Страница:
– Точно, ни к чему, – сказал Бурлак, – но все-таки хочется.
– В общем, завтра, на свежую голову, начнем действовать. А там – видно будет.
– Годится, – решительно объявил Бурлак и налил всем водки.
Мы подняли рюмки, и он хрипло объявил:
– Ну, за удачу.
Глава 7
Глава 8
– В общем, завтра, на свежую голову, начнем действовать. А там – видно будет.
– Годится, – решительно объявил Бурлак и налил всем водки.
Мы подняли рюмки, и он хрипло объявил:
– Ну, за удачу.
Глава 7
МАХНЕМ НЕ ГЛЯДЯ
Проснулся я оттого, что в комнате кто-то храпел.
Повернув голову и с трудом открыв глаза, я увидел лежавшего на диване Бурлака. Он лежал на спине, открыв рот, и храпел так, будто его душили и резали ему горло одновременно. Я попытался почмокать губами, чтобы этим старинным способом заставить его умолкнуть, но у меня получилось только какое-то шуршание. Губы были совершенно сухие, а когда я почувствовал запах, который исходил у меня изо рта, то мне стало плохо.
Я поднялся с огромной кровати, в дальнем углу которой примостилась Наташа, и побрел в ванную. По пути зацепился плечом за холодильник, и тут в моей голове медленно проползла первая за этот день мысль.
Пиво.
Холодное пиво.
Остановившись, я с завистью посмотрел на белый и совершенно благопристойный, в отличие от меня, холодильник, и зависть плавно превратилась в ненависть. Стоит тут, понимаешь, чистый такой, не пьет, не курит, с похмелья не мучается, ничем не воняет, сволочь белоснежная…
Открыв большую белую дверь, я заглянул внутрь и с облегчением увидел небольшое стадо бутылок с различными напитками. Было среди них и пиво. Я достал бутылку поводил глазами вокруг себя и обнаружил лежавшую на старинном полированном столике открывалку. До нее было недалеко – всего метра три. Без труда преодолев это расстояние, я взял открывалку и, накинув ее на пробку, начал открывать бутылку. Раздалось тихое шипение, и Бурлак тут же перестал храпеть. Он закрыл рот и, не открывая глаз, оторвал голову от дивана и застыл в этой страшно неудобной позе. Видимо, услышав знакомый и столь желанный сейчас звук, он попытался проснуться, но у него ничего не получилось. Когда я, заметив его движение, остановил руку, шипение прекратилось, и голова Бурлака стала медленно опускаться обратно.
Это было интересно, и я, забыв о похмелье, зачарованно следил за тем, как он снова открыл рот и захрапел сначала негромко, а потом – во все завертки. Тогда я вновь нажал на открывалку, снова раздалось волшебное шипение, и снова Бурлак закрыл рот и заткнулся. И голову приподнял, словно на сеансе гипноза. Ну, тут уж мне стало стыдно мучить товарища, я резко скинул с бутылки крышечку, и она покатилась по покрытому темным лаком паркету. И этот звук был уже настолько убедителен, что Бурлак, все еще не открывая глаз, стал медленно садиться.
Тогда я решил разбудить его окончательно и, высоко подняв бутылку, направил пенящуюся струю пива в большой высокий стакан. Услышав это, Бурлак открыл глаза и, посмотрев по сторонам, просипел:
– А я думаю – кто это тут шебуршит… Слышь, Знахарь, мы, по-моему, вчера нормально дали, а?
– Нормально, будь уверен. Лично у меня – мозги раком. А у тебя? Ты хоть помнишь, как мы до номера добрались?
– Не, не помню, – ответил он и потер лицо руками.
– Вот и я не помню. На вот, пивка выпей. И я протянул ему полный стакан.
Бурлак поднес стакан ко рту, но в последний момент его рука дрогнула, и пиво полилось по подбородку и на грудь.
– Ну, бля, облился, – сказал Бурлак, осушив стакан и отдуваясь, – но сразу лучше стало. Сушняк пропал.
Я налил пива и себе и, приложившись к полному стакану, в который вошла вся бутылка, почувствовал себя верблюдом, добравшимся до оазиса. Да, подумал я, алкаши знают толк в этом деле. Ведь попить пива утром после пьянки гораздо приятнее, чем сама пьянка. Вот они и доводят себя до состояния постоянного снятия ломок, а потом тащатся от этого.
Я достал из холодильника еще две бутылки и, открыв их, разлил по стаканам. И только мы с Бурлаком взяли эти стаканы и с пониманием посмотрели друг на друга, как с кровати раздался голос:
– А меня здесь как бы и нет, да? И все пиво в две хари, да? Никакого уважения к женщине, джентльмены хреновы! А вчера оба распинались, как они женщин ценят, уважают и берегут. Ручки целовали, на дуэль друг друга вызывали из-за меня…
Мы с Бурлаком посмотрели друг на друга, и он недоверчиво спросил севшим голосом:
– Что, Знахарь, правда, что ли? Ты что-нибудь такое помнишь?
Я наморщил лоб и что-то такое вспомнил. Что-то было. Не помню точно, что, но – было. И поэтому без особого удовольствия ответил:
– Да, Миша, было. Так что придется ответить за базар.
И, протянув полный стакан пива Наташе, сказал:
– С добрым утром, сударыня! Не желаете ли выпить малую толику этого прекрасного напитка?
– Малую – Толику, большую – Вовану, – сказал вдруг Бурлак и засмеялся.
После вчерашнего смех его напоминал скорее хриплое кудахтанье, и я понял, что пивом тут не обойдешься.
А Наташа закуталась одеялом до подбородка и спросила:
– А джин-тоника там нет?
– Сейчас посмотрю, – ответил я и залпом выпил пиво, которое только что было предложено ей.
После этого опять встал и, с удовольствием чувствуя, как сухожилия перестают быть слишком сухими, а движения становятся более точными, открыл холодильник. Джин-тоник там был. Открыв банку, я вылил ее в третий стакан и протянул его Наташе.
Потом повернулся к Бурлаку и вопросительно посмотрел на него.
Он понял меня без слов и сказал:
– Да-а-а… Пивом голову не обманешь. Но есть дела. Сначала, пока мы еще не совсем поправились, тебе нужно позвонить в два места. А уж потом мы имеем минимум три дня на то, чтобы заниматься пьянством и развратом.
– Развратом – без меня, – заявила Наташа.
– Это понятно, – рассудительно ответил Бурлак. – А пьянством?
– А пьянством – обязательно со мной. Если бы вы знали, ребята, – мечтательно сказала Наташа, – сколько времени я уже не пьянствовала от души!
– А сколько? – с интересом спросил я.
– Ну-у… лет пять, наверное, – ответила она. – То, как мы выпивали с тобой, не в счет.
– Так уж и не в счет? – удивился я.
– Конечно! Все это было на диком напряге, в перерывах между беготней и стрельбой, а тут вроде бы появился небольшой стоп-тайм. Так что можно расслабиться в хорошей компании.
– Хорошая компания, это, я так понимаю, – мы? – полуутвердительно спросил Бурлак.
– Ну, в общем, да, – согласилась Наташа. – Да и другой-то все равно нет!
– Вот так, – сказал я Бурлаку, – вот они всегда так. Все вроде хорошо, а только расслабишься, обязательно поганку подсунут.
И я швырнул в Наташу подушкой. Она взвизгнула и, облившись джин-тоником, спряталась под одеялом.
– В общем, Знахарь, – сказал Бурлак, – давай еще по одной, и притормозим. Ты позвонишь этим своим арабам и федералам, а уж потом, когда договоришься с ними, пойдем в кабак. Пиво – это хорошо, конечно, но сначала – дела.
– Годится, – ответил я и достал из холодильника еще две бутылки.
Через полчаса, уже освеженный душем и оживленный пивом, я сидел перед телефоном и смотрел в бумажки, на которых были записаны номера трубок Губанова и Надир-шаха.
Бурлак сидел напротив и косился на холодильник.
Набирая номер Надир-шаха, я испытывал некоторое беспокойство, но тут уж ничего поделать было нельзя и приходилось терпеть.
В трубке прозвучали несколько звонков и наконец раздался ответ на арабском языке.
– Здравствуй, Надир-шах, – спокойно сказал я.
– Здравствуй, Знахарь, – последовал ответ.
– Книга у меня, она в полном порядке. А что с мальчишкой?
– Он тоже в полном порядке, – ответил Надир-шах, и в его голосе я услышал смесь облегчения и удовлетворения. – Теперь осталось только встретиться.
– Вот именно, – подтвердил я, – но для этого тебе придется приехать с Алешей в Россию.
Я ожидал, что Надир-шах будет протестовать, и уже приготовился врать ему, что меня снова объявили в розыск и что я не могу пересекать границу, но он неожиданно согласился со мной:
– Это правильно, Знахарь. Нельзя рисковать тем, что находится в твоих руках. На границе книгу могут отобрать, сочтя ее исторической ценностью. И это, как ты знаешь, так и есть.
Я, сделав вид, что именно так и подумал, сказал:
– Ты понимаешь меня с полуслова, Надир-шах. Это хорошо. Тогда я жду тебя через три дня в Самаре. Книга при мне.
– Не торопись, Знахарь, – сказал на это Надир-шах, – мы вряд ли увидимся с тобой еще когда-нибудь. Это совершенно ни к чему. Встречаться ты будешь с уже известным тебе человеком.
– Это будет Ахмад? – спросил я, догадавшись, что мне предстоит встреча с этим питерским подонком.
– Совершенно верно. Но до этого, прямо сегодня, я хочу, чтобы ты показал книгу моему человеку в Самаре. Он убедится, что это та самая книга, и тогда уже сообщит мне, что Ахмад может выезжать.
– А что насчет Алеши?
– После того как я услышу сообщение о том, что книга действительно у тебя, Алеша поедет в Россию в сопровождении моих людей.
– Хорошо. Как я встречусь с твоим человеком в Самаре? У вас что – и тут свой филиал имеется?
Надир-шах засмеялся:
– Конечно, Знахарь! Верные слуги Аллаха рассеяны по всему свету и готовят мир к переходу в Ислам. И в этой вашей Самаре – тоже.
– Ну ладно. Так как я найду вашего человека?
– Запиши номер.
И Надир-шах продиктовал мне федеральный одиннадцатизначный номер.
Записав его, я четко повторил номер в трубку и, получив подтверждение его правильности, попрощался с Надир-шахом.
Теперь нужно было говорить с Губановым.
Это было не столь ответственно, как разговор с коварным Надир-шахом, и я, достав еще одну бутылочку пива, вылил ее в стакан.
Бурлак осуждающе покачал головой:
– Дела-то еще не кончились, а ты уже…
Я махнул рукой и, опустошив стакан, ответил:
– Главное уже сделано. Теперь осталось вызвать этого федерального козла, и потом связаться с агентом Надир-шаха.
– Так что, они и у нас в Самаре обосновались, что ли? – спросил Бурлак, подавшись вперед.
– А то, – невесело ухмыльнулся я, – они теперь везде.
– Ну, бля, устрою я им сабантуй, – пообещал Бурлак, снова откинувшись на спинку кресла, – бля буду, устрою. Не хватало еще, чтобы тут у нас эта алькаидовская нечисть свои щупальца распускала!
– Потом, Бурлак, потом. Погоди немного, вот сделаем дело, и тогда гаси их, как тебе угодно.
– Загашу, будь уверен, – пообещал Бурлак и достал из холодильника бутылку пива.
А я тем временем набрал номер Губанова и услышал в трубке его недовольный голос:
– Ну, что там еще?
– А ничего особенного, – ответил я, – просто звоню, чтобы сказать, что скоро настанет время действий. Вы там где сейчас?
– Блядь! – вырвалось у Губанова. – Пирамиды смотрим, чтоб им провалиться.
– Ну и как? – насмешливо спросил я. – Стоят?
– Стоят, – ответил Губанов. – Какие действия?
– Возвращайтесь в гостиницу и ждите моего звонка.
– Это будет не раньше, чем через три часа.
– Ничего, сегодня до вечера все равно ничего не случится.
– Хорошо бы, – ответил Губанов и отключился.
Я посмотрел на Бурлака и сказал:
– Пускай подергается. Он еще не знает, что ему придется лететь обратно в Россию. Когда узнает – точно обосрется от злости.
Наташа, сидевшая на кровати, захихикала, а Бурлак криво умехнулся и заметил:
– Это что, а вот когда он поймет, что его развели по полной программе, да еще и выставили на убой, то, наверное, сильно удивится. Гнида.
– Да, он сильно удивится, – подала голос Наташа, – он слишком привык к тому, что сам распоряжается жизнями людей. А тут его разыграют, как семерку. Кондратий его, конечно, не хватит, но расстроится он очень сильно. Я его знаю.
Я посмотрел на кровожадную Наташу и сказал Бурлаку:
– Значит, так. Тут появился новый нюансик.
– Какой-такой нюансик?
– Сейчас я позвоню этому арабском шпиону, и нужно будет показать ему Коран. После этого он позвонит Надир-шаху и скажет ему, что все в порядке. И трогать этого человечка нельзя ни в коем случае. Понимаешь?
– Да уж понимаю, – недовольно пробурчал Бурлак. – Что я – пальцем деланный, что ли?
– И еще. Надо встретиться с ним в каком-нибудь тихом месте и под хорошим прикрытием. От «Аль-Каиды» всего ожидать можно. Они могут затеять стрельбу, чтобы забрать книгу.
– У меня не затеют, – многообещающе сказал Бурлак, – у меня они, так затеют, что потом от своей мечети кирпичики на сувениры разбирать будут.
– Ну, это понятно, – согласился я, – но, как говорится, береженого бог бережет. Так что давай сделаем так. Я звоню ему и назначаю встречу. Там твои люди вежливо, подчеркиваю – вежливо, сажают его в машину, повязочку на глаза, и везут в то место, где я покажу ему книгу. Когда он ее обнюхает, то прямо оттуда позвонит Надир-шаху. А потом его точно так же, с повязкой на рыле, вежливо отвезут обратно и отпустят с миром. И до того, как все закончится, он должен быть цел и невредим. А уж потом, если тебе угодно, можешь его хоть на бефстроганов поникать. Но – потом.
Бурлак мрачно кивнул.
– Вот и хорошо, – подытожил я и набрал номер, который дал мне Надир-шах.
Повернув голову и с трудом открыв глаза, я увидел лежавшего на диване Бурлака. Он лежал на спине, открыв рот, и храпел так, будто его душили и резали ему горло одновременно. Я попытался почмокать губами, чтобы этим старинным способом заставить его умолкнуть, но у меня получилось только какое-то шуршание. Губы были совершенно сухие, а когда я почувствовал запах, который исходил у меня изо рта, то мне стало плохо.
Я поднялся с огромной кровати, в дальнем углу которой примостилась Наташа, и побрел в ванную. По пути зацепился плечом за холодильник, и тут в моей голове медленно проползла первая за этот день мысль.
Пиво.
Холодное пиво.
Остановившись, я с завистью посмотрел на белый и совершенно благопристойный, в отличие от меня, холодильник, и зависть плавно превратилась в ненависть. Стоит тут, понимаешь, чистый такой, не пьет, не курит, с похмелья не мучается, ничем не воняет, сволочь белоснежная…
Открыв большую белую дверь, я заглянул внутрь и с облегчением увидел небольшое стадо бутылок с различными напитками. Было среди них и пиво. Я достал бутылку поводил глазами вокруг себя и обнаружил лежавшую на старинном полированном столике открывалку. До нее было недалеко – всего метра три. Без труда преодолев это расстояние, я взял открывалку и, накинув ее на пробку, начал открывать бутылку. Раздалось тихое шипение, и Бурлак тут же перестал храпеть. Он закрыл рот и, не открывая глаз, оторвал голову от дивана и застыл в этой страшно неудобной позе. Видимо, услышав знакомый и столь желанный сейчас звук, он попытался проснуться, но у него ничего не получилось. Когда я, заметив его движение, остановил руку, шипение прекратилось, и голова Бурлака стала медленно опускаться обратно.
Это было интересно, и я, забыв о похмелье, зачарованно следил за тем, как он снова открыл рот и захрапел сначала негромко, а потом – во все завертки. Тогда я вновь нажал на открывалку, снова раздалось волшебное шипение, и снова Бурлак закрыл рот и заткнулся. И голову приподнял, словно на сеансе гипноза. Ну, тут уж мне стало стыдно мучить товарища, я резко скинул с бутылки крышечку, и она покатилась по покрытому темным лаком паркету. И этот звук был уже настолько убедителен, что Бурлак, все еще не открывая глаз, стал медленно садиться.
Тогда я решил разбудить его окончательно и, высоко подняв бутылку, направил пенящуюся струю пива в большой высокий стакан. Услышав это, Бурлак открыл глаза и, посмотрев по сторонам, просипел:
– А я думаю – кто это тут шебуршит… Слышь, Знахарь, мы, по-моему, вчера нормально дали, а?
– Нормально, будь уверен. Лично у меня – мозги раком. А у тебя? Ты хоть помнишь, как мы до номера добрались?
– Не, не помню, – ответил он и потер лицо руками.
– Вот и я не помню. На вот, пивка выпей. И я протянул ему полный стакан.
Бурлак поднес стакан ко рту, но в последний момент его рука дрогнула, и пиво полилось по подбородку и на грудь.
– Ну, бля, облился, – сказал Бурлак, осушив стакан и отдуваясь, – но сразу лучше стало. Сушняк пропал.
Я налил пива и себе и, приложившись к полному стакану, в который вошла вся бутылка, почувствовал себя верблюдом, добравшимся до оазиса. Да, подумал я, алкаши знают толк в этом деле. Ведь попить пива утром после пьянки гораздо приятнее, чем сама пьянка. Вот они и доводят себя до состояния постоянного снятия ломок, а потом тащатся от этого.
Я достал из холодильника еще две бутылки и, открыв их, разлил по стаканам. И только мы с Бурлаком взяли эти стаканы и с пониманием посмотрели друг на друга, как с кровати раздался голос:
– А меня здесь как бы и нет, да? И все пиво в две хари, да? Никакого уважения к женщине, джентльмены хреновы! А вчера оба распинались, как они женщин ценят, уважают и берегут. Ручки целовали, на дуэль друг друга вызывали из-за меня…
Мы с Бурлаком посмотрели друг на друга, и он недоверчиво спросил севшим голосом:
– Что, Знахарь, правда, что ли? Ты что-нибудь такое помнишь?
Я наморщил лоб и что-то такое вспомнил. Что-то было. Не помню точно, что, но – было. И поэтому без особого удовольствия ответил:
– Да, Миша, было. Так что придется ответить за базар.
И, протянув полный стакан пива Наташе, сказал:
– С добрым утром, сударыня! Не желаете ли выпить малую толику этого прекрасного напитка?
– Малую – Толику, большую – Вовану, – сказал вдруг Бурлак и засмеялся.
После вчерашнего смех его напоминал скорее хриплое кудахтанье, и я понял, что пивом тут не обойдешься.
А Наташа закуталась одеялом до подбородка и спросила:
– А джин-тоника там нет?
– Сейчас посмотрю, – ответил я и залпом выпил пиво, которое только что было предложено ей.
После этого опять встал и, с удовольствием чувствуя, как сухожилия перестают быть слишком сухими, а движения становятся более точными, открыл холодильник. Джин-тоник там был. Открыв банку, я вылил ее в третий стакан и протянул его Наташе.
Потом повернулся к Бурлаку и вопросительно посмотрел на него.
Он понял меня без слов и сказал:
– Да-а-а… Пивом голову не обманешь. Но есть дела. Сначала, пока мы еще не совсем поправились, тебе нужно позвонить в два места. А уж потом мы имеем минимум три дня на то, чтобы заниматься пьянством и развратом.
– Развратом – без меня, – заявила Наташа.
– Это понятно, – рассудительно ответил Бурлак. – А пьянством?
– А пьянством – обязательно со мной. Если бы вы знали, ребята, – мечтательно сказала Наташа, – сколько времени я уже не пьянствовала от души!
– А сколько? – с интересом спросил я.
– Ну-у… лет пять, наверное, – ответила она. – То, как мы выпивали с тобой, не в счет.
– Так уж и не в счет? – удивился я.
– Конечно! Все это было на диком напряге, в перерывах между беготней и стрельбой, а тут вроде бы появился небольшой стоп-тайм. Так что можно расслабиться в хорошей компании.
– Хорошая компания, это, я так понимаю, – мы? – полуутвердительно спросил Бурлак.
– Ну, в общем, да, – согласилась Наташа. – Да и другой-то все равно нет!
– Вот так, – сказал я Бурлаку, – вот они всегда так. Все вроде хорошо, а только расслабишься, обязательно поганку подсунут.
И я швырнул в Наташу подушкой. Она взвизгнула и, облившись джин-тоником, спряталась под одеялом.
– В общем, Знахарь, – сказал Бурлак, – давай еще по одной, и притормозим. Ты позвонишь этим своим арабам и федералам, а уж потом, когда договоришься с ними, пойдем в кабак. Пиво – это хорошо, конечно, но сначала – дела.
– Годится, – ответил я и достал из холодильника еще две бутылки.
Через полчаса, уже освеженный душем и оживленный пивом, я сидел перед телефоном и смотрел в бумажки, на которых были записаны номера трубок Губанова и Надир-шаха.
Бурлак сидел напротив и косился на холодильник.
Набирая номер Надир-шаха, я испытывал некоторое беспокойство, но тут уж ничего поделать было нельзя и приходилось терпеть.
В трубке прозвучали несколько звонков и наконец раздался ответ на арабском языке.
– Здравствуй, Надир-шах, – спокойно сказал я.
– Здравствуй, Знахарь, – последовал ответ.
– Книга у меня, она в полном порядке. А что с мальчишкой?
– Он тоже в полном порядке, – ответил Надир-шах, и в его голосе я услышал смесь облегчения и удовлетворения. – Теперь осталось только встретиться.
– Вот именно, – подтвердил я, – но для этого тебе придется приехать с Алешей в Россию.
Я ожидал, что Надир-шах будет протестовать, и уже приготовился врать ему, что меня снова объявили в розыск и что я не могу пересекать границу, но он неожиданно согласился со мной:
– Это правильно, Знахарь. Нельзя рисковать тем, что находится в твоих руках. На границе книгу могут отобрать, сочтя ее исторической ценностью. И это, как ты знаешь, так и есть.
Я, сделав вид, что именно так и подумал, сказал:
– Ты понимаешь меня с полуслова, Надир-шах. Это хорошо. Тогда я жду тебя через три дня в Самаре. Книга при мне.
– Не торопись, Знахарь, – сказал на это Надир-шах, – мы вряд ли увидимся с тобой еще когда-нибудь. Это совершенно ни к чему. Встречаться ты будешь с уже известным тебе человеком.
– Это будет Ахмад? – спросил я, догадавшись, что мне предстоит встреча с этим питерским подонком.
– Совершенно верно. Но до этого, прямо сегодня, я хочу, чтобы ты показал книгу моему человеку в Самаре. Он убедится, что это та самая книга, и тогда уже сообщит мне, что Ахмад может выезжать.
– А что насчет Алеши?
– После того как я услышу сообщение о том, что книга действительно у тебя, Алеша поедет в Россию в сопровождении моих людей.
– Хорошо. Как я встречусь с твоим человеком в Самаре? У вас что – и тут свой филиал имеется?
Надир-шах засмеялся:
– Конечно, Знахарь! Верные слуги Аллаха рассеяны по всему свету и готовят мир к переходу в Ислам. И в этой вашей Самаре – тоже.
– Ну ладно. Так как я найду вашего человека?
– Запиши номер.
И Надир-шах продиктовал мне федеральный одиннадцатизначный номер.
Записав его, я четко повторил номер в трубку и, получив подтверждение его правильности, попрощался с Надир-шахом.
Теперь нужно было говорить с Губановым.
Это было не столь ответственно, как разговор с коварным Надир-шахом, и я, достав еще одну бутылочку пива, вылил ее в стакан.
Бурлак осуждающе покачал головой:
– Дела-то еще не кончились, а ты уже…
Я махнул рукой и, опустошив стакан, ответил:
– Главное уже сделано. Теперь осталось вызвать этого федерального козла, и потом связаться с агентом Надир-шаха.
– Так что, они и у нас в Самаре обосновались, что ли? – спросил Бурлак, подавшись вперед.
– А то, – невесело ухмыльнулся я, – они теперь везде.
– Ну, бля, устрою я им сабантуй, – пообещал Бурлак, снова откинувшись на спинку кресла, – бля буду, устрою. Не хватало еще, чтобы тут у нас эта алькаидовская нечисть свои щупальца распускала!
– Потом, Бурлак, потом. Погоди немного, вот сделаем дело, и тогда гаси их, как тебе угодно.
– Загашу, будь уверен, – пообещал Бурлак и достал из холодильника бутылку пива.
А я тем временем набрал номер Губанова и услышал в трубке его недовольный голос:
– Ну, что там еще?
– А ничего особенного, – ответил я, – просто звоню, чтобы сказать, что скоро настанет время действий. Вы там где сейчас?
– Блядь! – вырвалось у Губанова. – Пирамиды смотрим, чтоб им провалиться.
– Ну и как? – насмешливо спросил я. – Стоят?
– Стоят, – ответил Губанов. – Какие действия?
– Возвращайтесь в гостиницу и ждите моего звонка.
– Это будет не раньше, чем через три часа.
– Ничего, сегодня до вечера все равно ничего не случится.
– Хорошо бы, – ответил Губанов и отключился.
Я посмотрел на Бурлака и сказал:
– Пускай подергается. Он еще не знает, что ему придется лететь обратно в Россию. Когда узнает – точно обосрется от злости.
Наташа, сидевшая на кровати, захихикала, а Бурлак криво умехнулся и заметил:
– Это что, а вот когда он поймет, что его развели по полной программе, да еще и выставили на убой, то, наверное, сильно удивится. Гнида.
– Да, он сильно удивится, – подала голос Наташа, – он слишком привык к тому, что сам распоряжается жизнями людей. А тут его разыграют, как семерку. Кондратий его, конечно, не хватит, но расстроится он очень сильно. Я его знаю.
Я посмотрел на кровожадную Наташу и сказал Бурлаку:
– Значит, так. Тут появился новый нюансик.
– Какой-такой нюансик?
– Сейчас я позвоню этому арабском шпиону, и нужно будет показать ему Коран. После этого он позвонит Надир-шаху и скажет ему, что все в порядке. И трогать этого человечка нельзя ни в коем случае. Понимаешь?
– Да уж понимаю, – недовольно пробурчал Бурлак. – Что я – пальцем деланный, что ли?
– И еще. Надо встретиться с ним в каком-нибудь тихом месте и под хорошим прикрытием. От «Аль-Каиды» всего ожидать можно. Они могут затеять стрельбу, чтобы забрать книгу.
– У меня не затеют, – многообещающе сказал Бурлак, – у меня они, так затеют, что потом от своей мечети кирпичики на сувениры разбирать будут.
– Ну, это понятно, – согласился я, – но, как говорится, береженого бог бережет. Так что давай сделаем так. Я звоню ему и назначаю встречу. Там твои люди вежливо, подчеркиваю – вежливо, сажают его в машину, повязочку на глаза, и везут в то место, где я покажу ему книгу. Когда он ее обнюхает, то прямо оттуда позвонит Надир-шаху. А потом его точно так же, с повязкой на рыле, вежливо отвезут обратно и отпустят с миром. И до того, как все закончится, он должен быть цел и невредим. А уж потом, если тебе угодно, можешь его хоть на бефстроганов поникать. Но – потом.
Бурлак мрачно кивнул.
– Вот и хорошо, – подытожил я и набрал номер, который дал мне Надир-шах.
Глава 8
ВСЕМ СЕСТРАМ – ПО СЕРЬГАМ
В давние советские времена домостроительный комбинат № 4 был оживленным местом, и каждое утро одиннадцать тысяч рабочих направлялись к нему из разных концов города. Комбинат производил бетонные плиты, предназначенные для строительства, готовые блоки квартир и разнообразную бетонную мелочь вроде фонарных столбов, фундаментных блоков и могильных поребриков.
Работа, которой были заняты трудившиеся на комбинате люди, была однообразной и тяжелой, и поэтому единственной радостью, скрашивавшей их никчемную жизнь, была водка. Умереть с похмелья на территории комбината было невозможно. Как известно, спрос порождает предложение, и этот незыблемый принцип проявлялся там в полный рост. Каждый знает, что несколько рублей – не деньги. И водка, которую можно было купить на комбинате, стоила как раз на эти несколько рублей дороже. Для работяг это было мелочью, но для каждого из двадцати подпольных торговцев водкой и прочими горячитальными напитками служило источником более чем серьезного дохода.
Однажды этим вопросом занялся ОБХСС, и молоденький лейтенант, засланный на комбинат под видом студента-практиканта, две недели бродил по огромным пыльным цехам, пил с работягами водку и выспрашивал у них секреты производства цементных чушек. Потом он взял шариковую ручку и сделал в блокноте несложные вычисления. Результат получился весьма интересным. Каждый день на комбинате продавалось не менее трех тысяч бутылок водки, на каждой из них бутлегеры зарабатывали около трех рублей, что в сумме давало девять тысяч рублей чистой прибыли в день. Умножив это на двадцать два рабочих дня, лейтенант получил сто девяносто восемь тысяч, а разделив эту сумму на количество спекулянтов, он с удивлением и завистью увидел, что каждый из них получал около десяти тысяч рублей в месяц. Это было примерно в сто раз больше его зарплаты.
Лейтенант был потрясен.
Мало того, он был расстроен. А расстроился он потому, что, будучи убежденным марксистом-атеистом, свято верил в то, что нет ничего, кроме того, что можно увидеть, и что жизнь заканчивается с последним вздохом. Поэтому нужно стараться получить от нее все, что успеешь. А поскольку в его представлении это «все» опять же не выходило за рамки того, что можно увидеть и унести с собой, то он уволился из ОБХСС и попытался встрять в сплоченные ряды спекулянтов водкой. И тут ему пришлось познакомиться с другой стороной благополучной жизни подпольных российских капиталистов. В спекулянтской общине царили весьма строгие порядки, и двадцать торговцев водкой давно уже решили, что их количество является оптимальным. Сначала отставного лейтенанта попытались просто отшить, но он был на-стырен и попробовал продавать водку без ведома и согласия хозяев поляны. Тогда его побили, сломав четыре ребра и челюсть. Ума у него от этого не прибавилось, выводов он не сделал и через месяц снова появился на комбинате. И тут, на беду, один из работяг узнал его.
Полтора года назад этого работягу тягали в ОБХСС по поводу продажи государственного цемента налево, и допрашивал его этот самый молоденький обсос с погонами младшего лейтенанта.
Закричав «Ба, знакомые все лица!», работяга, недолго думая, врезал неудачливому претенденту на высокое звание спекулянта водкой по чавке. Удар пришелся по тому же месту, которое было сломано месяц назад, и перелом повторился. Завывая от боли, бывший мент бросился бежать по запутанным ком-бинатовским дворам куда глаза глядят, и больше его никто не видел.
Его больше не видели не только на комбинате, но и в городе. И не только в городе, но и вообще нигде. Его жена, подождав несколько дней, подала в розыск, но это не дало никаких результатов, да и не должно было дать их. Там, где в больших количествах отливаются крупногабаритные изделия из бетона, человек мог исчезнуть бесследно и навсегда. И наверняка лейтенантик давно уже мирно лежал в фундаменте какого-нибудь детского садика или поста ГАИ.
Мир его глупому праху.
Все это было в давние советские времена, и теперь на комбинате царили запустение и тишина, которые нарушались только возней крыс да карканьем ворон. Все было разворовано, распродано и разрушено. Но для криминальных разборок комбинат был идеальным местом. Его руины напоминали компьютерную игру и были весьма удобны для перестрелок и тайных встреч.
Именно там и была назначена встреча, во время которой Алеша должен был получить свободу, а посланник Надир-шаха Ахмад – старинный Коран, хранивший в себе тайну древнего сокровища.
В тот же день Знахарь связался с человеком Надир-шаха, и через несколько часов агента «Аль-Ка-иды», с повязкой на глазах, привезли на тихую окраинную улочку. Агент оказался тихим татарином, на вид ничем не отличавшимся от любого другого россиянина.
Сидя в «линкольне» рядом с Бурлаком, Знахарь увидел, как из-за поворота показалась черная «девятка», которая остановилась в пятидесяти метрах от их машины. Дверь «девятки» открылась, и из нее вылез конкретный пацан в черной кожаной куртке. Открыв заднюю дверь, он что-то сказал, и из машины вышел человек небольшого роста, на глазах которого была тряпичная повязка. Браток снова забрался в «девятку», а человек снял повязку и, прищурившись, посмотрел в сторону «линкольна».
– Ну, я пошел, – сказал Знахарь и, взяв купленный накануне дипломат, в котором теперь хранился Коран, вышел из «линкольна».
Посланник Надир-шаха направился к нему.
Разговаривать с ним было не о чем, поэтому Знахарь положил дипломат на капот машины и, открыв его, отошел на шаг в сторону.
Когда татарин приблизился и увидел то, что лежало в дипломате, его глаза расширились и он, забормотав что-то не по-русски, поднял ладони и лицо к небу и совершил краткий намаз. После этого он с благоговением подошел к дипломату и любовно провел ладонью по драгоценной деревянной обложке.
Бросив быстрый взгляд на Знахаря, он нагнулся и стал осматривать древнюю книгу, едва не водя по ней носом. Изучив обложку, он осторожно открыл Коран и, бормоча что-то себе под нос, стал бережно перелистывать страницы. Знахарю это не понравилось. Татарин мог найти там то, что было нужно Надир-шаху, и тогда вся история с обменом теряла всякий смысл.
– Ты что, собираешься его изучать прямо здесь? – спросил Знахарь.
Татарин зыркнул на него и перевернул Коран задней стороной вверх.
Открыв последнюю страницу, он снова уткнулся носом во внутреннюю сторону обложки, как раз в то место, где грешной рукой мастера был вырезан аист, закинувший голову на спину.
Закончив осмотр, посыльный закрыл Коран, затем снова провел ладонями по лицу, прошептал молитву и, наконец, опустил крышку дипломата.
Посмотрев на Знахаря, он достал из кармана мобильник и набрал номер. Знахарь, следивший за каждым его движением, заметил, что это был номер Надир-шаха. Приложив трубку к уху, он подождал несколько секунд, и затем заговорил по-арабски. Из всех слов, которые он произнес во время короткого разговора, Знахарь понял только «Надир-шах», «Коран» и «Аллах». Потом татарин сказал «рахмат» и протянул трубку Знахарю.
Поднеся ее к уху, Знахарь услышал голос Надир-шаха:
– Приветствую тебя, Знахарь!
– Приветствую тебя, Надир-шах! – ответил Знахарь. – Ну как, это та книга, которая тебе нужна?
– Да, это она, – ответил Надир-шах, и в его голосе прозвучало волнение.
Знахарь знал, что это вовсе не волнение верующего человека, получившего добрую весть о том, что давно пропавшая святыня наконец нашлась. Он прекрасно понимал, что теперь Надир-шахом владеет могучая жаба, которая может заставить его пойти на что угодно ради того, чтобы получить вожделенный ключ к тайне сокровища. Но Надир-шах не знал о том, что Знахарю все это известно, и поэтому ситуация получалась особенно пикантной и давала Знахарю дополнительные козыри, которые должны были помочь ему в этой опасной и рискованной игре, ставками в которой были с одной стороны – невероятное богатство, а с другой – жизнь молодого человека.
– Ну, тогда все в порядке, – удовлетворенно сказал Знахарь. – Давай, присылай своих людей, и пусть они везут сюда Алешу.
– Да, конечно, так и будет, – торопливо ответил Надир-шах, которому на минуту отказало его железное спокойствие, – но помни, что жизнь твоего брата в моих руках, и не делай глупостей.
И тут вдруг Знахарь с поразительной ясностью увидел сущность Надир-шаха. Этот жестокий человек вовсе не был таким, каким его представляли окружающие и каким он показывал себя сам. На краткий миг перед Знахарем открылось его истинное лицо, а главное – его реальная позиция в этой игре.
Надир-шах боялся.
Жизнь Алеши не представляла для него никакой ценности. Вроде как мексиканский доллар для китайца. Но он изо всех сил старался поддерживать в Знахаре мысль о том, что в его, Надир-шаха, власти, сделать жизнь Алеши кошмарной или вовсе прервать ее. Он корыстно использовал чужие представления, в то же время презирая их и видя в них только рычаги воздействия.
А боялся он того, что Знахарь вдруг изменит свои взгляды на жизнь и станет таким же, как сам Надир-шах. И тогда, отвернувшись от ничтожной жизни никому не нужного мальчишки, Знахарь оставит Надир-шаха ни с чем.
Все эти соображения промелькули в голове Знахаря за какую-то секунду, и он, усмехнувшись, сказал:
– Ты, главное дело, сам не сделай какой-нибудь глупости, и тогда, может быть, все будет в порядке. По моей вине погибло много людей, так что еще одна смерть уже ничего не изменит. Мне все равно гореть в аду. Как и тебе, между прочим.
Надир-шах почувствовал, что в системе их странных деловых отношений что-то изменилось, но пока не понимал, что именно. Поэтому он ответил твердым и уверенным тоном:
– Знахарь, мы с тобой мужчины, и все эти слова совершенно ни к чему. Я отправляю Алешу в сопровождении своих людей, и через три дня они тебе позвонят. И я надеюсь, что наша сделка пройдет быстро и правильно.
– Я тоже надеюсь, – ответил Знахарь и отключился.
На что именно он надеялся, он говорить не стал. Вернув трубку спокойно смотревшему на него посланнику Надир-шаха, он сказал:
– Все в порядке. Можешь идти.
Тот, не говоря ни слова, сунул трубку в карман и, повернувшись к Знахарю спиной, зашагал к «девятке». Увидев это, сидевший в «девятке» браток вылез и снова нацепил на глаза агента повязку. Потом он помог ему забраться в машину, уселся сам, и, взревев форсированным мотором, «девятка» лихо развернулась и исчезла за поворотом.
Знахарь защелкнул замки дипломата и, обойдя «линкольн», уселся рядом с Бурлаком.
– Ну как, все путем? – обеспокоенно спросил Бурлак.
– А-атлично, Константин! – ответил Знахарь, закидывая дипломат на заднее сиденье. – Поехали в «Княжну», там Наташа уже заждалась.
– Ну и что теперь, – спросил Бурлак, запуская двигатель.
– А теперь три дня пьянства и разврата, как я и говорил.
– Годится, – радостно сказал Бурлак, трогаясь с места, – сейчас позвоню двум девчонкам…
– Зачем двум? – прервал его Знахарь. – Я же с дамой!
– Да не для тебя, – отмахнулся Бурлак – Что же я – не понимаю? Это для меня, есть тут две сестрички, им по восемнадцать лет, гладкие такие редисочки, самое то, что надо. У меня с ними контакт уже полгода налажен. И с другими я дела не имею. А им, кстати, тоже сказал, что если узнаю, что они с кем-то еще кувыркаются, – обеих в Волге утоплю. Лично.
– И это правильно, – согласился Знахарь, – не хрен баловать. Но с другой стороны, если, например, у кого-то из них любовь получится, ну, там, замуж захочет?
– Это другое дело, – рассудительно сказал Бурлак, – любовь – это святое. А просто так ноги раскидывать – только у меня. Сказал – отрезал.
– Ну ты строг, однако, – засмеялся Знахарь.
– А с ними иначе нельзя, – ответил Бурлак, – а то как раз на голову сядут У них это хорошо получается. Впитано с молотком матери.
– С молотком, говоришь? – снова засмеялся Знахарь.
У него резко улучшилось настроение, и, хотя он понимал, что все трудности еще впереди, надежда на благополучный исход дела была сильной и светлой.
– Так, – сказал он, – где будем развращаться, в кабаке или в номере?
Работа, которой были заняты трудившиеся на комбинате люди, была однообразной и тяжелой, и поэтому единственной радостью, скрашивавшей их никчемную жизнь, была водка. Умереть с похмелья на территории комбината было невозможно. Как известно, спрос порождает предложение, и этот незыблемый принцип проявлялся там в полный рост. Каждый знает, что несколько рублей – не деньги. И водка, которую можно было купить на комбинате, стоила как раз на эти несколько рублей дороже. Для работяг это было мелочью, но для каждого из двадцати подпольных торговцев водкой и прочими горячитальными напитками служило источником более чем серьезного дохода.
Однажды этим вопросом занялся ОБХСС, и молоденький лейтенант, засланный на комбинат под видом студента-практиканта, две недели бродил по огромным пыльным цехам, пил с работягами водку и выспрашивал у них секреты производства цементных чушек. Потом он взял шариковую ручку и сделал в блокноте несложные вычисления. Результат получился весьма интересным. Каждый день на комбинате продавалось не менее трех тысяч бутылок водки, на каждой из них бутлегеры зарабатывали около трех рублей, что в сумме давало девять тысяч рублей чистой прибыли в день. Умножив это на двадцать два рабочих дня, лейтенант получил сто девяносто восемь тысяч, а разделив эту сумму на количество спекулянтов, он с удивлением и завистью увидел, что каждый из них получал около десяти тысяч рублей в месяц. Это было примерно в сто раз больше его зарплаты.
Лейтенант был потрясен.
Мало того, он был расстроен. А расстроился он потому, что, будучи убежденным марксистом-атеистом, свято верил в то, что нет ничего, кроме того, что можно увидеть, и что жизнь заканчивается с последним вздохом. Поэтому нужно стараться получить от нее все, что успеешь. А поскольку в его представлении это «все» опять же не выходило за рамки того, что можно увидеть и унести с собой, то он уволился из ОБХСС и попытался встрять в сплоченные ряды спекулянтов водкой. И тут ему пришлось познакомиться с другой стороной благополучной жизни подпольных российских капиталистов. В спекулянтской общине царили весьма строгие порядки, и двадцать торговцев водкой давно уже решили, что их количество является оптимальным. Сначала отставного лейтенанта попытались просто отшить, но он был на-стырен и попробовал продавать водку без ведома и согласия хозяев поляны. Тогда его побили, сломав четыре ребра и челюсть. Ума у него от этого не прибавилось, выводов он не сделал и через месяц снова появился на комбинате. И тут, на беду, один из работяг узнал его.
Полтора года назад этого работягу тягали в ОБХСС по поводу продажи государственного цемента налево, и допрашивал его этот самый молоденький обсос с погонами младшего лейтенанта.
Закричав «Ба, знакомые все лица!», работяга, недолго думая, врезал неудачливому претенденту на высокое звание спекулянта водкой по чавке. Удар пришелся по тому же месту, которое было сломано месяц назад, и перелом повторился. Завывая от боли, бывший мент бросился бежать по запутанным ком-бинатовским дворам куда глаза глядят, и больше его никто не видел.
Его больше не видели не только на комбинате, но и в городе. И не только в городе, но и вообще нигде. Его жена, подождав несколько дней, подала в розыск, но это не дало никаких результатов, да и не должно было дать их. Там, где в больших количествах отливаются крупногабаритные изделия из бетона, человек мог исчезнуть бесследно и навсегда. И наверняка лейтенантик давно уже мирно лежал в фундаменте какого-нибудь детского садика или поста ГАИ.
Мир его глупому праху.
Все это было в давние советские времена, и теперь на комбинате царили запустение и тишина, которые нарушались только возней крыс да карканьем ворон. Все было разворовано, распродано и разрушено. Но для криминальных разборок комбинат был идеальным местом. Его руины напоминали компьютерную игру и были весьма удобны для перестрелок и тайных встреч.
Именно там и была назначена встреча, во время которой Алеша должен был получить свободу, а посланник Надир-шаха Ахмад – старинный Коран, хранивший в себе тайну древнего сокровища.
В тот же день Знахарь связался с человеком Надир-шаха, и через несколько часов агента «Аль-Ка-иды», с повязкой на глазах, привезли на тихую окраинную улочку. Агент оказался тихим татарином, на вид ничем не отличавшимся от любого другого россиянина.
Сидя в «линкольне» рядом с Бурлаком, Знахарь увидел, как из-за поворота показалась черная «девятка», которая остановилась в пятидесяти метрах от их машины. Дверь «девятки» открылась, и из нее вылез конкретный пацан в черной кожаной куртке. Открыв заднюю дверь, он что-то сказал, и из машины вышел человек небольшого роста, на глазах которого была тряпичная повязка. Браток снова забрался в «девятку», а человек снял повязку и, прищурившись, посмотрел в сторону «линкольна».
– Ну, я пошел, – сказал Знахарь и, взяв купленный накануне дипломат, в котором теперь хранился Коран, вышел из «линкольна».
Посланник Надир-шаха направился к нему.
Разговаривать с ним было не о чем, поэтому Знахарь положил дипломат на капот машины и, открыв его, отошел на шаг в сторону.
Когда татарин приблизился и увидел то, что лежало в дипломате, его глаза расширились и он, забормотав что-то не по-русски, поднял ладони и лицо к небу и совершил краткий намаз. После этого он с благоговением подошел к дипломату и любовно провел ладонью по драгоценной деревянной обложке.
Бросив быстрый взгляд на Знахаря, он нагнулся и стал осматривать древнюю книгу, едва не водя по ней носом. Изучив обложку, он осторожно открыл Коран и, бормоча что-то себе под нос, стал бережно перелистывать страницы. Знахарю это не понравилось. Татарин мог найти там то, что было нужно Надир-шаху, и тогда вся история с обменом теряла всякий смысл.
– Ты что, собираешься его изучать прямо здесь? – спросил Знахарь.
Татарин зыркнул на него и перевернул Коран задней стороной вверх.
Открыв последнюю страницу, он снова уткнулся носом во внутреннюю сторону обложки, как раз в то место, где грешной рукой мастера был вырезан аист, закинувший голову на спину.
Закончив осмотр, посыльный закрыл Коран, затем снова провел ладонями по лицу, прошептал молитву и, наконец, опустил крышку дипломата.
Посмотрев на Знахаря, он достал из кармана мобильник и набрал номер. Знахарь, следивший за каждым его движением, заметил, что это был номер Надир-шаха. Приложив трубку к уху, он подождал несколько секунд, и затем заговорил по-арабски. Из всех слов, которые он произнес во время короткого разговора, Знахарь понял только «Надир-шах», «Коран» и «Аллах». Потом татарин сказал «рахмат» и протянул трубку Знахарю.
Поднеся ее к уху, Знахарь услышал голос Надир-шаха:
– Приветствую тебя, Знахарь!
– Приветствую тебя, Надир-шах! – ответил Знахарь. – Ну как, это та книга, которая тебе нужна?
– Да, это она, – ответил Надир-шах, и в его голосе прозвучало волнение.
Знахарь знал, что это вовсе не волнение верующего человека, получившего добрую весть о том, что давно пропавшая святыня наконец нашлась. Он прекрасно понимал, что теперь Надир-шахом владеет могучая жаба, которая может заставить его пойти на что угодно ради того, чтобы получить вожделенный ключ к тайне сокровища. Но Надир-шах не знал о том, что Знахарю все это известно, и поэтому ситуация получалась особенно пикантной и давала Знахарю дополнительные козыри, которые должны были помочь ему в этой опасной и рискованной игре, ставками в которой были с одной стороны – невероятное богатство, а с другой – жизнь молодого человека.
– Ну, тогда все в порядке, – удовлетворенно сказал Знахарь. – Давай, присылай своих людей, и пусть они везут сюда Алешу.
– Да, конечно, так и будет, – торопливо ответил Надир-шах, которому на минуту отказало его железное спокойствие, – но помни, что жизнь твоего брата в моих руках, и не делай глупостей.
И тут вдруг Знахарь с поразительной ясностью увидел сущность Надир-шаха. Этот жестокий человек вовсе не был таким, каким его представляли окружающие и каким он показывал себя сам. На краткий миг перед Знахарем открылось его истинное лицо, а главное – его реальная позиция в этой игре.
Надир-шах боялся.
Жизнь Алеши не представляла для него никакой ценности. Вроде как мексиканский доллар для китайца. Но он изо всех сил старался поддерживать в Знахаре мысль о том, что в его, Надир-шаха, власти, сделать жизнь Алеши кошмарной или вовсе прервать ее. Он корыстно использовал чужие представления, в то же время презирая их и видя в них только рычаги воздействия.
А боялся он того, что Знахарь вдруг изменит свои взгляды на жизнь и станет таким же, как сам Надир-шах. И тогда, отвернувшись от ничтожной жизни никому не нужного мальчишки, Знахарь оставит Надир-шаха ни с чем.
Все эти соображения промелькули в голове Знахаря за какую-то секунду, и он, усмехнувшись, сказал:
– Ты, главное дело, сам не сделай какой-нибудь глупости, и тогда, может быть, все будет в порядке. По моей вине погибло много людей, так что еще одна смерть уже ничего не изменит. Мне все равно гореть в аду. Как и тебе, между прочим.
Надир-шах почувствовал, что в системе их странных деловых отношений что-то изменилось, но пока не понимал, что именно. Поэтому он ответил твердым и уверенным тоном:
– Знахарь, мы с тобой мужчины, и все эти слова совершенно ни к чему. Я отправляю Алешу в сопровождении своих людей, и через три дня они тебе позвонят. И я надеюсь, что наша сделка пройдет быстро и правильно.
– Я тоже надеюсь, – ответил Знахарь и отключился.
На что именно он надеялся, он говорить не стал. Вернув трубку спокойно смотревшему на него посланнику Надир-шаха, он сказал:
– Все в порядке. Можешь идти.
Тот, не говоря ни слова, сунул трубку в карман и, повернувшись к Знахарю спиной, зашагал к «девятке». Увидев это, сидевший в «девятке» браток вылез и снова нацепил на глаза агента повязку. Потом он помог ему забраться в машину, уселся сам, и, взревев форсированным мотором, «девятка» лихо развернулась и исчезла за поворотом.
Знахарь защелкнул замки дипломата и, обойдя «линкольн», уселся рядом с Бурлаком.
– Ну как, все путем? – обеспокоенно спросил Бурлак.
– А-атлично, Константин! – ответил Знахарь, закидывая дипломат на заднее сиденье. – Поехали в «Княжну», там Наташа уже заждалась.
– Ну и что теперь, – спросил Бурлак, запуская двигатель.
– А теперь три дня пьянства и разврата, как я и говорил.
– Годится, – радостно сказал Бурлак, трогаясь с места, – сейчас позвоню двум девчонкам…
– Зачем двум? – прервал его Знахарь. – Я же с дамой!
– Да не для тебя, – отмахнулся Бурлак – Что же я – не понимаю? Это для меня, есть тут две сестрички, им по восемнадцать лет, гладкие такие редисочки, самое то, что надо. У меня с ними контакт уже полгода налажен. И с другими я дела не имею. А им, кстати, тоже сказал, что если узнаю, что они с кем-то еще кувыркаются, – обеих в Волге утоплю. Лично.
– И это правильно, – согласился Знахарь, – не хрен баловать. Но с другой стороны, если, например, у кого-то из них любовь получится, ну, там, замуж захочет?
– Это другое дело, – рассудительно сказал Бурлак, – любовь – это святое. А просто так ноги раскидывать – только у меня. Сказал – отрезал.
– Ну ты строг, однако, – засмеялся Знахарь.
– А с ними иначе нельзя, – ответил Бурлак, – а то как раз на голову сядут У них это хорошо получается. Впитано с молотком матери.
– С молотком, говоришь? – снова засмеялся Знахарь.
У него резко улучшилось настроение, и, хотя он понимал, что все трудности еще впереди, надежда на благополучный исход дела была сильной и светлой.
– Так, – сказал он, – где будем развращаться, в кабаке или в номере?