Серегин Михаил. Тайна черного ящика

   Я подплыла к площадке для погружений, которая то выныривала из воды примерно на метр над моей головой, то погружалась вниз в такт бортовой качке судна. Главное – не сунуться под нее, когда она начнет опускаться: запросто можно себе что-нибудь сломать или голову проломить. Я выждала момент, когда стальная площадка пошла вниз и коснулась воды, и уцепилась за поручень.
   Меня поволокло вниз, под воду, я вновь нырнула вместе с поручнем, но из рук его не выпустила. Через пару секунд движение замедлилось и меня также неудержимо поволокло наверх. Вместе с площадкой я выскочила наверх, с меня полетели брызги и струи воды. Нужно было торопиться, если я не хотела нырнуть еще раз.
   Чья-то твердая и очень уверенная рука подхватила меня и выдернула вверх с начавшей уже следующее погружение площадки.
   – Зазевалась, капитан Николаева! – крикнул мне в ухо знакомый голос, перекрикивая шум ветра и грохот волн. – Или купаться понравилось?
   «Чугунков! – обрадовалась я, но тут же поникла. – Сейчас он меня спросит, намерена ли я выполнять его запрет на разработку агента ФСБ. Что я ему отвечу?.. Впрочем, сначала – люди, которые ждут нашей помощи. Все остальное – потом!»
   – Там, – я показала рукой на волны с белыми гребешками пены, – спокойнее, чем здесь.
   Я только что поднялась с места катастрофы на поверхность и самой ситуацией была поставлена в центр внимания. И Чугунков, и полковник, руководящий работами на «Посейдоне», и вообще все остальные ждали моего доклада о результатах погружения.
   Кавээн помог мне снять акваланг и, не снимая комбинезона, я прошла в кают-компанию, потому что на воздухе разговаривать можно было, только крича друг другу на ухо, если, конечно, такой способ общения можно назвать словом «разговаривать».
   – Садись, Николаева, – сказал мне Чугунков: как старший по званию, он мог распоряжаться ситуацией. – И рассказывай – что видела? Люди живы?
   Я кивнула, принимая из рук Кавээна огромную чашку чая и делая большой глоток обжигающе-горячего и крепкого до терпкости напитка.
   – Нам удалось установить контакт с пассажирами самолета и принять от них сообщение, – сказала я, обращаясь к Чугункову. – Кто из них передал сообщение, выяснить не удалось. На борту самолета остались в живых пятнадцать человек. Самостоятельно выбраться они не смогут, двери самолета заклинило в результате ударов о воду и дно. Трое погибли, местонахождение еще двоих установить не удалось, есть предположение, что один из пропавших – пилот, труп которого мы обнаружили в командной рубке. По сообщению от пассажиров, воздуха у них осталось немного. Минимум – на полчаса, хотя сообщение не удалось принять полностью.
   Чугунков тут же поднялся.
   – Полковник Свиридов, немедленно начинайте спуск тамбур-трапа для эвакуации пассажиров, – сказал он. – Сколько человек вы можете поднять за один раз?
   – Шестерых, – ответил Свиридов, вытянувшись по стойке «смирно», чем вызвал едва заметную усмешку генерала Чугункова. – Разрешите идти?
   – Идите! – раздраженно ответил Чугунков и добавил ему в спину: – И не забудьте проследить, чтобы спасатели взяли кислородные баллоны для тех, кто останется в самолете. Когда вы будете присоединять свой тамбур-трап, из салона могут выйти остатки воздуха...
   – Так точно, генерал! – Свиридов чуть каблуками не щелкнул, чтобы показать, что он все помнит и сделает все правильно. – Разрешите идти?
   – Да идите, черт вас возьми! – уже не скрывая раздражения, крикнул Чугунков и вновь повернулся всем корпусом ко мне.
   – Менделеев жив или он среди тех трех погибших? – спросил он.
   – Не знаю, – ответила я. – Акустический контакт с салоном самолета был очень слабым, неустойчивым. А времени – в обрез. Мы не имели права задерживаться для того, чтобы выяснить это.
   – Конечно, – сказал, тяжело вздохнув, Чугунков. – Вы поступили правильно...
   – Константин Иванович, – сказала я, увидев, что мы остались одни в кают-компании. – Я не все сообщила из того, что нам передали с самолета.
   Чугунков внимательно посмотрел на меня.
   – Ну, что еще там стряслось? – спросил он напряженным голосом.
   – Причиной катастрофы послужил взрыв в носовой части самолета, – ответила я. – Однако, насколько я знаю теорию авиационных катастроф, в носовой части просто нечему взрываться...
   – Кроме взрывных устройств, – перебил меня Чугунков. – Ладно. Об этом мы с тобой даже рассуждать пока не можем. Придется ждать, когда поднимут пассажиров. Гадание на кофейной гуще – это не наш метод.
   Чугунков молчал. Я – тоже. Мы молча сидели за столом и пили: я – чай, он – кофе. Чашки приходилось держать в руках, потому что бортовая качка усилилась, и на столе чашка просто не удержалась бы.
   Молчание меня не успокаивало, а скорее наоборот – раздражало.
   «Ну, что ты молчишь? – обращалась я к Чугункову, изредка отрывая мысленно взгляд от своего стремящегося выплеснуться из чашки чая и поглядывая на генерала. – За друга своего переживаешь? Ну так отдал бы приказ этому Свиридову, чтобы тот в нарушение всех наших неписаных законов первым поднял из самолета твоего Менделеева. Свиридов обязательно так и сделал бы – он, судя по всему, обожает лизать задницы начальникам... Интересно мне, генерал, заглянуть в твою голову: о чем ты сейчас думаешь?»
   Чугунков словно прочитал мои мысли.
   – Радиостанция «Эхо Москвы» сообщила о падении самолета через десять минут после того, как это случилось, – вдруг сказал он мне. – На пять минут раньше, чем об этом узнал я...
   Я поставила чашку с недопитым чаем на стол. Кают-компания в очередной раз качнулась вместе со всем «Посейдоном», чашка съехала со стола и разбилась. Я посмотрела на осколки и спросила Чугункова:
   – Почему вы об этом сообщаете мне, Константин Иванович?
   Он посмотрел на меня тяжелым взглядом и ответил то, чего я никак не ожидала:
   – Я думаю, если Николай Яковлевич Менделеев находился на борту этого самолета, когда произошел взрыв, ты, наверное, со спокойной совестью можешь исключить его из списка своих подозреваемых.
   – О чем вы, Константин Иванович? – решила я на всякий случай все же уточнить, хотя прекрасно поняла, что он имеет в виду.
   Он посмотрел на меня, усмехнулся и ответил:
   – Даже если ты пообещаешь мне, что забудешь о том агенте ФСБ, который якобы работает среди нашего руководства, я тебе не поверю... Мы проверили канал, по которому информация о падении самолета попала на «Эхо Москвы». Угадай, на кого мы вышли?
   – На человека, связанного с ФСБ? – спросила я.
   Он кивнул.
   – На пресс-секретаря ФСБ полковника Полещука. Они даже не скрывают, что эта катастрофа – их рук дело. Но у нас нет доказательств.
   Чугунков ударил себя кулаком по колену.
   – И еще – я начинаю тебе верить, – сказал он. – Кто-то из наших передает им информацию. Такую, о которой знает очень ограниченный круг людей. Буквально несколько человек...
   – Это не может быть совпадением? – спросила я.
   – Менделеев летел в Красноводск не в отпуск, – сказал мне Чугунков тихо и довольно туманно. – Он вообще не в Красноводск летел. Он должен был встретиться в Ашхабаде с министром МЧС Туркменистана, чтобы обсудить перспективы сотрудничества на южных границах бывшего Союза. Об этом, кроме нашего Министра, знали только четыре человека. А теперь выходит, что об этом знала и ФСБ...
   «Сам Менделеев, Чугунков, – тут же прикинула я, – кто же еще двое? Ах, да – главбух министерства Елена Вениаминовна Крупнова, мне о ней Грэг говорил... И сам Григорий Абрамович? Но он же уже почти месяц в больнице лежит! Выходит, этот визит Менделеева в Туркмению был запланирован еще больше месяца назад? Что они там, интересно, затеяли? У них идет какая-то крупная игра, о которой Чугунков, конечно, мне ничего не скажет... Но, похоже, он, наконец, поверил, что их кто-то постоянно подставляет. Причем кто-то именно из этой первой пятерки. Но кто? На любого подумать трудно! И в то же время – можно».
   – Я знаю, что у тебя сейчас в голове творится, – сказал мне Чугунков. – Можешь подозревать любого из нас. Я скажу только о себе, хотя мои слова нельзя, конечно, расценивать как доказательство, – я не связан с ФСБ. За остальных не ручаюсь...
   Я видела, с каким трудом дались эти слова Константину Ивановичу. Ведь он минуту назад советовал мне исключить из числа подозреваемых Менделеева. Но он прав – дай ему волю, он исключит из него всех пятерых. А агент так и будет продолжать свою предательскую работу, направленную на развал МЧС.
   – Почему вы решили это дело поручить мне? – спросила я Чугункова, хотя уже почти знала ответ.
   – Потому, что я сам не могу этим заниматься, – ответил он с неожиданной для его сурового и даже порою мрачного лица тоской. – Я не могу подозревать никого из них. И доверить это дело не могу никому. Кроме тебя. Потому что тебя я знаю – это раз. Григорий за тебя поручился – это два. И с тебя, с твоего сообщения об этом агенте все это началось – это три...
   Генерал вздохнул, посмотрел на часы и встал.
   – Ну, все, – сказал он решительно. – Время! Минут через пять они должны поднять первую группу пассажиров. Пойдем на палубу... Если, конечно, все идет по плану, – добавил он, обернувшись в дверях. – И никаких взрывов больше не будет...
   – Типун вам на язык, Григорий Иванович! – воскликнула я и вышла вслед за ним на палубу.
   В лицо мне ударил порыв ветра, и я схватилась за плечо Чугункова, вцепившегося в бортовое ограждение. Он обернулся и крикнул, улыбаясь:
   – Держись, Николаева! А то тебя придется еще вылавливать оттуда!
   Он показал на внушительные в своей тупой устремленности волны, настойчиво колотящие в борт «Посейдона». Я представила себя в этой кипящей движением воде и зябко повела плечами. Нет уж, лучше спуститься пониже – под поверхность, где нет ни ветра, ни мотающих тебя из стороны в сторону мечущихся между трех спасательных кораблей волн неспокойного Каспийского моря.
   К нам подскочил полковник Свиридов и, бросив на меня уничтожающий взгляд, прокричал:
   – Сняли шесть человек! Аппарат уже идет к поверхности. Поднимут через две минуты! Кислородные аппараты передали в салон самолета!
   – Сколько рейсов потребуется, чтобы снять всех? – спросил Чугунков.
   – Три, – ответил Свиридов. – Третьим рейсом заберем и умерших тоже. Пока мы выгружаемся, спуск начал второй такой же аппарат, с «Нереиды», третий рейс опять нам придется сделать...
   – Я не понял – что значит «придется»? – крикнул ему Чугунков.
   Свиридов отвернулся, будто от порыва ветра, но я прекрасно поняла, что он пытается скрыть, как покраснел от стыда.
   – Я имел в виду, что второй рейс мы сделать не успеем, нам достанется только третий! – принялся он объяснять, перекрикивая свист ветра.
   Чугунков не стал слушать его объяснений.
   – Ну так выражайтесь яснее! – крикнул генерал, перебивая Свиридова. – Чтобы я вас с первого раза понимал правильно!
   – Так точно, товарищ генерал! – выпалил Свиридов. – Разрешите идти?
   Чугунков только рукой на него махнул не глядя – проваливай, мол!
   Над поверхностью воды метрах в тридцати от «Посейдона» показалось странное сооружение неправильной формы и отчаянно закачалось на волнах, так как центр тяжести у него находился довольно высоко и сооружение постоянно грозило опрокинуться кверху дном.
   Представляю, что там сейчас творилось внутри! Люди в этом аппарате колотились об стены и друг о друга, словно мячики, – разбивая лбы и носы друг другу. Небольшим краном аппарат подтянули к борту «Посейдона» и подняли над поверхностью воды.
   Ветер раскачивал аппарат и не давал опустить его на палубу, грозя ударить им по палубной надстройке. Наконец, когда порывы ветра немного утихли, аппарат удалось поставить на палубу, и его тут же принялась закреплять команда «Посейдона», чтобы он не опрокинулся от ветра.
   Измученных пассажиров самолета по одному вытаскивали из аппарата и вели в каюты. Сами они шли с трудом – сил не хватало сопротивляться порывам ветра, набросившегося на нас с новой силой, словно он злился, что позволил людям пересилить себя.
   Среди спасенных оказалось три женщины и трое раненых мужчин, одного из которых пришлось нести, так как у него были сломаны обе ноги. У двух других повреждения были менее серьезными. Люди валились с ног от усталости и психологической реакции на свое спасение, на то, что их мучения наконец-то закончились. Разговаривать с ними было практически невозможно. Но попытаться все же было необходимо.
   Выбрав наиболее бодро державшуюся из женщин, мы с Чугунковым направились в каюту, куда ее поместили, и увидели закутанную в одеяло даму лет пятидесяти, смотрящую на нас с вызовом.
   Чем мы вызвали ее негодование, я не сразу поняла, но потом мне стало ясно, что она не могла не искать виновника катастрофы, а мы просто оказались первыми, кто попались ей на глаза. Нам и досталось.
   Она, прищурившись, строго посмотрела на нас близорукими глазами и заявила низким голосом, полным возмущения:
   – Имейте в виду: я подам иск в суд! На тех, кто все это устроил. И вы мне ответите! Вы мне заплатите за весь этот ужас! Я чуть не умерла от страха, когда самолет начал прыгать по волнам. Я разбила себе лицо, наконец! Мне просто – больно! Вот! Любуйтесь!
   Она полностью освободила лицо от одеяла, и я увидела огромный cиняк, захвативший добрую половину ее лица. Зрелище было, конечно, малоэстетичное, но я не забывала, что женщина-то осталась жива и отделалась, в конечном счете, легким испугом. Ну, еще синяком... Другим повезло меньше... Хотя для нее это, не спорю, слабое утешение.
   Женщина заплакала и снова уткнулась в одеяло...
   Чугунков кашлянул и сказал:
   – Извините, – он запнулся, но, заглянув в список пассажиров, продолжил: – Тамара Алексеевна. Вас ведь так зовут?
   Она закивала головой, не прекращая рыдать.
   – Ну вот, видите! – обрадовался Чугунков. – А меня – Константин Иванович!
   Женщина перестала рыдать, подняла на него глаза и сказала, всхлипывая:
   – Очень приятно...
   – А уж мне-то как приятно, что нам удалось вас поднять со дна морского! – воскликнул Чугунков. – Вы просто поверить не можете...
   – Это такой ужас! Такой ужас! – вновь попыталась запричитать женщина, но получилось у нее уже гораздо спокойнее, чем сначала.
   Я знала, что судовой врач сделал ей укол – что-то из сильнодействующих транквилизаторов, – и сейчас это должно было подействовать. Она действительно успокаивалась на глазах.
   – Сначала этот взрыв! Потом безобразная драка в салоне, прямо рядом со мной. Эти двое не могли никак свалить огромного такого мужчину – очень высокого роста и, вероятно, очень сильного. Впрочем, это не имеет значения. Когда самолет первый раз ударился о воду, драка тут же прекратилась...
   – Постойте, Тамара Алексеевна, – вмешалась я. – Вы сказали, был какой-то взрыв?
   – А это, собственно, кто? – спросила она у Чугункова, показывая на меня недоуменным жестом.
   Я чуть было не возмутилась от такой наглости, но вовремя сообразила, что вид-то у меня действительно странноватый – на прорезиненный костюм легкого водолаза я накинула только штормовку, а моя обтянутая резиной голова вызывала, наверное, своим видом мысли о неожиданных контактах с инопланетянами.
   «Мне только еще ручные ласты надеть не хватало!» – подумала я.
   – А это тот самый капитан спасателей, который первым обнаружил, что пассажиры самолета остались живы, – ответил Чугунков на ее вопрос обо мне.
   – Так это вы стучались к нам в самолет? – обратилась женщина ко мне очень учтиво, словно у соседа спрашивала, не стучался ли тот минут пятнадцать назад в дверь ее квартиры...
   Мне почему-то захотелось ответить небрежно, легко, словно речь шла о приятной прогулке с девушкой по загородному парку, а не о спуске под воду к попавшему в катастрофу самолету.
   И я уже рот раскрыла, чтобы сказать: «Да, знаете ли, хотелось просто заглянуть к вам, узнать, как вы? Все ли в порядке?»
   Но тут до меня дошло, в какое смешное положение я попала. И подставил меня Чугунков, это с его слов обо мне началось формирование ее отношения ко мне. «...Тот самый капитан, который первым обнаружил...» Ну, спасибо большое, Чугунок!
   Она же за мужчину меня принимает! Я припомнила свои ассоциации на ее слова, обращенные ко мне, и чуть не рассмеялась – я же сама себя мужчиной ощущала. Вот что значит – командовать мужчинами и выполнять мужскую работу. С кем, как говорится в известной русской пословице, поведешься, от того и наберешься. Я имею в виду – мужской психологии наберешься.
   Чтобы не продолжать дальше этот дешевый маскарад, я подцепила большими пальцами верх прорезиненного комбинезона и стащила его с головы.
   – Ох, простите, милочка! – воскликнула женщина. – Я, кажется...
   Она готова была извиниться за то, что приняла меня за мужчину, но тут же сообразила, что вслух об этом она не говорила, стало быть, и не догадался никто. Но начало фразы было уже сказано, а Тамара Алексеевна, судя по всему, была из дамочек интеллигентных и терпеть не могла глупых положений. Теперь она просто вынуждена была свою начатую фразу закончить. И она сообразила, как ей вывернуться из сложной ситуации.
   – Я, кажется... – повторила она. – Теперь я, кажется, вас узнала! Вы же заглядывали там, под водой, в иллюминаторы самолета!
   Я кивнула. Хотя знала, что узнать она меня никак не могла, хотя бы потому, что я была в плавательной маске. Да скорее всего – она меня и вообще не видела. Просто Тамара Алексеевна сообразила, что я должна была заглядывать в иллюминаторы.
   – Конечно! – сказала я. – Конечно, я заглядывала. Да я и сама вас сразу узнала, Тамара Алексеевна. У вас такая примечательная внешность...
   Она сначала заулыбалась, транквилизатор все же затормозил ее реакции, но секунду спустя она вспомнила о своем синяке на пол-лица и позеленела от злости. Не сомневаюсь, что услышала бы в свой адрес нечто переполненное тонким женским ядом, но тут вмешался Чугунков, решивший взять ситуацию в свои руки. Во избежание дальнейших военных действий между двумя женщинами.
   – Тамара Алексеевна, – спросил он. – А драка в салоне случилась уже после взрыва или до него? Вы, конечно, хорошо помните это, ведь драка началась, как вы сказали, рядом с вами.
   – Что вы, что вы! – устало сказала она, сразу полностью переключившись на мужчину, да еще такого представительного и мужественного, как генерал Чугунков. – Они начали драться у самого прохода к кабине пилота. Этот огромный детина, он хотел ворваться туда и захватить самолет. А пилот и еще один человек, он потом пропал куда-то, не пускали его. Но пилот был низенький, этот второй – вообще худой как... как... – Она быстро метнула в меня весьма ядовитый взгляд и продолжила: – Ну, по крайней мере, похудее вашей бравой капитанши. Так, вот... О чем это я? Ах, да! А тот в кабину к пилотам хотел прорваться, я уже говорила, огромный такой, их еще «шкафами» называют... Или как это?.. Жлоб! Да! Огромный жлоб! Он в самолете согнувшись ходил, голова не умещалась. Я думала, он этих двоих на части сейчас разорвет! Но нет, худенький который оказался ловким очень. Он закричал как-то по-японски, встал в стойку – прямо как этот ниндзя из мультфильма, который моя внучка смотрит, и принялся махать ногами. И представляете, этот жлоб, который как шкаф, он отлетел прямо к моему креслу. Я еще наклонилась к нему, помню, и спрашиваю: «Вы не ушиблись?» А он такой грубый, вы себе не представляете! Он мне ответил совершенно по-хамски! Он сказал: «Уйди, тетка, зашибут тебя!» Представляете? Ну, тут я ему все высказала! Все, что я о нем думаю! Он аж покраснел весь и тут же убежал от меня, лишь бы не слушать, что я говорю!
   Чугунков воспользовался паузой и, пока она переводила дух, поспешил ее перебить:
   – А что вы, Тамара Алексеевна, думаете о пилоте, который с ним дрался?
   – Вы меня, пожалуйста, не перебивайте, дорогой мой! – заявила Тамара Алексеевна. – О пилоте я ничего не думаю, потому что о нем и думать-то нечего! Он выполнял свой долг! Он защищал рулевую кабину от нападения этого злодея, который туда рвался.
   – А второй? – успел вставить Чугунков. – Тот, который худой? Он откуда вообще взялся?
   Мне было не совсем понятно, почему Константин Иванович ничего не расспрашивает о мужчине высокого роста, который, по утверждению женщины, рвался в кабину управления самолетом. Но я решила не вмешиваться, тем более что у меня отношения со свидетельницей происшествия с самого начала не сложились.
   – Худенький? – переспросила Тамара Алексеевна. – Ниоткуда он не взялся. Он, наверное, в салоне самолета сидел, среди других пассажиров. А когда увидел, что на пилота нападают, решил помочь. И он хорошо помог, хорошо, как говорит мой внук, отмудохал этого верзилу.
   – Что, простите, он сделал? – не понял Константин Иванович.
   – Ну-у, это мой внук так выражается, когда хочет сказать – «сильно побил»... Я думала, так понятнее будет. Он ведь на самом деле так его ногами и все норовил по лицу, по лицу...
   – И куда он потом делся? – спросил Чугунков. – Вы сказали, он куда-то пропал?
   Тамара Алексеевна посмотрела на него растерянно, словно вспоминала, откуда он взялся.
   – Вот куда он делся, я не могу сказать... – произнесла она медленно, словно прокручивая в памяти события, произошедшие в самолете. – Вот верзила этот, здоровый-то, он в самолете остался. Он еще с пилотом все выяснял что-то, когда самолет уже на дне оказался...
   – Не дрался уже? – хмыкнул Чугунков.
   – А вы знаете, – удивленно сказала Тамара Алексеевна, – они помирились! Да-да, я потом видела: они сидели вместе и разговаривали о чем-то интересном – шепотом, но возбужденно.
   – А худенького уже не было, когда они помирились? – спросил Чугунков.
   – Послушайте, дорогой мой! – воскликнула Тамара Алексеевна, и слова «дорогой мой» прозвучали на этот раз угрожающе. – Что вы привязались ко мне с этим своим худым японцем?
   – Позвольте, разве он был похож на японца? – перебил ее Чугунков.
   – Да нет же! – досадливо отмахнулась от него женщина. – Но он махал ногами точь-в-точь как эти японцы из американских фильмов.
   – Так он был американцем? – удивился Чугунков. – Что же вы сразу не сказали?
   – Так! – объявила женщина решительно, никакие транквилизаторы не могли бороться с ней долго. – Это уже похоже на издевательство!
   Она встала и, хватаясь за прикрученную к полу мебель, двинулась на генерала.
   – А ну-ка вон из этой каюты! Я обязательно напишу на вас и вашу капитаншу вашему начальнику, генералу Чугункову! Я уже узнала, что он здесь самый главный! А сейчас – вон отсюда!
   Я рассмеялась и открыла дверь каюты. Ветер буквально вырывал ее из моих рук и грохнул о стену корабельной надстройки. Я чуть не вылетела следом за ней, но вовремя отпустила дверную ручку.
   Стоять на палубе было можно, но ветер нес с собой столько воды, что одежда мгновенно становилась мокрой насквозь. Я не раз уже успела порадоваться, что не сняла костюм водолаза и комбинезон, когда мы с Игорьком поднялись на поверхность.
   – Что вы все худым мужчиной интересовались? – спросила я Чугункова, который появился рядом со мной и также крепко ухватился за перила лесенки, ведущей на верхнюю палубу. – Это что – и есть тот самый ваш Менделеев из Санкт-Петербурга?
   Чугунков удивленно на меня посмотрел, а потом рассмеялся.
   – Так ведь Менделеев – это высокий «жлоб»! Я думал, ты сразу это поняла! – крикнул он мне, пересиливая ветер. – Просто этот худой напомнил мне одного знакомого. Да, видно, не он, я просто ошибся... Давай-ка поднимемся на капитанский мостик...
   В рулевой рубке «Посейдона» нас встретил капитан судна, он же полковник МЧС Свиридов, и тотчас засуетился, доставая надежно припрятанный термос с кофе.
   – Нет, голый кофе гонять негоже! – заявил Чугунков. – Подождите, я спущусь к себе в каюту, у меня там бутылочка хорошего коньяка имеется – очень старый, «Эверест» называется. Кофе с «Эверестом» – это вообще лучший напиток, который я пробовал в своей жизни!
   И генерал скрылся в мутных, наполненных брызгами воды, пены и грохотом волн по борту и надстройке сумерках за дверью капитанской рубки. Он едва не столкнулся в дверях с помощником капитана, который ввалился в рубку и, отфыркиваясь от воды, ручьем лившейся с него, заявил:
   – Капитан! Может быть, «Нереида» еще один рейс вниз сделает?
   – А в чем дело? – резко спросил Свиридов, наверняка не забывший свою оговорку в разговоре с генералом Чугунковым, выдавшую нежелание лишний раз спускать аппарат с «Посейдона» на дно.
   – Старший в группе водолазов, лейтенант Носов, руку сломал – волной его неудачно шибануло. Под воду его пускать нельзя. А без старшего группы – не положено. Свяжитесь с «Нереидой», посоветуйтесь с ее капитаном Мелехиным, он не откажется поработать еще...
   – Ты что же, предлагаешь нам за чужие спины прятаться? – набросился на него Свиридов, хорошо запомнивший направленное на него раздражение генерала. – Составленный мной план спасательных работ предусматривает повторное погружение аппарата с «Посейдона», а не с «Нереиды»! И работать будем строго по плану! Срочно найди замену Носову! Через пять минут аппарат должен начать погружение.
   – Где же я замену ему найду, если он один у нас из лейтенантов остался среди водолазов? – возмутился помощник. – Остальных вы сами списали на берег за незнание устава корабельной службы. Наверняка они сейчас в Красноводске из портового ресторана не вылазят. Устроили людям отпуск, додумались...