Страница:
Мудрецкий подождал еще несколько секунд, не дождался и мрачно приказал:
– Третий, постучи Второму по крыше, чтобы проснулся!
Наконец сонный голос проворчал в эфире:
– Я Второй, кому тут чего надо? Прием!
– Мне надо, Первому, гражданин Второй, – ласково сказал взводный. – С Новым годом хочу поздравить! Как поняли, прием...
– Ни хрена не понял, – недовольно сознался Второй. – Какой, мля, новый год в октябре?! Прием!
– Не в октябре, а как положено, тридцать первого декабря, без минуты полночь, – все так же ласково уточнил Юрий и зарычал: – Это когда ты домой поедешь?!! Если спать будешь, когда командир вызывает! Как понял, Второй?! Прием!
– Понял вас, товарищ Первый! – бодро отрапортовал Заботин. – Больше не повторится, товарищ Первый! Прием!
– Вот так бы и сразу... Внимание по колонне! Начинаем движение, скорость семьдесят кэмэ в час! Включить фары на ближний свет!
Мудрецкий оглянулся. Первой с хвоста колонны мигнула «шишига», секундой позже засветились «глаза» у «Мерседеса» Михаила. Видимо, он продублировал команду по своей рации – у остальных трех машин фары зажглись практически одновременно.
– Порядок, есть контакт! – Юрий был доволен и горд. Такую мощь он еще за собой не водил. – Вперед, Кисляк! И сам-то, сам фары не забудь!
«Бээрдээма» радостно заворковала и покатилась впереди сияющей огнями вереницы машин. Встречные «дальнобойщики» приветствовали ее короткими гудками и удивленно моргали поворотниками. Тугой ветер, пахнущий с детства знакомой сыростью Волги, гладил лицо счастливого командира взвода. Семьдесят километров в час – это совсем немного для того, кто за стеклом машины или в седле мощного мотоцикла. И очень, очень много, когда вы на броне боевой машины, а за спиной у вас ревут и ждут вашей команды могучие дизеля, тысячи лошадиных сил и десятки тонн металла... Не-ет, дорогой читатель, пусть даже вы можете одним пинком по педали выжать из своей иномарки двести по встречной – если вы не шли семьдесят на броне, вы не знаете, что такое мощь и скорость... Лучше этого может быть только сто на той же броне – но, увы, увы, это изысканное удовольствие мало кто может испытать в рядах Российской армии... Ничего, и семидесяти хватит.
Смеркалось. Проехали какое-то село, прижавшееся одним боком к дороге, другим – к Волге, огоньки в окнах весело подрагивали и успокаивали своим домашним уютом. Километры асфальта с шорохом ложились под колеса, и только одна мысль тревожила лейтенанта Мудрецкого. Мысль о стрелке, с идиотским упорством стремящейся удариться об ограничитель за цифрой «ноль» и больше не двигаться. Все-таки колонна шла слишком быстро для тяжелых и потрепанных машин химвзвода... Но, по мнению Юрия, лучше было застыть с пустыми баками и ловить подходящий грузовик, чем просить «дальнобойщиков» сбросить и без того не самую высокую скорость. Разве что знак попадется... но пока что во всех белых кружочках с красным ободком было вписано «80».
Наконец случилось то, что и должно было случиться: движок «бээрдээмы» кашлянул и отфыркнулся. Тут же снова зарокотал успокаивающе, но не надолго – кашель повторился, броня под Юрием дрогнула. Взводный схватился за переключатель переговорного устройства:
– Внимание, колонна, я Первый! У меня заканчивается горючее! Скорость сбрасываем, будем становиться. Мигните фарами, кто готов... – Сзади послушно замигали и прижались вправо. Двигатель начал захлебываться, и Мудрецкий скомандовал: – Колонна, стоп! Приехали пока что...
Команду не выполнила только «шишига». Обогнала съехавших на обочину «дальнобойщиков», подъехала к понуро замершей бронированной подруге и пристроилась сзади. Резинкин тоже заглушил мотор и выскочил на асфальт.
– Что, товарищ лейтенант, совсем приехали? Обидно... – Резинкин вздохнул. – Ладно, что уж теперь. Много до заправки осталось?
– Так. Никольское проехали, это... как его... – Мудрецкий попытался в свете фонарика разобрать набранное меленьким шрифтом название в атласе. – В общем, километров двадцать еще, не меньше.
– Ну ладно, видно, и в самом деле крайний случай. – Резинкин еще раз вздохнул. Вернулся к машине, вытащил из кабины плоскогубцы и нырнул под кузов. Вскоре оттуда послышались негромкие матюги и резкий скрип. Что-то звякнуло и плюхнуло, потом заскреблось. Юрий подсветил фонариком и увидел, как из-под «шишиги» выползают рифленые подошвы ботинок, толкая перед собой пыльную и грязную канистру.
– Так, это еще что? – грозно спросил взводный отряхивающегося водителя. – Почему сразу не доложил и не заправил?
– Потому что это уж на самый край было, а мы могли и на том – что было – дотянуть. – Резинкин явно не собирался признавать себя виновным. – Я и сейчас лучше бы на трассу с пустой вышел, но уж пока поймаем, перекачаем, зальем – времени много уйдет. На заправочке я ее опять залью, уберу, будет время – на место привешу. Там точно никто левый не найдет... даже если мне какая-нибудь падла баки досуха откачает, мне до заправки всегда хватить должно. Или вот, товарищ лейтенант, если пробоина в баке, бензин вытек – что делать будете? А за рамой как за броней! У меня там и полочка специальная приварена, чтобы не потерять...
– Заливай! Только не мне мозги, а баки заливай! Треплешься, а колонна стоит!
– Ну, постоит минутку, не рассыплется. Подержите лучше пока, – пробурчал Резинкин, подавая канистру лейтенанту и забираясь на броню. – Мне, может, и поговорить там не с кем. Забота все кемарит, а меня тоже в сон клонит – перед глазами все время эта фура, и все... Кисляк! Тащи воронку, я тебя заправлять пришел!
Заправили, естественно, не Кислого, а его машину. Витек аккуратно залил в гулкий от пустоты бак половину канистры. Взболтнул оставшееся, прислушался – и долил еще немного.
– Все, хватит, закрывай, – скомандовал он и покосился на Мудрецкого. Пояснил: – Мне еще «шишигу» подкормить, а то она тоже вот-вот последние капельки докушает.
– Эй, командир, долго еще стоять будем? – долетел от «Мерседеса» голос Михаила.
– Две минуты! – крикнул в ответ Мудрецкий и зашипел на Резинкина: – Время-а па-аш-ш-шло-о!!!
Виктору хватило одной. К концу второй минуты движки прокашлялись окончательно, зарычали ровно, и колонна тронулась дальше. «Пять минут – полет нормальный, – поглядывал на часы Юрий, прислушиваясь к рокоту мотора. – Десять минут – полет нормальный...» Наконец впереди показалась долгожданная, празднично сияющая заправка.
Рослый детина в фирменном комбинезоне растерянно хлопал глазами, глядя на подъезжающий к колонке броневик.
– «Семьдесят шестой» есть?! Или «восьмидесятый»?!! – крикнул сидящий на броне офицер. Глаза у него были бешеные – казалось, что за ответ «нету!» он готов разнести всю ни в чем не повинную АЗС, а потом еще долго и с наслаждением топтать дымящиеся развалины...
– Есть, есть! – поспешил заверить заправщик и нервно оглянулся на окошко кассы. Набрался наглости и храбрости, спросил: – А чем платить будете?
– Наличкой! – Офицер оглянулся на колонну «дальнобойщиков», становящуюся вдоль обочины. – Так, сюда триста пятьдесят литров, в «шишигу», – военный кивнул на подъезжающий «ГАЗ-66», – еще двести, и еще пять канистр... Оптовым покупателям скидки есть?
– У нас оптовые от тонны, – проворчал заправщик, направляясь к кассе. Он уже понял, что больших чаевых от вояк ожидать не приходится, а вот гонять будут по полной программе. И не ошибся.
Через час далеко впереди на низких облаках засветилось зарево большого города. Михаилу пришлось распрощаться с некоторой суммой на очередной границе внутри России – с таким же, естественно, двойным постом милиции. Через два часа Мудрецкий объяснял круглолицему и узкоглазому майору-гаишнику на въезде в Волгоград, почему машины специальной армейской группы не только обычной данью не облагаются, но еще и не подлежат досмотру, проверке и тому подобным действиям со стороны сотрудников МВД. По крайней мере, без присутствия представителей военной комендатуры и особого отдела. У майора хватило служебного рвения достать из кармана сотовый, позвонить дежурному по комендатуре и назвать фамилию упрямого и злобного лейтенанта. По мере получения ответа глаза гаишника становились все более круглыми, а физиономия – наоборот, вытянутой. Белые шарики с огромными зрачками посередине еще раз пробежались по бумаге, которую Юрий предусмотрительно держал перед ним, не выпуская из рук, потом вперились в застывшие перед закрытым шлагбаумом огромные фуры – и чуть не вывалились из глазниц окончательно и бесповоротно.
– Вы... того... Почему с таким грузом без сопровождения? – Страж дорог пытался хотя бы достойно капитулировать.
– А я здесь что? – мрачно спросил его Мудрецкий. – Перед сном прогуляться на броневике поехал? И ребята мои в брониках просто так таскаются?
– Нет, ну, я понимаю, но положено же – три машины со спецсигналами, перед колонной, сзади, и вперед выезжать, на перекрестки. Надо заранее согласовывать, составлять график движения...
– С вами согласовывать? – еще более мрачно уточнил лейтенант.
– Ну, хотя бы с вашей инспекцией, чтобы они обеспечивали. Мало ли что на трассе, кто-нибудь выскочит...
– Для этого «кого-нибудь» у меня впереди бронемашина идет, с ракетной установкой. – Юрий оскалился, как заходящий на цель вампир. – Кто не спрятался, я не виноват! Вы, товарищ майор, вообще имеете хоть какое-нибудь представление, что такое наши спецоперации? У меня даже шофера не знают, что везут! Загрузили их – они и поехали, а сунутся в кузов – у меня приказ на месте расстрелять. А вы предлагаете с вашим ведомством заранее согласовывать... Это же скольких потом зачищать придется! – При этих словах глаза майора начали закатываться куда-то внутрь черепа, и Мудрецкому пришлось ободряюще похлопать гаишника сначала по щеке, потом по погону. – Ну, вы-то тут ни при чем, я думаю, просто расписку с вас возьмут. А если так желаете обеспечить безопасность мирных жителей – пожалуйста, это ваш долг. Я же все понимаю, сам присягу давал... Вон у вас на посту машина со спецсигналами имеется, ну и поезжайте вперед, перекрывайте перекрестки, если вам это нужно. А мы себе едем потихонечку, правил не нарушаем, даже ваш шлагбаум не сломали, хоть нам и срываете просто на хрен тот самый график... Мне вообще не в ваш славный город, мне дальше, аж за Саратов. У вас тут объездная дорога имеется? Или хотя бы нормальный проезд через город для таких, как мы, транзитных?
Не прошло и пяти минут, как милицейская машина, разбрасывая красные и синие блики и хрипя динамиком, вырвалась на солидное расстояние впереди «бээрдээмки». Майор на всякий случай связался еще и со своим начальством и теперь лично показывал дорогу, обеспечивал безопасность и разгонял встречных и поперечных. Попутных загонял на обочины.
– Ну, Первый, ловко ты с ним! – раздался в шлемофоне восхищенный голос Михаила. По всей видимости, тот отобрал рацию у Валетова, желая лично поздравить лейтенанта с выдающейся победой. – Я прямо не ожидал! Ты знаешь, что этот пост – вообще один из самых въедливых на трассе?! От них иной раз даже не откупишься! Совсем совесть потеряли, сколько ни давай! Поделись рецептиком!
– А я тебе говорил – сиди и не высовывайся, сам разбираться буду! – гордо ответил Юрий. Потом сознался: – Если честно, я и сам не знаю, что там ему комендачи сказали. Я-то просто на понт брал, давил бумагой, что спецгруппа и химики. А уж что он и ваши фуры к нам так, не глядя, пристегнул... Ох, Михалыч, есть у меня подозрение, чьих это рук дело, только по рации не буду. Попроси Фрола рассказать, кто такой майор Сытин, сам все поймешь. Хотя, может, лучше тебе и не знать... Как понял меня? Прием!
– Все понял, Первый, вопросов больше не имею, – опасливо откликнулся «дальнобойщик». – Отдыхать когда собираетесь? Прием...
– Погоди, сейчас узнаю. Второй, второй, как слышишь? Не спишь? Прием!
– Заснешь тут, как же! – сразу отозвался Заботин. – Тут Резина прыгает на сиденье и орет как не знаю кто, мне с ним в одной кабине сидеть страшно! Вот послушайте!
Самым скромным выражением, которое передал развернутый в сторону Резинкина микрофон, было: «Вау, нет, ну вот это было круто, я, мля, торчу!» – все остальное состояло из практически целиком междометий, которые даже при таком восторженном использовании все равно не прошли бы никакую цензуру.
– И вот что мне с ним делать, Первый? – Гражданин дембель вернулся к нормальной связи. – Его же и не свяжешь, машину вести некому! Прием!
– Если ведет нормально – пусть поорет, сам успокоится! – посоветовал Мудрецкий. – Ты его спроси, сколько он еще за баранкой высидеть сможет? Прием!
На получение вразумительного ответа потребовалось около минуты, после чего Заботин доложил:
– Первый, псих уверяет, что еще двое суток подряд. Говорит, после такого вообще не уснет! Прием!
– Так, Четвертый, слышал? Так что часа два-три у нас есть, пока он не утихнет. Своего водилу я подменю, если что. Как думаешь, где потом лучше остановиться? Прием!
– Три часа – это самое то! – обрадовался Михаил. – Еще лучше – четыре, тогда уж с гарантией самый нервный участок пройдем, до Камышина. Там и встанем. Кстати, место приличное. Я-то думал, мы здесь, в Волгограде, долго толкаться будем, так на выездном КП и остановились бы, а теперь надо проскакивать, пока провожают. Как думаешь, Первый? Прием!
– Камышин так Камышин, – согласился Мудрецкий. – Тогда не час отдохнем, а пару-тройку, если у нас лишнее время и появилось. Там и дозаправимся.
Не прошло и двадцати минут, как Юрий оценил, сколько бы им пришлось «толкаться» через Волгоград, не расчищай им дорогу машины с мигалками – к майорской вскоре присоединились еще две, и все пошло как следует.
Еще с самолета, когда летели в Чечню, город поразил его своей неимоверной длиной. Теперь эту длину он мог почувствовать и осознать в полной мере, поскольку объездной дороги, как выяснилось, здесь еще не построили. Майор пытался как-то выкручиваться в этом растянутом вдоль Волги лабиринте, колонна то выскакивала на окраины, то опять ныряла в хитросплетение улиц – и стало ясно, что про согласование графика гаишник говорил не зря. Что было бы, попади химики сюда в час пик, представить было просто страшно – никакая карта не позволит догадаться, что на кратчайший маршрут из этого города в сторону Камышина и Саратова может указывать стрелка с надписью «Москва»... Еще страшнее было представить себе на этих улицах настоящую колонну с особо опасным грузом.
В какой-то момент химический кортеж вынесло на мост-путепровод, и Юрий увидел километрах в четырех-пяти справа громадную статую с мечом в руке. А впереди – очередные кварталы, кварталы, кварталы... Наконец многоэтажки кончились, начались то ли дачи, то ли просто окраины с домиками и двориками «частного сектора застройки».
На выезде, естественно, тоже был милицейский пост. Шлагбаум был предупредительно открыт. Майор загнал свою машину на обочину, вылез – его явно пошатывало.
– Мигни-ка фарами и на сигнал надави, – скомандовал взводный Кисляку. Сам Мудрецкий выпрямился в люке и четко, как на параде, вскинул ладонь к шлемофону, провожая упрямого гаишника глазами. Тот попытался козырнуть в ответ, но только махнул рукой. Попрощались. Колонна ушла из Волгограда.
То, что произошло впоследствии, имело несколько не зависящих друг от друга, но сложившихся в роковое совпадение причин. Во-первых, после такого триумфального проезда по городу все несколько расслабились и потеряли бдительность. Во-вторых, говоря о Камышине как о почти что пройденном этапе большого пути, никто не постучал по чему-нибудь подходящему – хотя бы по собственной голове. И в-третьих, все случилось из-за того, что кишечник Резинкина не выдержал бурных прыжков на одном месте, а общественные туалеты на наших трассах обычно отсутствуют. Проще говоря, Витек еле-еле дотерпел до первой же придорожной посадки, выскочил из машины и удрал в кусты. Где и засел всерьез и надолго.
– Первый, я Второй, мы стоим, – сообщил по рации Заботин. – Водителя пронесло. Как поняли меня, прием.
– Куда еще... – сначала не понял Мудрецкий, а потом выругался: – Вот уж, ептитьская мать, точно – водила сраный! Не мог раньше предупредить! Колонна – стоп!
За то время, пока шли эти радиопереговоры, колонна успела отъехать от замершей на обочине «шишиги» никак не меньше чем на пару сотен метров. Добавьте к этому длину самой колонны, и вы поймете, почему на место происшествия командир взвода прибыл не пешком, а на бронемашине.
– Ну и где этот страдалец? – поинтересовался Юрий у лениво покуривающего возле машины дембеля. Тот еще раз затянулся, щелчком послал окурок в нужном направлении. Красный огонек словно трассирующая пуля метнулся по плоской дуге и срикошетил от невидимого в темноте препятствия.
– Убью, Забота!!! – истошно заорали в кустах. – Руки выдерну! Инвалидом, мля, войны домой поедешь!
– Ага, понял, спасибо, – кивнул Мудрецкий, врубил прожектор и направил на голос. За по-осеннему облетевшими ветками обозначился низенький силуэт с огромными блестящими глазами. Глаза, впрочем, тут же мигнули и закрылись.
– О-ох, товарищ лейтенант, ну нельзя же так! Больно же вот так по глазам! – пожаловался Резинкин. – Я теперь ни хрена не вижу!
– А ты его на ощупь, – посоветовал взводный. – Ты почему, придурок, не доложил, что тебе приспичило? Почему колонну разорвал, почему один на трассе остался? Чечню проехали, так сразу можно отдыхать?!
– Первый, я Четвертый, тут Михаил спрашивает: долго еще стоять будем? – поинтересовались наушники. – Моторы глушить или скоро тронемся? Место для привала не самое подходящее.
– Долго ты еще?! – рыкнул Мудрецкий на трясущиеся кусты. Ответом ему был характерный звук бурно опорожняющейся прямой кишки. – Ага, понятно. Четвертый, минут пять, не меньше.
Однако ни за пять, ни за десять минут Резинкин с проблемой не справился. Несколько раз привставал, один раз попробовал даже выйти из кустов – и тут же прыгал обратно, стараясь хотя бы не наступить на следы своей деятельности. Юрий всерьез начал опасаться прихваченной из Хохол-Юрта дизентерии или еще какой-нибудь подобной гадости – хотя вроде бы не самый сезон, давно не лето все-таки, но всякое случается.
– Ну что, сколько еще стоять будем? – Терпение Михаила, судя по голосу, было на исходе. – Это мы для чего так быстро прокатились – чтобы в кустах застрять? Слушай, летеха, я с тобой больше отдыхаю, чем еду!
– А я что сделаю? – попытался оправдаться Мудрецкий. – Тут даже не техническая проблема, тут медицинская. Что я ему, пробку забью, чтобы не текло?! Сейчас у него все в кишках закончится, и двинемся. Как понял?
– Да-а, я смотрю, дерьма в твоих солдатах много, – ехидно заметил «дальнобойщик». – Понял, все понял. Слушай, мы двинемся помалу, чтобы зря время не терять. Километров сорок пойдем, догонишь. Надоело вхолостую соляру жечь. Мы на связи будем, подскакивай. Прием...
Впереди на трассе дизеля зарокотали громче, рявкнули несколько раз, и красные фонарики на прицепах закачались и двинулись с обочины на дорогу.
– Четвертый, не дури! Отставить, Четвертый! Четвертый, я Первый, отставить, понял? Прием!
Ни Михаил, ни Валетов не отзывались. То ли не было желания, то ли связи. Мудрецкий с бессильной злостью смотрел на удаляющиеся огоньки. Клиент уходил самостоятельно, и еще неизвестно было, захочет ли полностью расплатиться после всех задержек. Может, вообще через километр на трассе обнаружится высаженный Валетов с рацией, приветом и наилучшими пожеланиями вместо денег... Конечно, полностью залитых баков до Шиханов должно было хватить, но прибыль упускать было до чертиков обидно.
– Резинкин, убью! Пальцем затыкай, но бегом за руль! Р-раззвездяи, блин, хреновы! – Лейтенант поискал что-нибудь ненужное, чтобы запустить в кусты. Не нашел. Настроение упало ниже критической отметки. – Распустились, химики? Расслабились? Взво-од, тр-рево-ога-а-а!!! К бою!!!
Под броней раздался звонкий удар, сменившийся гулким матом и чуть менее громкими воплями Ларева. Наверх выскочил Простаков, одной рукой сжимающий автомат, второй – собственное темечко.
– А? Что?! Где?! – спросонок Леха чуть не засадил очередь навскидку по вновь показавшемуся над кустом Резинкину. – Ой, бли-ин, ну нельзя же так, товарищ лейтенант! Я же себе чуть башку не расшиб! И на Ларя наступил, не видно его там было. Чего тут у нас?
– Ты бы скорее «бээрдээму» развалил, чем голову... А почему без бронежилета? Ну-ка, быстро! Была команда «к бою!». – Мудрецкий посмотрел на дергающийся тент «шишиги» и озверел окончательно: – Я же говорил – чтобы две секунды, и пушка готова! Все, я иду яйца отрывать! – Юрий выдернул шнур шлемофона из разъема и прыгнул на дорогу. – Багор, Заморин! Тоже спите? День сурком, ночь медведем?!
– Товарищ лейтенант, да тут заело что-то, никак убрать не можем! – жалобно ответили из кузова.
– Пусть гвозди из задней дуги выдернут! – заорал из куста Резинкин. – Я же показывал, блин – внизу, возле лавки! Ну спецом же шнур к шляпкам привязал, чтобы сразу дергали!
– Ты давай, давай, работай, твое дело не кукарекать! – посоветовал взводный. Подбежал к «шишиге» и как раз успел застать лихорадочное перекидывание последнего ящика. – А-а, так мы тут поудобнее устроились! А воевать за вас командир взвода будет! Все поотрываю, вот так! – Для примера Юрий нащупал гвозди со шнурками и резко дернул – сначала на одном борту, потом на другом. – Все, тащите дуги. И чтобы через пять секунд все были в брониках и касках! Эй, дембель, тебя тоже касается!
Придерживая одной рукой штаны, к машине метнулся Витек, вскарабкался в кабину и загремел снаряжением.
– Готово, товарищ лейтенант, можем ехать!
– Заводи, быстро! Все по местам! Едем по-боевому, всю дорогу, понятно?! Задолбали на постах спать, прямо «духи», а не «деды», мать ваша портянка! – Мудрецкий проследил за выполнением приказа. – Вот так, вот так, проснулись и шевелимся!
К рации взводный подключался на полной скорости. На полной скорости «бээрдээмки» – за девяносто. Одной рукой подключался, второй держал руль – Кислого пришлось выгнать за пулемет, поскольку он не смог выжать из машины больше восьмидесяти... Собственно, каким образом Мудрецкому удалось разогнать свой броневик, не знал и он сам. Видимо, у старой, советской еще машины было особое чувство долга и поистине железная дисциплина – не подчиниться приказу командира она просто не смогла. Резинкин тоже выжимал из «шишиги» все, что получалось, но начал постепенно отставать.
– Четвертый, Четвертый, отвечай Первому! Прием! – Наушники только тихо потрескивали. – Четвертый, ответь Первому! Как слышишь меня, Валет?! Прием!
Дорога пошла на подъем, двигатель начал выть и реветь, но взобраться с разгона на холм «бээрдээма» не смогла. Как это частенько бывает на правом берегу Волги, трасса начала нырять то вверх, то вниз, как по волнам – хорошо хоть эти «волны» здесь были не слишком крутыми. Зато подъемы могли тянуться по несколько километров. Спуски, естественно, тоже, но сейчас броневику приходилось лезть на длинный склон, и он не желал тащить наверх все свои семь тонн на полной скорости. Пришлось переключать передачи и карабкаться.
– Ох, не нравится мне это молчание... – бормотал Мудрецкий, дергая рычаг и топча педали. Свободной конечности для переключения рации у него не осталось, и оставалось только вслушиваться в помехи. – Вот чует моя битая задница – что-то у них не так. Может, просто рация накрылась? – спросил он у приборной доски. Стрелки на приборах тряслись, но отвечать не желали. Или не могли. Например, потому что не знали правильного ответа.
Битая задница лейтенанта Мудрецкого была на редкость точным и чувствительным инструментом. Мало какой локатор смог бы заглянуть сразу за два холма и обнаружить то самое «не так», для определения которого в русском языке есть много слов. Очень много. Ну, например, «вляпались», хотя оно и не может передать всей остроты ситуации.
Лучше бы у Михаила хватило терпения еще на десять минут. В конце концов, если уж нанял охрану, так будь добр, смирись с тем, что в ней тоже живые люди, а не широкоэкранные порождения Голливуда, которые снимают штаны только при виде симпатичных девушек... но, бывает, что и на них не слишком отвлекаются. Нет у тебя под рукой десятка роботов-полицейских или взвода Терминаторов – терпи, тебе еще не самый раздолбайский взвод нашей армии попался, мог бы уже понять и оценить!
Вместо этого «дальнобойщик» совершил одну глупость и продолжал совершать другие. Например, отобрал у Валетова рацию и закинул на койку, с которой только что встал его напарник Колян.
– Нечего всякую хрень слушать, – объяснил Михаил ошалевшему от такого поступка солдату. – Вместо того чтобы оправдываться, надо догонять. Пацан у тебя еще взводный... Ничего, захочет денег – догонит, ваши машины и восемьдесят по этой трассе дадут, не развалятся.
Эта мысль привела к следующей – прибавить газу и самим. Обещанные сорок километров в час грузовики сначала подняли до пятидесяти, потом до шестидесяти. Не сбавляя скорости, прошли подъем, под уклон еще прибавили... На вершине второго холма Михаил поглядел в зеркало и обнаружил огоньки фар догоняющей колонну машины.
– Ага, поторопился все-таки твой командир! – довольно сообщил он Фролу. – Ладно, бери уж свою коробку, ответь ему – небось надрывается сейчас...
– Третий, постучи Второму по крыше, чтобы проснулся!
Наконец сонный голос проворчал в эфире:
– Я Второй, кому тут чего надо? Прием!
– Мне надо, Первому, гражданин Второй, – ласково сказал взводный. – С Новым годом хочу поздравить! Как поняли, прием...
– Ни хрена не понял, – недовольно сознался Второй. – Какой, мля, новый год в октябре?! Прием!
– Не в октябре, а как положено, тридцать первого декабря, без минуты полночь, – все так же ласково уточнил Юрий и зарычал: – Это когда ты домой поедешь?!! Если спать будешь, когда командир вызывает! Как понял, Второй?! Прием!
– Понял вас, товарищ Первый! – бодро отрапортовал Заботин. – Больше не повторится, товарищ Первый! Прием!
– Вот так бы и сразу... Внимание по колонне! Начинаем движение, скорость семьдесят кэмэ в час! Включить фары на ближний свет!
Мудрецкий оглянулся. Первой с хвоста колонны мигнула «шишига», секундой позже засветились «глаза» у «Мерседеса» Михаила. Видимо, он продублировал команду по своей рации – у остальных трех машин фары зажглись практически одновременно.
– Порядок, есть контакт! – Юрий был доволен и горд. Такую мощь он еще за собой не водил. – Вперед, Кисляк! И сам-то, сам фары не забудь!
«Бээрдээма» радостно заворковала и покатилась впереди сияющей огнями вереницы машин. Встречные «дальнобойщики» приветствовали ее короткими гудками и удивленно моргали поворотниками. Тугой ветер, пахнущий с детства знакомой сыростью Волги, гладил лицо счастливого командира взвода. Семьдесят километров в час – это совсем немного для того, кто за стеклом машины или в седле мощного мотоцикла. И очень, очень много, когда вы на броне боевой машины, а за спиной у вас ревут и ждут вашей команды могучие дизеля, тысячи лошадиных сил и десятки тонн металла... Не-ет, дорогой читатель, пусть даже вы можете одним пинком по педали выжать из своей иномарки двести по встречной – если вы не шли семьдесят на броне, вы не знаете, что такое мощь и скорость... Лучше этого может быть только сто на той же броне – но, увы, увы, это изысканное удовольствие мало кто может испытать в рядах Российской армии... Ничего, и семидесяти хватит.
Смеркалось. Проехали какое-то село, прижавшееся одним боком к дороге, другим – к Волге, огоньки в окнах весело подрагивали и успокаивали своим домашним уютом. Километры асфальта с шорохом ложились под колеса, и только одна мысль тревожила лейтенанта Мудрецкого. Мысль о стрелке, с идиотским упорством стремящейся удариться об ограничитель за цифрой «ноль» и больше не двигаться. Все-таки колонна шла слишком быстро для тяжелых и потрепанных машин химвзвода... Но, по мнению Юрия, лучше было застыть с пустыми баками и ловить подходящий грузовик, чем просить «дальнобойщиков» сбросить и без того не самую высокую скорость. Разве что знак попадется... но пока что во всех белых кружочках с красным ободком было вписано «80».
Наконец случилось то, что и должно было случиться: движок «бээрдээмы» кашлянул и отфыркнулся. Тут же снова зарокотал успокаивающе, но не надолго – кашель повторился, броня под Юрием дрогнула. Взводный схватился за переключатель переговорного устройства:
– Внимание, колонна, я Первый! У меня заканчивается горючее! Скорость сбрасываем, будем становиться. Мигните фарами, кто готов... – Сзади послушно замигали и прижались вправо. Двигатель начал захлебываться, и Мудрецкий скомандовал: – Колонна, стоп! Приехали пока что...
Команду не выполнила только «шишига». Обогнала съехавших на обочину «дальнобойщиков», подъехала к понуро замершей бронированной подруге и пристроилась сзади. Резинкин тоже заглушил мотор и выскочил на асфальт.
– Что, товарищ лейтенант, совсем приехали? Обидно... – Резинкин вздохнул. – Ладно, что уж теперь. Много до заправки осталось?
– Так. Никольское проехали, это... как его... – Мудрецкий попытался в свете фонарика разобрать набранное меленьким шрифтом название в атласе. – В общем, километров двадцать еще, не меньше.
– Ну ладно, видно, и в самом деле крайний случай. – Резинкин еще раз вздохнул. Вернулся к машине, вытащил из кабины плоскогубцы и нырнул под кузов. Вскоре оттуда послышались негромкие матюги и резкий скрип. Что-то звякнуло и плюхнуло, потом заскреблось. Юрий подсветил фонариком и увидел, как из-под «шишиги» выползают рифленые подошвы ботинок, толкая перед собой пыльную и грязную канистру.
– Так, это еще что? – грозно спросил взводный отряхивающегося водителя. – Почему сразу не доложил и не заправил?
– Потому что это уж на самый край было, а мы могли и на том – что было – дотянуть. – Резинкин явно не собирался признавать себя виновным. – Я и сейчас лучше бы на трассу с пустой вышел, но уж пока поймаем, перекачаем, зальем – времени много уйдет. На заправочке я ее опять залью, уберу, будет время – на место привешу. Там точно никто левый не найдет... даже если мне какая-нибудь падла баки досуха откачает, мне до заправки всегда хватить должно. Или вот, товарищ лейтенант, если пробоина в баке, бензин вытек – что делать будете? А за рамой как за броней! У меня там и полочка специальная приварена, чтобы не потерять...
– Заливай! Только не мне мозги, а баки заливай! Треплешься, а колонна стоит!
– Ну, постоит минутку, не рассыплется. Подержите лучше пока, – пробурчал Резинкин, подавая канистру лейтенанту и забираясь на броню. – Мне, может, и поговорить там не с кем. Забота все кемарит, а меня тоже в сон клонит – перед глазами все время эта фура, и все... Кисляк! Тащи воронку, я тебя заправлять пришел!
Заправили, естественно, не Кислого, а его машину. Витек аккуратно залил в гулкий от пустоты бак половину канистры. Взболтнул оставшееся, прислушался – и долил еще немного.
– Все, хватит, закрывай, – скомандовал он и покосился на Мудрецкого. Пояснил: – Мне еще «шишигу» подкормить, а то она тоже вот-вот последние капельки докушает.
– Эй, командир, долго еще стоять будем? – долетел от «Мерседеса» голос Михаила.
– Две минуты! – крикнул в ответ Мудрецкий и зашипел на Резинкина: – Время-а па-аш-ш-шло-о!!!
Виктору хватило одной. К концу второй минуты движки прокашлялись окончательно, зарычали ровно, и колонна тронулась дальше. «Пять минут – полет нормальный, – поглядывал на часы Юрий, прислушиваясь к рокоту мотора. – Десять минут – полет нормальный...» Наконец впереди показалась долгожданная, празднично сияющая заправка.
Рослый детина в фирменном комбинезоне растерянно хлопал глазами, глядя на подъезжающий к колонке броневик.
– «Семьдесят шестой» есть?! Или «восьмидесятый»?!! – крикнул сидящий на броне офицер. Глаза у него были бешеные – казалось, что за ответ «нету!» он готов разнести всю ни в чем не повинную АЗС, а потом еще долго и с наслаждением топтать дымящиеся развалины...
– Есть, есть! – поспешил заверить заправщик и нервно оглянулся на окошко кассы. Набрался наглости и храбрости, спросил: – А чем платить будете?
– Наличкой! – Офицер оглянулся на колонну «дальнобойщиков», становящуюся вдоль обочины. – Так, сюда триста пятьдесят литров, в «шишигу», – военный кивнул на подъезжающий «ГАЗ-66», – еще двести, и еще пять канистр... Оптовым покупателям скидки есть?
– У нас оптовые от тонны, – проворчал заправщик, направляясь к кассе. Он уже понял, что больших чаевых от вояк ожидать не приходится, а вот гонять будут по полной программе. И не ошибся.
Через час далеко впереди на низких облаках засветилось зарево большого города. Михаилу пришлось распрощаться с некоторой суммой на очередной границе внутри России – с таким же, естественно, двойным постом милиции. Через два часа Мудрецкий объяснял круглолицему и узкоглазому майору-гаишнику на въезде в Волгоград, почему машины специальной армейской группы не только обычной данью не облагаются, но еще и не подлежат досмотру, проверке и тому подобным действиям со стороны сотрудников МВД. По крайней мере, без присутствия представителей военной комендатуры и особого отдела. У майора хватило служебного рвения достать из кармана сотовый, позвонить дежурному по комендатуре и назвать фамилию упрямого и злобного лейтенанта. По мере получения ответа глаза гаишника становились все более круглыми, а физиономия – наоборот, вытянутой. Белые шарики с огромными зрачками посередине еще раз пробежались по бумаге, которую Юрий предусмотрительно держал перед ним, не выпуская из рук, потом вперились в застывшие перед закрытым шлагбаумом огромные фуры – и чуть не вывалились из глазниц окончательно и бесповоротно.
– Вы... того... Почему с таким грузом без сопровождения? – Страж дорог пытался хотя бы достойно капитулировать.
– А я здесь что? – мрачно спросил его Мудрецкий. – Перед сном прогуляться на броневике поехал? И ребята мои в брониках просто так таскаются?
– Нет, ну, я понимаю, но положено же – три машины со спецсигналами, перед колонной, сзади, и вперед выезжать, на перекрестки. Надо заранее согласовывать, составлять график движения...
– С вами согласовывать? – еще более мрачно уточнил лейтенант.
– Ну, хотя бы с вашей инспекцией, чтобы они обеспечивали. Мало ли что на трассе, кто-нибудь выскочит...
– Для этого «кого-нибудь» у меня впереди бронемашина идет, с ракетной установкой. – Юрий оскалился, как заходящий на цель вампир. – Кто не спрятался, я не виноват! Вы, товарищ майор, вообще имеете хоть какое-нибудь представление, что такое наши спецоперации? У меня даже шофера не знают, что везут! Загрузили их – они и поехали, а сунутся в кузов – у меня приказ на месте расстрелять. А вы предлагаете с вашим ведомством заранее согласовывать... Это же скольких потом зачищать придется! – При этих словах глаза майора начали закатываться куда-то внутрь черепа, и Мудрецкому пришлось ободряюще похлопать гаишника сначала по щеке, потом по погону. – Ну, вы-то тут ни при чем, я думаю, просто расписку с вас возьмут. А если так желаете обеспечить безопасность мирных жителей – пожалуйста, это ваш долг. Я же все понимаю, сам присягу давал... Вон у вас на посту машина со спецсигналами имеется, ну и поезжайте вперед, перекрывайте перекрестки, если вам это нужно. А мы себе едем потихонечку, правил не нарушаем, даже ваш шлагбаум не сломали, хоть нам и срываете просто на хрен тот самый график... Мне вообще не в ваш славный город, мне дальше, аж за Саратов. У вас тут объездная дорога имеется? Или хотя бы нормальный проезд через город для таких, как мы, транзитных?
Не прошло и пяти минут, как милицейская машина, разбрасывая красные и синие блики и хрипя динамиком, вырвалась на солидное расстояние впереди «бээрдээмки». Майор на всякий случай связался еще и со своим начальством и теперь лично показывал дорогу, обеспечивал безопасность и разгонял встречных и поперечных. Попутных загонял на обочины.
– Ну, Первый, ловко ты с ним! – раздался в шлемофоне восхищенный голос Михаила. По всей видимости, тот отобрал рацию у Валетова, желая лично поздравить лейтенанта с выдающейся победой. – Я прямо не ожидал! Ты знаешь, что этот пост – вообще один из самых въедливых на трассе?! От них иной раз даже не откупишься! Совсем совесть потеряли, сколько ни давай! Поделись рецептиком!
– А я тебе говорил – сиди и не высовывайся, сам разбираться буду! – гордо ответил Юрий. Потом сознался: – Если честно, я и сам не знаю, что там ему комендачи сказали. Я-то просто на понт брал, давил бумагой, что спецгруппа и химики. А уж что он и ваши фуры к нам так, не глядя, пристегнул... Ох, Михалыч, есть у меня подозрение, чьих это рук дело, только по рации не буду. Попроси Фрола рассказать, кто такой майор Сытин, сам все поймешь. Хотя, может, лучше тебе и не знать... Как понял меня? Прием!
– Все понял, Первый, вопросов больше не имею, – опасливо откликнулся «дальнобойщик». – Отдыхать когда собираетесь? Прием...
– Погоди, сейчас узнаю. Второй, второй, как слышишь? Не спишь? Прием!
– Заснешь тут, как же! – сразу отозвался Заботин. – Тут Резина прыгает на сиденье и орет как не знаю кто, мне с ним в одной кабине сидеть страшно! Вот послушайте!
Самым скромным выражением, которое передал развернутый в сторону Резинкина микрофон, было: «Вау, нет, ну вот это было круто, я, мля, торчу!» – все остальное состояло из практически целиком междометий, которые даже при таком восторженном использовании все равно не прошли бы никакую цензуру.
– И вот что мне с ним делать, Первый? – Гражданин дембель вернулся к нормальной связи. – Его же и не свяжешь, машину вести некому! Прием!
– Если ведет нормально – пусть поорет, сам успокоится! – посоветовал Мудрецкий. – Ты его спроси, сколько он еще за баранкой высидеть сможет? Прием!
На получение вразумительного ответа потребовалось около минуты, после чего Заботин доложил:
– Первый, псих уверяет, что еще двое суток подряд. Говорит, после такого вообще не уснет! Прием!
– Так, Четвертый, слышал? Так что часа два-три у нас есть, пока он не утихнет. Своего водилу я подменю, если что. Как думаешь, где потом лучше остановиться? Прием!
– Три часа – это самое то! – обрадовался Михаил. – Еще лучше – четыре, тогда уж с гарантией самый нервный участок пройдем, до Камышина. Там и встанем. Кстати, место приличное. Я-то думал, мы здесь, в Волгограде, долго толкаться будем, так на выездном КП и остановились бы, а теперь надо проскакивать, пока провожают. Как думаешь, Первый? Прием!
– Камышин так Камышин, – согласился Мудрецкий. – Тогда не час отдохнем, а пару-тройку, если у нас лишнее время и появилось. Там и дозаправимся.
Не прошло и двадцати минут, как Юрий оценил, сколько бы им пришлось «толкаться» через Волгоград, не расчищай им дорогу машины с мигалками – к майорской вскоре присоединились еще две, и все пошло как следует.
Еще с самолета, когда летели в Чечню, город поразил его своей неимоверной длиной. Теперь эту длину он мог почувствовать и осознать в полной мере, поскольку объездной дороги, как выяснилось, здесь еще не построили. Майор пытался как-то выкручиваться в этом растянутом вдоль Волги лабиринте, колонна то выскакивала на окраины, то опять ныряла в хитросплетение улиц – и стало ясно, что про согласование графика гаишник говорил не зря. Что было бы, попади химики сюда в час пик, представить было просто страшно – никакая карта не позволит догадаться, что на кратчайший маршрут из этого города в сторону Камышина и Саратова может указывать стрелка с надписью «Москва»... Еще страшнее было представить себе на этих улицах настоящую колонну с особо опасным грузом.
В какой-то момент химический кортеж вынесло на мост-путепровод, и Юрий увидел километрах в четырех-пяти справа громадную статую с мечом в руке. А впереди – очередные кварталы, кварталы, кварталы... Наконец многоэтажки кончились, начались то ли дачи, то ли просто окраины с домиками и двориками «частного сектора застройки».
На выезде, естественно, тоже был милицейский пост. Шлагбаум был предупредительно открыт. Майор загнал свою машину на обочину, вылез – его явно пошатывало.
– Мигни-ка фарами и на сигнал надави, – скомандовал взводный Кисляку. Сам Мудрецкий выпрямился в люке и четко, как на параде, вскинул ладонь к шлемофону, провожая упрямого гаишника глазами. Тот попытался козырнуть в ответ, но только махнул рукой. Попрощались. Колонна ушла из Волгограда.
То, что произошло впоследствии, имело несколько не зависящих друг от друга, но сложившихся в роковое совпадение причин. Во-первых, после такого триумфального проезда по городу все несколько расслабились и потеряли бдительность. Во-вторых, говоря о Камышине как о почти что пройденном этапе большого пути, никто не постучал по чему-нибудь подходящему – хотя бы по собственной голове. И в-третьих, все случилось из-за того, что кишечник Резинкина не выдержал бурных прыжков на одном месте, а общественные туалеты на наших трассах обычно отсутствуют. Проще говоря, Витек еле-еле дотерпел до первой же придорожной посадки, выскочил из машины и удрал в кусты. Где и засел всерьез и надолго.
– Первый, я Второй, мы стоим, – сообщил по рации Заботин. – Водителя пронесло. Как поняли меня, прием.
– Куда еще... – сначала не понял Мудрецкий, а потом выругался: – Вот уж, ептитьская мать, точно – водила сраный! Не мог раньше предупредить! Колонна – стоп!
За то время, пока шли эти радиопереговоры, колонна успела отъехать от замершей на обочине «шишиги» никак не меньше чем на пару сотен метров. Добавьте к этому длину самой колонны, и вы поймете, почему на место происшествия командир взвода прибыл не пешком, а на бронемашине.
– Ну и где этот страдалец? – поинтересовался Юрий у лениво покуривающего возле машины дембеля. Тот еще раз затянулся, щелчком послал окурок в нужном направлении. Красный огонек словно трассирующая пуля метнулся по плоской дуге и срикошетил от невидимого в темноте препятствия.
– Убью, Забота!!! – истошно заорали в кустах. – Руки выдерну! Инвалидом, мля, войны домой поедешь!
– Ага, понял, спасибо, – кивнул Мудрецкий, врубил прожектор и направил на голос. За по-осеннему облетевшими ветками обозначился низенький силуэт с огромными блестящими глазами. Глаза, впрочем, тут же мигнули и закрылись.
– О-ох, товарищ лейтенант, ну нельзя же так! Больно же вот так по глазам! – пожаловался Резинкин. – Я теперь ни хрена не вижу!
– А ты его на ощупь, – посоветовал взводный. – Ты почему, придурок, не доложил, что тебе приспичило? Почему колонну разорвал, почему один на трассе остался? Чечню проехали, так сразу можно отдыхать?!
– Первый, я Четвертый, тут Михаил спрашивает: долго еще стоять будем? – поинтересовались наушники. – Моторы глушить или скоро тронемся? Место для привала не самое подходящее.
– Долго ты еще?! – рыкнул Мудрецкий на трясущиеся кусты. Ответом ему был характерный звук бурно опорожняющейся прямой кишки. – Ага, понятно. Четвертый, минут пять, не меньше.
Однако ни за пять, ни за десять минут Резинкин с проблемой не справился. Несколько раз привставал, один раз попробовал даже выйти из кустов – и тут же прыгал обратно, стараясь хотя бы не наступить на следы своей деятельности. Юрий всерьез начал опасаться прихваченной из Хохол-Юрта дизентерии или еще какой-нибудь подобной гадости – хотя вроде бы не самый сезон, давно не лето все-таки, но всякое случается.
– Ну что, сколько еще стоять будем? – Терпение Михаила, судя по голосу, было на исходе. – Это мы для чего так быстро прокатились – чтобы в кустах застрять? Слушай, летеха, я с тобой больше отдыхаю, чем еду!
– А я что сделаю? – попытался оправдаться Мудрецкий. – Тут даже не техническая проблема, тут медицинская. Что я ему, пробку забью, чтобы не текло?! Сейчас у него все в кишках закончится, и двинемся. Как понял?
– Да-а, я смотрю, дерьма в твоих солдатах много, – ехидно заметил «дальнобойщик». – Понял, все понял. Слушай, мы двинемся помалу, чтобы зря время не терять. Километров сорок пойдем, догонишь. Надоело вхолостую соляру жечь. Мы на связи будем, подскакивай. Прием...
Впереди на трассе дизеля зарокотали громче, рявкнули несколько раз, и красные фонарики на прицепах закачались и двинулись с обочины на дорогу.
– Четвертый, не дури! Отставить, Четвертый! Четвертый, я Первый, отставить, понял? Прием!
Ни Михаил, ни Валетов не отзывались. То ли не было желания, то ли связи. Мудрецкий с бессильной злостью смотрел на удаляющиеся огоньки. Клиент уходил самостоятельно, и еще неизвестно было, захочет ли полностью расплатиться после всех задержек. Может, вообще через километр на трассе обнаружится высаженный Валетов с рацией, приветом и наилучшими пожеланиями вместо денег... Конечно, полностью залитых баков до Шиханов должно было хватить, но прибыль упускать было до чертиков обидно.
– Резинкин, убью! Пальцем затыкай, но бегом за руль! Р-раззвездяи, блин, хреновы! – Лейтенант поискал что-нибудь ненужное, чтобы запустить в кусты. Не нашел. Настроение упало ниже критической отметки. – Распустились, химики? Расслабились? Взво-од, тр-рево-ога-а-а!!! К бою!!!
Под броней раздался звонкий удар, сменившийся гулким матом и чуть менее громкими воплями Ларева. Наверх выскочил Простаков, одной рукой сжимающий автомат, второй – собственное темечко.
– А? Что?! Где?! – спросонок Леха чуть не засадил очередь навскидку по вновь показавшемуся над кустом Резинкину. – Ой, бли-ин, ну нельзя же так, товарищ лейтенант! Я же себе чуть башку не расшиб! И на Ларя наступил, не видно его там было. Чего тут у нас?
– Ты бы скорее «бээрдээму» развалил, чем голову... А почему без бронежилета? Ну-ка, быстро! Была команда «к бою!». – Мудрецкий посмотрел на дергающийся тент «шишиги» и озверел окончательно: – Я же говорил – чтобы две секунды, и пушка готова! Все, я иду яйца отрывать! – Юрий выдернул шнур шлемофона из разъема и прыгнул на дорогу. – Багор, Заморин! Тоже спите? День сурком, ночь медведем?!
– Товарищ лейтенант, да тут заело что-то, никак убрать не можем! – жалобно ответили из кузова.
– Пусть гвозди из задней дуги выдернут! – заорал из куста Резинкин. – Я же показывал, блин – внизу, возле лавки! Ну спецом же шнур к шляпкам привязал, чтобы сразу дергали!
– Ты давай, давай, работай, твое дело не кукарекать! – посоветовал взводный. Подбежал к «шишиге» и как раз успел застать лихорадочное перекидывание последнего ящика. – А-а, так мы тут поудобнее устроились! А воевать за вас командир взвода будет! Все поотрываю, вот так! – Для примера Юрий нащупал гвозди со шнурками и резко дернул – сначала на одном борту, потом на другом. – Все, тащите дуги. И чтобы через пять секунд все были в брониках и касках! Эй, дембель, тебя тоже касается!
Придерживая одной рукой штаны, к машине метнулся Витек, вскарабкался в кабину и загремел снаряжением.
– Готово, товарищ лейтенант, можем ехать!
– Заводи, быстро! Все по местам! Едем по-боевому, всю дорогу, понятно?! Задолбали на постах спать, прямо «духи», а не «деды», мать ваша портянка! – Мудрецкий проследил за выполнением приказа. – Вот так, вот так, проснулись и шевелимся!
К рации взводный подключался на полной скорости. На полной скорости «бээрдээмки» – за девяносто. Одной рукой подключался, второй держал руль – Кислого пришлось выгнать за пулемет, поскольку он не смог выжать из машины больше восьмидесяти... Собственно, каким образом Мудрецкому удалось разогнать свой броневик, не знал и он сам. Видимо, у старой, советской еще машины было особое чувство долга и поистине железная дисциплина – не подчиниться приказу командира она просто не смогла. Резинкин тоже выжимал из «шишиги» все, что получалось, но начал постепенно отставать.
– Четвертый, Четвертый, отвечай Первому! Прием! – Наушники только тихо потрескивали. – Четвертый, ответь Первому! Как слышишь меня, Валет?! Прием!
Дорога пошла на подъем, двигатель начал выть и реветь, но взобраться с разгона на холм «бээрдээма» не смогла. Как это частенько бывает на правом берегу Волги, трасса начала нырять то вверх, то вниз, как по волнам – хорошо хоть эти «волны» здесь были не слишком крутыми. Зато подъемы могли тянуться по несколько километров. Спуски, естественно, тоже, но сейчас броневику приходилось лезть на длинный склон, и он не желал тащить наверх все свои семь тонн на полной скорости. Пришлось переключать передачи и карабкаться.
– Ох, не нравится мне это молчание... – бормотал Мудрецкий, дергая рычаг и топча педали. Свободной конечности для переключения рации у него не осталось, и оставалось только вслушиваться в помехи. – Вот чует моя битая задница – что-то у них не так. Может, просто рация накрылась? – спросил он у приборной доски. Стрелки на приборах тряслись, но отвечать не желали. Или не могли. Например, потому что не знали правильного ответа.
Битая задница лейтенанта Мудрецкого была на редкость точным и чувствительным инструментом. Мало какой локатор смог бы заглянуть сразу за два холма и обнаружить то самое «не так», для определения которого в русском языке есть много слов. Очень много. Ну, например, «вляпались», хотя оно и не может передать всей остроты ситуации.
Лучше бы у Михаила хватило терпения еще на десять минут. В конце концов, если уж нанял охрану, так будь добр, смирись с тем, что в ней тоже живые люди, а не широкоэкранные порождения Голливуда, которые снимают штаны только при виде симпатичных девушек... но, бывает, что и на них не слишком отвлекаются. Нет у тебя под рукой десятка роботов-полицейских или взвода Терминаторов – терпи, тебе еще не самый раздолбайский взвод нашей армии попался, мог бы уже понять и оценить!
Вместо этого «дальнобойщик» совершил одну глупость и продолжал совершать другие. Например, отобрал у Валетова рацию и закинул на койку, с которой только что встал его напарник Колян.
– Нечего всякую хрень слушать, – объяснил Михаил ошалевшему от такого поступка солдату. – Вместо того чтобы оправдываться, надо догонять. Пацан у тебя еще взводный... Ничего, захочет денег – догонит, ваши машины и восемьдесят по этой трассе дадут, не развалятся.
Эта мысль привела к следующей – прибавить газу и самим. Обещанные сорок километров в час грузовики сначала подняли до пятидесяти, потом до шестидесяти. Не сбавляя скорости, прошли подъем, под уклон еще прибавили... На вершине второго холма Михаил поглядел в зеркало и обнаружил огоньки фар догоняющей колонну машины.
– Ага, поторопился все-таки твой командир! – довольно сообщил он Фролу. – Ладно, бери уж свою коробку, ответь ему – небось надрывается сейчас...