Сергиенко Константин. Кеес Адмирал Тюльпанов

   Я зашептал на ухо Караколю. Тот слушал меня, слушал, потом потянул носом, повертел головой и говорит принцу, не очень-то стесняясь:
   – Ваша светлость, позвольте открыть окно. В комнате очень душно, нужно проветрить.
   В эту минуту глаза у принца совсем закрылись. Он выронил письмо и прошептал:
   – От… откройте окно. Да, окно…
   С улицы хлынул свежий воздух, солоноватый запах канала. Сразу стало легче дышать, а то и у меня голова загудела. Одна свеча трепыхнулась и погасла. Караколь схватил её и стал обнюхивать, как Пьер аппетитную кость.
   – Ей-богу, запах жженого мышьяка, – бормотал Караколь. – Ваша светлость, откуда у вас эти свечи?
   – Свечи? Не знаю… Подарили… Не помню.
   – Ваша светлость! Эти свечи горят нездоровым пламенем и запах у них, как от жженого мышьяка. Кроме того, эти свечи видели у нехороших людей…
   – Каких людей?
   – Иезуитов! – сказал я. И тут же скороговоркой рассказал про отца Антонио.
   – В канал, – слабо, но твердо сказал принц. Мы не поняли.
   – Свечи в канал, – повторил принц. – Весь ящик. Возьмите другие. Там есть. Простые свечи…
   Через полчаса Молчаливый просто преобразился. Воздух с улицы выветрил сладковатый запах. Теперь Молчаливый сидел на кровати и разглядывал нас.
   Караколь хлопотал вокруг принца, и казалось, всю жизнь этим занимался.
   – Что же это, ваша светлость, – тараторил он, – куда все слуги подевались? Никого в доме, просто беда. Вы прихворнули, а они из дому. Как же так?
   – Лихорадка меня бьёт, – сказал принц. – Пятый день. А люди, должно быть, где-то здесь. Или вышли. Кажется, я кого-то посылал. Только зачем? Не помню…
   – А свечи который день у вас горят?
   – Свечи? Пожалуй, второй… И вправду воздух всё время тяжелый. Прикажу разобраться со свечами… Так что в Лейдене? Ах да, письмо…
   Принц поднял пергамент, принялся читать, но, как видно, с трудом.
   Потом сказал:
   – Здесь шифр, шифром написано…
   Он пытливо посмотрел на меня, потом на Караколя.
   – Подойдите ближе.
   Мы подошли. Принц поднял свечу. На мгновение я встретился со взглядом его чёрных, лихорадочно блестящих глаз. Так же пристально он посмотрел на Караколя.
   – Грамоту знаете? Тогда один из вас займется расшифровкой. Вот список букв, которыми следует заменять цифры.
   Караколь уселся за работу, а принц сунул ноги в сапоги и медленно подошёл к окну. Он постоял там, а потом подозвал меня и много спрашивал. Как меня зовут, сколько мне лет и кто мои родители. Как я отношусь к испанцам, почему взялся нести письмо, сколько дней был в дороге, что видел, кого встречал.
   Он сказал, что про заговор на его жизнь хорошо знает – были уже попытки, – но давно на это махнул рукой: не уследишь, и на всё божья воля.
   – Мне даже стихи присылали с угрозой, – сказал принц, – один ретивый монах сочинил. Была там строчка, что тело мое и душа рассыплются в прах под дыханием испанской ночи.
   «Испанская ночь»! Сразу я вспомнил, что говорил мне Лис. «Испанская ночь» – это заговор против Молчаливого. Как видно, на то и намекал нахальный монах. И я уже сам убедился, что дело это совсем не шуточное.
   Караколь кончил писать, и принц взял письмо. Всего он не прочёл, сказал, что в глазах разбегаются круги. Попросил читать Караколя.
   Караколь начал:
   – «…Сообщаю вашей светлости ещё одну неприятную сторону дела, которая заставила меня посылать письмо не почтовым голубем, а гонцом, что не так быстро, но, пожалуй, вернее.
   Суть в том, что кое-кто из городских советников старается побудить к неповиновению голодное население города. Эти люди действуют с помощью пустых обещаний, заимствованных из капитуляционных посланий неприятеля. Больше того…»
   Здесь Караколь посмотрел на принца.
   – Продолжайте, – сказал принц.
   – «…Больше того, эти советники, как мне стало известно, затеяли прямые переговоры о сдаче города. С испанской стороны действует офицер в чине капитана. Имена лейденских изменников я пока не сообщаю, но жду от вашей светлости совета, как поступить. И прошу вас посылать сообщение не голубем, а так же, как и я, скороходом, ибо голубиная почта почти целиком контролируется людьми, не заслуживающими доверия. Кроме того, прошу адресовать инструкции не мне лично, а бургомистру Бронкхорсту. Верность губернатора присяге и вашей светлости хорошо известна, со мной же у бургомистра налажена ежедневная связь».
   Тут принц прервал Караколя и сказал, что дальше не надо, нешифрованную часть письма он прочёл сам. Теперь уже принц стал расспрашивать Караколя. Про Лейден, про настроение горожан, про буров из окрестных деревень. Спрашивал, долго ли продержится город.
   – Вы рисковали жизнью, – сказал принц, – в Голландии этого не забывают. Я думаю, нет смысла возвращаться в Лейден. Распоряжусь подыскать вам жильё в Роттердаме…
   – А письмо? – чуть не крикнул я и покраснел оттого, что оборвал принца. – Ответ бургомистру то есть… в общем, которое не голубем… Честное слово, я донесу…
   Принц улыбнулся, мне даже показалось, что подмигнул Караколю.
   – Я ведь ещё не написал ответа. Там поглядим. Впрочем, нет… Письмо поручим другим. А вам, друзья, найдется дело посерьезней. Вы знаете, какое важное решение принято здесь в Роттердаме несколько дней назад? Возможно, вы догадаетесь, если я напомню старую голландскую поговорку: «Лучше потопить землю, чем потерять землю!»
   Ещё бы не догадаться! Да какой голландец не догадается, если он всю жизнь только и делает, что отвоевывает землю у воды! А уж пустить эту воду обратно ему ничего не стоит, сломай только пару дамб! Да, ну и дела! Неужели будем рушить плотины, чтобы хлынуло море на землю, дошло до самого Лейдена и прогнало испанцев?
   Пока я с открытым ртом обдумывал эту новость, принц заговорил снова:
   – Мы приняли решение прорыть плотины по Исселю и Маасу в шестнадцати местах. Море пойдёт в сторону Дельфта до самого Лейдена. Сейчас у нас нет другого пути спасти город. Мы снарядим суда, поставим на них пушки, посадим храбрецов гёзов и атакуем испанцев с моря! Целый отряд зеландских моряков идёт сейчас на подмогу. Мы освободим Лейден!
   – Вот это да! – выдохнул я.
   – Но трудное это дело, – сказал Молчаливый, – затопить страну. Пойдут под воду поля, коровники, дома, целые деревни. Жителям надо уходить. Не всякий поймёт. Уже рассылаем гонцов в разные стороны. Они предупреждают крестьян, объясняют, что иначе нельзя. Возьмётесь и вы за такое дело?
   – Да, – сказали мы с Караколем.
   – Дождётесь Флорента, моего помощника, или секретаря Брунинка, они подробней объяснят поручение и составят паспорта. Они же позаботятся о вашем ночлеге.
   Тут мы сказали принцу про Эле и Рыжего Лиса. Попросили разрешения сбегать за ними и привести сюда. Принц согласился. Он подошёл к окну; в это время пахнуло прохладой, и целая горсть крупных капель влетела в комнату. Пошёл дождь.
   – Возьмите мой плащ, – сказал Молчаливый. Он кинул нам тёмно-зелёную плотную накидку с меховой оторочкой по краю. – Этот плащ хорошо держит воду. Я беру его на охоту.
   Мы стали отказываться, но принц нас вроде бы и не слушал, он смотрел в окно.
   Короче, мы выскользнули из комнаты и, довольные, покатили по коридору. Караколь завернулся в зелёный плащ, скрестил руки на груди, закатил глаза и сказал:
   – Похож я на принца?
   А меня тут какой-то червячок стал заедать. Вспомнил я, как принц Караколю подмигивал, как долго с ним разговаривал, а меня всё поглаживал, как маленького. Уж не принял ли он Караколя за главного? Не посчитал ли меня за простого хвастунишку, который, может, и в Лейдене-то никогда не был? Это меня, Адмирала Тюльпанов! Который принёс письмо, пять раз еле уцелел и всякое такое!
   Кровь бросилась мне в лицо. Запрыгали чёртики в голове. А в этот момент мы уже хлопнули дверью и вышли на улицу. И вот когда я уже собирался сказать Караколю что-нибудь похлеще, отчего бы тот подпрыгнул на месте и сразу отдал мне зелёный плащ, в этот самый миг я получил такой удар по затылку, что носом полетел в землю.
   Но, даже падая, успел заметить, как чья-то рука по самую рукоятку всадила нож в спину Караколя. В зелёный плащ принца Оранского.

Часть четвёртая.
НА РАССВЕТЕ

ГОРБ КАРАКОЛЯ

   Да, я это видел сам. По самую рукоять вошёл туда нож. В горб Караколя, прикрытый зелёным плащом Молчаливого. А я, как уже говорил, получил удар по голове и упал на землю.
   Может, с перепугу, а может, от сильного подзатыльника, – наверное, от того и другого, – в голове помутилось. Очухался я, когда меня поднимали. И кто же меня поднимал?
   Не удивляйтесь, потому что я сам тогда удивился. Караколь меня поднимал, ошупывал голову, спрашивал, всё ли в порядке.
   А у самого из спины торчит рукоятка кинжала. Дальше такое: я медленно прихожу в себя и удивляюсь всё больше. А Караколь закидывает руку за спину, спокойно вытаскивает из себя кинжал и начинает рассматривать.
   – Хороший кинжал, – говорит Караколь, – только не по мою душу… А где же хозяева? Хозяева убежали.
   Я продолжаю хлопать глазами, а Караколь говорит:
   – Чего ты, Кеес, выпучился? Забыл, что мы с тобой циркачи? Разве можно меня проткнуть кинжалом? Сам Голиаф этого не сумел, куда уж остальным.
   Дальше было всякое. Появилось сразу много народу. И тот Флорент Нейнхем, которого мы искали, и городская стража. Cначала нас сцапали, потом разобрались, отпустили. Рассматривали кинжал. Флорент Нейнхем выглядел обеспокоенным и сокрушался, что стоит отойти по делам от принца, как челядь разбегается, боится вроде бы, что у принца чума и можно заразиться.
   Только нам было всё непонятно. Как же так? Тёмной ночью принц остается в доме один. Двери распахнуты, кругом бродят убийцы, и уму непостижимо, почему они не наведались к Молчаливому так же, как прошли в комнату мы.
   Флорент Нейнхем спрашивал Караколя, не ранен ли он. А Караколь отвечал, что ранить его не просто, и подмигивал мне.
   Потом мы нашли Эле и Рыжего Лиса, а ночевали во флигеле рядом с домом Молчаливого. Утром мы пошли к секретарю Молчаливого Брунинку. Тот уже знал про нас и обещал через день написать паспорта, чтобы в деревнях знали, откуда мы идём и чей приказ выполняем.
   Конечно, вы понимаете, что вчерашний удар кинжалом предназначался не Караколю. Наверное, всё спутал зелёный плащ Молчаливого. И думаю, убийца был не из толковых, потому что принять горбуна за высокого, статного принца можно только сдуру. Мы с Караколем думаем, что всё-таки дом опустел не случайно. Уж как-то, но это подстроили. И убийце, наверное, приказали войти внутрь и там пустить в ход кинжал. Быть может, он так бы и сделал. Но тут принц, а на самом-то деле Караколь, сам вышел к убийце навстречу. Похоже, что так было дело. А может, не так, тогда пусть расскажут.
   И со свечами тёмная история. Я потом так и не слышал ничего про эти свечи. Может, забыл о них принц, а может, ни одной не осталось, ведь Караколь выбросил их в канал. Во всяком случае, охраной Молчаливого не очень-то занимались. Так мне казалось. И потом на него много раз покушались, стреляли, бросались с ножами, а кончилось это совсем плохо. Но об этом я скажу дальше.
   Насчёт ножа Караколь подшучивал. Он говорил:
   – У меня тело такое. Нож проходит, ничего не задевает.
   И в доказательство здоровенной костяной иголкой протыкал себе щеку. А крови не было. Я очень боялся, что Караколя обвинят в колдовстве. Ведь дьявольской плотью считалось то место, откуда не течёт кровь. И таких мест у Караколя теперь было целых два – щека и горб.
   Но всё оказалось гораздо проще. Может, и кто из вас подумал на Караколя? Допустим, вы начитались книг против чёрной магии. А главная среди них «Молот ведьм». Видал я людей, которые знают наизусть эту книгу и в каждой царапине или родинке готовы увидеть «печать дьявола», а потому тыкать в неё иголкой, чтобы узнать, идёт кровь или нет.
   Если вы из таких, то бросьте это дурацкое занятие. Уж с Караколем во всяком случае вам бы не повезло. Сейчас я скажу, из какой дьявольской плоти были сделаны его щёки и горб, а вы утрите нос и перестаньте искать вокруг себя злых ведьм и хитрых дьяволов.
   Так вот. Я всё приставал к Караколю и просил показать то место, куда воткнули кинжал. По крайней мере, ранка-то там осталась? Но вот мы улеглись спать во флигеле рядом с домом Молчаливого. Лис и Эле сразу уснули, а Караколь поманил меня пальцем и шепотом попросил отвернуться. Потом сказал, что можно смотреть. Я посмотрел и сначала не разобрал, в чём дело, а потом захлопал глазами. Караколь сидел передо мной в рубашке, но какой-то не такой… Потом только я увидел, что у него нет горба!
   Прямо-таки сногсшибательное зрелище! Никакого горба, ни даже горбика! Потом Караколь снова попросил меня отвернуться, а через минуту опять был с горбом. Оказалось, что это не чудеса и не фокусы.
   – Ты, Кеес, видно, забыл, что я рассказывал про масленичную неделю у нас в Бинше, – сказал Караколь, – как многие наряжаются горбунами в честь Караколя, победившего Голиафа.
   Гром и молния! Тысяча дамб всмятку! Караколь вовсе не был горбатым! Он был ненастоящим горбуном! А я до сих пор этого не заметил…
   Помните рассказ Эглантины, как она встретила Караколя? Так вот в этот день, как и многие жители Бинша, Караколь приладил себе горбик и веселился на карнавале.
   – Конечно, ты, Кеес, понимаешь, что звали меня вовсе не так.
   – А как же?
   – Бом-билибом! – Караколь махнул рукой. – Какая теперь разница! Важно, что Эглантина назвала меня тогда Караколем, а я полюбил её с первого взгляда не меньше, чем тот Караколь принцессу. С тех пор я уже не снимал горба.
   – Чудак! Вот чудачина! – закричал я. – Да зачем тебе этот горб?
   – А кто я без горба? – сказал Караколь. – Сын подмастерья из города Бинша? И кто я без горба для Эглантины? Неужто достойный кавалер? Да меня бы и близко не подпустили к дому Бейсов, не будь я безобидный весёлый горбун! Не будь я большая живая игрушка из старой легенды о метельщике и принцессе… Да я, брат, потому и странствую по свету, потому и живу беззаботно, что у меня горб, хоть и ненастоящий. Я развлекаю людей, а они смеются. Да и Эглантина привязалась ко мне потому, что любит сказки. А окажись я перед ней обыкновенным человеком, наверное, сразу бы наскучил. Ростом я к тому же не вышел…
   – Больно ты унижаешься перед этой Эглантиной, – пробормотал я, – не стал бы я надевать никакого горба, унижаться…
   – Да ты погоди, Кеес, погоди. Не сразу ведь это вышло. Я тоже много раз собирался снять эту штуку. А потом смотрю – зачем? Столько на нашей земле искалеченных и несчастных, что ходить среди них здоровым и невредимым даже как-то стыдно. Вот я и подумал: останусь горбуном. Пусть больные и увечные принимают меня за своего, а здоровые радуются, что нет у них такого горба. Буду бродить по земле, хлеб себе зарабатывать, людей веселить. Ты же сам видишь, Кеес, как горб мне помогает.
   – Чем ещё помогает? – проворчал я.
   – Да хоть бы сегодня. Не будь этого горба, совсем конец. Видел, какой кинжалище?
   Караколь дал посмотреть свой ненастоящий горб. Итак, скажу вам, хитрая штука. Не просто клок войлока, а вещь, ловко сделанная. С лямками, которые надеваются на плечи, с каркасом из костяных пластинок. Внутрь кожаного чехла – тонкой кожи чехол – вставляются бычьи пузыри. Пузыри надуваются воздухом, а между ними и чехлом прокладка из мягкой свалянной шерсти. Потрогать этот горб – ну просто настоящее человеческое тело!
   – Сам делал! – похвалился Караколь. – Я даже с ним спать привык. А кинжал прошёл сюда, смотри, меж двух пузырей, но его задержали костяные пластинки.
   После этого Караколь снова нацепил горб и спокойно улегся спать, а я долго раздумывал. Никак всё-таки в толк не мог взять, для чего же делать себя горбатым? Никакая страшенная любовь не заставила бы меня решиться на это. С другой стороны, Караколь без горба нравился мне меньше. Ей-богу, намного меньше! Вот чудеса в решете! Во всяком случае, наутро я не стал приставать к нему с горбом, а только приглядывался искоса. А потом и вовсе решил: пусть носит… на здоровье, если нравится…
   И уж конечно, не станете вы допекать меня разговорами о том, как Караколь иголкой протыкал себе щеку. Не смейтесь над бедным Кеесом… Я ведь тогда не знал, что это совсем простой фокус, что иголка уходит не в щеку, а в другую сторону, прячась между пальцами. Правда, Караколь уверял, что щеку можно проткнуть по-настоящему, а крови и тогда не будет, только больно. Ну, это я обязательно попробую.

ВСЯ ГОЛЛАНДИЯ

   На следующий день в Роттердаме только и было разговору, что о решении прорыть дамбы и пустить воду до самого Лейдена.
   У городской ратуши и на Гогестраат, самой большой улице, толпами собирались люди. Они размахивали руками, кричали. Некоторые клялись, что в такое жаркое время вода не пойдёт далеко, нужен сильный зюйд-вест и дожди. Другие возражали, они говорили, что в давние времена такое бывало, и море всегда помогало голландцам. Третьи сокрушались и подсчитывали предстоящие убытки. Особенно те, которые держали коров в окрестных деревнях. Теперь ведь и скот надо спасать от воды.
   Я, Эле и Лис пару часов слонялись по городу и слушали охрипших от крика горожан. Потом на лестницу ратуши вышел глашатай и закричал:
   – Почтенные жители Роттердама! Голландцы и прочие жители Нидерландов! Досточтимые гости! Магистрат города объявляет сбор пожертвований в пользу славных защитников Лейдена! С Лейденом вся Голландия! Морские гёзы во главе с адмиралом Буазо идут на помощь! Мы приготовим суда, способные пройти по затопленным польдерам! Мы приготовим пушки и оружие. Но всё это стоит денег. Почтенные граждане, если падёт Лейден, не выстоит и Роттердам! Вся Голландия окажется в руках папистов! Смерть кровожадным собакам!
   – Смерть! – закричала толпа.
   – Славные женщины! – кричал глашатай. – Матери наших сыновей! Начните достойное дело! Растормошите ленивых мужей, ведь нужно собрать целых сто тысяч гульденов!
   – Сто тысяч! – охнула толпа.
   Тут вышла хорошо одетая девушка, сняла с шеи красивое ожерелье – наверно, из жемчуга – и бросила на ступени ратуши.
   – Эй! – крикнула она. – Ян Лукас, который собирается взять меня замуж! Выворачивай карманы, коль не раздумал!
   Люди немного расступились и вытолкнули длинного худого парня с большим кривым носом. Видно, это и был Ян Лукас.
   – А ну, Ян Лукас! – крикнула девушка. – Неужто уступишь своей невесте? – Она стащила с пальца кольцо и бросила рядом с ожерельем.
   – А что? – бормотал парень и пугливо озирался. – Нет у меня ничего…
   – Ха-ха! – закричала девушка. – И ты собрался взять меня в жены? Он собирался взять меня в жены, костлявая жадина! Я ведь знала тебя, Ян Лукас! Смотри! – Она бросила на ступени браслет, а потом и обруч с украшением, которые носят незамужние девушки.
   – Смотри, Ян Лукас! Твоя Роза отдаёт всё золото! Видишь, какая небережливая, возьмёшь ли такую в жены? Женщины! Видно, не впервой выручать нам мужчин, чего стоите?
   Тут ещё несколько женщин вышли со смехом и бросили на ступени кольца, браслеты и ожерелья. Мужчины тоже смеялись и бросали монеты. Так собирали деньги на корабли и пушки, чтобы спасти Лейден.
   Мы договорились вот как: Эле и Лис вместе с Пьером отправятся в гавань искать судно «Рыба», на котором пришёл из московитских земель Верста, а мы с Караколем пойдём к секретарю Молчаливого Брунинку. Мы видели его утром, но тогда он был сильно занят и велел прийти после обеда.
   Так мы и сделали. Но Брунинк был занят опять. Он сказал:
   – Вы знаете, какой сегодня день? Даже принц встал с постели и вместе с Бейсом поехал вдоль по Маасу. Сегодня начинаем рушить плотины в шестнадцати местах, бог нам поможет. А я с подзорной трубой и картой заберусь на колокольню Большого Собора, чтобы сделать инженерный чертёж.
   Порывшись в наваленных картах и чертёжных инструментах, Брунинк сказал:
   – Помогите донести. Заодно увидите, что такое колокольня Большого Собора, В ней двести футов.
   Через полчаса мы уже карабкались по деревянной лестнице колокольни Грооте Керк – Большого Собора.
   – Осторожней… – говорил Брунинк. – Лестница очень плоха, шею недолго свернуть.
   И вот мы выбрались на площадку. Я подошёл к балюстраде, глянул вниз, и дух у меня захватило!
   Тут ещё влажный ветерок дунул с моря; казалось, вся колокольня качнулась. Я схватился за перила, зажмурил глаза, чтоб голова не кружилась. А когда открыл, вокруг раскинулась такая картина, какую я раньше и представить не мог.

   Передо мной лежала вся Голландия, по крайней мере так показалось. Небо теперь было не только вверху, но и подо мной, там, у черты горизонта. Над головой оно густо голубело, а под ногами светилось бледно-розовой прозрачной полосой.
   Налево открылось море. Оно нестерпимо блестело под солнцем а дальше в мягкой дымке проглядывали острова. Отсюда, сверху, Голландия казалась ярко-зелёной, аккуратно размеченной страной. Квадраты и полоски садов, огородов уходили вдаль вместе с большими прямоугольниками лугов. Кое-где прямые линии прерывались, там вклинивались углы невозделанных земель – маршей. Крестики мельниц торчали повсюду, там к здесь, тёмно-зелёные рощи подступали к ярко-оранжевой и красной черепице деревень, сверкали шпили соборов…
   – Вот там на горизонте Дельфт, – сказал Брунинк.
   И вправду виднелись синеватые острые очертания, какой-то неясный блеск, колыхание.
   – А в ту сторону Дордрехт. Зимой в ясный день можно и Лейден увидеть в хорошую подзорную трубу. И Лейден, и Гаагу.
   Брунинк нацелил трубу в сторону Мааса.
   – Так… – пробормотал он. – Работают.
   Смотрели в трубу и мы. Ох и чудная штука, скажу я вам! Просто волшебная. Смотришь без неё и почти ничего не видишь, только зелень полей и блестящую ленту реки. А потом прикладываешь к глазам эту трубку и сразу различаешь не то что людей, а даже мелочь всякую, например, собаку.
   Пока Брунинк что-то отмечал на карте, мы с Караколем всё хорошо разглядели. В нескольких местах вдоль Мааса и Исселя шло разрушение плотин. Люди работали лопатами, кирками, ломами. Задача у них не из легких. Плотины строятся крепко. В дело идут большие камни, сваи, обитые железом, известь, щебеика. Попробуйте продолбить громадину вышиной с два дома и шириной шагов в пятьдесят. Это ещё что! Бывают плотины по сто шагов в поперечнике!
   Но ломать – не строить. В некоторых местах уже намечались провалы. А вода, казалось, так и ждёт, чтобы ей дали волю. Ведь поля и луга за дамбами лежат ниже её зеркала.
   В одном месте, около небольшой деревеньки, я разглядел кавалькаду всадников. Брунинк тоже посмотрел и сказал:
   – Это Молчаливый. Целый день на ногах, да ещё после болезни…
   Брунинк долго ещё смотрел в подзорную трубу. Потом он делал отметки на карте и объяснял:
   – Откроем шлюзы в Схидаме и в самом городе. Если всё будет хорошо, вода быстро пойдёт вперед. Гёзы на судах двинутся к Лейдену. Но на пути ещё несколько дамб. Они расположены кругами. Испанцы, конечно, поставят на них заслоны. Задача – сбрасывать их, ломать проходы в плотинах и так до самого Лейдена. Половину сделает море, половину наше оружие.
   Мне не хотелось уходить с колокольни Грооте Керк. Конечно, я всегда хотел быть моряком. Не раз я стоял на носу судна и смотрел вдаль с замирающим сердцем. А теперь, не побоюсь вам сказать, что мысль, почти сумасшедшая, мелькнула у меня в голове. Почему бы вот так не стоять на носу корабля, но уже воздушного, чтобы сердце замирало ещё больше и голова кружилась, а вся Голландия – нет, весь мир проплывал под тобой, только ветер в лицо!..
   Неужели не будет никогда капитанов синего неба?

В ПУТИ

   За два дня в роттердамской гавани прибавилось много судов. Их тащили на буксире аж из Флиссингена, что в Зеландии, или из мест поближе. Всё это были плоскодонные барки, дощаники, лодки. На них зеландские гёзы пойдут на испанцев.
   В некоторых местах дамбы почти прорыли, но для воды этого недостаточно, к тому же пока закрыты шлюзы. А нам нужно поскорей выходить из Роттердама. Брунинк уже написал для нас бумагу и поставил личную печать Молчаливого, В этой бумаге говорилось, что принц Оранский просит жителей деревень Схиланда приготовиться к наводнению. В конце стояли слова, известные каждому голландцу: «Лучше потопить землю, чем потерять землю!»
   И вот я решил созвать тюльпанов, поразмыслить, как и что. Не могу вам сказать, что с нашим военным братством всё обстояло хорошо. Во-первых, Лис до сих пор не вступал в тюльпаны и считал себя Стрекозиным Маршалом. Во-вторых, не было никаких военных учений, перекличек и всякого такого, что принято среди военных. Не все называли меня адмиралом, только Лис. А тот, как я уже говорил, в тюльпаны не записался.
   Стало быть, почти ничего военного в нашем братстве и не было. Это меня огорчало, а просто друзьями мне быть не хотелось.
   Так вот я позвал тюльпанов, Лиса, конечно. Мы долго гомонили, в конце концов решили так. Я с Караколем отправлюсь по деревням. Лис, Эле и Пьер останутся в Роттердаме и разыщут Версту. Очень мы надеялись, что этот Верста займется Слимброком.
   Кстати, поясню, что Верста – не имя, как я сначала понял, а прозвище. По-русски так называют очень длинного человека.