Серегин Михаил. Дембельский аккорд

   – Я в твой колхоз не лезу, и ты мне не мешай личный состав дрючить! – набычился комбат. – Приказ был, должны выполнить! Пусть только попробуют не перекопать все за полчаса, хе-хе! И пусть попробуют перекопать! Завтра с утра давай ко мне, подумаем, где еще их припахать можно будет, весна длинная... А к девяти подъедем, продерем, вывернем и дальше пошлем!
   Через час после отбоя в казарме батальона было тихо. Слишком тихо. Никто не ползал под койками, отрабатывая ночное вождение, не бил никого сапогом по голове, не строил молодых для осмотра фанеры и даже не шуршал в туалете зубной щеткой. Слышался только осторожный шелест дыхания да иногда лишь поскрипывали кости переминающегося с ноги на ногу дневального. Неосторожного таракана, вздумавшего с топотом пробежаться по потолку, поймали и удавили свои же собратья. При всем при том батальон не спал. Все ждали, что будут делать химики, свершившие невиданный в истории Российской армии аккорд и так подло обманутые собственным комбатом.
   Комбат, решивший выполнить свое обещание, подошел к казарме и прислушался. Посмотрел на часы – полночь, по всем армейским традициям из окон должны торчать головы стоящих на шухере «духов», а из-за их спин – доноситься стройные голоса застраиваемых одногодков. Не поверил своим ушам, на всякий случай прочистил их пальцем. Потом вынул шариковую ручку и прочистил ею – сначала один слуховой проход, потом другой. Пожалел, что не взял шомпол-протирку от «макарова», она для ковыряния в ушах подходила почти идеально. Пощелкал пальцами, удивился – со слухом все было нормально. Осторожно скрипнула дверь, и подполковник Стойлохряков впервые в жизни заколебался – а стоит ли заходить в спальное помещение вверенного ему батальона. Но любопытство пересилило, и он осторожно прокрался внутрь.
   Внутри было жутко. В темноте и тишине, казалось, сами по себе начали шевелиться стены. Тусклый свет, вырывающийся из туалета, манил и притягивал – подполковник двигался к нему, как мотылек к свечке – бездумно и целеустремленно, с маниакальным желанием лучше сгореть, чем оставаться в темноте. В туалете, разумеется, никого не оказалось – просто лампочку не выключили, оставили вместо ночника. Дневальный шевельнулся было, дико косясь одним глазом на кубрик химиков, вторым – на комбата, но подполковник одним мановением руки поставил бойца в положение «смирно». Ботинки Стойлохрякова кощунственно нарушили тишину помещения – он шел проверить присутствие личного состава в положенном месте.
   Личный состав присутствовал. Личный состав лежал на спине, укрывшись по грудь одеялами, вытянув поверх них тихо гудящие руки, и широко распахнутыми незрячими глазами смотрел в потолок. Из «дедов» не было только Простакова – в карауле, вспомнил комбат.
   – Эй, бойцы! – шепотом окликнул химиков Стойлохряков.
   Никакой реакции. Никто не шевельнулся, не моргнул, не вздохнул. Впрочем, дыхания не было слышно. На всякий случай подполковник помахал рукой над бледным лицом Валетова. Не шелохнулись ресницы, не мигнули веки, не шевельнулся широкий зрачок, глядящий в недосягаемую для простого смертного комбата даль. Стойлохряков в ужасе потряс бойца за плечо – голова тяжело качнулась и вернулась в прежнее положение. Плечо было холодным как лед. Трясущейся рукой подпол нащупал артерию на шее... Пульс был. Сердце младшего сержанта Валетова билось медленно, но ровно и мощно.
   От внезапно наступившего душевного облегчения Стойлохряков вдруг почувствовал острую необходимость облегчиться. Он на цыпочках направился к двери кубрика, шагнул в коридор – и тут из-за спины донесся ледяной, потусторонний, безжизненный голос:
   – Звездец комбату!
   – Звездец!!! – стройно, как на плацу, откликнулся замогильный хор.
   Подполковник стремительно обернулся – никто не пошевелился, не дрогнуло ни одно веко и даже дыхания по-прежнему не было слышно. Голос, который в прошлой жизни мог бы принадлежать Фролу Валетову, снова произнес:
   – Звездец комбату! – При этом ни губы, ни грудь младшего сержанта не шевельнулись.
   – Звездец!!! – так же стройно и грозно откликнулись остальные неподвижные тела. Стойлохряков начал пятиться, чувствуя, как сам начинает холодеть – во всех местах, кроме ног, по которым вдруг побежали тонкие горячие струйки.
   – Воистину звездец комбату! – прогремел голос, на этот раз больше похожий на голос ефрейтора Резинкина.
   – Воистину звездец!!! – Ледяное эхо отразилось от стен кубрика, волной хлынуло в дверь и понесло подполковника Стойлохрякова по коридору. Очнулся тот, дрожа и мелко крестясь, только далеко на улице, прислонившись к фонарному столбу и глядя через пустынный плац на бледно отсвечивающие окна казармы. Долго, очень долго комбат не мог ни понять, ни вспомнить толком, что же с ним произошло и происходило ли что-нибудь вообще с тех пор, как он решил зайти в казарму. Наконец он решил для себя, что все померещилось и что надо было побольше налегать не на первач, а на закуску. Он шагнул было вперед – и тут воспоминанием о жутком видении в ботинке хлюпнуло что-то теплое...
   Ровно через час после полуночи в кубрик зашел бледный, светящийся в темноте забинтованными руками мумии лейтенант Мудрецкий. Обвел взглядом неподвижно вытянувшиеся тела и застывшие глаза, каркнул могильным вороном:
   – Эй, «деды»! Встали и пошли!
   Глаза моргнули, руки зашевелились – медленно, словно сопротивляясь самой идее движения. Послышался отчетливый жалобный скрип переутомившихся сверх всяких пределов связок и мышц, насилуемых железной волей бойцов.
   – Быстро шевелимся, быстро! Комбат уже спит! – Скрипящий взводный был недоволен и неумолим. – Блин, встать, я сказал! Взвод, подъем, тревога!!! Выходи в коридор строиться!
   Вбитые за два года и семьсот подъемов рефлексы взяли свое – тела начали шевелиться сами по себе, без всякого сознательного руководства и вмешательства в работу солдатского организма. Окончательно просыпаться химики начали только в коридоре, уже заняв свои привычные места в строю.
   – Так, орлы мои! Командование нам поставило задачу, и мы ее выполнили. Как всегда, – начал свою короткую и скрипучую речь Мудрецкий, – командование нас кинуло. Тоже как всегда. Была поставлена новая задача – кто там стонет! Кто стонет, я сказал!!! Мы ее тоже выполним!
   – Не сможем, товарищ лейтенант. – Валетов то ли громко вздохнул, то ли тихо всхлипнул. – Сил не осталось!
   – Найдешь! – хрипнул Юрий и закашлялся. Показал младшему сержанту замотанный в бинты кулак. – Найдешь, я приказываю! Товарищ Стойлохряков только и мечтает, чтобы мы обломились. Так вот, обломится он, и на этот раз крупно. Как звучит наша новая задача? Только дословно!
   – Не помню, товарищ лейтенант, не до того было...
   – Вот то-то и оно, что не помните ни хрена! А я ее помню, и я ее выполню! Так, взвод, отставить разговоры! Вперед и вверх – то есть за мной! А там... там посмотрим, кто у нас кого воспитает!
   Подполковника Стойлохрякова подвело, если разобраться, недоверие к собственным солдатам и нежелание брать на себя ответственность. Вот, например, организуй он караульную службу в батальоне в точности с требованиями устава... Тогда это был бы не подполковник Стойлохряков. Или служил бы он не в Чернодырье.
   – А у нас все по-прежнему, караулу в парке оружие не выдают! – улыбнулся Мудрецкий старлею Бекетову. Впрочем, оценить улыбку тот не мог, поскольку как раз в этот момент Юрий связывал командиру разведвзвода руки за спиной, и тому было очень неудобно оборачиваться. – Неужели даже вам автоматы не доверяют, а?!
   – Нам они и не нужны, – проворчал разведчик. – Было бы желание, мы бы вас тут в кучку сложили и без стрельбы... Ну кто так вяжет, кто так вяжет! Хочешь, сейчас развяжусь и покажу, как надо? Пригодится когда-нибудь...
   – Лучше без этого... Знаю, что положили бы, и что? Потом объяснишь, что мы все были бешеные, обдолбившиеся, свихнувшиеся от общения с комбатом, и ты просто не стал рисковать своими подчиненными. И вообще, у нас после Чечни крыши съехали, что с нас взять, с невменяемых... Не сильно давит, не перетянул нигде?
   – Нормально. – Старлей шевельнул плечами. – До утра досижу. Слушай, ты что брать будешь? «Бэтээр», «бээмпеху»? Или тягач танковый вместо трактора?
   – Да ну, ими пахать неудобно, все передавят и потопчут... да и не привык я к ним как-то. А работа там тонкая. Надо и огород хорошенечко перекопать, и дом при этом не развалить, а двор у Шпындрюка не сказать чтобы сильно широкий. Тягач точно не протиснется – веранду свернет или еще что-нибудь. Ничего, все уже продумано. Комбат поставил задачу – мы ее выполним. Любой ценой, как положено.
   – Ну-ну, выполняй, а я посмотрю!
   – Давай сюда посажу. Смотреть удобнее будет. Резинкин, чего там?
   – Да ну их на хрен! – Лучший водитель батальона был расстроен, как ребенок, у которого отняли только что подаренную игрушку. – Бензин весь слили! Придется что другое брать.
   – Ни в коем случае! С ней мы везде, без нее мы никак! Весь, говоришь? И ту канистру, что на раме?
   – О, товарищ лейтенант, а я и забыл! – Резинкин засиял, как бляха у покидающего часть дембеля. – Замотался, блин! Ну, я бегу?
   – Погоди! Канистру – Валету, пусть заливает, а сам заводи «брэм». Или тягач, или кран – посмотри, что там удобнее и быстрее будет. Понял? Бегом, бегом, бего-ом!!!
   Парк рычал моторами и лязгал металлом. В свете фар и фонарей двигались причудливые тени, и только из-за общего армейского пофигизма и закрывающего парк холмика в батальоне не была поднята тревога. Впрочем, может быть, и не поэтому. По крайней мере, достоверно известно, что дежурный по части следующим утром передал своему помдежу сто рублей и вид при этом имел такой расстроенный, какой редко бывает при возвращении долга. А помощник, наоборот, радовался так, словно эти сто рублей он выиграл в лотерею. Или еще каким-нибудь не слишком обременительным и приятным способом. Например, в честном споре.
   Наконец неуместные действия закончились, и из ворот парка выкатилась крытая брезентовым тентом «шишига». Мудрецкий аккуратно прикрыл за собой ворота, сказал на прощание старлею Бекетову:
   – Слушай, может, я тебя все-таки развяжу? Так даже интереснее получится – никто ничего не видел, все тихо было, сама по себе исчезла машина без бензина, а у остальных не отсосали...
   – И не только она, – проворчал разведчик. – Ладно, черт с тобой, а то неудобно так сидеть-то! Зато будет своя легенда в батальоне – про Летучую «шишигу» и ее призрачный экипаж. Классно, вот сейчас с ребятами и придумаем! Молодые скоро придут, как раз расскажем, со свидетелями и доказательствами!
   Заслуженная, а теперь еще и легендарная машина покатилась в ночь, освещая себе дорогу призрачным синим светом – для осторожности Резинкин все-таки опустил на фары маскировочные насадки и теперь двигался в основном ощупью. Благо дорога на шестой пост была ему знакома до последней колдобины.
   – Ну, что у вас там? – радостно встретил друзей начальник караула младший сержант Простаков. – Как, перепахали все? Или сейчас съездим, помочь надо?
   – Помочь надо, только по-другому. – Мудрецкий коротко объяснил Лехе, что от него требуется, и тот погрустнел.
   – Не-е, это я не могу, товарищ лейтенант. И не подумайте, я не дисбата боюсь! Просто склады-то опечатаны, заперты, а там замки вроде гаражных, их не собьешь так вот сразу... стрелять разве что, так тут чуть рикошет – и совсем нехорошо получится.
   – Ты кому рассказываешь, где здесь что, на этом складе?! – ухмыльнулся лейтенант. – Третий штабель от землянок, справа, на самом верху коробки стоят. Мне тут все равно делать нечего было, вот я и набил все заново. Еще теми, что Искандер привез, они тут все равно считай что неучтенка. Давай Ларя с Кисляком на шухер, а сам поможешь грузить! Мы и так вымотались за день, чтобы еще и ящики таскать. Брезент я сам уложу. Все равно никто, кроме меня, не знает, что здесь и как было.
   Перед самым подъемом в батальон пришел комбат – что само по себе было явлением довольно редким, обычно его ждали только глубоко после завтрака. Первым делом Стойлохряков направился в казарму. Заглянул опасливо – через окна уже пробивался серый утренний свет, и о ночном наваждении напоминал только яркий луч из сортира. Уже более уверенно заглянул в кубрик химвзвода... Уставшие бойцы спали в самых разных позах, но все как один – с милыми улыбками полностью довольных своей жизнью людей. В кубрике стоял мощный храп, перемешанный с крепкими запахами мужского пота и грязных портянок. Все было нормально, все было как всегда, без всякой мистики и фантастики.
   Возле самой двери подполковник поскользнулся. Пригляделся – по полу был размазан какой-то жирный желтый комок. Комбат брезгливо поморщился, принюхался – вроде бы ничем особенным не пахло. Или просто не пробивалось через другие ароматы. Стойлохряков присел на корточки, пригляделся, осторожно потрогал пальцем. Потом взял комок и растер в ладони. Глина. Просто желтая глина.
   – Живут как свиньи, а туда же – на дембель! – раздраженно заворчал подполковник. – В кубрике полы грязные, портянки с вечера не простирнули... Взво-о-од, па-адъем!!!
   Валетов, не просыпаясь, нащупал сапог, взвесил его в руке и замахнулся. Потом до утомленного мозга дошли несколько необычные и в то же время знакомые особенности команды.
   Приоткрылся один глаз, сапог был опущен, и младший сержант вскочил:
   – Мужики, подъем, комбат пришел!
   – Ну и звездани его чем-нибудь, – простонал Резинкин, переворачиваясь на другой бок. Потом и до него дошла серьезность ситуации. – Подъем, ребята, подъем! Извините, товарищ подполковник, я думал, это Фрол прикалывается.
   – Ничего, ничего, – ощерился Стойлохряков. – Юмор, это я люблю. Оч-чень люблю хорошо посмеяться. Особенно последним. Выходи строиться!
   Завтракали химики с просто-таки неприличной для завтрашних дембелей скоростью. Пожирали все так, словно к ним этой страшной ночью вернулись «духовские» времена с их вечной нехваткой... Впрочем, дело было не только в голоде.
   – Химвзвод, прекратить прием пищи! – В столовку ворвался лейтенант Мудрецкий. – На выход! Бегом, бегом, комбат на перехват вышел!
   К моменту подхода Стойлохрякова ударная команда уже стояла в строю перед столовой.
   – Товарищ подполковник, отделение дембелей взвода химзащиты прием пищи закончило, для выхода на аккорд построено! – четко отрапортовал Юрий.
   – И на что ты надеешься? – скривился комбат. – На чудо? Чудес не бывает, летеха! У тебя полчаса на все, а туда только ходу пятнадцать минут. Ну, за десять добежите, и что? Ломы похватать не успеете! Помнишь, что я вчера приказал?
   – Взрыть все в пух и прах! – так же четко ответил лейтенант, держа забинтованные руки по швам. Потом взглянул на часы. – Товарищ подполковник, время восемь двадцать шесть, давайте сверим...
   – Давай, давай... гляди-ка, точно! Ну, может, не будешь дергаться, сопля гофрированная?
   – Товарищ комбат, если будете разговаривать – добавьте время или разрешите уж начать движение?
   – Ишь ты! – Стойлохряков мотнул головой, словно отгоняя комара. – Ну-ну, я в девять там буду, учти. Начинай, двигайся!
   – Взво-од, напра-во! За-а мной, бего-ом... марш! – Мудрецкий с топотом повел маленькую колонну в направлении, прямо противоположном деревне Чернодырье. Комбат скептически хмыкнул, но окликать не стал. Он решил посмеяться получше. Последним.
   Если для Стойлохрякова было загадкой направление движения химиков, то глава администрации Шпындрюк был сильно удивлен, обнаружив все-таки вчерашних солдатиков перед своими воротами. За их спинами стоял крытый брезентом грузовик «ГАЗ-66». Тент был заляпан грязью, из машины торчали какие-то ветки и пучки прошлогодней травы.
   – Можно мы машину во двор загоним, Протопоп Архипыч? – вежливо попросил Мудрецкий. – А то нам работать надо, чего ей на улице без присмотра стоять.
   – Загоняй, места ей хватит, – пожал плечами Шпындрюк. – Только если мне мешать будет – чтобы пулей отсюда!
   – Снарядом, Протопоп Архипыч, снарядом! – радостно заверил лейтенант. – Вот увидите! Резинкин, давай, задним!
   Багорин и Заморин слаженно распахнули створки ворот, и во двор поползла грязная корма с туго обтянутым задним пологом тента. Шпындрюк удивился – зачем так закрывать, – но после вчерашнего решил махнуть рукой на чудачества этих солдат, ненормальных во всех отношениях. Сейчас от них требовалось одно – чтобы огород перепахали. По мнению Протопопа Архиповича, он был вспахан более чем идеально, и все могло быть только к худшему, но старому приятелю Стойлохрякову возражать не хотелось. И его бойцам тоже. Особенно если после вчерашнего голова до сих пор побаливает.
   – Давай, давай, ровно идешь! – Мудрецкий забежал почти на самый огород и теперь руками и воплями показывал Резинкину, куда вести машину, чтобы ни на что не наехать и ничто не свернуть. – Право чуть, еще... Хорош, стоп! Даже чуть много заехали, подай вперед. Есть! – Лейтенант кинул взгляд на левое запястье. Восемь тридцать семь, отстаем! Багор, Замор, в машину! Работаем! Валет, Баб-Варя – на подачу!
   Брезент сзади закинули на крышу. В кузове залязгало железо, что-то скрипнуло, и почти плачущий голос произнес:
   – Товарищ лейтенант, доворота вниз не хватает!
   – Домкраты! Задние домкраты выкручивай, передний прижмите! Валетов, борт! – тут же грянул откинувшийся задний борт. Шпындрюк ошалело смотрел на всю эту суету, решительно ничего не понимая.
   – Еще чуть-чуть, ближний край вообще не берем! Только дальний! – заорали из кузова.
   – Вашу мать! – Мудрецкий стукнул белым кулаком по бинтам на ладони, зашипел и скривился. – Мать вашу! Восемь тридцать девять, он сейчас приехать может. На что ее поставить, а? – Лейтенант горящими глазами окинул двор, зацепился взглядом за хозяина. – Протопоп Архипыч, держитесь подальше, а? Вон там, под стеночкой, хорошо будет. А то еще зашибем ненароком... Чес-слово, ничего личного, только служба загребала! Все претензии, сами понимаете, Стойлохрякову! Чего бы тут... Идиоты мы! Резинкин, трави! Задние колеса спусти, полностью! И передние качай до звона! Блин, восемь сорок уже...
   «Шишига» засвистела и зашипела. Задние колеса, и без того приплюснутые чем-то тяжелым в кузове, смялись и почти вывернулись, когда машина встала на обода. Передние шины, наоборот, приподнялись, и грузовик выглядел так, словно собирался стартовать на ракетной тяге.
   – Есть! – радостно заорали из-под брезента. – Самое то, даже с запасом! Готово, можно работать, товарищ лейтенант!
   – Так заряжай, живо! Резина, помоги тент убрать!
   Брезент собрался «гармошкой», почти влип в кабину, и взгляду ошалевшего Шпындрюка предстала хищно наклонившаяся конструкция, вытянувшая две тонкие трубы в сторону огорода. Трубы заканчивались толстенькими цилиндрическими насадками. Два солдата в бронежилетах и касках устроились на небольших сиденьях с железными спинками, еще двое спешно прыгали через борт. Спросить, что они ему притащили, глава администрации не успел. Вмешаться – тоже.
   – Готово! – еще раз доложил тот, который сидел слева.
   – Ну, с правого дальнего угла и зигзагом! Поехали! – крикнул Юрий и махнул рукой. – Огонь!
   Установка подпрыгнула и затряслась вместе с машиной и стеклами в доме. Трубы выплюнули в огород две красные ленты, на цилиндрах заплясали жаркие огненные языки. Рев и грохот заполнили двор. Дальний угол огорода вскипел и окутался пылью, ревущее облако поползло влево, вслед за красными струями. Внезапно гром прекратился, и стала слышна звонкая капель падающих из кузова гильз. Солдаты в касках, не вставая, шустро отсоединили какие-то коробки, выбросили их во двор, достали и воткнули новые.
   – А-а... – успел сказать Шпындрюк к тому моменту, когда установка загрохотала вновь. После этого оставалось только смотреть, во что снаряды превращают такой прекрасный огород, который ему эти же бойцы приготовили вчера. После второй коробки Протопоп Архипыч оглох почти совершенно, и выстрелы воспринимались как сердитое рычание. После третьей – лейтенант взлетел в кузов и пинком выгнал солдата из левого сиденья.
   – ...возишься! – разобрал глава администрации. – ...о-автра! ...а-о-тачу! ... икин, бро-ик!
   Резинкин перекинул командиру почти пудовый бронежилет – из тех старых, которые не числились за взводом при отъезде и, соответственно, не были сданы на склад. Каску Юрий снял с Валетова еще раньше. «Шишига» с зениткой стояла слишком близко от своей цели, и с шальными осколками приходилось считаться всерьез.
   – Долго возитесь, до завтра не управимся, – зло повторил Мудрецкий, крутанул маховики наводки и нажал педаль.
   «Зушка» снова зарычала и затряслась, но на этот раз перемещение красных струй по огороду было лишено какой-либо плавности и планомерности. Клубящиеся фонтаны заплясали по всему участку, и огород затянула сплошная гремящая и посвистывающая пелена. В курятнике истошно орал петух, и это пробивающееся даже через выстрелы непрерывное «ку-ка-ре-ку-ка-ре-ку-ка-ре!...» за несколько секунд успело смертельно достать Юрия. Не для него смертельно, естественно, просто курятник оказался как раз в секторе огня, и рядом с ним тоже нужно было хорошенько перекопать... Ничего, куриный помет – хорошее удобрение, вон как он разлетелся по огороду. Опять-таки не всех там убило – забывшую, что она не птица, и уходящую вертикально вверх курицу Юрий хотел было снять влет, но пожалел. Снаряды.
   Багорин и Заморин отработанными до автоматизма движениями поменяли коробки с лентами. Восемь сорок три. Вспашка участка продолжилась, там еще много чего оставалось. Забор, например – ну зачем он нужен, все равно за ним чистое поле до самой разлившейся речушки... Несколько коротких белых гейзеров поднялись и над разливом. Под свинарником вот еще не перекопано... по стене пришлось чуть под углом, и химиками же уложенные кирпичи выдержали. Внутри нервно визжал старый знакомый – кабанчик Терминатор, он не знал, что весь этот шум подняли его друзья и что они его не обидят... наверное. Бронебойный все-таки нашел слабину в кладке, просунул туда свой огненный хвост, но довольно высоко. На уровне человеческого роста – не свиного, а то, что свин вякнул после этого – так это или с перепугу, или кирпичом... Еще коробка, восемь сорок четыре. Деревья, черт, мешаются, обводить их долго... вот эту яблоню... можно и не обводить уже. А-а, хрен с ней, был приказ – в пух и прах! Еще коробку! Как интересно щепки крутятся, симпатично так поблескивают. Жалко, конечно, деревья, но кому на войне легко?! Приказ, приказ, приказ!
   – Багор, ленту!
   – Последняя, товарищ лейтенант!
   – Пр-рекратить огонь! А-тста-ави-ить!
   Кто это там еще командует?! В момент такого экстаза! Сволочь, это же как с любимой женщины сдергивать! Мудрецкий хотел обернуться, но сиденье было очень неудобным, да и бронежилет мешал. Пришлось крутануть маховик еще разок-другой.
   Подполковник Стойлохряков смотрел в два дымящихся ствола, и зрачки его быстро приобретали тот же самый калибр – двадцать три миллиметра. Здоровенный, надо заметить, калибр, если сравнивать, например, с «калашниковым», а не с танковой пушкой.
   – Пр-рекратить а-агонь! – тихо, чтобы не разбудить кого-то там, в стволах, попросил комбат. Сглотнул, посмотрел чуть выше – на Мудрецкого: – Ты чего творишь, а? Совсем... того... мозги оплыли? Под южным солнышком?
   Юрий посмотрел на часы и доложил:
   – Восемь сорок пять, товарищ подполковник. Приказ выполнен – весь участок взрыт. В пух и прах. Да вы сами поглядите! – Мудрецкий задрал стволы вверх, словно шлагбаум поднял. – Посмотрите, как все перепахано! Лучше, чем вчера, правда же?! Оцените!
   Стойлохряков заглянул. Оценил. Действительно, перепахано было на славу. Блестели свежесрубленные ветки и деревья; медленно оседала перемешанная с пухом пыль, сверху, как на парашюте, опускалась уцелевшая курица. Обиженно повизгивал и фыркал Терминатор, которому никак не удавалось дотянуться до дырки и сунуть в нее свой любопытный пятачок. Нервно икал Шпындрюк. Где-то перекатилась и запоздало звякнула гильза.
   – А гильзочки мы сейчас подметем, товарищ подполковник, пять минут! – жизнерадостно заявил Юрий. – Ну, как вам наш аккорд, а?! Взяли или нет? Даже раньше срока! Товарищ комбат, а давайте мы чего-нибудь еще перепашем, я только во вкус вошел! Или построим, у меня тут идейки есть...
   – У меня тоже, – медленно выговорил Стойлохряков. – У меня тоже есть кое-какие идеи. Только не знаю, сразу тебя под трибунал отдать или сначала на эти стволы жопой насадить?
   – На какие стволы? – удивился Мудрецкий. – Где вы здесь видите какие-то стволы, товарищ подполковник?
   – На во-от эти, – ткнул пальцем комбат. – Видишь, длинные такие, стальные и оч-чень горячие.
   – Нету тут никаких стволов, товарищ подполковник, – убежденно заявил Юрий. – И никогда не было. Ломы разве что. Ну, приехали мы, перекопали все, малость перестарались, не спорю – лом, он инструмент такой, тонкого обращения требует... Чуть не так перехватил – и все, в сторону повело. А стволов здесь никогда не было. Эй, орлы, вы тут хоть один ствол видите?
   Орлы дружно замотали головами.
   – Не было стволов, товарищ подполковник! – подтвердил Валетов. – А если вы их видите, это все глюки. Галлюцинации. Как их бишь там... ага, сложно наведенные!
   – Ну, это ты загнул, Валет, – проворчал Багорин. – Ничего тут сложного, две ручки и педаль...
   – Сейчас я сниму эти просто наведенные галлюцинации, – пообещал Стойлохряков. – Вот остынут, и сниму... Потом возьму эти глюки и на ком-то их загну. А потом лично отвезу в прокуратуру. Допрыгались, долбонавты-испытатели...