Страница:
Сомнения опять заполнили мою голову. Кто же работает на ФСБ? Чугунков? Грэг? Крупнова? Или же все-таки – Министр? Но ответа у меня по-прежнему никакого не было...
Нет! Нужно подходить к этой проблеме постепенно, рассматривая действия каждого в отдельности и ища в них противоречия. Но для этого просто необходимо целое море информации, которой я просто не обладаю.
Например, откуда Министр взял все эти свои прогнозы? Разве можно предугадать или просчитать стихийные бедствия? Ведь ответ заложен уже в их названии – стихийные, случайные, непредвиденные! Как же можно их предвидеть? Это же нонсенс!
«Постой-ка, – сказала я сама себе. – Чугунков дал тебе задание разобраться с причинами катастрофы на Шикотане. Зачем? Не с той ли самой целью? Может, и он тоже хочет понять, можно ли предвидеть такие случаи и сделать вывод о прогнозах, сделанных Министром? Значит, он тоже подозревает Министра в нечестной игре? А это может означать только сотрудничество с ФСБ. Но ведь Чугунков может преследовать и противоположные цели, если, например, с ФСБ сотрудничает не Министр, а сам Чугунков. Дядя Костя – агент ФСБ? Бред какой-то...»
Но несмотря на то, что я назвала эту мысль бредом, я теперь не была уверена ни в ком, кроме Менделеева. Психологические доказательства для меня – самые убедительные. Я, можно сказать, провела самостоятельную психологическую экспертизу по своей оригинальной методике и пришла к однозначному выводу: Менделеев не может сотрудничать с ФСБ, это противоречит реальным психологическим фактам.
В отношении ни одного из остальных я этого сказать не могла.
«Достаточно ломать голову над неразрешимыми пока загадками, – сказала я самой себе. – Нужно четко определить для себя задачи и собирать информацию, которая позволит сделать точный вывод, а не очередное предположение. Фимку я попросила разобраться с геофизиками, и это очень верный шаг. Но только теперь нужно смотреть на то, что ему удастся узнать с точки зрения достоверности прогноза, сделанного Министром, а не по частному вопросу, касающемуся только Шикотана. Это первое. Второе. Чугунков ведет себя как-то странно. Это достоверный факт, требующий объяснения. И пока я не пойму, зачем он послал меня разбираться с этими то ли японскими, то ли российскими охотниками-рыбаками, я не смогу двинуться дальше в своем анализе. Может быть, он хотел просто отправить меня куда-нибудь подальше, чтобы я нос не совала куда мне не положено. Например, к тем же геофизикам? А может быть, есть какая-то другая, более важная причина? Надо и в самом деле разобраться во все этом, как я пообещала генералу Чугункову.
Из задумчивости меня вывел изменившийся характер шума, создаваемого вращением винта. Я выглянула в иллюминатор и увидела, что вертолет садится на какое-то судно. В первый момент я не могла определить его размеры – большое оно или маленькое, сравнить на фоне океанской воды было не с чем. Но вертолет продолжал опускаться, судно росло и росло на моих глазах, пока не превратилось в настоящий большой корабль. А когда на его палубе я различила маленькие фигурки в военной форме, я сильно засомневалась, что это тот самый пограничный катер, на который обещал меня доставить Евграфов.
– Куда вы меня привезли? – прокричала я в ухо сидевшему рядом капитану.
Тот только успокаивающе помахал ладонью – не беспокойся, мол, все в порядке, прибыли по тому адресу, который нужен.
На авианосце Тихоокеанской военной флотилии «Стремительный», которым оказался огромный, в детальном рассмотрении, корабль, мы пробыли совсем недолго. Галантный морской офицер поцеловал мне руку, чем вызвал гримасу неудовольствия на лице Евграфова, и сообщил, что в квадрате 22/46-Е подобран человек в национальной одежде, привязанный ремнями к обломкам лодки. Он был без сознания. Судовой врач привел его в чувство, но говорить толком он еще не может, сказал только, что его лодку перевернула и разбила «большая волна». Поняв, что это один из тех, кого ищут спасатели и пограничники, военные моряки связались с заставой пограничников, а оттуда их сообщение передали Евграфову, и он решил сразу же забрать потерпевшего крушение и доставить его на берег.
Я обратила внимание на слова офицера – «в национальной одежде». Ясно дело – в японской, решила я, какая же еще национальность может жить в непосредственной близости с японской границей?
Однако, когда на носилках матросы пронесли в самолет подобранного в океане человека, я сильно засомневалась, что это – японец. Это был человек уже, как мне показалось, очень зрелого возраста. Прежде всего меня смутила его совершенно белая широкая окладистая борода и такие же белые усы. Почему-то я очень плохо представляла себе японцев бородатыми.
Да и лицо у него было очень мало похоже на те лица, которые мы привыкли считать традиционно японскими, – густые темные брови, острый, выдающийся вперед прямой нос и овальные, почти европейские глаза могли бы принадлежать какому-нибудь римлянину, а не жителю Токио или Киото.
Одежда на нем и впрямь была национальной, но вовсе не кимоно, как можно было предположить, а какой-то распашной халат с узкими рукавами, на котором был вышит прямоугольный узор белыми нитками и какими-то не то стекляшками, не то камушками с отверстиями. Вместо традиционного японского оби – узкого пояса – халат был подвязан наборным набедренным поясом из кусочков сыромятной кожи, также отделанных каким-то прямоугольным узором. Матросы принесли длинную палку с острым крючком на конце, изготовленным, судя по всему, из кости какого-то животного. Палка, как они объяснили, была привязана к правой руке этого старика, когда его подобрали в океане.
Старик молча смотрел на нас неподвижным взглядом и не делал никаких попыток ни заговорить, ни спросить у нас что-либо.
– Кто он, японец? – спросила я у Евграфова, пока мы не взлетели и двигатель работал на полуоборотах.
– Нет! – улыбнулся Евграфов. – Таких, как он, в Японии очень мало, это одно из старинных племен, айны. Их в Японии всего тысяч пятнадцать-двадцать. И все почти живут напротив нас, через пролив, с японской стороны, на Хоккайдо. У нас, на Шикотане, всего одно селение было – человек тридцать. Их уже кто только не уговаривал переехать на Итуруп или на Сахалин, но они ни в какую не соглашались покидать остров. Промышляли охотой на котика, на тюленя. Китов давно перестали гарпунить, все равно на берег вытянуть не смогут, смысла нет охотиться. Люди чудные какие-то! Поклоняются океану, и хоронят их в океане. Сам, правда, не видел, но рассказывали ребята-сверхсрочники...
Вертолет взлетел. Евграфов еще что-то пытался мне говорить, но я уже ничего не могла разобрать за шумом двигателя. Он махнул рукой: потом, мол.
Со стариком-айном не удалось поговорить и на заставе, куда доставил нас вертолет. Врачи сразу же оттеснили его от меня и после беглого осмотра заявили, что он сильно переохлажден, не способен адекватно реагировать на окружающее и вообще ему требуется срочная медицинская помощь, иначе может начаться жесточайший воспалительный процесс.
Я слегка поскандалила, но в конце концов отступилась, общаться с этим стариком и в самом деле оказалось бы сейчас затруднительно – он смотрел, не мигая, в пространство и на вопросы не реагировал. Мне, правда, показалось, что переохлаждение тут ни при чем, что причина в чем-то совсем другом, но в чем – я понять не могла.
Глава четвертая
Нет! Нужно подходить к этой проблеме постепенно, рассматривая действия каждого в отдельности и ища в них противоречия. Но для этого просто необходимо целое море информации, которой я просто не обладаю.
Например, откуда Министр взял все эти свои прогнозы? Разве можно предугадать или просчитать стихийные бедствия? Ведь ответ заложен уже в их названии – стихийные, случайные, непредвиденные! Как же можно их предвидеть? Это же нонсенс!
«Постой-ка, – сказала я сама себе. – Чугунков дал тебе задание разобраться с причинами катастрофы на Шикотане. Зачем? Не с той ли самой целью? Может, и он тоже хочет понять, можно ли предвидеть такие случаи и сделать вывод о прогнозах, сделанных Министром? Значит, он тоже подозревает Министра в нечестной игре? А это может означать только сотрудничество с ФСБ. Но ведь Чугунков может преследовать и противоположные цели, если, например, с ФСБ сотрудничает не Министр, а сам Чугунков. Дядя Костя – агент ФСБ? Бред какой-то...»
Но несмотря на то, что я назвала эту мысль бредом, я теперь не была уверена ни в ком, кроме Менделеева. Психологические доказательства для меня – самые убедительные. Я, можно сказать, провела самостоятельную психологическую экспертизу по своей оригинальной методике и пришла к однозначному выводу: Менделеев не может сотрудничать с ФСБ, это противоречит реальным психологическим фактам.
В отношении ни одного из остальных я этого сказать не могла.
«Достаточно ломать голову над неразрешимыми пока загадками, – сказала я самой себе. – Нужно четко определить для себя задачи и собирать информацию, которая позволит сделать точный вывод, а не очередное предположение. Фимку я попросила разобраться с геофизиками, и это очень верный шаг. Но только теперь нужно смотреть на то, что ему удастся узнать с точки зрения достоверности прогноза, сделанного Министром, а не по частному вопросу, касающемуся только Шикотана. Это первое. Второе. Чугунков ведет себя как-то странно. Это достоверный факт, требующий объяснения. И пока я не пойму, зачем он послал меня разбираться с этими то ли японскими, то ли российскими охотниками-рыбаками, я не смогу двинуться дальше в своем анализе. Может быть, он хотел просто отправить меня куда-нибудь подальше, чтобы я нос не совала куда мне не положено. Например, к тем же геофизикам? А может быть, есть какая-то другая, более важная причина? Надо и в самом деле разобраться во все этом, как я пообещала генералу Чугункову.
Из задумчивости меня вывел изменившийся характер шума, создаваемого вращением винта. Я выглянула в иллюминатор и увидела, что вертолет садится на какое-то судно. В первый момент я не могла определить его размеры – большое оно или маленькое, сравнить на фоне океанской воды было не с чем. Но вертолет продолжал опускаться, судно росло и росло на моих глазах, пока не превратилось в настоящий большой корабль. А когда на его палубе я различила маленькие фигурки в военной форме, я сильно засомневалась, что это тот самый пограничный катер, на который обещал меня доставить Евграфов.
– Куда вы меня привезли? – прокричала я в ухо сидевшему рядом капитану.
Тот только успокаивающе помахал ладонью – не беспокойся, мол, все в порядке, прибыли по тому адресу, который нужен.
На авианосце Тихоокеанской военной флотилии «Стремительный», которым оказался огромный, в детальном рассмотрении, корабль, мы пробыли совсем недолго. Галантный морской офицер поцеловал мне руку, чем вызвал гримасу неудовольствия на лице Евграфова, и сообщил, что в квадрате 22/46-Е подобран человек в национальной одежде, привязанный ремнями к обломкам лодки. Он был без сознания. Судовой врач привел его в чувство, но говорить толком он еще не может, сказал только, что его лодку перевернула и разбила «большая волна». Поняв, что это один из тех, кого ищут спасатели и пограничники, военные моряки связались с заставой пограничников, а оттуда их сообщение передали Евграфову, и он решил сразу же забрать потерпевшего крушение и доставить его на берег.
Я обратила внимание на слова офицера – «в национальной одежде». Ясно дело – в японской, решила я, какая же еще национальность может жить в непосредственной близости с японской границей?
Однако, когда на носилках матросы пронесли в самолет подобранного в океане человека, я сильно засомневалась, что это – японец. Это был человек уже, как мне показалось, очень зрелого возраста. Прежде всего меня смутила его совершенно белая широкая окладистая борода и такие же белые усы. Почему-то я очень плохо представляла себе японцев бородатыми.
Да и лицо у него было очень мало похоже на те лица, которые мы привыкли считать традиционно японскими, – густые темные брови, острый, выдающийся вперед прямой нос и овальные, почти европейские глаза могли бы принадлежать какому-нибудь римлянину, а не жителю Токио или Киото.
Одежда на нем и впрямь была национальной, но вовсе не кимоно, как можно было предположить, а какой-то распашной халат с узкими рукавами, на котором был вышит прямоугольный узор белыми нитками и какими-то не то стекляшками, не то камушками с отверстиями. Вместо традиционного японского оби – узкого пояса – халат был подвязан наборным набедренным поясом из кусочков сыромятной кожи, также отделанных каким-то прямоугольным узором. Матросы принесли длинную палку с острым крючком на конце, изготовленным, судя по всему, из кости какого-то животного. Палка, как они объяснили, была привязана к правой руке этого старика, когда его подобрали в океане.
Старик молча смотрел на нас неподвижным взглядом и не делал никаких попыток ни заговорить, ни спросить у нас что-либо.
– Кто он, японец? – спросила я у Евграфова, пока мы не взлетели и двигатель работал на полуоборотах.
– Нет! – улыбнулся Евграфов. – Таких, как он, в Японии очень мало, это одно из старинных племен, айны. Их в Японии всего тысяч пятнадцать-двадцать. И все почти живут напротив нас, через пролив, с японской стороны, на Хоккайдо. У нас, на Шикотане, всего одно селение было – человек тридцать. Их уже кто только не уговаривал переехать на Итуруп или на Сахалин, но они ни в какую не соглашались покидать остров. Промышляли охотой на котика, на тюленя. Китов давно перестали гарпунить, все равно на берег вытянуть не смогут, смысла нет охотиться. Люди чудные какие-то! Поклоняются океану, и хоронят их в океане. Сам, правда, не видел, но рассказывали ребята-сверхсрочники...
Вертолет взлетел. Евграфов еще что-то пытался мне говорить, но я уже ничего не могла разобрать за шумом двигателя. Он махнул рукой: потом, мол.
Со стариком-айном не удалось поговорить и на заставе, куда доставил нас вертолет. Врачи сразу же оттеснили его от меня и после беглого осмотра заявили, что он сильно переохлажден, не способен адекватно реагировать на окружающее и вообще ему требуется срочная медицинская помощь, иначе может начаться жесточайший воспалительный процесс.
Я слегка поскандалила, но в конце концов отступилась, общаться с этим стариком и в самом деле оказалось бы сейчас затруднительно – он смотрел, не мигая, в пространство и на вопросы не реагировал. Мне, правда, показалось, что переохлаждение тут ни при чем, что причина в чем-то совсем другом, но в чем – я понять не могла.
Глава четвертая
Выспросив у врачей, сколько, по их мнению, времени потребуется, чтобы его привести в нормальное состояние, я поспешила на поиски Фимки, который, как мне сказали, уже вернулся от геофизиков и пропадал теперь где-то на острове.
Шаблина я нашла в жилом поселке, где вовсю уже трудилась тяжелая строительная техника – бульдозеры с огромными ножами, за один заход сдвигающими обломки сразу всего здания. Поселок уже был практически расчищен от обломков домов и прочего мусора. Под ногами хлюпала водой глинистая, напитанная и океанской и дождевой водой почва, кругом валялись обломки камней – от небольших, размером с кулак, до солидных глыб величиной с автомашину.
Фима снимал на пленку экскаватор, уже копающий фундамент под новое здание консервного завода, который, как выяснилось, решили восстановить в кратчайшие сроки. Я удивилась, увидев около котлована наших спасателей из Владивостока. На мой вопрос, почему они здесь, ведь Чугунков приказал снять спасателей с восстановительных работ, их старший, средних лет мужчина, кутавшийся в штормовку под моросящим нудным дождем, сплюнул в заполняющийся следом за ковшом экскаватора водой котлован и заворчал раздраженно:
– У него семь пятниц на неделе, у твоего Чугункова. Мы по лесу полазили на горе часа четыре, а потом – всех срочно сюда, на восстановление рыбного завода. А я строителем не нанимался работать! В гробу я это видел – грязь тут месить под дождем, пусть вербуют сезонников, те и построят им все, что хочешь, хоть черта лысого!
Я оставила его у котлована и подошла к Фимке, который только что вылез из ковша экскаватора, куда забрался в поисках наиболее эффектной точки съемки.
– О! Наконец-то я тебя нашел! – нагло заявил Ефим, хватая сразу же меня за руку и таща куда-то в сторону от котлована.
Он впихнул меня в вездеход, стоящий неподалеку, и принялся сразу же тараторить, как сорока.
– Оленька, я все твои просьбы выполнил! – заявил он, слегка озадачив меня множественным числом слова «просьба», я его просила, насколько мне помнится, только об одном – связаться с геофизиками и выяснить у них все, что можно, о причинах цунами и возможности его прогнозирования.
– Ты представляешь, меня там чуть не арестовали! – продолжал Фимка. – Какой-то козел с майорскими погонами и генеральскими замашками. Столкнулся со мной около палатки геофизиков, они катер с «Витязя» ждали, и начал сразу орать – кто я, видите ли, такой, да что я тут делаю, да есть ли у меня допуск в пограничную зону? Хотел мою фотокамеру отобрать, представляешь? Я его чуть не убил на месте, спасибо ему вот, оттащил меня от этого дурака, а то бы я не знаю, что было...
Ефим показал рукой на молчаливого человека, зябко кутавшегося в штормовку, которого я в полумраке тусклого освещения вездехода сначала не заметила. К моему удивлению, им оказался тот самый очкарик, который докладывал на совещании, проводимом Чугунковым сразу после нашего прибытия на остров, и вызвал неудовольствие генерала своими чрезмерно научными речами. Он, как мне показалось, меня тоже узнал.
– Нашли своих японцев в океане? – спросил очкарик, протягивая мне руку. – Моя фамилия Финкельштейн. Самуил Моисеевич Финкельштейн, хотя чаще меня называют Семеном Михайловичем, как Буденного.
– Кого? – переспросила я.
Очкарик пожал плечами.
– Буденного, – ответил он недоуменно. – Был такой деятель... Я думал, его еще помнят.
– Ах, этот! – рассмеялась я. – Простите меня за такую реакцию! Я просто не сразу вас поняла. Дело в том, что нашего Министра тоже зовут Семен Михайлович, и это тоже кличка или прозвище, что ли... Настоящее имя у него сложнее и не очень удобное для произношения.
Я давно заметила, что, когда сообщаешь людям о том факте, о котором я сейчас сказала очкарику, они как-то просто машинально спрашивают: «А как же его зовут?» Но этот, к моему удивлению, такого вопроса не задал.
– Ефим сообщил мне, что вы интересуетесь процессами образования и распространения динамического возмущения в больших массах воды, – сказал вдруг он, слегка огорошив меня терминологией, сквозь которую я с трудом добралась до смысла того, что он хотел сказать.
«А Чугунков-то был, пожалуй, прав, – подумала я, – когда просил его разговаривать на обычном, общедоступном языке, а не читать лекции по своей геофизике».
– Вы не ошиблись, – ответила я ему тем не менее с живейшим интересом. – Именно я интересовалась этой информацией. Правда, для себя я сформулировала область моего интереса несколько проще, что ли... Я хотела бы выяснить поточнее причины цунами, обрушившегося на остров Шикотан, и возможность его раннего прогнозирования.
Пока мы говорили, Фимка крутил головой то на меня, то на него, потом тяжело вздохнул и заявил:
– Ну, третий, как говорится, лишний. Я надеюсь, вы и без меня тут прекрасно поворкуете, тем более на таком труднодоступном для меня языке. Я как-то привык в своих материалах попроще выражаться, чтобы понятно было абсолютно всем...
Вылезая из вездехода, он поманил меня пальцем и, когда я высунула голову наружу, сказал извиняющимся шепотом:
– Оля, я ни черта не понял, что он там мне объяснял! Потому и приволок с собой. Он знаешь кто? Сотрудник какой-то хитрой лаборатории во Владивостоке, они как раз прогнозами занимаются. Его сюда наблюдателем послали...
– Слушай, Фима, – перебила я его. – Кто это тебя арестовать хотел? Только давай без всякой пурги, я же понимаю, что это тебя очкарик у майора отбил, а не наоборот, как ты сказал...
– Да я – ничего... – пробормотал смущенный Ефим. – Я откуда знаю, кто это такой. Он мне документы не показывал. Рожа не русская какая-то – то ли казах, то ли киргиз, черт его знает!
«Рожа нерусская должна и фамилию иметь нерусскую, – подумала я, – например, Турсунов, майор ФСБ. Час от часу не легче. Он меня словно по пятам преследует. Или, наоборот, – опередить хочет. Вот бы Фима перетрусил, если бы узнал, что его чуть ФСБ не арестовала...»
– Ладно, – пожалела я его. – Наверняка придурок какой-нибудь на тебя наехал! Просто ты ему под руку попался. Ерунда все это. Я тебе могу подсказать кое-что, для материала в газету.
По Фимкиным глазам я увидела, что он тут же сделал охотничью стойку.
– Только что на заставу привезли одного из охотников, унесенных в океан. Его подобрал авианосец «Стремительный». Сейчас у врачей на заставе, они над ним колдуют. Говорить, правда, пока не может почему-то...
Последнюю фразу я договаривала в пустоту – Фимка уже бежал к ближайшей машине. Я усмехнулась и нырнула в вездеход.
– Извините, Семен Михайлович, – сказала я очкастому геофизику. – Я в вашем полном распоряжении.
– Знаете, – сказал он вдруг, – я не люблю двусмысленностей. Оттого, возможно, и выражаюсь так наукообразно, но это преследует цель, чтобы мои слова нельзя было истолковать иначе, чем в соответствии с тем смыслом, который я в них вкладываю.
Я чуть не покраснела, сообразив, на что он намекает. Мою последнюю фразу и в самом деле можно было истолковать по-другому. А какое для этого нужно иметь буйное воображение! Но вместо того чтобы покраснеть – разозлилась.
«Да он же просто по носу меня щелкнул! – возмутилась я. – Никакое у него не буйное воображение. Он роли между нами распределяет! Привык, наверное, что ему в рот смотрят там, у них, в лаборатории! Кстати, что это за лаборатория такая?»
– Семен Михайлович! – сказала я ему, подавив свое раздражение, по крайней мере – внешне. – Я полностью согласна с вашей сокровенной мыслью о том, что мужчины несравненно умнее женщин и гораздо более пригодны к занятиям наукой, чем пол, им противоположный.
– Я этого не говорил, – пробормотал он, отводя глаза в сторону.
– Вы этого даже не думали! – согласилась я. – Это у вас в крови, вернее – этим вы себя утешаете...
– Что вы несете?.. – начал он, но я его перебила:
– Я несу вам истину, от которой вы старательно отворачиваетесь, чтобы не видеть самого себя таким, какой вы есть на самом деле. Дайте мне, пожалуйста, вашу руку.
Он нерешительно протянул мне левую руку, но потом вдруг резко ее отдернул и посмотрел на меня презрительно.
Я рассмеялась:
– Да нет! Я не собиралась по линиям на вашей руке читать ваш характер, я просто хотела убедиться, что вы женаты, посмотреть, есть ли у вас на пальце обручальное кольцо. Столь педантичный человек, как вы, обязательно должен носить кольцо, раз уж существует такая традиция. Я тоже не верю ни в какую мистику. Но в то, что женились вы неудачно и теперь мстите своей жене таким вот закамуфлированным скрытым образом, презирая женщин вообще и считая их существами низшими по сравнению с мужчинами, я верю. Вернее сказать – я это знаю. Вы не любите свою жену. Не любите скорее всего потому, что она не любит вас. Но признаться в этом самому себе вам страшно, а главное – стыдно, не правда ли?
Он посмотрел на меня, и я сразу же пожалела обо всем, что сказала. У него в глазах стояли слезы! Очки увеличивали их, и они казались с глазами просто несоразмерно большими.
«Скотина ты все же, Ольга! – сказала я самой себе. – Размахалась кулаками! Когда только ты сама-то перестанешь мстить мужикам?»
Очкарик отвернулся, и мы минуты три сидели молча. Потом одновременно сказали:
– Извините...
И оба рассмеялись.
– Все! Забыли! – заявила я и увидела на его лице полную готовность пойти навстречу и поддержать это мое предложение.
– Если из двух человек один нуждается в помощи, а другой может помочь, они всегда найдут общий язык, если только не будут жестко распределять роли, – сказала я. – Если я сейчас нуждаюсь в помощи, это не значит, что через секунду мы ролями не поменяемся. Верно?
Он смущенно улыбнулся. Такие заковыристые фразы он понимал с лета. Как же нам найти для общения нечто среднее, не столь наукообразное?
– Знаете, Семен! – сказала я. – Давайте поступим самым примитивным образом. Я буду спрашивать, а вы – отвечать на мои вопросы. Если я чего-то не пойму, я вас перебью и спрошу вновь. Я думаю, так нам удастся все же помочь друг другу.
Он кивнул, продолжая мне улыбаться.
– Первое, что меня интересует, – сказала я. – Было ли причиной только что произошедшего стихийного бедствия, которое называется цунами, подводное землетрясение?
– Несомненно, – ответил геофизик.
«Неплохо! – подумала я. – Продолжим».
– Вы можете назвать координаты точки, в которой был расположен апогей землетрясения? – задала я следующий вопрос.
Геофизик поднял глаза кверху, упершись взглядом в металлическую крышу вездехода, и, секунду подумав, четко ответил:
– Сорок три градуса пятьдесят восемь минут северной широты и сто сорок шесть градусов восточной долготы. Но эти данные очень мало информативны, так как землетрясение произошло... – Он споткнулся на этом слове. – Впрочем, оно и сейчас продолжается на глубине восемь с половиной километров в ложе Курило-Камчатского желоба. Для этого района такие явления не представляют собой ничего необычного.
– Простите? – остановила я его. – Как это – продолжается?
– Да, – ответил он. – Продолжается и сейчас. Наша сейсмическая станция регистрирует постоянные, хотя и нерегулярные, отголоски толчков силой в семь-восемь баллов по шкале Рихтера.
– Это очень сильное землетрясение, как мне кажется, – сказала я с некоторым сомнением.
– Да, – ответил он. – Если бы очаг был расположен не на столь большой глубине, оно вызвало бы целую серию идущих одна за другой волн. Но в данном случае нам не стоит опасаться, что цунами может повториться.
– Почему? – недоумевала я. – Ведь первый толчок имел катастрофические для острова последствия.
– Первый – да! – согласился геофизик. – Но в результате того же самого толчка условия прохождения сейсмической волны нарушились, изменилась конфигурация стенок желоба и, значит, условия отражения волны от них. Волна гасится где-то на глубине пяти километров в самом желобе и почти не достигает поверхности океана. Это явление довольно обычное для подобного рода землетрясений, происходящих на больших глубинах.
Признаюсь, он меня несколько озадачил. Оказывается, причины бедствия продолжают действовать! Вот и разберись с ними, как того требовал от меня Чугунков.
– Что же явилось причиной самого землетрясения, которое, как вы утверждаете, продолжается и сейчас? – спросила я.
– Это утверждают приборы, а не я, – улыбнулся геофизик. – А вот насчет причин – тут начинается область более или менее достоверных предположений. Наиболее распространенная версия – участки земной коры как бы наползают друг на друга и заставляют содрогаться многокилометровые пласты гранита или базальта. Сдвигаясь по разломам, те порождают сильнейшие землетрясения. Есть еще версия о постоянных, хотя и непериодических, колебаниях жидкого земного ядра, но это пока, скорее, из области фантастики.
– Еще один очень важный для меня вопрос, – сказала я. – С какой точностью и за сколько времени до начала можно предсказывать подобные землетрясения?
Семен Михайлович посмотрел на меня как-то очень странно и, слегка задумавшись, пробормотал:
– В этом нет никакого особого секрета, тем более для вашего ведомства. Я думал, вы полностью владеете этой информацией.
Теперь растерялась уже я. Он на что-то намекал, а на что – я понять не могла.
– Почему вы так решили, Семен? – спросила я его напрямик.
– Да потому, что я сам, лично, передавал все данные по этому вопросу вашему представителю... – ответил он мрачно. – Что-нибудь не так с нашей информацией?
– Не знаю... – сказала я. – Кому вы ее передавали? Вы уверены, что это человек из нашего ведомства?
– Я сегодня уже разговаривал с этим человеком, – ответил он и, помолчав, добавил: – Причем при вас беседовал...
«При мне? – оторопела я. – При мне он только докладывал на совещании, которое Чугун... Ну, конечно же! Он Чугункова имеет в виду! Но если это так, то я вообще ничего не понимаю! В чем же тогда смысл задания, которое дал мне Чугунков? Чтобы я по его следу прошла? Зачем?»
– Странный у нас разговор, – сказала я. – Вместо того чтобы давать ответы на вопросы, он, наоборот – рождает новые.
– Оля! – неожиданно оживился геофизик. – У меня тоже есть один вопрос, на который я никак не могу найти ответ. Хотя, может быть, этот вопрос меня вовсе и не касается. Но, с другой стороны, там была использована именно наша информация, в этом у меня нет ни малейших сомнений.
– Где там? – спросила я машинально, думая о своем, просто из привычки уточнять неясные мне места в любом разговоре.
– Я имею в виду – в том прогнозе, который дал по Курильскому региону ваш Министр в своем интерьвью, – ответил геофизик.
Я чуть не подскочила и не двинулась с места только потому, что постоянно контролировала свое поведение, чтобы не давать никакой лишней информации о себе. Это вошло у меня в привычку, ведь я прекрасно знаю, как красноречиво свидетельствует непроизвольная динамика тела о душевном состоянии человека.
– Вы уверены, что прогноз был составлен именно по вашим материалам? – спросила я.
– Как же я могу быть не уверен, когда Семен Михайлович...
Он посмотрел на меня и добавил:
– ...ваш Семен Михайлович сам просил нас об этом и даже организовал финансирование наших работ из бюджета МЧС? Единственно, что мне непонятно, – как могли появиться такие грубые ошибки, которые прозвучали в его прогнозе? Если это результат уже вашей министерской обработки полученных от нас данных, то я просто отказываюсь дальше работать над этим проектом!
– Какие ошибки, Семен Михайлович? – спросила я спокойно, но это вовсе не свидетельствовало о том, что внутри у меня все столь же спокойно, как снаружи.
– Как это – какие? – переспросил он раздраженно. – Будто вы не знаете!
– Какие ошибки? – повторила я, и невесть откуда взявшийся металл прозвучал у меня в голосе.
Он растерялся и посмотрел на меня с удивлением.
– Хорошо, – сказал он, – я напомню вам, какие ошибки, хотя и не вижу в этом никакого смысла. Мы дали абсолютно точный прогноз – и об очаге землетрясения, и о его последствиях. Наша лаборатория пользуется самыми точными датчиками, установленными на дне Курило-Камчатского желоба. Отслеживаются многомесячные пространственные перемещения реперных участков земной коры, моделируется их поведение во времени. Мы близки к тому, чтобы совместно с американскими и австралийскими учеными создать обобщенную модель поведения тихоокеанского ложа на многие годы вперед и составить просто-напросто расписание землетрясений, что позволит избежать многих совершенно ненужных и бессмысленных жертв и материальных затрат. И вот, когда я передаю вашему генералу детально точные данные о предстоящем землетрясении за месяц – вы слышите! – за месяц до его возникновения, я вдруг слышу в интервью человека, который сам мне заказывал этот прогноз, что землетрясение произойдет в районе острова Парамушир у берегов Камчатки. Я просто... У меня просто дар речи отнялся! Я не хочу больше иметь дело с этим человеком! Я не знаю, как можно было перепутать Южные Курилы с Северными! Это полнейшая безответственность! И этот человек еще имеет наглость рассчитывать стать Президентом России!
Он замолчал, но сидел, раскаленный своим негодованием, словно пустой чайник на огне.
Признаюсь, он меня озадачил. Безответственность? Не-ет! Это не могла быть безответственность. Это могла быть только провокация! В этом я была уже просто уверена. И кто был ее заказчиком, тоже не трудно было догадаться. Но вот кто был исполнителем? Кто сумел изменить данные на пути от лаборатории до кабинета нашего Министра настолько, что Южные Курилы превратились в Северные? В этом мне и предстояло разобраться.
Шаблина я нашла в жилом поселке, где вовсю уже трудилась тяжелая строительная техника – бульдозеры с огромными ножами, за один заход сдвигающими обломки сразу всего здания. Поселок уже был практически расчищен от обломков домов и прочего мусора. Под ногами хлюпала водой глинистая, напитанная и океанской и дождевой водой почва, кругом валялись обломки камней – от небольших, размером с кулак, до солидных глыб величиной с автомашину.
Фима снимал на пленку экскаватор, уже копающий фундамент под новое здание консервного завода, который, как выяснилось, решили восстановить в кратчайшие сроки. Я удивилась, увидев около котлована наших спасателей из Владивостока. На мой вопрос, почему они здесь, ведь Чугунков приказал снять спасателей с восстановительных работ, их старший, средних лет мужчина, кутавшийся в штормовку под моросящим нудным дождем, сплюнул в заполняющийся следом за ковшом экскаватора водой котлован и заворчал раздраженно:
– У него семь пятниц на неделе, у твоего Чугункова. Мы по лесу полазили на горе часа четыре, а потом – всех срочно сюда, на восстановление рыбного завода. А я строителем не нанимался работать! В гробу я это видел – грязь тут месить под дождем, пусть вербуют сезонников, те и построят им все, что хочешь, хоть черта лысого!
Я оставила его у котлована и подошла к Фимке, который только что вылез из ковша экскаватора, куда забрался в поисках наиболее эффектной точки съемки.
– О! Наконец-то я тебя нашел! – нагло заявил Ефим, хватая сразу же меня за руку и таща куда-то в сторону от котлована.
Он впихнул меня в вездеход, стоящий неподалеку, и принялся сразу же тараторить, как сорока.
– Оленька, я все твои просьбы выполнил! – заявил он, слегка озадачив меня множественным числом слова «просьба», я его просила, насколько мне помнится, только об одном – связаться с геофизиками и выяснить у них все, что можно, о причинах цунами и возможности его прогнозирования.
– Ты представляешь, меня там чуть не арестовали! – продолжал Фимка. – Какой-то козел с майорскими погонами и генеральскими замашками. Столкнулся со мной около палатки геофизиков, они катер с «Витязя» ждали, и начал сразу орать – кто я, видите ли, такой, да что я тут делаю, да есть ли у меня допуск в пограничную зону? Хотел мою фотокамеру отобрать, представляешь? Я его чуть не убил на месте, спасибо ему вот, оттащил меня от этого дурака, а то бы я не знаю, что было...
Ефим показал рукой на молчаливого человека, зябко кутавшегося в штормовку, которого я в полумраке тусклого освещения вездехода сначала не заметила. К моему удивлению, им оказался тот самый очкарик, который докладывал на совещании, проводимом Чугунковым сразу после нашего прибытия на остров, и вызвал неудовольствие генерала своими чрезмерно научными речами. Он, как мне показалось, меня тоже узнал.
– Нашли своих японцев в океане? – спросил очкарик, протягивая мне руку. – Моя фамилия Финкельштейн. Самуил Моисеевич Финкельштейн, хотя чаще меня называют Семеном Михайловичем, как Буденного.
– Кого? – переспросила я.
Очкарик пожал плечами.
– Буденного, – ответил он недоуменно. – Был такой деятель... Я думал, его еще помнят.
– Ах, этот! – рассмеялась я. – Простите меня за такую реакцию! Я просто не сразу вас поняла. Дело в том, что нашего Министра тоже зовут Семен Михайлович, и это тоже кличка или прозвище, что ли... Настоящее имя у него сложнее и не очень удобное для произношения.
Я давно заметила, что, когда сообщаешь людям о том факте, о котором я сейчас сказала очкарику, они как-то просто машинально спрашивают: «А как же его зовут?» Но этот, к моему удивлению, такого вопроса не задал.
– Ефим сообщил мне, что вы интересуетесь процессами образования и распространения динамического возмущения в больших массах воды, – сказал вдруг он, слегка огорошив меня терминологией, сквозь которую я с трудом добралась до смысла того, что он хотел сказать.
«А Чугунков-то был, пожалуй, прав, – подумала я, – когда просил его разговаривать на обычном, общедоступном языке, а не читать лекции по своей геофизике».
– Вы не ошиблись, – ответила я ему тем не менее с живейшим интересом. – Именно я интересовалась этой информацией. Правда, для себя я сформулировала область моего интереса несколько проще, что ли... Я хотела бы выяснить поточнее причины цунами, обрушившегося на остров Шикотан, и возможность его раннего прогнозирования.
Пока мы говорили, Фимка крутил головой то на меня, то на него, потом тяжело вздохнул и заявил:
– Ну, третий, как говорится, лишний. Я надеюсь, вы и без меня тут прекрасно поворкуете, тем более на таком труднодоступном для меня языке. Я как-то привык в своих материалах попроще выражаться, чтобы понятно было абсолютно всем...
Вылезая из вездехода, он поманил меня пальцем и, когда я высунула голову наружу, сказал извиняющимся шепотом:
– Оля, я ни черта не понял, что он там мне объяснял! Потому и приволок с собой. Он знаешь кто? Сотрудник какой-то хитрой лаборатории во Владивостоке, они как раз прогнозами занимаются. Его сюда наблюдателем послали...
– Слушай, Фима, – перебила я его. – Кто это тебя арестовать хотел? Только давай без всякой пурги, я же понимаю, что это тебя очкарик у майора отбил, а не наоборот, как ты сказал...
– Да я – ничего... – пробормотал смущенный Ефим. – Я откуда знаю, кто это такой. Он мне документы не показывал. Рожа не русская какая-то – то ли казах, то ли киргиз, черт его знает!
«Рожа нерусская должна и фамилию иметь нерусскую, – подумала я, – например, Турсунов, майор ФСБ. Час от часу не легче. Он меня словно по пятам преследует. Или, наоборот, – опередить хочет. Вот бы Фима перетрусил, если бы узнал, что его чуть ФСБ не арестовала...»
– Ладно, – пожалела я его. – Наверняка придурок какой-нибудь на тебя наехал! Просто ты ему под руку попался. Ерунда все это. Я тебе могу подсказать кое-что, для материала в газету.
По Фимкиным глазам я увидела, что он тут же сделал охотничью стойку.
– Только что на заставу привезли одного из охотников, унесенных в океан. Его подобрал авианосец «Стремительный». Сейчас у врачей на заставе, они над ним колдуют. Говорить, правда, пока не может почему-то...
Последнюю фразу я договаривала в пустоту – Фимка уже бежал к ближайшей машине. Я усмехнулась и нырнула в вездеход.
– Извините, Семен Михайлович, – сказала я очкастому геофизику. – Я в вашем полном распоряжении.
– Знаете, – сказал он вдруг, – я не люблю двусмысленностей. Оттого, возможно, и выражаюсь так наукообразно, но это преследует цель, чтобы мои слова нельзя было истолковать иначе, чем в соответствии с тем смыслом, который я в них вкладываю.
Я чуть не покраснела, сообразив, на что он намекает. Мою последнюю фразу и в самом деле можно было истолковать по-другому. А какое для этого нужно иметь буйное воображение! Но вместо того чтобы покраснеть – разозлилась.
«Да он же просто по носу меня щелкнул! – возмутилась я. – Никакое у него не буйное воображение. Он роли между нами распределяет! Привык, наверное, что ему в рот смотрят там, у них, в лаборатории! Кстати, что это за лаборатория такая?»
– Семен Михайлович! – сказала я ему, подавив свое раздражение, по крайней мере – внешне. – Я полностью согласна с вашей сокровенной мыслью о том, что мужчины несравненно умнее женщин и гораздо более пригодны к занятиям наукой, чем пол, им противоположный.
– Я этого не говорил, – пробормотал он, отводя глаза в сторону.
– Вы этого даже не думали! – согласилась я. – Это у вас в крови, вернее – этим вы себя утешаете...
– Что вы несете?.. – начал он, но я его перебила:
– Я несу вам истину, от которой вы старательно отворачиваетесь, чтобы не видеть самого себя таким, какой вы есть на самом деле. Дайте мне, пожалуйста, вашу руку.
Он нерешительно протянул мне левую руку, но потом вдруг резко ее отдернул и посмотрел на меня презрительно.
Я рассмеялась:
– Да нет! Я не собиралась по линиям на вашей руке читать ваш характер, я просто хотела убедиться, что вы женаты, посмотреть, есть ли у вас на пальце обручальное кольцо. Столь педантичный человек, как вы, обязательно должен носить кольцо, раз уж существует такая традиция. Я тоже не верю ни в какую мистику. Но в то, что женились вы неудачно и теперь мстите своей жене таким вот закамуфлированным скрытым образом, презирая женщин вообще и считая их существами низшими по сравнению с мужчинами, я верю. Вернее сказать – я это знаю. Вы не любите свою жену. Не любите скорее всего потому, что она не любит вас. Но признаться в этом самому себе вам страшно, а главное – стыдно, не правда ли?
Он посмотрел на меня, и я сразу же пожалела обо всем, что сказала. У него в глазах стояли слезы! Очки увеличивали их, и они казались с глазами просто несоразмерно большими.
«Скотина ты все же, Ольга! – сказала я самой себе. – Размахалась кулаками! Когда только ты сама-то перестанешь мстить мужикам?»
Очкарик отвернулся, и мы минуты три сидели молча. Потом одновременно сказали:
– Извините...
И оба рассмеялись.
– Все! Забыли! – заявила я и увидела на его лице полную готовность пойти навстречу и поддержать это мое предложение.
– Если из двух человек один нуждается в помощи, а другой может помочь, они всегда найдут общий язык, если только не будут жестко распределять роли, – сказала я. – Если я сейчас нуждаюсь в помощи, это не значит, что через секунду мы ролями не поменяемся. Верно?
Он смущенно улыбнулся. Такие заковыристые фразы он понимал с лета. Как же нам найти для общения нечто среднее, не столь наукообразное?
– Знаете, Семен! – сказала я. – Давайте поступим самым примитивным образом. Я буду спрашивать, а вы – отвечать на мои вопросы. Если я чего-то не пойму, я вас перебью и спрошу вновь. Я думаю, так нам удастся все же помочь друг другу.
Он кивнул, продолжая мне улыбаться.
– Первое, что меня интересует, – сказала я. – Было ли причиной только что произошедшего стихийного бедствия, которое называется цунами, подводное землетрясение?
– Несомненно, – ответил геофизик.
«Неплохо! – подумала я. – Продолжим».
– Вы можете назвать координаты точки, в которой был расположен апогей землетрясения? – задала я следующий вопрос.
Геофизик поднял глаза кверху, упершись взглядом в металлическую крышу вездехода, и, секунду подумав, четко ответил:
– Сорок три градуса пятьдесят восемь минут северной широты и сто сорок шесть градусов восточной долготы. Но эти данные очень мало информативны, так как землетрясение произошло... – Он споткнулся на этом слове. – Впрочем, оно и сейчас продолжается на глубине восемь с половиной километров в ложе Курило-Камчатского желоба. Для этого района такие явления не представляют собой ничего необычного.
– Простите? – остановила я его. – Как это – продолжается?
– Да, – ответил он. – Продолжается и сейчас. Наша сейсмическая станция регистрирует постоянные, хотя и нерегулярные, отголоски толчков силой в семь-восемь баллов по шкале Рихтера.
– Это очень сильное землетрясение, как мне кажется, – сказала я с некоторым сомнением.
– Да, – ответил он. – Если бы очаг был расположен не на столь большой глубине, оно вызвало бы целую серию идущих одна за другой волн. Но в данном случае нам не стоит опасаться, что цунами может повториться.
– Почему? – недоумевала я. – Ведь первый толчок имел катастрофические для острова последствия.
– Первый – да! – согласился геофизик. – Но в результате того же самого толчка условия прохождения сейсмической волны нарушились, изменилась конфигурация стенок желоба и, значит, условия отражения волны от них. Волна гасится где-то на глубине пяти километров в самом желобе и почти не достигает поверхности океана. Это явление довольно обычное для подобного рода землетрясений, происходящих на больших глубинах.
Признаюсь, он меня несколько озадачил. Оказывается, причины бедствия продолжают действовать! Вот и разберись с ними, как того требовал от меня Чугунков.
– Что же явилось причиной самого землетрясения, которое, как вы утверждаете, продолжается и сейчас? – спросила я.
– Это утверждают приборы, а не я, – улыбнулся геофизик. – А вот насчет причин – тут начинается область более или менее достоверных предположений. Наиболее распространенная версия – участки земной коры как бы наползают друг на друга и заставляют содрогаться многокилометровые пласты гранита или базальта. Сдвигаясь по разломам, те порождают сильнейшие землетрясения. Есть еще версия о постоянных, хотя и непериодических, колебаниях жидкого земного ядра, но это пока, скорее, из области фантастики.
– Еще один очень важный для меня вопрос, – сказала я. – С какой точностью и за сколько времени до начала можно предсказывать подобные землетрясения?
Семен Михайлович посмотрел на меня как-то очень странно и, слегка задумавшись, пробормотал:
– В этом нет никакого особого секрета, тем более для вашего ведомства. Я думал, вы полностью владеете этой информацией.
Теперь растерялась уже я. Он на что-то намекал, а на что – я понять не могла.
– Почему вы так решили, Семен? – спросила я его напрямик.
– Да потому, что я сам, лично, передавал все данные по этому вопросу вашему представителю... – ответил он мрачно. – Что-нибудь не так с нашей информацией?
– Не знаю... – сказала я. – Кому вы ее передавали? Вы уверены, что это человек из нашего ведомства?
– Я сегодня уже разговаривал с этим человеком, – ответил он и, помолчав, добавил: – Причем при вас беседовал...
«При мне? – оторопела я. – При мне он только докладывал на совещании, которое Чугун... Ну, конечно же! Он Чугункова имеет в виду! Но если это так, то я вообще ничего не понимаю! В чем же тогда смысл задания, которое дал мне Чугунков? Чтобы я по его следу прошла? Зачем?»
– Странный у нас разговор, – сказала я. – Вместо того чтобы давать ответы на вопросы, он, наоборот – рождает новые.
– Оля! – неожиданно оживился геофизик. – У меня тоже есть один вопрос, на который я никак не могу найти ответ. Хотя, может быть, этот вопрос меня вовсе и не касается. Но, с другой стороны, там была использована именно наша информация, в этом у меня нет ни малейших сомнений.
– Где там? – спросила я машинально, думая о своем, просто из привычки уточнять неясные мне места в любом разговоре.
– Я имею в виду – в том прогнозе, который дал по Курильскому региону ваш Министр в своем интерьвью, – ответил геофизик.
Я чуть не подскочила и не двинулась с места только потому, что постоянно контролировала свое поведение, чтобы не давать никакой лишней информации о себе. Это вошло у меня в привычку, ведь я прекрасно знаю, как красноречиво свидетельствует непроизвольная динамика тела о душевном состоянии человека.
– Вы уверены, что прогноз был составлен именно по вашим материалам? – спросила я.
– Как же я могу быть не уверен, когда Семен Михайлович...
Он посмотрел на меня и добавил:
– ...ваш Семен Михайлович сам просил нас об этом и даже организовал финансирование наших работ из бюджета МЧС? Единственно, что мне непонятно, – как могли появиться такие грубые ошибки, которые прозвучали в его прогнозе? Если это результат уже вашей министерской обработки полученных от нас данных, то я просто отказываюсь дальше работать над этим проектом!
– Какие ошибки, Семен Михайлович? – спросила я спокойно, но это вовсе не свидетельствовало о том, что внутри у меня все столь же спокойно, как снаружи.
– Как это – какие? – переспросил он раздраженно. – Будто вы не знаете!
– Какие ошибки? – повторила я, и невесть откуда взявшийся металл прозвучал у меня в голосе.
Он растерялся и посмотрел на меня с удивлением.
– Хорошо, – сказал он, – я напомню вам, какие ошибки, хотя и не вижу в этом никакого смысла. Мы дали абсолютно точный прогноз – и об очаге землетрясения, и о его последствиях. Наша лаборатория пользуется самыми точными датчиками, установленными на дне Курило-Камчатского желоба. Отслеживаются многомесячные пространственные перемещения реперных участков земной коры, моделируется их поведение во времени. Мы близки к тому, чтобы совместно с американскими и австралийскими учеными создать обобщенную модель поведения тихоокеанского ложа на многие годы вперед и составить просто-напросто расписание землетрясений, что позволит избежать многих совершенно ненужных и бессмысленных жертв и материальных затрат. И вот, когда я передаю вашему генералу детально точные данные о предстоящем землетрясении за месяц – вы слышите! – за месяц до его возникновения, я вдруг слышу в интервью человека, который сам мне заказывал этот прогноз, что землетрясение произойдет в районе острова Парамушир у берегов Камчатки. Я просто... У меня просто дар речи отнялся! Я не хочу больше иметь дело с этим человеком! Я не знаю, как можно было перепутать Южные Курилы с Северными! Это полнейшая безответственность! И этот человек еще имеет наглость рассчитывать стать Президентом России!
Он замолчал, но сидел, раскаленный своим негодованием, словно пустой чайник на огне.
Признаюсь, он меня озадачил. Безответственность? Не-ет! Это не могла быть безответственность. Это могла быть только провокация! В этом я была уже просто уверена. И кто был ее заказчиком, тоже не трудно было догадаться. Но вот кто был исполнителем? Кто сумел изменить данные на пути от лаборатории до кабинета нашего Министра настолько, что Южные Курилы превратились в Северные? В этом мне и предстояло разобраться.