Серегин Михаил. Пациент мафии

   Все это промелькнуло в моей голове, пока я делал вид, будто изучаю анализы. В результате я не придумал ничего лучше, как поспешно покинуть палату, оставив медсестру уже в полном недоумении.
   Выйдя в коридор, я нос к носу столкнулся с нянечкой Любовью Михайловной. Она мне показалась несколько растерянной и даже испуганной.
   – Вы что-то хотели? – резко спросил я ее.
   – Да нет, ничего, – ответила она и поспешно затопала к лестнице.
   Я спустился вниз покурить. Меня раздражало все – и ситуация, и мое необдуманное поведение, и эта женщина, которая, как мне казалось, стала слишком часто попадаться на моем пути. Закурив, я постарался взять себя в руки и успокоить тем, что у меня просто расшатались нервы.
   Еще раз я увидел боксера, когда его на каталке перевозили в другое отделение. На его сумрачном лице было написано выражение глубочайшей досады. Мне показалось, что он с трудом сдерживается, чтобы не разогнать суетящийся вокруг него персонал. Я понял, что моя спортивная форма еще весьма далека от совершенства – сломай я боксеру челюсть, мое положение было бы сейчас гораздо выигрышнее. Но у него оказались железобетонные кости.
   Так или иначе, события опять выходили из-под контроля. Небольшая победа тут же оборачивалась новым поражением. Я запутывался все больше и не находил выхода. Добытая с такими приключениями информация уже не вызывала у меня энтузиазма. Я не совсем представлял, что мне с ней делать.
   А ведь сначала казалось – стоит мне выяснить местоположение бандитской штаб-квартиры, и все решится само собой. Теперь же у меня не было абсолютно никакой уверенности, что зловещий особняк возле леса, красочно описанный Кириллом Андреевичем, является предметом моих поисков. Начать с того, что редактор мог попросту выдумать этот особняк. Затем, этот особняк может быть в тех местах не один. Даже отыскав нужный дом, нужно еще суметь в него проникнуть. У меня нет навыков диверсионной работы. Я никогда не проникал на закрытые объекты. Можно, конечно, положиться, как обычно, на случай, но, даже в случае благополучного проникновения, кто может гарантировать, что Казарина находится именно в этом доме? Склоняться к мысли, что придется делиться информацией со спецслужбами. Действовать наобум не хотелось по тем же причинам, по каким я воздерживался от обращения в прокуратуру. Значит, нужно было выйти на компетентного человека через хороших знакомых, которые заранее могли бы отрекомендовать меня как добропорядочного и законопослушного гражданина.
   Я перебирал в памяти своих знакомых и убеждался, что те из них, кто может подтвердить мою репутацию, не имеют никаких связей со спецслужбами, а те, кто имеет такие связи, никогда в жизни не замолвят за меня ни словечка. Я уже совсем отчаялся разрешить это противоречие, но тут на помощь мне, как всегда, пришел случай.
   Это произошло во второй половине дня, когда жаркий свет солнца в окнах вдруг сменился резким сумраком и угрюмые тучи затянули небосвод. Поднялся ветер – он раскачивал верхушки старых деревьев и через раскрытые форточки наполнил помещения влажной прохладой.
   – Метеоцентр обещал ливневые дожди! – важно кивнула старшая медсестра нашего отделения Ольга Петровна, глядя в окно. У нее был такой вид, будто метеоцентр работал по ее подсказке.
   Я не успел никак отреагировать на это замечание, потому что в приемный покой потребовали реаниматолога. Пришлось немедленно отправиться туда, гадая, что на этот раз подбросила судьба. Когда я появился в приемном, выяснилось, что больной еще не поступил. Распоряжение насчет реаниматолога было передано по рации врачом, дежурившим на «Скорой», – пациент, таким образом, находился еще в пути.
   Присев на кушетку, я поинтересовался у врача приемного отделения, что за больной должен поступить.
   – Я так понял, там передозировка! – прогудел в ответ коллега Иванов, жизнерадостный, румяный здоровяк. – Молодняк какой-то! Дело обычное… Но ты же знаешь Четыкина! У него все случаи исключительные, ему нужно, чтобы его всей больницей у ворот встречали!..
   Четыкина я знал. Он работал на «Скорой» уже много лет, звезд с неба не хватал, но был страшным педантом. Все свои действия он подстраховывал предварительными звонками, справками и консилиумами. Когда поводов подстраховаться не было, он высасывал их из пальца. Зато он был неуязвим, как терминатор.
   Его поведение часто вызывало досаду и насмешки, на которые он не реагировал. Взгляд его бесцветных рыбьих глаз неизменно оставался спокоен и холоден. На некрасивом лице, усыпанном мелкими шрамиками от старых угрей, не двигался ни один мускул. Четыкин выслушивал все и просто отворачивался. Он не нуждался в общении. Он был очень замкнутым человеком.
   Мне он тоже не очень-то нравился, и я даже не пытался вступать с ним в контакт, хотя иногда нам приходилось работать в одной смене. Почему-то инстинктивно я даже побаивался его – эта бугристая кожа на щеках, неподвижные глаза и размеренный, без эмоций голос производили отталкивающее впечатление. Было в них что-то нечеловеческое. Разумом я понимал, что мое мнение грешит беспардонным субъективизмом, но ничего поделать с собой не мог.
   Больного вкатили в приемный покой на носилках. Он был в коме, дыхание осуществлялось через аппарат ИВЛ. Сосредоточенный, неприступный Четыкин размеренно продиктовал мне свои выводы, глядя куда-то поверх моей головы.
   Я посмотрел на больного. Это был молодой парень лет двадцати в бесформенной черной майке и широченных шортах, из которых торчали длинные голенастые ноги. На локтевых сгибах явственно просматривались следы от многочисленных уколов. У парня была короткая, почти нулевая стрижка, серьга в ухе и неприятное прыщавое лицо, агрессивные черты которого не могла до конца смягчить даже витавшая над ним смерть.
   У него отсутствовало самостоятельное дыхание, отмечался упадок сердечной деятельности и падало давление.
   – Давайте его в палату, на капельницу, быстро! – скомандовал я санитарам и направился в отделение.
   Четыкин деликатно придержал меня за локоть и с каким-то непонятным значением произнес, кивая куда-то за спину:
   – Родитель тут его! Ты побеседуй потом…
   Я нетерпеливо кивнул и коротко обернулся, мельком различив в тени коридора потерянную фигуру мужчины средних лет в стандартном темном костюме. В этот момент он был мне неинтересен, и я тут же забыл о нем.
   Молодой наркоман под капельницей довольно скоро пришел в себя. Обычно, если удается вовремя наладить дыхание, такие случаи кончаются благополучно – до следующего раза. Постоянно повышая дозу, ловцы кайфа неизбежно добираются до того порога, когда наркотик отключает дыхательный центр. И тогда уже – как повезет. Во всяком случае, по нашему клиенту колокол еще не прозвонил. Сегодня, так сказать, был его день.
   Когда состояние молодого человека уже не внушало опасений, мне передали, что меня просят зайти в комнату для посетителей. Я сразу вспомнил Четыкина и поникшую фигуру в коридоре. Объясняться с родителями наркоманов зачастую тяжелая задача – почему-то многие из них предпочитают отрицать очевидное и с большой запальчивостью пытаются доказать, какое чудо их ребенок и какой целомудренный образ жизни он ведет. В результате выясняется, что ты чуть ли не единственный виновник того плачевного состояния, в котором оказался чудо-ребенок, а такой парадокс разрешить очень трудно.
   По этой причине я с большой неохотой направился в комнату для посетителей. Пасмурная погода внесла здесь свои коррективы, и даже гордый силуэт горы Фудзи на стене выглядел довольно печально.
   Едва я вошел, с кресла быстро поднялся мужчина и, шагнув навстречу, протянул мне руку. Теперь я смог как следует рассмотреть его. На вид ему было лет сорок пять. Интеллигентное внимательное лицо его выглядело сумрачным. Волнистые темные волосы были прихвачены сединой. Он походил на опытного преподавателя вуза, возможно, доцента. Однако пожатие руки железное, как у лесоруба.
   – Здравствуйте, доктор! Васильев Александр Федорович! Я отец этого выродка…
   Голос у него был негромкий, но очень уверенный и выразительный. Вступительные слова меня немного обескуражили, и я попытался мягко возразить:
   – Ну зачем вы так?.. Поверьте, вы не одиноки в своем несчастье. Эта зараза охватывает все большее число молодежи… И не всегда молодой человек виноват на все сто процентов…
   – Бросьте, доктор! – с горькой усмешкой сказал Васильев. – Дело обстоит именно так. Не хочу делать хорошую мину при плохой игре. Но суть не в этом. Скажите, он будет жить?
   – Полагаю, сейчас он вне опасности, – с готовностью ответил я. – Но эта ситуация будет повторяться и повторяться… Если не попытаться кардинально переломить сложившийся стереотип… Но по этому вопросу вам, конечно, лучше проконсультироваться у психиатра…
   – Этого мерзавца уже ничто не изменит, – жестко сказал Васильев. – Я давно с этим смирился. Не хочу попусту сокрушаться и бить себя в грудь. Единственное, что меня волнует, – будет ли он жив сейчас. Моя жена… она не выдержит, понимаете? А я не смогу себе никогда простить… Впрочем, не буду утомлять вас подробностями. У всех свои проблемы.
   Я сделал протестующий жест.
   – Ну, что вы! Я вас понимаю. Думаю, вы можете успокоить свою супругу. Самое страшное уже позади.
   Васильев пристально посмотрел мне в глаза. От его взгляда делалось неуютно. Но в голосе прозвучали благодарность и надежда.
   – Значит, я могу ее обнадежить? А как скоро может произойти выписка?
   Я замялся и осторожно заметил:
   – Вот с выпиской я бы не рекомендовал торопиться. Было бы разумно подержать молодого человека в условиях стационара подольше. Вы не возражаете против курса лечения у хорошего нарколога?
   – У вас таковой тоже имеется? – со странной усмешкой спросил Александр Федорович.
   Я кивнул.
   – И много у него работы? – поинтересовался Васильев.
   – Бывает, – уклончиво ответил я. – Конечно, лечение обойдется в круглую сумму…
   – А что сейчас не обходится в эту круглую сумму? – скептически произнес Васильев. – Был бы только смысл!
   – Ну, если задаться целью, – уверенно начал я. – Желание больного плюс ваша поддержка…
   – Моя поддержка! – Васильев презрительно усмехнулся. – Она была нужна раньше. Но я был весь отдан делу. Мне казалось, что преданность своему делу искупает все. Но, видимо, это далеко не так, молодой человек! Судьба наказывает нас за каждый промах. И так наказывает, что ты уже не видишь смысла в своем существовании.
   – По-моему, вы сгущаете краски, – сочувственно заметил я.
   – Ничуть. Когда вас ненавидит собственная жена, считающая вас виновником всего, когда вас ненавидит сын… И вы отвечаете ему взаимностью… – Васильев махнул рукой. – Впрочем, я опять навязываю вам свои проблемы.
   В комнате повисла неловкая пауза.
   – Пожалуй, я пойду, – сказал Васильев. – Успокою жену. Вы не возражаете, если я завтра опять загляну?
   – Ну что вы! Разумеется. Какие могут быть возражения?
   Александр Федорович опять протянул мне руку, и я снова ощутил его железную хватку.
   – Очень вам признателен, доктор! – сказал он. – Кстати, я так и не спросил вашего имени. Непростительная оплошность.
   Я назвался. Александр Федорович печально улыбнулся.
   – Ну, вот и познакомились… – сказал он. – Хотел бы сказать, что надеюсь быть чем-то полезным и вам… Но, думаю, вам вряд ли требуется помощь моего ведомства. Вы живете в насыщенной творческой атмосфере, далекой от наших дрязг…
   – А в каком ведомстве вы работаете? – заинтригованно спросил я.
   – Я – офицер Федеральной службы безопасности, – ответил Васильев.
   Честно говоря, я опешил – не успела в голову мне прийти мысль о спецслужбах, а они уже тут как тут! Иначе как знак судьбы это нельзя было расценить. Поэтому я отбросил всякую осторожность и тут же ляпнул:
   – Может быть, вы удивитесь, но именно с вами мне хотелось бы посоветоваться по одному очень непростому делу…
   Лицо Васильева неуловимо дрогнуло, но он своим обычным тоном спокойно произнес:
   – Вот как? Многозначительное совпадение, вы не находите? Однако готов вас выслушать со всем вниманием.
   Я замялся. Мне нужно было подготовиться к разговору, свести концы с концами, продумать все как следует.
   – Боюсь, это долгий разговор, – сказал я. – Мне нужно идти к больным. Может быть, договоримся о встрече?
   – Тогда давайте завтра, – решительно произнес Васильев. – Ведь мы увидимся утром? В таком случае до завтра! – Он наклонил голову, повернулся и вышел из комнаты.
   Я в задумчивости смотрел на японскую гравюру, не видя ее. Я мучительно размышлял о возможных последствиях своего поступка. Что это – выход из тупика или новая западня? На раздумья мне оставалась одна ночь. В любом случае без потерь мне теперь из этого положения не выйти.
   Сделалось совсем темно. В любую минуту мог хлынуть дождь. На душе у меня тоже было пасмурно. Как никогда, мне сейчас не хватало рядом Марины, ее спокойного, сочувственного взгляда, осторожной теплой ладони, грудного, чуть иронического голоса. Но впереди была еще целая ночь дежурства – одинокая дождливая ночь…
 
   Тарасыч медленно приходил в себя. Голова еще гудела, и уши были словно заложены ватой, но он мог уже соображать. Очертания предметов выплывали на него со всех сторон, как будто из тумана. Казалось, что он находится на грани яви и сна и никак не может проснуться. Но Тарасыч отнес это на счет препаратов, которыми его напичкали медики.
   Он покосился на систему, которая стояла возле его кровати, – капли прозрачного раствора размеренно падали в фильтр капельницы и по тонкой трубке устремлялись вниз, через иглу проникая в вену. У Тарасыча возникло сильнейшее желание выдернуть иглу и расколотить систему – он ненавидел уколы и лекарства. Но через каждые пять минут в палату заходила медсестра, молоденькая, соблазнительно затянутая в тесный белый халатик, однако серьезная и строгая, как часовой. Если бы он повел себя буйно, она неминуемо подняла бы тревогу. Тарасыч решил не торопиться и все как следует обдумать.
   Палата, в которую он попал, вызывала у него невольное восхищение. Если бы не эта дурацкая капельница у кровати, можно было считать, что он попал в дорогой отель. Успокаивающий зеленоватый оттенок стен, обтянутых тканью, современная светлая мебель, букет живых цветов на столике, цветной телевизор. Если изловчиться и повернуться на бок, то можно увидеть дверь, ведущую в ванную комнату. Номерок со всеми удобствами. Здесь хорошо оттягиваться с коньячком да с такой вот телкой, которая прячет прелести под белым халатом, подумал Тарасыч. Но, увы, не судьба. Он попал сюда по недоразумению и должен поскорее выбираться. Здесь слишком все на виду.
   Сегодня уже приходил мент. Изображая, будто его страшно волнует судьба Тарасыча, пытался выудить у него информацию – кто, за что и так далее. Тарасыч был чист – ни одной судимости на нем не висело, – но он предпочел притвориться тяжелобольным и только лупал глазами, будто ему начисто отшибло память. Мент сочувственно покачал головой, поговорил с врачами и пообещал наведаться еще раз.
   На самом деле Тарасычу было сильно плохо, когда его из машины перекинули в реанимацию. Нокаут, что поделаешь! Подставился он, как щенок! Захотел, как говорится, проехаться на халяву, а докторишка этот оказался не так прост. Наверняка в свое время кандидата в мастера заработал. Плюс преимущество в весе. После такого удара хорошо голова не оторвалась и челюсть уцелела, а могло быть гораздо хуже.
   Тарасыч пошевелил нижней челюстью – это движение отдалось в голове тупой горячей болью. Он сморщился и шепотом выругался. Ничего! Ему не привыкать к таким переделкам. Он всегда быстро восстанавливался после нокаута – особенность организма.
   Тарасыч покосился в окно. Вечерело. Стемнело раньше времени, потому что на улице разгулялась непогода. Вовсю дул ветер, и дубы во дворе отвечали ему сердитым ропотом. Тарасычу стало тоскливо – больше суток прошло, как он взялся пасти врача. Темин наверняка сейчас бесится. Он не простит Тарасычу провала, припомнит все. Он только с виду такой тормозной, но, если его задеть, можно заиметь кучу неприятностей. Хозяин это ясно дал понять.
   Но вышло все так глупо, что Тарасыч готов был сейчас сам себе дать по морде. Шпионя за доктором, он никак не ожидал увидеть того в компании с Ракитским. Растерялся и повел себя как последний дурак. Доктор поймал его и выключил из игры. Скорее всего он и поместил его в эту шикарную больницу.
   Подумав об этом, Тарасыч вдруг застонал и даже приподнялся на постели. Ну конечно, это та самая больница! Отсюда и выбраться не так-то просто – вон какие мордовороты сидят у них на входе. Кстати, не сам ли Ладыгин заходил сегодня к нему утром в палату? В халате и маске ничего, конечно, не разберешь, но по фигуре, по повадкам этот доктор смахивал на Ладыгина. Чего доброго, он его здесь потихоньку и угробит – введет чего-нибудь по вене, и поминай как звали, Тарасыч!
   Он с затаенным ужасом посмотрел на змеящуюся к его локтю трубку и вдруг, зажмурившись, решительным движением выдернул из вены тускло поблескивающее жало иглы. Из маленькой ранки струйкой побежала темная густая кровь. Тарасыч испуганно прижал ее пальцем и согнул руку в локте. Тотчас, будто что-то почувствовав, возникла медсестра. Мгновенно оценив ситуацию, она поспешила к его постели.
   Быстро убрав потеки крови с его руки, она приложила к ранке ватку, смоченную спиртом, и с упреком сказала:
   – Зачем вы это сделали? Вам плохо?
   Тарасыч, глядя в потолок, ответил сквозь зубы:
   – Я в полном порядке! Долго меня здесь будут еще мариновать?
   – Это решает врач, – категорически заявила девушка, сердито глядя на упрямого пациента. – Чем вы недовольны?
   – Я выписываться хочу! – заявил Тарасыч. – Надоело валяться.
   – Да вы только сегодня поступили! – удивленно заметила медсестра. – Рано вам еще выписываться.
   – Имею право! – хмуро сказал Тарасыч. – Кто может мне запретить? Я любую расписку дам.
   – Ничего не знаю! – отрезала медсестра. – Я больных не имею права выписывать. Утром придет врач – с ним и разговаривайте.
   – Я не могу ждать до утра! У вас что – врачи только по утрам бывают?
   – Почему? Я могу вам пригласить Анатолия Николаевича. Но он – дежурный. А вашу палату ведет другой врач. Вы его сегодня видели – он вам назначения делал. Этот вопрос только он может решить.
   Тарасыч приподнялся на локтях и осторожно дотронулся до медсестры.
   – Слушай, сестричка, – заискивающе пробормотал он. – Мне, в натуре, западло здесь до утра валяться. Меня люди ждут, понимаешь? Пригласи хоть этого – Николаича своего, я с ним перебазарю, а?
   Медсестра холодно оглядела его и пожала плечами.
   – Пожалуйста! – сказала она с сожалением. – Я приглашу. Только он вам то же самое скажет…
   – Ты пригласи! – настойчиво повторил Тарасыч. – Он поймет, вот увидишь!
   Девушка повернулась, собираясь выйти из комнаты, Тарасыч, поколебавшись, все-таки окликнул ее:
   – Эй, послушай! Еще один вопрос можно? У вас случайно не работает такой доктор – Ладыгин его фамилия…
   – Работает, – с недоумением ответила медсестра. – Только он в реанимационном отделении. Вы его знаете?
   – Немножко, – ответил боксер. – Так ты, красавица, позови Николаича, ладно?
   Оставшись один, Тарасыч дал волю чувствам. Все так и вышло, как он предполагал! Он попал в ловушку. Этот Ладыгин задумал расправиться с ним своим способом. Нужно немедленно уходить, если он вообще хочет отсюда выйти!
   Тарасыч отбросил одеяло и сел. Комната угрожающе поплыла перед его глазами, в ушах появился тонкий, все усиливающийся звон. К горлу подкатила тошнота. Тарасыч схватился за спинку кровати и, наклонив голову, сделал несколько глубоких вдохов. Он должен выдержать. Не впервой. Бывало еще хуже – били его по голове и кулаками, и прикладами, ногами топтали, а он жив до сих пор и здоров. Просто нужно не поддаваться этой слабости, и она постепенно отступит.
   Ему действительно вскоре стало лучше. Даже в голове появилась какая-то легкость, и боль притихла. Тарасыч дрожащей ладонью стер со лба капли холодного пота и попробовал встать.
   Это ему удалось. Он сделал несколько неуверенных шагов по комнате, подошел к зеркалу, посмотрелся в него. На бледном лице темнели круги под глазами, немного припухла правая щека, но в целом он выглядел нормально. Здесь его нарядили в пижаму – из тонкой немнущейся ткани. Не чета тем жеваным, разномастным пижамам, которые выдают в обычных больницах. В такой пижаме не стыдно и на проспект выйти.
   За спиной у Тарасыча послышались тихие шаги. Он резко обернулся и увидел входящего в палату невысокого чернявого мужчину в белом халате. У врача было приветливое, как бы извиняющееся лицо, обрамленное короткой бородкой, и мудрые печальные глаза.
   Он быстрым взглядом окинул помещение, потер руки и шутливо сказал:
   – Значит, уже выздоравливаем? Это похвально. Прекрасно, просто прекрасно!
   В его усмешке было что-то ненастоящее, словно он разговаривал с ребенком. Тарасычу это не понравилось.
   – Я уже выздоровел! – буркнул он. – Выписывать меня надо!
   – Вот как, значит! – с тем же наигранным восторгом воскликнул маленький доктор. – Утром в реанимации лежали, а вечером уже выписываться? Не рановато?
   – Нормально, – ответил Тарасыч. – Я живучий. Как кошка.
   – Дорогой мой, – назидательно промолвил врач. – Послушайтесь моего совета – не торопитесь. Черепно-мозговая травма – коварная штука! Она может проявить себя не сразу. Вы уйдете домой, а там, допустим, потеряете сознание. И что, снова – «Скорая», снова реанимация?
   Тарасыч посмотрел на него с невыразимой досадой.
   – Нет, Николаич, это ты меня послушай! – грубовато сказал он. – Это мое дело, где терять сознание. Тебе это по барабану, верно? Тебе главное, чтобы перед начальством оправдание было? Я тебе сейчас напишу расписку, что претензий никаких не имею, и – гудбай, Америка! Ну, чего смотришь?
   Врач негромко рассмеялся и снова потер руки.
   – Мне нравится ваш оптимизм, – одобрительно сказал он. – Это залог скорейшего выздоровления. Если бы все наши пациенты обладали таким оптимизмом! И все-таки возьму на себя смелость задержать вас здесь до утра… Поверьте, если все будет нормально, я сам буду настаивать на вашей выписке. Потерпите еще немного!
   Видимо, решение свое он посчитал окончательным, потому что тут же повернулся к Тарасычу спиной и, выглянув в коридор, позвал медсестру. Боксер с ненавистью посмотрел на его маленькую юркую фигурку и процедил себе под нос грязное ругательство.
   В палату вошла медсестра и преданно уставилась на врача, ожидая распоряжений. Он рассеянно улыбнулся и, сделав округлый жест рукой, произнес:
   – Валюша, такое дело, значит… С пациентом мы договорились. – Он шутливо подмигнул Тарасычу, словно не замечая его сердитого лица. – Он остается пока у нас. Постельный режим, естественно, желательно продолжить… А поскольку больной чувствует себя значительно лучше, попытайтесь вместе с ним заполнить паспортную часть. А то он до сих пор проходит у нас по всем документам как неизвестный, ха-ха!
   Враг еще энергичнее потер ладони и добродушно заключил:
   – Вот в таком вот разрезе!
   Стараясь сдерживаться, Тарасыч угрюмо спросил:
   – Но мне можно хотя бы домой позвонить? Никто же не знает, где я…
   – Разумеется! – вскричал врач. – Что же вы, голубчик, сразу не сказали. Валюша, поможете товарищу связаться с домом, ладно? Ну, вот и договорились! Если понадоблюсь, всегда к вашим услугам!
   Он резко повернулся и быстро вышел из комнаты.
   – Вы ложитесь, пожалуйста! – настойчиво сказала медсестра. – Слышали, что доктор сказал? Вам еще рано выписываться. А я сейчас возьму историю болезни и подойду к вам – вы сообщите свои данные.
   – А ты слышала, что доктор сказал? – грубо возразил Тарасыч. – Мне позвонить нужно – забыла?
   – Я сейчас принесу аппарат, – сдержанно сказала сестра. – Вы ложитесь, я все сделаю.
   Тарасыч прошел по комнате, как зверь по клетке. Его опять начинало подташнивать – видимо, от нервного напряжения. Он с тоской посмотрел на высокое, с пышными шторами окно. Уйти не проблема, но его предупреждали, что территория охраняется. Не исключено, что и телефоны здесь на прослушке. Может быть, Темин что-то придумает?
   Опять появилась медсестра – в руках она держала розовый телефонный аппарат. Быстро присев на корточки, она подсоединила шнур к гнезду, замаскированному возле плинтуса.
   – Вообще-то в этой палате не положен телефон, – объяснила она. – Здесь у нас обычно тяжелые лежат… Почему же вы не ложитесь? Опять вы за свое!
   Упрямый пациент начинал ее раздражать.
   – Ты вот что, Валюша, – развязно сказал Тарасыч. – Ты, пока я буду базарить, отваливай в коридор! Не люблю, когда подслушивают!
   Девушка вспыхнула и враждебно посмотрела на боксера.
   – Очень мне нужно вас подслушивать! – уничтожающе сказала она и вышла в коридор, демонстративно прикрыв дверь.
   Тарасыч лихорадочно набрал номер и прижал трубку к уху. Долгие гудки, казалось, никогда не кончатся. Наконец послышался щелчок, и он услышал суховатый голос Темина:
   – Слушаю!
   – Алло, шеф! – понизив голос, заговорил Тарасыч, блуждая глазами по сторонам. – Это я! Слышишь меня?