Мулла Азиз посмотрел на висевшие на стене большие часы, на циферблате которых был изображен врезающийся в небоскреб «боинг», и, нахмурившись, щелкнул пальцами. Женщины, уже успевшие накинуть на себя какую-то одежду, засуетились, и через несколько минут мулла Азиз был одет, причесан и готов к приему гостей, которые должны были прибыть с минуты на минуту О том, что он только что барахтался в бассейне со своими девками, можно было догадаться только по тому, что его черные, как уголь, волосы были чуть влажными. Теперь он был похож на серьезного человека из кабинета правительства какой-нибудь арабской нефтяной державы.
    Повинуясь его жесту, дамы удалились. Мулла Азиз уселся в кресло, закинул ногу на ногу и стал ждать.
    Наконец, стрелки на часах, напоминавших при каждом взгляде на них о великом подвиге воинов Аллаха, сошлись на двенадцати, и высокая белая дверь распахнулась.
    На пороге появился человек, который, если не считать черных вьющихся волос, был полной противоположностью невысокому и склонному к полноте мулле Азизу.
    Надир-шах, наследник и преемник погибшего в Душанбе Кемаля, был выше среднего роста, на его теле не было ни одного грамма лишнего жира, его можно было назвать скорее жилистым, чем мускулистым. Тонкая смуглая кожа туго обтягивала кости черепа, верхнюю губу украшали узкие хищные усики, а густые черные брови, под которыми сверкали неукротимо горящие глаза, выразительно двигались, послушно отражая настроение Надир-шаха. Короче говоря, он был классическим роковым брюнетом, стройным и подвижным, и не одно женское сердце разбилось вдребезги, упав к его длинным загорелым ногам.
    Но не только победами на любовном фронте славился зловещий красавец Надир-шах. Если бы он был просто удачливым арабским бабником, то Кемалъ никогда не приблизил бы его к себе, и тем более никогда не сделал бы его своим наследником и преемником. В Надир-шахе сочетались бесстрашие настоящего воина и осторожность опытного ростовщика, способность к безоглядному смертельному риску и мудрость прозорливого военачальника.
    А его нежность и неутомимость в постели, сводившие с ума черноволосых дочерей Аллаха и прохладных европейских блондинок, надежно уравновешивались неслыханной жестокостью, с которой могли познакомиться те, кто попал в его руки в качестве пленников. Любой смелый и мужественный воин, угодив к Надир-шаху, через некоторое время начинал униженно молить его о смерти. И, конечно, в конце концов все они получали то, о чем просили.
    Увидев вошедшего, мулла Азиз поднялся с кресла и, сладко улыбаясь, шагнул ему навстречу, раскрыв объятия.
    – Ассалям алейкюм! – приветствовал он Надир-шаха, слегка приобнимая его за мускулистые плечи.
    -Алейкюм ассалям! – ответил Надир-шах, ощутив под узкими твердыми ладонями жирные лопатки муллы Азиза.
    -Да продлит Аллах твои дни, – сказал мулла Азиз и, взяв Надир-шаха под руку, подвел его к столику, рядом с которым стояли два низких и удобных кожаных кресла.
    – И тебе я желаю того же, почтенный Азиз, – ответил Надир-шах, опускаясь в кресло и европейским жестом поддергивая брюки, – однако оставим уверения во взаимном почтении на другое время и перейдем к делу.
    – Согласен с тобой, почтенный Надир-шах, – сказал мулла Азиз, усаживаясь напротив Надир-шаха и звоня в маленький золотой колокольчик.
    Одна из дверей тут же распахнулась и на пороге показался пятнадцатилетний мальчик, одетый, как Аладдин из голливудского мулътика. Он поклонился, сложив руки перед грудью, и мулла Азиз вопросительно посмотрел на Надир-шаха.
    – Черный кофе и воду со льдом, – сказал Надир-шах.
    -Мне то же самое, – кивнул Азиз, и мальчик, поклонившись еще раз, вышел.
    Увидев, каким взглядом проводил его Азиз, Надир-шах едва заметно усмехнулся, но тут же снова стал серьезным и сказал:
    – Новости, которые я принес тебе, почтенный Азиз, стоят многого, и, надеюсь, они обрадуют тебя так же, как обрадовали меня. Важность этих новостей не допускает того, чтобы доверить их такому ненадежному вестнику, как телефон, и поэтому я спешил к тебе так, как, еще будучи пламенным юношей, никогда не спешил на свидание с прелестной Гюлъд-жан, жившей в половине ночи пути от моего дома.
    Выслушав эту витиеватую фразу, Азиз поднял бровь и сказал:
    -Дорогой Надир-шах, я преклоняюсь перед твоим красноречием, но уж если мы будем говорить о делах, то пусть наши речи будут кратки и точны, как удар кобры. А красивые и умелые слова, достойные лучших поэтов и певцов, оставь для той самой Гюльджан.
    Азиз засмеялся и ответил:
    – Той самой Гюльджан, к которой я спешил когда-то, гонимый страстью, теперь уже лет тридцать, и она давно уже не такая прелестница, какой была в то далекое и прекрасное время. Она стала толстой и вздорной. А насчет того чтобы выражаться коротко и точно, я согласен. Но могу же я хоть иногда вспоминать о том, что наша культура подарила миру не только великих воинов, но и таких людей, как Саади, Омар Хайам и Фирдоуси!
    Дверь открылась, и Аладдин вкатил в зал столик на колесах, на котором были кофейник, кувшин с водой и льдом и ваза с фруктами.
    Переставив все это на столик, он удалился. Надир-шах, налив себе черного и густого, как эмиратская нефть, кофе, отпил глоток, потом еще один, и, поставив чашечку на стол, повернулся к Азизу.
    – Как тебе известно, – начал он, – на протяжении нескольких месяцев мои люди безуспешно пытались захватить некоего Знахаря, который завладел нашими сокровищами, хранившимися в Эр-Рийяде.
    Азиз кивнул и поднес к губам чашку с кофе.
    – При этом несколько моих людей погибли в Америке. Этот русский Знахарь показал себя умелым воином и бесстрашным человеком. Но сегодня ко мне пришла приятная новость из России. Два дня назад моим людям удалось взять в заложники одного человека и в тот же день переправить его сюда. Это – названый брат Знахаря Алексей. Ради него Знахарь на следующий же день, то есть вчера, пошел на контакт с нами, и ему были выставлены условия возвращения Алексея. Безусловно, захват такого заложника является большой удачей, и я вижу, что ты, уважаемый Азиз, радуешься вместе со мной. Но эта удача – ничто по сравнению с тем, о чем я тебе расскажу сейчас.
    Азиз поставил недопитую чашку на стол и, прищурившись, посмотрел на Надир-шаха. Теперь его взгляд был твердым и прямым и говорил о том, что его обладатель тоже может быть жестоким и решительным человеком.
    – Продолжай, почтенный Надир-шах, – медленно произнес Азиз, не спуская глаз с собеседника.
    – С удовольствием, – откликнулся Надир-шах. Глотнув еще кофе и запив его ледяной водой, он, не торопясь, продолжил свою речь:
    -Аллах велик и милостив, и когда он решает вознаградить своих верных слуг, его щедрость не имеет границ. Смотри, почтенный Азиз, как он осыпает нас своими дарами! Позавчера нам удалось захватить очень дорогого заложника, вчера мои люди разговаривали со Знахарем, а сегодня…
    Надир-шах сделал многозначительную паузу, и Азиз, не выдержав, подался к нему всем телом и нетерпеливо спросил:
    – Что – сегодня?
    – Сегодня он сделал нам такой подарок, что мы с тобой, почтенный Азиз, должны…
    Что они должны, он сказать не успел, потому что потерявший терпение Азиз прервал его, воскликнув:
    – О недостойный почитатель творчества великих мужей древности! Если бы на моем месте сейчас был великий Фирдоуси, чье славное имя ты произнес своими нечестивыми устами несколько минут назад, он взял бы хорошую кизиловую палку и обломал бы ее о твою несгибаемую спину, чтобы твой язык стал менее извилистым и многословным!
    Надир-шах захохотал и, похлопав рассерженного Азиза по колену, сказал:
    – Ты пристыдил меня, Азиз. Я каюсь и продолжаю свой рассказ. Итак, сегодня рано утром, после того как мы вместе с пленником позавтракали, я решил рассказать ему об единственно верном учении, которое дошло до нас благодаря неусыпному тщанию великого пророка Мохаммада. Мальчишка слушал меня внимательно, и по его вопросам, которые он задавал, было видно, что в богословии, хотя и неверном, христианском, он вполне образован. Во мне зародилась надежда на то, что его можно приобщить к истинной вере, и я показал ему реликвию, хранящуюся у твоего верного слуги Аль Дахара. Я говорю о священном Коране, два экземпляра которого были списаны неизвестным подвижником с листов великого Абу Мусы алъ-Ашари еще при Османе.
    -Да, но второй экземпляр этой бесценной, – Азиз сделал особое ударение на слове «бесценной», – книги безвозвратно утерян!
    – Возможно, – согласился Надир-шах, – но когда я со священным трепетом показал этот Коран русскому мальчишке, он фыркнул и заявил, что уже видел эту книгу.
    – Где? – выкрикнул Азиз и с загоревшимися глазами снова подался к Надир-шаху.
    – Вот-вот, – засмеялся Надир-шах, – именно этот вопрос я и задал ему, но он замкнулся и не стал говорить об этом.
    – Так нужно было… – в зрачках Азиза мелькнули нехорошие огоньки.
    -Нет, уважаемый Азиз, не нужно было. Позволь мне решать, как достигнуть великой цели, не спугнув сверкающую птицу удачи.
    -А ты уверен, что это та самая книга?
    – Абсолютно. Он описал ее с большой точностью. Он упомянул про четыре рубина по углам обложки, про два изумруда, помещенных чуть ниже рубинов, про неровно врезанное гнездо для бриллианта, а главное, – и Надир-шах сделал многозначительную паузу, – про маленького аиста, вырезанного в правом нижнем углу на обратной стороне задней обложки. Как ты знаешь, изображение животных и людей запрещено исламом, так что создатель этих двух экземпляров великой книги согрешил, но грех его невелик, так что не будем об этом говорить.
    -Да… Грех невелик… – задумчиво протянул Азиз, – невелик…
    И он умолк, унесясь мыслями в одному ему известные дали.
    Надир-шах тоже молчал, и видно было, что он наслаждается потрясением, которое испытал Азиз при таком неожиданном, но фантастически приятном известии.
    Несколько минут прошли в полном молчании. Оба собеседника думали каждый о своем, но в мыслях обоих так или иначе фигурировал украшенный драгоценными камнями Коран с аистом, вырезанным грешной рукой на обратной стороне задней сандаловой обложки.
    Наконец Азиз поднял на Надир-шаха задумчивый взгляд и сказал:
    Яне могу поверить, что это именно та книга, которую безуспешно пытаются найти уже четыреста пятьдесят лет. Не верю.
    – Нет, дорогой Азиз, – мягко возразил Надир-шах, – ты веришь, но боишься.
    Он помолчал и добавил:
    – Не бойся и доверься мне. И тогда, после того как мы получим похищенные Знахарем из Эр-Рийяда камни, мы заставим его привезти нам тот Коран, который опознал русский мальчишка, посланный нам самим Аллахом.
    -Да. Мы его заставим. И тогда…
    -И тогда те милости Аллаха, которые он излил на нас за эти два дня, покажутся нам журчащим ручейком, робкий лепет которого не будет слышен в грохоте могучей горной реки его божественной щедрости, ожидающей нас.
    Надир-шах сделал паузу и многозначительно добавил:
   –  Ожидающей нас, то есть – тебя, Азиз, и меня, Надир-шаха. Ты понимаешь меня?
    -Да… – Азиз вздохнул и усилием воли стряхнул с себя сладкое наваждение, завладевшее им при мыслях о том, что ждет его, когда второй Коран соединится со своим братом-двойником.
    – Однако это – наше с тобой прекрасное грядущее, – сказал Азиз, снова глядя на Надир-шаха холодным деловым взглядом, – но расскажи мне, уважаемый Надир-шах, как прошла встреча с этим неверным псом Знахарем?
    И Надир-шах принялся рассказывать о подробностях разговора, произошедшего накануне в Санкт-Петербурге между двумя его посланниками и Знахарем. Мулла Азиз слушал его внимательно, но было видно, что история со вторым Кораном не выходит у него из головы.

Часть 1
БРИЛЬЯНТОВАЯ РУКА СУДЬБЫ

Глава 1
ТРУДНО БЫТЬ ВОРОМ

   Я подъехал к Исаакиевской площади со стороны Дворца Бракосочетания и, поворачивая направо, едва не наехал на мента в желтом лифчике, который стоял сразу за поворотом в позе хозяина жизни, заложив руки за спину и широко расставив ноги. Крутанув рулем, я объехал его и, взглянув в зеркало, увидел, что мент смотрит мне вслед, недовольно сдвинув брови. Смотри-смотри, подумал я, дождешься, что какой-нибудь лох не успеет среагировать и собьет тебя.
   До назначенной мне встречи оставалось десять минут, и, поставив «лендкрузер» справа от собора, рядом с домом, в котором когда-то располагалось консульство Германии, я заглушил двигатель и собрался с мыслями. Понятное дело, Алешу я сейчас не увижу. Это раз. Предстоит тяжелый разговор, но не более того. Это два. Тогда на хрена, спрашивается, я взял с собой пушку? Устраивать пальбу на Исаакиевской площади могут только законченные идиоты, а я ни себя, ни своих неизвестных доброжелателей к этой категории не причислял. Погорячился, стало быть.
   Ладно, подумал я, обойдемся и так. Вынув «беретту» из кобуры, я засунул ее под сиденье. Подумав немного, я снял кобуру и отправил ее вслед за пистолетом. Так стало намного удобнее. Я посмотрел на часы и увидел, что до половины двенадцатого осталось четыре минуты.
   Ну что, Знахарь, пора идти.
   Я вышел из машины, посмотрел на подпиравший низкое питерское небо тяжелый и надежный Исаакиевский собор, потом нажал на кнопочку и, услышав, как в машине защелкнулись замки, перешел через дорогу.
   Проходя через осенний сквер, я постарался разглядеть, кто ждет меня возле памятника, но там пока что никого не было. Подойдя к памятнику и посмотрев на Николая Первого, сидевшего в бронзовом седле и небрежно опустившего правую руку, я подумал о том, что вот про то, сколько у нас в городе мостов да львов, знают все, а коней вроде бы пока что никто не догадался пересчитать.
   Повернувшись к Николаю спиной, я оперся задом о чугунную ограду и в это время увидел двух молодых хачиков, которые пересекали площадь, направляясь прямо ко мне.
   Я насторожился, все еще надеясь, что это не по мою душу, но, приближаясь, они смотрели на меня, и через несколько секунд мои сомнения рассеялись. Это именно они назначили мне встречу, и именно этот вариант развития событий был самым плохим из всех.
   Они остановились в двух шагах от меня, и тот, который был чуть повыше, сказал:
   – Здравствуй, Знахарь. Ты ждешь нас. Я пожал плечами и ничего не ответил.
   Это был тот самый парень, который говорил со мной по телефону. В его произношении не было ни малейшего акцента, поэтому я и не смог догадаться раньше, откуда ветер дует.
   – Нам нужно поговорить, Знахарь. И, наверное, это лучше сделать, сидя за столиком, а не стоя посреди площади.
   И он повел рукой в сторону «Астории». Рядом с гостиницей было открытое кафе, столики которого укрывались от солнца и непогоды под большими красными зонтиками. Второй парень, чуть пониже ростом, держал в руке серый плоский дипломат и смотрел на меня ничего не выражавшим взглядом.
   Я кивнул, и мы направились к «Астории».
   Оба они, хоть и были явными хачиками, выглядели вполне цивильно и совсем не походили на своих диких собратьев, заполонивших российские рынки. В них чувствовалось хорошее воспитание, они напоминали двух богатых арабских студентов или бизнесменов с гарвардским образованием. Не похоже было, чтобы их хоть раз остановил мент для того, чтобы проверить прописку.
   Подойдя к кафе, мы уселись за столик, и к нам тут же подошла официантка. Я заказал кофе, арабы – тоже.
   Пока девушка не принесла нам кофе, мы все молчали.
   Раз они не начинали разговор, то я и подавно не должен был суетиться и вылезать с нервными вопросами типа «где мой брат, куда вы его дели» и прочее. Я отдавал им инициативу, и в этом были свои плюсы. Они меня вызвали, пусть они и излагают свои предложения. А я посижу, послушаю да подумаю. И думать мне придется быстро и четко. Судя по всему, это – не дешевые вымогатели, и просто так откупиться от них не удастся. И вообще, до меня начинало доходить, что дело может повернуться куда более серьезно, чем я предполагал.
   Наконец перед нами появились три маленькие чашечки на блюдечках и пепельница.
   Тот, который звонил мне, сделал небольшой глоток, одобрительно кивнул и начал:
   – Меня зовут Ахмад. Я говорю это тебе для того, чтобы нам было удобнее разговаривать. Это, – и он кивнул на своего товарища, – Садик.
   Садик наклонил голову.
   – Мы назначили тебе встречу для того, чтобы обсудить очень важный вопрос. Сейчас я расскажу тебе кое-что, и ты поймешь, что мы – не вымогатели и не рэкетиры, а представители очень серьезной организации, против которой весь криминалитет вашего города – просто шайка разбойников. Да и ваша ФСБ не в состоянии противостоять нам. Однако тебе до сегодняшнего дня удавалось избегать встречи с нами. Но, как говорится, – сколько веревочка ни вьется…
   Он усмехнулся, но улыбка тут же исчезла с его лица, и он снова заговорил серьезным и деловым тоном:
   – Твой брат Алексей, которого мы забрали вчера днем, сейчас уже находится в Пакистане, в пятидесяти километрах от Карачи.
   Он повернулся к Садику, и тот, поставив на стол дипломат, открыл его.
   Внутри был портативный компьютер, иначе говоря – ноутбук. Подняв его крышку, Садик нажал кнопку, и через несколько секунд экран компьютера осветился. На нем появилась знакомая эмблема «Windows», но все надписи были на арабском языке. Поерзав по окнам мышью, Садик вызвал нужную программу, и я увидел на экране Алешу, выходившего из запыленного джипа. Его сопровождали вооруженные бородачи. Один из них взял Алешу за локоть и указал ему в сторону камеры. Алеша посмотрел в объектив и приблизился. Его лицо занимало весь экран, и я мог видеть, что он спокоен и вообще в полном порядке. Ни страха, ни следов побоев, ничего такого не было.
   Оглянувшись на сопровождавших его людей, он увидел, как один из них кивнул ему, и, снова повернувшись к камере, сказал:
   – Костя, со мной все в порядке. Никто мне не угрожает, обходятся хорошо, они вежливые и спокойные люди. Но они сказали, что будут оставаться такими только до тех пор, пока ты не сделаешь какую-нибудь глупость. И еще они показали мне фильм… – его лицо чуть исказилось, – они сказали, что покажут его и тебе тоже. В общем, у меня все хорошо. Пока…
   Я не понял, что значило это «пока». То ли он так попрощался, то ли имел в виду, что у него пока все хорошо, но может стать плохо.
   Скорее всего – последнее.
   Камера повернулась, и я увидел стоявшего рядом с Алешей жгучего брюнета с худым лицом и тонкими усиками. Пошевелив выразительными бровями, брюнет заговорил по-русски почти без акцента:
   – Алексей говорит правду. Я, Надир-шах, подтверждаю это. И еще я подтверждаю то, что с Алешей пока все в порядке. А остальное зависит от тебя. Мои люди все тебе объяснят.
   Экран погас, и Садик, выключив компьютер, закрыл дипломат.
   Ахмад посмотрел на меня и спросил:
   – Знахарь, ты веришь тому, что увидел? Я кивнул, не сказав ни слова.
   – Хорошо. Тогда слушай дальше.
   Он достал пачку сигарет «Кэмел», закурил и, выпустив дым вверх, сказал:
   – Для того чтобы между нами не было недопонимания, я скажу тебе, кто мы такие. Те, кто стоят надо мной, уполномочили меня сделать это. И я, и Садик, и те, кого ты видел на экране, – верные сыны Аллаха и члены известной тебе организации «Аль-Каида». Мы следим за тобой давно, и, должен признаться, твое мужество и решительность вызывают уважение. Но когда мы в погоне за тобой теряем наших братьев, уважение отходит на второй план, и главным становится целесообразность и результативность действий. После того как в Нью-Йорке бесполезно погибли четверо воинов джихада, а потом в Гамбурге еще семеро последовали за ними, мы поняли, что ты обходишься нам слишком дорого, и решили пойти по другому пути. И, как видишь, положение сразу же изменилось.
   Откуда он, собака, так здорово знает русский? И, главное, так складно излагает! Неожиданная мысль выскочила в моей голове, как джек-пот на игральном автомате, и я спросил:
   – Ахмад, а ты где учился? Он засмеялся и сказал:
   – Да, Знахарь, ты действительно умный парень. Я окончил восточный факультет Ленинградского Университетета, – он ткнул большим пальцем через плечо в сторону Университетской набережной, – и сам я питерский. Родился и вырос на улице Некрасова. И бегал по тем же улицам, что и ты. Но не стоит удивляться тому, как это почти русский парень, ну, подумаешь, коренной питерский азербайджанец, примкнул к страшной «Аль-Каиде». Я, конечно же, мог бы рассказать тебе о том, как это случилось, но это был бы слишком длинный рассказ, да и вряд ли тебе это нужно. У каждого из нас – своя жизнь. Ты – вор в законе, причем – неправильный вор, а я – воин Аллаха. И, между прочим, правильный воин.
   Хрена лысого ты правильный, подумал я, в Коране ни слова не сказано о том, что нужно взрывать автобусы с невинными людьми. Я ведь читал его. А вот откуда ты, людоед образованный, знаешь, что я неправильный вор?
   – А скажи, Ахмад, – неожиданно для самого себя спросил я, – свои люди у вас и среди питерской братвы имеются?
   – Вопрос, конечно, интере-есный… – протянул он и почесал пальцем щеку, – но я оставлю его без ответа. Думай сам. Но только не ошибись. Иногда ошибки дорого стоят.
   И вдруг перед моим внутренним взором возникла хитрая физиономия московского Татарина, который присутствовал на моей коронации. Меня аж пробило, но я постарался ничем не выдать этого и, кажется, вполне успешно. Глотнув кофе, я поставил чашку на стол и сказал:
   – Что вы хотите от меня узнать?
   – Расскажи, как ты забрал камни в Эр-Рийяде. Я пожал плечами и ответил:
   – Как забрал… Обыкновенно! Показал кольца и забрал. И все дела.
   – Ну, в общем, да. Конечно, ничего особенного. А как ты получил кольца? Хочется услышать, так сказать, из первых уст. Теперь-то уже скрывать нечего. Дело, сам понимаешь, сделано, так что… Мне просто интересно, поверь.
   – Я понимаю тебя, Ахмад. Одно кольцо мне дал генерал Арцыбашев…
   – Кандагар, 1988 год, – перебил меня Ахмад.
   – Да, совершенно верно. Второе – Тохтамбаш-Баши, ты должен его знать.
   Глаза Ахмада сузились, и он тихо спросил:
   – Тохтамбаш-баши? Не может быть!
   И тут я понял, как смогу отомстить бывшему майору Тохтамбашеву за то, что он заставил меня насмерть драться с этим блатным козлом Студнем, а потом подсунул заминированный чемоданчик.
   Я сделал удивленное лицо и сказал:
   – А ты что, не знал, что ли? Они ведь втроем – Студеный, Арцыбашев и Тохтамбашев грохнули тогда караван. И сундук ваш взяли, и колечки забрали.
   Ахмад, сжав губы, замолчал.
   Через некоторое время он покачал головой и огорченно сказал:
   – Не знал… не знал… Видишь, Знахарь, иногда враг может принести больше пользы, чем тот, кого ты считаешь своим другом. Я благодарен тебе за то, что ты рассказал. А с Тохтамбаш-баши мы поговорим в самое ближайшее время.
   По выражению его лица я понял, что этот разговор Тохтамбашеву совсем не понравится. И что он, скорее всего, будет последним разговором в его жизни. Так тебе, чурбан толстый, и надо. Вот пусть тебя теперь посадят на кол, будешь знать, как заставлять людей тыкать друг в друга ножичками. Козел.
   – А третье кольцо? – спросил Ахмад, оторвав меня от кровожадных мыслей.
   – Третье…
   Я задумался. Стоит ли говорить ему про Настю, про то, как это кольцо попало к ней, про… Нет, не стоит, решил я и ответил:
   – Ты поверишь мне, если я скажу, что третье кольцо я просто нашел, и что к нему не имеет отношения ни один человек из тех, кто может тебя заинтересовать?
   Ахмад пристально посмотрел на меня и сказал:
   – Поверю.
   – Хорошо, – сказал я, – а теперь говори, чего ты хочешь.
   На самом деле он мог бы ничего и не говорить. Они просто хотят вернуть свои деньги. Все просто, как дворницкий лом. Можно не объяснять. Однако я придал лицу выражение сосредоточенного внимания и приготовился слушать, в какой именно форме он выскажет мне свое простое пожелание.
   Но ничего особенного Ахмад не сказал.
   – Верни камни и получишь назад своего Алешу. И все дела. А об остальном мы просто забудем.
   Забудете вы, как же!
   Я покачал головой и ответил:
   – Теперь это не так просто. Я и сам не знаю, как до них теперь добраться.
   – А для того чтобы ты хорошо и быстро придумал, как это сделать, я покажу тебе тот фильм, о котором говорил Алексей.
   И он снова повернулся к молчаливому Садику.
   Тот снова открыл дипломат, включил компьютер, и через несколько секунд я увидел совсем другое кино.
   К двум столбам, поставленным буквой «X», был привязан голый человек, его руки и ноги были разведены вдоль этих жердин. К нему подошел бородатый удалец в черной чалме, оглянулся на камеру и, горделиво улыбаясь, вытащил из-за пояса здоровенный кривой кинжал.
   На лице пленника появилось выражение смертельного ужаса, он открыл рот и что-то закричал. Звука не было, но можно было понять, что он умоляет своего палача не делать того, что тот собирался сотворить. Изображение запрыгало, и оператор, приблизившись, встал сбоку от этого страшного распятия, чтобы лучше было видно.