Страница:
– Кто тебя подослал? – прямо спросил он.
– Серега, – выдавил мужик. Он был совершенно парализован страхом и даже не пытался освободиться.
– Какой Серега? – не понял священник. Он не знал никакого Сереги, хотя давно уже понял, что фамилии Ковалева от этих парней не услышит – слишком низкий уровень.
– Пуфик, – почти прошептал мужик.
– Не знаю такого, – задумчиво проронил священник. – Чего ему от меня надо?
– Он сказал… ты сказал… это… дверь ему заварить.
Отец Василий некоторое время пребывал в прострации, а потом истерически захохотал. Этих чудиков нанял мелкий наркодилер Серега Путинин по кличке Пуфик, которому баба Таня устроила «домашний арест» с неделю назад. Бог знает, каким образом он узнал о причастности священника к этой дурацкой затее, но ответный ход придумал не менее дурацкий!
– Но вы ведь не местные? – уже с интересом спросил он.
– Мы из Софиевки.
Отец Василий вздохнул и принялся снимать бедолагу с узорной решетки больничного ограждения. Ему стало стыдно. Эти мужики вовсе не заслуживали столь жестокого обхождения – обычные сельские парни. И они уж точно не были виноваты в том, что у священника выдался сегодня на редкость тяжелый день.
– Тут за оградой больница, – сказал он. – Вход вон там, метрах в пятнадцати. Дойдешь?
– Да я ничо, – старался удержаться на подгибающихся ногах мужик. – Все нормально.
– Тогда этих помоги дотащить.
Уже через пять минут он завел шатающихся, как оказалось в свете неоновых ламп, совсем еще молодых парней в травмопункт, сдал их в руки молодого врача и, немного поколебавшись, двинул в третий корпус. Возможно, Костя был еще здесь.
Холостой главврач, несмотря на позднее время, и впрямь сидел в своем роскошном кабинете и задумчиво смотрел на шахматную доску.
– Каким ветром?! – обрадовался он. – Я уж после наших последних посиделок и не чаял тебя увидеть!
– Спирт есть? – только и спросил священник.
Они просидели до двух ночи. Костя о последних местных событиях знал куда как больше, чем священник, так что нашлось о чем поговорить.
– Пойми, Мишка! – обнимал главврач священника за могучую шею. – Все твои потуги напрасны в принципе! И не расстраивайся ты из-за этого изолятора! Твои распрекрасные прихожане тебя нагло и беспардонно ис-поль-зу-ют! Ты понял? Им выгодно строить из себя христиан, потому что тогда ты, со всей своей неуемной энергией, становишься их союзником! Понял?
– Любой христианин мой союзник.
– Но они-то другие! Как ты не поймешь… Ты думаешь, кто-нибудь из них отдаст последнюю рубашку своему ближнему? А фигушки с маслом! – Главврач попытался состроить дулю, но даже эта простейшая операция у него уже не выходила. – Они все катятся вниз! И процесс не остановить. Знаешь, сколько сейчас в нашем вонючем Усть-Кудеяре передозов? Не зна-аешь. А у меня статистика. Много. Очень много. И ничего ты с этим не сделаешь, потому что не сможешь.
– Почему?
– А по кочану! Потому что такая планида! И проституток уже почти на конвейере поставляют. И работают они там за гроши, и на иглу моментально садятся. И знаешь почему? Не потому, что христианского смирения не имеют! Отнюдь! Потому что гордыни нет.
– Гордыня – тяжкий грех, – констатировал священник.
– Гордыня – спасение наше, – покачал головой Костя. – Потому что упасть еще ниже не позволяет. Что, не согласен?
Отец Василий уже и не знал, что ответить. Он чувствовал, что Костя не прав, что в само его рассуждение изначально вкралась какая-то роковая ошибка, но одурманенные спиртом мозги слушались плохо, и противопоставить он ничего не мог.
– Оставь их всех в покое. Отпевай своих старушек да крести младенцев, и огро-омную пользу принесешь! А в мирское не суйся, не твоя это вотчина, не твоя.
– Как не соваться? – горестно спросил священник. – Я – пастырь над овцами сими.
– Для них Сталин был настоящий пастырь, а ты – никто, ты – тьфу! Поп… И глас твой – глас вопиющего в пустыне!
– Верно говоришь, – печально признал священник. – Но я хочу приносить людям спасение, ибо всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
– Ты про геенну огненную? – весело изогнул бровь главврач. – Так этого, похоже, почти никто не минует.
– Да, – согласился отец Василий. – Господь милостив, но придет час, и он очистит гумно свое и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым.
– Эко ты задвинул! – с восхищением посмотрел на товарища Костя. – Внушаешь!
В следующие несколько дней события развивались со скоростью экспресса. Священник не знал, кто именно проболтался о недавнем ночном происшествии с ним и тремя неудачливыми налетчиками, – может быть, что-то видевшие медсестры травмопункта, а может, и сам Костя, но на отца Василия, и прежде вполне уважаемого, прихожане стали поглядывать с каким-то особым выражением.
Вскоре диакон Алексий рассказал, что в народе отца Василия считают еще и главным зачинателем вспыхнувшей очередной раз кампании по возвращению вкладов трудящихся из какой-то финансовой «пирамиды» начала девяностых, а также благословителем и непосредственным руководителем регулярного измазывания белых пластиковых дверей фирмы «Топ-модель» солидолом. А про давнюю войну между священником и Ковалевым усть-кудеярский народ даже не счел нужным говорить – об этом и так знали все, от старых до малых. Тем более что недавние переговоры в шашлычной только усилили эту уверенность – скрыть что-то в Усть-Кудеяре не было никакой возможности.
Трудно сказать, кого они в нем видели – нового благородного Айвенго или своего, насквозь понятного Добрыню Никитича, но только храм стал наполняться почти до отказа, и, как подозревал священник, вовсе не для того, чтобы исполниться благодати, а исключительно чтобы собственными глазами лицезреть необычного попа.
В результате резко возросло количество продаваемых свечей и заказанных панихид, а финансовое положение храма еще раз мощно скакнуло вверх. Но для отца Василия такая мирская слава была абсолютно нежеланной, он перестал ходить в храм и из храма пешком, а предпочитал передвигаться в автомобиле, постоянно озираясь по сторонам в поисках возможного «хвоста» или еще каких «мстителей от капитала». Ну и, естественно, вечно ждал от прихожан очередного дурацкого предложения забросать какого-нибудь «зарвавшегося буржуя» тухлыми яйцами или гнилыми помидорами.
Впрочем, причины происходящего были ему совершенно понятны: в огромной деревне под гордым названием «город Усть-Кудеяр» давно созрела революционная ситуация, и не хватало только вождя. Люди отказывались верить, что причины их бедственного положения кроются в них самих – в слабости, гордыне и отсутствии любви к ближнему. Они не понимали, что единственный путь к спасению – это смирение, вера и постоянное, неуклонное совершенствование самих себя.
Так что когда уже заплатившие по триста пятьдесят долларов задатка и обозленные долгим ожиданием виз в Испанию местные мужики избили охранника обещавшей работу фирмы «Круиз» и повышибали в офисе все стекла, отец Василий не стал дожидаться, когда ему присвоят сомнительное звание «зачинателя и благословителя», и поехал к своему духовнику, иеромонаху Григорию на исповедь.
Иеромонах Григорий не удивился его визиту совершенно.
– Наслышан, наслышан о твоих подвигах, – сокрушенно покачал он головой.
– Грешен, – опустил голову отец Василий.
– Это уж точно, – согласился иеромонах и вздохнул. – Не думал я, что такое с тобой произойдет. Нет, – предупреждающе вздернул он ладонь, когда отец Василий хотел пояснить ситуацию. – Не надо, не оправдывайся. Я все понимаю, сам таким был… годков семьдесят тому назад. Все думал устроить царствие божие на земле. Нет, конечно, я себе в этом не признавался, но хотел. Ох как хотел!
Иеромонах холодным испытующим взглядом заглянул отцу Василию в глаза и неожиданно дружески хлопнул приунывшего священника по плечу:
– Не горюй! Пойми главное: господь сам знает, когда и чему срок. Я знаю, что ты это как бы понимаешь, но принял ли ты это всем сердцем? Смирился ли ты перед его волей до конца?
Отец Василий не знал, что ответить.
– Людям незрелым кажется, что церковь еще слаба, – печально покачал головой иеромонах. – Потому что нам еще приходится принимать награды из рук безбожных правителей и вроде бы как ограничивать свое влияние храмовой оградой и кабинетами властителей.
– Но разве это не так?! – аж подскочил отец Василий от совпадения этих слов со своими невысказанными мыслями. – И разве мы станем сильными, если не будем…
– Подожди! – жестко оборвал его иеромонах. – Я сказал: так думают люди незрелые… Они не понимают, что у церкви нет нужды в «такой» силе. Они не ведают, что для слова божьего, сотворившего этот мир, нет в нем никаких преград!
Отец Василий словно провалился в пустоту – это было чистой правдой.
– Пост и покаяние! – сурово приказал иеромонах. – Ибо сказано: «Врач! Исцели самого себя!»
Всю дорогу домой отец Василий думал только над тем, что сказал ему его духовник. И чем больше думал, тем яснее понимал, что на самом деле все это время страстно жаждал той роли, которую ему навязывали далекие от истинных христианских ценностей прихожане. Что, кого бы он из себя ни строил, в каждом его слове, в малейшем оттенке читались бунт и гордыня, и только поэтому люди стали навязывать ему эту недостойную священнослужителя роль вождя.
«Господи, спаси и сохрани! – молил он. – Господи, прости и помилуй! Господи, научи, как мне быть!»
В свой двор священник входил уже под утро с твердым решением изменить собственную жизнь, чего бы это ему ни стоило. Стрелка встретила его тревожным ржанием, и отец Василий даже подумал, а не передалось ли и ей его душевное состояние.
– Тихо, моя хорошая, – ласково улыбнулся он лошади. – Все будет хорошо, вот увидишь!
Но кобыла не успокаивалась. Она принялась метаться по двору, вставать на задние ноги, дико вращая глазами и обнажая крепкие желтые зубы. Священник встревожился и кинулся к крыльцу. Открыл дверь и сразу пробежал в спальню.
– Вы уже приехали? – потягиваясь, вставала с кровати Ольга.
– У нас все в порядке? – спросил священник.
– Если не считать, что вы вернулись в четыре утра, все нормально. Кушать хочешь?
– Подожди, Олюшка, не сейчас. У нас что-то не так – Стрелка прямо с ума сходит.
– Я же говорю, у ней климакс, – засмеялась Ольга. – Идите на кухню, я вам оладушков испекла.
Отец Василий снова выскочил во двор и быстро обошел дом по периметру. Все было тихо, и только у входа в подвал он почувствовал трудноуловимый, но очень знакомый запах. Он остановился, принюхался, но, только услышав еще и легкое шипение, вспомнил, что это такое. Пахло газом.
Отец Василий метнулся к двери подвала и понял, что замок сорван. Запах газа здесь был еще сильнее. Священник набрал в грудь воздуха, рванул дверь на себя и нырнул в кромешную подвальную темноту. Где-то здесь, слева находилась ведущая на кухню газовая труба. «Только бы Олюшка не включила свет! – подумал он. – Хоть бы успеть!»
Место повреждения он нащупал сразу и понял, насколько это серьезно – газовый вентиль был искорежен, и оттуда сифонило, как из форточки в морозную ночь. Отец Василий метнулся назад, хлопнул дверью и помчался на кухню.
– Ничего не включай! – крикнул он жене. – Газ протекает!
Священник кинулся к шкафчику и, вывернув на пол содержимое ящика для инструментов, на ощупь отыскал огромный моток новой изоленты и помчался назад в подвал.
Он обматывал место повреждения в несколько приемов: десять-пятнадцать витков – пока хватало дыхания, затем бегом на улицу и снова, набрав воздуха, в подвал – и новые десять-пятнадцать витков.
Когда все было закончено, он раскрыл оба подвальных окошка, распахнул дверь настежь и побежал звонить газовикам.
– Кошмар! – оценила уровень беды Ольга – от мужа разило за несколько метров.
Газовики приехали быстро, но находиться возле дома было практически невозможно, и Ольга вместе с мужем, прихватив из дома новую, еще не успевшую пропитаться этим жутким духом одежду, ушли аж за летнюю кухню.
– Вот и доверяй им после этого, – ругалась Ольга. – Разве трудно было все сразу сделать?
Отец Василий молчал. Он не знал, стоит ли говорить жене, что виноваты вовсе не монтажники и что газовая труба была повреждена чужими безжалостными руками. Страшно болела голова, а руки немного подрагивали от пережитого.
– Пошли-ка отсюда, – предложил он. – Здесь нам делать нечего. Лучше в бухгалтерии посидишь.
В обед отцу Василию позвонили из патриархии. Протоиерей Димитрий долго и утомительно расспрашивал священника обо всем, что происходило в последнее время в Усть-Кудеяре, и особо интересовался его, отца Василия, личным участием.
– Нас радует возросший интерес устькудеярцев к слову божию, – тихо сказал протоиерей, – но вам следует быть внимательнее к своим собственным действиям. Помните, что разрушить в сотню раз легче, чем построить. Постарайтесь не потерять то, чего уже достигли.
Отец Василий старательно заверил протоиерея, что понимает лежащую на нем ответственность, и с огромным облегчением вернул трубку на рычаги. И тут же раздался еще один звонок. На этот раз ему звонили из райадминистрации.
– Батюшка, – услышал он бодрый голос Медведева, – вы не могли бы ко мне подойти?
– А в чем дело, Николай Иванович? – насторожился священник: глава района вот так вот запросто никому не звонил.
– Жалоба на вас поступила, да не одна.
– И на что жалуются? – мрачнея, поинтересовался священник.
– А вот это уже не телефонный разговор. Приходите – и сами все увидите.
Священник схватился за голову. Беда одна не ходит – точно!
– Что случилось? – подошла к нему сзади жена, так и коротавшая время в бухгалтерии.
– Нет мне покоя, Олюшка, – улыбнулся отец Василий, а сам подумал: «Крови моей хотят, вот что случилось!»
Все оказалось именно так, как он и ожидал. Жалобы поступили от генерального директора ООО «Круиз» и президента ООО «Топ-модель». И, по утверждению жалобщиков, во всех последних беспорядках был повинен лично отец Василий, в миру Михаил Иванович Шатунов. Священник читал отпечатанные на лазерном принтере с цветными тиснеными штемпелями внизу «телеги» и ужасался – он вполне отдавал себе отчет, какова будет реакция патриархии, если вся эта грязь дойдет до суда.
– Ну-с, Михаил Иванович, – назвал его мирским именем Медведев. – Что скажете?
– Насколько мне известно, «Круиз» действительно не выполняет обещанное. По крайней мере за последние восемь месяцев никто в Испанию не уехал, а денежки взяты, – повторил он то, что когда-то слышал от главврача Кости.
– Это не имеет никакого отношения к существу жалобы, – покачал головой Медведев. – Если у кого-то есть претензии к фирме, милости просим в суд, у нас демократия… но они же стекла бьют!
– Я никого к этому не подстрекал, – ненавидя себя за то, что это говорит, выдавил отец Василий.
– Верю, – кивнул Медведев. – Но жалоба от этого в воздухе не растает, да и, как они тут пишут, – он взял очки и поднес их к глазам, – а, вот оно: «…готовы подать в суд…» Как вам это нравится?
– Никак, – честно признал священник.
– То-то и оно, – строго сказал Медведев. – Знаете, батюшка, мы с православной церковью стараемся сотрудничать. Да и патриарх ваш тоже, по всему видно, человек с понятием, но две-три таких бумаги могут очень многое в наших отношениях перечеркнуть. Как вы сами, надеюсь, понимаете, не по нашей вине.
Отец Василий снова почувствовал, как застучала в висках кровь.
– А по чьей?! – жестко перешел в наступление он. – По чьей вине занимается импортом проституток «Топ-модель»? По чьей вине сотни людей отдали деньги «Круизу» и не получили ничего, кроме обещаний? Только не надо делать вид, что вы ничего не понимаете!
– Хочу напомнить вам, что формально они ничего не нарушили, – обиделся Медведев. – Даже по налогам ни рубля долгов. Так что нечего на администрацию кивать! Мы свою работу делаем!
– Все правильно, – развел руками священник. – Главное, чтобы костюмчик сидел!
Они расстались, так ни до чего и не договорившись, совершенно измотанные напряженным, но, как оказалось, никчемным разговором. Отец Василий даже подумал, что во всем этом есть какая-то мистика, уж очень явно выпирало в последнее время желание властей с ним договориться, но по непонятным причинам это желание так и оставалось никем не реализованным. Хотя, если смотреть вглубь, не договориться они все хотят, нет… скорее уж приручить, под себя подмять. «Именно так: подмять!» – рассмеялся священник и сразу почувствовал, как ему полегчало от этого объяснения.
В этот день они с Ольгой решили домой не возвращаться. Газовики-то вентиль заменили достаточно быстро, но как они сразу предупредили, проветриваться дом будет долго – бутан вещь тяжелая, сразу из подвала не уйдет.
– Как это вас угораздило, батюшка, вентиль так изуродовать? – все допытывался бригадир.
– Не знаю, – качал головой священник. – Я бы мог на строителей подумать, но их в тот день не было. Не знаю я, кто это сделал, – и это была чистая правда.
Они с Ольгой постелили себе прямо в бухгалтерии. Нашли пару новых матрасов, отец Василий привез-таки из дома постельное белье, и сразу после вечерней службы они сели у смотрящего на запад окна, обнялись, да так и замерли.
– Давненько мы с тобой просто так не сидели, – вздохнул священник.
– Просто вы слишком давно домой так рано не возвращались, – печально отшутилась жена.
– Ты еще не жалеешь, что мы с тобой повстречались?
– Что вы, – замотала головой жена. – Я знаю, что другие живут проще, но я не встречала женщин счастливее себя.
Отец Василий крепко прижал ее к себе и подумал, что все дело в том, что она его просто любит, в том, что они… Зазвонил телефон, он неохотно приподнялся и взял трубку – в такой день, как сегодня, хороших новостей быть не могло.
– Здорово, поп! – раздался в трубке знакомый голос.
– Лось?! – Самые худшие предчувствия начали сбываться.
– Слушай меня, поп, – спокойно, немного развязно сказал бандит. – Дома лучше не ночуй.
– Это я уже понял, – усмехнулся священник, пытаясь понять, что это – угроза или… А что это может быть еще?
– И вообще, сваливать тебе надо, поп, и подальше.
– С чего бы это?
– Заказали тебя.
– Кто?! – Священник почувствовал моментально застывший в горле ком.
– Не знаю, – хмыкнул бандит. – Заказчики не представляются.
– А кому заказали? Тебе? – холодея, спросил священник.
– Если бы мне, тебя бы уже в живых не было. Это я так просто звоню – должок отдаю.
– Ну что ж, спасибо и на этом.
Похоже, Лось всерьез воспринял угрозу тогда, в коттедже, и оценил, что отец Василий не дал Коробейнику его придушить. А Санька хотел… ох как хотел!
– И это… поп, я точно не знаю, но братва говорит, ваш ментяра главный – Коваль – зуб на тебя имеет. Ты поосторожнее с этой сукой.
– Я постараюсь, – сглотнул ком священник.
– Ну, бывай.
– Бывай.
Отец Василий опустил трубку и застыл в неподвижности.
– Что случилось?! – затормошила жена. – Что произошло?!
– Ты родителей своих навестить не хочешь?
– Да что произошло, в конце концов?! – заплакала Ольга. – Вы мне объясните или нет?!
Отец Василий ничего объяснять не стал. Но наученная опытом последних месяцев Ольга и так видела, что дела плохи. Отплакавшись, она легла, и муж бережно укрыл ее отдающим то ли пропаном, то ли бутаном одеялом и, не раздеваясь, прилег рядом. Он обнял ее и вдруг подумал, что эта женщина – единственное, что по-настоящему крепко связывает его с жизнью, что он был бы готов предстать перед господом в любую секунду, если бы не тепло Олюшкиной души и если бы не новая жизнь, которую она вынашивает под своим любящим сердцем.
«Завтра же начну поститься, – решил он. – И завтра же отправлю ее к родителям». Отец Василий понимал, что отослать Ольгу к маме и папе в Зеленоград – задача не из легких, если только она сама этого не захочет, но он не мог рисковать ею. «Конечно, Лось прав. Мне и самому надо бы укрыться. Заказ – дело нешуточное, киллеры у нас условия контрактов, как правило, исполняют», – думал он и тут же себя одергивал – оставить прихожан священник уже не мог. Разумеется, подай он прошение о переводе, в патриархии пошли бы ему навстречу, особенно если рассказать о причинах этого внезапного и чрезвычайного решения, но разве он смог бы потом оправдаться перед собой? «Нет, никуда я отсюда не уеду, – с глухой тоской осознал он. – Никогда…»
Он еще долго лежал без сна, ощущая, как дышит рядом его Олюшка, и думал, думал и думал сразу обо всем. О словах иеромонаха Григория, о своей странной судьбе, о людях, которые должны были вскоре его убить. «Разве станет киллером человек, знающий, что такое счастье? – спрашивал он самого себя. – Разве может убить человек, хоть единожды испытавший настоящую любовь, хотя бы раз лежавший рядом с женщиной, вынашивающей его ребенка? Разве может родиться зло в душе, хотя бы раз ощутившей прикосновение божественной любви к себе, смертному. Но, главное, разве я, избравший этот путь, могу уклониться от исполнения господней воли – такой, какая она есть?»
Он очень плохо спал в эту ночь. Ему снились погибшие много лет назад боевые друзья Бош и Мулла, и он все спрашивал их о чем-то необычайно важном, и они отвечали, но ни что он спрашивал, ни что они ответили, отец Василий наутро не помнил. Он чувствовал себя так, словно в глаза ему сыпанули песка, и только к середине утренней службы священник вошел в свое обычное рабочее состояние и службу уже завершил как следует.
Народу в храме поутру, как всегда в последнее время, было довольно много – человек сорок. Те, что похоронили недавно своих родственников, солдатские да бандитские мамки, несколько мужиков и даже Костя. Отец Василий допустил к руке искавших благословения и направился во двор – подышать свежим утренним воздухом, а заодно и выяснить, что привело главного врача райбольницы в храм.
– Батюшка, – быстро подошел к священнику невысокий широкоплечий мужчина и по-армейски выпрямился перед ним. – Разрешите обратиться.
Отец Василий видел его где-то раньше – то ли в толпе ожидающих визы в Испанию, то ли на автобазе, но где точно, он не помнил.
– Слушаю тебя, чадо.
– Это вам, – мужчина сунул ему в руку обернутый в грубую коричневую бумагу пакет. – Посмотрите обязательно.
Священник удивленно кивнул и хотел было сразу открыть и посмотреть, что там, внутри, но его окликнули:
– Отец Василий!
Священник поискал глазами и увидел Костю, стоящего неподалеку, рядом с храмовым сторожем Николаем Петровичем.
– Сейчас иду! – отозвался священник, оглянулся, чтобы спросить мужчину, а что здесь внутри, но того и след простыл. Прихожанин словно растворился в воздухе.
Священник снова посмотрел в Костину сторону и, недовольно покачав головой, двинулся к товарищу – тот уже прикуривал.
– Так, Костя, быстро за ограду! – жестко распорядился он. – Я у тебя в больнице, между прочим, не курю! Подержите, – отец Василий сунул коричневый пакет Николаю Петровичу и потащил товарища за ворота.
– Тебе, батюшка, легче! – отбивался главврач. – Ты вообще не куришь!
– И ты бросай. Вот, вижу, в храм пришел. За это хвалю, а соску свою бросай, нечего беса тешить.
– Я слышал, у тебя неприятности… газ прорвало, – нетерпеливо прервал его главврач. – Вот, пришел убедиться, что все в порядке.
Священник вздохнул, он уже почти поверил, что Костя и впрямь образумился и решил приобщиться к тысячелетней вере своих предков.
– Как Ольга? – продолжал Костя. – Сам понимаешь, в ее положении волноваться нельзя. Где хоть она?
– В бухгалтерии отсыпается, – вздохнул священник. – Всю ночь провертелись, сам знаешь, каково на новом месте спится.
Костя хотел что-то сказать, но в этот момент за воротами показался милицейский «уазик», а за ним второй, третий.
– Ну-ка, подожди, – отстранился священник. – Это еще что за номер?
Машины по-хозяйски въехали на храмовую территорию, и священник с досадой подумал, что Николай Петрович опять оставил ворота открытыми и надо ему за это разгильдяйство всыпать! Захлопали дверцы, и по всему двору рассыпались люди в форме.
– Эй! Граждане! – закричал отец Василий. – По какому праву?! Ну-ка идите сюда!
Но милиционеры не обращали на него ровным счетом никакого внимания. Вот один, как был – в фуражке и при оружии, кинулся в храм, второй рванул на себя дверь бухгалтерии.
Отец Василий вскипел и в считанные доли секунды оказался возле нахала и выдернул его за шиворот назад – позволить мерзавцу испугать спящую Ольгу он не мог.
– Спокойно, батюшка, спокойно! – схватили его сзади. – Не дергайтесь. Где он?
– Кто?!
– А то вы не знаете? – раздался сбоку знакомый голос. «Все ясно, сам господин Ковалев пожаловали-с!» – осознал священник.
– А-а, это вы, Павел Александрович, – недобро усмехнулся он. – Когда вы нужны, вас не досвищешься, а где вас не ждут, сразу тут как тут!
– Вы мне зубы не заговаривайте! – неожиданно зло отреагировал Ковалев. – Где человек, что подходил к вам с пакетом?
– Серега, – выдавил мужик. Он был совершенно парализован страхом и даже не пытался освободиться.
– Какой Серега? – не понял священник. Он не знал никакого Сереги, хотя давно уже понял, что фамилии Ковалева от этих парней не услышит – слишком низкий уровень.
– Пуфик, – почти прошептал мужик.
– Не знаю такого, – задумчиво проронил священник. – Чего ему от меня надо?
– Он сказал… ты сказал… это… дверь ему заварить.
Отец Василий некоторое время пребывал в прострации, а потом истерически захохотал. Этих чудиков нанял мелкий наркодилер Серега Путинин по кличке Пуфик, которому баба Таня устроила «домашний арест» с неделю назад. Бог знает, каким образом он узнал о причастности священника к этой дурацкой затее, но ответный ход придумал не менее дурацкий!
– Но вы ведь не местные? – уже с интересом спросил он.
– Мы из Софиевки.
Отец Василий вздохнул и принялся снимать бедолагу с узорной решетки больничного ограждения. Ему стало стыдно. Эти мужики вовсе не заслуживали столь жестокого обхождения – обычные сельские парни. И они уж точно не были виноваты в том, что у священника выдался сегодня на редкость тяжелый день.
– Тут за оградой больница, – сказал он. – Вход вон там, метрах в пятнадцати. Дойдешь?
– Да я ничо, – старался удержаться на подгибающихся ногах мужик. – Все нормально.
– Тогда этих помоги дотащить.
Уже через пять минут он завел шатающихся, как оказалось в свете неоновых ламп, совсем еще молодых парней в травмопункт, сдал их в руки молодого врача и, немного поколебавшись, двинул в третий корпус. Возможно, Костя был еще здесь.
Холостой главврач, несмотря на позднее время, и впрямь сидел в своем роскошном кабинете и задумчиво смотрел на шахматную доску.
– Каким ветром?! – обрадовался он. – Я уж после наших последних посиделок и не чаял тебя увидеть!
– Спирт есть? – только и спросил священник.
* * *
Они просидели до двух ночи. Костя о последних местных событиях знал куда как больше, чем священник, так что нашлось о чем поговорить.
– Пойми, Мишка! – обнимал главврач священника за могучую шею. – Все твои потуги напрасны в принципе! И не расстраивайся ты из-за этого изолятора! Твои распрекрасные прихожане тебя нагло и беспардонно ис-поль-зу-ют! Ты понял? Им выгодно строить из себя христиан, потому что тогда ты, со всей своей неуемной энергией, становишься их союзником! Понял?
– Любой христианин мой союзник.
– Но они-то другие! Как ты не поймешь… Ты думаешь, кто-нибудь из них отдаст последнюю рубашку своему ближнему? А фигушки с маслом! – Главврач попытался состроить дулю, но даже эта простейшая операция у него уже не выходила. – Они все катятся вниз! И процесс не остановить. Знаешь, сколько сейчас в нашем вонючем Усть-Кудеяре передозов? Не зна-аешь. А у меня статистика. Много. Очень много. И ничего ты с этим не сделаешь, потому что не сможешь.
– Почему?
– А по кочану! Потому что такая планида! И проституток уже почти на конвейере поставляют. И работают они там за гроши, и на иглу моментально садятся. И знаешь почему? Не потому, что христианского смирения не имеют! Отнюдь! Потому что гордыни нет.
– Гордыня – тяжкий грех, – констатировал священник.
– Гордыня – спасение наше, – покачал головой Костя. – Потому что упасть еще ниже не позволяет. Что, не согласен?
Отец Василий уже и не знал, что ответить. Он чувствовал, что Костя не прав, что в само его рассуждение изначально вкралась какая-то роковая ошибка, но одурманенные спиртом мозги слушались плохо, и противопоставить он ничего не мог.
– Оставь их всех в покое. Отпевай своих старушек да крести младенцев, и огро-омную пользу принесешь! А в мирское не суйся, не твоя это вотчина, не твоя.
– Как не соваться? – горестно спросил священник. – Я – пастырь над овцами сими.
– Для них Сталин был настоящий пастырь, а ты – никто, ты – тьфу! Поп… И глас твой – глас вопиющего в пустыне!
– Верно говоришь, – печально признал священник. – Но я хочу приносить людям спасение, ибо всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
– Ты про геенну огненную? – весело изогнул бровь главврач. – Так этого, похоже, почти никто не минует.
– Да, – согласился отец Василий. – Господь милостив, но придет час, и он очистит гумно свое и соберет пшеницу свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым.
– Эко ты задвинул! – с восхищением посмотрел на товарища Костя. – Внушаешь!
* * *
В следующие несколько дней события развивались со скоростью экспресса. Священник не знал, кто именно проболтался о недавнем ночном происшествии с ним и тремя неудачливыми налетчиками, – может быть, что-то видевшие медсестры травмопункта, а может, и сам Костя, но на отца Василия, и прежде вполне уважаемого, прихожане стали поглядывать с каким-то особым выражением.
Вскоре диакон Алексий рассказал, что в народе отца Василия считают еще и главным зачинателем вспыхнувшей очередной раз кампании по возвращению вкладов трудящихся из какой-то финансовой «пирамиды» начала девяностых, а также благословителем и непосредственным руководителем регулярного измазывания белых пластиковых дверей фирмы «Топ-модель» солидолом. А про давнюю войну между священником и Ковалевым усть-кудеярский народ даже не счел нужным говорить – об этом и так знали все, от старых до малых. Тем более что недавние переговоры в шашлычной только усилили эту уверенность – скрыть что-то в Усть-Кудеяре не было никакой возможности.
Трудно сказать, кого они в нем видели – нового благородного Айвенго или своего, насквозь понятного Добрыню Никитича, но только храм стал наполняться почти до отказа, и, как подозревал священник, вовсе не для того, чтобы исполниться благодати, а исключительно чтобы собственными глазами лицезреть необычного попа.
В результате резко возросло количество продаваемых свечей и заказанных панихид, а финансовое положение храма еще раз мощно скакнуло вверх. Но для отца Василия такая мирская слава была абсолютно нежеланной, он перестал ходить в храм и из храма пешком, а предпочитал передвигаться в автомобиле, постоянно озираясь по сторонам в поисках возможного «хвоста» или еще каких «мстителей от капитала». Ну и, естественно, вечно ждал от прихожан очередного дурацкого предложения забросать какого-нибудь «зарвавшегося буржуя» тухлыми яйцами или гнилыми помидорами.
Впрочем, причины происходящего были ему совершенно понятны: в огромной деревне под гордым названием «город Усть-Кудеяр» давно созрела революционная ситуация, и не хватало только вождя. Люди отказывались верить, что причины их бедственного положения кроются в них самих – в слабости, гордыне и отсутствии любви к ближнему. Они не понимали, что единственный путь к спасению – это смирение, вера и постоянное, неуклонное совершенствование самих себя.
Так что когда уже заплатившие по триста пятьдесят долларов задатка и обозленные долгим ожиданием виз в Испанию местные мужики избили охранника обещавшей работу фирмы «Круиз» и повышибали в офисе все стекла, отец Василий не стал дожидаться, когда ему присвоят сомнительное звание «зачинателя и благословителя», и поехал к своему духовнику, иеромонаху Григорию на исповедь.
* * *
Иеромонах Григорий не удивился его визиту совершенно.
– Наслышан, наслышан о твоих подвигах, – сокрушенно покачал он головой.
– Грешен, – опустил голову отец Василий.
– Это уж точно, – согласился иеромонах и вздохнул. – Не думал я, что такое с тобой произойдет. Нет, – предупреждающе вздернул он ладонь, когда отец Василий хотел пояснить ситуацию. – Не надо, не оправдывайся. Я все понимаю, сам таким был… годков семьдесят тому назад. Все думал устроить царствие божие на земле. Нет, конечно, я себе в этом не признавался, но хотел. Ох как хотел!
Иеромонах холодным испытующим взглядом заглянул отцу Василию в глаза и неожиданно дружески хлопнул приунывшего священника по плечу:
– Не горюй! Пойми главное: господь сам знает, когда и чему срок. Я знаю, что ты это как бы понимаешь, но принял ли ты это всем сердцем? Смирился ли ты перед его волей до конца?
Отец Василий не знал, что ответить.
– Людям незрелым кажется, что церковь еще слаба, – печально покачал головой иеромонах. – Потому что нам еще приходится принимать награды из рук безбожных правителей и вроде бы как ограничивать свое влияние храмовой оградой и кабинетами властителей.
– Но разве это не так?! – аж подскочил отец Василий от совпадения этих слов со своими невысказанными мыслями. – И разве мы станем сильными, если не будем…
– Подожди! – жестко оборвал его иеромонах. – Я сказал: так думают люди незрелые… Они не понимают, что у церкви нет нужды в «такой» силе. Они не ведают, что для слова божьего, сотворившего этот мир, нет в нем никаких преград!
Отец Василий словно провалился в пустоту – это было чистой правдой.
– Пост и покаяние! – сурово приказал иеромонах. – Ибо сказано: «Врач! Исцели самого себя!»
* * *
Всю дорогу домой отец Василий думал только над тем, что сказал ему его духовник. И чем больше думал, тем яснее понимал, что на самом деле все это время страстно жаждал той роли, которую ему навязывали далекие от истинных христианских ценностей прихожане. Что, кого бы он из себя ни строил, в каждом его слове, в малейшем оттенке читались бунт и гордыня, и только поэтому люди стали навязывать ему эту недостойную священнослужителя роль вождя.
«Господи, спаси и сохрани! – молил он. – Господи, прости и помилуй! Господи, научи, как мне быть!»
* * *
В свой двор священник входил уже под утро с твердым решением изменить собственную жизнь, чего бы это ему ни стоило. Стрелка встретила его тревожным ржанием, и отец Василий даже подумал, а не передалось ли и ей его душевное состояние.
– Тихо, моя хорошая, – ласково улыбнулся он лошади. – Все будет хорошо, вот увидишь!
Но кобыла не успокаивалась. Она принялась метаться по двору, вставать на задние ноги, дико вращая глазами и обнажая крепкие желтые зубы. Священник встревожился и кинулся к крыльцу. Открыл дверь и сразу пробежал в спальню.
– Вы уже приехали? – потягиваясь, вставала с кровати Ольга.
– У нас все в порядке? – спросил священник.
– Если не считать, что вы вернулись в четыре утра, все нормально. Кушать хочешь?
– Подожди, Олюшка, не сейчас. У нас что-то не так – Стрелка прямо с ума сходит.
– Я же говорю, у ней климакс, – засмеялась Ольга. – Идите на кухню, я вам оладушков испекла.
Отец Василий снова выскочил во двор и быстро обошел дом по периметру. Все было тихо, и только у входа в подвал он почувствовал трудноуловимый, но очень знакомый запах. Он остановился, принюхался, но, только услышав еще и легкое шипение, вспомнил, что это такое. Пахло газом.
Отец Василий метнулся к двери подвала и понял, что замок сорван. Запах газа здесь был еще сильнее. Священник набрал в грудь воздуха, рванул дверь на себя и нырнул в кромешную подвальную темноту. Где-то здесь, слева находилась ведущая на кухню газовая труба. «Только бы Олюшка не включила свет! – подумал он. – Хоть бы успеть!»
Место повреждения он нащупал сразу и понял, насколько это серьезно – газовый вентиль был искорежен, и оттуда сифонило, как из форточки в морозную ночь. Отец Василий метнулся назад, хлопнул дверью и помчался на кухню.
– Ничего не включай! – крикнул он жене. – Газ протекает!
Священник кинулся к шкафчику и, вывернув на пол содержимое ящика для инструментов, на ощупь отыскал огромный моток новой изоленты и помчался назад в подвал.
Он обматывал место повреждения в несколько приемов: десять-пятнадцать витков – пока хватало дыхания, затем бегом на улицу и снова, набрав воздуха, в подвал – и новые десять-пятнадцать витков.
Когда все было закончено, он раскрыл оба подвальных окошка, распахнул дверь настежь и побежал звонить газовикам.
– Кошмар! – оценила уровень беды Ольга – от мужа разило за несколько метров.
* * *
Газовики приехали быстро, но находиться возле дома было практически невозможно, и Ольга вместе с мужем, прихватив из дома новую, еще не успевшую пропитаться этим жутким духом одежду, ушли аж за летнюю кухню.
– Вот и доверяй им после этого, – ругалась Ольга. – Разве трудно было все сразу сделать?
Отец Василий молчал. Он не знал, стоит ли говорить жене, что виноваты вовсе не монтажники и что газовая труба была повреждена чужими безжалостными руками. Страшно болела голова, а руки немного подрагивали от пережитого.
– Пошли-ка отсюда, – предложил он. – Здесь нам делать нечего. Лучше в бухгалтерии посидишь.
* * *
В обед отцу Василию позвонили из патриархии. Протоиерей Димитрий долго и утомительно расспрашивал священника обо всем, что происходило в последнее время в Усть-Кудеяре, и особо интересовался его, отца Василия, личным участием.
– Нас радует возросший интерес устькудеярцев к слову божию, – тихо сказал протоиерей, – но вам следует быть внимательнее к своим собственным действиям. Помните, что разрушить в сотню раз легче, чем построить. Постарайтесь не потерять то, чего уже достигли.
Отец Василий старательно заверил протоиерея, что понимает лежащую на нем ответственность, и с огромным облегчением вернул трубку на рычаги. И тут же раздался еще один звонок. На этот раз ему звонили из райадминистрации.
– Батюшка, – услышал он бодрый голос Медведева, – вы не могли бы ко мне подойти?
– А в чем дело, Николай Иванович? – насторожился священник: глава района вот так вот запросто никому не звонил.
– Жалоба на вас поступила, да не одна.
– И на что жалуются? – мрачнея, поинтересовался священник.
– А вот это уже не телефонный разговор. Приходите – и сами все увидите.
Священник схватился за голову. Беда одна не ходит – точно!
– Что случилось? – подошла к нему сзади жена, так и коротавшая время в бухгалтерии.
– Нет мне покоя, Олюшка, – улыбнулся отец Василий, а сам подумал: «Крови моей хотят, вот что случилось!»
* * *
Все оказалось именно так, как он и ожидал. Жалобы поступили от генерального директора ООО «Круиз» и президента ООО «Топ-модель». И, по утверждению жалобщиков, во всех последних беспорядках был повинен лично отец Василий, в миру Михаил Иванович Шатунов. Священник читал отпечатанные на лазерном принтере с цветными тиснеными штемпелями внизу «телеги» и ужасался – он вполне отдавал себе отчет, какова будет реакция патриархии, если вся эта грязь дойдет до суда.
– Ну-с, Михаил Иванович, – назвал его мирским именем Медведев. – Что скажете?
– Насколько мне известно, «Круиз» действительно не выполняет обещанное. По крайней мере за последние восемь месяцев никто в Испанию не уехал, а денежки взяты, – повторил он то, что когда-то слышал от главврача Кости.
– Это не имеет никакого отношения к существу жалобы, – покачал головой Медведев. – Если у кого-то есть претензии к фирме, милости просим в суд, у нас демократия… но они же стекла бьют!
– Я никого к этому не подстрекал, – ненавидя себя за то, что это говорит, выдавил отец Василий.
– Верю, – кивнул Медведев. – Но жалоба от этого в воздухе не растает, да и, как они тут пишут, – он взял очки и поднес их к глазам, – а, вот оно: «…готовы подать в суд…» Как вам это нравится?
– Никак, – честно признал священник.
– То-то и оно, – строго сказал Медведев. – Знаете, батюшка, мы с православной церковью стараемся сотрудничать. Да и патриарх ваш тоже, по всему видно, человек с понятием, но две-три таких бумаги могут очень многое в наших отношениях перечеркнуть. Как вы сами, надеюсь, понимаете, не по нашей вине.
Отец Василий снова почувствовал, как застучала в висках кровь.
– А по чьей?! – жестко перешел в наступление он. – По чьей вине занимается импортом проституток «Топ-модель»? По чьей вине сотни людей отдали деньги «Круизу» и не получили ничего, кроме обещаний? Только не надо делать вид, что вы ничего не понимаете!
– Хочу напомнить вам, что формально они ничего не нарушили, – обиделся Медведев. – Даже по налогам ни рубля долгов. Так что нечего на администрацию кивать! Мы свою работу делаем!
– Все правильно, – развел руками священник. – Главное, чтобы костюмчик сидел!
Они расстались, так ни до чего и не договорившись, совершенно измотанные напряженным, но, как оказалось, никчемным разговором. Отец Василий даже подумал, что во всем этом есть какая-то мистика, уж очень явно выпирало в последнее время желание властей с ним договориться, но по непонятным причинам это желание так и оставалось никем не реализованным. Хотя, если смотреть вглубь, не договориться они все хотят, нет… скорее уж приручить, под себя подмять. «Именно так: подмять!» – рассмеялся священник и сразу почувствовал, как ему полегчало от этого объяснения.
* * *
В этот день они с Ольгой решили домой не возвращаться. Газовики-то вентиль заменили достаточно быстро, но как они сразу предупредили, проветриваться дом будет долго – бутан вещь тяжелая, сразу из подвала не уйдет.
– Как это вас угораздило, батюшка, вентиль так изуродовать? – все допытывался бригадир.
– Не знаю, – качал головой священник. – Я бы мог на строителей подумать, но их в тот день не было. Не знаю я, кто это сделал, – и это была чистая правда.
Они с Ольгой постелили себе прямо в бухгалтерии. Нашли пару новых матрасов, отец Василий привез-таки из дома постельное белье, и сразу после вечерней службы они сели у смотрящего на запад окна, обнялись, да так и замерли.
– Давненько мы с тобой просто так не сидели, – вздохнул священник.
– Просто вы слишком давно домой так рано не возвращались, – печально отшутилась жена.
– Ты еще не жалеешь, что мы с тобой повстречались?
– Что вы, – замотала головой жена. – Я знаю, что другие живут проще, но я не встречала женщин счастливее себя.
Отец Василий крепко прижал ее к себе и подумал, что все дело в том, что она его просто любит, в том, что они… Зазвонил телефон, он неохотно приподнялся и взял трубку – в такой день, как сегодня, хороших новостей быть не могло.
– Здорово, поп! – раздался в трубке знакомый голос.
– Лось?! – Самые худшие предчувствия начали сбываться.
– Слушай меня, поп, – спокойно, немного развязно сказал бандит. – Дома лучше не ночуй.
– Это я уже понял, – усмехнулся священник, пытаясь понять, что это – угроза или… А что это может быть еще?
– И вообще, сваливать тебе надо, поп, и подальше.
– С чего бы это?
– Заказали тебя.
– Кто?! – Священник почувствовал моментально застывший в горле ком.
– Не знаю, – хмыкнул бандит. – Заказчики не представляются.
– А кому заказали? Тебе? – холодея, спросил священник.
– Если бы мне, тебя бы уже в живых не было. Это я так просто звоню – должок отдаю.
– Ну что ж, спасибо и на этом.
Похоже, Лось всерьез воспринял угрозу тогда, в коттедже, и оценил, что отец Василий не дал Коробейнику его придушить. А Санька хотел… ох как хотел!
– И это… поп, я точно не знаю, но братва говорит, ваш ментяра главный – Коваль – зуб на тебя имеет. Ты поосторожнее с этой сукой.
– Я постараюсь, – сглотнул ком священник.
– Ну, бывай.
– Бывай.
Отец Василий опустил трубку и застыл в неподвижности.
– Что случилось?! – затормошила жена. – Что произошло?!
– Ты родителей своих навестить не хочешь?
– Да что произошло, в конце концов?! – заплакала Ольга. – Вы мне объясните или нет?!
* * *
Отец Василий ничего объяснять не стал. Но наученная опытом последних месяцев Ольга и так видела, что дела плохи. Отплакавшись, она легла, и муж бережно укрыл ее отдающим то ли пропаном, то ли бутаном одеялом и, не раздеваясь, прилег рядом. Он обнял ее и вдруг подумал, что эта женщина – единственное, что по-настоящему крепко связывает его с жизнью, что он был бы готов предстать перед господом в любую секунду, если бы не тепло Олюшкиной души и если бы не новая жизнь, которую она вынашивает под своим любящим сердцем.
«Завтра же начну поститься, – решил он. – И завтра же отправлю ее к родителям». Отец Василий понимал, что отослать Ольгу к маме и папе в Зеленоград – задача не из легких, если только она сама этого не захочет, но он не мог рисковать ею. «Конечно, Лось прав. Мне и самому надо бы укрыться. Заказ – дело нешуточное, киллеры у нас условия контрактов, как правило, исполняют», – думал он и тут же себя одергивал – оставить прихожан священник уже не мог. Разумеется, подай он прошение о переводе, в патриархии пошли бы ему навстречу, особенно если рассказать о причинах этого внезапного и чрезвычайного решения, но разве он смог бы потом оправдаться перед собой? «Нет, никуда я отсюда не уеду, – с глухой тоской осознал он. – Никогда…»
Он еще долго лежал без сна, ощущая, как дышит рядом его Олюшка, и думал, думал и думал сразу обо всем. О словах иеромонаха Григория, о своей странной судьбе, о людях, которые должны были вскоре его убить. «Разве станет киллером человек, знающий, что такое счастье? – спрашивал он самого себя. – Разве может убить человек, хоть единожды испытавший настоящую любовь, хотя бы раз лежавший рядом с женщиной, вынашивающей его ребенка? Разве может родиться зло в душе, хотя бы раз ощутившей прикосновение божественной любви к себе, смертному. Но, главное, разве я, избравший этот путь, могу уклониться от исполнения господней воли – такой, какая она есть?»
* * *
Он очень плохо спал в эту ночь. Ему снились погибшие много лет назад боевые друзья Бош и Мулла, и он все спрашивал их о чем-то необычайно важном, и они отвечали, но ни что он спрашивал, ни что они ответили, отец Василий наутро не помнил. Он чувствовал себя так, словно в глаза ему сыпанули песка, и только к середине утренней службы священник вошел в свое обычное рабочее состояние и службу уже завершил как следует.
Народу в храме поутру, как всегда в последнее время, было довольно много – человек сорок. Те, что похоронили недавно своих родственников, солдатские да бандитские мамки, несколько мужиков и даже Костя. Отец Василий допустил к руке искавших благословения и направился во двор – подышать свежим утренним воздухом, а заодно и выяснить, что привело главного врача райбольницы в храм.
– Батюшка, – быстро подошел к священнику невысокий широкоплечий мужчина и по-армейски выпрямился перед ним. – Разрешите обратиться.
Отец Василий видел его где-то раньше – то ли в толпе ожидающих визы в Испанию, то ли на автобазе, но где точно, он не помнил.
– Слушаю тебя, чадо.
– Это вам, – мужчина сунул ему в руку обернутый в грубую коричневую бумагу пакет. – Посмотрите обязательно.
Священник удивленно кивнул и хотел было сразу открыть и посмотреть, что там, внутри, но его окликнули:
– Отец Василий!
Священник поискал глазами и увидел Костю, стоящего неподалеку, рядом с храмовым сторожем Николаем Петровичем.
– Сейчас иду! – отозвался священник, оглянулся, чтобы спросить мужчину, а что здесь внутри, но того и след простыл. Прихожанин словно растворился в воздухе.
Священник снова посмотрел в Костину сторону и, недовольно покачав головой, двинулся к товарищу – тот уже прикуривал.
– Так, Костя, быстро за ограду! – жестко распорядился он. – Я у тебя в больнице, между прочим, не курю! Подержите, – отец Василий сунул коричневый пакет Николаю Петровичу и потащил товарища за ворота.
– Тебе, батюшка, легче! – отбивался главврач. – Ты вообще не куришь!
– И ты бросай. Вот, вижу, в храм пришел. За это хвалю, а соску свою бросай, нечего беса тешить.
– Я слышал, у тебя неприятности… газ прорвало, – нетерпеливо прервал его главврач. – Вот, пришел убедиться, что все в порядке.
Священник вздохнул, он уже почти поверил, что Костя и впрямь образумился и решил приобщиться к тысячелетней вере своих предков.
– Как Ольга? – продолжал Костя. – Сам понимаешь, в ее положении волноваться нельзя. Где хоть она?
– В бухгалтерии отсыпается, – вздохнул священник. – Всю ночь провертелись, сам знаешь, каково на новом месте спится.
Костя хотел что-то сказать, но в этот момент за воротами показался милицейский «уазик», а за ним второй, третий.
– Ну-ка, подожди, – отстранился священник. – Это еще что за номер?
Машины по-хозяйски въехали на храмовую территорию, и священник с досадой подумал, что Николай Петрович опять оставил ворота открытыми и надо ему за это разгильдяйство всыпать! Захлопали дверцы, и по всему двору рассыпались люди в форме.
– Эй! Граждане! – закричал отец Василий. – По какому праву?! Ну-ка идите сюда!
Но милиционеры не обращали на него ровным счетом никакого внимания. Вот один, как был – в фуражке и при оружии, кинулся в храм, второй рванул на себя дверь бухгалтерии.
Отец Василий вскипел и в считанные доли секунды оказался возле нахала и выдернул его за шиворот назад – позволить мерзавцу испугать спящую Ольгу он не мог.
– Спокойно, батюшка, спокойно! – схватили его сзади. – Не дергайтесь. Где он?
– Кто?!
– А то вы не знаете? – раздался сбоку знакомый голос. «Все ясно, сам господин Ковалев пожаловали-с!» – осознал священник.
– А-а, это вы, Павел Александрович, – недобро усмехнулся он. – Когда вы нужны, вас не досвищешься, а где вас не ждут, сразу тут как тут!
– Вы мне зубы не заговаривайте! – неожиданно зло отреагировал Ковалев. – Где человек, что подходил к вам с пакетом?