! – сказал Бен Свинья, одетый в кожаную клепаную жилетку на голое тело. – Мы тебе нравимся? Ты не бойся нас. Мы отличные ребята, а в постели так и вообще – супер.
– Правда, здесь нет постели, – подхватил Ник Пидар, заходя справа, – но это ведь не беда, верно?
Такое прозвище он получил за любовь к анальному сексу.
– А сиськи у тебя настоящие? – поинтересовался Генри Помойка, огибая Кончиту слева и доставая нож-бабочку. – А то мы не любим силиконовые и обычно отрезаем их. Господь велел обходиться тем, что есть.
Ленни Говноед, зашедший Кончите за спину, молчал, потому что однажды, когда он перебрал низкосортного героина, его заколбасило так, что он откусил себе половину языка.
Бен Свинья, Ник Пидар, Генри Помойка и Ленни Говноед были панками.
Отсюда и прозвища.
То, как они окружали Кончиту, не было продуманным планом или действием по договоренности. Этого не требовалось, потому что ими управлял древний инстинкт хищников, и всеми своими движениями они напоминали трусливую, но настойчивую стаю койотов, которые все равно добьются своего, если только разъяренный буйвол не окажется смелее и сильнее их.
Кончита, прищурившись, оглядела компанию, и на ее скулах заиграли желваки. Больше всего она жалела, что никелированный «Магнум» остался в бардачке. Она не испытывала страха, потому что вовсе не была домашней девочкой, которая при виде компании подонков испытывает парализующий ужас.
Кончила выросла среди грубых мужчин, которые с малолетства приучили ее к жестокости. Они приучили ее и к своей неудержимой похоти, поэтому перспектива быть изнасилованной не очень пугала ее. Ее окружали четверо возбужденных наркоманов, но она знала, что они не были способны даже удовлетворить ее, а не то что затрахать до смерти. Гораздо опаснее было то, что большим удовольствием для них могла оказаться изощренная кровавая расправа над беззащитной, как они думали, женщиной.
Но Кончита привыкла действовать и, усмехнувшись, громко сказала Бену Свинье, стоявшему прямо перед ней:
– Это ты, что ли, в постели супер? Да у тебя на лбу написано, что ты только и можешь, что дрочить после того, как вмажешься плохим героином!
Кончита специально повысила голос, чтобы Знахарь, который задержался за скалами, услышал ее и смог сориентироваться в обстановке.
Приятели Бена Свиньи, услышав, как латинская красотка отбрила их дружка, визгливо заржали, а Генри Помойка, вертя в пальцах нож, воскликнул:
– Ну, Бен, она тебя расколола. А я и не знал, что ты дрочишь!
– А ты зря смеешься, – Кончита повернулась к нему. – Наверняка все, что у тебя есть твердого – это ручка от твоего ножа.
Генри Помойка заткнулся, и ухмылка слетела с его лица.
– Попридержи язык, сучка, у нас для тебя найдется и твердое, и острое.
Кончита уперла руки в бока и, отставив ногу, заголосила, как на базаре:
– Что? Вы, недоноски, считаете себя мужиками? Да я такими, как вы, подтираюсь, вы на большее не годны! Твердое у них найдется! Что ты на меня уставился, ублюдок? Нравлюсь я тебе, что ли?
И она повернулась к Нику Пидару, который, расстегнув джинсы, многозначительно водил пальцем по молнии.
– Что ты там пальцем водишь? Поковыряй под юбкой у своей мамаши, козел!
Теперь заржал уже Бен Свинья.
– Гы-ы-ы! Ништяк чувиха! Заводная, люблю таких!
Знахарь давно уже услышал этот интересный разговор и быстренько закончил свои дела. Теперь он стоял за огромной гранитной глыбой и держал в руке подходящий камушек весом с килограмм.
Осторожно выглянув из-за скалы, он внимательно осмотрел плацдарм и убедившись, что никто из этих резвых и смелых ребят не вооружен пушкой, вышел на открытое место и, сильно размахнувшись, швырнул камень в голову ближайшего из отморозков.
Им оказался Ленни Говноед, стоявший к Знахарю спиной.
Увесистый булыжник с хрустом вломился ему в затылок, и Ленни, не издав ни звука, повалился на землю лицом вперед. Вокруг неподвижной головы Ленни Говноеда стала быстро натекать черная лужа крови, а все остальные, обернувшись к Знахарю, на секунду застыли от неожиданности.
Этой секунды вполне хватило, чтобы Кончита изо всех сил двинула ногой по яйцам стоявшему напротив нее Бену Свинье. Бен взвыл и, схватившись обеими руками за промежность, присел на корточки, а затем свалился набок. Отойдя на несколько шагов, Кончита коротко разбежалась и с размаху ударила его туристским ботинком за двести долларов прямо в лицо.
– Удар! – прокомментировала она свое действие.
Голова Бена Свиньи откинулась, и он замер в неподвижности.
– Гол!
Кончита задрала футболку, обнажив загорелые увесистые груди, и, подобно форварду, поразившему ворота противника, пробежалась вокруг Знахаря и двух застывших в неподвижности подонков. При этом ее грудь высоко подпрыгивала, и оторвать взгляд от этого зрелища было просто невозможно.
Трое молодых мужиков зачарованно смотрели на эту приятную картину, и только когда Кончита угомонилась и натянула футболку на свой заманчивый бюст, опомнились и посмотрели друг на друга.
То, что произошло с двумя валявшимися на щебне незадачливыми друзьями Ника Пидара и Генри Помойки, ничему не научило остальных. Они слишком привыкли к безнаказанности и к тому, что у них всегда все получается, поэтому Ник Пидар, отступив на шаг, сунул руку за спину и выкрикнул:
– Ах ты сука! Сейчас я продырявлю тебе башку. Позаимствованная из родных голливудских фильмов манера разговаривать и комментировать все свои действия оказала ему плохую услугу.
Знахарь понял, что сзади за поясом у противника имеется ствол, и, рванувшись вперед, сильно ударил Ника ладонью в грудь. Контакт получился плотным, Ник выронил пистолет и, удушливо закашлявшись, сел на землю. Кончита в это время успела подбежать к «Кадиллаку» и вытащить из бардачка «Магнум».
Трое из невезучих бандитов валялись на земле, а Генри Помойка стоял ни жив ни мертв и боялся пошевелиться. Он проклинал тот момент, когда пять минут назад сам, своим собственным языком произнес несколько роковых слов:
– Эй, Бен, притормози-ка, смотри, какие сиськи!
Бен охотно притормозил, но теперь он тихо стонал, лежа на земле с окровавленным лицом, и держался обеими руками за отбитую промежность.
Знахарь посмотрел на замершего, как статуя, Генри Помойку, потом на Кончиту, и увидев, что она передернула затвор пистолета, имея на лице весьма недоброе выражение, подошел к ней и решительно отобрал «Магнум».
– Не спеши, – сказал он, – я знаю таких тварей. И у меня есть идея получше.
Он подошел вплотную к Генри и сказал:
– Хорошо стоишь. Так и стой. Пошевелишься – я тебя убью не сразу. Примерно через час. И все это время ты будешь просить меня, чтобы я тебя убил. Понял?
Генри Помойка попытался ответить, но во рту у него пересохло от страха, и раздался только негромкий сип, как при открывании бутылки пива.
Тогда он энергично кивнул, и Знахарь сказал:
– Молодец.
Подобрав с земли пистолет Бена Свиньи, который был единственным стволом в банде, он отдал его Кончите, затем подошел к лежавшему в луже крови Ленни Говноеду, пошевелил его ногой и сказал по-русски:
– Готовченко.
– Что? – Кончита, естественно, не поняла этого.
– Подох, говорю, – ответил Знахарь. – Это хорошо. Он повернулся к Генри и спросил:
– Правда хорошо, что он подох? Генри Помойка испуганно закивал.
Бандитский кураж слетел с него, как пух с одуванчика, и теперь перед Знахарем стояла ничтожная двадцатилетняя тварь, которой лучше всего было бы вообще не родиться.
За его рулем сидела эффектная загорелая брюнетка в черных очках, а рядом с ней, задрав босые ноги на приборную доску, развалился коротко стриженый парень, одетый в рваную футболку и потертые джинсы. На нем тоже были черные очки, в руке он держал самокрутку с калифорнийской марихуаной и, судя по всему, наслаждался жизнью. Стереосистема, установленная в «Кадиллаке», работала на полную мощность, и из колонок, спрятанных за задним сиденьем, неслась музыка из фильма «От заката до рассвета».
Дрыгая пальцами ног в такт «Джангл буги», Знахарь смотрел по сторонам и представлял себе картины из далекого прошлого, когда в этих местах скакали и палили друг в друга ковбои в шляпах и индейцы в перьях. Кончита, откинувшись на спинку сиденья, постукивала смуглыми пальцами по баранке, сделанной из полированного красного дерева, и подпевала магнитофону.
Знахарь давно мечтал прокатиться по пустынному американскому шоссе в открытой машине. Конечно, ему приходилось много ездить по Америке, но каждый раз это было связано с каким-нибудь опасным делом. По большей части он или убегал или догонял. Но на этот раз, судя по всему, они с Кончитой просто ехали по хай-вэю и ни о чем не думали.
Беспечный ездок…
Вспомнив, чем закончился этот фильм про двух мотоциклистов, Знахарь нахмурился и выбросил окурок за борт. Кончита покосилась на него и спросила:
– Чем недоволен мой мачо?
– Твой мачо вспомнил один хороший фильм с плохим концом.
– Какой, интересно? Кончита посмотрела в зеркало.
– «Беспечный ездок».
– Я не видела.
Знахарь вздохнул и сказал:
– Это фильм про двух парней, которые едут по Америке и никого не трогают. А какие-то уроды из глубинки убивают их за то, что у них длинные волосы и красивые мотоциклы.
– А-а-а… Ты, наверное, подумал, что нас кто-нибудь посмеет тронуть?
– Да нет… Просто вспомнил. Кончита поерзала и сказала:
– Давай-ка остановимся на минутку. Знахарь усмехнулся и ответил:
– Давай. Мне тоже давно уже хочется.
Кончита съехала на обочину и, остановив «Кадиллак», повернулась к Знахарю.
– А чего тебе хочется? Знахарь засмеялся и ответил:
– Не того, о чем ты подумала. Мне просто хочется зайти во-он за ту скалу и отлить.
Он открыл дверь и шагнул на горячий асфальт.
Кончита тоже вышла из машины и направилась к другой скале, находившейся в противоположной стороне от указанной Знахарем.
– Девочки налево, мальчики направо, – пробормотал Знахарь и, стараясь не наступать босыми ногами на острые обломки древних камней, скрылся за скалой.
Через минуту из-за поворота показался старый открытый джип, который на большой скорости пронесся мимо пустого «Кадиллака». Но через сотню метров его водитель резко нажал на тормоз, и джип, оставляя на асфальте две черные полосы, остановился. Четверо парней, сидевших в нем, оглянулись, затем джип лязгнул коробкой передач и, завывая, покатился задним ходом.
В тот момент, когда запыленный американский уазик остановился рядом с розовой полированной игрушкой, из-за скалы, поправляя шорты, вышла Кончита. Посмотрев на нее, парни переглянулись, и водитель заглушил мотор джипа.
Компания, сидевшая в джипе, представляла собой обычную шайку дорожных хулиганов. Бездельники, покрытые многочисленными татуировками и увешанные цепочками, брелоками и браслетами.
Для них ситуация была совершенно ясной.
Вокруг пустыня, никого нет, а тут – такая краля!
Они вылезли из джипа и, улыбаясь, неторопливо направились к Кончите. Спешить им действительно было некуда, и они наслаждались беззащитностью жертвы. А Кончита для них была именно жертвой, хотя сами они не мыслили такими категориями и рассматривали ее просто как смазливую девчонку, которая так удачно попалась к ним в руки.
Знахарь в это время сидел за скалой и, морща лоб, размышлял о том, с чего бы это его вдруг так пробило на горшок. Он-то рассчитывал просто тихо пописать, но организм неожиданно потребовал более серьезных действий. Делать было нечего, и Знахарь, рассупонившись, уселся в тени базальтовой глыбы. Главная проблема заключалась в том, что у него не было туалетной бумаги, и теперь он думал, является ли в Америке преступлением использование для таких низких целей банкнот с портретом президента.
Он слышал шум проехавшего автомобиля, затем то, как эта неизвестная машина вернулась задним ходом, но не придал этому никакого значения. Беспечная езда по пустыне вдали от наркомафии и федеральных служб расслабила Знахаря, и он лениво размышлял, хватит ли для удовлетворения гигиенических надобностей двух купюр по двадцать долларов. Вспомнив старую шутку насчет того, как обойтись в подобной ситуации трамвайным билетом, он усмехнулся и полез в карман спущенных джинсов за деньгами.
Четверо парней медленно шли навстречу остановившейся Кончите и улыбались. Они были совершенно уверены в том, что все будет именно так, как они и рассчитывали. А именно – они отведут эту сисястую девку за скалы и трахнут ее во все дыры независимо от ее желания. Они часто делали так и ни разу еще не попадались. Они не брезговали ничем. Если видели деньги – крали или отнимали их. Видели женщину – насиловали ее. Избить до полусмерти случайно встреченного человека, особенно если он не может достойно ответить, было в порядке вещей и считалось хорошей забавой. Вот и сейчас они испытывали привычное возбуждение, которое только усиливалось от ощущения безнаказанности.
– Эй, красотка! – сказал Бен Свинья, одетый в кожаную клепаную жилетку на голое тело. – Мы тебе нравимся? Ты не бойся нас. Мы отличные ребята, а в постели так и вообще – супер.
– Правда, здесь нет постели, – подхватил Ник Пидар, заходя справа, – но это ведь не беда, верно?
Такое прозвище он получил за любовь к анальному сексу.
– А сиськи у тебя настоящие? – поинтересовался Генри Помойка, огибая Кончиту слева и доставая нож-бабочку. – А то мы не любим силиконовые и обычно отрезаем их. Господь велел обходиться тем, что есть.
Ленни Говноед, зашедший Кончите за спину, молчал, потому что однажды, когда он перебрал низкосортного героина, его заколбасило так, что он откусил себе половину языка.
Бен Свинья, Ник Пидар, Генри Помойка и Ленни Говноед были панками.
Отсюда и прозвища.
То, как они окружали Кончиту, не было продуманным планом или действием по договоренности. Этого не требовалось, потому что ими управлял древний инстинкт хищников, и всеми своими движениями они напоминали трусливую, но настойчивую стаю койотов, которые все равно добьются своего, если только разъяренный буйвол не окажется смелее и сильнее их.
Кончита, прищурившись, оглядела компанию, и на ее скулах заиграли желваки. Больше всего она жалела, что никелированный «Магнум» остался в бардачке. Она не испытывала страха, потому что вовсе не была домашней девочкой, которая при виде компании подонков испытывает парализующий ужас.
Кончила выросла среди грубых мужчин, которые с малолетства приучили ее к жестокости. Они приучили ее и к своей неудержимой похоти, поэтому перспектива быть изнасилованной не очень пугала ее. Ее окружали четверо возбужденных наркоманов, но она знала, что они не были способны даже удовлетворить ее, а не то что затрахать до смерти. Гораздо опаснее было то, что большим удовольствием для них могла оказаться изощренная кровавая расправа над беззащитной, как они думали, женщиной.
Но Кончита привыкла действовать и, усмехнувшись, громко сказала Бену Свинье, стоявшему прямо перед ней:
– Это ты, что ли, в постели супер? Да у тебя на лбу написано, что ты только и можешь, что дрочить после того, как вмажешься плохим героином!
Кончита специально повысила голос, чтобы Знахарь, который задержался за скалами, услышал ее и смог сориентироваться в обстановке.
Приятели Бена Свиньи, услышав, как латинская красотка отбрила их дружка, визгливо заржали, а Генри Помойка, вертя в пальцах нож, воскликнул:
– Ну, Бен, она тебя расколола. А я и не знал, что ты дрочишь!
– А ты зря смеешься, – Кончита повернулась к нему. – Наверняка все, что у тебя есть твердого – это ручка от твоего ножа.
Генри Помойка заткнулся, и ухмылка слетела с его лица.
– Попридержи язык, сучка, у нас для тебя найдется и твердое, и острое.
Кончита уперла руки в бока и, отставив ногу, заголосила, как на базаре:
– Что? Вы, недоноски, считаете себя мужиками? Да я такими, как вы, подтираюсь, вы на большее не годны! Твердое у них найдется! Что ты на меня уставился, ублюдок? Нравлюсь я тебе, что ли?
И она повернулась к Нику Пидару, который, расстегнув джинсы, многозначительно водил пальцем по молнии.
– Что ты там пальцем водишь? Поковыряй под юбкой у своей мамаши, козел!
Теперь заржал уже Бен Свинья.
– Гы-ы-ы! Ништяк чувиха! Заводная, люблю таких!
Знахарь давно уже услышал этот интересный разговор и быстренько закончил свои дела. Теперь он стоял за огромной гранитной глыбой и держал в руке подходящий камушек весом с килограмм.
Осторожно выглянув из-за скалы, он внимательно осмотрел плацдарм и убедившись, что никто из этих резвых и смелых ребят не вооружен пушкой, вышел на открытое место и, сильно размахнувшись, швырнул камень в голову ближайшего из отморозков.
Им оказался Ленни Говноед, стоявший к Знахарю спиной.
Увесистый булыжник с хрустом вломился ему в затылок, и Ленни, не издав ни звука, повалился на землю лицом вперед. Вокруг неподвижной головы Ленни Говноеда стала быстро натекать черная лужа крови, а все остальные, обернувшись к Знахарю, на секунду застыли от неожиданности.
Этой секунды вполне хватило, чтобы Кончита изо всех сил двинула ногой по яйцам стоявшему напротив нее Бену Свинье. Бен взвыл и, схватившись обеими руками за промежность, присел на корточки, а затем свалился набок. Отойдя на несколько шагов, Кончита коротко разбежалась и с размаху ударила его туристским ботинком за двести долларов прямо в лицо.
– Удар! – прокомментировала она свое действие.
Голова Бена Свиньи откинулась, и он замер в неподвижности.
– Гол!
Кончита задрала футболку, обнажив загорелые увесистые груди, и, подобно форварду, поразившему ворота противника, пробежалась вокруг Знахаря и двух застывших в неподвижности подонков. При этом ее грудь высоко подпрыгивала, и оторвать взгляд от этого зрелища было просто невозможно.
Трое молодых мужиков зачарованно смотрели на эту приятную картину, и только когда Кончита угомонилась и натянула футболку на свой заманчивый бюст, опомнились и посмотрели друг на друга.
То, что произошло с двумя валявшимися на щебне незадачливыми друзьями Ника Пидара и Генри Помойки, ничему не научило остальных. Они слишком привыкли к безнаказанности и к тому, что у них всегда все получается, поэтому Ник Пидар, отступив на шаг, сунул руку за спину и выкрикнул:
– Ах ты сука! Сейчас я продырявлю тебе башку. Позаимствованная из родных голливудских фильмов манера разговаривать и комментировать все свои действия оказала ему плохую услугу.
Знахарь понял, что сзади за поясом у противника имеется ствол, и, рванувшись вперед, сильно ударил Ника ладонью в грудь. Контакт получился плотным, Ник выронил пистолет и, удушливо закашлявшись, сел на землю. Кончита в это время успела подбежать к «Кадиллаку» и вытащить из бардачка «Магнум».
Трое из невезучих бандитов валялись на земле, а Генри Помойка стоял ни жив ни мертв и боялся пошевелиться. Он проклинал тот момент, когда пять минут назад сам, своим собственным языком произнес несколько роковых слов:
– Эй, Бен, притормози-ка, смотри, какие сиськи!
Бен охотно притормозил, но теперь он тихо стонал, лежа на земле с окровавленным лицом, и держался обеими руками за отбитую промежность.
Знахарь посмотрел на замершего, как статуя, Генри Помойку, потом на Кончиту, и увидев, что она передернула затвор пистолета, имея на лице весьма недоброе выражение, подошел к ней и решительно отобрал «Магнум».
– Не спеши, – сказал он, – я знаю таких тварей. И у меня есть идея получше.
Он подошел вплотную к Генри и сказал:
– Хорошо стоишь. Так и стой. Пошевелишься – я тебя убью не сразу. Примерно через час. И все это время ты будешь просить меня, чтобы я тебя убил. Понял?
Генри Помойка попытался ответить, но во рту у него пересохло от страха, и раздался только негромкий сип, как при открывании бутылки пива.
Тогда он энергично кивнул, и Знахарь сказал:
– Молодец.
Подобрав с земли пистолет Бена Свиньи, который был единственным стволом в банде, он отдал его Кончите, затем подошел к лежавшему в луже крови Ленни Говноеду, пошевелил его ногой и сказал по-русски:
– Готовченко.
– Что? – Кончита, естественно, не поняла этого.
– Подох, говорю, – ответил Знахарь. – Это хорошо. Он повернулся к Генри и спросил:
– Правда хорошо, что он подох? Генри Помойка испуганно закивал.
Бандитский кураж слетел с него, как пух с одуванчика, и теперь перед Знахарем стояла ничтожная двадцатилетняя тварь, которой лучше всего было бы вообще не родиться.