Седов Б.. Валет Бубен

   Итак, поехали!
   Для начала – встреча с подонком Ахмадом на Иса-акиевской. Очень неприятная, надо сказать, встреча. Один фильм чего стоил! Ладно, хрен с ним.
   Потом стрелка со Стилетом. И тоже разговорчик не из приятных.
   Потом стилетовский хвост на зеленой «шестерке». Но это уже из приятного. Доктор по дороге из аэропорта рассказал мне, что у того швы на черепе все-таки разошлись. Так ему и надо, уроду.
   Потом эти шпионские истории, в которые меня втянул агент Дяди Паши, скромный мальчик Паук.
   А Екатеринбург со всеми этими баньками, банщицами и дурацкими малахитовыми дворцами!
   А похороны Стилета! Это же просто праздничек какой-то!
   А неожиданная встреча с Наташей и разговор с ней, в процессе которого я, наконец, понял, кто она такая! Ну, это, между прочим, вовсе даже и неплохо, потому что теперь я знал, что у меня есть надежный союзник и партнер по рискованным кувырканиям на минном поле событий.
   А дальше – Каир этот долбаный, где уральскую братву повязали… Что с ними сейчас – понятия не имею. Но в том, что они проклинают тот день и час, когда решили стать героическими и смелыми конкретными пацанами, я совершенно уверен. И к бабке не ходи.
   Разговоры эти телефонные то с ублюдком Губановым, то с уродом Надир-шахом… Ох, как мне хотелось продырявить губановскую башку тогда, под зеленым полосатым тентом! Кто бы знал! Но, к счастью, у меня в тот момент и пистолета-то не было. Да и губановские ковбои были начеку. Правда, потом, в Самаре, выяснилось, что не такими уж они и ковбоями оказались. Все сдохли, с начальничком своим заодно.
   А вот от разговора с ветераном в поезде у меня осталось совершенно особое впечатление. И, между прочим, очень неприятное. Я ведь тогда ему позорно соврал, сказав, что шкура моя продырявлена за Отечество, за Родину нашу. На самом-то деле я ее на чужих заборах испортил, да в грызне с такими же волками, как я сам. До сих пор, как вспомню этот короткий разговор, так от стыда скулы сводит. И кисло-горькая муть снова поднимается с самого дна моей зачерствевшей души…
   Потом опять Ижма, поселение староверов, братец Игнат, старец Евстрат, тайники какие-то в тайге…
   А в Самаре удача мне слегка улыбнулась, послав хорошего помощника в лице Бурлака. Теперь, если все сложится, я должен отблагодарить его за помощь. На похороны застреленного Ахмадом Сереги я сразу выложил двадцать штук баксов, так что в основном это была компенсация родственникам. И, между прочим, таких компенсаций не получала ни одна семья погибшего где-нибудь в Чечне солдатика. Так что тут я оказался поглавнее кремлевских пидаров, которым жизни молодых несмышленых пацанов до лампочки.
   Ну, а на сладкое – боевик со стрельбой и взрывами на развалинах домостроительного комбината, фонтан окровавленного мяса и, наконец, тишина…
   А вдоль дороги мертвые с косами стоят.
   Ну и хрен с ними, пусть стоят.
   Главное, что Алеша жив, что я выполнил свой человеческий долг, из-за которого теперь я в контрах с братвой, и неизвестно еще, чем дело закончится.
   Вот такие дела произошли у меня за какие-то две недели.
   Да всего этого обычному человеку на десяток жизней хватит!
   И это я еще не считаю разные мелочи, которые были рассеяны между этими более-менее значительными событиями.
   Ну, блин, и дела!
   Я потряс головой, изумляясь тому, что сижу тут, понимаешь, живой и здоровый, рассуждаю еще о чем-то… За это следовало выпить.
   Я нажал кнопку на столе, но звонок не прозвенел.
   Так, блин, кто тут у меня за электропроводку отвечает? Шкуру спущу!
   Я поднялся из-за стола, подошел к двери и, распахнув ее, гаркнул в коридор:
   – Доктор, мать твою, опять бардак на корабле? Сгною в трюме!
   По лестнице, громко топая ногами, взлетел Доктор и, уставившись на меня, испуганно спросил:
   – Что случилось, Костя?
   – Почему звонок не работает? – грозно спросил я, схватив его за ремень.
   – А-а-а… облегченно вздохнул он, – так ведь ты сам сказал пока ни о чем тебе не расказывать.
   Я отпустил его и сказал:
   – Все, отменяю свое распоряжение. Тащи в кабинет бутылку водки, какую-нибудь закусь и будешь делать доклад.
   – Понял, – обрадованно сказал Доктор и побежал на кухню.
   Я не знал, что именно случилось, какие-такие невидимые ветры неожиданно поменяли свое направление, но снова почувствовал себя полным сил, уверенным и удачливым.
   Я вернулся в кабинет, включил телик и пошел в душ.
   Когда через десять минут, помытый и свежий, я опять появился в кабинете, перед диваном стоял небольшой столик, а на нем был сервирован поднос, на коем имелись нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом графинчике. Особенно приятным было то, что графин запотел от холода, поскольку помещался в полоскательнице, набитой льдом.
   В кресле, приставленном к столику сбоку, размещался Доктор, который держал в руке пульт от телевизора и, нажимая кнопки, со скучающим лицом пялился на экран.
   Увидев меня, он положил пульт и сказал:
   – По телику ничего интересного.
   – А меня телик и не интересует, – ответил я, натягивая на глаз свежую шелковую повязку и поправляя ее перед зеркалом, – ты мне давай новости всякие рассказывай.
   Я уселся на диван. Налив мне и себе водки, Доктор поднял рюмку и, посмотрев на меня, провозгласил:
   – Ну, с приездом!
   – Ага! – ответил я и опрокинул ледяную водку в горло, а потом, зацепив маленькой серебряной ложкой кусок паюсной икры, положил его на мягкий белый хлеб, а сверху водрузил изогнутую стружку твердого сливочного масла. Отправил все это в рот и подумал о том, что иногда жизнь бывает прекрасна.
   Много ли нужно человеку для полного кайфа?
   Хороший дом, хорошая жена…
   Ну, это для того, чтобы встретить старость.
   А для того, чтобы жить и думать о том, что это будет длиться вечно?
   Да в общем-то то же самое. Ну, деньги еще, ну, друзья.
   Я подумал о том, что друзей у меня нет уже давно, и новых пока не предвидится. А от денег, которых у меня хоть жопой ешь – никакого толку. Такая правда жизни сегодня была мне не по вкусу, и, пережевывая бутерброд с икрой, я бодро сказал Доктору:
   – Насчет промежутка между первой и второй знаешь?
   – А как же, – ответил Доктор и ухватил графин за горло.
   Когда мы приняли по второй и я почувствовал, как мягкий жидкий огонь расходится по всему телу, расслабляя и приятно согревая меня, Доктор закурил и, пуская дым в сторону, начал рассказывать.
   В общем-то, ничего интересного за эти две недели не произошло.
   Кто-то сел, кто-то откинулся, кого-то грохнули между делом, но все это были обычные события, и я спокойно пропустил мимо ушей. Но вот Доктор налил по третьей, и, хлопнув рюмку, я заметил, что он слегка замялся, прежде чем продолжить отчет.
   – Ну, давай, колись, – сказал я, – вижу ведь, что не все рассказал и что у тебя какая-то поганка приготовлена.
   Доктор удрученно кивнул и сказал:
   – Да, поганка имеется. Даже две.
   – Да ну? – удивился я. – А может быть, даже три или четыре?
   – Не, только две. Ну, одна так, по мелочи…
   – Мелочей не бывает, – наставительно сказал я, чувствуя, что водка пришла туда, куда нужно.
   – В общем, мы тут с Толяном отлучились на пару часов, и хата осталась без присмотра.
   – А я тебе что говорил? – прищурился я на него. – Ни на минуту! Хочешь, чтобы однажды мы тут все на воздух взлетели? Прибью!
   – Ну, так вышло, – заерзал Доктор, – я тебе потом расскажу. Дело-то в другом. Оно, может быть, и лучше, что все так вышло.
   – Что вышло-то, говори, не тяни Муму!
   – Ну, я и говорю, а ты не даешь!
   – Ладно, давай-ка еще по одной.
   Мы закрепили достигнутый успех, и Доктор, вытерев салфеткой губы и снова закурив, продолжил:
   – В общем, когда мы уходим, то оставляем секретный знак. Вроде как в шпионских фильмах волосинку к двери приклеивают. Только у нас по-другому.
   – Ну-ну, прямо Джеймсы Бонды!
   – А ты не смейся, Костя, тут очень интересное дело получается.
   – Ладно, давай, излагай.
   – Короче, когда мы вернулись, то увидели, что в доме кто-то побывал. Мы тщательно обыскали все, часов шесть лазили, и нашли все-таки.
   – Что нашли? – я аж подался вперед от любопытства.
   – Восемь жучков. Микрофонов, то-есть. Ну и звонок случайно оборвали.
   – Вот блин, – покрутил я головой, – интересная херня получается.
   – Но это еще не все, – сказал Доктор, явно желая похвастаться своей сообразительностью. – Когда мы ехали обратно, то на заправке встретили Стержня.
   – Ага, – вставил я, хотя что именно означало это мое «ага», еще и сам не понимал.
   – Ну вот. И самое интересное, что мы ехали сюда, а он – отсюда. Правда, он сказал, что заезжал совсем в другое место, к какому-то приятелю, то есть вроде как отмазался, но я ему не верю. И у него в машине еще двое сидели, но через темные стекла не видно было, кто именно.
   – Я тоже ему не верю, – сказал я и налил еще по одной.
   Похоже было, что период благополучия оказался очень коротким. Минуточек так на двадцать, не больше. Мы приняли на грудь, и я спросил:
   – Ну, а что микрофоны?
   – А мы их оставили как есть. Причем два – прямо здесь, в кабинете.
   – То есть как это? – опешил я. – Это значит, то, о чем мы сейчас говорим…
   – Не-не-не! – замахал руками Доктор. – Мы что, лохи, что ли? Я позвонил одному спецу, он по электронике так шарит, что будь здоров, он это дело осмотрел, объяснил нам все, и эти два отключил. И теперь там, где нас слушают, думают, что в этой комнате просто никого нет. А еще он показал, как включить их снова. И тогда можно нормально запускать дезинформацию. Правильно?
   – Правильно, – подтвердил я, переваривая услышанное.
   – Толян сначала, когда мы вышли во двор перетереть все это, заорал, что их нужно выкорчевать на хрен, а я ему говорю – дурак ты, Толян, зачем шпионов напрягать, пусть думают, что все путем. Верно, Костя?
   – Ну, Доктор, – сказал я, и в самом деле довольный тем, что у меня такой башковитый помощник, – с меня поллитра. Иди, принеси ее!
   Доктор поскакал на первый этаж за водкой, а я обалдело уставился на телевизор, работавший без звука, и, следя за тем, как орехи ловко скачут прямо в шоколадное море, подумал – это, значит, поганка, которая «по мелочи». Тогда что же будет «по-крупному»?
   А «по-крупному» наверняка будет продолжение и развитие этой же самой цвяхи. И дует этот сквознячок не от федералов каких-нибудь, а от братвы. Братва денег хочет. Мало им, блин, того, что я принес в клювике из-за границы. Проглоты, бля! Ладно, разберемся.
   Дверь открылась, и вошел Доктор с бутылкой «Смирновской».
   Перелив ее в графинчик, торчавший из наколотого льда, он разлил по рюмкам остатки первой бутылки и с некоторой фамильярностью, которую я, впрочем, прощал ему по пьяному делу, сказал:
   – Ты, Костян, конечно, главный пацан. Вор в законе и все такое. Но мы-то у тебя тоже не на помойке найдены, а?
   – Точно, – подтвердил я, подняв рюмку. – Ну, за башковитых ребят! За вас, значит, с Толяном.
   – Годится, – сказал довольный Доктор и тоже поднял рюмку.
   Мы чокнулись, и не успел я проглотить водку, как вдруг тихо запиликала моя трубка. Чертыхнувшись, я поставил пустую рюмку на стол и, морщась от водки, слегка попавшей не в то горло, взял мобилу На табло был Алешин номер и, вспомнив вдруг, что в последний раз с его номера мне звонил поганый арабский террорист, сжав зубы, нажал на кнопку.
   – Костя, это я, – прозвучал в трубке Алешин голос.
   У меня отлегло, и я обрадованно спросил:
   – Ну, как ты там устроился, все в порядке?
   – Да, все хорошо. Сижу в номере, смотрю телевизор, пью пиво.
   – Пиво?
   Я опешил. Пиво…
   – Да, пиво, – в голосе Алеши прозвучал вызов. – А что, тебе можно, а мне нельзя?
   – Да, в общем-то, пей, конечно… – промямлил я, – только особо не увлекайся, а то синим станешь. Помнишь, я тебе бомжей показывал?
   – Помню, – ответил Алеша, – но ты-то вроде пока не посинел, а пиво трескаешь с божьей помощью, аж за ушами булькает.
   – Ничего у меня не булькает, – отрезал я. Мальчик приобщается к цивилизации, чтоб она провалилась.
   Но это все равно произошло бы рано или поздно, так что нечего дергаться. И ведь он когда-нибудь девушку в койку завалит… И пусть валит! И на здоровье! Вот только бы не закурил. А если и закурит – невелика беда. Главное, чтобы не стал таким, как я.
   – Алеша, – сказал я, успокоившись, – делай, что хочешь. Пей пиво, вали девушек в койку, можешь даже курить начать, только не делай одного.
   – А чего именно? – поинтересовался Алеша.
   – Не становись таким, как я. Алеша замолчал.
   Я не нарушал его молчания и ждал ответа.
   – Не волнуйся, не стану, – наконец прозвучал в трубке его голос.
   – Точно?
   – Точно.
   – Обещаешь?
   – В Библии сказано – «не клянись»…
   – «… и будут слова твои – да-да, нет-нет, а что сверх того, то от лукавого», – продолжил я за него.
   – Вот именно, – сказал Алеша, и я окончательно успокоился.
   – Ну и как тебе пиво, нравится? – спросил я.
   – Нравится, – застенчиво ответил Алеша.
   – Вот и хорошо. Сегодня и завтра сиди в гостинице и никуда не выходи. Никуда, понял?
   – Понял.
   – Завтра вечером я позвоню тебе и скажу, что делать дальше. Годится?
   – Годится.
   – Ну, все, будь здоров.
   Я отключил трубку и, посмотрев на Доктора, вдруг осознал, что он слышал весь разговор, а ведь о том, что Алеша здесь, не должна была знать ни одна живая душа, в том числе и он.
   – Слушай сюда, Доктор, – сказал я, повернувшись к нему и глядя ему прямо в глаза, – о том, что Алеша здесь, не должен знать никто. Никто, понял?
   Доктор кивнул.
   – И если ты откроешь где-нибудь рот, я лично прострелю тебе башку. Понял?
   – Понял, – ответил Доктор и отвернул морду в сторону.
   Обижается, понятное дело… Только что похвалили, и тут же башку продырявить грозятся.
   – Не обижайся, – постарался я смягчить пилюлю, – между нами все как всегда. Но тот, кто откроет этот мой секрет – умрет. Любой. И ты тоже.
   Помолчав, я сказал:
   – Да не дуйся ты, налей лучше водочки и расскажи про вторую поганку. Чувствую, что там все гораздо хуже, чем в первой.
   Доктор еще немного повздыхал обиженно, глядя в сторону, потом взялся за графин и с показной неохотой разлил водку. Я следил за ним и улыбался.
   – Ну так что там за поганка? – сказал я, взяв полную рюмку.
   Доктор взял свою и, внимательно глядя в нее, будто там плавали голые русалки, сказал:
   – А вторая поганка такая, что тебя, Знахарь, собираются поставить перед обществом и призвать к ответу.
   – Ну, это для меня не новость. Будь здоров, Доктор!
   – Будь здоров, Знахарь!
   Мы выпили и закусили, и я продолжил мысль:
   – Так вот. Это для меня не новость. Я имею в виду то, что общество, – и меня вдруг передернуло при этом слове, – хочет со мной разобраться.
   Я посмотрел на Доктора и спросил:
   – А вот скажи мне, Доктор, что ты сам думаешь по этому поводу? Что им нужно, чего они хотят?
   Он пожал плечами, пережевывая кусок буженины, потом проглотил его и, закурив, ответил:
   – А что мне думать? Я человек маленький. Это вы, авторитеты, думаете, а такие, как я, только делают то, что вы там надумаете.
   – Ладно, не прибедняйся! Прямо такой уж ты несчастный и затюканный, что меня аж на слезу пробило. Давай, говори.
   – А что тут говорить… Они хотят твоих денег, тут и думать нечего. А еще им не нравится то, что ты не такой, как они. То, что ты нарушаешь какие-то понятия – на самом деле ерунда. Просто ты – белая ворона. Они видят, что ты, ну, как бы это сказать… ну… благороднее, что ли? Да, наверное, так. И хотят отомстить тебе за то, что рядом с тобой они просто урки поганые, которые, кроме того чтобы направить благо себе в рыло, ничего не знают.
   То, о чем говорил Доктор, было хорошо мне известно, и ничего нового он не сказал. Но я впервые слышал от него рассуждения на эту тему, и это было интересно.
   – Ведь таких денег, которые ты прислал в общак, все они отродясь не видели, – продолжал Доктор, воодушевленный водкой и уже забывший о своей обиде, – а они, вместо того чтобы уважать человека за это, начинают думать о том, что ты не все принес. Мало им, значит. Еще давай. А если не дашь – жаба, значит, позорная.
   Доктор жестикулировал вилкой, на которой был насажен огурец, и я с беспокойством следил за этим огурцом, думая о том, куда он попадет, когда слетит с вилки. Хорошо бы, чтоб не в меня.
   – Просто, Знахарь, они рядом с тобой чувствуют себя редисками. Вот их и разбирает. И больше ничего. А то, что ты для них чужой – это так и есть. И то, что они говорят, что ты неправильный вор, так это тоже правда. Только это как посмотреть. Если считать, что они правильные, то ты, конечно, отщепенец. А вот если как раз ты – правильный, тогда для них нехорошая картинка получается. Сечешь?
   Интересная мысль. Под таким углом я еще на эту проблему не смотрел. Может быть, и на самом деле я – правильный вор, а все они они просто кровавый и жадный сброд? Вроде разбойничков с кистенями? Интере-е-е-сно…
   – Секу, – ответил я и посмотрел на Доктора новыми глазами.
   Точнее – новым глазом.
   А Доктор, увлекшись, продолжал развивать мысль.
   – Ну вот смотри. Ты не работаешь и, стало быть, царевых людей не кормишь. Это правильно. С ментами дел не имеешь – это тоже правильно. Семьи у тебя нет – и это тоже по понятиям. Деньги в общак несешь? Несешь. И какие деньги! Если бы каждый так вкладывался, то общество давно уже за свой счет из Питера конфетку сделало. И легко, между прочим, не то, что эти жабы из муниципалитета. Это все нормально. А вот только стоило тебе проявить какое-никакое благородство, человека спасти, они тут же на уши встали. А почему? А потому что ты этим самым как бы поставил себя выше всех них. И даже не как бы, а на самом деле. И вот этого они тебе никогда не простят, попомни мои слова. Они завидуют тебе. А зависть – очень подлый советчик.
   Доктор умолк, переводя дух после такой долгой тирады, а я смотрел на него и удивлялся. Ишь ты, какой у меня, оказывается, подручный! Видать, не ошибся я, когда выбрал этого парня из множества рядовых братков, подавляющее большинство которых просто и незатейливо стремилось к грубой и очевидной бандитской славе. Интуиция!
   – Ну что же, Доктор, – сказал я, наливая еще по одной, – ты все правильно рассказал. Я тоже придерживаюсь такого мнения. Они не простят мне того, что они еще хуже, чем я. И поэтому нужно держать ухо востро, а нос по ветру. За тебя, Доктор! С такими понятиями, как у тебя, – быть тебе неправильным вором, таким же, как я. Или, как ты сам говоришь – правильным. И тоже таким же, как и я. А за то, что ты так верно понимаешь ситуацию, обещаю не стрелять в тебя, если ты где-нибудь насчет Алеши языком шлепнешь. Я тебя вместо этого в Обводном канале утоплю.
   И я поднял рюмку.
   – В Обводном… – поморщился Доктор, взяв свою. – А в Фонтанке нельзя? Уж больно Обводный вонючий!
   – Ладно, – смилостивился я, – в Фонтанке – так в Фонтанке. Будь здоров!
   И мы снова выпили.
   Вторая бутылка была наполовину пуста, разговор шел непринужденно и гладко, но по законам чередования событий близилось время для появления на сцене какой-нибудь поганки.
   И она не заставила себя ждать.
   Не успели мы поставить пустые рюмки и выдохнуть спиртные пары, как на столе затрещал городской телефон. Я протянул руку, но Доктор нахмурился и предостерегающе поднял палец. Я удивленно посмотрел на него, а он, рванувшись к столу на четвереньках, засунулся под него и что-то там поковырял.
   Потом вылез из-под стола, выждал еще несколько звонков и сам взял трубку.
   – Але! – сказал он беззаботным тоном. – А, здорово, Стержень.
   Пауза.
   – Я в коридоре уборочку делаю, а он во дворе воздухом дышит.
   Пауза.
   – А ты позвони ему на трубку, чего ему бегать туда-сюда.
   Пауза.
   – Будь здоров.
   Он повесил трубку и молча указал мне пальцем на дверь.
   Я кивнул и, взяв свою трубку, тихо вышел из кабинета.
   Когда мы вышли в сентябрьскую вечернюю прохладу просторного двора, трубка, которую я держал в руке, запикала, и, поднеся ее к уху, я сказал ленивым голосом:
   – Я слушаю вас.
   – Знахарь, привет. Это Стержень говорит.
   – Привет, Стержень. Чем обязан?
   – Я звоню по делу.
   – Ну, говори.
   – Я по поручению общества.
   – Ишь ты, порученец! Ну и чего от меня хочет общество?
   – А общество хочет задать тебе несколько вопросов и поэтому приглашает тебя на серьезный разговор.
   – Значит, меня хотят поставить перед обществом и призвать к ответу. Ты не забыл, что это именно так называется? А если забыл, то я тебе напоминаю.
   – Ты зря так, Знахарь! Я-то человек маленький, и звоню по поручению, а поручили мне это люди ува-жа…
   – А раз маленький, – перебил я его, – то и сиди у себя в маленькой норке и не квакай. И если у уважаемых людей есть ко мне вопросы, то вот пусть кто-нибудь из них мне и позвонит. А ты, потрох, если еще раз наберешь мой номер или покажешься в радиусе десяти километров от моей фазенды, я тебя лично грохну. И вертолет нанимать не буду. Понял?
   В трубке настала тишина. Видимо, Стержень переваривал мой намек на стрельбу из вертолета по Железному.
   – Ну, понял? Что, язык проглотил, что ли?
   – Понял, – зло ответил Стержень.
   – Вот и хорошо. Помни о том, что я тебе сказал. И я прервал связь.
   Доктор, стоявший рядом со мной и слушавший мои речи, огорченно покрутил головой и сказал:
   – Ну вот, началось…
   – Да, Доктор, началось. А точнее – не началось, а продолжается. Знал бы ты, как мне все это надоело! – я вздохнул. – А ведь я был классным реаниматором. Людей спасал… Ладно, хрен с ним. А почему ты не захотел, чтобы я разговаривал из кабинета?
   – А потому, – ответил Доктор, оживившись, – что если нас подслушивают, то поймут, что микрофоны были отключены.
   – Молодец, соображаешь, – похвалил я его.
   А он и в самом деле хорошо соображал. Без него я бы сейчас поднял трубку и тем самым выдал наш маленький секрет.
   – А вот тебе доказательство, что нас слушает именно кто-то из братвы, а скорее всего – Стержень.
   – Ну, давай!
   – О том, что ты прилетел, никто не знал. Ну, это если ты сам не звонил никому. Звонил?
   – Нет, не звонил, – ответил я, – вот только Алеша мне звонил.
   – Это не в счет. Так вот – за все это время ни одного звонка тебе не было. Как только ты появился – сразу же звонок от Стержня. Значит – слушали и услышали, как мы с тобой ходим по дому и базарим.
   – Логично, – согласился я, – весьма логично…
   – Я включил микрофоны под столом, так что теперь надо фильтровать базар.
   Я кивнул, а Доктор поежился и зябко потер себя по плечам.
   – Пошли в дом, Костя, прохладно тут… Да и водочка там киснет.
   – Пошли, – сказал я, и мы вернулись в кабинет. Теперь следовало думать, прежде чем говорить всякое разное. И это было даже интересно. Мы знаем, но они не знают, что мы знаем. Прямо професи-ональный шпионаж какой-то!
   Усевшись на свои места, мы хлопнули еще по одной, и я, подмигнув Доктору, громко сказал:
   – Зря я так со Стержнем! Ведь он нормальный пацан.
   – Да, Знахарь, зря ты с ним так. Я бы на твоем месте извинился.
   Я показал Доктору кулак и ответил:
   – Ну, извиняться я не буду, конечно, но постараюсь сделать так, чтобы он на меня зуба не имел. Не по понятиям это.
   – Да, – сочувственно закивал Доктор, – не по понятиям. Это точно.
   – Я даже думаю, не предложить ли ему работать со мной. Ведь, после того как Стилета грохнули, он в неопределенном положении. А поскольку он парень правильный и серьезный, то я бы с ним поработал с удовольствием.
   – А как же я? – обиженно спросил Доктор, хотя было видно, что он с трудом удерживается от смеха.
   – А ты… – я сделал паузу, – ты уж, Доктор, извини, но до Стержня тебе далеко. Опыт не тот. Но ты не беспокойся. Я же тебя не прогоняю, будешь меня возить, как и прежде, охранять от нехороших людей, все нормально!
   – Если честно, – сказал Доктор, – я и сам чувствую, что по сравнению со Стержнем я не смотрюсь. Так что, если ты предложишь ему серьезную работу, что ж, тут уж ничего не поделаешь – наши не пляшут! Но Стержень вообще-то крутой мужик, ничего не скажешь.
   Примерно в таком духе мы развлекались минут десять.
   И наконец раздался звонок по городскому.
   – Это, наверно, тебя, – сказал Доктор и, строго посмотрев на меня, указал пальцем под стол.
   Я кивнул и снял трубку. Звонил Таран, авторитет, присматривавший за Юго-Западом Питера. Я узнал его сразу, у него был откушен кончик языка, и в разговоре постоянно слышалось то ли присвисты-вание, то ли пришептывание.
   – Здравствуй, Знахарь!
   – А, здравствуй, Таран! Рад тебя слышать.
   – Взаимно. Ты тут со Стержнем говорить не захотел, пришлось мне, старику, трубочку снимать, пальцем в кнопки тыкать. Что же ты так?
   – А то, что Стержень много на себя берет. Лично мне гораздо приятнее разговаривать с человеком заслуженным, авторитетным и уважаемым, например, – с тобой, Таран. А уж о неприятных вещах – и подавно. Ведь разговор у нас неприятный будет, правда?
   – Ну, у нас-то с тобой неприятного разговора не будет, сам понимаешь. Что нам делить? А вот то, что общество хочет спросить тебя кое о чем, – это факт. А там уж, приятно это будет или нет, не от меня зависит, а скорее от тебя. От того, как ты ответишь на вопросы.
   – А что за вопросы-то, Таран?
   – Извини, Знахарь, но это уж ты сам потом узнаешь.