громкий крик потрясает воздух, и мы знаем, что большой краеугольный камень
английского храма свободы прочно лег на свое место.
Генрих Восьмой и Анна Болейн. Неудобства пребывания в одном доме с
влюбленными. Трудные времена для английского народа. Ночные поиски красоты.
Бесприютные и бездомные. Гаррис готовится умереть. Появление ангела.
Влияние внезапной радости на Гарриса. Легкий ужин. Завтрак. Полмира за
банку горчицы. Ужасная битва Мэйденхед. Под парусами. Трое рыбаков. Нас
осыпают проклятьями.
Я сидел на берегу, вызывая в воображении эти сцены, когда Джордж
сказал, что, может быть, я достаточно отдохнул и не откажусь принять
участие в мытье посуды. Возвращенный из времен славного прошлого к
прозаическому настоящему со всеми его несчастиями и грехами, я спустился в
лодку и вычистил сковороду палочкой и пучком травы, придав ей окончательный
блеск мокрой рубахой Джорджа.
Мы отправились на остров Великой Хартии и обозрели камень, который
стоит там в домике и на котором, как говорят, был подписан этот знаменитый
документ. Впрочем, я не могу поручиться, что он был подписан именно там, а
не на противоположном берегу, в Раннимиде, как утверждают некоторые. Сам я
склонен отдать предпочтение общепринятой островной теории. Во всяком
случае, будь я одним из баронов тех времен, я настоятельно убеждал бы моих
товарищей переправить столь ненадежного клиента, как король Иоанн, на
остров, чтобы оградить себя от всяких неожиданностей и фокусов.
Около Энкервик-Хауса, неподалеку от Мыса пикников, сохранились
развалины старого монастыря. Возле этого старого монастыря Генрих Восьмой,
говорят, поджидал и встречал Анну Болейн. Он встречался с нею также у замка
Хивер в графстве Кент и еще где-то около Сент-Олбенса. В те времена жителям
Англии было, вероятно, очень трудно найти такое местечко, где эти беспечные
молодые люди не крутили бы любовь.
Случалось ли вам когда-нибудь жить в доме, где есть влюбленная
парочка? Это очень мучительно. Вы хотите посидеть в гостиной и
направляетесь туда. Открывая дверь, вы слышите легкий шум, словно кто-то
вдруг вспомнил о неотложном деле; когда вы входите в комнату, Эмили стоит у
окна и с глубоким интересом рассматривает противоположную сторону улицы, а
ваш приятель Джон Эдвардс, сидя в другом углу, весь ушел в изучение
фотографий чьих-то родственников.
- Ах, - говорите вы, останавливаясь у двери. - Я и не знал, что тут
кто-нибудь есть.
- Вот как? - холодно отвечает Эмили, явно давая понять, что она вам не
верит.
Поболтавшись немного в комнате, вы говорите:
- Здесь очень темно. Почему вы не зажгли газ?
Джон Эдвардс восклицает:
- Ах, я и не заметил!
А Эмили говорит, что папа не любит, когда днем зажигают газ.
Вы сообщаете им последние новости и высказываете свои взгляды и мнения
об ирландском вопросе, но это, по-видимому, не интересует их. На любое ваше
замечание они отвечают: "Ах, вот как?", "Правда?", "Неужели?", "Да?", "Не
может быть!" После десяти минут разговора в таком стиле вы пробираетесь к
двери и выскальзываете из комнаты. К вашему удивлению, дверь немедленно
закрывается и захлопывается сама, без всякого вашего участия.
Полчаса спустя вы решаете спокойно покурить в зимнем саду.
Единственный стул в этом помещении занят Эмили, а Джон Эдвардс, если можно
доверять языку одежды, явно сидел на полу. Они ничего не говорят, но взгляд
их выражает все, что можно высказать в цивилизованном обществе. Вы быстро
ретируетесь и закрываете за собой дверь.
После этого вы боитесь сунуть нос в какую бы то ни было комнату.
Побродив некоторое время вверх и вниз по лестнице, вы направляетесь в свою
спальню и сидите там. Скоро это вам надоедает, вы надеваете шляпу и
выходите в сад. Вы идете по дорожке и, проходя мимо беседки, заглядываете
туда, и, конечно, эти идиоты уже сидят там, забившись в угол. Они тоже
замечают вас и думают, что у вас есть какие-то свои гнусные причины их
преследовать.
- Завели бы, что ли, особую комнату для такого времяпрепровождения, -
бормочете вы. Вы бегом возвращаетесь в переднюю, хватаете зонтик и уходите.
Нечто похожее, вероятно, было и тогда, когда этот легкомысленный юноша
Генрих Восьмой ухаживал за своей маленькой Анной. Обитатели Бакингемшира
неожиданно натыкались на них, когда они бродили вокруг Виндзора и Рэйсбери,
и восклицали: "Ах, вы здесь!" Генрих, весь вспыхнув, отвечал: "Да, я
приехал, чтобы повидаться с одним человеком", - а Анна говорила: "Как я
рада вас видеть! Вот забавно! Я только что встретила на дороге мистера
Генриха Восьмого, и он идет в ту же сторону, что и я".
И бэкингемширцы уходили, говоря про себя: "Лучше убраться отсюда, пока
они здесь целуются и милуются. Поедем в Кент".
Они ехали в Кент, и первое, что они видели в Кенте, были Генрих с
Анной, которые слонялись вокруг замка Хивер.
- Черт бы их побрал, - говорили бэкингемширцы. - Давайте-ка уедем.
Это, наконец, невыносимо. Поедем в Сент-Олбенс. Там тихо и спокойно.
Они приезжали в Сент-Олбенс, и, разумеется, эта несчастная парочка уже
была там и целовалась под стенами аббатства. И тогда эти люди уходили прочь
и поступали в пираты на все время до окончания свадебных торжеств.
Участок реки от Мыса пикников до старого Виндзорского шлюза очень
красив. Тенистая дорога, застроенная хорошенькими домиками, тянется вдоль
берега вплоть до гостиницы "Ауслейские колокола". Эта гостиница очень
живописна, как и большинство прибрежных гостиниц, и там можно выпить стакан
превосходного эля. Так по крайней мере говорит Гаррис, а в этом вопросе на
мнение Гарриса можно положиться. Старый Виндзор - в своем роде знаменитое
место. У Эдуарда Исповедника был здесь дворец, и именно здесь славный граф
Годвин был обвинен тогдашними судьями в убийстве брата короля. Граф Годвин
отломил кусок хлеба и взял его в руку.
- Если я виновен, - сказал граф, - пусть я подавлюсь этим хлебом.
И он положил хлеб в рот, и подавился, и умер.
За старым Виндзором река не очень интересна и снова становится
красивой, только когда вы приближаетесь к Бовени. Мы с Джорджем провели
лодку бечевой мимо Домашнего парка, который тянется по правому берегу от
моста Альберта до моста Виктории. Мы проходили по Дэтчету, и Джордж
спросил, помню ли я нашу первую прогулку по реке, когда мы высадились в
Дэтчете в десять часов вечера и нам хотелось спать.
Я ответил, что помню. Такое не скоро забывается!
Дело было в субботу, в августе. Мы, то есть наша троица, устали и
проголодались. Добравшись до Дэтчета, мы взяли корзину, оба саквояжа,
пледы, пальто и другие вещи и отправились на поиски логовища. Нам попалась
на пути очень милая маленькая гостиница с крылечком, увитым ползучими
розами. Но там не было жимолости, а мне почему-то очень хотелось жимолости,
и я сказал:
- Не стоит заходить сюда. Пойдем дальше и посмотрим, нет ли где-нибудь
гостиницы с жимолостью.
Мы пошли дальше и вскоре увидели еще одну гостиницу. Это тоже была
очень хорошая гостиница, и на ней даже вилась жимолость - за углом, сбоку,
но Гаррису не понравилось выражение лица мужчины, который стоял,
прислонившись к входной двери. По мнению Гарриса, это был неприятный
человек, и к тому же на нем были некрасивые сапоги. Поэтому мы отправились
дальше. Мы прошли порядочное расстояние и не увидели ни одной гостиницы.
Наконец нам повстречался какой-то прохожий, и мы попросили его указать нам
хороший отель.
- Да вы же оставили их позади, - сказал этот человек. - Поворачивайте
и идите назад - вы придете к "Оленю".
- Мы там были, и он нам не понравился, - сказали мы. - Там нет
жимолости.
- Ну тогда, - сказал он, - есть еще "Помещичий дом" - он как раз
напротив. Вы туда заходили?
Гаррис ответил, что туда он не хочет, - ему не понравился вид
человека" который стоял у дверей. Не понравился цвет его волос и сапоги.
- Ну, не знаю тогда, что вам и делать, - сказал прохожий. - Здесь
больше нет гостиниц.
- Ни одной? - воскликнул Гаррис.
- Ни одной, - ответил прохожий.
- Как же нам быть? - вскричал Гаррис.
Тут взял слово Джордж. Он сказал, что мы с Гаррисом можем, если нам
угодно, распорядиться, чтобы для нас построили новую гостиницу и наняли
персонал. Что касается его, то он возвращается в "Олень".
Даже величайшие умы никогда и ни в чем не достигают своего идеала. Мы
с Гаррисом повздыхали о суетности всех земных желаний и последовали за
Джорджем.
Мы внесли наши пожитки в "Олень" и сложили их в вестибюле.
Хозяин подошел к нам и сказал:
- Добрый вечер, джентльмены.
- Добрый вечер, - сказал Джордж. - Будьте так добры, нам нужны три
кровати.
- Очень сожалею, сэр, - ответил хозяин, - но боюсь, что мы не можем
это устроить.
- Ну что же, не беда, - сказал Джордж. - Хватит и двух. Двое из нас
могут спать в одной постели, не так ли? - продолжал он, обращаясь ко мне и
к Гаррису.
- О, конечно, - ответил Гаррис. Он думал, что мы с Джорджем можем
свободно проспать в одной постели.
- Очень сожалею, сэр, - повторил хозяин. - У нас нет ни одной
свободной кровати. Мы уже и так укладываем по два, а то и по три человека
на одну постель.
Это несколько обескуражило нас.
Но Гаррис, старый путешественник, оказался на высоте положения. Он
весело засмеялся и сказал:
- Ну что же, ничего не поделаешь. Придется пойти на неудобства.
Устройте нас в бильярдной.
- Очень сожалею, сэр, но трое джентльменов уже спят на бильярде и двое
в кафе. Никак не могу принять вас на ночь.
Мы взяли свои вещи и пошли в "Помещичий дом". Это была очень славная
гостиница. Я сказал, что мне, наверное, понравится в ней больше, чем в
"Олене"; Гаррис воскликнул: "О да, все будет прекрасно, а на человека с
рыжими волосами можно не смотреть. К тому же бедняга ведь не виноват, что
он рыжий".
Гаррис так разумно и кротко говорил об этом!
В "Помещичьем доме" нас и слушать не стали. Хозяйка встретила нас на
крыльце и приветствовала заявлением, что мы четырнадцатая компания за
последние полтора часа, которой ей приходится отказать. Наши робкие намеки
на конюшню, бильярдную или погреб были встречены презрительным смехом. Все
эти уютные помещения уже давно были захвачены.
Не знает ли она какой-нибудь дом, где можно найти ночлег?
- Если вы согласны примириться с некоторыми неудобствами, - имейте в
виду, я вам этого не рекомендую, - то в полумиле отсюда по Итонской дороге
есть одна маленькая пивная...
Не слушая дальше, мы подхватили нашу корзину, саквояжи, пальто, пледы
и свертки и помчались. Бежать пришлось скорее милю, чем полмили, но,
наконец, мы достигли цели и, задыхаясь, влетели в пивную.
Хозяева пивной были грубы. Они просто-напросто высмеяли нас. В доме
имелось всего три постели, и в них уже спало семь холостых джентльменов и
три супружеских четы. Какой-то сострадательный лодочник, находившийся
случайно в пивной, высказал, однако, мнение, что нам стоит толкнуться к
бакалейщику рядом с "Оленем", и мы вернулись назад.
У бакалейщика все было полно. Одна старушка, которую мы встретили в
его лавке, любезно предложила нам пройти с ней четверть мили, к ее
знакомой, которая иногда сдает мужчинам комнаты.
Старушка шла очень медленно, и, чтобы добраться до ее знакомой, нам
потребовалось минут двадцать. В пути эта женщина развлекала нас рассказами
о том, как и когда у нее болит спина.
Комнаты ее знакомой оказались сданы. От нее нас направили в дом No 27.
Дом No 27 был полон, и нас послали в No 32. No 32 тоже был полон.
Тогда мы вернулись на большую дорогу. Гаррис сел на корзину с
провизией и сказал, что дальше он не пойдет. Здесь, кажется, тихо и
спокойно, и ему бы хотелось тут умереть. Он попросил меня и Джорджа
передать поцелуй его матери и сказать всем его родственникам, что он
простил их и умер счастливым.
В этот момент появился ангел в образе маленького мальчика (более
удачно ангел не может замаскироваться). В одной руке у него был бидон с
пивом, а в другой - какой-то предмет, привязанный к веревочке, которым он
ударял о каждый встречный камень, и затем снова дергал его вверх, чем
вызывал исключительно неприятный жалобный звук.
Мы спросили этого посланца небес, каковым он оказался, не знает ли он
уединенного дома, обитатели которого слабы и немногочисленны (старым дамам
и паралитикам предпочтение) и могут под влиянием страха отдать на одну ночь
свои постели троим готовым на все мужчинам; а если не знает, то не укажет
ли нам какой-нибудь пустой хлев, или заброшенную печь для обжига извести,
или что-нибудь в этом роде. Мальчик не знал ни одного такого места, по
крайней мере поблизости, но сказал, что мы можем пойти с ним, - у его
матери есть свободная комната.
Мы тут же, при свете луны, бросились ему на шею и осыпали его
благословениями. Это зрелище было бы прекрасно, если бы мальчик не оказался
до того подавлен нашим волнением, что не мог выдержать и сел на землю,
увлекая нас за собой. Гаррис от радости почувствовал себя дурно и, схватив
бидон мальчика, наполовину осушил его. После этого он пришел в себя и
пустился бежать, предоставив нам с Джорджем нести вещи.
В маленьком коттедже, где жил мальчик, было четыре комнаты, и его мать
- добрая душа - дала нам на ужин горячей грудинки, которую мы без остатка
съели всю целиком (пять фунтов), и сверх того, пирога с вареньем и два
чайника чаю, после чего мы пошли спать. В спальне стояло две кровати:
складная кровать длиной в два фута и шесть дюймов - на ней спали мы с
Джорджем, привязав себя друг к другу простыней, чтобы не упасть, - и
кровать мальчика, которую получил в полное владение Гаррис. Утром
оказалось, что из нее на два фута торчат его голые ноги, и мы с Джорджем,
умываясь, использовали их как вешалку для полотенца.
В следующий наш приезд в Дэтчет мы уже не были так привередливы по
части гостиниц.
Но вернемся к нашей теперешней прогулке. Ничего интересного не
произошло, и мы продолжали усердно тянуть лодку. Немного ниже Обезьяньего
острова мы подвели ее к берегу и позавтракали. Мы вынули холодное мясо и
увидели, что забыли взять с собой горчицу. Не помню, чтобы мне когда-нибудь
в жизни, до или после этого, так отчаянно хотелось горчицы. Вообще-то я не
любитель горчицы и очень редко ее употребляю, но в тот день я бы отдал за
нее полмира.
Не знаю, сколько это в точности составляет - полмира, но всякий, кто
бы принес мне в эту минуту ложку горчицы, мог получить эти полмира целиком.
Я готов на любое безрассудство, когда хочу чего-нибудь и не могу
раздобыть.
Гаррис сказал, что он тоже отдал бы за горчицу полмира. Прибыльный был
бы день для человека, который появился бы тогда в этом месте с банкой
горчицы. Он был бы обеспечен мирами на всю жизнь.
Впрочем, мне кажется, что и я и Гаррис, получив горчицу, попытались бы
отказаться от этой сделки. Такие сумасбродные предложения делаешь сгоряча,
но потом, подумав, соображаешь, до какой степени они нелепы и не
соответствуют ценности нужного предмета. Я слышал, как однажды в Швейцарии
один человек, восходивший на гору, сказал, что отдал бы полмира за стакан
пива. А когда этот человек дошел до маленькой избушки, где держали пиво, он
поднял страшный скандал из-за того, что с него потребовали пять франков за
бутылку мартовского. Он сказал, что это грабеж, и написал об этом в
"Таймс".
Отсутствие горчицы подействовало на нас угнетающе, и мы ели говядину в
полном молчании. Жизнь казалась пустой и неинтересной. Мы вспоминали дни
счастливого детства и вздыхали. Но, перейдя к яблочному пирогу, мы
несколько воспрянули духом, а когда Джордж вытащил со дна корзины банку
ананасовых консервов и выкатил ее на середину лодки, нам начало казаться,
что жить все же стоит.
Мы все трое любим ананасы. Мы рассматривали рисунок на банке, мы
думали о сладком соке, мы обменивались улыбками. А Гаррис даже вытащил
ложку.
Потом мы начали искать нож, чтобы вскрыть банку. Мы перерыли все
содержимое корзины, вывернули чемоданы, подняли доски на дне лодки. Мы
вынесли все наши вещи на берег и перетрясли их. Консервного ножа нигде не
было.
Тогда Гаррис попробовал вскрыть банку перочинным ножом, но только
сломал нож и сильно порезался. Джордж пустил в ход ножницы; ножницы
выскочили у него из рук и чуть не выкололи ему глаза. Пока они перевязывали
свои раны, я попробовал пробить в этой банке дырку острым концом багра, но
багор соскользнул, и я оказался между лодкой и берегом, в грязной воде. А
банка, невредимая, покатилась и разбила чайную чашку.
Тут мы все разъярились. Мы снесли эту банку на берег, Гаррис пошел в
поле и притащил большой острый камень, а я вернулся в лодку и приволок
мачту. Джордж придерживал банку, Гаррис приложил к ней острый конец камня,
а я взял мачту, поднял ее высоко в воздух и, собравшись с силами, опустил
ее.
Джорджу в тот день спасла жизнь его соломенная шляпа. Он до сих пор
хранит эту шляпу (или, вернее, то, что от нее осталось). В зимние вечера,
когда трубки раскурены и друзья рассказывают всякие небылицы об опасностях,
которые им пришлось пережить, Джордж приносит свою шляпу, пускает ее по
рукам и еще раз рассказывает эту волнующую повесть, неизменно украшая ее
новыми преувеличениями.
Гаррис отделался легкой раной.
После этого я сам принялся за банку и до тех пор колотил ее мачтой,
пока не выбился из сил и не пришел в полное уныние. Тогда меня сменил
Гаррис.
Мы расплющили банку, мы превратили ее в куб, мы придавали ей
всевозможные очертания, встречающиеся в геометрии, но не могли пробить в
ней дыру. Наконец за банку взялся Джордж, под его ударами она приняла такую
дикую, нелепую, чудовищно уродливую форму, что Джордж испугался и отбросил
мачту. Тогда мы все трое сели в кружок на траву и стали смотреть на банку.
На верхушке ее образовалась длинная впадина, которая походила на
насмешливую улыбку. Она привела нас в такое бешенство, что Гаррис бросился
к банке, схватил ее и кинул на середину реки. Пока она тонула, мы осыпали
ее проклятиями, потом сели в лодку и, взявшись за весла, гребли без отдыха
до самого Мэйденхеда.
Мэйденхед слишком фешенебельное место, чтобы быть приятным. Это
убежище речных франтов и их разряженных спутниц, город шикарных отелей,
посещаемых преимущественно светскими щеголями и балетными танцовщицами. Это
кухня ведьм, из которой выходят злые духи реки - паровые баркасы. У всякого
герцога из "Лондонской газеты" есть "домик" в Мэйденхеде, а героини
трехтомных романов всегда обедают там, когда отправляются кутить с чужими
мужьями.
Мы быстро проехали мимо Мэйденхеда, а потом сбавили ход и не торопясь
проплыли замечательный участок реки между Боултерским и Кукхэмским шлюзами.
Кливденский лес был одет в свой прекрасный весенний убор и склонялся к реке
сплошным рядом зеленых ветвей всевозможных оттенков. В своей ничем не
омраченной прелести это, пожалуй, одно из самых красивых мест на реке, и
нам не хотелось уводить оттуда нашу лодку и расставаться с его мирной
тишиной.
Мы остановились в заводи, чуть не доходя Кукхэма, и напились чаю.
Когда мы миновали шлюз, был уже вечер. Поднялся довольно свежий ветерок, -
к нашему удивлению, попутный. Обычно на реке ветер всегда бывает встречный,
в какую бы сторону вы ни шля. Он дует вам в лицо утром, когда вы выезжаете
прогуляться на целый день, и вы долго гребете, думая, как легко будет идти
обратно под парусом. Но потом, после чаю, ветер круто меняет направление, и
вам приходится всю дорогу грести против него.
Если вы вообще забыли взять с собой парус, ветер неизменно
благоприятен вам в обе стороны. Что делать! Земная жизнь ведь всего лишь
испытание, и так же, как искрам суждено лететь вверх, так и человек обречен
на невзгоды.
Но в этот вечер, по-видимому, произошла ошибка, и ветер дул нам в
спину, а не в лицо. Боясь дохнуть, мы быстро подняли парус, прежде чем
ошибка была замечена. Потом мы в задумчивых позах разлеглись в лодке, парус
надулся, поворчал на мачту, и лодка полетела вперед.
Я правил рулем.
Я не знаю ничего более увлекательного, чем идти под парусом. Это
наибольшее приближение к полету, по крайней мере наяву. Быстрые крылья
ветра как будто уносят вас вперед, неведомо куда. Вы больше не похожи на
слабое, неуклюжее создание, медленно извивающееся на земле, - вы слиты с
природой. Ваше сердце бьется в лад с ее сердцем, ее прекрасные руки
обнимают вас и прижимают к груди. Духом вы заодно с нею, члены ваши легки.
Голоса атмосферы звучат для вас. Земля кажется маленькой и далекой. Облака
над головой - ваши братья, и вы протягиваете к ним руки.
Мы были на воде одни. Лишь в отдалении посреди реки виднелась рыбачья
плоскодонка, в которой сидело трое рыбаков. Мы скользили вдоль лесистых
берегов; никто не произносил ни слова.
Я правил рулем.
Приближаясь к плоскодонке, мы увидели, что эти трое рыбаков - пожилые,
серьезные на вид люди. Они сидели на стульях и внимательно наблюдали за
своими удочками. Багряный закат озарял воды реки мистическим светом,
зажигая огнем величавые деревья и озаряя золотым блеском гряды облаков. Это
был волшебный час восторженной надежды и грусти. Маленький парус вздымался
к пурпурному небу; лучи заката окутывали мир многоцветными тенями, а позади
нас кралась ночь.
Казалось, мы - рыцари из старой легенды, и плывем по таинственному
озеру в неведомое царство сумерек, в великую страну заката.
Однако мы не попали в царство сумерек, но со всего размаху врезались в
плоскодонку, с которой удили эти три старика. Мы не сразу сообразили, что
случилось, так как парус мешал нам видеть. Но по выражениям, огласившим
вечерний воздух, мы поняли, что пришли в соприкосновение с людьми и что эти
люди раздражены и сердиты.
Гаррис опустил парус, и мы увидели, что произошло. Мы сбили этих трех
джентльменов со стульев, и они кучей лежали на дне лодки, медленно и
мучительно стараясь разъединиться и стряхивая с себя рыбу. При этом они
ругали нас не обычными безобидными ругательствами, а длинными, тщательно
продуманными, всеобъемлющими проклятиями, которые охватывали весь наш
жизненный путь, уводили в отдаленное будущее и затрагивали всех наших
родных и все, что было связано с нами. Это были добротные, основательные
ругательства.
Гаррис сказал рыбакам, что они должны быть благодарны за маленькое
развлечение после целого дня рыбной ловли. Нас смущает и огорчает, прибавил
он, что люди в их возрасте так поддаются дурному расположению духа.
Но это не помогло.
Джордж сказал, что теперь он будет править. Он заявил, что мозги вроде
моих не могут всецело отдаться управлению рулем; уж лучше, пока мы еще не
утонули, предоставить наблюдение за лодкой простому смертному. И он взялся
за веревки и довел нас до Марло.
В Марло мы оставили лодку у моста, а сами пошли ночевать в гостиницу
"Корона".
Марло. Бишемское аббатство. Монахи из Медменхэма. Монморенси
намеревается убить старого кота, но потом решает оставить его в живых.
Постыдное поведение фокстерьера в универсальном магазине. Отъезд из Марло.
Внушительная процессия. Паровые баркасы. Полезные советы как им досадить и
помешать. Мы отказываемся выпить реку. Спокойный пес. Странное исчезновение
Гарриса с пирогом.
Марло - одно из самых красивых прибрежных местечек, какие я знаю. Это
оживленный, хлопотливый городок; в общем, он, правда, не слишком живописен,
но в нем можно найти много причудливых уголков - уцелевшие своды
разрушенного моста Времени, помогающие нашему воображению перенестись назад
в те дни, когда господином поместья Марло был Эльгар Саксонский. Потом
Вильгельм Завоеватель захватил его и передал королеве Матильде, а позже оно
перешла к графам Уорвикским и к многоопытному лорду Пэджету, советнику
четырех королей.
Если после катания на лодке вы любите пройтись, то в окрестностях
Марло вы найдете прелестные места, но и самая река здесь всего лучше.
Участок ее до Кукхэма, за лесом Куэрри и лугами, очень красив. Милый старый
лес! На твоих крутых тропинках и прогалинах до сей поры витает так много
воспоминаний о солнечных летних днях! Твои тенистые просеки наполнены
призраками смеющихся лиц, в твоих шелестящих листьях так нежно звучат
голоса прошлого.
От Марло до Соннинга река, пожалуй, еще красивей. Величественное
старинное Бишемское аббатство, которое служило когда-то приютом Анне
Клевской и королеве Елизавете и в чьих каменных стенах раздавались возгласы
рыцарей храмовников, высится на правом берегу, ровно полумилей выше
Марлоуского моста. В Бишемском аббатстве много мелодраматического. Там есть
спальня, обтянутая коврами, и потайная комната, скрытая в толще стены.
Призрак леди Холли, которая до смерти забила своего маленького сына, все
еще бродит там, стараясь отмыть в призрачной чаше свои призрачные руки.
Здесь покоится Уорвик - тот, что возвел на престол столько королей, а
теперь не заботится уже больше о таких пустяках, как земные цари и земные
царства; и Солсбери, хорошо послуживший при Пуатье. Невдалеке от аббатства,
у самого берега реки, стоит Бишемская церковь, и если вообще есть смысл
осматривать какие-нибудь гробницы, то это гробницы и памятники в Бишемской
английского храма свободы прочно лег на свое место.
Генрих Восьмой и Анна Болейн. Неудобства пребывания в одном доме с
влюбленными. Трудные времена для английского народа. Ночные поиски красоты.
Бесприютные и бездомные. Гаррис готовится умереть. Появление ангела.
Влияние внезапной радости на Гарриса. Легкий ужин. Завтрак. Полмира за
банку горчицы. Ужасная битва Мэйденхед. Под парусами. Трое рыбаков. Нас
осыпают проклятьями.
Я сидел на берегу, вызывая в воображении эти сцены, когда Джордж
сказал, что, может быть, я достаточно отдохнул и не откажусь принять
участие в мытье посуды. Возвращенный из времен славного прошлого к
прозаическому настоящему со всеми его несчастиями и грехами, я спустился в
лодку и вычистил сковороду палочкой и пучком травы, придав ей окончательный
блеск мокрой рубахой Джорджа.
Мы отправились на остров Великой Хартии и обозрели камень, который
стоит там в домике и на котором, как говорят, был подписан этот знаменитый
документ. Впрочем, я не могу поручиться, что он был подписан именно там, а
не на противоположном берегу, в Раннимиде, как утверждают некоторые. Сам я
склонен отдать предпочтение общепринятой островной теории. Во всяком
случае, будь я одним из баронов тех времен, я настоятельно убеждал бы моих
товарищей переправить столь ненадежного клиента, как король Иоанн, на
остров, чтобы оградить себя от всяких неожиданностей и фокусов.
Около Энкервик-Хауса, неподалеку от Мыса пикников, сохранились
развалины старого монастыря. Возле этого старого монастыря Генрих Восьмой,
говорят, поджидал и встречал Анну Болейн. Он встречался с нею также у замка
Хивер в графстве Кент и еще где-то около Сент-Олбенса. В те времена жителям
Англии было, вероятно, очень трудно найти такое местечко, где эти беспечные
молодые люди не крутили бы любовь.
Случалось ли вам когда-нибудь жить в доме, где есть влюбленная
парочка? Это очень мучительно. Вы хотите посидеть в гостиной и
направляетесь туда. Открывая дверь, вы слышите легкий шум, словно кто-то
вдруг вспомнил о неотложном деле; когда вы входите в комнату, Эмили стоит у
окна и с глубоким интересом рассматривает противоположную сторону улицы, а
ваш приятель Джон Эдвардс, сидя в другом углу, весь ушел в изучение
фотографий чьих-то родственников.
- Ах, - говорите вы, останавливаясь у двери. - Я и не знал, что тут
кто-нибудь есть.
- Вот как? - холодно отвечает Эмили, явно давая понять, что она вам не
верит.
Поболтавшись немного в комнате, вы говорите:
- Здесь очень темно. Почему вы не зажгли газ?
Джон Эдвардс восклицает:
- Ах, я и не заметил!
А Эмили говорит, что папа не любит, когда днем зажигают газ.
Вы сообщаете им последние новости и высказываете свои взгляды и мнения
об ирландском вопросе, но это, по-видимому, не интересует их. На любое ваше
замечание они отвечают: "Ах, вот как?", "Правда?", "Неужели?", "Да?", "Не
может быть!" После десяти минут разговора в таком стиле вы пробираетесь к
двери и выскальзываете из комнаты. К вашему удивлению, дверь немедленно
закрывается и захлопывается сама, без всякого вашего участия.
Полчаса спустя вы решаете спокойно покурить в зимнем саду.
Единственный стул в этом помещении занят Эмили, а Джон Эдвардс, если можно
доверять языку одежды, явно сидел на полу. Они ничего не говорят, но взгляд
их выражает все, что можно высказать в цивилизованном обществе. Вы быстро
ретируетесь и закрываете за собой дверь.
После этого вы боитесь сунуть нос в какую бы то ни было комнату.
Побродив некоторое время вверх и вниз по лестнице, вы направляетесь в свою
спальню и сидите там. Скоро это вам надоедает, вы надеваете шляпу и
выходите в сад. Вы идете по дорожке и, проходя мимо беседки, заглядываете
туда, и, конечно, эти идиоты уже сидят там, забившись в угол. Они тоже
замечают вас и думают, что у вас есть какие-то свои гнусные причины их
преследовать.
- Завели бы, что ли, особую комнату для такого времяпрепровождения, -
бормочете вы. Вы бегом возвращаетесь в переднюю, хватаете зонтик и уходите.
Нечто похожее, вероятно, было и тогда, когда этот легкомысленный юноша
Генрих Восьмой ухаживал за своей маленькой Анной. Обитатели Бакингемшира
неожиданно натыкались на них, когда они бродили вокруг Виндзора и Рэйсбери,
и восклицали: "Ах, вы здесь!" Генрих, весь вспыхнув, отвечал: "Да, я
приехал, чтобы повидаться с одним человеком", - а Анна говорила: "Как я
рада вас видеть! Вот забавно! Я только что встретила на дороге мистера
Генриха Восьмого, и он идет в ту же сторону, что и я".
И бэкингемширцы уходили, говоря про себя: "Лучше убраться отсюда, пока
они здесь целуются и милуются. Поедем в Кент".
Они ехали в Кент, и первое, что они видели в Кенте, были Генрих с
Анной, которые слонялись вокруг замка Хивер.
- Черт бы их побрал, - говорили бэкингемширцы. - Давайте-ка уедем.
Это, наконец, невыносимо. Поедем в Сент-Олбенс. Там тихо и спокойно.
Они приезжали в Сент-Олбенс, и, разумеется, эта несчастная парочка уже
была там и целовалась под стенами аббатства. И тогда эти люди уходили прочь
и поступали в пираты на все время до окончания свадебных торжеств.
Участок реки от Мыса пикников до старого Виндзорского шлюза очень
красив. Тенистая дорога, застроенная хорошенькими домиками, тянется вдоль
берега вплоть до гостиницы "Ауслейские колокола". Эта гостиница очень
живописна, как и большинство прибрежных гостиниц, и там можно выпить стакан
превосходного эля. Так по крайней мере говорит Гаррис, а в этом вопросе на
мнение Гарриса можно положиться. Старый Виндзор - в своем роде знаменитое
место. У Эдуарда Исповедника был здесь дворец, и именно здесь славный граф
Годвин был обвинен тогдашними судьями в убийстве брата короля. Граф Годвин
отломил кусок хлеба и взял его в руку.
- Если я виновен, - сказал граф, - пусть я подавлюсь этим хлебом.
И он положил хлеб в рот, и подавился, и умер.
За старым Виндзором река не очень интересна и снова становится
красивой, только когда вы приближаетесь к Бовени. Мы с Джорджем провели
лодку бечевой мимо Домашнего парка, который тянется по правому берегу от
моста Альберта до моста Виктории. Мы проходили по Дэтчету, и Джордж
спросил, помню ли я нашу первую прогулку по реке, когда мы высадились в
Дэтчете в десять часов вечера и нам хотелось спать.
Я ответил, что помню. Такое не скоро забывается!
Дело было в субботу, в августе. Мы, то есть наша троица, устали и
проголодались. Добравшись до Дэтчета, мы взяли корзину, оба саквояжа,
пледы, пальто и другие вещи и отправились на поиски логовища. Нам попалась
на пути очень милая маленькая гостиница с крылечком, увитым ползучими
розами. Но там не было жимолости, а мне почему-то очень хотелось жимолости,
и я сказал:
- Не стоит заходить сюда. Пойдем дальше и посмотрим, нет ли где-нибудь
гостиницы с жимолостью.
Мы пошли дальше и вскоре увидели еще одну гостиницу. Это тоже была
очень хорошая гостиница, и на ней даже вилась жимолость - за углом, сбоку,
но Гаррису не понравилось выражение лица мужчины, который стоял,
прислонившись к входной двери. По мнению Гарриса, это был неприятный
человек, и к тому же на нем были некрасивые сапоги. Поэтому мы отправились
дальше. Мы прошли порядочное расстояние и не увидели ни одной гостиницы.
Наконец нам повстречался какой-то прохожий, и мы попросили его указать нам
хороший отель.
- Да вы же оставили их позади, - сказал этот человек. - Поворачивайте
и идите назад - вы придете к "Оленю".
- Мы там были, и он нам не понравился, - сказали мы. - Там нет
жимолости.
- Ну тогда, - сказал он, - есть еще "Помещичий дом" - он как раз
напротив. Вы туда заходили?
Гаррис ответил, что туда он не хочет, - ему не понравился вид
человека" который стоял у дверей. Не понравился цвет его волос и сапоги.
- Ну, не знаю тогда, что вам и делать, - сказал прохожий. - Здесь
больше нет гостиниц.
- Ни одной? - воскликнул Гаррис.
- Ни одной, - ответил прохожий.
- Как же нам быть? - вскричал Гаррис.
Тут взял слово Джордж. Он сказал, что мы с Гаррисом можем, если нам
угодно, распорядиться, чтобы для нас построили новую гостиницу и наняли
персонал. Что касается его, то он возвращается в "Олень".
Даже величайшие умы никогда и ни в чем не достигают своего идеала. Мы
с Гаррисом повздыхали о суетности всех земных желаний и последовали за
Джорджем.
Мы внесли наши пожитки в "Олень" и сложили их в вестибюле.
Хозяин подошел к нам и сказал:
- Добрый вечер, джентльмены.
- Добрый вечер, - сказал Джордж. - Будьте так добры, нам нужны три
кровати.
- Очень сожалею, сэр, - ответил хозяин, - но боюсь, что мы не можем
это устроить.
- Ну что же, не беда, - сказал Джордж. - Хватит и двух. Двое из нас
могут спать в одной постели, не так ли? - продолжал он, обращаясь ко мне и
к Гаррису.
- О, конечно, - ответил Гаррис. Он думал, что мы с Джорджем можем
свободно проспать в одной постели.
- Очень сожалею, сэр, - повторил хозяин. - У нас нет ни одной
свободной кровати. Мы уже и так укладываем по два, а то и по три человека
на одну постель.
Это несколько обескуражило нас.
Но Гаррис, старый путешественник, оказался на высоте положения. Он
весело засмеялся и сказал:
- Ну что же, ничего не поделаешь. Придется пойти на неудобства.
Устройте нас в бильярдной.
- Очень сожалею, сэр, но трое джентльменов уже спят на бильярде и двое
в кафе. Никак не могу принять вас на ночь.
Мы взяли свои вещи и пошли в "Помещичий дом". Это была очень славная
гостиница. Я сказал, что мне, наверное, понравится в ней больше, чем в
"Олене"; Гаррис воскликнул: "О да, все будет прекрасно, а на человека с
рыжими волосами можно не смотреть. К тому же бедняга ведь не виноват, что
он рыжий".
Гаррис так разумно и кротко говорил об этом!
В "Помещичьем доме" нас и слушать не стали. Хозяйка встретила нас на
крыльце и приветствовала заявлением, что мы четырнадцатая компания за
последние полтора часа, которой ей приходится отказать. Наши робкие намеки
на конюшню, бильярдную или погреб были встречены презрительным смехом. Все
эти уютные помещения уже давно были захвачены.
Не знает ли она какой-нибудь дом, где можно найти ночлег?
- Если вы согласны примириться с некоторыми неудобствами, - имейте в
виду, я вам этого не рекомендую, - то в полумиле отсюда по Итонской дороге
есть одна маленькая пивная...
Не слушая дальше, мы подхватили нашу корзину, саквояжи, пальто, пледы
и свертки и помчались. Бежать пришлось скорее милю, чем полмили, но,
наконец, мы достигли цели и, задыхаясь, влетели в пивную.
Хозяева пивной были грубы. Они просто-напросто высмеяли нас. В доме
имелось всего три постели, и в них уже спало семь холостых джентльменов и
три супружеских четы. Какой-то сострадательный лодочник, находившийся
случайно в пивной, высказал, однако, мнение, что нам стоит толкнуться к
бакалейщику рядом с "Оленем", и мы вернулись назад.
У бакалейщика все было полно. Одна старушка, которую мы встретили в
его лавке, любезно предложила нам пройти с ней четверть мили, к ее
знакомой, которая иногда сдает мужчинам комнаты.
Старушка шла очень медленно, и, чтобы добраться до ее знакомой, нам
потребовалось минут двадцать. В пути эта женщина развлекала нас рассказами
о том, как и когда у нее болит спина.
Комнаты ее знакомой оказались сданы. От нее нас направили в дом No 27.
Дом No 27 был полон, и нас послали в No 32. No 32 тоже был полон.
Тогда мы вернулись на большую дорогу. Гаррис сел на корзину с
провизией и сказал, что дальше он не пойдет. Здесь, кажется, тихо и
спокойно, и ему бы хотелось тут умереть. Он попросил меня и Джорджа
передать поцелуй его матери и сказать всем его родственникам, что он
простил их и умер счастливым.
В этот момент появился ангел в образе маленького мальчика (более
удачно ангел не может замаскироваться). В одной руке у него был бидон с
пивом, а в другой - какой-то предмет, привязанный к веревочке, которым он
ударял о каждый встречный камень, и затем снова дергал его вверх, чем
вызывал исключительно неприятный жалобный звук.
Мы спросили этого посланца небес, каковым он оказался, не знает ли он
уединенного дома, обитатели которого слабы и немногочисленны (старым дамам
и паралитикам предпочтение) и могут под влиянием страха отдать на одну ночь
свои постели троим готовым на все мужчинам; а если не знает, то не укажет
ли нам какой-нибудь пустой хлев, или заброшенную печь для обжига извести,
или что-нибудь в этом роде. Мальчик не знал ни одного такого места, по
крайней мере поблизости, но сказал, что мы можем пойти с ним, - у его
матери есть свободная комната.
Мы тут же, при свете луны, бросились ему на шею и осыпали его
благословениями. Это зрелище было бы прекрасно, если бы мальчик не оказался
до того подавлен нашим волнением, что не мог выдержать и сел на землю,
увлекая нас за собой. Гаррис от радости почувствовал себя дурно и, схватив
бидон мальчика, наполовину осушил его. После этого он пришел в себя и
пустился бежать, предоставив нам с Джорджем нести вещи.
В маленьком коттедже, где жил мальчик, было четыре комнаты, и его мать
- добрая душа - дала нам на ужин горячей грудинки, которую мы без остатка
съели всю целиком (пять фунтов), и сверх того, пирога с вареньем и два
чайника чаю, после чего мы пошли спать. В спальне стояло две кровати:
складная кровать длиной в два фута и шесть дюймов - на ней спали мы с
Джорджем, привязав себя друг к другу простыней, чтобы не упасть, - и
кровать мальчика, которую получил в полное владение Гаррис. Утром
оказалось, что из нее на два фута торчат его голые ноги, и мы с Джорджем,
умываясь, использовали их как вешалку для полотенца.
В следующий наш приезд в Дэтчет мы уже не были так привередливы по
части гостиниц.
Но вернемся к нашей теперешней прогулке. Ничего интересного не
произошло, и мы продолжали усердно тянуть лодку. Немного ниже Обезьяньего
острова мы подвели ее к берегу и позавтракали. Мы вынули холодное мясо и
увидели, что забыли взять с собой горчицу. Не помню, чтобы мне когда-нибудь
в жизни, до или после этого, так отчаянно хотелось горчицы. Вообще-то я не
любитель горчицы и очень редко ее употребляю, но в тот день я бы отдал за
нее полмира.
Не знаю, сколько это в точности составляет - полмира, но всякий, кто
бы принес мне в эту минуту ложку горчицы, мог получить эти полмира целиком.
Я готов на любое безрассудство, когда хочу чего-нибудь и не могу
раздобыть.
Гаррис сказал, что он тоже отдал бы за горчицу полмира. Прибыльный был
бы день для человека, который появился бы тогда в этом месте с банкой
горчицы. Он был бы обеспечен мирами на всю жизнь.
Впрочем, мне кажется, что и я и Гаррис, получив горчицу, попытались бы
отказаться от этой сделки. Такие сумасбродные предложения делаешь сгоряча,
но потом, подумав, соображаешь, до какой степени они нелепы и не
соответствуют ценности нужного предмета. Я слышал, как однажды в Швейцарии
один человек, восходивший на гору, сказал, что отдал бы полмира за стакан
пива. А когда этот человек дошел до маленькой избушки, где держали пиво, он
поднял страшный скандал из-за того, что с него потребовали пять франков за
бутылку мартовского. Он сказал, что это грабеж, и написал об этом в
"Таймс".
Отсутствие горчицы подействовало на нас угнетающе, и мы ели говядину в
полном молчании. Жизнь казалась пустой и неинтересной. Мы вспоминали дни
счастливого детства и вздыхали. Но, перейдя к яблочному пирогу, мы
несколько воспрянули духом, а когда Джордж вытащил со дна корзины банку
ананасовых консервов и выкатил ее на середину лодки, нам начало казаться,
что жить все же стоит.
Мы все трое любим ананасы. Мы рассматривали рисунок на банке, мы
думали о сладком соке, мы обменивались улыбками. А Гаррис даже вытащил
ложку.
Потом мы начали искать нож, чтобы вскрыть банку. Мы перерыли все
содержимое корзины, вывернули чемоданы, подняли доски на дне лодки. Мы
вынесли все наши вещи на берег и перетрясли их. Консервного ножа нигде не
было.
Тогда Гаррис попробовал вскрыть банку перочинным ножом, но только
сломал нож и сильно порезался. Джордж пустил в ход ножницы; ножницы
выскочили у него из рук и чуть не выкололи ему глаза. Пока они перевязывали
свои раны, я попробовал пробить в этой банке дырку острым концом багра, но
багор соскользнул, и я оказался между лодкой и берегом, в грязной воде. А
банка, невредимая, покатилась и разбила чайную чашку.
Тут мы все разъярились. Мы снесли эту банку на берег, Гаррис пошел в
поле и притащил большой острый камень, а я вернулся в лодку и приволок
мачту. Джордж придерживал банку, Гаррис приложил к ней острый конец камня,
а я взял мачту, поднял ее высоко в воздух и, собравшись с силами, опустил
ее.
Джорджу в тот день спасла жизнь его соломенная шляпа. Он до сих пор
хранит эту шляпу (или, вернее, то, что от нее осталось). В зимние вечера,
когда трубки раскурены и друзья рассказывают всякие небылицы об опасностях,
которые им пришлось пережить, Джордж приносит свою шляпу, пускает ее по
рукам и еще раз рассказывает эту волнующую повесть, неизменно украшая ее
новыми преувеличениями.
Гаррис отделался легкой раной.
После этого я сам принялся за банку и до тех пор колотил ее мачтой,
пока не выбился из сил и не пришел в полное уныние. Тогда меня сменил
Гаррис.
Мы расплющили банку, мы превратили ее в куб, мы придавали ей
всевозможные очертания, встречающиеся в геометрии, но не могли пробить в
ней дыру. Наконец за банку взялся Джордж, под его ударами она приняла такую
дикую, нелепую, чудовищно уродливую форму, что Джордж испугался и отбросил
мачту. Тогда мы все трое сели в кружок на траву и стали смотреть на банку.
На верхушке ее образовалась длинная впадина, которая походила на
насмешливую улыбку. Она привела нас в такое бешенство, что Гаррис бросился
к банке, схватил ее и кинул на середину реки. Пока она тонула, мы осыпали
ее проклятиями, потом сели в лодку и, взявшись за весла, гребли без отдыха
до самого Мэйденхеда.
Мэйденхед слишком фешенебельное место, чтобы быть приятным. Это
убежище речных франтов и их разряженных спутниц, город шикарных отелей,
посещаемых преимущественно светскими щеголями и балетными танцовщицами. Это
кухня ведьм, из которой выходят злые духи реки - паровые баркасы. У всякого
герцога из "Лондонской газеты" есть "домик" в Мэйденхеде, а героини
трехтомных романов всегда обедают там, когда отправляются кутить с чужими
мужьями.
Мы быстро проехали мимо Мэйденхеда, а потом сбавили ход и не торопясь
проплыли замечательный участок реки между Боултерским и Кукхэмским шлюзами.
Кливденский лес был одет в свой прекрасный весенний убор и склонялся к реке
сплошным рядом зеленых ветвей всевозможных оттенков. В своей ничем не
омраченной прелести это, пожалуй, одно из самых красивых мест на реке, и
нам не хотелось уводить оттуда нашу лодку и расставаться с его мирной
тишиной.
Мы остановились в заводи, чуть не доходя Кукхэма, и напились чаю.
Когда мы миновали шлюз, был уже вечер. Поднялся довольно свежий ветерок, -
к нашему удивлению, попутный. Обычно на реке ветер всегда бывает встречный,
в какую бы сторону вы ни шля. Он дует вам в лицо утром, когда вы выезжаете
прогуляться на целый день, и вы долго гребете, думая, как легко будет идти
обратно под парусом. Но потом, после чаю, ветер круто меняет направление, и
вам приходится всю дорогу грести против него.
Если вы вообще забыли взять с собой парус, ветер неизменно
благоприятен вам в обе стороны. Что делать! Земная жизнь ведь всего лишь
испытание, и так же, как искрам суждено лететь вверх, так и человек обречен
на невзгоды.
Но в этот вечер, по-видимому, произошла ошибка, и ветер дул нам в
спину, а не в лицо. Боясь дохнуть, мы быстро подняли парус, прежде чем
ошибка была замечена. Потом мы в задумчивых позах разлеглись в лодке, парус
надулся, поворчал на мачту, и лодка полетела вперед.
Я правил рулем.
Я не знаю ничего более увлекательного, чем идти под парусом. Это
наибольшее приближение к полету, по крайней мере наяву. Быстрые крылья
ветра как будто уносят вас вперед, неведомо куда. Вы больше не похожи на
слабое, неуклюжее создание, медленно извивающееся на земле, - вы слиты с
природой. Ваше сердце бьется в лад с ее сердцем, ее прекрасные руки
обнимают вас и прижимают к груди. Духом вы заодно с нею, члены ваши легки.
Голоса атмосферы звучат для вас. Земля кажется маленькой и далекой. Облака
над головой - ваши братья, и вы протягиваете к ним руки.
Мы были на воде одни. Лишь в отдалении посреди реки виднелась рыбачья
плоскодонка, в которой сидело трое рыбаков. Мы скользили вдоль лесистых
берегов; никто не произносил ни слова.
Я правил рулем.
Приближаясь к плоскодонке, мы увидели, что эти трое рыбаков - пожилые,
серьезные на вид люди. Они сидели на стульях и внимательно наблюдали за
своими удочками. Багряный закат озарял воды реки мистическим светом,
зажигая огнем величавые деревья и озаряя золотым блеском гряды облаков. Это
был волшебный час восторженной надежды и грусти. Маленький парус вздымался
к пурпурному небу; лучи заката окутывали мир многоцветными тенями, а позади
нас кралась ночь.
Казалось, мы - рыцари из старой легенды, и плывем по таинственному
озеру в неведомое царство сумерек, в великую страну заката.
Однако мы не попали в царство сумерек, но со всего размаху врезались в
плоскодонку, с которой удили эти три старика. Мы не сразу сообразили, что
случилось, так как парус мешал нам видеть. Но по выражениям, огласившим
вечерний воздух, мы поняли, что пришли в соприкосновение с людьми и что эти
люди раздражены и сердиты.
Гаррис опустил парус, и мы увидели, что произошло. Мы сбили этих трех
джентльменов со стульев, и они кучей лежали на дне лодки, медленно и
мучительно стараясь разъединиться и стряхивая с себя рыбу. При этом они
ругали нас не обычными безобидными ругательствами, а длинными, тщательно
продуманными, всеобъемлющими проклятиями, которые охватывали весь наш
жизненный путь, уводили в отдаленное будущее и затрагивали всех наших
родных и все, что было связано с нами. Это были добротные, основательные
ругательства.
Гаррис сказал рыбакам, что они должны быть благодарны за маленькое
развлечение после целого дня рыбной ловли. Нас смущает и огорчает, прибавил
он, что люди в их возрасте так поддаются дурному расположению духа.
Но это не помогло.
Джордж сказал, что теперь он будет править. Он заявил, что мозги вроде
моих не могут всецело отдаться управлению рулем; уж лучше, пока мы еще не
утонули, предоставить наблюдение за лодкой простому смертному. И он взялся
за веревки и довел нас до Марло.
В Марло мы оставили лодку у моста, а сами пошли ночевать в гостиницу
"Корона".
Марло. Бишемское аббатство. Монахи из Медменхэма. Монморенси
намеревается убить старого кота, но потом решает оставить его в живых.
Постыдное поведение фокстерьера в универсальном магазине. Отъезд из Марло.
Внушительная процессия. Паровые баркасы. Полезные советы как им досадить и
помешать. Мы отказываемся выпить реку. Спокойный пес. Странное исчезновение
Гарриса с пирогом.
Марло - одно из самых красивых прибрежных местечек, какие я знаю. Это
оживленный, хлопотливый городок; в общем, он, правда, не слишком живописен,
но в нем можно найти много причудливых уголков - уцелевшие своды
разрушенного моста Времени, помогающие нашему воображению перенестись назад
в те дни, когда господином поместья Марло был Эльгар Саксонский. Потом
Вильгельм Завоеватель захватил его и передал королеве Матильде, а позже оно
перешла к графам Уорвикским и к многоопытному лорду Пэджету, советнику
четырех королей.
Если после катания на лодке вы любите пройтись, то в окрестностях
Марло вы найдете прелестные места, но и самая река здесь всего лучше.
Участок ее до Кукхэма, за лесом Куэрри и лугами, очень красив. Милый старый
лес! На твоих крутых тропинках и прогалинах до сей поры витает так много
воспоминаний о солнечных летних днях! Твои тенистые просеки наполнены
призраками смеющихся лиц, в твоих шелестящих листьях так нежно звучат
голоса прошлого.
От Марло до Соннинга река, пожалуй, еще красивей. Величественное
старинное Бишемское аббатство, которое служило когда-то приютом Анне
Клевской и королеве Елизавете и в чьих каменных стенах раздавались возгласы
рыцарей храмовников, высится на правом берегу, ровно полумилей выше
Марлоуского моста. В Бишемском аббатстве много мелодраматического. Там есть
спальня, обтянутая коврами, и потайная комната, скрытая в толще стены.
Призрак леди Холли, которая до смерти забила своего маленького сына, все
еще бродит там, стараясь отмыть в призрачной чаше свои призрачные руки.
Здесь покоится Уорвик - тот, что возвел на престол столько королей, а
теперь не заботится уже больше о таких пустяках, как земные цари и земные
царства; и Солсбери, хорошо послуживший при Пуатье. Невдалеке от аббатства,
у самого берега реки, стоит Бишемская церковь, и если вообще есть смысл
осматривать какие-нибудь гробницы, то это гробницы и памятники в Бишемской