– Да, кстати, спасибо, что напомнили. – Лейтенант еще чуть довернул зенитку. – О стволах и педалях... Багор, что там Искандер говорил – все сразу давить?
– Епти-ить! – выкрикнул вместо ответа Багорин, поняв, что собирается сделать его командир. – Ложись! Вспышка!!!
Химики привычно плюхнулись кто где стоял. Мудрецкий, естественно, упасть на землю не мог. Вместо этого он откинулся на сиденье, втянул голову в плечи так, чтобы каска прикрыла лоб, и закрыл лицо забинтованными руками. После этого чуть подобрал ноги и резко ударил ими. По всем педалям – какие только были у этой зенитки.
Рявкнуло, плеснуло пламенем, фыркнула горячая пороховая волна. Юрий поднял голову и увидел такое зрелище, которого ему не доводилось видеть за все два года службы. В чистом весеннем небе, поблескивая на солнышке, медленно кувыркались и звенели друг об друга два длинных тонких ствола с забавными утолщениями пламегасителей на концах. Они летели совсем недолго. От очередного удара отшатнулись друг от друга, словно поссорившись навек, и с горя ринулись вниз. Прямо в мутную рябь речки. С звонкими шлепками поднялись еще два белых фонтанчика.
– Я не вам говорил, товарищ подполковник, – нету здесь никаких стволов. Нет и не было, – сказал Мудрецкий своему комбату, ошалело уставившемуся на сизый дымок над изувеченным механизмом. – А вы мне не верили. Хотите, пощупайте – нет здесь стволов, честное слово! Только осторожно, не обожгитесь, пожалуйста.
В девять часов пять минут командир батальона на служебной машине умчался куда-то за пределы досягаемости местных слухов и сплетен.
В одиннадцать часов, как обычно, прозвучала команда «отбой!» – и все привычно сделали вид, что ее выполнили.
В одиннадцать часов тридцать восемь минут с незначительными секундами отдельный мотострелковый батальон был поднят по тревоге и выстроен на плацу. Оружейки не открыли, автоматы не расхватали – значит, не война, а ЧП. То бишь чрезвычайное происшествие. Что могло быть чрезвычайнее событий последних суток, никто в батальоне не знал, а потому предполагали самое невероятное. Вплоть до того, что война все-таки началась, но мы сразу в плен сдаемся, чтобы окончательно измотать вероятного противника.
Особый интерес батальона вызывал командирский «уазик», скромно стоявший возле плаца. На машине были следы как минимум трех серьезных столкновений и множество мелких царапин. Из радиатора клубами валил пар.
Сам командир стоял тут же, на плацу, и держал в руке некий солидный пакет. Дождавшись, когда роты закончат перекличку, Стойлохряков взмахом руки остановил подходящего с докладом Холодца и протянул ему пакет, показав несложными жестами: вскрывай, мол, и читай! Начштаба подчинился, вскрыл, взглянул на извлеченный бумажный лист и вопросительно взглянул на комбата. Дождавшись такого же молчаливого приказа, майор Холодец повернулся к подрагивающему от нетерпения строю.
– Батальон, смирно! Слушай приказ! Приказ министра обороны Российской Федерации номер девяносто девять, тридцать первое... – Тут майор поперхнулся и вопросительно обернулся к Стойлохрякову. Комбат кивнул. – Тридцать первое марта две тысячи четвертого года, город Москва.
Воздух над батальоном начал звенеть от высокого напряжения, вырабатываемого сотнями солдатских нервов.
– Во исполнение Указа Президента Российской Федерации от двадцать девятого марта две тысячи четвертого года номер четыреста двадцать два «О призыве в апреле—июне две тысячи четвертого года граждан Российской Федерации на военную службу...».
– Приказ!!! – хором выдохнули роты.
– Разговорчики! – прикрикнул Холодец. – Слушай приказ! «...и об увольнении с военной службы граждан, проходящих военную службу по призыву, приказываю...».
Текст приказа повторяется из года в год, меняются лишь даты, и то незначительно. Поэтому, казалось бы, мало кто должен был слушать начальника штаба – всем давно все известно, самая важная новость уже прозвучала. Но если вы думаете, что кто-то в строю отвлекся хоть на секунду, отвел глаза от белого листочка в руках Холодца – значит, вам никогда не доводилось ждать такого приказа...
– ...Уволить в соответствии с Федеральным законом «О воинской обязанности и военной службе» с военной службы из Вооруженных сил Российской Федерации солдат, матросов, сержантов и старшин, срок военной службы по призыву которых истек...
Ну, как раз после этих слов можно и отвлечься немного – например, на то, чтобы ткнуть в бок стоящего рядом земляка-одногодка, у которого только что тоже истек срок военной службы. Строй заколыхался и зашелестел.
– ...Приказ объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях. Министр обороны Российской Федерации...
Ну, хотя бы имя-фамилию министра обороны вы помните?!
Белый листок опустился, начштаба шагнул в сторону. Подполковник Стойлохряков хотел было занять его место, но передумал и остался на своем. Его и оттуда было всем слышно.
– Ну что, товарищи солдаты и сержанты! Вот, как говорится, и дожили! Поздравляю! – Комбат взял паузу, и батальон отреагировал единственным возможным образом:
– Ур-ра! Ур-р-ра! Ур-р-ра-а-а-а!!!
– Для меня... для меня лично этот приказ очень важен, – продолжил Стойлохряков. – Все вы рано или поздно покинете этот плац навсегда, те, кому вышел этот приказ, уже скоро, но сейчас...
Батальон снова затаил дыхание.
– ...Сейчас я назову фамилии тех, кто отправится отсюда самой первой, внеочередной партией. Вы их все знаете, я, блин, тоже, поэтому могут стоять, где стоят, чтобы я их не видел больше. Просто назову фамилии. Или тоже все знают?
Было слышно, как из «уазика» выползают последние струйки пара.
– Значит, назову. Самому приятно, в последний все-таки раз... Рядовой Бабочкин! Рядовой Багорин! Младший сержант Валетов! – Комбату не требовалось бумажки, чтобы по памяти назвать всех по алфавиту. – Рядовой Заморин! Младший сержант Простаков! Ефрейтор Резинкин! И кроме того... – Стойлохряков скрипнул зубами. – Хоть и не по этому приказу, но все равно вместе с ними... – Скрип перешел в еле слышный стон. Видно было, что слова даются подполковнику с большим трудом. – Лейтенант... – Комбат сделал героическое усилие. – Старший лейтенант запаса Мудрецкий! И если кто-то сейчас вякнет «ура!», – заорал, не сдержавшись, подполковник, – я на этот плац «бэтээр» выгоню и всех на хрен из пулемета перебью, поняли, уроды?!!
«Ура!» не прозвучало, но без смешков в строю не обошлось. Стойлохряков благоразумно решил не обращать на них внимания.
– Так вот, названные мною военнослужащие сейчас, как все разойдутся, будут собирать вещи, – продолжил комбат. – Завтра в девять утра приходят в штаб, где мы с майором Холодцом сейчас оформим им все необходимые документы. В десять от штаба будет идти специально выделенная машина. – Подполковник набрал побольше воздуха и медленно, не скрывая наслаждения, произнес: – И больше! Ду-ху ихнего! Здесь! Ни-и-ко-ог-да-а! Не бу-дет!!! Все, вольно, отбой тревоги! Командирам развести подразделения, приготовиться к отбою, блин!
От плаца до казармы буквально несколько шагов, коридор с кубриком химиков – на первом этаже. Когда успели все организовать третья рота и разведвзвод – та самая военная тайна, которую никак не может учесть ни одна иностранная разведка. Но факт остается фактом: когда лично комбатом поименованные и отправленные на дембель бойцы под руководством Мудрецкого вошли в этот самый коридор, их уже ждали.
Вдоль взлетной полосы – начищенного до зеркального блеска коридора – моргали фонарики, то есть сидели на корточках молодые солдатики прошлого призыва. Каждый третий «дух» время от времени поднимался, вскидывал руки, а затем снова садился. Получилось красиво.
На табуретке рядом с тумбочкой дневального крутился, раскинув руки-антенны, аэродромный локатор. Рядом с ним за самой настоящей, хотя и полевой рацией, пристроился диспетчер – как и положено, в наушниках и с микрофоном.
Толпа провожающих вытирала самые натуральные слезы и помахивала цветочками. В горшках.
Застыли на старте готовые умчать дембелей персональные самолеты: пассажирский салон из стула со спинкой, каждый держит два движка, по сторонам от них готовы раскинуться крылья. Перед стулом – пилот, сзади – хвостовое оперение, для проверки рулей вертящее задом.
Специально для младшего сержанта Простакова был подан крупнотоннажный самолет с соответствующей надписью на спинке стула: «Руслан». Как и положено, с четырьмя мощными двигателями – «черпаками»-разведчиками, доверить такую драгоценную ношу «духам» никто не решился.
Но солдатский ритуал на этот раз был, с одной стороны, немыслимо нарушен, а с другой – вполне подходяще дополнен. Впереди всех на старте стоял лайнер, в пассажирском салоне которого дожидались владельца парадные погоны. Офицерские, золотистые, с узким просветом и тремя маленькими звездочками на каждом. Кроме того – что было бы совершенно невозможным в любом другом случае, – среди провожающих были замечены молодые офицеры. Самый главный из них, старший лейтенант Бекетов, молодцевато отчеканил шаг по взлетной полосе навстречу ошалевшим химикам, за восемь шагов, как и положено, вскинул руку к кепке, в трех шагах от Мудрецкого остановился и доложил:
– Товарищ старший лейтенант! Граждане дембеля! Личный состав для торжественных проводов построен, транспорт подан, погода летная! Дежурный по аэродрому...
– Да ладно тебе... – несколько испортил торжественность момента до слез растерявшийся Юрий. Посмотрел на крутящийся радар, мигающие фонарики и негромко гудящие самолеты. Оглянулся через плечо: – Ребята, вы только гляньте – ну точно, как тогда в Энгельсе!
– Во-во, и я о чем! – негромко пробормотал Валетов. – Еще улетим не туда... Опять два месяца будем назад добираться.
– Ничего, выберемся, не впервой, – так же негромко подбодрил его Резинкин. – Если надо будет, я чего-нибудь угоню подходящее.
Простаков внимательно посмотрел на приготовленный для него «Руслан», слегка позеленел, с трудом сглотнул и спросил:
– А у вас там, того... пакетики предусмотрены? Не, ребята, может, и в самом деле – давайте-ка, что ли, на поезде, а?
– Спокойно, Леха, и взлетим, и сядем, – заверил его бывший взводный. Еще раз критически осмотрел аэродром. – Вот видишь: и техника тут все-таки поновее! Ну, пошли, что ли? Вперед!
И старший лейтенант запаса Мудрецкий – первый офицер-дембель в истории батальона – смело, как и полагается боевому командиру, повел за собой своих солдат.
– Епти-ить! – выкрикнул вместо ответа Багорин, поняв, что собирается сделать его командир. – Ложись! Вспышка!!!
Химики привычно плюхнулись кто где стоял. Мудрецкий, естественно, упасть на землю не мог. Вместо этого он откинулся на сиденье, втянул голову в плечи так, чтобы каска прикрыла лоб, и закрыл лицо забинтованными руками. После этого чуть подобрал ноги и резко ударил ими. По всем педалям – какие только были у этой зенитки.
Рявкнуло, плеснуло пламенем, фыркнула горячая пороховая волна. Юрий поднял голову и увидел такое зрелище, которого ему не доводилось видеть за все два года службы. В чистом весеннем небе, поблескивая на солнышке, медленно кувыркались и звенели друг об друга два длинных тонких ствола с забавными утолщениями пламегасителей на концах. Они летели совсем недолго. От очередного удара отшатнулись друг от друга, словно поссорившись навек, и с горя ринулись вниз. Прямо в мутную рябь речки. С звонкими шлепками поднялись еще два белых фонтанчика.
– Я не вам говорил, товарищ подполковник, – нету здесь никаких стволов. Нет и не было, – сказал Мудрецкий своему комбату, ошалело уставившемуся на сизый дымок над изувеченным механизмом. – А вы мне не верили. Хотите, пощупайте – нет здесь стволов, честное слово! Только осторожно, не обожгитесь, пожалуйста.
* * *
В девять часов вечера отдельный мотострелковый батальон бурно обсуждал, что именно собирается сделать командир с явно перестаравшимися на своем дембельском аккорде химиками. Достоверно было известно только одно: с самого утра подполковник Стойлохряков находился в штабе и оттуда никуда не выходил. Ни разу. Бойцы лейтенанта Мудрецкого подмели гильзы, убрали за собой весь мусор с бренных останков участка главы сельской администрации, отогнали «шишигу» обратно в парк и теперь сидели в своем кубрике, время от времени гоняя молодых солдат – преимущественно соседей из третьей роты – то в столовую, то в деревню. Вечером к ним присоединился младший сержант Простаков, и веселье пошло полным ходом.В девять часов пять минут командир батальона на служебной машине умчался куда-то за пределы досягаемости местных слухов и сплетен.
В одиннадцать часов, как обычно, прозвучала команда «отбой!» – и все привычно сделали вид, что ее выполнили.
В одиннадцать часов тридцать восемь минут с незначительными секундами отдельный мотострелковый батальон был поднят по тревоге и выстроен на плацу. Оружейки не открыли, автоматы не расхватали – значит, не война, а ЧП. То бишь чрезвычайное происшествие. Что могло быть чрезвычайнее событий последних суток, никто в батальоне не знал, а потому предполагали самое невероятное. Вплоть до того, что война все-таки началась, но мы сразу в плен сдаемся, чтобы окончательно измотать вероятного противника.
Особый интерес батальона вызывал командирский «уазик», скромно стоявший возле плаца. На машине были следы как минимум трех серьезных столкновений и множество мелких царапин. Из радиатора клубами валил пар.
Сам командир стоял тут же, на плацу, и держал в руке некий солидный пакет. Дождавшись, когда роты закончат перекличку, Стойлохряков взмахом руки остановил подходящего с докладом Холодца и протянул ему пакет, показав несложными жестами: вскрывай, мол, и читай! Начштаба подчинился, вскрыл, взглянул на извлеченный бумажный лист и вопросительно взглянул на комбата. Дождавшись такого же молчаливого приказа, майор Холодец повернулся к подрагивающему от нетерпения строю.
– Батальон, смирно! Слушай приказ! Приказ министра обороны Российской Федерации номер девяносто девять, тридцать первое... – Тут майор поперхнулся и вопросительно обернулся к Стойлохрякову. Комбат кивнул. – Тридцать первое марта две тысячи четвертого года, город Москва.
Воздух над батальоном начал звенеть от высокого напряжения, вырабатываемого сотнями солдатских нервов.
– Во исполнение Указа Президента Российской Федерации от двадцать девятого марта две тысячи четвертого года номер четыреста двадцать два «О призыве в апреле—июне две тысячи четвертого года граждан Российской Федерации на военную службу...».
– Приказ!!! – хором выдохнули роты.
– Разговорчики! – прикрикнул Холодец. – Слушай приказ! «...и об увольнении с военной службы граждан, проходящих военную службу по призыву, приказываю...».
Текст приказа повторяется из года в год, меняются лишь даты, и то незначительно. Поэтому, казалось бы, мало кто должен был слушать начальника штаба – всем давно все известно, самая важная новость уже прозвучала. Но если вы думаете, что кто-то в строю отвлекся хоть на секунду, отвел глаза от белого листочка в руках Холодца – значит, вам никогда не доводилось ждать такого приказа...
– ...Уволить в соответствии с Федеральным законом «О воинской обязанности и военной службе» с военной службы из Вооруженных сил Российской Федерации солдат, матросов, сержантов и старшин, срок военной службы по призыву которых истек...
Ну, как раз после этих слов можно и отвлечься немного – например, на то, чтобы ткнуть в бок стоящего рядом земляка-одногодка, у которого только что тоже истек срок военной службы. Строй заколыхался и зашелестел.
– ...Приказ объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях. Министр обороны Российской Федерации...
Ну, хотя бы имя-фамилию министра обороны вы помните?!
Белый листок опустился, начштаба шагнул в сторону. Подполковник Стойлохряков хотел было занять его место, но передумал и остался на своем. Его и оттуда было всем слышно.
– Ну что, товарищи солдаты и сержанты! Вот, как говорится, и дожили! Поздравляю! – Комбат взял паузу, и батальон отреагировал единственным возможным образом:
– Ур-ра! Ур-р-ра! Ур-р-ра-а-а-а!!!
– Для меня... для меня лично этот приказ очень важен, – продолжил Стойлохряков. – Все вы рано или поздно покинете этот плац навсегда, те, кому вышел этот приказ, уже скоро, но сейчас...
Батальон снова затаил дыхание.
– ...Сейчас я назову фамилии тех, кто отправится отсюда самой первой, внеочередной партией. Вы их все знаете, я, блин, тоже, поэтому могут стоять, где стоят, чтобы я их не видел больше. Просто назову фамилии. Или тоже все знают?
Было слышно, как из «уазика» выползают последние струйки пара.
– Значит, назову. Самому приятно, в последний все-таки раз... Рядовой Бабочкин! Рядовой Багорин! Младший сержант Валетов! – Комбату не требовалось бумажки, чтобы по памяти назвать всех по алфавиту. – Рядовой Заморин! Младший сержант Простаков! Ефрейтор Резинкин! И кроме того... – Стойлохряков скрипнул зубами. – Хоть и не по этому приказу, но все равно вместе с ними... – Скрип перешел в еле слышный стон. Видно было, что слова даются подполковнику с большим трудом. – Лейтенант... – Комбат сделал героическое усилие. – Старший лейтенант запаса Мудрецкий! И если кто-то сейчас вякнет «ура!», – заорал, не сдержавшись, подполковник, – я на этот плац «бэтээр» выгоню и всех на хрен из пулемета перебью, поняли, уроды?!!
«Ура!» не прозвучало, но без смешков в строю не обошлось. Стойлохряков благоразумно решил не обращать на них внимания.
– Так вот, названные мною военнослужащие сейчас, как все разойдутся, будут собирать вещи, – продолжил комбат. – Завтра в девять утра приходят в штаб, где мы с майором Холодцом сейчас оформим им все необходимые документы. В десять от штаба будет идти специально выделенная машина. – Подполковник набрал побольше воздуха и медленно, не скрывая наслаждения, произнес: – И больше! Ду-ху ихнего! Здесь! Ни-и-ко-ог-да-а! Не бу-дет!!! Все, вольно, отбой тревоги! Командирам развести подразделения, приготовиться к отбою, блин!
От плаца до казармы буквально несколько шагов, коридор с кубриком химиков – на первом этаже. Когда успели все организовать третья рота и разведвзвод – та самая военная тайна, которую никак не может учесть ни одна иностранная разведка. Но факт остается фактом: когда лично комбатом поименованные и отправленные на дембель бойцы под руководством Мудрецкого вошли в этот самый коридор, их уже ждали.
Вдоль взлетной полосы – начищенного до зеркального блеска коридора – моргали фонарики, то есть сидели на корточках молодые солдатики прошлого призыва. Каждый третий «дух» время от времени поднимался, вскидывал руки, а затем снова садился. Получилось красиво.
На табуретке рядом с тумбочкой дневального крутился, раскинув руки-антенны, аэродромный локатор. Рядом с ним за самой настоящей, хотя и полевой рацией, пристроился диспетчер – как и положено, в наушниках и с микрофоном.
Толпа провожающих вытирала самые натуральные слезы и помахивала цветочками. В горшках.
Застыли на старте готовые умчать дембелей персональные самолеты: пассажирский салон из стула со спинкой, каждый держит два движка, по сторонам от них готовы раскинуться крылья. Перед стулом – пилот, сзади – хвостовое оперение, для проверки рулей вертящее задом.
Специально для младшего сержанта Простакова был подан крупнотоннажный самолет с соответствующей надписью на спинке стула: «Руслан». Как и положено, с четырьмя мощными двигателями – «черпаками»-разведчиками, доверить такую драгоценную ношу «духам» никто не решился.
Но солдатский ритуал на этот раз был, с одной стороны, немыслимо нарушен, а с другой – вполне подходяще дополнен. Впереди всех на старте стоял лайнер, в пассажирском салоне которого дожидались владельца парадные погоны. Офицерские, золотистые, с узким просветом и тремя маленькими звездочками на каждом. Кроме того – что было бы совершенно невозможным в любом другом случае, – среди провожающих были замечены молодые офицеры. Самый главный из них, старший лейтенант Бекетов, молодцевато отчеканил шаг по взлетной полосе навстречу ошалевшим химикам, за восемь шагов, как и положено, вскинул руку к кепке, в трех шагах от Мудрецкого остановился и доложил:
– Товарищ старший лейтенант! Граждане дембеля! Личный состав для торжественных проводов построен, транспорт подан, погода летная! Дежурный по аэродрому...
– Да ладно тебе... – несколько испортил торжественность момента до слез растерявшийся Юрий. Посмотрел на крутящийся радар, мигающие фонарики и негромко гудящие самолеты. Оглянулся через плечо: – Ребята, вы только гляньте – ну точно, как тогда в Энгельсе!
– Во-во, и я о чем! – негромко пробормотал Валетов. – Еще улетим не туда... Опять два месяца будем назад добираться.
– Ничего, выберемся, не впервой, – так же негромко подбодрил его Резинкин. – Если надо будет, я чего-нибудь угоню подходящее.
Простаков внимательно посмотрел на приготовленный для него «Руслан», слегка позеленел, с трудом сглотнул и спросил:
– А у вас там, того... пакетики предусмотрены? Не, ребята, может, и в самом деле – давайте-ка, что ли, на поезде, а?
– Спокойно, Леха, и взлетим, и сядем, – заверил его бывший взводный. Еще раз критически осмотрел аэродром. – Вот видишь: и техника тут все-таки поновее! Ну, пошли, что ли? Вперед!
И старший лейтенант запаса Мудрецкий – первый офицер-дембель в истории батальона – смело, как и полагается боевому командиру, повел за собой своих солдат.