Страница:
– Господа, прошу вас налить водки. Я хочу сказать несколько слов.
И, подавая пример, налил себе.
За столом зашевелились, зазвенели рюмки, забулькала водка, и через минуту я снова увидел перед собой сорок девять обращенных ко мне лиц. И сорок девять полных рюмок, повисших над столом.
Я откашлялся и произнес короткую речь.
– Сегодня мы проводили в последний путь нашего товарища, уважаемого и авторитетного члена нашего коллектива Владимира Федоровича Толокон-никова. Друзья называли его Стилетом, и это вполне заслуженное погонялово в точности соответствовало его личным качествам. Он был смелым, решительным и принципиальным человеком. Но рука неизвестного нам пока наемника, рука трусливой крысы, побоявшейся встретиться с ним лицом к лицу, оборвала его жизнь. Мы найдем его, и справедливое возмездие восторжествует. Но это будет потом, а сейчас мы собрались здесь, чтобы почтить светлую память Стилета, вора в законе и уважаемого всеми нами человека. Да будет ему земля пухом.
Все встали, и в зале повисла тишина, как над беговой дорожкой, когда все ждут выстрела стартера. Я сосчитал в уме до двадцати и опрокинул водку в рот. Над столом одновременно поднялись сорок девять локтей, повторивших мой жест. Потом руки опустились, и я снова увидел лица, на многих из которых было написано, что хоть водка и хороша, но все-таки – изрядная гадость.
Я сделал приглашающий жест в сторону закусок и сел.
Опять загремели стулья, и тут же зал ресторана наполнился негромким шумом.
Хрустели пробки винтовой водки, звякали по тарелкам вилки и ножи, раздавались негромкие просьбы передать ту и ли иную тарелку, слышалось бульканье разливаемой по рюмкам водки, кто-то уронил салфетницу, короче говоря, мрачная тишина траурного собрания сменилась звуками застолья, и, как я понимал, через некоторое время, когда водка заставит забыть о Стилете, здесь зазвучат шутки и смех. Живущим нет дела до мертвых. Тем более до таких, чьей смерти с нетерпением ожидали многие – ой, многие – из присутствующих.
А моя роль в сегодняшнем спектакле была закончена.
Дальше все пойдет само собой.
Время от времени кто-нибудь будет подниматься из-за стола и произносить какую-нибудь чушь о высоких моральных и деловых качествах превратившегося в фарш Стилета, все будут на минуту отвлекаться от сепаратных бесед, нетерпеливо слушая косноязычные излияния оратора, затем многозначительно кивать и опрокидывать в себя рюмки с горькой и жгучей жидкостью.
К концу застолья многие нажрутся, как свиньи, но кто-то, сохраняя трезвость и проницательность, будет следить за происходящим, внимательно слушать срывающиеся с языка пьяные слова, которым лучше было бы не звучать, и делать из всего этого выводы. Думаю, таких людей за столом было немало.
Но первым из них был я.
Слева от меня сидел Доктор и следил за тем, чтобы никто не схватил стоявшую рядом со мной бутылку «Смирновской». В ней была вода, и она была отгорожена от остального стола несколькими полными бутылками с настоящей водкой. Так что, если кто-то из моих соседей захотел бы налить себе из этих бутылок, ему под руку обязательно должна была попасться предусмотрительно открытая бутылка с натуральной «Смирновской». А от всяких неожиданностей меня должен был уберечь мой верный слуга, готовый в любую секунду свалить бутылку с водой на мраморный пол. Так что я был трезв и внимателен, но не забывал вовремя поднимать вместе со всеми рюмку с водой, которую каждый раз наполнял для меня расторопный Доктор.
Так прошло около двух часов.
В ресторане стало шумно, под потолком плавали облака синего дыма, звучали разговоры в полный голос, время от времени раздавались взрывы смеха, в общем, как я и предполагал, о Стилете уже забыли и поминки превратились в обыкновенное разгуляево.
Многие из тех, кто был в этом зале, давно не виделись и, блестя глазами и перебивая друг друга, вспоминали подробности своих и чужих подвигов, кто-то, играя желваками на скулах, предрекал нехорошим людям безрадостное будущее, кто-то просто тупо наливался водкой, в общем, все было как всегда.
В моем желудке нахально булькала чистая минеральная вода, но, помня о том, что остальные об этом не знали, я пьяно хмурил брови, промахивался рукой мимо рюмки, в общем, по мере сил изображал из себя человека, принявшего на грудь литр водки.
Наконец, решив, что с меня хватит, я неуверенно повернулся к Доктору и, запинаясь, сказал:
– Поехали домой.
Доктор кивнул и помог мне встать из-за стола.
На мое отбытие никто не обратил ни малейшего внимания, так что, проследовав через фойе в сопровождении бережно поддерживавшего меня Доктора, я спокойненько вышел на улицу и добрался до стоявшего на противоположной стороне «лендкрузера». Доктор открыл мне дверь, помог взобраться на сиденье и, быстро обойдя машину, сел за руль.
Когда мы отъехали и убедились, что за нами никого нет, я с облегчением вздохнул и сказал:
– Теперь придется внимательно следить за машиной. А то – мало ли что, кто-нибудь решит, что я ему мешаю, и отправит меня вслед за Стилетом. И тебя, между прочим, заодно.
– А я уже об этом подумал, – отозвался Доктор, – и кое-какие мысли есть. Потом расскажу.
Он повернул направо и, засмеявшись, сказал:
– А ты, Знахарь, классно пьяного исполнил. Я, если бы не знал, сам бы поверил. Прямо Станиславский!
Я усмехнулся и ответил:
– Захочешь жить, и не так еще сыграешь. Я надеюсь, ты внимательно слушал базары?
– А как же! И кое-что интересное услышал.
– Я тоже, – сказал я и замолчал.
Я действительно услышал в пьяных разговорах много интересного и даже очень интересного, и все это требовало тщательного и всесторонего анализа. И я собирался заняться этим в ближайшее время. Но не сейчас, не в машине, а дома, в тишине и одиночестве.
И главной темой этого анализа будет, пожалуй, интересная мыслишка, появившаяся у меня после того, как я услышал несколько невразумительных фраз, произнесенных за столом напившимся Гришей Бородой.
А мыслишка эта касалась того, что может быть, вовсе и не Стилета сегодня зарыли на Болынеохтин-ском кладбище. Со всеми вытекающими из этого предположения частностями.
И если это так, то…
А может быть, мне показалось? Может быть, моя вполне оправданная ненормативным образом жизни подозрительность наконец-то превратилась в нормальную классическую паранойю? Как у вождя всех времен и народов Иосифа Виссарионовича Сталина.
И мне уже пора сделать из верного Доктора своего собственного Берию, а потом, в приступе панической измены, убить и его.
Ох, не хотелось бы.
Глава 4
И, подавая пример, налил себе.
За столом зашевелились, зазвенели рюмки, забулькала водка, и через минуту я снова увидел перед собой сорок девять обращенных ко мне лиц. И сорок девять полных рюмок, повисших над столом.
Я откашлялся и произнес короткую речь.
– Сегодня мы проводили в последний путь нашего товарища, уважаемого и авторитетного члена нашего коллектива Владимира Федоровича Толокон-никова. Друзья называли его Стилетом, и это вполне заслуженное погонялово в точности соответствовало его личным качествам. Он был смелым, решительным и принципиальным человеком. Но рука неизвестного нам пока наемника, рука трусливой крысы, побоявшейся встретиться с ним лицом к лицу, оборвала его жизнь. Мы найдем его, и справедливое возмездие восторжествует. Но это будет потом, а сейчас мы собрались здесь, чтобы почтить светлую память Стилета, вора в законе и уважаемого всеми нами человека. Да будет ему земля пухом.
Все встали, и в зале повисла тишина, как над беговой дорожкой, когда все ждут выстрела стартера. Я сосчитал в уме до двадцати и опрокинул водку в рот. Над столом одновременно поднялись сорок девять локтей, повторивших мой жест. Потом руки опустились, и я снова увидел лица, на многих из которых было написано, что хоть водка и хороша, но все-таки – изрядная гадость.
Я сделал приглашающий жест в сторону закусок и сел.
Опять загремели стулья, и тут же зал ресторана наполнился негромким шумом.
Хрустели пробки винтовой водки, звякали по тарелкам вилки и ножи, раздавались негромкие просьбы передать ту и ли иную тарелку, слышалось бульканье разливаемой по рюмкам водки, кто-то уронил салфетницу, короче говоря, мрачная тишина траурного собрания сменилась звуками застолья, и, как я понимал, через некоторое время, когда водка заставит забыть о Стилете, здесь зазвучат шутки и смех. Живущим нет дела до мертвых. Тем более до таких, чьей смерти с нетерпением ожидали многие – ой, многие – из присутствующих.
А моя роль в сегодняшнем спектакле была закончена.
Дальше все пойдет само собой.
Время от времени кто-нибудь будет подниматься из-за стола и произносить какую-нибудь чушь о высоких моральных и деловых качествах превратившегося в фарш Стилета, все будут на минуту отвлекаться от сепаратных бесед, нетерпеливо слушая косноязычные излияния оратора, затем многозначительно кивать и опрокидывать в себя рюмки с горькой и жгучей жидкостью.
К концу застолья многие нажрутся, как свиньи, но кто-то, сохраняя трезвость и проницательность, будет следить за происходящим, внимательно слушать срывающиеся с языка пьяные слова, которым лучше было бы не звучать, и делать из всего этого выводы. Думаю, таких людей за столом было немало.
Но первым из них был я.
Слева от меня сидел Доктор и следил за тем, чтобы никто не схватил стоявшую рядом со мной бутылку «Смирновской». В ней была вода, и она была отгорожена от остального стола несколькими полными бутылками с настоящей водкой. Так что, если кто-то из моих соседей захотел бы налить себе из этих бутылок, ему под руку обязательно должна была попасться предусмотрительно открытая бутылка с натуральной «Смирновской». А от всяких неожиданностей меня должен был уберечь мой верный слуга, готовый в любую секунду свалить бутылку с водой на мраморный пол. Так что я был трезв и внимателен, но не забывал вовремя поднимать вместе со всеми рюмку с водой, которую каждый раз наполнял для меня расторопный Доктор.
Так прошло около двух часов.
В ресторане стало шумно, под потолком плавали облака синего дыма, звучали разговоры в полный голос, время от времени раздавались взрывы смеха, в общем, как я и предполагал, о Стилете уже забыли и поминки превратились в обыкновенное разгуляево.
Многие из тех, кто был в этом зале, давно не виделись и, блестя глазами и перебивая друг друга, вспоминали подробности своих и чужих подвигов, кто-то, играя желваками на скулах, предрекал нехорошим людям безрадостное будущее, кто-то просто тупо наливался водкой, в общем, все было как всегда.
В моем желудке нахально булькала чистая минеральная вода, но, помня о том, что остальные об этом не знали, я пьяно хмурил брови, промахивался рукой мимо рюмки, в общем, по мере сил изображал из себя человека, принявшего на грудь литр водки.
Наконец, решив, что с меня хватит, я неуверенно повернулся к Доктору и, запинаясь, сказал:
– Поехали домой.
Доктор кивнул и помог мне встать из-за стола.
На мое отбытие никто не обратил ни малейшего внимания, так что, проследовав через фойе в сопровождении бережно поддерживавшего меня Доктора, я спокойненько вышел на улицу и добрался до стоявшего на противоположной стороне «лендкрузера». Доктор открыл мне дверь, помог взобраться на сиденье и, быстро обойдя машину, сел за руль.
Когда мы отъехали и убедились, что за нами никого нет, я с облегчением вздохнул и сказал:
– Теперь придется внимательно следить за машиной. А то – мало ли что, кто-нибудь решит, что я ему мешаю, и отправит меня вслед за Стилетом. И тебя, между прочим, заодно.
– А я уже об этом подумал, – отозвался Доктор, – и кое-какие мысли есть. Потом расскажу.
Он повернул направо и, засмеявшись, сказал:
– А ты, Знахарь, классно пьяного исполнил. Я, если бы не знал, сам бы поверил. Прямо Станиславский!
Я усмехнулся и ответил:
– Захочешь жить, и не так еще сыграешь. Я надеюсь, ты внимательно слушал базары?
– А как же! И кое-что интересное услышал.
– Я тоже, – сказал я и замолчал.
Я действительно услышал в пьяных разговорах много интересного и даже очень интересного, и все это требовало тщательного и всесторонего анализа. И я собирался заняться этим в ближайшее время. Но не сейчас, не в машине, а дома, в тишине и одиночестве.
И главной темой этого анализа будет, пожалуй, интересная мыслишка, появившаяся у меня после того, как я услышал несколько невразумительных фраз, произнесенных за столом напившимся Гришей Бородой.
А мыслишка эта касалась того, что может быть, вовсе и не Стилета сегодня зарыли на Болынеохтин-ском кладбище. Со всеми вытекающими из этого предположения частностями.
И если это так, то…
А может быть, мне показалось? Может быть, моя вполне оправданная ненормативным образом жизни подозрительность наконец-то превратилась в нормальную классическую паранойю? Как у вождя всех времен и народов Иосифа Виссарионовича Сталина.
И мне уже пора сделать из верного Доктора своего собственного Берию, а потом, в приступе панической измены, убить и его.
Ох, не хотелось бы.
Глава 4
НАТАШКА – ЗОЛОТАЯ РУЧКА
Я отогнал невеселые мысли и полез в карман за жвачкой. С некоторых пор она вполне заменяла мне сигареты, да и зубы от нее действительно становились чище. Под руку попалась какая-то бумажка, и, вынув ее, я понял, что с этими поминками совершенно забыл о сногсшибательной встрече на кладбище.
Судя по номеру, написанному на помятой офисной карточке, Наташа была клиентом сети GSM. Это было неплохо. Главное, чтобы этот номер не был служебным и не контролировался конторой.
Достав трубку, я набрал номер и через несколько секунд услышал ее голос. Не представляясь, я сказал:
– Ты уверена, что сейчас нас только двое?
– Абсолютно. Я сама покупала эту трубу.
– Говори.
– Ты сегодня свободен? – Да.
– Памятник Пушкину на Пушкинской. В восемь часов устроит?
– Вполне.
– Все, жду.
И она отключилась.
Я убрал трубку и посмотрел на часы. Было без пяти четыре.
Я подумал и сказал Доктору:
– Поехали на Сенную, в «Макдоналдс». Он удивленно спросил:
– А чего это вдруг тебя на гамбургеры потянуло?
– Давно в Америке не был, – усмехнулся я, – хочу вспомнить.
– Годится, – ответил Доктор и, съехав с Троицкого моста, мы оказались на Марсовом поле.
Проезжая мимо того места, где Алеша пальнул мне в голову, я почувствовал грусть, и тут же вспомнил все то, о чем на время забыл, занимаясь похоронами долбаного Стилета.
Я вспомнил все.
Короткий телефонный разговор с Ахмадом, встречу с ним на Исаакиевской площади, спокойное лицо Алеши на экране монитора, торжествующую безнаказанность бородатого убийцы и смущенную улыбку на лице десятилетнего мальчишки, тыкавшего кинжалом в закрытые глаза убитого пленника.
А тут еще эта сука объявилась. Что же ей не живется-то с моим миллионом? Допрыгается она когда-нибудь, грохну я ее.
Гадом буду, грохну, не посмотрю, что баба.
Я вышел из «лендкрузера», поправил под мышкой пистолет и пошел к памятнику. Моя пушка осталась в сейфе ресторана, поэтому пришлось одолжить ствол у Доктора. У него была точно такая же «берет-та», как и у меня, так что я не рисковал попасть впросак с незнакомым оружием.
Проходя мимо разливухи, которая была недалеко от Кузнечного, я вспомнил студенческие годы и прикинул, сколько здесь было выпито разнообразных горячительных напитков. Объем получился внушительный. Я усмехнулся и посмотрел вдаль, пытаясь разглядеть, стоит ли кто-нибудь около памятника. Но в наступавших сумерках ничего не было видно, и я оставил эти попытки. Все равно через несколько минут я все узнаю.
Я подошел к памятнику и огляделся.
Наташи не было видно, и я посмотрел на часы. Без трех восемь.
На скамеечках сидели две тетки и несколько синих алкашей, разливавших по бутылочкам какую-то подозрительную жидкость. Присмотревшись к ним, я решил, что Наташи, даже в переодетом виде, среди них нет.
Наконец часы на здании Московского вокзала пробили восемь, и позади меня раздался знакомый голос:
– Молодой человек, вы не меня ждете?
Я обернулся и увидел перед собой Наташу.
На этот раз она выглядела совсем иначе. Я бы даже сказал, что она выглядела на все сто. И одета была соответственно. Видать, потратилась-таки на шмотки, не пожалела.
Странно, но я почти обрадовался, увидев ее.
А она обрадовалась совершенно определенно и даже не скрывала этого.
Схватив меня за куртку, она приблизила ко мне лицо и сказала:
– А вам не кажется, молодой человек, что бросать девушку одну в чужой стране просто неприлично? Даже если вы при этом оставили ей чемодан денег.
Я пожал плечами, глупо улыбнулся и ответил:
– Дела-с!
– Знаю я твои дела, вор в законе.
Я нахмурился, а она засмеялась и сказала:
– Я много чего про тебя знаю. Больше, чем ты думаешь. И главное, что я знаю про тебя то, чего ты и сам не знаешь. А должен бы. И для того чтобы тебе обо всем рассказать, понадобится время. Так ты сегодня точно свободен?
И она, наклонив голову набок, посмотрела на меня снизу.
Ее взгляд был направлен мне в глаза, но отразился почему-то в области ширинки. Странно все-таки устроен человеческий организм!
– Да, сегодня я пока свободен.
– Вот и хорошо. Здесь наподалеку у меня есть отличная нора. Мы пойдем туда и поговорим обо всем. У меня действительно имеется очень важная информация для тебя. Пошли?
А что мне еще оставалось делать? Если она не врет, то пойти с ней нужно обязательно. А если она врет… Для того чтобы повязать меня, вовсе не нужно идти на какую-то там хату. Все можно исполнить прямо здесь. А кроме того, из моих брюк доносились сигналы, говорившие о том, что пойти с ней вовсе даже и нормально. Во всяком случае, лучше, чем с какой-нибудь другой незнакомой девкой. И я решился.
– Пошли. Но только, Наташа, предупреждаю, в случае чего первая пуля – твоя. И я не промахнусь, как тогда Кемаль.
– Да успокойся ты, – махнула она рукой, – никому ты не нужен. Хотя, что я говорю! Конечно, нужен, очень даже нужен! Но мне не хочется, чтобы ты попал в руки к тем, кому ты так сильно нужен. А почему, об этом я расскажу тебе чуть позже, когда придем и спокойно поговорим.
Я достал из кармана трубку, набрал номер Доктора и сказал:
– Можешь ехать домой. До завтра меня не будет.
– А у тебя там как, все нормально?
– Не беспокойся, все о кей. Как говорится – лучше не бывает.
– Ну, тогда ладно. И он отключился.
Он действительно мог быть уверен в том, что у меня все в порядке, потому что я произнес кодовую фразу «лучше не бывает», о которой знали только мы с ним. Эта фраза означала, что я говорю по собственной воле, а не со стволом у затылка.
Убрав трубку в карман, я повернулся к Наташе и сделал руку кренделем. Наташа взяла меня под руку, и мы, не торопясь пошли по Пушкинской в обратную сторону, свернули на Кузнечный и через несколько минут оказались на улице Марата. Свернув налево, мы прошли еще немного, и Наташа указала на высокую арку недавно отремонтированного дома.
– Вот тут у меня есть очень уютная норка. И, между прочим, ты первый, кто о ней узнает. Надеюсь – и последний. Сам понимаешь, приходится быть осторожной. Конечно, у меня есть квартира, та же самая, что и последние пятнадцать лет, но это, так сказать, для всех. А об этом месте не знает никто, так что имей в виду. Хорошо?
– Хорошо, – ответил я, и мы свернули во двор.
Подойдя к подъезду, Наташа вынула плоский кодовый ключ наподобие водительских прав и всунула его в тускло светившийся пульт.
Раздалось жужжание, и дверь открылась.
– Ишь как тут все у тебя ловко устроено, – сказал я.
– Это что, сейчас ты еще более ловкие вещи увидишь, – ответила Наташа и мы вошли в подъезд. – Пошли пешком, я живу на втором этаже.
Мы поднялись по широкой старинной лестнице и оказались на просторной площадке, на которую выходили четыре железные двери. Наташа вынула из одного кармана ключи, а из другого небольшой пультик, вроде как от автомобильной сигнализации, и нажала на кнопку. За одной из дверей раздался мелодичный звон, и Наташа, подойдя к ней, всунула ключ в замочную скважину.
Вращая его, она обернулась ко мне и сказала:
– Вот так, господин Костя. Ты такого еще, наверное, и не видел.
– Честно говоря, не видел, – ответил я. – А если без кнопки?
– А будет то же самое, что в автомобиле. Только громче, потому что сирена тут на двести двадцать и мощность у нее – полтора киловатта. Самый хладнокровный грабитель попросту не сможет выдержать такого шума. Все просчитано. Абсолютно любой человек, когда слышит такое, испытывает лишь одно желание – убежать.
– Ага, – многозначительно ответил я, и мы, наконец, вошли в квартиру.
Норка у нее действительно была чрезвычайно уютной.
Конечно, сразу же было видно, что принадлежит она женщине. И что никакой мужчина, кроме работяг, конечно, не участвовал в ремонте и отделке этой небольшой квартирки. Все тут было маленькое, уютное, мягкое и теплое. Везде коврики, пуфики, шторки и прочие вещи, которые хороши, когда ты в гостях у женщины, и которые начинают вызывать раздражение и даже злобу, если тебе приходится жить среди них.
Но я был в гостях, и поэтому мне здесь нравилось.
– А у тебя тут ничего, – похвалил я квартиру. – Дорого обошлось?
– А, ерунда, – отозвалась она из кухни, – вместе с ремонтом – шестьдесят восемь штук.
Я засмеялся:
– И давно шестьдесят восемь тысяч долларов стали для тебя ерундой?
Она вышла из кухни, вытирая руки испанским полотенцем, и ответила:
– А с тех самых пор, как ты изволил оставить меня, несчастную, в этом сраном отеле в Дюссельдорфе.
– Понял, – ответил я и надел мягкие тапки.
– Ты кушать хочешь? – спросила Наташа.
– Честно говоря – нет.
– Ну а кофе там всякий, чай с пирожными?
– Честно говоря – да. Лучше – чай. Кофе я уже сегодня выпил столько, что шнурки на ботинках торчком стоят.
Она засмеялась и вдруг подошла ко мне, обняла и, положив голову мне на грудь, тихо сказала:
– А ты знаешь, я ведь по тебе соскучилась.
– Правда? – тупо спросил я, не зная, как региро-вать на такое неожиданное заявление.
– Правда, – ответила она, затем вздохнула и оттолкнула меня. – Проходи в комнату. Сейчас я все принесу.
Я пошел в комнату, ничего не понимая.
Влюбилась она в меня, что ли? Только этого еще не хватало!
И мне вдруг представилось, как мы с Наташей входим во Дворец бракосочетаний. На мне – черная пара с треугольником платка, торчащим из нагрудного кармана, на ней – длинное свадебное платье и фата. Сбоку тусуется толпа свидетелей, состоящая исключительно из знакомых урок. Впереди всех – радостно улыбающийся Стилет.
Картина была настолько невероятная и абсурдная, что я не выдержал и громко засмеялся, при этом повалившись на просторный мягкий диван.
Прибежавшая из кухни Наташа удивленно спросила:
– Ты это что? Не заболел часом?
– Да нет, – в перерыве между приступами смеха ответил я, отмахиваясь от нее, – это я о своем, о мужском.
– Ну-ну, – подозрительно посмотрев на меня, сказала Наташа, – ты смотри, если что – у меня в Кащенко хорошие знакомые есть. Помогут, если надо.
И снова ушла на кухню.
Наконец мы с ней уселись в уютные кресла по обе стороны от низкого столика и приступили к чаепитию. Наташа взяла пульт от телевизора и нажала кнопку. Экран засветился, и на нем появилась девушка, заговорившая с середины фразы:
– … пока не установлены. Основной версией преступления следствие считает разборки между не поделившими сферы влияния криминальными структурами.
На экране показался разваленный на части «мерседес». Асфальт вокруг него был густо усыпан кусками железа и какими-то ошметками. Менты, стараясь сохранять умный вид, бродили среди всего этого, а девушка за кадром продолжала:
– С момента преступления прошло уже три дня, но работникам правоохранительных органов так и не удалось напасть на след исполнителей и заказчиков этого взрыва на Ленинском проспекте.
– Это про твоего Стилета, – вставила Наташа.
Я цыкнул на нее и снова впился в экран. С тех пор как я узнал о произошедшем, мне так ни разу и не удалось приблизиться к телевизору, и поэтому сейчас я жадно смотрел на экран, пытаясь представить полную картину события.
В кадре показалась какая-то пожилая тетка, которая сказала:
– Я как раз шла из магазина, а тут как грохнет, аж уши заложило! Я посмотрела, а тут уже вот оно как.
Она покосилась на взорванный «мерседес» и добавила:
– Хорошо бы, если все эти на заграничных машинах поубивали бы друг друга! А то совсем жизни не стало. Вот раньше, при…
Ее понесло в привычное русло, и оператор снова направил камеру на место взрыва. Мимо изуродованного «мерса» медленно проезжали машины, и тут я обратил внимание на стоявшую на противоположной стороне широкой улицы белую «Волгу». Она был не в фокусе, да и далековато от места съемки, поэтому разобрать что-либо было трудно, но все же показалась мне эта машинка смутно знакомой. Что-то в ней, я сам не понимал – что, привлекло мое внимание. Я попытался разглядеть в мелькании телевизионных строк ее номер, но в это время на экране снова появилась дикторша и сказала:
– А теперь перейдем к новостям более приятным. Сегодня в Мариинском театре…
Наташа нажала на кнопку, и звук пропал. Я перевел дух и посмотрел на нее.
– Знаешь, – сказал я, – а я ведь так и не видел этой хроники. Вот только сейчас в первый раз посмотрел.
– Невелика беда, – ответила Наташа, пожав плечами. – Смотри, сколько тебе?
И она стала наливать заварку в большую красивую чашку, на которой была изображена прекрасная пастушка с золотыми кудрями и свирелью во рту. Свирель она держала как-то не так, и выражение лица у нее было такое, будто это была вовсе и не свирель…
Напившись чаю, я поблагодарил Наташу, и она унесла все чайное хозяйство на кухню. На столике появилась бутылка фирменного ликера и две широкие и низкие рюмочки.
С подозрением посмотрев на ликер, я спросил:
– Ты где этот «Амаретто» брала, не в ларьке, я надеюсь?
– Обижашь, начальник, – ответила Наташа, – я его купила в Дюссельдорфе и хранила специально для такого случая. То есть – для встречи с тобой.
– Так значит, ты рассчитывала со мной встретиться?
– Конечно.
– Странно… Я вообще-то думал, что, получив такую кучу денег, ты благополучно исчезнешь где-нибудь в Гондурасе, сделаешь себе пластическую операцию и заживешь счастливой женской жизнью.
Наташа вздохнула и сказала:
– Я тоже так думала. Но мир оказался гораздо теснее, чем я предполагала. Через две недели, в Берлине, я столкнулась нос к носу с двумя сотрудниками из другого отдела управления. Они там занимались транзитом фальшивых долларов, и отвязаться от них мне уже не удалось. Потом последовал очень неприятный разговор с Губановым, и я… Ну, в общем, все вернулось на круги своя. Честно говоря, мне не хочется об этом говорить. Может быть, когда-нибудь в другой раз, но не сейчас.
Она помолчала, а потом неожиданно сказала:
– А знаешь, тебе идет эта повязка. С ней ты стал похож на пирата.
– Сам знаю. Мне предлагали стеклянный глаз вставить, но я отказался. Он выглядит так, будто на тебя жопа смотрит.
Наташа засмеялась, а я, наконец, спросил:
– Так что там у тебя за важные новости, о которых даже я сам не знаю?
Наташа посмотрела на меня и ответила вопросом:
– Костя, а ты не хотел бы, например, душ принять?
При этом она многозначительно улыбнулась. Я ухмыльнулся и ответил:
– В общем, я не прочь, но только после того, как мы с тобой закончим всю деловую часть моего визита. А то может получиться так, что ты забудешь о чем-нибудь важном. Не хотелось бы.
– Ладно, кремень несчастный, слушай.
Она взяла из голубой пачки сигарету «Парламент», закурила и, откинувшись на спинку кресла, заявила:
– Ямогу с полной уверенностью сказать тебе, что у тебя большие проблемы. Не те, о которых ты и без меня знаешь, а совершенно другие.
Затянувшись, она стряхнула пепел в морскую раковину и продолжила:
– Сведения эти у меня из управления. А именно – от генерала Губанова. Он знает, что ты жив-здоров и что у тебя все еще остались камни. Успокойся – о тебе он узнал не от меня. Есть и другие источники.
В криминальной среде достаточно осведомителей, которые держат нас в курсе дела. Так что и о тебе многое известно. А также и о многих других, в том числе, об известном тебе Дяде Паше, а также и о твоей коронации.
– Ого, я вижу, вы там хлеб даром не едите!
– Да уж стараемся. Так вот, наблюдая за Губановым, я поняла, что с некоторого времени ты его интересуешь исключительно как владелец несметных сокровищ. И он хочет эти сокровища прибрать к рукам.
– Ах он сука жадная! – не выдержал я. – А про то, чем это закончилось для Арцыбашева, он помнит?
– А как же! Конечно, помнит и старается учитывать его ошибки. Но я, как увидела его лицо во время одного из наших с ним разговоров, так сразу поняла, что он поехал по тем же рельсам, что и Арцы-башев. Он окончательно плюнул на интересы Конторы и теперь спит и видит, как загребает твои камушки в свои карманы.
– Ну, об этом я догадывался, – сказал я, – только не знал, что это приняло такую явную форму.
– Да ничего особенного в этом нет. Но есть и другая информация для тебя. Твоя коронация – фикция. Тебя сделали вором в законе только для того, чтобы ты раскошелился. Как только все твои камни окажутся здесь, тебя призовут за что-нибудь к ответу и убьют. Или убьют просто так, без всяких объяснений, как Стилета. И Дядя Паша – не последний человек в этой разработке.
– Но как же… – удивился я, – ведь, насколько мне известно, именно Дядя Паша поспособствовал тому, чтобы Стилет отправился в лучший мир!
– А откуда ты знаешь? – спросила Наташа, и было видно, что теперь удивилась она.
– А оттуда, что это именно я говорил с Дядей Пашей о том, что Стилета пора убирать. Думаешь, зачем я ездил в Нижний Тагил? И имей в виду, я открываю тебе, как это у вас принято говорить, закрытую информацию.
– Интересно… – сказала Наташа, закурила новую сигарету и, прищурившись, уставилась куда-то в угол.
Я не мешал ей думать. Мне и самому нужно было переварить услышанное. Все это можно было предвидеть, я, собственно, в своих размышлениях на эти темы не исключал подобных вариантов, но они были, так сказать, теоретическими выкладками. А теперь получается, что это чистая практика!
Наконец Наташа оторвалась от неведомой точки в пространстве и, повернувшись ко мне, сказала:
– Да, Знахарь, все сходится. Если хочешь жить, не отдавай камней ворам. А если отдашь, то хотя бы позвони мне минут через пять, может, еще успеешь попрощаться.
Она была совершенно права.
Странная все-таки баба… И, между прочим, временами умная, и даже очень. Понятное дело, ее там, в конторе, натаскали по всякому шпионажу и интригам, и мне в некотором смысле до нее далеко. Я – любитель, хороший любитель, супер, можно сказать! А она – профессионал. А что такое профессионал – мне известно очень хорошо. Я сам когда-то был профессиональным реаниматологом.
Что-то подсказывало мне, что, несмотря на наше с ней разнообразное прошлое, я мог ей доверять. Хотя бы потому, что, как я подозревал, у нее тоже не все в порядке и она рассчитывает на меня. Пока я не знал, в чем дело, но ее заинтересованность во мне не вызывала никаких сомнений.
А хрен с ним, где наша не пропадала!
– Послушай-ка меня, Наташа, – сказал я, и она посмотрела на меня, – сейчас я тебе расскажу кое-что очень важное.
Она закурила очередную сигарету и сказала:
– Подожди минутку, я только чайник поставлю. Что-то мне этот ликер не нравится, хоть он и оттуда привезен.
Судя по номеру, написанному на помятой офисной карточке, Наташа была клиентом сети GSM. Это было неплохо. Главное, чтобы этот номер не был служебным и не контролировался конторой.
Достав трубку, я набрал номер и через несколько секунд услышал ее голос. Не представляясь, я сказал:
– Ты уверена, что сейчас нас только двое?
– Абсолютно. Я сама покупала эту трубу.
– Говори.
– Ты сегодня свободен? – Да.
– Памятник Пушкину на Пушкинской. В восемь часов устроит?
– Вполне.
– Все, жду.
И она отключилась.
Я убрал трубку и посмотрел на часы. Было без пяти четыре.
Я подумал и сказал Доктору:
– Поехали на Сенную, в «Макдоналдс». Он удивленно спросил:
– А чего это вдруг тебя на гамбургеры потянуло?
– Давно в Америке не был, – усмехнулся я, – хочу вспомнить.
– Годится, – ответил Доктор и, съехав с Троицкого моста, мы оказались на Марсовом поле.
Проезжая мимо того места, где Алеша пальнул мне в голову, я почувствовал грусть, и тут же вспомнил все то, о чем на время забыл, занимаясь похоронами долбаного Стилета.
Я вспомнил все.
Короткий телефонный разговор с Ахмадом, встречу с ним на Исаакиевской площади, спокойное лицо Алеши на экране монитора, торжествующую безнаказанность бородатого убийцы и смущенную улыбку на лице десятилетнего мальчишки, тыкавшего кинжалом в закрытые глаза убитого пленника.
А тут еще эта сука объявилась. Что же ей не живется-то с моим миллионом? Допрыгается она когда-нибудь, грохну я ее.
Гадом буду, грохну, не посмотрю, что баба.
* * *
Доктор привез меня на угол Пушкинской и Кузнечного ровно без пяти восемь.Я вышел из «лендкрузера», поправил под мышкой пистолет и пошел к памятнику. Моя пушка осталась в сейфе ресторана, поэтому пришлось одолжить ствол у Доктора. У него была точно такая же «берет-та», как и у меня, так что я не рисковал попасть впросак с незнакомым оружием.
Проходя мимо разливухи, которая была недалеко от Кузнечного, я вспомнил студенческие годы и прикинул, сколько здесь было выпито разнообразных горячительных напитков. Объем получился внушительный. Я усмехнулся и посмотрел вдаль, пытаясь разглядеть, стоит ли кто-нибудь около памятника. Но в наступавших сумерках ничего не было видно, и я оставил эти попытки. Все равно через несколько минут я все узнаю.
Я подошел к памятнику и огляделся.
Наташи не было видно, и я посмотрел на часы. Без трех восемь.
На скамеечках сидели две тетки и несколько синих алкашей, разливавших по бутылочкам какую-то подозрительную жидкость. Присмотревшись к ним, я решил, что Наташи, даже в переодетом виде, среди них нет.
Наконец часы на здании Московского вокзала пробили восемь, и позади меня раздался знакомый голос:
– Молодой человек, вы не меня ждете?
Я обернулся и увидел перед собой Наташу.
На этот раз она выглядела совсем иначе. Я бы даже сказал, что она выглядела на все сто. И одета была соответственно. Видать, потратилась-таки на шмотки, не пожалела.
Странно, но я почти обрадовался, увидев ее.
А она обрадовалась совершенно определенно и даже не скрывала этого.
Схватив меня за куртку, она приблизила ко мне лицо и сказала:
– А вам не кажется, молодой человек, что бросать девушку одну в чужой стране просто неприлично? Даже если вы при этом оставили ей чемодан денег.
Я пожал плечами, глупо улыбнулся и ответил:
– Дела-с!
– Знаю я твои дела, вор в законе.
Я нахмурился, а она засмеялась и сказала:
– Я много чего про тебя знаю. Больше, чем ты думаешь. И главное, что я знаю про тебя то, чего ты и сам не знаешь. А должен бы. И для того чтобы тебе обо всем рассказать, понадобится время. Так ты сегодня точно свободен?
И она, наклонив голову набок, посмотрела на меня снизу.
Ее взгляд был направлен мне в глаза, но отразился почему-то в области ширинки. Странно все-таки устроен человеческий организм!
– Да, сегодня я пока свободен.
– Вот и хорошо. Здесь наподалеку у меня есть отличная нора. Мы пойдем туда и поговорим обо всем. У меня действительно имеется очень важная информация для тебя. Пошли?
А что мне еще оставалось делать? Если она не врет, то пойти с ней нужно обязательно. А если она врет… Для того чтобы повязать меня, вовсе не нужно идти на какую-то там хату. Все можно исполнить прямо здесь. А кроме того, из моих брюк доносились сигналы, говорившие о том, что пойти с ней вовсе даже и нормально. Во всяком случае, лучше, чем с какой-нибудь другой незнакомой девкой. И я решился.
– Пошли. Но только, Наташа, предупреждаю, в случае чего первая пуля – твоя. И я не промахнусь, как тогда Кемаль.
– Да успокойся ты, – махнула она рукой, – никому ты не нужен. Хотя, что я говорю! Конечно, нужен, очень даже нужен! Но мне не хочется, чтобы ты попал в руки к тем, кому ты так сильно нужен. А почему, об этом я расскажу тебе чуть позже, когда придем и спокойно поговорим.
Я достал из кармана трубку, набрал номер Доктора и сказал:
– Можешь ехать домой. До завтра меня не будет.
– А у тебя там как, все нормально?
– Не беспокойся, все о кей. Как говорится – лучше не бывает.
– Ну, тогда ладно. И он отключился.
Он действительно мог быть уверен в том, что у меня все в порядке, потому что я произнес кодовую фразу «лучше не бывает», о которой знали только мы с ним. Эта фраза означала, что я говорю по собственной воле, а не со стволом у затылка.
Убрав трубку в карман, я повернулся к Наташе и сделал руку кренделем. Наташа взяла меня под руку, и мы, не торопясь пошли по Пушкинской в обратную сторону, свернули на Кузнечный и через несколько минут оказались на улице Марата. Свернув налево, мы прошли еще немного, и Наташа указала на высокую арку недавно отремонтированного дома.
– Вот тут у меня есть очень уютная норка. И, между прочим, ты первый, кто о ней узнает. Надеюсь – и последний. Сам понимаешь, приходится быть осторожной. Конечно, у меня есть квартира, та же самая, что и последние пятнадцать лет, но это, так сказать, для всех. А об этом месте не знает никто, так что имей в виду. Хорошо?
– Хорошо, – ответил я, и мы свернули во двор.
Подойдя к подъезду, Наташа вынула плоский кодовый ключ наподобие водительских прав и всунула его в тускло светившийся пульт.
Раздалось жужжание, и дверь открылась.
– Ишь как тут все у тебя ловко устроено, – сказал я.
– Это что, сейчас ты еще более ловкие вещи увидишь, – ответила Наташа и мы вошли в подъезд. – Пошли пешком, я живу на втором этаже.
Мы поднялись по широкой старинной лестнице и оказались на просторной площадке, на которую выходили четыре железные двери. Наташа вынула из одного кармана ключи, а из другого небольшой пультик, вроде как от автомобильной сигнализации, и нажала на кнопку. За одной из дверей раздался мелодичный звон, и Наташа, подойдя к ней, всунула ключ в замочную скважину.
Вращая его, она обернулась ко мне и сказала:
– Вот так, господин Костя. Ты такого еще, наверное, и не видел.
– Честно говоря, не видел, – ответил я. – А если без кнопки?
– А будет то же самое, что в автомобиле. Только громче, потому что сирена тут на двести двадцать и мощность у нее – полтора киловатта. Самый хладнокровный грабитель попросту не сможет выдержать такого шума. Все просчитано. Абсолютно любой человек, когда слышит такое, испытывает лишь одно желание – убежать.
– Ага, – многозначительно ответил я, и мы, наконец, вошли в квартиру.
Норка у нее действительно была чрезвычайно уютной.
Конечно, сразу же было видно, что принадлежит она женщине. И что никакой мужчина, кроме работяг, конечно, не участвовал в ремонте и отделке этой небольшой квартирки. Все тут было маленькое, уютное, мягкое и теплое. Везде коврики, пуфики, шторки и прочие вещи, которые хороши, когда ты в гостях у женщины, и которые начинают вызывать раздражение и даже злобу, если тебе приходится жить среди них.
Но я был в гостях, и поэтому мне здесь нравилось.
– А у тебя тут ничего, – похвалил я квартиру. – Дорого обошлось?
– А, ерунда, – отозвалась она из кухни, – вместе с ремонтом – шестьдесят восемь штук.
Я засмеялся:
– И давно шестьдесят восемь тысяч долларов стали для тебя ерундой?
Она вышла из кухни, вытирая руки испанским полотенцем, и ответила:
– А с тех самых пор, как ты изволил оставить меня, несчастную, в этом сраном отеле в Дюссельдорфе.
– Понял, – ответил я и надел мягкие тапки.
– Ты кушать хочешь? – спросила Наташа.
– Честно говоря – нет.
– Ну а кофе там всякий, чай с пирожными?
– Честно говоря – да. Лучше – чай. Кофе я уже сегодня выпил столько, что шнурки на ботинках торчком стоят.
Она засмеялась и вдруг подошла ко мне, обняла и, положив голову мне на грудь, тихо сказала:
– А ты знаешь, я ведь по тебе соскучилась.
– Правда? – тупо спросил я, не зная, как региро-вать на такое неожиданное заявление.
– Правда, – ответила она, затем вздохнула и оттолкнула меня. – Проходи в комнату. Сейчас я все принесу.
Я пошел в комнату, ничего не понимая.
Влюбилась она в меня, что ли? Только этого еще не хватало!
И мне вдруг представилось, как мы с Наташей входим во Дворец бракосочетаний. На мне – черная пара с треугольником платка, торчащим из нагрудного кармана, на ней – длинное свадебное платье и фата. Сбоку тусуется толпа свидетелей, состоящая исключительно из знакомых урок. Впереди всех – радостно улыбающийся Стилет.
Картина была настолько невероятная и абсурдная, что я не выдержал и громко засмеялся, при этом повалившись на просторный мягкий диван.
Прибежавшая из кухни Наташа удивленно спросила:
– Ты это что? Не заболел часом?
– Да нет, – в перерыве между приступами смеха ответил я, отмахиваясь от нее, – это я о своем, о мужском.
– Ну-ну, – подозрительно посмотрев на меня, сказала Наташа, – ты смотри, если что – у меня в Кащенко хорошие знакомые есть. Помогут, если надо.
И снова ушла на кухню.
Наконец мы с ней уселись в уютные кресла по обе стороны от низкого столика и приступили к чаепитию. Наташа взяла пульт от телевизора и нажала кнопку. Экран засветился, и на нем появилась девушка, заговорившая с середины фразы:
– … пока не установлены. Основной версией преступления следствие считает разборки между не поделившими сферы влияния криминальными структурами.
На экране показался разваленный на части «мерседес». Асфальт вокруг него был густо усыпан кусками железа и какими-то ошметками. Менты, стараясь сохранять умный вид, бродили среди всего этого, а девушка за кадром продолжала:
– С момента преступления прошло уже три дня, но работникам правоохранительных органов так и не удалось напасть на след исполнителей и заказчиков этого взрыва на Ленинском проспекте.
– Это про твоего Стилета, – вставила Наташа.
Я цыкнул на нее и снова впился в экран. С тех пор как я узнал о произошедшем, мне так ни разу и не удалось приблизиться к телевизору, и поэтому сейчас я жадно смотрел на экран, пытаясь представить полную картину события.
В кадре показалась какая-то пожилая тетка, которая сказала:
– Я как раз шла из магазина, а тут как грохнет, аж уши заложило! Я посмотрела, а тут уже вот оно как.
Она покосилась на взорванный «мерседес» и добавила:
– Хорошо бы, если все эти на заграничных машинах поубивали бы друг друга! А то совсем жизни не стало. Вот раньше, при…
Ее понесло в привычное русло, и оператор снова направил камеру на место взрыва. Мимо изуродованного «мерса» медленно проезжали машины, и тут я обратил внимание на стоявшую на противоположной стороне широкой улицы белую «Волгу». Она был не в фокусе, да и далековато от места съемки, поэтому разобрать что-либо было трудно, но все же показалась мне эта машинка смутно знакомой. Что-то в ней, я сам не понимал – что, привлекло мое внимание. Я попытался разглядеть в мелькании телевизионных строк ее номер, но в это время на экране снова появилась дикторша и сказала:
– А теперь перейдем к новостям более приятным. Сегодня в Мариинском театре…
Наташа нажала на кнопку, и звук пропал. Я перевел дух и посмотрел на нее.
– Знаешь, – сказал я, – а я ведь так и не видел этой хроники. Вот только сейчас в первый раз посмотрел.
– Невелика беда, – ответила Наташа, пожав плечами. – Смотри, сколько тебе?
И она стала наливать заварку в большую красивую чашку, на которой была изображена прекрасная пастушка с золотыми кудрями и свирелью во рту. Свирель она держала как-то не так, и выражение лица у нее было такое, будто это была вовсе и не свирель…
Напившись чаю, я поблагодарил Наташу, и она унесла все чайное хозяйство на кухню. На столике появилась бутылка фирменного ликера и две широкие и низкие рюмочки.
С подозрением посмотрев на ликер, я спросил:
– Ты где этот «Амаретто» брала, не в ларьке, я надеюсь?
– Обижашь, начальник, – ответила Наташа, – я его купила в Дюссельдорфе и хранила специально для такого случая. То есть – для встречи с тобой.
– Так значит, ты рассчитывала со мной встретиться?
– Конечно.
– Странно… Я вообще-то думал, что, получив такую кучу денег, ты благополучно исчезнешь где-нибудь в Гондурасе, сделаешь себе пластическую операцию и заживешь счастливой женской жизнью.
Наташа вздохнула и сказала:
– Я тоже так думала. Но мир оказался гораздо теснее, чем я предполагала. Через две недели, в Берлине, я столкнулась нос к носу с двумя сотрудниками из другого отдела управления. Они там занимались транзитом фальшивых долларов, и отвязаться от них мне уже не удалось. Потом последовал очень неприятный разговор с Губановым, и я… Ну, в общем, все вернулось на круги своя. Честно говоря, мне не хочется об этом говорить. Может быть, когда-нибудь в другой раз, но не сейчас.
Она помолчала, а потом неожиданно сказала:
– А знаешь, тебе идет эта повязка. С ней ты стал похож на пирата.
– Сам знаю. Мне предлагали стеклянный глаз вставить, но я отказался. Он выглядит так, будто на тебя жопа смотрит.
Наташа засмеялась, а я, наконец, спросил:
– Так что там у тебя за важные новости, о которых даже я сам не знаю?
Наташа посмотрела на меня и ответила вопросом:
– Костя, а ты не хотел бы, например, душ принять?
При этом она многозначительно улыбнулась. Я ухмыльнулся и ответил:
– В общем, я не прочь, но только после того, как мы с тобой закончим всю деловую часть моего визита. А то может получиться так, что ты забудешь о чем-нибудь важном. Не хотелось бы.
– Ладно, кремень несчастный, слушай.
Она взяла из голубой пачки сигарету «Парламент», закурила и, откинувшись на спинку кресла, заявила:
– Ямогу с полной уверенностью сказать тебе, что у тебя большие проблемы. Не те, о которых ты и без меня знаешь, а совершенно другие.
Затянувшись, она стряхнула пепел в морскую раковину и продолжила:
– Сведения эти у меня из управления. А именно – от генерала Губанова. Он знает, что ты жив-здоров и что у тебя все еще остались камни. Успокойся – о тебе он узнал не от меня. Есть и другие источники.
В криминальной среде достаточно осведомителей, которые держат нас в курсе дела. Так что и о тебе многое известно. А также и о многих других, в том числе, об известном тебе Дяде Паше, а также и о твоей коронации.
– Ого, я вижу, вы там хлеб даром не едите!
– Да уж стараемся. Так вот, наблюдая за Губановым, я поняла, что с некоторого времени ты его интересуешь исключительно как владелец несметных сокровищ. И он хочет эти сокровища прибрать к рукам.
– Ах он сука жадная! – не выдержал я. – А про то, чем это закончилось для Арцыбашева, он помнит?
– А как же! Конечно, помнит и старается учитывать его ошибки. Но я, как увидела его лицо во время одного из наших с ним разговоров, так сразу поняла, что он поехал по тем же рельсам, что и Арцы-башев. Он окончательно плюнул на интересы Конторы и теперь спит и видит, как загребает твои камушки в свои карманы.
– Ну, об этом я догадывался, – сказал я, – только не знал, что это приняло такую явную форму.
– Да ничего особенного в этом нет. Но есть и другая информация для тебя. Твоя коронация – фикция. Тебя сделали вором в законе только для того, чтобы ты раскошелился. Как только все твои камни окажутся здесь, тебя призовут за что-нибудь к ответу и убьют. Или убьют просто так, без всяких объяснений, как Стилета. И Дядя Паша – не последний человек в этой разработке.
– Но как же… – удивился я, – ведь, насколько мне известно, именно Дядя Паша поспособствовал тому, чтобы Стилет отправился в лучший мир!
– А откуда ты знаешь? – спросила Наташа, и было видно, что теперь удивилась она.
– А оттуда, что это именно я говорил с Дядей Пашей о том, что Стилета пора убирать. Думаешь, зачем я ездил в Нижний Тагил? И имей в виду, я открываю тебе, как это у вас принято говорить, закрытую информацию.
– Интересно… – сказала Наташа, закурила новую сигарету и, прищурившись, уставилась куда-то в угол.
Я не мешал ей думать. Мне и самому нужно было переварить услышанное. Все это можно было предвидеть, я, собственно, в своих размышлениях на эти темы не исключал подобных вариантов, но они были, так сказать, теоретическими выкладками. А теперь получается, что это чистая практика!
Наконец Наташа оторвалась от неведомой точки в пространстве и, повернувшись ко мне, сказала:
– Да, Знахарь, все сходится. Если хочешь жить, не отдавай камней ворам. А если отдашь, то хотя бы позвони мне минут через пять, может, еще успеешь попрощаться.
Она была совершенно права.
Странная все-таки баба… И, между прочим, временами умная, и даже очень. Понятное дело, ее там, в конторе, натаскали по всякому шпионажу и интригам, и мне в некотором смысле до нее далеко. Я – любитель, хороший любитель, супер, можно сказать! А она – профессионал. А что такое профессионал – мне известно очень хорошо. Я сам когда-то был профессиональным реаниматологом.
Что-то подсказывало мне, что, несмотря на наше с ней разнообразное прошлое, я мог ей доверять. Хотя бы потому, что, как я подозревал, у нее тоже не все в порядке и она рассчитывает на меня. Пока я не знал, в чем дело, но ее заинтересованность во мне не вызывала никаких сомнений.
А хрен с ним, где наша не пропадала!
– Послушай-ка меня, Наташа, – сказал я, и она посмотрела на меня, – сейчас я тебе расскажу кое-что очень важное.
Она закурила очередную сигарету и сказала:
– Подожди минутку, я только чайник поставлю. Что-то мне этот ликер не нравится, хоть он и оттуда привезен.