Страница:
Из романов Чейза и Утгера, прочитанных на кичи, Тамара представляла себе частного детектива как вечно безденежного симпатичного парня лет тридцати в поношенных джинсах и линялой футболке, обрисовывающей рельефную мускулистую грудь. Офис этого детектива состоял из двух тесных невзрачных комнат с потертыми обоями и старым скрипучим паркетом, одна из которых (проходная)выполняла роль приемной, и там хозяйничала жизнерадостная блондинка неопределенного возраста, совмещающая роли и секретарши, и любовницы, и еще бог весть кого. Во второй комнате — если в этот момент не находился в засаде или не мылил кому-нибудь рожу — скучал в ожидании хоть какого-нибудь захудалого клиента сам безденежный шеф. Интерьер этой комнаты: старый письменный стол, несколько стульев и жидкий стеллаж, заставленный папками, книгами и парочкой сувениров. Содержимое единственной тумбы стола: револьвер 38-го калибра, пакет с бутербродами, несколько недокуренных контрабандных гаванских сигар и бутылка дешевого «скоча».
…Что касается частного детектива Петра, то всё сошлось почти один к одному. Высокий, спортивного телосложения симпатяга лет тридцати оказался, и правда, одет в видавший виды «Ливайс» и футболку, правда совсем не линялую, а украшенную аляповатой эмблемой какого-то спортивного клуба.
Что же касается офиса, то в отличие от штатовской, в российской действительности всё оказалось абсолютно иначе. Абсолютно настолько, что офиса, как такового, не оказалось вообще. Петр принимал клиентов в маленькой однокомнатной квартирке, где по совместительству и проживал.
— Проходите, девчонки. Можно не разуваться. Всё равно тапок нет, а у меня беспорядок, — похвастался он, и только потом решил поздороваться. При этом, оценив взглядом Тамару, не преминул откровенно заметить: — Вы похожи, как две родные сестры.
— О чем я и предупреждала. — Виктория уверенно прошла в комнату, прогнала из кресла большого кота и заняла его место. Кот тут же нацелился к ней на колени, но, напоровшись на недружелюбный взгляд, передумал и, пару раз дернув тощим хвостом, отправился нюхать Тамарины туфли.
— Если ей еще покрасить волосы в черный цвет, вас не отличит даже лучший физиономист, — продолжал беззастенчиво обсуждать внешние данные Тамары Петр, не забыв в то же время гостеприимно указать ей на узкий диван. — Располагайся. Поговорим о наших делишках. Кофе не предлагаю — у меня его нет. Чаю тоже. Ничего нет, — театрально развел он руками. — Даже супруги.
«Если это намек, — недовольно поморщилась Тома, — то, парниша, ты угодил в молоко. Здесь тебе ничего не обломится».
Новый знакомый с первого взгляда вызвал у нее антипатию, и с каждой секундой это чувство крепло, вплоть до того, что уже минут через пять Тамара с отвращением представляла, как с сегодняшнего дня будет работать вместе с этим простым, словно валенок, балаболом. Рубаха-парень — тьфу! Подобные мужики никогда не вызывали у Тамары симпатии. А если человек только строил из себя «рубаху», а на самом деле таковым не являлся, то он был несимпатичен вдвойне. Нет, даже не вдвойне, а десятикратно. Стократно! Подобные люди были просто опасны! Их следовало обходить стороной! Не связываться с такими ни при каких обстоятельствах! А еще лучше сразу от них избавляться!!! Тем паче, от бывших легавых.
«Неужели Вика допустила с этим Петром ту же ошибку, что и я неделю назад с двумя сопляками, которым дала скопировать зип? Вот только ее ошибка может нам стоить гораздо дороже, чем моя».
Ох, как не нравился Тамаре этот частный детектив Петр!
Она вопросительно посмотрела на Викторию. Та ответила ободряющей улыбкой, подмигнула и перевела взгляд на усевшегося рядом с Тамарой Петра.
— Итак, дорогой? Каковы результаты? По телефону ты вчера мне похвастался, что за две недели накопал на пять уголовных дел и один грандиозный скандал федерального уровня. Действительно, так? Или преувеличиваешь?
— Скорее, преуменьшаю, — резко изменив игривый тон на деловой (более того, официальный),ответил Петр.
Тамара с неприязнью отметила, что Энглер, оказывается, имеет дела с этим «Гудвином» уже две недели. И ведь, стервоза, до вчерашнего дня не обмолвилась ни единым словечком!
— В общем, так, Вика, — тем временем продолжал детектив. — Считая, что занимаюсь обыденным делом, я с твоей легкой руки наткнулся на такую клоаку, что не знаю, как теперь поступить. Пока не поздно, у меня еще остается на выбор несколько вариантов. Давайте-ка вместе обсудим всё по порядку.
— Давай, — охотно согласилась Виктория. — Начинай, Арчи Гудвин. Чего тратить время?
— Вариант первый и наиболее приемлемый для меня: я возвращаю аванс, не даю тебе никакой информации и отказываюсь от дальнейшей работы.
— Боишься обжечься?
— Я просто не сомневаюсь, что если начну копать дальше, то даже не обожгусь, а обуглюсь. И вы вместе со мной. Какова перспективка — три головешки?
— Так горячо? — На лице Энглер не отразилось не единой эмоции. Впрочем, так же, как ни единой эмоции не прозвучало в голосе детектива.
— Как в мартеновской печи, — бесстрастно ответил он. — Итак, это вариант номер один. Что скажешь?
— Скажу: он не принят. Что там еще ты припас для меня? Вариант номер два…
— …наиболее глупый, — продолжил за Викторию Петр. — Вот что он из себя представляет. По закону, о любом преступлении, раскрытом в результате моей частно-розыскной деятельности, я обязан безотлагательно доложить в органы внутренних дел или в прокуратуру. Здесь у меня на выбор есть лишь Москва. Федералы. Тогда вполне реальна надежда на то, что клоаку разворошат, а мерзавцев, которых вы ищете, отправят на нары. Пожизненно. Тебя такой исход не устроит?
— Нет, не устроит, — покачала головой Энглер. И на ее доселе бесстрастном лице Тамара отметила легкую тень озабоченности. — Объясни мне, почему федералы? Москва? В Питере стрёмно?
— В Питере может не прокатить. У меня есть серьезные опасения, что здесь у тех, на кого мне удалось выйти, очень надежная крыша. Их потери сведутся только к тому, что им придется на время свернуть дело и немного понервничать, пока вместо них не сядут другие. А потом всё начнется по новой. Кстати, я к тому времени уже буду мертв. Так что, как видишь, такой вариант не устраивает и меня.
— И что же за клоаку такую ты раскопал, господин частный сыщик? — задумчиво пробормотала Виктория. — Это оружие? Дурь?.. [48]
— Не спеши, пожалуйста, Вика, — перебил ее Петр. — Со временем ты всё узнаешь. А сейчас перейдем к третьему варианту. И последнему… — Выдержав эффектную паузу (в меру длинную, в меру короткую),он торжественно объявил: — Я продолжаю работать. Несмотря на то, что боюсь. Несмотря на то, что не хочу умирать молодым. Несмотря на то, что имею серьезные опасения, что подобный орешек нам не разгрызть. Но есть причины, которые перевешивают всё это. Первая: я уже слишком много узнал и теперь это висит тяжеленным булыжником у меня за плечами. Если я ничего не предприму, чтобы его сбросить… Нет, лучше сдохнуть, чем жить с таким грузом. Вторая причина: тому человеку, который вывел тебя на меня с твоей просьбой собрать материал на этих Светлану и дядюшку, я неосмотрительно дал слово оказать тебе любую поддержку не только в их поиске, но и во всём остальном — ты понимаешь, о чем говорю. Так вот, отречься от этого слова, не потеряв к себе уважения, я не могу. И, наконец, причина третья и последняя. Меркантильная. Я продолжаю работать потому, что ты, Вика, в связи с изменением обстоятельств, увеличиваешь мой гонорар в десять раз. По рукам? Ты не против?
— Нет, не против, — и не думая торговаться, согласилась Виктория. И сразу взяла быка за рога. — Моральная и финансовая стороны сделки к нашему с тобой обоюдному удовлетворению согласованы. Никаких договоров, надеюсь, подписывать не придется?
— Шутишь? — гулко хмыкнул Петр. — Я даже не интересуюсь насчет следующего платежа.
— Не беспокойся, не кину. Получишь платеж. А сейчас давай выкладывай всё, что успел накопать. И что же это за ужасающая клоака, о которой ты талдычишь?
— Вика, я не скажу тебе больше ни единого слова. — Петр отрицательно покачал головой.
— Не поняла! — даже приподнялась в кресле Виктория,
— Ни единого слова, — повторил детектив, поднялся с дивана, подошел к Энглер и, наклонившись, что-то зашептал ей на ухо. При этом на губах у Виктории обозначилась глупенькая улыбочка, как будто ей сейчас говорили какие-то сальности. Но вот Петр распрямился, повернулся к Тамаре, бросил строгий взгляд на кота, поспешившего занять на диване то место, где только что сидел хозяин. — Ну, всё, девчонки. Идите домой. Жду звонка завтра. И заезжайте. Можно вдвоем, но лучше, чтобы только Тамара, — подмигнул он ей, вновь входя в образ рубахи-парня. Без кофе, без чая и без жены. Ну прям мечта любой засидевшейся на выданье девы…
— Томка, вперед, — Энглер выпорхнула из кресла, Тамара резво устремилась следом за ней и едва успела на ходу бросить: «Пока», как за спиной уже захлопнулась входная дверь. К тому моменту Виктория уже жала на кнопку вызова лифта. А еще через минуту, спустившись с девятого этажа многоквартирного дома, она достала из незапертого почтового ящика с номером «146» и безграмотной надписью «Fuckin schit»конвертик с дискетой. Радостно продемонстрировала его своей спутнице и, улыбнувшись:
— Едем читать, — направилась к выходу из подъезда.
«Так вот почему этот перестраховщик, — догадалась Тамара, — ни у себя в квартире, ни по телефону не обмолвился ни единым конкретным словечком о том, что сумел накопать за две недели, обошелся лишь неопределенными обтекаемыми фразами. Опасается, что квартира может стоять на прослушке. Неужели то, на что он неожиданно для себя напоролся, действительно, настолько серьезно? Или этот Петр просто страдает болезненной мнительностью, раздувает из мухи слона?»
— Он раздувает из мухи слона, — вслух произнесла последнюю мысль Тамара, устраиваясь за рулем. — Не за это ли его и выставили из мусарни? Как думаешь, Энглер?
— А? — рассеянно переспросила Виктория. Открыла бардачок, хотела сунуть туда дискету, но в последний момент передумала и положила ее к себе в сумочку. — Нет, думаю, не за это. А впрочем, пес его знает. С его личным делом я не знакомилась. Мне хватило слов человека, который этого Петра рекомендовал.
— А кто рекомендовал? Я его знаю?
Виктория промолчала, словно не расслышала вопроса. Тамара решила не переспрашивать. Вместо этого поинтересовалась:
— Чего этот сыщик шептал тебе на ухо? У тебя при этом была такая обалделая рожа…
— Чего? — снова не сразу врубилась Энглер. Мыслями она сейчас явно парила в каком-то другом измерении. — Просто сказал, что вся информация на дискете. Тут почти вся жизнь толстухи и дядьки с момента, когда я с ними рассталась и угодила в подвал к Монучару. А кроме того, еще кое-что о том, что Петр так упорно называет клоакой. Что же, приедем домой, почитаем об этом кошмаре, с которым нам предстоит скоро столкнуться. И посмотрим, действительно ли наш Арчи Гудвин раздувает из мухи слона. Очень хотелось бы, чтобы ты оказалась права. Не достает нам еще добавочных головняков!
Черная «Ауди» резко перестроилась из правого ряда и пошла на обгон вереницы из несколько фур. Стрелка спидометра устремилась к отметке «180». Встречный «Москвич» издалека испуганно замигал дальним светом.
— Не киксуй. Успеваем.
— Тамар, не гони. Сколько раз говорить!
— Сколько раз отвечать: иначе я не умею! К тому же мне просто не терпится почитать, что там, на этой дискете.
ДЯДЯ ИГНАТ И ТОЛСТАЯ ЗАДНИЦА
Лето 1992 года обернулось для Игната Анатольевича Астафьева сущим кошмаром. Ничего подобного он не испытывал даже после двойного убийства, которое совершил год назад. Тогда он нисколько не сомневался в том, что всё провернул столь безупречно, что ни у одного, даже самого-самого дотошного сыскаря, не появится ни единой ниточки, ведущей к убийце, ни тени подозрения, что Андрея Астафьева и его жену застрелил их единственный родственник. Тогда, в мае 1991 года Игнату тоже, конечно, какое-то время довелось «посидеть на иголках», но потом все эти иголки затерялись в ворохе дел и забот, и их эпизодические покалывания стали практически безболезненны. Крупная сделка с продажей турецкого табака, к которой можно было удачно прилипнуть в роли посредника, и хлопоты по установлению опеки над случайно оставшейся в живых племянницей быстро вытеснили из головы все предыдущие беспокойства. А вскоре убийство старшего брата и Ольги, если и не стерлось из памяти вовсе, то обрело форму уже не чего-то пугающего и угрожающего неотвратимым возмездием, а некоего экстремального приключения, которое довелось пережить, притом пережить очень достойно, выйдя сухим из воды, чем следует только гордиться. И Игнат, действительно, был искренне горд, что тогда, в конце мая, оказался способным на отчаянный, граничащий с безрассудством поступок, достойный настоящего мужика, супермена современной российской формации.
Правда, не всё в этом деле сошло гладко. Львиную долю «дохода», полученного в результате «поступка», пришлось отдать тем, кто оказался организованнее и сильнее, а проклятая девка — племянница — всё же осталась жива. Ничего другого не оставалось, как только повесить ее себе на шею, и она сразу же начала доставлять неприятности. Мелкие, почти несущественные, ничем не угрожающие проблемки. Но это пока. Со временем несущественные проблемкигрозили перерасти в гигантские головняки.А этого времени с каждым днем оставалось всё меньше и меньше. Надо было что-то немедленно предпринимать.
«Но ведь если нет человека, нет и проблемы, — было тогда решено на семейном совете между Игнатом Анатольевичем и Светланой Петровной. — Настал час принятия радикальных решений. Тамара должна быть ликвидирована, и чем скорее, тем лучше. Так, чтобы без следа растворилась, „ушла из дома и не вернулась“, закончив свой путь в глубокой могиле где-нибудь в лесной глухомани. Труп никогда не найдут, а значит, и уголовное дело заводить не станут. И не будет больших неприятностей, которые можно нажить, если дать слабину и оставить жизнь этой девице. Итак, решено! Basta!!!»
Смертный приговор Тамаре был вынесен. Оставалось лишь привести его в исполнение. Чем скорее, тем лучше!
И тут в ход событий вмешался Его Величество Несчастный Случай, перепутавший всё, казалось бы, уже предрешенное, обрекший Игната на несколько самых ужасных месяцев в его жизни. Как он не сошел за это время с ума? — об этом известно, пожалуй, лишь одному Сатане. Как, чтобы избавиться от кошмара, не наложил на себя руки? — на этот шаг «супермену новой российской формации» попросту не хватило решимости.
…И угораздило же его, когда судьба Тамары уже была предрешена, на летней террасе кафе присесть с бутылочкой пива за один столик с каким-то кавказцем. Игнат был к этому времени уже достаточно втертый, кавказец — тоже заметно «на градусе», так что знакомство состоялось без лишних светских условностей. Завязалась беседа. Сперва о политике, потом о работе, потом о домашних делах… Вот тогда-то и дернул Игната черт за язык рассказать о своей подопечной, которой уже четырнадцать лет, и ни на что иное, как доставлять головные боли своим «благодетелям», она не способна.
— Ничего не п-поделаешь, но придется… от нее измы… из… б'вляться, — с трудом ворочая языком, посетовал новому другу Игнат.
— Хочешь отказать ей в опеке и отдать в детский дом? — Никаких других вариантов избавления от опостылевшей подопечной Монучар на тот момент просто не представлял. И вообще, семейные неурядицы своего собутыльника его абсолютно не волновали. Он лениво потягивал пиво и рассеянно, просто от скуки поддерживал разговор.
Но его рассеянность и скуку как рукой сняло, когда Игнат, уже не контролируя то, о чем треплет его пьяный язык, ляпнул несколько слов из разряда таких, что порой могут сломать человеку всю дальнейшую жизнь.
— Н-не-е-ет, не детский дом. Мы с суп… спру… короче, с су-пру-гой решили иначе. Этой сикухе не место в н'рмальном чел'веческом обществе. Сорную траву с поля долой! — резко разрезал воздух ладонью Игнат. — Вывезу в лес, двину по голове и… за-а-акопаю поглубже.
— Зачем же так круто? — с интересом уставился на своего собеседника Монучар.
— А вот так! — Игнат подозвал официантку и заказал себе еще пива и чипсы. — К-круто! П-п-потому что так б-б-будет лучше и для нее, и для всех а-а-астальных. Кем она станет, когда подрастет? Уличной шлюхой! Пьяной вокзальной подстилкой! Ничего д-другого… толкового… из нее не получится.
— Бывает, и шлюхи добиваются многого в жизни. Эта твоя подопечная хоть симпатичная? — с показным безразличием спросил кавказец.
— О-о-очень!!! — эмоционально выкрикнул Игнат, и к нему удивленно обернулись посетители из-за соседнего столика. — Чего не отнять у этой з-з-занозы, так это того, что она сим-па-тич-на-я. Но это ед-динственное, чем она может пы-х-вас-таться.
— Говоришь, очень? — На губах у Монучара обозначилась загадочная улыбка. — Не понимаю тогда тебя, генацвале. Зачем брать лишний грех на душу? Зачем убивать симпатичную девочку? Зачем закапывать ее, бедняжку, в лесу? Зачем швыряться добром, когда гораздо разумнее его взять и продать?
— К-кому? И к-куда?!!
— В гарем. В наложницы. В рабство. Туда, откуда эта розетка [49]уже никогда не выйдет на волю. А ты так не только решишь свой головняк и избавишься от подопечной, но еще и получишь конкретные фишки.
— Сколько? — загорелись глаза у Игната.
— Пятнадцать штук баксов, если девчонка, и правда, как ты уверяешь, окажется стоящей.
— А кто покупатель?
— Не всё ли равно? Дело ты будешь иметь только со мной.
— Ну-у-у… если ты это серьезно… — В сладостном предвкушении буквально свалившихся с неба огромных деньжищ Игнат на какое-то время даже протрезвел. И сильно вспотел. — Если это не пьяный базар…
— Слушай сюда! — жестким тоном перебил собеседника Монучар. — Точнее, сначала смотри. — Он припечатал к столу напротив Игната обе ладони, синие от многочисленных тюремных татуировок. — На пальцы смотри! Что видишь?
— Перстни наколоты, — промямлил Игнат.
— Что они означают, конечно, не знаешь?
— Н-нет.
— Объясняю. Я воровской. Я в авторитете. И вся моя жизнь построена по понятиям, ни через одно из которых переступить я никогда не посмею. Одно из понятий — всегда отвечать за свои слова. Так что ни о каком «пьяном базаре», как ты сейчас выразился, не может идти и речи. К тому же учти: я грузин. Гордый горец, — нарисовал чуть заметную улыбку на тонких губах Монучар. — И никогда не поставлю под сомнение свою репутацию, не сдержав данного слова или не выполнив взятых на себя обязательств. А мои обязательства перед тобой сейчас таковы: я готов замаксать за эту девицу пятнадцать кусков, если она, и правда, такая, как ты мне ее описал, козырная.
— Такая, такая, — залебезил Игнат. — Козырная! Красивая!
— Считаю, договорились?
— Да, да! Договорились!
Монучар достал из барсетки записную книжку, вырвал листочек бумаги и, присоединив к нему богатую ручку с золотым пером, протянул Игнату.
— Держи. И записывай свой телефон. Позвоню тебе завтра. Тогда и обсудим детали.
Вот так в течение каких-то пяти минут судьба уже приговоренной к смерти Тамары во второй раз в течение года заложила крутой вираж. Одному заточению предстояло смениться другим…
Узнав об очередном прожекте Игната, Светлана Петровна решительно наложила на эту авантюру запрет. Но разве хоть что-нибудь могло остановить ослепленного посуленными почти что на дармовщину пятнадцатью штуками баксов Игната?
Уже через день он забил стрелку с грузином возле своего гаража. И исправно доставил туда «товар» на стареньком «Опеле», даже не сомневаясь в том, что сидит за рулем этого гнилого корыта если и не в последний, то в предпоследний раз — это уж точно.
Завтра же вложит вырученные за крысеныша доллары в приличную тачку, на которой будет не стыдно проехать по городу!
Но…
Но вместо обещанных долларов в качестве платы ему в ту июньскую белую ночь достались отбитые почки, разбитая бровь и недвусмысленное предупреждение, что «если вдруг что по-пьяне, что по-трезвляне трепанет хоть кому-нибудь своим помелом, куда делась племянница, жизни ему будет отмерено децл».В качестве подтверждения, что это не пустые слова, один из двоих мордоворотов, явившихся к гаражу вместе с грузином, ткнул Игнату под нос ствол пистолета и на память продиктовал его адрес и все его паспортные данные.
— Теперь ты в курсах, что нам известно, где тебя доставать, пидараса, — зловеще процедил он, — и даже не думай о том, что, если запорешь какой-то косяк, то сумеешь от нас куда-нибудь загаситься. Отыщем везде. Потому что мы очень серьезные люди, а ты просто собачье дерьмо. Отправляйся домой и молись, что по своей доброте душевной, христианской, мы еще отпускаем тебя, мохнорылого, [50]с целым очком. Ну, пшел отсюда, чушок!!! [51]
И Игнат напоследок получил крепкий пинок, придавший ему ускорение в сторону старого красного «Опеля».
Сделка, можно сказать, состоялась.
Мечта о приличной машине, на которой будет не стыдно проехать по городу, так и осталась всего лишь мечтой.
Светлане, естественно, он ничего не рассказывал.
— Всё в порядке? — спросила она, не успел Игнат переступить порог квартиры.
— Всё, — односложно ответил он, с трудом сдерживая готовую появиться на разбитом лице гримасу боли в отбитых бандитами почках.
— А что с физиономией?
— В лесу темнота. Напоролся на ветку. Хорошо, хоть не выколол глаз.
— Что с крысенышем? Закопал?
— Закопал, — с огромным трудом выдавил из себя еле державшийся на ногах Игнат. Единственной его мечтой сейчас было упасть на кровать и замереть. Может быть, хоть тогда немного отпустит разрывающая буквально на части всю спину боль в почках. Но надо было крепиться, отвечать на докучливые расспросы Светланы. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы у нее закралась хоть капелька подозрения в том, что он всё испортачил. Девка жива. Где она сейчас, неизвестно. Так же, как неизвестно, чего теперь от нее ожидать.
— А где закопал? Глубоко? Грибники не наткнутся? — тем временем продолжала толстуха засыпать Игната вопросами,
— Где закопал? — Он уже почти ничею не соображал. Кружилась башка. Дрожали коленки. Игнат в любой момент был готов грохнуться в обморок. — Где закопал? — с безразличием в голосе переспросил он. — А пес его знает. Свернул с Московского шоссе на какой-то проселок, потом на лесную дорогу. Потом тащил ее километра два на себе от машины. Попроси сейчас найти это место, ни за что не найду.
— И всё-таки быстро ты обернулся, — заметила Света, но в ее голосе Игнат не расслышал ни единого отзвука недоверия. И то слава Богу! — Я думала, что провозишься до утра.
— Просто я очень спешил, — пробормотал Игнат и, наконец добравшись до столь желанной кровати, принялся со всей осторожностью стягивать брюки.
— Расскажи хоть, как ты ее убивал, — пристроилась рядом толстуха. Заплывшие жиром, маленькие глазенки возбужденно блестели. Кровожадности инспектрисы РОНО сейчас позавидовал бы сам Фредди Крюгер. — Задушил?
— Раскроил череп лопатой, — из последних сил простонал Игнат. И взмолился: — Светлана, пожалуйста! Оставь меня на сегодня в покое! Я вымотан до предела! Ты даже не представляешь, насколько всё это оказалось для меня тяжело!
— Я понимаю, — нежно погладила по голове мужа Светлана Петровна. — Ложись, отдыхай. Сейчас я тебе обработаю бровь. Не приведи Господь, заражение.
— И прихвати из аптечки каких-нибудь сонников. Я чувствую, что мне сегодня без них не заснуть.
Эти слова были последними, что той жуткой ночью сумел выжать из себя опустошенный Игнат.
Одной жуткой ночью дело не ограничилось. За ней последовали не менее жуткие дни, недели и месяцы.
Пока не отошли основательно отбитые почки, Игнат почти не поднимался с постели, делая исключения лишь для редких вылазок в туалет, чтобы в очередной раз убедиться, что моча по-прежнему основательно разбавлена кровью и никакого улучшения не наблюдается.
Светлана целыми днями пропадала на работе, поглощенная хлопотами по переводу из района в городскую администрацию. Перспектива сделать резкий скачок в служебной карьере у нее отодвинула в сторону даже заботу о том, как удачнее спустить на тормозах исчезновение девочки, над которой ее гражданский муж год назад оформил опеку. Впрочем, эту заботу толстуха легко переложила на плечи других — многочисленных друзей и знакомых в Пушкинском РУВД, — ограничившись лишь написанием заявления и предоставлением справки о том, что Астафьев Игнат Анатольевич болен и потому в ближайшее время не может явиться в милицию, чтобы дать показания.
— Да и зачем тебе, собственно, нужен именно он, — удивлялась Светлана Петровна, протягивая знакомому следователю медицинскую справку, — если на все вопросы, что ты так мечтаешь задать ему по поводу девочки, с не меньшим успехом готова ответить я? Причем куда более предметно и основательно, потому что Игнат каждый день с утра до ночи был на работе, а воспитанием Тамары, собственно, занималась именно я. Трудный ребенок, склонный к неординарным поступкам. К тому же больной. Тропинка в психиатрическую лечебницу ею протоптана еще год назад. — Толстуха принялась загибать на правой руке пухлые пальцы. — В августе прошлого года попытка самоубийства. С осени она на учете в психдиспансере. Склонность к токсикомании. И, боюсь, что еще и к наркотикам. — Незагнутых пальцев на руке не осталось, а ладонь превратилась в массивный круглый кулак. — К сожалению, о клее «Момент» и каких-то лекарственных капсулах, которые несколько раз находили у Тамары в карманах, мы раньше умалчивали. Сейчас признаю, это было нашей ошибкой. Попробуйте поискать девочку по каким-нибудь наркоманским притонам. А Игната, прошу тебя, пока оставьте в покое. Ему сейчас нелегко. Побег Тамары буквально его подкосил. Гипертонический криз, на который ко всему прочему наложилась межреберная невралгия. Он даже не может подняться с кровати, чтобы доползти до туалета. Пользуется судном.
Правда, не всё в этом деле сошло гладко. Львиную долю «дохода», полученного в результате «поступка», пришлось отдать тем, кто оказался организованнее и сильнее, а проклятая девка — племянница — всё же осталась жива. Ничего другого не оставалось, как только повесить ее себе на шею, и она сразу же начала доставлять неприятности. Мелкие, почти несущественные, ничем не угрожающие проблемки. Но это пока. Со временем несущественные проблемкигрозили перерасти в гигантские головняки.А этого времени с каждым днем оставалось всё меньше и меньше. Надо было что-то немедленно предпринимать.
«Но ведь если нет человека, нет и проблемы, — было тогда решено на семейном совете между Игнатом Анатольевичем и Светланой Петровной. — Настал час принятия радикальных решений. Тамара должна быть ликвидирована, и чем скорее, тем лучше. Так, чтобы без следа растворилась, „ушла из дома и не вернулась“, закончив свой путь в глубокой могиле где-нибудь в лесной глухомани. Труп никогда не найдут, а значит, и уголовное дело заводить не станут. И не будет больших неприятностей, которые можно нажить, если дать слабину и оставить жизнь этой девице. Итак, решено! Basta!!!»
Смертный приговор Тамаре был вынесен. Оставалось лишь привести его в исполнение. Чем скорее, тем лучше!
И тут в ход событий вмешался Его Величество Несчастный Случай, перепутавший всё, казалось бы, уже предрешенное, обрекший Игната на несколько самых ужасных месяцев в его жизни. Как он не сошел за это время с ума? — об этом известно, пожалуй, лишь одному Сатане. Как, чтобы избавиться от кошмара, не наложил на себя руки? — на этот шаг «супермену новой российской формации» попросту не хватило решимости.
…И угораздило же его, когда судьба Тамары уже была предрешена, на летней террасе кафе присесть с бутылочкой пива за один столик с каким-то кавказцем. Игнат был к этому времени уже достаточно втертый, кавказец — тоже заметно «на градусе», так что знакомство состоялось без лишних светских условностей. Завязалась беседа. Сперва о политике, потом о работе, потом о домашних делах… Вот тогда-то и дернул Игната черт за язык рассказать о своей подопечной, которой уже четырнадцать лет, и ни на что иное, как доставлять головные боли своим «благодетелям», она не способна.
— Ничего не п-поделаешь, но придется… от нее измы… из… б'вляться, — с трудом ворочая языком, посетовал новому другу Игнат.
— Хочешь отказать ей в опеке и отдать в детский дом? — Никаких других вариантов избавления от опостылевшей подопечной Монучар на тот момент просто не представлял. И вообще, семейные неурядицы своего собутыльника его абсолютно не волновали. Он лениво потягивал пиво и рассеянно, просто от скуки поддерживал разговор.
Но его рассеянность и скуку как рукой сняло, когда Игнат, уже не контролируя то, о чем треплет его пьяный язык, ляпнул несколько слов из разряда таких, что порой могут сломать человеку всю дальнейшую жизнь.
— Н-не-е-ет, не детский дом. Мы с суп… спру… короче, с су-пру-гой решили иначе. Этой сикухе не место в н'рмальном чел'веческом обществе. Сорную траву с поля долой! — резко разрезал воздух ладонью Игнат. — Вывезу в лес, двину по голове и… за-а-акопаю поглубже.
— Зачем же так круто? — с интересом уставился на своего собеседника Монучар.
— А вот так! — Игнат подозвал официантку и заказал себе еще пива и чипсы. — К-круто! П-п-потому что так б-б-будет лучше и для нее, и для всех а-а-астальных. Кем она станет, когда подрастет? Уличной шлюхой! Пьяной вокзальной подстилкой! Ничего д-другого… толкового… из нее не получится.
— Бывает, и шлюхи добиваются многого в жизни. Эта твоя подопечная хоть симпатичная? — с показным безразличием спросил кавказец.
— О-о-очень!!! — эмоционально выкрикнул Игнат, и к нему удивленно обернулись посетители из-за соседнего столика. — Чего не отнять у этой з-з-занозы, так это того, что она сим-па-тич-на-я. Но это ед-динственное, чем она может пы-х-вас-таться.
— Говоришь, очень? — На губах у Монучара обозначилась загадочная улыбка. — Не понимаю тогда тебя, генацвале. Зачем брать лишний грех на душу? Зачем убивать симпатичную девочку? Зачем закапывать ее, бедняжку, в лесу? Зачем швыряться добром, когда гораздо разумнее его взять и продать?
— К-кому? И к-куда?!!
— В гарем. В наложницы. В рабство. Туда, откуда эта розетка [49]уже никогда не выйдет на волю. А ты так не только решишь свой головняк и избавишься от подопечной, но еще и получишь конкретные фишки.
— Сколько? — загорелись глаза у Игната.
— Пятнадцать штук баксов, если девчонка, и правда, как ты уверяешь, окажется стоящей.
— А кто покупатель?
— Не всё ли равно? Дело ты будешь иметь только со мной.
— Ну-у-у… если ты это серьезно… — В сладостном предвкушении буквально свалившихся с неба огромных деньжищ Игнат на какое-то время даже протрезвел. И сильно вспотел. — Если это не пьяный базар…
— Слушай сюда! — жестким тоном перебил собеседника Монучар. — Точнее, сначала смотри. — Он припечатал к столу напротив Игната обе ладони, синие от многочисленных тюремных татуировок. — На пальцы смотри! Что видишь?
— Перстни наколоты, — промямлил Игнат.
— Что они означают, конечно, не знаешь?
— Н-нет.
— Объясняю. Я воровской. Я в авторитете. И вся моя жизнь построена по понятиям, ни через одно из которых переступить я никогда не посмею. Одно из понятий — всегда отвечать за свои слова. Так что ни о каком «пьяном базаре», как ты сейчас выразился, не может идти и речи. К тому же учти: я грузин. Гордый горец, — нарисовал чуть заметную улыбку на тонких губах Монучар. — И никогда не поставлю под сомнение свою репутацию, не сдержав данного слова или не выполнив взятых на себя обязательств. А мои обязательства перед тобой сейчас таковы: я готов замаксать за эту девицу пятнадцать кусков, если она, и правда, такая, как ты мне ее описал, козырная.
— Такая, такая, — залебезил Игнат. — Козырная! Красивая!
— Считаю, договорились?
— Да, да! Договорились!
Монучар достал из барсетки записную книжку, вырвал листочек бумаги и, присоединив к нему богатую ручку с золотым пером, протянул Игнату.
— Держи. И записывай свой телефон. Позвоню тебе завтра. Тогда и обсудим детали.
Вот так в течение каких-то пяти минут судьба уже приговоренной к смерти Тамары во второй раз в течение года заложила крутой вираж. Одному заточению предстояло смениться другим…
Узнав об очередном прожекте Игната, Светлана Петровна решительно наложила на эту авантюру запрет. Но разве хоть что-нибудь могло остановить ослепленного посуленными почти что на дармовщину пятнадцатью штуками баксов Игната?
Уже через день он забил стрелку с грузином возле своего гаража. И исправно доставил туда «товар» на стареньком «Опеле», даже не сомневаясь в том, что сидит за рулем этого гнилого корыта если и не в последний, то в предпоследний раз — это уж точно.
Завтра же вложит вырученные за крысеныша доллары в приличную тачку, на которой будет не стыдно проехать по городу!
Но…
Но вместо обещанных долларов в качестве платы ему в ту июньскую белую ночь достались отбитые почки, разбитая бровь и недвусмысленное предупреждение, что «если вдруг что по-пьяне, что по-трезвляне трепанет хоть кому-нибудь своим помелом, куда делась племянница, жизни ему будет отмерено децл».В качестве подтверждения, что это не пустые слова, один из двоих мордоворотов, явившихся к гаражу вместе с грузином, ткнул Игнату под нос ствол пистолета и на память продиктовал его адрес и все его паспортные данные.
— Теперь ты в курсах, что нам известно, где тебя доставать, пидараса, — зловеще процедил он, — и даже не думай о том, что, если запорешь какой-то косяк, то сумеешь от нас куда-нибудь загаситься. Отыщем везде. Потому что мы очень серьезные люди, а ты просто собачье дерьмо. Отправляйся домой и молись, что по своей доброте душевной, христианской, мы еще отпускаем тебя, мохнорылого, [50]с целым очком. Ну, пшел отсюда, чушок!!! [51]
И Игнат напоследок получил крепкий пинок, придавший ему ускорение в сторону старого красного «Опеля».
Сделка, можно сказать, состоялась.
Мечта о приличной машине, на которой будет не стыдно проехать по городу, так и осталась всего лишь мечтой.
Светлане, естественно, он ничего не рассказывал.
— Всё в порядке? — спросила она, не успел Игнат переступить порог квартиры.
— Всё, — односложно ответил он, с трудом сдерживая готовую появиться на разбитом лице гримасу боли в отбитых бандитами почках.
— А что с физиономией?
— В лесу темнота. Напоролся на ветку. Хорошо, хоть не выколол глаз.
— Что с крысенышем? Закопал?
— Закопал, — с огромным трудом выдавил из себя еле державшийся на ногах Игнат. Единственной его мечтой сейчас было упасть на кровать и замереть. Может быть, хоть тогда немного отпустит разрывающая буквально на части всю спину боль в почках. Но надо было крепиться, отвечать на докучливые расспросы Светланы. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы у нее закралась хоть капелька подозрения в том, что он всё испортачил. Девка жива. Где она сейчас, неизвестно. Так же, как неизвестно, чего теперь от нее ожидать.
— А где закопал? Глубоко? Грибники не наткнутся? — тем временем продолжала толстуха засыпать Игната вопросами,
— Где закопал? — Он уже почти ничею не соображал. Кружилась башка. Дрожали коленки. Игнат в любой момент был готов грохнуться в обморок. — Где закопал? — с безразличием в голосе переспросил он. — А пес его знает. Свернул с Московского шоссе на какой-то проселок, потом на лесную дорогу. Потом тащил ее километра два на себе от машины. Попроси сейчас найти это место, ни за что не найду.
— И всё-таки быстро ты обернулся, — заметила Света, но в ее голосе Игнат не расслышал ни единого отзвука недоверия. И то слава Богу! — Я думала, что провозишься до утра.
— Просто я очень спешил, — пробормотал Игнат и, наконец добравшись до столь желанной кровати, принялся со всей осторожностью стягивать брюки.
— Расскажи хоть, как ты ее убивал, — пристроилась рядом толстуха. Заплывшие жиром, маленькие глазенки возбужденно блестели. Кровожадности инспектрисы РОНО сейчас позавидовал бы сам Фредди Крюгер. — Задушил?
— Раскроил череп лопатой, — из последних сил простонал Игнат. И взмолился: — Светлана, пожалуйста! Оставь меня на сегодня в покое! Я вымотан до предела! Ты даже не представляешь, насколько всё это оказалось для меня тяжело!
— Я понимаю, — нежно погладила по голове мужа Светлана Петровна. — Ложись, отдыхай. Сейчас я тебе обработаю бровь. Не приведи Господь, заражение.
— И прихвати из аптечки каких-нибудь сонников. Я чувствую, что мне сегодня без них не заснуть.
Эти слова были последними, что той жуткой ночью сумел выжать из себя опустошенный Игнат.
Одной жуткой ночью дело не ограничилось. За ней последовали не менее жуткие дни, недели и месяцы.
Пока не отошли основательно отбитые почки, Игнат почти не поднимался с постели, делая исключения лишь для редких вылазок в туалет, чтобы в очередной раз убедиться, что моча по-прежнему основательно разбавлена кровью и никакого улучшения не наблюдается.
Светлана целыми днями пропадала на работе, поглощенная хлопотами по переводу из района в городскую администрацию. Перспектива сделать резкий скачок в служебной карьере у нее отодвинула в сторону даже заботу о том, как удачнее спустить на тормозах исчезновение девочки, над которой ее гражданский муж год назад оформил опеку. Впрочем, эту заботу толстуха легко переложила на плечи других — многочисленных друзей и знакомых в Пушкинском РУВД, — ограничившись лишь написанием заявления и предоставлением справки о том, что Астафьев Игнат Анатольевич болен и потому в ближайшее время не может явиться в милицию, чтобы дать показания.
— Да и зачем тебе, собственно, нужен именно он, — удивлялась Светлана Петровна, протягивая знакомому следователю медицинскую справку, — если на все вопросы, что ты так мечтаешь задать ему по поводу девочки, с не меньшим успехом готова ответить я? Причем куда более предметно и основательно, потому что Игнат каждый день с утра до ночи был на работе, а воспитанием Тамары, собственно, занималась именно я. Трудный ребенок, склонный к неординарным поступкам. К тому же больной. Тропинка в психиатрическую лечебницу ею протоптана еще год назад. — Толстуха принялась загибать на правой руке пухлые пальцы. — В августе прошлого года попытка самоубийства. С осени она на учете в психдиспансере. Склонность к токсикомании. И, боюсь, что еще и к наркотикам. — Незагнутых пальцев на руке не осталось, а ладонь превратилась в массивный круглый кулак. — К сожалению, о клее «Момент» и каких-то лекарственных капсулах, которые несколько раз находили у Тамары в карманах, мы раньше умалчивали. Сейчас признаю, это было нашей ошибкой. Попробуйте поискать девочку по каким-нибудь наркоманским притонам. А Игната, прошу тебя, пока оставьте в покое. Ему сейчас нелегко. Побег Тамары буквально его подкосил. Гипертонический криз, на который ко всему прочему наложилась межреберная невралгия. Он даже не может подняться с кровати, чтобы доползти до туалета. Пользуется судном.