Страница:
Я вскочил:
– Слимброка?
– Ага. Он в дом вошёл на Мельничной улице.
Значит, Слимброк здесь! Стало быть, разговоры о взрыве не шутка. Просто так он не будет околачиваться в зачумлённом, голодном городе.
Я сразу пошёл на Мельничную улицу и стал издали наблюдать за домом, где Михиелькин заметил Слимброка. Когда стемнело, я подошёл ближе. В окне теплился свет. Я притаился за кустом у канавки. Долго я собирался с духом, чтобы подойти к окну, но это оказалось ненужным.
Дверь отворилась и вышли двое.
– Ключ не забыл? – спросил один.
Это был он. Давно не встречались.
ТУМАН
РАЗГОВОР
ГЁЗЫ
АЛЫЙ БЕРЕТ
– Слимброка?
– Ага. Он в дом вошёл на Мельничной улице.
Значит, Слимброк здесь! Стало быть, разговоры о взрыве не шутка. Просто так он не будет околачиваться в зачумлённом, голодном городе.
Я сразу пошёл на Мельничную улицу и стал издали наблюдать за домом, где Михиелькин заметил Слимброка. Когда стемнело, я подошёл ближе. В окне теплился свет. Я притаился за кустом у канавки. Долго я собирался с духом, чтобы подойти к окну, но это оказалось ненужным.
Дверь отворилась и вышли двое.
– Ключ не забыл? – спросил один.
Это был он. Давно не встречались.
ТУМАН
Узнал я и другого, мостовщика Кеттеля. Трудно его не узнать, даже в темноте. Другого такого кривого человека нет во всем Лейдене, к тому же он сильно хромает на правую ногу. Когда я шёл к этому дому, просто хотел проверить, не ошибся ли Михиелькии. Теперь понимал, что ни за что нельзя упускать Слимброка. Нужно выяснить, где он ночует, какие у него планы. Другого пути проведать что-то о взрыве нет.
Сейчас я надеялся, что Слимброк и Кеттель будут разговаривать по дороге, но они шли молча, и я за ними. От Мельничной улицы до Коровьих ворот рукой подать, они шли прямо туда. Ночь была светловатой, но воздух – густым, с белесым оттенком. Кажется, начинался туман. Я не боялся, что меня могут заметить: мало ли кто бродит в городе по ночам, а издали меня не узнать – всё-таки ночь. Они прошли Коровьи ворота и топали прямо к Бургундской башне. Остановились у крепостной калитки – маленькой, железом обитой двери в стене.
Кеттель начал возиться… И вот она тихо отворилась, оба исчезли, пригнувшись, а дверь осталась приоткрытой.
– Слу-ушай! – кричали сторожа где-то на соседних башнях, и там же гремели ночные колотушки, а здесь было тихо.
Интересно, кто начальник Бургундской башни? Наготове ли башенная стража и не спят ли наверху дозорный с трубой, в которую должен дуть во всю мочь, как только увидит неприятеля? Ведь этак сквозь крепостную калитку проберется рота испанских головорезов, откроет ворота – и конец городу!
Я подобрался ближе к двери, прислушался. И тут пришла в голову мысль: а не делают ли закладку пороха под стену снаружи? Иначе зачем бы Слимброку и Кеттелю выбираться туда по ночам? Нет, видно, так и есть! А мне, значит, нужно проверить.
Ещё раз прислушался. Всё тихо за стеной. Тогда я проскользнул в открытую дверь. Через эту калитку я уже выходил во время ночной вылазки. Помните? Здесь от стены почти сразу начинался водяной ров, только вправо и влево шла узенькая, в полшага, полоска земли. Тут же к воде склонялся одинокий большой куст, под ним прятался маленький плотик в две доски, тот самый, на котором я переправлялся через ров.
Я осторожно выглянул из полукруглого проема калитки. Никого. Но туман! Туман здесь был не то что в городе, – в десяти шагах всё терялось. Я снова прислушался… Тихо. Осторожно пробрался к кусту и спустился под обрыв, держась за его ветки. Отсюда меня не видно, можно попробовать наблюдать.
Знал бы я, олух заморский, что делаю! В азарте многого не учёл. Например, того, что глина под обрывом скользкая и сразу мне оттуда не выбраться.
Это я понял в тот момент, когда неровными шагами вдоль стены прошёл Кеттель. Заслышав его шаги, я хотел выпрыгнуть на бережок и проскользнуть в калитку. Не тут-то было! Ноги отчаянно заскользили, я вцепился в мокрые ветки и вообще чуть не упал в воду. Последним усилием удержался, замер, но опередить Кеттеля не успел. Он проковылял мимо, исчез в полукруглом провале, что-то зашуршало, и я понял, что дверь закрыта.
Я провисел на ветках ещё пару минут, чтобы не столкнуться со Слимброком. Но того не было. Я кое-как выбрался, подкрался к двери, толкнул. Дверь закрыта.
Так… Видно, удача начинает отворачиваться от Кееса. Ошибка была в том, что я сразу решил, будто Слимброк и Кеттель вышли насчёт пороха и вернутся вместе. Теперь же яснее ясного было, что Кеттель просто выпустил Слимброка, и тот отправился по своим делишкам. Может, как раз сообщить испанцам о взрыве?
Так или иначе, но я оказался за стеной.
Теперь было два пути. Либо снова искать у Белых ворот пастуха Самсона и возвращаться в город, либо ринуться за Слимброком, чтобы не потерять последнюю нить.
Что и говорить, второе поважнее. Но где же искать Слимброка? Ночью, в таком тумане. Решил сделать так. Сначала переберусь на ту сторону, а там посмотрю. В любом случае нужно оказаться на другом берегу рва.
Я снял кломпы, сунул за пазуху и снова спустился на ветках к воде. Плотик был здесь, нащупал его босой ногой. Плотик не плотик, а так, корабельный обломок, только меня и держит. Я лег на скользкие доски и начал подгребать руками. Плотик тронулся.
Так… Кеттель проводил Слимброка и вернулся с левой стороны. Там есть мелкое место. Мне – с головкой, а Слимброку – по грудь. Почти брод, и, видно, Слимброк переправится там. Конечно, он мог одолеть ров просто вплавь, но тогда почему не сделал этого рядом с калиткой? Лодку, конечно, им негде держать. Единственное место, где можно что-то укрыть, – это куст. Да и то больше моего плотика здесь не спрячешь, а для Слимброка он мал.
Значит, ясно: он переходит вброд. А оттуда, если не дурак, сразу выберется на дорогу вдоль Влита. Это прямой путь к форту Ламмен. Стало быть, и мне надо спешить туда. Вряд ли Слимброк перебрался через ров так быстро. Есть надежда его перехватить. Что буду делать, если удастся найти Слимброка, пока не придумал.
Теперь опишу вам подробнее ночь. На небе сияет луна и звёзды, а здесь у земли туман. Он похож на белый приплюснутый пирог из слоеного теста. У воды и стен крепости он как-то ещё клубился, тянулся вверх, а здесь, на ровном пространстве польдеров, лежал плотной невысокой пеленой.
Скажу вам так: голова моя торчала над этим слоем, а собственные ноги, клянусь, еле различал. Чуточку присев, я сразу оказывался в белой дрожащей слепоте, а вынырнув, как пловец из воды, видел сияющий лунный простор и все, что плавало поверх тумана: далекие деревья, подрезанные контуры Лейдена и форта Ламмен…
Вдруг на белесой равнине обозначилось чёрное пятно. Слимброк! Туман ему был по пояс или чуть выше. Он двигался, как я и предполагал, в сторону Ламмена. Шёл осторожно, нащупывал ногой дорогу.
Я нырнул в туман и, согнувшись, промчался несколько шагов. Снова выставил голову. Слимброк оказался ближе. Да так я могу за ним хоть куда! Туман – моя шапка-невидимка!
Я подобрался шагов на пятьдесят и уж подумывал: не схватить ли его, например, за ногу, как это делают мальчишки под водой? Нет, проказы здесь ни к чему. Остается только идти за Слимброком и ждать случая, когда что-нибудь прояснится.
Я подкрался ещё ближе. Я наслаждался беззаботностью Слимброка! Ведь он ничего не подозревает. А Кеес Адмирал Тюльпанов идёт за ним шаг в шаг, и плотный туман, как ватой, глушит и без того слабый стук его кломпов.
Вот я нырнул в туман ещё раз, просто уже для забавы, вынырнул и замер… Слимброк исчез! Я растерялся… Только что был здесь, шагах в тридцати, а теперь его нет, только луна я белизна тумана.
Я с перепугу снова нырнул, а когда вынырнул, глаза мои уперлись в бледное, улыбкой перекошенное лицо Слимброка, и я услышал голос:
– Ну что, Кеес, поиграем в прятки?
Тут же его рука крепко схватила меня за куртку.
Сейчас я надеялся, что Слимброк и Кеттель будут разговаривать по дороге, но они шли молча, и я за ними. От Мельничной улицы до Коровьих ворот рукой подать, они шли прямо туда. Ночь была светловатой, но воздух – густым, с белесым оттенком. Кажется, начинался туман. Я не боялся, что меня могут заметить: мало ли кто бродит в городе по ночам, а издали меня не узнать – всё-таки ночь. Они прошли Коровьи ворота и топали прямо к Бургундской башне. Остановились у крепостной калитки – маленькой, железом обитой двери в стене.
– Слу-ушай! – кричали сторожа где-то на соседних башнях, и там же гремели ночные колотушки, а здесь было тихо.
Интересно, кто начальник Бургундской башни? Наготове ли башенная стража и не спят ли наверху дозорный с трубой, в которую должен дуть во всю мочь, как только увидит неприятеля? Ведь этак сквозь крепостную калитку проберется рота испанских головорезов, откроет ворота – и конец городу!
Я подобрался ближе к двери, прислушался. И тут пришла в голову мысль: а не делают ли закладку пороха под стену снаружи? Иначе зачем бы Слимброку и Кеттелю выбираться туда по ночам? Нет, видно, так и есть! А мне, значит, нужно проверить.
Ещё раз прислушался. Всё тихо за стеной. Тогда я проскользнул в открытую дверь. Через эту калитку я уже выходил во время ночной вылазки. Помните? Здесь от стены почти сразу начинался водяной ров, только вправо и влево шла узенькая, в полшага, полоска земли. Тут же к воде склонялся одинокий большой куст, под ним прятался маленький плотик в две доски, тот самый, на котором я переправлялся через ров.
Я осторожно выглянул из полукруглого проема калитки. Никого. Но туман! Туман здесь был не то что в городе, – в десяти шагах всё терялось. Я снова прислушался… Тихо. Осторожно пробрался к кусту и спустился под обрыв, держась за его ветки. Отсюда меня не видно, можно попробовать наблюдать.
Это я понял в тот момент, когда неровными шагами вдоль стены прошёл Кеттель. Заслышав его шаги, я хотел выпрыгнуть на бережок и проскользнуть в калитку. Не тут-то было! Ноги отчаянно заскользили, я вцепился в мокрые ветки и вообще чуть не упал в воду. Последним усилием удержался, замер, но опередить Кеттеля не успел. Он проковылял мимо, исчез в полукруглом провале, что-то зашуршало, и я понял, что дверь закрыта.
Я провисел на ветках ещё пару минут, чтобы не столкнуться со Слимброком. Но того не было. Я кое-как выбрался, подкрался к двери, толкнул. Дверь закрыта.
Так… Видно, удача начинает отворачиваться от Кееса. Ошибка была в том, что я сразу решил, будто Слимброк и Кеттель вышли насчёт пороха и вернутся вместе. Теперь же яснее ясного было, что Кеттель просто выпустил Слимброка, и тот отправился по своим делишкам. Может, как раз сообщить испанцам о взрыве?
Так или иначе, но я оказался за стеной.
Теперь было два пути. Либо снова искать у Белых ворот пастуха Самсона и возвращаться в город, либо ринуться за Слимброком, чтобы не потерять последнюю нить.
Что и говорить, второе поважнее. Но где же искать Слимброка? Ночью, в таком тумане. Решил сделать так. Сначала переберусь на ту сторону, а там посмотрю. В любом случае нужно оказаться на другом берегу рва.
Я снял кломпы, сунул за пазуху и снова спустился на ветках к воде. Плотик был здесь, нащупал его босой ногой. Плотик не плотик, а так, корабельный обломок, только меня и держит. Я лег на скользкие доски и начал подгребать руками. Плотик тронулся.
Так… Кеттель проводил Слимброка и вернулся с левой стороны. Там есть мелкое место. Мне – с головкой, а Слимброку – по грудь. Почти брод, и, видно, Слимброк переправится там. Конечно, он мог одолеть ров просто вплавь, но тогда почему не сделал этого рядом с калиткой? Лодку, конечно, им негде держать. Единственное место, где можно что-то укрыть, – это куст. Да и то больше моего плотика здесь не спрячешь, а для Слимброка он мал.
Значит, ясно: он переходит вброд. А оттуда, если не дурак, сразу выберется на дорогу вдоль Влита. Это прямой путь к форту Ламмен. Стало быть, и мне надо спешить туда. Вряд ли Слимброк перебрался через ров так быстро. Есть надежда его перехватить. Что буду делать, если удастся найти Слимброка, пока не придумал.
Теперь опишу вам подробнее ночь. На небе сияет луна и звёзды, а здесь у земли туман. Он похож на белый приплюснутый пирог из слоеного теста. У воды и стен крепости он как-то ещё клубился, тянулся вверх, а здесь, на ровном пространстве польдеров, лежал плотной невысокой пеленой.
Скажу вам так: голова моя торчала над этим слоем, а собственные ноги, клянусь, еле различал. Чуточку присев, я сразу оказывался в белой дрожащей слепоте, а вынырнув, как пловец из воды, видел сияющий лунный простор и все, что плавало поверх тумана: далекие деревья, подрезанные контуры Лейдена и форта Ламмен…
Вдруг на белесой равнине обозначилось чёрное пятно. Слимброк! Туман ему был по пояс или чуть выше. Он двигался, как я и предполагал, в сторону Ламмена. Шёл осторожно, нащупывал ногой дорогу.
Я нырнул в туман и, согнувшись, промчался несколько шагов. Снова выставил голову. Слимброк оказался ближе. Да так я могу за ним хоть куда! Туман – моя шапка-невидимка!
Я подобрался шагов на пятьдесят и уж подумывал: не схватить ли его, например, за ногу, как это делают мальчишки под водой? Нет, проказы здесь ни к чему. Остается только идти за Слимброком и ждать случая, когда что-нибудь прояснится.
Я подкрался ещё ближе. Я наслаждался беззаботностью Слимброка! Ведь он ничего не подозревает. А Кеес Адмирал Тюльпанов идёт за ним шаг в шаг, и плотный туман, как ватой, глушит и без того слабый стук его кломпов.
Вот я нырнул в туман ещё раз, просто уже для забавы, вынырнул и замер… Слимброк исчез! Я растерялся… Только что был здесь, шагах в тридцати, а теперь его нет, только луна я белизна тумана.
Я с перепугу снова нырнул, а когда вынырнул, глаза мои уперлись в бледное, улыбкой перекошенное лицо Слимброка, и я услышал голос:
– Ну что, Кеес, поиграем в прятки?
Тут же его рука крепко схватила меня за куртку.
РАЗГОВОР
– Здравствуй, Кеес, – сказал Слимброк. – Куда в поздний час?
– Да так, вот иду… – пробормотал я.
Должен сказать, что в минуты опасности сначала у меня вроде бы нервная трясучка, а потом как рукой снимает. Никакого страха, голова ясная, и только сердце торопится быстрее обычного – тук-тук.
– В какую сторону? Может, нам по пути?
– Туда. – Я махнул неясно рукой.
– Что-то всё время с тобой сталкиваемся, ты словно моя тень. Как думаешь, это случайно?
– Ей-богу, случайно, хозяин.
– Ну ладно, давай теперь вместе пойдём случайно. Ты, может, кого-нибудь ищешь?
– Я?.. Ищу.
– Кого же?
Тут я и бухнул:
– Полковника Вальдеса!
Слимброк удивился:
– Ну уж хватил. Зачем тебе Вальдес?
– Это не мне.
– А кому?
– Одному человеку.
В голове лихорадочно складывалось все, чем можно морочить Слимброку голову. Я быстро припоминал подслушанный разговор Эглантины и капитана Рутилио: полковник Вальдес влюблен в какую-то Магдалину Моонс и чаюто получает от неё письма.
Всех, кто идёт из Гааги к Вальдесу, велено пропускать. Но если иезуиты знают о связи Рутилио и Эглантины, то, видно, и знакомство Вальдеса с той, из Гааги, для них не секрет. Стало быть, надо изобразить, что я тайный посланник к Вальдесу, но прямо этого не говорить. Так я и делал.
– Так… – протянул Слимброк. – Значит, к Вальдесу? А откуда?
– Из Гааги.
– Что же ты так кружишь? Да ещё ночью. Мог бы и днём идти.
– Немножко заплутал, хозяин.
Слимброк задумался, при этом крепко держал меня за руку.
– Слушай, Кеес, никак не пойму, в какую игру ты играешь, кому служишь? Всё время ты на моем пути.
– Хозяин, тридцать три якоря в бок, никому не служу! К Вальдесу меня послали, из Гааги…
– А кто?
– Ой, это тайна, хозяин.
– Вот что, парень. – сказал Слимброк, – ты ведь не дурак и понимаешь, что мне трудно верить хоть одному твоему слову, даже если это правда.
– Конечно, конечно, хозяин, – поддакнул я.
– И мне плевать, к кому ты идешь. Вальдеса я не боюсь, а тебя, по всем правилам, надо бы придушить. Ведь так?
– Святая правда, хозяин.
– Слишком уж много ты знаешь и всё время шпионишь за мной. Но я не спрашиваю, кто тебя послал. Всё равно наврёшь с три короба. У меня к тебе вот какое дело. Я насчёт твоего приятеля, рыжего. Надеюсь, ты знаешь, что это мой сын по имени Мартин?
Я не стал делать вида, что удивлен.
– Знаю, хозяин.
– А сам посуди, хорошо ли, что дети бегают от отца?
– Конечно, плохо.
– Так вот, помоги мне его вернуть.
– Да я не знаю, где он, хозяин!
– А я думаю, знаешь. Так вот, если ты сделаешь так, что Мартин вернётся в лоно семьи, то будешь истинный христианин.
– Хозяин! Да я сам за это! Только он не слушает. Я уже уговаривал его вернуться.
– Слушай, Кеес, хватит нам в кошки-мышки играть. Давай попросту. Заманишь ко мне Мартина, взамен получишь… отца!
– Какого отца?
– Своего, родного. Питера Схаака, корабельного плотника из города Лейдена.
У меня просто мурашки побежали по коже.
– Да мой отец утонул, хозяин! Три года назад утонул, в наводнение!
– А если не утонул?
– Тогда где же он?
– А вот в том-то и дело. Но сначала ты должен ответить, согласен ли обменять своего отца на моего сына? Сразу наладятся две семьи. Хорошее дело, Кеес.
– Но мой отец утонул! Если б не утонул, то обязательно вернулся бы в Лейден!
– А если не может вернуться? В общих чертах, Кеес, дело обстоит так: отец твой тогда не утонул, его подобрали. Но он попал в нехорошую историю и сейчас сидит в одной тюрьме. А я могу его вызволить, Кеес. Правда, это нелегкое дело. Но, по-моему, стоит того, чтобы сын мой вернулся в отцовский дом. Так разве не хочешь увидеть родного отца?
– Конечно, хочу, хозяин!
Я не верил ни одному его слову. С другой стороны, что-то уж больно крупно играет Слимброк. Отец! Да я бы полжизни – нет, целую жизнь отдал, чтобы его воскресить. С другой стороны, во мне всегда жила надежда, что отец вернётся. А вдруг Слимброк говорит правду? Вдруг мой отец жив и случайно попал в тюрьму?
– Так вот, Кеес, хороший обмен предлагаю. Только я могу вызволить из тюрьмы твоего отца. Только ты можешь вернуть мне Мартина. Всего от тебя требуется, чтобы ты под каким-нибудь предлогом привел его в нужное место, а там уж мое дело. Про наш разговор Мартин ничего не узнает.
– А отец? Когда я увижу отца?
– В тот же день. Но для того, чтобы вызволить его, понадобится несколько дней. Думаю, и тебе нужно время, чтобы разыскать Мартина. Так вот, ровно через две недели и встретимся. Помнишь дом мельника, где нас подслушивал?
– Помню, хозяин. Это по дороге на Валкенбург.
– Ровно через две недели приходи туда с Мартином, а я вместе с твоим отцом как бы случайно заеду туда.
– А если без отца? Если обманете?
– Хорошо, оставь Мартина где-нибудь поблизости. Если приеду с отцом, выдашь Мартина. Если один, ничего про него не скажешь. Подходит?
– Хорошо, хозяин. Значит, в доме мельника по дороге на Валкенбург. Через две недели.
– Смотри, Кеес, не вздумай затевать каких-нибудь козней. Помни: отец в моих руках. Если обманешь, не пожалею, век будешь сиротой. Ну что, тебе и вправду к Вальдесу? Тогда в Лейдердорп, налево, а мне прямо. До встречи. Так помни: Мартин за отца.
Он отпустил мою руку и ушёл.
Нельзя ему верить, нельзя! Хитрющий, просто дьявол! Но разговоры об отце разбередили душу. Может, на самом деле он что-нибудь знает? И всё-таки, может, не утонул отец?
Я шёл разгорячённый, обдумывал хитрость Слимброка. Почему отпустил меня? Надеется, что предам Рыжего Лиса? На чём основана такая надежда? Неужто Слимброк, этот оборотень, прошедший огонь и воду, так легко отпустит своего врага, без уверенности, что рано или поздно тот снова попадёт к нему в руки?
Меня бросало то в жар, то в холод. Но почему-то росла уверенность, что ровно через две недели, не знаю уж как, но всё-таки окажусь в заброшенном доме мельника. Наваждение, просто наваждение! Или действительно ждёт меня там отец? Может, Слимброк побоялся расправиться со мной из-за полковника Вальдеса? Поверил, что я иду из Гааги? Но ведь он мог это выяснить: не отпускать меня до утра, а потом спросить в Лейдердорпе, кто я такой.
В Лейдердорп мне, конечно, не нужно. Я сделал небольшой крюк, напротив деревеньки Кронестей перешёл по мосту Роомбургерский канал и взял направление на Роттердам. Но шёл я, конечно, недолго. Совсем ослабел, да и туман стал подниматься от земли – не разберёшь дорогу.
Хорошо ещё, попался стог сена. Я закопался в него и заснул. Последняя мысль была про Михиелькина. Как-то он там, бедняга, один?
Разбудил меня далекий грохот. Продрогший, я выкарабкался и на сумрачном предрассветном небе увидел вспышки огня. Где-то в паре часов ходьбы от меня шёл бой. Не иначе у Ландсхейденской дамбы! Неужто гёзы двинулись к Лейдену?
Зуб на зуб у меня не попадал. Я чуть не бегом ринулся в сторону Ландсхейдена. Не помню уж, как прошёл эти пять миль. Сильный озноб леденил тело, никак не удавалось согреться.
Помню только, когда выбрался на дамбу, необычная картина поразила взгляд. До самого Роттердама огромным зеркалом раскинулась вода! По ней, как по январскому катку, казалось, скользили деревья, дома, заборы. И целый рой лодок, судов и барок рассыпан между крестьянскими домами, а над дамбой трепещет бело-сине-оранжевый флаг – знамя гёзов.
Как зачарованный смотрел я на эту панораму, а тело трясло и зубы стучали.
И тут, откуда ни возьмись, подбежал ко мне Сметсе Смее и закричал:
– Кеес! Малыш! Клянусь Артевельде, это наш Кеес! А дальше уж ничего не помню.
– Да так, вот иду… – пробормотал я.
Должен сказать, что в минуты опасности сначала у меня вроде бы нервная трясучка, а потом как рукой снимает. Никакого страха, голова ясная, и только сердце торопится быстрее обычного – тук-тук.
– В какую сторону? Может, нам по пути?
– Туда. – Я махнул неясно рукой.
– Что-то всё время с тобой сталкиваемся, ты словно моя тень. Как думаешь, это случайно?
– Ей-богу, случайно, хозяин.
– Ну ладно, давай теперь вместе пойдём случайно. Ты, может, кого-нибудь ищешь?
– Я?.. Ищу.
– Кого же?
Тут я и бухнул:
– Полковника Вальдеса!
Слимброк удивился:
– Ну уж хватил. Зачем тебе Вальдес?
– Это не мне.
– А кому?
– Одному человеку.
В голове лихорадочно складывалось все, чем можно морочить Слимброку голову. Я быстро припоминал подслушанный разговор Эглантины и капитана Рутилио: полковник Вальдес влюблен в какую-то Магдалину Моонс и чаюто получает от неё письма.
Всех, кто идёт из Гааги к Вальдесу, велено пропускать. Но если иезуиты знают о связи Рутилио и Эглантины, то, видно, и знакомство Вальдеса с той, из Гааги, для них не секрет. Стало быть, надо изобразить, что я тайный посланник к Вальдесу, но прямо этого не говорить. Так я и делал.
– Так… – протянул Слимброк. – Значит, к Вальдесу? А откуда?
– Из Гааги.
– Что же ты так кружишь? Да ещё ночью. Мог бы и днём идти.
– Немножко заплутал, хозяин.
Слимброк задумался, при этом крепко держал меня за руку.
– Слушай, Кеес, никак не пойму, в какую игру ты играешь, кому служишь? Всё время ты на моем пути.
– Хозяин, тридцать три якоря в бок, никому не служу! К Вальдесу меня послали, из Гааги…
– А кто?
– Ой, это тайна, хозяин.
– Вот что, парень. – сказал Слимброк, – ты ведь не дурак и понимаешь, что мне трудно верить хоть одному твоему слову, даже если это правда.
– Конечно, конечно, хозяин, – поддакнул я.
– И мне плевать, к кому ты идешь. Вальдеса я не боюсь, а тебя, по всем правилам, надо бы придушить. Ведь так?
– Святая правда, хозяин.
– Слишком уж много ты знаешь и всё время шпионишь за мной. Но я не спрашиваю, кто тебя послал. Всё равно наврёшь с три короба. У меня к тебе вот какое дело. Я насчёт твоего приятеля, рыжего. Надеюсь, ты знаешь, что это мой сын по имени Мартин?
Я не стал делать вида, что удивлен.
– Знаю, хозяин.
– А сам посуди, хорошо ли, что дети бегают от отца?
– Конечно, плохо.
– Так вот, помоги мне его вернуть.
– Да я не знаю, где он, хозяин!
– А я думаю, знаешь. Так вот, если ты сделаешь так, что Мартин вернётся в лоно семьи, то будешь истинный христианин.
– Хозяин! Да я сам за это! Только он не слушает. Я уже уговаривал его вернуться.
– Слушай, Кеес, хватит нам в кошки-мышки играть. Давай попросту. Заманишь ко мне Мартина, взамен получишь… отца!
– Какого отца?
– Своего, родного. Питера Схаака, корабельного плотника из города Лейдена.
У меня просто мурашки побежали по коже.
– Да мой отец утонул, хозяин! Три года назад утонул, в наводнение!
– А если не утонул?
– Тогда где же он?
– А вот в том-то и дело. Но сначала ты должен ответить, согласен ли обменять своего отца на моего сына? Сразу наладятся две семьи. Хорошее дело, Кеес.
– Но мой отец утонул! Если б не утонул, то обязательно вернулся бы в Лейден!
– А если не может вернуться? В общих чертах, Кеес, дело обстоит так: отец твой тогда не утонул, его подобрали. Но он попал в нехорошую историю и сейчас сидит в одной тюрьме. А я могу его вызволить, Кеес. Правда, это нелегкое дело. Но, по-моему, стоит того, чтобы сын мой вернулся в отцовский дом. Так разве не хочешь увидеть родного отца?
– Конечно, хочу, хозяин!
Я не верил ни одному его слову. С другой стороны, что-то уж больно крупно играет Слимброк. Отец! Да я бы полжизни – нет, целую жизнь отдал, чтобы его воскресить. С другой стороны, во мне всегда жила надежда, что отец вернётся. А вдруг Слимброк говорит правду? Вдруг мой отец жив и случайно попал в тюрьму?
– Так вот, Кеес, хороший обмен предлагаю. Только я могу вызволить из тюрьмы твоего отца. Только ты можешь вернуть мне Мартина. Всего от тебя требуется, чтобы ты под каким-нибудь предлогом привел его в нужное место, а там уж мое дело. Про наш разговор Мартин ничего не узнает.
– А отец? Когда я увижу отца?
– В тот же день. Но для того, чтобы вызволить его, понадобится несколько дней. Думаю, и тебе нужно время, чтобы разыскать Мартина. Так вот, ровно через две недели и встретимся. Помнишь дом мельника, где нас подслушивал?
– Помню, хозяин. Это по дороге на Валкенбург.
– Ровно через две недели приходи туда с Мартином, а я вместе с твоим отцом как бы случайно заеду туда.
– А если без отца? Если обманете?
– Хорошо, оставь Мартина где-нибудь поблизости. Если приеду с отцом, выдашь Мартина. Если один, ничего про него не скажешь. Подходит?
– Хорошо, хозяин. Значит, в доме мельника по дороге на Валкенбург. Через две недели.
– Смотри, Кеес, не вздумай затевать каких-нибудь козней. Помни: отец в моих руках. Если обманешь, не пожалею, век будешь сиротой. Ну что, тебе и вправду к Вальдесу? Тогда в Лейдердорп, налево, а мне прямо. До встречи. Так помни: Мартин за отца.
Он отпустил мою руку и ушёл.
Нельзя ему верить, нельзя! Хитрющий, просто дьявол! Но разговоры об отце разбередили душу. Может, на самом деле он что-нибудь знает? И всё-таки, может, не утонул отец?
Я шёл разгорячённый, обдумывал хитрость Слимброка. Почему отпустил меня? Надеется, что предам Рыжего Лиса? На чём основана такая надежда? Неужто Слимброк, этот оборотень, прошедший огонь и воду, так легко отпустит своего врага, без уверенности, что рано или поздно тот снова попадёт к нему в руки?
Меня бросало то в жар, то в холод. Но почему-то росла уверенность, что ровно через две недели, не знаю уж как, но всё-таки окажусь в заброшенном доме мельника. Наваждение, просто наваждение! Или действительно ждёт меня там отец? Может, Слимброк побоялся расправиться со мной из-за полковника Вальдеса? Поверил, что я иду из Гааги? Но ведь он мог это выяснить: не отпускать меня до утра, а потом спросить в Лейдердорпе, кто я такой.
В Лейдердорп мне, конечно, не нужно. Я сделал небольшой крюк, напротив деревеньки Кронестей перешёл по мосту Роомбургерский канал и взял направление на Роттердам. Но шёл я, конечно, недолго. Совсем ослабел, да и туман стал подниматься от земли – не разберёшь дорогу.
Хорошо ещё, попался стог сена. Я закопался в него и заснул. Последняя мысль была про Михиелькина. Как-то он там, бедняга, один?
Разбудил меня далекий грохот. Продрогший, я выкарабкался и на сумрачном предрассветном небе увидел вспышки огня. Где-то в паре часов ходьбы от меня шёл бой. Не иначе у Ландсхейденской дамбы! Неужто гёзы двинулись к Лейдену?
Зуб на зуб у меня не попадал. Я чуть не бегом ринулся в сторону Ландсхейдена. Не помню уж, как прошёл эти пять миль. Сильный озноб леденил тело, никак не удавалось согреться.
Помню только, когда выбрался на дамбу, необычная картина поразила взгляд. До самого Роттердама огромным зеркалом раскинулась вода! По ней, как по январскому катку, казалось, скользили деревья, дома, заборы. И целый рой лодок, судов и барок рассыпан между крестьянскими домами, а над дамбой трепещет бело-сине-оранжевый флаг – знамя гёзов.
Как зачарованный смотрел я на эту панораму, а тело трясло и зубы стучали.
И тут, откуда ни возьмись, подбежал ко мне Сметсе Смее и закричал:
– Кеес! Малыш! Клянусь Артевельде, это наш Кеес! А дальше уж ничего не помню.
ГЁЗЫ
Несколько дней провалялся я на барке «Дельфтский ковчег», где Сметсе Смее командовал пушками.
Но горячка скоро прошла. Меня вволю кормили мясом, бобами, даже вино заставляли пить, поэтому я быстро окреп и встал на ноги. Да и где тут лежать, когда творятся такие дела. Казалось, сама голландская земля поднялась против испанцев. Она по своей воле приняла на себя море, только бы смыть испанские следы!
Много я слышал о морских гёзах, а тут попал на корабль и теперь сам мог убедиться, какой это веселый, отчаянный народ! Было их не больше трех тысяч, а шли они против десяти тысяч испанцев. Суда плоскодонные, небольшие, самый крупный наш «Дельфтский ковчег» с пятью пушками на борту и флагом адмирала Буазо на мачте.
Ландсхейденскую дамбу гёзы взяли без всяких потерь. Испанский заслон кувырком полетел с плотины. Днём испанцы пытались отбить дамбу. Не тут-то было – их погнали дальше. Сразу стали ломать проходы для судов. Пока я лежал в горячке, вода хлынула дальше и добралась до плотины «Зелёная дорога». Здесь тоже был штурм. «Дельфтский ковчег» подпрыгивал от выстрелов, а я в это время лежал в матросском кубрике и бредил. Казалось, что на какой-то повозке с грохотом несусь по небесам.
Взяли «Зелёную дорогу». Скинули испанцев и отсюда. Тут я как раз поднялся и первый раз вышел на палубу. Кругом водяная гладь! Широкой колонной мы тихо двигались на север.
– Два фута! Два фута! – кричал впереди матрос.
– Два фута в обрез, – сказал Сметсе Смее. – Сбрось пару дюймов, и заскребём дном по капусте.
Некоторые суда и сейчас застревали. Гёзы выпрыгивали и начинали толкать их руками.
– Впереди по крайней мере три дамбы, – сказал Сметсе Смее. – Но, может, удастся пройти каналами. Сейчас мы попробуем войти в «Озеро свежей воды». День-то смотри какой, Кеес!
И вправду был замечательный день! Солнце сияло. Легкий ветерок гнал по воде барашки, срывал с них пену, а солнце подхватывало брызги на маленькие коромысла радуги. Над каждым барашком висела своя радуга, тысячи радуг прыгали по воде цветной паутиной. Такая радость меня взяла, что, сам уж не знаю как, стал напевать песенку, которая вышла сама собой:
Сначала мне показалось, что у гёзов нет никакой дисциплины. Но потом я видел, как за баркой «Лебедь» тянули по воде человека с веревкой на шее. Этот матрос заснул на ночной вахте, и по уставу ему причиталось такое наказание. Я думал, он отдаст концы. Не тут-то было. Когда вытащили на борт, он только потер могучую красную шею и захохотал вместе с товарищами. Матрос ничуть не обижался.
За драку полагалось пригвоздить к мачте руку, а если струсишь в битве, то опозорен навсегда. Твой же товарищ имел право тебя убить.
Так что порядки у гёзов были строгие. Жизнь их не баловала. Целые годы они провели в морских походах, погоне за добычей, яростных схватках. Многие погибли, получили увечья, а среди тех, кто выжил, встречал я таких просолённых, в огне обожжённых морских удальцов, каким сам ад был не страшен.
Например, капитан Северейн. Он командовал баркой «Лебедь». Для капитана ещё молодой – может, лет двадцати. Бледный, красивый. Говорили, отец у него барон, а он с пятнадцати лет гоняет по морю испанские корабли.
Капитан Северейн говорит тихо, любезно. Одет в чёрный испанский камзол, а за широким поясом несколько ножей с узкими рыбьими лезвиями. Я видел, как капитан Северейн, точно со скуки, бросал эти ножи в мачту. Все они впивались один над другим ровной строчкой, а до мачты было шагов двадцать.
Какой-то матрос тащил на плече канат. Капитан Северэйн спокойно кинул последний нож, и тот впился в самый кончик каната, рядом с ухом матроса.
Потом капитан Северейн отвернулся и стал печально смотреть в море, а юнга выдирал из мачты его ножи. Рассказывали, что у капитана недавно погибла любимая девушка, а сам он теперь ищет смерти в бою.
Или фрисландец Дирк Ворст. Лицо свирепое, могучие плечи, как у Сметсе, в руках здоровенный гарпун. Дирк Ворст когда-то был китобоем, ходил по северным морям. Его гарпун в полтора раза больше обычного. Говорили, в одном бою этим гарпуном он снёс мачту испанского брига.
Дирк Ворст часто хохочет, и тогда лицо его из свирепого становится очень добрым. Он любит повторять пословицу: «Во веки веков фризы будут свободны!» Однажды кто-то назвал фрисландцев «яйцеедами» – а в тех местах, поясню вам, некоторые острова просто завалены яйцами гагар и морских чаек, – так Дирк Ворст схватил того человека за ноги и собирался треснуть об рею… Дирк Ворст обижался, как ребенок, но в бою мог положить десяток испанцев. Вместе с Дирком в гёзы пришли ещё несколько гарпунщиков.
Якоб Квейренс раньше был священником. Вот штука-то! Теперь у него нет правой руки по локоть, и совсем ничего не осталось от церковного сана. Правда, говорит он очень ловко. Встаёт на шкафут и начинает:
– Эй, неумытые рыла! Признаёте ли меня своим папой на манер папы римского?
– Признаём! – орут гёзы.
– А если признаёте, почему не молитесь на меня, почему не требуете благословения перед боем?
– Требуем! – орут гёзы.
– Так вот я скажу. Откуда вы взялись, сельдь мелководная? Кто вы такие? Правильно вас называют гёзами – нищими оборванцами! Нищие вы и есть, хоть многие из вас и дворянского сана. Чего вы хотите, бродяги? Зачем побросали свои дома? Свои трактиры, пекарни, мастерские, прилавки, свои огороды и стада? Зачем убежали от толстых жен и крикливых детей? Тощие гельдерландцы, надутые фризы, зеланды-рыбоеды, твердолобые голландцы и остальные! Чего собрались вместе? Чего схватили ножи и ружья? Неужто надеетесь всем этим сбродом одолеть полки короля Филиппа, названные «бесстрашными» и «непобедимыми»?
– Одолеем! – кричали гёзы.
– Ах так? Хвастунишки несчастные! В таком случае Якоб Квейренс, ваш папа нареченный, проклянет, если покажете врагу спины! Вперед, мелюзга! Вперед, кашалоты! Покажите, что один нидерландский подмастерье стоит десяти испанских солдат! Ваш папа Якоб Квейренс желает выпить за вас вина и спеть песню!
Он поднимал пивную кружку, доверху налитую вином, и начинал, топая в такт ногой:
О многих я мог бы вам рассказать, но всех не перечислишь. Сам адмирал Буазо со своими матросами был из зеландских краев. Один зеландец, по имени Хендрикс, подарил мне свою шляпу. На ней вышит полумесяц и надпись: «Лучше туркам, чем папе». В таких шляпах красовались почти все зеландцы.
Адмирал Буазо расхаживал с подзорной трубой по палубе и говорил:
– Пусть веселятся ребята. Легче идти в бой.
Мы приближались к «Озеру свежей воды», вернее, к тому месту, где было озеро с его глубиной. Кругом ведь теперь вода.
Ветер развевает бело-сине-оранжевый флаг. Белый цвет – свобода, синий – морской простор, оранжевый – принц Оранский.
Да здравствуют гёзы!
Но горячка скоро прошла. Меня вволю кормили мясом, бобами, даже вино заставляли пить, поэтому я быстро окреп и встал на ноги. Да и где тут лежать, когда творятся такие дела. Казалось, сама голландская земля поднялась против испанцев. Она по своей воле приняла на себя море, только бы смыть испанские следы!
Ландсхейденскую дамбу гёзы взяли без всяких потерь. Испанский заслон кувырком полетел с плотины. Днём испанцы пытались отбить дамбу. Не тут-то было – их погнали дальше. Сразу стали ломать проходы для судов. Пока я лежал в горячке, вода хлынула дальше и добралась до плотины «Зелёная дорога». Здесь тоже был штурм. «Дельфтский ковчег» подпрыгивал от выстрелов, а я в это время лежал в матросском кубрике и бредил. Казалось, что на какой-то повозке с грохотом несусь по небесам.
Взяли «Зелёную дорогу». Скинули испанцев и отсюда. Тут я как раз поднялся и первый раз вышел на палубу. Кругом водяная гладь! Широкой колонной мы тихо двигались на север.
– Два фута! Два фута! – кричал впереди матрос.
– Два фута в обрез, – сказал Сметсе Смее. – Сбрось пару дюймов, и заскребём дном по капусте.
Некоторые суда и сейчас застревали. Гёзы выпрыгивали и начинали толкать их руками.
– Впереди по крайней мере три дамбы, – сказал Сметсе Смее. – Но, может, удастся пройти каналами. Сейчас мы попробуем войти в «Озеро свежей воды». День-то смотри какой, Кеес!
И вправду был замечательный день! Солнце сияло. Легкий ветерок гнал по воде барашки, срывал с них пену, а солнце подхватывало брызги на маленькие коромысла радуги. Над каждым барашком висела своя радуга, тысячи радуг прыгали по воде цветной паутиной. Такая радость меня взяла, что, сам уж не знаю как, стал напевать песенку, которая вышла сама собой:
И надо сказать, не я один распевал. На многих кораблях, справа и слева, слышались разудалые песни. Там пили вино, веселились и даже палили в воздух из пистолетов. На соседней барке вздернули на мачту чучело короля Филиппа и сожгли.
Голландия, Голландия,
текучая страна,
куда же ты заладила
за волнами волна!
Эх-ланди-Нидерландня,
куда же ты плывешь?
Куда же ты, Бурляндия,
с собой меня везешь!
Сначала мне показалось, что у гёзов нет никакой дисциплины. Но потом я видел, как за баркой «Лебедь» тянули по воде человека с веревкой на шее. Этот матрос заснул на ночной вахте, и по уставу ему причиталось такое наказание. Я думал, он отдаст концы. Не тут-то было. Когда вытащили на борт, он только потер могучую красную шею и захохотал вместе с товарищами. Матрос ничуть не обижался.
За драку полагалось пригвоздить к мачте руку, а если струсишь в битве, то опозорен навсегда. Твой же товарищ имел право тебя убить.
Так что порядки у гёзов были строгие. Жизнь их не баловала. Целые годы они провели в морских походах, погоне за добычей, яростных схватках. Многие погибли, получили увечья, а среди тех, кто выжил, встречал я таких просолённых, в огне обожжённых морских удальцов, каким сам ад был не страшен.
Например, капитан Северейн. Он командовал баркой «Лебедь». Для капитана ещё молодой – может, лет двадцати. Бледный, красивый. Говорили, отец у него барон, а он с пятнадцати лет гоняет по морю испанские корабли.
Капитан Северейн говорит тихо, любезно. Одет в чёрный испанский камзол, а за широким поясом несколько ножей с узкими рыбьими лезвиями. Я видел, как капитан Северейн, точно со скуки, бросал эти ножи в мачту. Все они впивались один над другим ровной строчкой, а до мачты было шагов двадцать.
Какой-то матрос тащил на плече канат. Капитан Северэйн спокойно кинул последний нож, и тот впился в самый кончик каната, рядом с ухом матроса.
Потом капитан Северейн отвернулся и стал печально смотреть в море, а юнга выдирал из мачты его ножи. Рассказывали, что у капитана недавно погибла любимая девушка, а сам он теперь ищет смерти в бою.
Или фрисландец Дирк Ворст. Лицо свирепое, могучие плечи, как у Сметсе, в руках здоровенный гарпун. Дирк Ворст когда-то был китобоем, ходил по северным морям. Его гарпун в полтора раза больше обычного. Говорили, в одном бою этим гарпуном он снёс мачту испанского брига.
Дирк Ворст часто хохочет, и тогда лицо его из свирепого становится очень добрым. Он любит повторять пословицу: «Во веки веков фризы будут свободны!» Однажды кто-то назвал фрисландцев «яйцеедами» – а в тех местах, поясню вам, некоторые острова просто завалены яйцами гагар и морских чаек, – так Дирк Ворст схватил того человека за ноги и собирался треснуть об рею… Дирк Ворст обижался, как ребенок, но в бою мог положить десяток испанцев. Вместе с Дирком в гёзы пришли ещё несколько гарпунщиков.
Якоб Квейренс раньше был священником. Вот штука-то! Теперь у него нет правой руки по локоть, и совсем ничего не осталось от церковного сана. Правда, говорит он очень ловко. Встаёт на шкафут и начинает:
– Эй, неумытые рыла! Признаёте ли меня своим папой на манер папы римского?
– Признаём! – орут гёзы.
– А если признаёте, почему не молитесь на меня, почему не требуете благословения перед боем?
– Требуем! – орут гёзы.
– Так вот я скажу. Откуда вы взялись, сельдь мелководная? Кто вы такие? Правильно вас называют гёзами – нищими оборванцами! Нищие вы и есть, хоть многие из вас и дворянского сана. Чего вы хотите, бродяги? Зачем побросали свои дома? Свои трактиры, пекарни, мастерские, прилавки, свои огороды и стада? Зачем убежали от толстых жен и крикливых детей? Тощие гельдерландцы, надутые фризы, зеланды-рыбоеды, твердолобые голландцы и остальные! Чего собрались вместе? Чего схватили ножи и ружья? Неужто надеетесь всем этим сбродом одолеть полки короля Филиппа, названные «бесстрашными» и «непобедимыми»?
– Одолеем! – кричали гёзы.
– Ах так? Хвастунишки несчастные! В таком случае Якоб Квейренс, ваш папа нареченный, проклянет, если покажете врагу спины! Вперед, мелюзга! Вперед, кашалоты! Покажите, что один нидерландский подмастерье стоит десяти испанских солдат! Ваш папа Якоб Квейренс желает выпить за вас вина и спеть песню!
Он поднимал пивную кружку, доверху налитую вином, и начинал, топая в такт ногой:
А остальные тоже принимались топать и подхватывали:
Бей, барабан, барбам-барабам!
Бей, барабан, на погибель врагам!
Бей, барабан, наступила пора,
славься, Голландия, гёзам ура!
Вместо Голландии некоторые кричали – Зеландия, другие– Фрисландия, но топали все, и скоро весь корабль раскачивался в такт оглушительной песне:
Смерть инквизиторам, целься в упор!
Смерть инквизиторам – наш приговор!
Всех инквизиторов в пламя костра
славься, Голландия, гёзам ура!
Потом в воздух летели шляпы, береты и даже кломпы.
Гёзам ура, подхвати этот клич!
Гёзам ура, не дрожи и не хнычь!
Гёзам ура, наступила пора,
славься, Голландия, гёзам ура!
О многих я мог бы вам рассказать, но всех не перечислишь. Сам адмирал Буазо со своими матросами был из зеландских краев. Один зеландец, по имени Хендрикс, подарил мне свою шляпу. На ней вышит полумесяц и надпись: «Лучше туркам, чем папе». В таких шляпах красовались почти все зеландцы.
Адмирал Буазо расхаживал с подзорной трубой по палубе и говорил:
– Пусть веселятся ребята. Легче идти в бой.
Мы приближались к «Озеру свежей воды», вернее, к тому месту, где было озеро с его глубиной. Кругом ведь теперь вода.
Ветер развевает бело-сине-оранжевый флаг. Белый цвет – свобода, синий – морской простор, оранжевый – принц Оранский.
Да здравствуют гёзы!
АЛЫЙ БЕРЕТ
Внезапно спал ветер, и вода стала мельчать.
– Полтора фута! – с тревогой кричал матрос с шестом. – Фут с четвертью!
Теперь уж точно надо искать глубину в «Озере свежей воды». Адмирал Буазо отдал приказ перейти на фарватер канала. Его было видно по одиноким деревьям и прибрежным кустам. Вода становилась всё мельче. То там, то здесь выступали бугорки.
– Адмирал! – крикнули с носа. – На мосту испанцы!
– Вижу, – процедил Буазо.
Прямо против нас, не дальше чем в полумиле, висел над каналом мост. За ним открывалось озеро. На мосту и сбоку по обе стороны канала чернели ряды пехоты. Солдаты стояли прямо в воде и на полосках выступающей земли.
– Проклятье! – прорычал Буазо. – Их слишком много! Испанцы, видно, понимали, что по мелкой воде нам озеро не обойти. Они встречали нас, как говорится, на «узкой тропинке». Буазо вызвал всех капитанов и сказал:
– Попробуем атаковать в лоб. Другого пути нет. Мартене, Хендрикс и ван Харен ударят по флангам с легкими лодками и пешими. Что делать, ребята! Придется размять свои косточки!
Испанцы начали первыми. С моста ухнули пушки. «Дельфтский ковчег» развернулся и тоже ударил двумя стволами. Потом повернулся другим бортом и дал новый залп. Одна пушка была спаренной, стреляла скованными цепью ядрами. Такой снаряд сметал много солдат при попадании, а в общем-то был предназначен для разрушения снасти морских кораблей. Ударили и другие пушки.
Гёзы с криком кинулись на испанцев, но те стояли твердо, их было не меньше трех тысяч. Я не люблю долго рассказывать про бои, где не бывает удачи. А этот кончился плохо. Мы откатились, потеряв несколько судов и не знаю уж сколько матросов. Одно ядро начисто снесло деревянную русалку на носу «Дельфтского ковчега».
Адмирал Буазо был в отчаянии. Он кричал, что не умеет воевать в блюдце с водой, его стихия океан! Многие суда уже сидели днищами на земле, но тут неожиданно задул зюйд-вест и вода стала прибывать.
Какие-то люди потребовали встречи с Буазо. Оказалось, это жители деревни Зутермеер. Они посоветовали сделать обход вправо. Плотина там низкая, а испанские гарнизоны слабее. Но и до их совета адмирал уже наугад поворачивал флотилию.
Через час мы уже атаковали гарнизоны Зутермеера и Бентейзена. Испанцы бежали. Плотина здесь действительно небольшая, и проходы в ней сделали быстро.
– Полтора фута! – с тревогой кричал матрос с шестом. – Фут с четвертью!
– Адмирал! – крикнули с носа. – На мосту испанцы!
– Вижу, – процедил Буазо.
Прямо против нас, не дальше чем в полумиле, висел над каналом мост. За ним открывалось озеро. На мосту и сбоку по обе стороны канала чернели ряды пехоты. Солдаты стояли прямо в воде и на полосках выступающей земли.
– Проклятье! – прорычал Буазо. – Их слишком много! Испанцы, видно, понимали, что по мелкой воде нам озеро не обойти. Они встречали нас, как говорится, на «узкой тропинке». Буазо вызвал всех капитанов и сказал:
– Попробуем атаковать в лоб. Другого пути нет. Мартене, Хендрикс и ван Харен ударят по флангам с легкими лодками и пешими. Что делать, ребята! Придется размять свои косточки!
Испанцы начали первыми. С моста ухнули пушки. «Дельфтский ковчег» развернулся и тоже ударил двумя стволами. Потом повернулся другим бортом и дал новый залп. Одна пушка была спаренной, стреляла скованными цепью ядрами. Такой снаряд сметал много солдат при попадании, а в общем-то был предназначен для разрушения снасти морских кораблей. Ударили и другие пушки.
Гёзы с криком кинулись на испанцев, но те стояли твердо, их было не меньше трех тысяч. Я не люблю долго рассказывать про бои, где не бывает удачи. А этот кончился плохо. Мы откатились, потеряв несколько судов и не знаю уж сколько матросов. Одно ядро начисто снесло деревянную русалку на носу «Дельфтского ковчега».
Адмирал Буазо был в отчаянии. Он кричал, что не умеет воевать в блюдце с водой, его стихия океан! Многие суда уже сидели днищами на земле, но тут неожиданно задул зюйд-вест и вода стала прибывать.
Какие-то люди потребовали встречи с Буазо. Оказалось, это жители деревни Зутермеер. Они посоветовали сделать обход вправо. Плотина там низкая, а испанские гарнизоны слабее. Но и до их совета адмирал уже наугад поворачивал флотилию.
Через час мы уже атаковали гарнизоны Зутермеера и Бентейзена. Испанцы бежали. Плотина здесь действительно небольшая, и проходы в ней сделали быстро.