Страница:
— Алло, Женя! Чего замолчал? — Тамара вошла следом за Карамзюком в небольшую пыльную комнатушку, которая в лучшем случае служила каптеркой. Дощатый стол, застеленный потертой клеенкой, несколько заляпанных белилами табуретов. Брезгливо поморщившись, девушка выбрала тот, что почище, и придвинула его для себя вплотную к столу. — Усаживайся напротив, — эффектно махнула она через стол глушителем «Зигфрид Хюбнер» и достала из кармана болоньевой ветровки миниатюрный Цифровой диктофон. — Так чего замолчал, Карамзюк? Соображаешь, что мне рассказать, чего скрыть, а что напарить? Не рекомендую. Чревато. — Тамара еще раз эффектно качнула стволом пистолета. — Почувствую, что лепишь горбатого, знаешь, что сделаю?
Карамзюк, узнав, с кем имеет дело, настолько пришел в себя, что даже сумел нарисовать на лице слабое подобие улыбки и еще недостаточно окрепшим голосом произнес:
— Знаю. Прострелишь мне ногу.
— Отстрелю тебе яйца. Нога — за дурацкие вопросы и неповиновение. За враки наказание строже. — Тамара нажала на кнопочку на диктофоне, положила его на стол. — У тебя ровно два часа, Женя. Рассказывай. Всё, что тебе про меня известно.
— О том, что Светлана организовала убийство твоих родителей, я узнал только что от тебя. И она, и Игнат в разговорах очень не любят возвращаться к прошлому, в частности, к тебе. Всё, что мне известно — это то, что в ваш дом, когда ты была в школе, ворвались не то грабители, не то заказные убийцы, а ты, вернувшись домой, нашла в зимнем саду сразу два трупа. Впрочем, я охотно готов принять твою версию, что бандитов послала Астафьева. Еще та жирная тварь!..
— Без комментариев, хирург! Только голые факты. Продолжай.
— Кроме Игната у тебя не было родственников. Пришлось оформлять опекунство. Сразу же после убийства ты в состоянии нервного стресса была помещена примерно на месяц в психушку. Потом попытка самоубийства. Потом ты начала пристращаться к наркотикам и стала настолько неуправляемой, что пришлось оформлять для тебя академический отпуск и лечить на дому. Лечение не дало результатов. В конце мая тебе удалось бежать. Как ни искали, тебя так и не нашли. Тамара, можно я закурю?
Тамара дождалась, когда Карамзюк извлечет из пиджака пачку «Парламента», щелкнет серебряной «Живанши» и, затянувшись, выпустит в сторону струю табачного дыма.
— Это всёпро меня?
— Еще одно, — на этот раз уже шире улыбнулся Евгений. — Несколько раз я слышал, что у тебя раньше были иссиня черные волосы.
— А теперь видишь перед собой платиновую блондинку? — расхохоталась Тамара. — Не надо особо насиловать мозги, чтобы понять, что перед тем, как заняться всерьез всей вашей шаловливой компашкой, я зашла в парикмахерскую и осветлилась — хотела чуть-чуть изменить себе внешность. Хотя, за семь лет с тех пор, как меня в последний раз видели дядя Игнат и Светлана Петровна, я изменилась и так. Не опознает и лучший физиономист… Ну, ладно. Довольно пустой болтовни. Я верю, что ты рассказал мне всё, что знал про четырнадцатилетнюю девочку, которой испоганили жизнь двое ублюдков. Большего, признаться, услышать от тебя, хирург, я и не ожидала. Так что, оставим Тамару Астафьеву. Переходим к «Доброму Делу».
Переходить к «Доброму Делу» в этом допросе под дулом «Беретты» Карамзюку хотелось меньше всего. Какое-то время он даже тешил себя смутной надеждой, что на Тамаре Астафьевой всё и закончится. Хотя понимал, что это самообман. Проклятая девка подготовилась к разговору куда основательнее, чем он предполагал. Даже если не брать в расчет пистолет, ее ледяное (попросту устрашающее)спокойствие и несносный характер, у нее на руках были все козыри. И часть этих козырей она не преминула сразу же выложить перед Евгением.
— Опять же, чтобы ты, хирург, не испытывал лишних иллюзий, что удастся слепить мне горбатого, — очаровательно улыбнулась Тамара, зловеще поигрывая проклятой «Береттой», — предупреждаю: про вашу позорную суету в «Простоквашине» мне известно практически всё. Над сбором материала работали серьезные профессионалы, на это было потрачено много денег и времени. К сожалению, кое до чего докопаться всё же не удалось. Знала бы всё, я б сейчас здесь с тобой не тратила времени. Итак, договариваемся так: ты сейчас выкладываешь мне всё-всё-всё, что тебе известно о торговле детскими трансплантатами. Я внимательно слушаю, сопоставляю то, что ты мне говоришь, с тем, что известно мне. Обнаруживаю какие-то несоответствия, начинаю подозревать, что решил гнать мне туфту… Что тогда произойдет, Женя? — еще раз ослепительно улыбнулась Тамара.
— Ты отстрелишь мне яйца. — Это был даже не стон. И даже не сип. Даже не шепот. Эту фразу Евгений прошлепал одними губами, так что расслышать ее было почти невозможно.
Но Тамара расслышала.
— Молодчина, — похвалила она. — Усвоил. Глядишь, всё закончится тем, что ты выйдешь из этих хором целым и невредимым. Только впредь говори, пожалуйста, громче. Диктофон не всемогущ, а на нем должен быть записан весь твой рассказ… Итак, точка отсчета: тот момент, когда тебе предложили потрошить на запчасти несчастных здоровых детишек. Посулили за это конкретные бабки, и ты согласился. Начинай с этого места. И… так и быть, можешь закурить еще одну сигарету.
…Карамзюк рассказывал более часа. Сначала сбиваясь и заикаясь. Но после того, как его зловещая собеседница ободряющее улыбнулась («Не волнуйся, хирург. Пока всё путем, у меня к тебе нет ни единой претензии»)и прекратила постоянно наставлять на него пистолет, положив его на столик рядом с собой, Евгении Сергеевич успокоился, принялся выкладывать факты складно и четко, даже сам в какой-то мере увлекшись рассказом.
Девица слушала внимательно и молча. Лишь иногда согласно кивала белокурой головкой или перебивала вопросом.
— Так, значит, того мордоворота, который охраняет Толстуху, зовут Николай и он абсолютно не в курсе, что вы творите с детишками?
— Он уверен, что мы продаем их на усыновление за рубеж, но не более этого. Вообще-то, он только обычный шофер и телохранитель. Ну, и еще кроме этого…
— Знаю. Продолжай, Женя.
Он продолжал. До очередного вопроса:
— Кто руководит охраной объекта?
— Магистр.
— Он бандюга. Он командует своими торпедами и крышует вашу шарагу перед братвой. Но ведь должен быть кто-то другой — тот, кто занимается мусорами, спецслужбами, теми, с кем какому-то молдаванскому цыганенку не справиться?
— Насколько я знаю, все это лежит на Светлане Петровне.
Исподлобья Тамара смерила Карамзюка подозрительным взглядом и многозначительно положила ладонь на «Беретту».
— Ты уверен именно в этом раскладе, хирург? — почти прошептала она.
И Евгений Сергеевич на какое-то время вновь стал сбиваться и заикаться.
— Это все… что мне известно по вопросу охраны. Возможно… я просто не в курсе. Хотя раньше… считал, что от меня ничего, что… касается «Простоквашина»… не скрывают.
«Похоже, не врет…
Или, действительно, не в курсах. Или Толстуха настолько болезненно самоуверенна, что не придает конспирации столь скользкого дела почти никакого значения. Я почти не сомневаюсь в том, что верно второе. В таком случае раздавлю эту неблочскую Матрену, несмотря на всю ее массу, вообще без проблем». — Тамара убрала ладошку с «Беретты».
— Я тебе верю, хирург. Нет никакого руководителя службы охраны. Так что не менжуйся. И продолжай.
«Все в тысячу раз проще, — при этом решила она. — Про начальника службы охраны Арчи Гудвин просто придумал. Все-таки чересчур мнительный парень. Хотя, наверное, таким и должен быть частный сыщик».
…Если быть математически точным, то все, что в течение часа надиктовал на диктофон Карамзюк, срослось с тем, что успел накопать на «Доброе дело» детектив Петр, на девяносто девять процентов. А если не брать в расчет того, что охранник Толстухи не имеет к торговле детскими трансплантантами отношения, и того, что никакого руководителя службы охраны комплекса «Простоквашино» в природе не существует, — то и на все сто.
Это радовало.
Разочаровывало другое: к тому, что уже было известно по «Доброму делу», не прибавилось практически ничего.
— Сейчас закончим, хирург, — пообещала Тамара и напоследок учинила Карамзюку стремительный блиц-допрос:
— Итак, круг посвященных в то, что проделывается с ребятишками на территории «Простоквашина», ограничивается восемью негодяями?
— Да.
— Еще раз перечисли.
— Астафьевы, генеральный директор, Магистр, главный бухгалтер, я, мой ассистент и медсестра.
— Все остальные только прислуга?
— Да.
— Никто ни о чем не догадывается?
— Была одна баба в прошлом году, пыталась копать. Жила рядом в деревне. Однажды, когда мылась в бане, она угорела. Насмерть.
— Понятно. Ты абсолютно уверен, что не можешь назвать никого, кто за пределами комплекса причастен ко всей этой мерзости? Скажем, в Питере, в Москве, заграницей?
— Я ж объяснял, что я не более чем исполнитель. Ни к чему другому меня не подпускают и близко. И никогда не подпустят. Кто бы смог ответить на подобный вопрос — это Астафьева, Магистр и Шлаин.
— Генеральный директор?
— Да.
— Знаешь, где он живет?
— Нет. Знаю только номер мобильника.
— Здесь он есть в памяти? — Тамара положила на стол телефон, который еще в самом начале отобрала у Карамзюка.
— Есть.
— А всех остальных?
— Тоже.
— Твой пин-код?
— Четыре пятерки.
— Незамысловато. В чем заключаются обязанности Игната?
— По работе ни в чем. Целыми днями торчит у себя в двухэтажном курятнике и пялится в телевизор. На территорию почти не выходит. Очень редко вместе с Оксаной они выезжают на «Джипе» за территорию, но возвращаются уже через час. На моей памяти дважды Игнат исчезал куда-то на пару недель. Думаю, что ездил в отпуск. Или лечиться. Не надо быть психиатром, чтобы с первого взгляда определить, что у него не всё в порядке с башкой.
— Согласна. Тогда какого же черта Светлана с ним нянчится?
— Не знаю, — пожал плечами Евгений. — Возможно, у него есть на нее компромат, и она опасается неприятностей, если с ним что-то случится. Но это лишь мои домыслы.
— Где мне найти Магистра?
— Его телефон в моей трубке. Позвони, забей стрелку.
— Я не спрашиваю, как мне ему позвонить, — недовольно сказала Тамара. И повторила вопрос: — Где мне найти Магистра?
— Где он живет, я не знаю. Но со своими бандитами они часто торчат в ночном клубе «Консервы». Это где-то в Московском районе.
— Отыщу. А где тусуется Светлана Петровна? Надеюсь, что не в «Консервах»?
— Ресторан «Орхидея». На Загородном.
— Всегда там?
— У нее даже свой личный столик. Появляется там почти через день. Часто встречается там с деловыми партнерами.
— Ездит туда со своим телохранителем? Или берет с собой еще кого-нибудь из охраны?
— Насколько я знаю, только она и Николай.
Тамара какое-то время помолчала. Над чем-то размышляя, покрутила в ладоне «Беретту». Потом достала из казавшегося бездонным кармана болоньевой курточки шприц, наполненный бесцветной жидкостью, и протянула его Карамзюку.
— Я довольна тобой, хирург. Ты всё рассказал просто прекрасно. Еще десять минут, и поедешь домой. Вот только одна маленькая формальность. Это пентотал натрия. Сейчас ты введешь его себе в вену — ты же врач, ты же умеешь… — так вот, ты введешь его в вену, и я еще раз задам тебе пару самых важных вопросов. У меня должна быть уверенность, что сегодня на них ты ответил мне честно.
Карамзюк, словно за голову ядовитейшую болотную гадюку, осторожно взял трясущимися пальцами пятикубовый баян.
Не в состоянии оторвать от него остекленевшего от испуга взгляда
Не в состоянии произнести ни единого слова.
«Сама по себе „сыворотка правды“, конечно, порядочная отрава. Но она всё-таки не смертельна. Вот только, кто знает эту стервозу с „Береттой“ в руке. А если в шприце вовсе не пентонтал, а какой-нибудь цианид?»
— Чего ты тянешь, хирург? Мы зря тратим время. Предлагаю на выбор: или ты сейчас делаешь этот укол, отвечаешь на пару вопросов и уже через десять минут спокойно садишься в свой «Бьюик» и едешь домой. Или еще чуть-чуть медлишь, всё равно делаешь этот укол, но потом уползаешь отсюда с простреленной лапой и уже никогда не сумеешь переспать хоть с одной бабой. Выбирай. Считаю до трех. Раз… два… — Тамара отбросила в сторону табурет и поднялась. — Выбирай!!!
Выбора не было. В двух метрах от паха зловеще покачивался массивный «Зигфрид Хюбнер».
— Погоди, — просипел Карамзюк и сорвал с иглы пластмассовый колпачок. — Сейчас… сейчас… — Положив шприц обратно на стол, он, словно опытный наркоман, тонкими и ухоженными пальцами хирурга пережал предплечье, несколько раз качнул кулаком.
Как в таком состоянии поймать вену?!!
—Сейчас… сейчас…
— Три, хирург! Я стреляю.
Он не ввел, он просто вогнал иглу в запястье и, как ни странно, попал в вену с первой же неуклюжей попытки. Большим пальцем чуть вытянул поршень, и изнутри шприца сразу же выступил «контроль» — маленькая капелька венозной крови, окрасившая в красный цвет раствор для инъекции внизу пластикового цилиндра.
— Вот и умничка, Женя.
Эти слова были последними, которые в своей жизни довелось услышать Карамзюку. Вместе с движением поршня ему в вену вместо обещанной «сыворотки правды» пошла ядреная смесь из соды, карбида и обычной водопроводной воды.
Зачем где-то искать цианиды, когда всегда под рукой есть не менее эффективные и куда более доступные яды?
Зачем шмалять ублюдку в башку и пачкать чистую и не засвеченную в ментовской баллистической картотеке «Беретту»? Ведь второй раз использовать эту вольту уже будет нельзя. Ее придется выбрасывать, а она, как-никак, стоит денег. Лучше приберечь эту дуру на следующий раз, а гада придавить совсем другим способом.
Пятикубовый шприц был опорожнен едва ли наполовину, когда движение большого пальца, вдавливающего внутрь цилиндра поршень, остановилось, и Карамзюк медленно сполз с табурета на загаженный пол.
Проверять пульс или зрачковый рефлекс не было никакой необходимости — кто-кто, а уж Тамара была в этом уверена. Главврач «Простоквашина» — мертвее мертвого, и Светлане Петровне теперь предстоит искать в штат потрошителей другого хирурга, патологоанатома по совместительству. Непростая задача. Она должно отнять много времени.
«Не успеет толстуха», — улыбнулась Тамара, взяла со стола диктофон, свинтила с «Беретты» глушитель и окинула маленькую каптерку придирчивым взглядом: не оставила ли случайно здесь каких-нибудь лишних следов.
Ее клепок [115]мусора ни в коттедже, ни на «Бьюике» не найдут. Еще в Форносове Тамара обработала ладони и подушечки пальцев «Молексином» — аэрозолью, которая наносится на руки и покрывает их тонкой прозрачной пленкой.
Если где-то и ухитрятся снять слепки следов ее старых турецких кроссовок, то всё равно уже завтра, выудив их из помойки, в этих развалинах будет щеголять какая-нибудь питерская бомжиха.
То, что кроме Карамзюка в этой каптерке находился кто-то еще, мусора, конечно, отметят. Но это-то Тамаре, как раз, абсолютно по барабану. Пусть отмечают. Пусть знают. Пусть ломают свои тупые ментовские будки над вопросом — сам ли хирург решил свести счеты с жизнью, или в этом ему помогли?
Остается какая-то мелочь — незамеченной выбраться из этого стоящего на отшибе дворца и пройти три километра до станции Вырица.
И обязательно созвониться с Петром. Сегодня же надо с ним встретиться, передать диктофон и доложить, что первый этап того плана, который они разработали позавчера, прошел без сучка, без задоринки.
В трофейную «Моторолу» Карамзюка Тамара ввела пин-код («5555»),порадовалась: «Не обманул ведь, покойничек!» и набрала номер Петра.
И удивилась: продолжительные спаренные гудки. Ни «Телефон вызываемого абонента выключен…», ни занято. Просто никто не отвечает. Тамара повторила попытку — та же реакция. «Странно, — пожала плечами она. — Или заснул и не слышит звонка, или засунул куда-нибудь трубку, как это обычно делаю я».
И Тамара отправилась восвояси из этого недостроенного дворца. Выходя из калитки, с тоской бросила взгляд на «Бьюик Ривьеру», из замка зажигания которого так заманчиво торчали ключи. Но воспользоваться машиной было нельзя — она должна была оставаться здесь.
Так же как нельзя было выйти на трассу и поймать тачку до Петербурга. Зачем это надо, чтобы тебя, такую красивую, запомнил какой-нибудь местный водила?
Она набирала номер мобильника частного детектива еще дважды: стоя на платформе в Вырице в ожидании электрички и вернувшись в Питер, из Купчина, перед тем, как спуститься в метро. Оба раза одна и та же картина — спаренные гудки, на которые никто и не думает отвечать.
«Лады, Арчи Гудвин, — озорно улыбнулась Тамара, покупая жетончик, чтобы пройти через турникет. — Не хочешь со мной разговаривать, поговорю с тобой я. Нарушу табу, наплюю на все твои страхи, прямо сейчас заявлюсь к тебе в гости, и попробуй выпроводить меня до утра. Благо ж, отсюда пути до тебя всего ничего — одна остановка до „Звездной“ и пять минут пешком от метро».
Она до сих пор отказывалась верить в надуманные, по ее мнению, опасения Петра, считала его болезненно осторожным и мнительным. Особенно после того, как Карамзюк развеял по ветру версию детектива о том, что в «Простоквашине» обязательно должен быть некий тщательно законспирированный начальник службы охраны.
И всё-таки, выйдя из метро «Звездная», Тамара решила подстраховаться. С трофейной трубки Карамзюка еще раз набрала уже не мобильный, а домашний номер Петра…
Подключенный к телефону АОН сработал не по профессиональному грубо. Два гудка в одной тональности, щелчок и после него уже совсем другие, более тихие и мелодичные. Прежде чем ей ответили, машинально Тамара насчитала четыре гудка, размышляя о том, что определителя номера на домашнем телефоне Петра раньше не было.
— Вас слушают. — Низкий бас скорее мог принадлежать Шаляпину или огромному негру из голливудского боевика, нежели Арчи Гудвину.
Тамара бросила взгляд на дисплей «Моторолы» («А ни ошиблась ли номером? Нет. Всё чики-чики).Телефон детектива она запомнила намертво еще с первого раза.
— Говорите. Вас слушают, — с нетерпением в басе повторил псевдошаляпин.
Не отвечая, Тамара отключила «Моторолу» и автоматически провела ладонью под левой грудью — там, где в наплечной кобуре лежала «Беретта».
Дуга!
Веревка!!
Дефолт!!!
— Бажбанка! — громко скрипнула зубами она. — Чуть было сама, по своей бабьей упертости ни вписалась в паленую хату, набитую легашами, астафьевскими торпедами или еще бог знает кем.
«Что Петр был прав в том, что за ним, действительно, давали ливер [117]уже несколько дней, что соваться сейчас даже близко к его дому на Пулковской — это чистое палево, теперь понятно и новорожденному
Но именно мне понятно другое:соваться туда надо непременно сейчас, потому что только сейчас по горячим следам и под идеально исполненный ветошный кураж [118]можно процинковать [119]ситуацию, навести хоть какие рамсы, [120]что там произошло. Это будет напряжно. Очень напряжно!Но ведь когда по нам с Энглер ударят исподтишка, будет напряжнее в тысячу раз.
Хочешь, не хочешь, а надо идти.
Кто иной, если не я?
Кисляк, твою мать!»
Тамара еще раз провела ладонью по выпирающей из-под тонкой ветровки «Беретте», купила в ларьке бутылку дешевого пива, и направилась в сторону Пулковской улицы, где в кирпичной девятиэтажке жил (именно так, в прошедшем времени, она сейчас произнесла про себя это слово)частный детектив по имени Петр.
Пересечь узкую улицу, пройти между домами, обогнуть территорию детского садика, и вот она, лет тридцать назад новенькая и белая, а теперь потемневшая и обрюзгшая длинная девятиэтажка то ли в шесть, то ли и вовсе в восемь подъездов. Во втором жилАрчи Гудвин. У второго сейчас стояли две мусорские машины. «Обычная местная пэпээска и микроавтобус СОГ, — с первого взгляда профессионально определила Тамара. — Если СОГ, значит, мокрое дело. А если мокрое дело, то маранули Петра. Второго здесь не дано. Счастливых совпадений в подобных ситуациях не бывает».
Стремительным взглядом Тамара окинула территорию в радиусе примерно восьмидесяти метров от интересующего ее подъезда и буквально за доли секунды успела «сфотографировать» все мало-мальски существенные в сложившейся ситуации мелочи — благо, не так уж их было и много.
…Скучающий мент с автоматом прогуливается около СОГовского микроавтобуса.
…Три старухи — явно из местных — кучкуются чуть поодаль, не сводя взглядов с подъезда.
«Молча. Уже всё обсудили. Теперь дожидаются продолжения. Вот с ними бы и поговорить».
…Невзрачный мужик в добротном костюме и галстуке на длинном поводке выгуливает беспородного щенка. Мужику интересно, зачем понаехало столько ментов, но близко к подъезду он не подходит.
«Подозрительный мужичок. Подозрительный в том смысле, что в дорогих костюмах и галстуках с собаками не гуляют».Вот, пожалуй, и всё: скучающий мент, три старухи и подозрительный мужичок с беспородным щенком. Теперь прямым ходом на эшафот.
Впрочем, на эшафот она шла и так. Не сделав ни единой запинки. Ни разу не сбившись с неспешного, ленивого шага.
Изнутри:Натянутая струна, цирковая эквилибристка, без страховки ступающая по качающемуся канату.
Снаружи:Симпатичная девушка с закрытой бутылкой пива в руке, внимательно всматривающаяся себе под ноги, чтобы, не дай бог, не нарваться на собачье дерьмо и не измазать свои поношенные кроссовки. Одетая неброско и небогато. С одной стороны, вроде бы, грустная и озабоченная какой-то проблемой; с другой — явно праздношатающаяся и не знающая, чем бы себя занять.
Вот она на секунду притормозила, окинула взглядом дом и, заметив старушек, пришла к какому-то решению и направилась к ним.
— Здравствуйте.
Старухи всё-таки не молчали, о чем-то тихонечко перешептывались, но как только к ним обратилась высокая светловолосая девушка, сразу замолкли, оторвали жадные взоры от вожделенного парадняка и с интересом воззрились на незнакомку.
— Вы в этом доме, наверное, знаете всех. — приветливо улыбнулась она и вдохновенно принялась гнать пургу. — Может быть, мне и поможете. Я тут ищу одного парня. Его зовут Давидом, но он не еврей и не кавказец. Самый обычный парень. Моего возраста. Или немного постарше.
— Из какого подъезда?
— Из какого-то из центральных. Точно не помню. Может, из этого.
— Этаж-то хоть помнишь?
Тамара виновато качнула белокурой головкой. И подумала: «Петр жилна девятом».
— Какой-то из верхних. Я помню, мы долго поднимались на лифте.
— В третьем лифт уж неделю, как не работает, — пожаловалась одна из старух. А другая простодушно проговорила (правда, с такой дозой язвительности, какая могла бы вызвать изжогу и у вегетарианца):
— Уж если не помнишь, где живет твой ухажер, так, может, и имя напутала. Вовсе и не Давид никакой, а, скажем, Петр. У него кошка была? А квартира-то однокомнатная?
«Вот и всё… Ясно! — Тамара с такой силой сдавила бутылку, что, казалось, та сейчас лопнет в ее тоненьких пальчиках, до сих пор покрытых прочной пленкой „Молексина“. — Если и оставалась крупица надежды, то теперь нет даже и этого… Хотя, какая, к черту, надежда! Изначально, как только услышала бас по телефону, никакой сраной надеждой не пахло и близко… Теперь лишь остается побольше узнать, как это произошло».
Подозрительный мужичок в галстуке по-прежнему продолжал топтаться неподалеку со своим беспородным щенком.
Мент с автоматом, не сводивший с Тамары вожделенного взгляда с тех самых пор, как она объявилась в его поле зрения, что-то коротко буркнул по рации и вальяжно направился к подозрительной незнакомке.
Тамара быстро сунула руку под куртку, отцепила от пояса джинсов связку домашних ключей и принялась делать вид, что брелоком пытается открыть свое пиво.
— Нет, у него точно были две комнаты, — между делом сообщила она старушенциям. — А при чем здесь кошка? И почему именно Петр?.. Извините, вы не поможете. — С обворожительной улыбкой шагнула она к легашу и доверчиво протянула ему нагревшуюся в руке бутылку пива и связку ключей. — Мне, безрукой, никак. А вы всё же мужчина.
«Еще не хватает, чтобы этот легавый принячся проверять мой талмуд и выяснять, какого ляда я здесь шатаюсь. Пусть лучше займется чем-то полезным».
Карамзюк, узнав, с кем имеет дело, настолько пришел в себя, что даже сумел нарисовать на лице слабое подобие улыбки и еще недостаточно окрепшим голосом произнес:
— Знаю. Прострелишь мне ногу.
— Отстрелю тебе яйца. Нога — за дурацкие вопросы и неповиновение. За враки наказание строже. — Тамара нажала на кнопочку на диктофоне, положила его на стол. — У тебя ровно два часа, Женя. Рассказывай. Всё, что тебе про меня известно.
— О том, что Светлана организовала убийство твоих родителей, я узнал только что от тебя. И она, и Игнат в разговорах очень не любят возвращаться к прошлому, в частности, к тебе. Всё, что мне известно — это то, что в ваш дом, когда ты была в школе, ворвались не то грабители, не то заказные убийцы, а ты, вернувшись домой, нашла в зимнем саду сразу два трупа. Впрочем, я охотно готов принять твою версию, что бандитов послала Астафьева. Еще та жирная тварь!..
— Без комментариев, хирург! Только голые факты. Продолжай.
— Кроме Игната у тебя не было родственников. Пришлось оформлять опекунство. Сразу же после убийства ты в состоянии нервного стресса была помещена примерно на месяц в психушку. Потом попытка самоубийства. Потом ты начала пристращаться к наркотикам и стала настолько неуправляемой, что пришлось оформлять для тебя академический отпуск и лечить на дому. Лечение не дало результатов. В конце мая тебе удалось бежать. Как ни искали, тебя так и не нашли. Тамара, можно я закурю?
Тамара дождалась, когда Карамзюк извлечет из пиджака пачку «Парламента», щелкнет серебряной «Живанши» и, затянувшись, выпустит в сторону струю табачного дыма.
— Это всёпро меня?
— Еще одно, — на этот раз уже шире улыбнулся Евгений. — Несколько раз я слышал, что у тебя раньше были иссиня черные волосы.
— А теперь видишь перед собой платиновую блондинку? — расхохоталась Тамара. — Не надо особо насиловать мозги, чтобы понять, что перед тем, как заняться всерьез всей вашей шаловливой компашкой, я зашла в парикмахерскую и осветлилась — хотела чуть-чуть изменить себе внешность. Хотя, за семь лет с тех пор, как меня в последний раз видели дядя Игнат и Светлана Петровна, я изменилась и так. Не опознает и лучший физиономист… Ну, ладно. Довольно пустой болтовни. Я верю, что ты рассказал мне всё, что знал про четырнадцатилетнюю девочку, которой испоганили жизнь двое ублюдков. Большего, признаться, услышать от тебя, хирург, я и не ожидала. Так что, оставим Тамару Астафьеву. Переходим к «Доброму Делу».
Переходить к «Доброму Делу» в этом допросе под дулом «Беретты» Карамзюку хотелось меньше всего. Какое-то время он даже тешил себя смутной надеждой, что на Тамаре Астафьевой всё и закончится. Хотя понимал, что это самообман. Проклятая девка подготовилась к разговору куда основательнее, чем он предполагал. Даже если не брать в расчет пистолет, ее ледяное (попросту устрашающее)спокойствие и несносный характер, у нее на руках были все козыри. И часть этих козырей она не преминула сразу же выложить перед Евгением.
— Опять же, чтобы ты, хирург, не испытывал лишних иллюзий, что удастся слепить мне горбатого, — очаровательно улыбнулась Тамара, зловеще поигрывая проклятой «Береттой», — предупреждаю: про вашу позорную суету в «Простоквашине» мне известно практически всё. Над сбором материала работали серьезные профессионалы, на это было потрачено много денег и времени. К сожалению, кое до чего докопаться всё же не удалось. Знала бы всё, я б сейчас здесь с тобой не тратила времени. Итак, договариваемся так: ты сейчас выкладываешь мне всё-всё-всё, что тебе известно о торговле детскими трансплантатами. Я внимательно слушаю, сопоставляю то, что ты мне говоришь, с тем, что известно мне. Обнаруживаю какие-то несоответствия, начинаю подозревать, что решил гнать мне туфту… Что тогда произойдет, Женя? — еще раз ослепительно улыбнулась Тамара.
— Ты отстрелишь мне яйца. — Это был даже не стон. И даже не сип. Даже не шепот. Эту фразу Евгений прошлепал одними губами, так что расслышать ее было почти невозможно.
Но Тамара расслышала.
— Молодчина, — похвалила она. — Усвоил. Глядишь, всё закончится тем, что ты выйдешь из этих хором целым и невредимым. Только впредь говори, пожалуйста, громче. Диктофон не всемогущ, а на нем должен быть записан весь твой рассказ… Итак, точка отсчета: тот момент, когда тебе предложили потрошить на запчасти несчастных здоровых детишек. Посулили за это конкретные бабки, и ты согласился. Начинай с этого места. И… так и быть, можешь закурить еще одну сигарету.
…Карамзюк рассказывал более часа. Сначала сбиваясь и заикаясь. Но после того, как его зловещая собеседница ободряющее улыбнулась («Не волнуйся, хирург. Пока всё путем, у меня к тебе нет ни единой претензии»)и прекратила постоянно наставлять на него пистолет, положив его на столик рядом с собой, Евгении Сергеевич успокоился, принялся выкладывать факты складно и четко, даже сам в какой-то мере увлекшись рассказом.
Девица слушала внимательно и молча. Лишь иногда согласно кивала белокурой головкой или перебивала вопросом.
— Так, значит, того мордоворота, который охраняет Толстуху, зовут Николай и он абсолютно не в курсе, что вы творите с детишками?
— Он уверен, что мы продаем их на усыновление за рубеж, но не более этого. Вообще-то, он только обычный шофер и телохранитель. Ну, и еще кроме этого…
— Знаю. Продолжай, Женя.
Он продолжал. До очередного вопроса:
— Кто руководит охраной объекта?
— Магистр.
— Он бандюга. Он командует своими торпедами и крышует вашу шарагу перед братвой. Но ведь должен быть кто-то другой — тот, кто занимается мусорами, спецслужбами, теми, с кем какому-то молдаванскому цыганенку не справиться?
— Насколько я знаю, все это лежит на Светлане Петровне.
Исподлобья Тамара смерила Карамзюка подозрительным взглядом и многозначительно положила ладонь на «Беретту».
— Ты уверен именно в этом раскладе, хирург? — почти прошептала она.
И Евгений Сергеевич на какое-то время вновь стал сбиваться и заикаться.
— Это все… что мне известно по вопросу охраны. Возможно… я просто не в курсе. Хотя раньше… считал, что от меня ничего, что… касается «Простоквашина»… не скрывают.
«Похоже, не врет…
Или, действительно, не в курсах. Или Толстуха настолько болезненно самоуверенна, что не придает конспирации столь скользкого дела почти никакого значения. Я почти не сомневаюсь в том, что верно второе. В таком случае раздавлю эту неблочскую Матрену, несмотря на всю ее массу, вообще без проблем». — Тамара убрала ладошку с «Беретты».
— Я тебе верю, хирург. Нет никакого руководителя службы охраны. Так что не менжуйся. И продолжай.
«Все в тысячу раз проще, — при этом решила она. — Про начальника службы охраны Арчи Гудвин просто придумал. Все-таки чересчур мнительный парень. Хотя, наверное, таким и должен быть частный сыщик».
…Если быть математически точным, то все, что в течение часа надиктовал на диктофон Карамзюк, срослось с тем, что успел накопать на «Доброе дело» детектив Петр, на девяносто девять процентов. А если не брать в расчет того, что охранник Толстухи не имеет к торговле детскими трансплантантами отношения, и того, что никакого руководителя службы охраны комплекса «Простоквашино» в природе не существует, — то и на все сто.
Это радовало.
Разочаровывало другое: к тому, что уже было известно по «Доброму делу», не прибавилось практически ничего.
— Сейчас закончим, хирург, — пообещала Тамара и напоследок учинила Карамзюку стремительный блиц-допрос:
— Итак, круг посвященных в то, что проделывается с ребятишками на территории «Простоквашина», ограничивается восемью негодяями?
— Да.
— Еще раз перечисли.
— Астафьевы, генеральный директор, Магистр, главный бухгалтер, я, мой ассистент и медсестра.
— Все остальные только прислуга?
— Да.
— Никто ни о чем не догадывается?
— Была одна баба в прошлом году, пыталась копать. Жила рядом в деревне. Однажды, когда мылась в бане, она угорела. Насмерть.
— Понятно. Ты абсолютно уверен, что не можешь назвать никого, кто за пределами комплекса причастен ко всей этой мерзости? Скажем, в Питере, в Москве, заграницей?
— Я ж объяснял, что я не более чем исполнитель. Ни к чему другому меня не подпускают и близко. И никогда не подпустят. Кто бы смог ответить на подобный вопрос — это Астафьева, Магистр и Шлаин.
— Генеральный директор?
— Да.
— Знаешь, где он живет?
— Нет. Знаю только номер мобильника.
— Здесь он есть в памяти? — Тамара положила на стол телефон, который еще в самом начале отобрала у Карамзюка.
— Есть.
— А всех остальных?
— Тоже.
— Твой пин-код?
— Четыре пятерки.
— Незамысловато. В чем заключаются обязанности Игната?
— По работе ни в чем. Целыми днями торчит у себя в двухэтажном курятнике и пялится в телевизор. На территорию почти не выходит. Очень редко вместе с Оксаной они выезжают на «Джипе» за территорию, но возвращаются уже через час. На моей памяти дважды Игнат исчезал куда-то на пару недель. Думаю, что ездил в отпуск. Или лечиться. Не надо быть психиатром, чтобы с первого взгляда определить, что у него не всё в порядке с башкой.
— Согласна. Тогда какого же черта Светлана с ним нянчится?
— Не знаю, — пожал плечами Евгений. — Возможно, у него есть на нее компромат, и она опасается неприятностей, если с ним что-то случится. Но это лишь мои домыслы.
— Где мне найти Магистра?
— Его телефон в моей трубке. Позвони, забей стрелку.
— Я не спрашиваю, как мне ему позвонить, — недовольно сказала Тамара. И повторила вопрос: — Где мне найти Магистра?
— Где он живет, я не знаю. Но со своими бандитами они часто торчат в ночном клубе «Консервы». Это где-то в Московском районе.
— Отыщу. А где тусуется Светлана Петровна? Надеюсь, что не в «Консервах»?
— Ресторан «Орхидея». На Загородном.
— Всегда там?
— У нее даже свой личный столик. Появляется там почти через день. Часто встречается там с деловыми партнерами.
— Ездит туда со своим телохранителем? Или берет с собой еще кого-нибудь из охраны?
— Насколько я знаю, только она и Николай.
Тамара какое-то время помолчала. Над чем-то размышляя, покрутила в ладоне «Беретту». Потом достала из казавшегося бездонным кармана болоньевой курточки шприц, наполненный бесцветной жидкостью, и протянула его Карамзюку.
— Я довольна тобой, хирург. Ты всё рассказал просто прекрасно. Еще десять минут, и поедешь домой. Вот только одна маленькая формальность. Это пентотал натрия. Сейчас ты введешь его себе в вену — ты же врач, ты же умеешь… — так вот, ты введешь его в вену, и я еще раз задам тебе пару самых важных вопросов. У меня должна быть уверенность, что сегодня на них ты ответил мне честно.
Карамзюк, словно за голову ядовитейшую болотную гадюку, осторожно взял трясущимися пальцами пятикубовый баян.
Не в состоянии оторвать от него остекленевшего от испуга взгляда
Не в состоянии произнести ни единого слова.
«Сама по себе „сыворотка правды“, конечно, порядочная отрава. Но она всё-таки не смертельна. Вот только, кто знает эту стервозу с „Береттой“ в руке. А если в шприце вовсе не пентонтал, а какой-нибудь цианид?»
— Чего ты тянешь, хирург? Мы зря тратим время. Предлагаю на выбор: или ты сейчас делаешь этот укол, отвечаешь на пару вопросов и уже через десять минут спокойно садишься в свой «Бьюик» и едешь домой. Или еще чуть-чуть медлишь, всё равно делаешь этот укол, но потом уползаешь отсюда с простреленной лапой и уже никогда не сумеешь переспать хоть с одной бабой. Выбирай. Считаю до трех. Раз… два… — Тамара отбросила в сторону табурет и поднялась. — Выбирай!!!
Выбора не было. В двух метрах от паха зловеще покачивался массивный «Зигфрид Хюбнер».
— Погоди, — просипел Карамзюк и сорвал с иглы пластмассовый колпачок. — Сейчас… сейчас… — Положив шприц обратно на стол, он, словно опытный наркоман, тонкими и ухоженными пальцами хирурга пережал предплечье, несколько раз качнул кулаком.
Как в таком состоянии поймать вену?!!
—Сейчас… сейчас…
— Три, хирург! Я стреляю.
Он не ввел, он просто вогнал иглу в запястье и, как ни странно, попал в вену с первой же неуклюжей попытки. Большим пальцем чуть вытянул поршень, и изнутри шприца сразу же выступил «контроль» — маленькая капелька венозной крови, окрасившая в красный цвет раствор для инъекции внизу пластикового цилиндра.
— Вот и умничка, Женя.
Эти слова были последними, которые в своей жизни довелось услышать Карамзюку. Вместе с движением поршня ему в вену вместо обещанной «сыворотки правды» пошла ядреная смесь из соды, карбида и обычной водопроводной воды.
Зачем где-то искать цианиды, когда всегда под рукой есть не менее эффективные и куда более доступные яды?
Зачем шмалять ублюдку в башку и пачкать чистую и не засвеченную в ментовской баллистической картотеке «Беретту»? Ведь второй раз использовать эту вольту уже будет нельзя. Ее придется выбрасывать, а она, как-никак, стоит денег. Лучше приберечь эту дуру на следующий раз, а гада придавить совсем другим способом.
Пятикубовый шприц был опорожнен едва ли наполовину, когда движение большого пальца, вдавливающего внутрь цилиндра поршень, остановилось, и Карамзюк медленно сполз с табурета на загаженный пол.
Проверять пульс или зрачковый рефлекс не было никакой необходимости — кто-кто, а уж Тамара была в этом уверена. Главврач «Простоквашина» — мертвее мертвого, и Светлане Петровне теперь предстоит искать в штат потрошителей другого хирурга, патологоанатома по совместительству. Непростая задача. Она должно отнять много времени.
«Не успеет толстуха», — улыбнулась Тамара, взяла со стола диктофон, свинтила с «Беретты» глушитель и окинула маленькую каптерку придирчивым взглядом: не оставила ли случайно здесь каких-нибудь лишних следов.
Ее клепок [115]мусора ни в коттедже, ни на «Бьюике» не найдут. Еще в Форносове Тамара обработала ладони и подушечки пальцев «Молексином» — аэрозолью, которая наносится на руки и покрывает их тонкой прозрачной пленкой.
Если где-то и ухитрятся снять слепки следов ее старых турецких кроссовок, то всё равно уже завтра, выудив их из помойки, в этих развалинах будет щеголять какая-нибудь питерская бомжиха.
То, что кроме Карамзюка в этой каптерке находился кто-то еще, мусора, конечно, отметят. Но это-то Тамаре, как раз, абсолютно по барабану. Пусть отмечают. Пусть знают. Пусть ломают свои тупые ментовские будки над вопросом — сам ли хирург решил свести счеты с жизнью, или в этом ему помогли?
Остается какая-то мелочь — незамеченной выбраться из этого стоящего на отшибе дворца и пройти три километра до станции Вырица.
И обязательно созвониться с Петром. Сегодня же надо с ним встретиться, передать диктофон и доложить, что первый этап того плана, который они разработали позавчера, прошел без сучка, без задоринки.
В трофейную «Моторолу» Карамзюка Тамара ввела пин-код («5555»),порадовалась: «Не обманул ведь, покойничек!» и набрала номер Петра.
И удивилась: продолжительные спаренные гудки. Ни «Телефон вызываемого абонента выключен…», ни занято. Просто никто не отвечает. Тамара повторила попытку — та же реакция. «Странно, — пожала плечами она. — Или заснул и не слышит звонка, или засунул куда-нибудь трубку, как это обычно делаю я».
И Тамара отправилась восвояси из этого недостроенного дворца. Выходя из калитки, с тоской бросила взгляд на «Бьюик Ривьеру», из замка зажигания которого так заманчиво торчали ключи. Но воспользоваться машиной было нельзя — она должна была оставаться здесь.
Так же как нельзя было выйти на трассу и поймать тачку до Петербурга. Зачем это надо, чтобы тебя, такую красивую, запомнил какой-нибудь местный водила?
Она набирала номер мобильника частного детектива еще дважды: стоя на платформе в Вырице в ожидании электрички и вернувшись в Питер, из Купчина, перед тем, как спуститься в метро. Оба раза одна и та же картина — спаренные гудки, на которые никто и не думает отвечать.
«Лады, Арчи Гудвин, — озорно улыбнулась Тамара, покупая жетончик, чтобы пройти через турникет. — Не хочешь со мной разговаривать, поговорю с тобой я. Нарушу табу, наплюю на все твои страхи, прямо сейчас заявлюсь к тебе в гости, и попробуй выпроводить меня до утра. Благо ж, отсюда пути до тебя всего ничего — одна остановка до „Звездной“ и пять минут пешком от метро».
Она до сих пор отказывалась верить в надуманные, по ее мнению, опасения Петра, считала его болезненно осторожным и мнительным. Особенно после того, как Карамзюк развеял по ветру версию детектива о том, что в «Простоквашине» обязательно должен быть некий тщательно законспирированный начальник службы охраны.
И всё-таки, выйдя из метро «Звездная», Тамара решила подстраховаться. С трофейной трубки Карамзюка еще раз набрала уже не мобильный, а домашний номер Петра…
Подключенный к телефону АОН сработал не по профессиональному грубо. Два гудка в одной тональности, щелчок и после него уже совсем другие, более тихие и мелодичные. Прежде чем ей ответили, машинально Тамара насчитала четыре гудка, размышляя о том, что определителя номера на домашнем телефоне Петра раньше не было.
— Вас слушают. — Низкий бас скорее мог принадлежать Шаляпину или огромному негру из голливудского боевика, нежели Арчи Гудвину.
Тамара бросила взгляд на дисплей «Моторолы» («А ни ошиблась ли номером? Нет. Всё чики-чики).Телефон детектива она запомнила намертво еще с первого раза.
— Говорите. Вас слушают, — с нетерпением в басе повторил псевдошаляпин.
Не отвечая, Тамара отключила «Моторолу» и автоматически провела ладонью под левой грудью — там, где в наплечной кобуре лежала «Беретта».
Дуга!
Веревка!!
Дефолт!!!
— Бажбанка! — громко скрипнула зубами она. — Чуть было сама, по своей бабьей упертости ни вписалась в паленую хату, набитую легашами, астафьевскими торпедами или еще бог знает кем.
«Что Петр был прав в том, что за ним, действительно, давали ливер [117]уже несколько дней, что соваться сейчас даже близко к его дому на Пулковской — это чистое палево, теперь понятно и новорожденному
Но именно мне понятно другое:соваться туда надо непременно сейчас, потому что только сейчас по горячим следам и под идеально исполненный ветошный кураж [118]можно процинковать [119]ситуацию, навести хоть какие рамсы, [120]что там произошло. Это будет напряжно. Очень напряжно!Но ведь когда по нам с Энглер ударят исподтишка, будет напряжнее в тысячу раз.
Хочешь, не хочешь, а надо идти.
Кто иной, если не я?
Кисляк, твою мать!»
Тамара еще раз провела ладонью по выпирающей из-под тонкой ветровки «Беретте», купила в ларьке бутылку дешевого пива, и направилась в сторону Пулковской улицы, где в кирпичной девятиэтажке жил (именно так, в прошедшем времени, она сейчас произнесла про себя это слово)частный детектив по имени Петр.
Пересечь узкую улицу, пройти между домами, обогнуть территорию детского садика, и вот она, лет тридцать назад новенькая и белая, а теперь потемневшая и обрюзгшая длинная девятиэтажка то ли в шесть, то ли и вовсе в восемь подъездов. Во втором жилАрчи Гудвин. У второго сейчас стояли две мусорские машины. «Обычная местная пэпээска и микроавтобус СОГ, — с первого взгляда профессионально определила Тамара. — Если СОГ, значит, мокрое дело. А если мокрое дело, то маранули Петра. Второго здесь не дано. Счастливых совпадений в подобных ситуациях не бывает».
Стремительным взглядом Тамара окинула территорию в радиусе примерно восьмидесяти метров от интересующего ее подъезда и буквально за доли секунды успела «сфотографировать» все мало-мальски существенные в сложившейся ситуации мелочи — благо, не так уж их было и много.
…Скучающий мент с автоматом прогуливается около СОГовского микроавтобуса.
…Три старухи — явно из местных — кучкуются чуть поодаль, не сводя взглядов с подъезда.
«Молча. Уже всё обсудили. Теперь дожидаются продолжения. Вот с ними бы и поговорить».
…Невзрачный мужик в добротном костюме и галстуке на длинном поводке выгуливает беспородного щенка. Мужику интересно, зачем понаехало столько ментов, но близко к подъезду он не подходит.
«Подозрительный мужичок. Подозрительный в том смысле, что в дорогих костюмах и галстуках с собаками не гуляют».Вот, пожалуй, и всё: скучающий мент, три старухи и подозрительный мужичок с беспородным щенком. Теперь прямым ходом на эшафот.
Впрочем, на эшафот она шла и так. Не сделав ни единой запинки. Ни разу не сбившись с неспешного, ленивого шага.
Изнутри:Натянутая струна, цирковая эквилибристка, без страховки ступающая по качающемуся канату.
Снаружи:Симпатичная девушка с закрытой бутылкой пива в руке, внимательно всматривающаяся себе под ноги, чтобы, не дай бог, не нарваться на собачье дерьмо и не измазать свои поношенные кроссовки. Одетая неброско и небогато. С одной стороны, вроде бы, грустная и озабоченная какой-то проблемой; с другой — явно праздношатающаяся и не знающая, чем бы себя занять.
Вот она на секунду притормозила, окинула взглядом дом и, заметив старушек, пришла к какому-то решению и направилась к ним.
— Здравствуйте.
Старухи всё-таки не молчали, о чем-то тихонечко перешептывались, но как только к ним обратилась высокая светловолосая девушка, сразу замолкли, оторвали жадные взоры от вожделенного парадняка и с интересом воззрились на незнакомку.
— Вы в этом доме, наверное, знаете всех. — приветливо улыбнулась она и вдохновенно принялась гнать пургу. — Может быть, мне и поможете. Я тут ищу одного парня. Его зовут Давидом, но он не еврей и не кавказец. Самый обычный парень. Моего возраста. Или немного постарше.
— Из какого подъезда?
— Из какого-то из центральных. Точно не помню. Может, из этого.
— Этаж-то хоть помнишь?
Тамара виновато качнула белокурой головкой. И подумала: «Петр жилна девятом».
— Какой-то из верхних. Я помню, мы долго поднимались на лифте.
— В третьем лифт уж неделю, как не работает, — пожаловалась одна из старух. А другая простодушно проговорила (правда, с такой дозой язвительности, какая могла бы вызвать изжогу и у вегетарианца):
— Уж если не помнишь, где живет твой ухажер, так, может, и имя напутала. Вовсе и не Давид никакой, а, скажем, Петр. У него кошка была? А квартира-то однокомнатная?
«Вот и всё… Ясно! — Тамара с такой силой сдавила бутылку, что, казалось, та сейчас лопнет в ее тоненьких пальчиках, до сих пор покрытых прочной пленкой „Молексина“. — Если и оставалась крупица надежды, то теперь нет даже и этого… Хотя, какая, к черту, надежда! Изначально, как только услышала бас по телефону, никакой сраной надеждой не пахло и близко… Теперь лишь остается побольше узнать, как это произошло».
Подозрительный мужичок в галстуке по-прежнему продолжал топтаться неподалеку со своим беспородным щенком.
Мент с автоматом, не сводивший с Тамары вожделенного взгляда с тех самых пор, как она объявилась в его поле зрения, что-то коротко буркнул по рации и вальяжно направился к подозрительной незнакомке.
Тамара быстро сунула руку под куртку, отцепила от пояса джинсов связку домашних ключей и принялась делать вид, что брелоком пытается открыть свое пиво.
— Нет, у него точно были две комнаты, — между делом сообщила она старушенциям. — А при чем здесь кошка? И почему именно Петр?.. Извините, вы не поможете. — С обворожительной улыбкой шагнула она к легашу и доверчиво протянула ему нагревшуюся в руке бутылку пива и связку ключей. — Мне, безрукой, никак. А вы всё же мужчина.
«Еще не хватает, чтобы этот легавый принячся проверять мой талмуд и выяснять, какого ляда я здесь шатаюсь. Пусть лучше займется чем-то полезным».