Сергиенко Константин. Кеес Адмирал Тюльпанов

   – Как это что делать? Будем странствовать, адмирал. Не трусь, проживём. Я знаю две тысячи способов добычи денег! Поедем в такие страны! С графом не пропадёшь.
   Я разозлился.
   – Ты что, – говорю – разболтался, тощая цапля? Я не про то спрашиваю, куда деться. Дела у меня поважнее твоих странствий, – и я похлопал по каблуку с письмом. – Я спрашиваю, что теперь делать с Караколем и Эле. Не говорю уж про Помпилиуса и Пьера.
   Лис словно бы удивился:
   – А что с ними будет? Выспятся и поедут себе. Подумаешь, какое дело!
   А сам голову в сторону воротит.
   Я говорю:
   – А ты почему оттуда летел, до самого Дельфта не оглянулся?
   Лис говорит:
   – Моё дело. Сказано тебе – интриги. А ты почему, адмирал? Если такой храбрый, остался бы со своей Эле, нужна она мне больно!
   – Дело не в Эле, – говорю. – А почему убежал – тайна. – И показал Лису кулак. – Вот тебе!
   – Ну и шарман, – говорит Лис, – то есть чудесно. Тайна на тайну. – А сам продолжает глотать дым.
   Мне всё-таки не терпелось сказать Лису. Не для хвастовства, а так, чтобы знал, какие бывают дела в наше время. Помолчали немного, потом и говорю:
   – Давай, Лис, по-товарищески. Ты мне свою тайну, я – свою.
   Лис подумал и согласился.
   – Только ты первый, – говорит. – А то, может, твоя тайна моей не стоит.
   Не стал я торговаться. Рассказал Лису всё, как есть, с самого начала. Все приключения свои, про Слимброка и Железного Зуба. Потом достал из каблука свинцовую трубочку и показал.
   Чувствую, Лиса проняло. Даже дымить перестал. Бросил на землю огарок и вцепился руками в рыжие патлы. Задумался, закручинился.
   – Что, – говорю, – может, не веришь?
   – Не поверил бы, – отвечает, – вот те крест и святая троица. Только половину этой истории я сам знаю. Но с другого конца.
   Я уж думал, Лис пустится врать, и приготовился дать ему по шее. Только он говорит:
   – Верь не верь, адмирал, а твой Слимброк – он же брат Герциано и есть мой незабвенный папаша, дай ты, господи окочуриться ему пораньше…
   Не стану уж рассказывать, до чего я удивился. Даже язык у меня повернулся не сразу.
   – Помнишь, – говорит Лис, – как он гаркнул: «Мартин, ты здесь…» Я ведь и есть Мартин. Он меня носом и селезенкой – чем хочешь чует и очень желает вернуть под свое крыло а может, вообще прикончить.
   – За что?
   – Много про него знаю.
   – Он что, перед кем-нибудь виноват?
   Лис закатил глаза:
   – «Виноват»! Пресвятая дева! Да плевать им на вину, боженька что хочешь отпустит!..
   – Ой, Лис, потише!
   – Ну, адмирал, попали мы с тобой в историю, – говорит Лис.
   – Да ты про что, Лис?
   – Не представляешь ты, брат, с кем связался. И снова хватается за рыжие патлы.
   – С кем бы ни связался, – говорю, – а Эле и Караколя надо выручать.
   – Ещё чего! – закричал Лис. – «Выручать»! Да нас там просто прикончат! Подумай о Голландии, адмирал. Кто будет водить корабли?
   Я спросил у Лиса, почему он так боится отца.
   – Ох, адмирал, не спрашивай, хоть и обещал рассказать. Просто язык немеет. Видишь ли, они меня затащили в свою банду, два года учили, а я сбежал. Всё про них знаю.
   – А чему учили?
   – Фи! Ты и представить не можешь. Каторга! Например, дисциплина. – Лис вскочил и отбарабанил: – Обязуюсь подчиняться безмолвно и любому приказу! Послушен, как труп, который вертят как угодно! Как палка, покорная любому движению! Как восковой шар, повторяющий любую форму! Как маленькое распятие в руке повелевающего!
   И пошёл, и пошёл тараторить… Никогда такого не слышал, а вам не пересказываю, потому что всё узнаете дальше. Потерпите немного.
   Под конец Лис сложил на груди ладони, опустил глаза в землю и смирненько так сказал:
   – Мы странствующие рыцари Христа. И всех мы вас закопаем в землю или перевешаем вверх ногами… Господи, на то твоя воля. Аминь.
   У меня даже холодок по спине пробежал. Примерно такое же говорил Слимброк Железному Зубу.
   – Самое неприятное, – говорит Лис, – что ты попал в передрягу, которая у них называется «Испанская ночь». Попомни мои слова, но рано или поздно такой ночкой снесут голову твоему Молчаливому. Они уже тысячи укокошили. А разных там королей, императоров – целую дюжину! Принц для них – раз плюнуть.
   Я вскочил и сказал:
   – Спасём принца!
   Лис только было открыл рот, чтобы ответить, как заскрипел и стал опускаться подъемный мост. Слышно было, как за стеной тяжело топали лошади, пищал ворот. Всполошились куры, индюки, хозяйки стали поднимать корзины с зеленью, строили в ряд тележки.
   Мост опустился, отворились ворота, вышел бородатый человек с алебардой и закричал:
   – Прра-пускаю! Возы на базар прра-пускаю! Пошлина серебром, а с женщины – медью!
   На конце алебарды болтается деревянный башмак. Туда и положено сыпать пошлину. Но это, конечно, тому, у кого есть, а нам с Лисом до алебардщика нет дела.
   Мы прошмыгнули в город за первой повозкой и шли с ней до базара. А мне нужен принц Вильгельм Оранский по прозвищу Молчаливый. В каблуке для него свинцовая трубочка.
   По деревянному настилу вдоль канала шла женщина – видно, из хорошей семьи. В белом чепце и коричневом платье. Решил спросить у неё. Женщины всегда добрее. Сделаешь такое лицо, ещё по голове погладят, а может, дадут лепёшку.
   Вот я и забежал вперед, вежливо так приподнимаю шляпу и говорю:
   – Фреле, не скажете…
   Только не досказал, потому что поперхнулся. Передо мной стояла Эглантина, как будто по небу из Лейдена прилетела. Та самая Эглантина Бейс, которой мы сочинили мадригал с Караколем, но ничего из того не вышло.

ДОМ НА ВЕРВЕРС ДЕЙК

   Конечно, я удивился. Как она выбралась? Мы разыграли целую комедию и то чуть не попались, а она уже тут, идёт себе по улице.
   Но Эглантина объяснила, что в самый туман, когда своих ног не увидишь, она прошла посты вместе с прыгуном по имени Рыжая Пташка. Спешила к дяде, который вроде бы заболел, но сейчас его нет. Вместе с Молчаливым он в Роттердаме Я, в общем-то, обрадовался встрече и всё рассказал, даже про письмо. Меня ведь предупредили, что, если не будет принца записку можно отдать и Бейсу, дяде Эглантины.
   – Они со дня на день приедут, – сказала Эглантина. – А сейчас пойдёмте ко мне… Кеес, ты Караколя не видел? Куда-то он пропал, искала его по всему Лейдену.
   Я поперхнулся и побоялся сказать про Караколя. А Лис стал громко напевать какую-то песню. Вообще он сразу напыжился и стал важным. Наверное, не хотел ударить лицом в грязь перед Эглантиной.
   Толком не объясню, как прошёл день. Всё точно в тумане. Эглантина привела нас к себе домой, кормила вкусными штуками, даже пирожками-олеболлен, которых не удалось поесть в Лейдене. Смотрел я какие-то картинки, отвечал на вопросы и помню, что никак не соглашался лечь спать. А потом, как добрался до подушки, вроде бы на карусели поехал, и сразу всё пропало…
   Снилось мне разное, но один сон хорошо запомнил. Как будто разбила мать тарелочку из дельфтского фаянса, которая висела у нас на стене. Взяла одну половинку и ушла. А я кричу: «Мама, мама!» А мама ушла в темноту. Поднял я вторую половинку и тоже пошёл в темноту. А потом стало светлее. Смотрю – прямо передо мной рай. Боженька стоит и всех пропускает. Меня задержал, а я показал ему половину тарелки. Вынул боженька вторую, приложил к моей, увидел, что сходится, и пропустил. Прошёл я ворота, а там опять темнота, Я снова кричу: «Мама, мама!»
   Тут Лис меня разбудил.
   – Чего ты, – говорит, – кричишь, спать не даешь. А за окном уже утро. Проспали мы чуть ли не сутки. Я подошёл к окну.
   Рядом с домом блестит вода – какой-то большой канал. А напротив высокая церковь с густыми деревьями. Небо чуть-чуть желтоватое, весь воздух поэтому как густое молоко.
   Почему-то мне стало жалко себя. Вспомнил маму, отца, и захотелось плакать. Так иногда после сна бывает. Лис объяснил потом, что ночью кровь остывает, и сердце делается слабым, как у девочки.
   Эглантииа кормила нас бараниной с бобами и показала из окна длинный сероватый дом. Оказалось, это монастырь святой Агаты, и там живёт принц Оранский по прозвищу Молчаливый. Окно его кабинета смотрело через канал в нашу сторону. Как только оно распахнется, значит, принц уже в Дельфте и можно нести письмо.
   Потом Эглантина ушла, а мы решили погулять по городу. На белой стене в кухне висело много тарелочек, а одна просто лежала в углу на скамейке, разбитая, точно такая, какую я видел во сне. Снова у меня в груди что-то пискнуло. Взял я один осколок и положил в карман.
   Дельфт показался мне похожим на Хаарлем, где жил дядя Гейберт, – такой же чистый и маленький. Каналы здесь прямее, чем наши, а гавань побольше. Много всяких кораблей под разноцветными флагами. Лис всё высматривал, нет ли у моряков трухи для продления жизни, но купить-то её всё равно было не на что.
   Подкатил к одному бородатому в шляпе по самые уши.
   – Эй, – говорит, – любезный, нет ли у тебя кой-чего чудного из заморской страны, от чего дыхалка горит?
   Бородатый даже не посмотрел, вылезает из лодки на берег, сопит.
   – Спрашиваю: корешок такой не привозил, который в нос бьёт и глаз мутит?
   Бородатый только пихнул Лиса и бормотнул:
   – Брысь! Кишки на деревьях развешу.
   Я отскочил, как мячик. Лис – за мной.
   – Чего ты? – говорит.
   А я отвечаю:
   – Да это Железный Зуб.
   Дали мы стрекача. В переулке отдышались, пошли спокойнее.
   – Слушай, – говорит Лис, – он же тебя в лицо не знает. Видел-то ночью, да вымазанного сажей.
   И то правда.
   – Ты знаешь, Лис, – говорю, – ведь он сюда принца убить приехал.
   – А как же, конечно.
   – А если Молчаливого убьют, мы ведь не победим.
   – Ты думаешь, принцы побеждают? – говорит Лис – Чепушня.
   – А тебе-то вообще всё равно, – отвечаю я. – Ты в Аренландии вообще забыл, что такое победа.
   Лис немножко обиделся. Потом говорит:
   – Я-то во всяком случае не испугался. Видели мы этих Железных Зубьев!
   Потом остановился и хлопнул себя по лбу.
   – Ты ведь его душу купил! Или врал?..
   Я ответил, что не врал нисколечко, и даже расписку показал.
   – Да мы на него дунем, он упадет, – говорит Лис. – Селезёнку пощупаем, мозги наизнанку вывернем. Хочешь, всё разузнаю, что надо?
   Я, конечно, согласился, только где теперь его взять. Не будет он торчать в гавани.
   – Найдём, – говорит Лис. – Будь он хоть оловянный, хоть деревянный, а на можжевеловую водочку все падкие. Поэтому как раз вертаемся в гавань, чуял я там можжевеловый дух.
   И Лис потащил меня обратно. Тут же узнал про все кабачки и трактиры. Галопом мы обскакали «Красный щит», «Черепаху», «Жёлтую муху», и, точно, у последнего трактира чуть было не врезались в Железного Зуба. Он вышел навеселе и, покачиваясь, двинулся в город.
   Долго мы толкались по улицам, потом Железный Зуб свернул и стукнул в дверь кирпичного красного домика. Ему открыли, а мы прошли мимо, будто прогуливались.
   – Запомнил улицу, адмирал? А ну-ка за мной в кильватер!
   Мы понеслись в сторону монастыря святой Агаты, к дому Бейсов. Эглантина ещё не вернулась, впустила нас служанка.
   Из дома мы выбирались уже через окно со стороны сада. Теперь Лис был вовсе не Лис. Он завернулся в плащ Эглантины, а на голову приспособил белый чепец. Лис превратился в скромную монашенку и весь маскарад затеял потому, что, по его словам, любил «провернуть дело красиво».

   У красного домика Лис постучал, а я спрятался за дерево напротив, но всё хорошо видел.
   Дверь открыл Железный Зуб. Он разинул пасть, зевнул и спросил:
   – Кого?
   Не поднимая головы, Лис ткнул пальцем в Железного Зуба.
   Тот удивился.
   – Меня? Ты что, девка… Может, послал кто?
   Лис кивнул головой.
   – Кто послал?
   Лис показал пальцем в небо. Сначала Железный Зуб не понял. Потом просто позеленел. Даже мне из-за дерева было видно. Он затрепыхался в дверях. Стал расшаркиваться, дергать себя за бороду и просто не знал, что делать.
   – Эта… Позвольте ручку. Пройдите, тетенька, то есть,… тьфу, мадам… то есть… как вас там… Тcсс! Сейчас мы, эта, сейчас, кишки на деревьях… то есть… тьфу!..
   Они вошли в дом. Совсем недолго дверь была закрытой, потом снова вышли. Железный Зуб кланялся, поддерживал Лиса за руку, причмокивал.
   – Эта, привет там, значит… Тсс! – Похлопывал себя по груди: – Душонка-то, значит, тссс!..
   На прощанье Лис потрепал Железного Зуба по щеке, потом как дёрнет за бороду и говорит сладким голосом:
   – Служи исправно, сын мой.
   – Ага, – говорит Железный Зуб и чуть было не падает носом в землю. Наверное, с перепугу.
   В переулке Лис говорит:
   – Сегодня у них сборище в пятом доме от Нового Храма по Верверс Дейк, какой-то начальник приехал. Железный Зуб должен отчитаться. Но я велел ему сидеть дома. Страху напустил. Здорово?
   Я сказал, что здорово, но лучше бы Зуб пошёл в этот дом, а потом доложил нам, что и как. Теперь самим придется туда пробираться.
   – Ты что, рехнулся? – закричал Лис. – Не знаешь, что это такое! Подальше надо держаться!
   До вечера мы ходили с Лисом по городу и препирались. Я предлагал хоть посмотреть на Дом издали, но Лис и на это не соглашался. Тогда я плюнул и сказал, что пойду один.
   – Ну и ладно, – сказал Лис. Подумаешь! – А сам плетется за мной.
   Я отыскал Новый Храм, отсчитал пятый дом по дамбе – и вовремя, потому что сразу как-то стемнело и стал накрапывать дождик. А Лис тащится сзади и всё ворчит, всё обещает близкую погибель.
   Дом двухэтажный, чистенький, до половины побелен известкой. Справа сад за красивой решеткой, под ворота уходит канава с водой. Совсем потемнело. Крап-крап – дождик. Света в доме не видно. И в соседних домах света нет. Собака завыла. Поёжился я, и дождь в плечи бьёт.
   Чувствую, Лис рядом дрожит. Я ему:
   – Почём дрожь продаёшь?
   А он:
   – Два подзатыльника штука.
   Нет света в доме и нет. Может, ошиблись мы или Зуб наврал.
   – У них там ставни и шторы, – говорит Лис. – Не увидишь света.
   Я говорю:
   – Лис, давай залезем в сад. Залезем только и посмотрим. Там ведь не опасно.
   Лис ещё сильнее затрясся. Нет, думаю, не полезет. А один я тоже боюсь. Вдруг Лис говорит:
   – А чёрт с ними, полезем! Хоть в пекло. Пропадай наследство!
   Скинул плащ Эглантины, чепец развязал, и вот мы уже махнули через забор. Сначала сидим в кустах тихо. Мокро здесь, за шиворот потекли струйки. Но чувствую, во мне поднимается азарт, как будто уголёк внутри раздувают. Вспомнил ночь перед вылазкой. А Лис всё трясётся. Может, тоже от азарта?
   В доме всё тихо. Стали мы подбираться ближе. Вдруг в окне верхнего этажа блеснул свет, а потом и нижнее окно затеплилось. Но это те, что выходят в сад, с улицы их не видно.
   Подкрались мы к самым окнам. Я было собрался влезть на фундамент, как – бац! – будто петлю на шее стянули: кто-то дернул за шиворот!
   В глазах что-то сверкнуло, в горле хрустнуло… Не успел я опомниться, как стоял перед огромным чудищем, потом разобрал – человек в капюшоне. И Лис стоял тут же. Обоих нас держали за шиворот.
   – Ну? – прохрипел человек. – По какому делу?
   Я-то молчу. Думаю: крышка. А Лис прокашлялся, и очень я удивился, когда услышал его спокойный, правда очень тоненький, голос:
   – Угомонись, брат Кристофель. Новиции Якоб и Никодимус присланы из Утрехта с сообщением.
   – За мной! – прохрипел огромный человек. – К префекту. Через минуту мы стояли в комнате. Маленький человек в тёмном плаще поднял свечу и осмотрел нас.
   – Новиции Якоб и Никодимус из Утрехта с сообщением, – прохрипел Кристофель.
   – С каких это пор в совет присылают новициев? – спросил маленький человек.
   – С тех пор, как дрозды заклевали орлов, отец Гвидо, – ответил Лис.
   – Новиции знают, что предъявить глазам божьим?
   Глаза Лиса растерянно забегали. Он стал шарить у себя по карманам, озираться.
   – Новиции не знают, как войти в приют божий? – Человек поднял руку.
   Огромный Кристофель двинулся к нам, положил лапу на плечо Лиса.
   Не знаю, как это случилось. Просто рука моя, как у лунатика, опустилась в карман, нащупала осколок тарелки, вытащила и протянула человеку со свечой.
   Тот взял черепок, внимательно посмотрел и кивнул головой.
   – Брат Кристофель, новициев к комиссару. Они знают, что предъявить глазам божьим.

ОТЕЦ АНТОНИО

   В кабинете при двух свечах за большим столом кто-то сидел. Не сразу его разглядел. Голова седая, тёмная одежда.
   – Новиции Якоб и Никодимус из Утрехта с сообщением, – сказал Кристофель и отступил в темноту.
   Сидящий побарабанил пальцами.
   – Из Утрехта некого больше послать?
   – Некого, отец Антонио, – тихо сказал Лис. – Коллегия разгромлена, многие схвачены. Ректор отец Иоанн, прокуратор отец Гервард и коадьютор брат Филипп приговорены к смерти.
   – Обвинение?
   – Государственная измена.
   – Суть?
   – Пытались открыть ворота полку валлонов.
   Отец Антонио встал, поднял ладони.
   – Боже! Истреби этот неверный народ, сотри с лица земли, дабы могли мы с радостным сердцем воздавать хвалу господу нашему Иисусу Христу!
   Снова сел.
   – Остальные?
   – Рассеяны по округе.
   – Когда случилось?
   – Две недели назад.
   – Почему вы ещё здесь, а не в Дуэ у отца Провинциала?
   – Многократно задержаны людьми принца, отец Антонио.
   – Знаешь меня?
   – Как луч от светлого солнца, летящий в темноту.
   – Я тоже знаю тебя, новиций. – Отец Антонио сощурил глаза. – Прошлый год, новициат Люксембурга. Так? Почему попал в Утрехт?
   – Переведен по указанию отца Провинциала.
   – Где сейчас твой отец, знаешь?
   Лис поперхнулся.
   – Не посвящён, отец Антонио.
   – Так, так… – Отец Антонио встал. – Трудное время переживаем мы, возлюбленные сыны. Но укрепите сердце и мышцы свои не для удовольствий, а для борьбы за дело Христово. Молитесь, созерцайте, исполняйте без колебаний, убейте, если потребуется, вы рыцари Христа Иисуса.
   Вошёл человек и молча положил на стол толстую белую свечу. Отец Антонио осмотрел ее, даже понюхал. В тусклом свете блеснул золотой ободок у самого фитиля.
   – Прекрасная свеча для тех, кто не спит, – сказал отец Антонио. – Отправляйте.
   Человек со свечой ушёл. Отец Антонио пристально посмотрел на Лиса.
   – Казалось мне, что зовут тебя Питером. Когда-то знал всех наперечет. Теперь вас тысячи, и память не успевает.
   Из темноты мягко вышел огромный Кристофель:
   – Посланник от полковника Вальдеса из Лейдена.
   Отец Антонио поморщился.
   – Зовите. Новиций, останьтесь, сядьте. Возможно, вы пригодитесь.
   Мы сели в угол на холодную деревянную скамью. Твёрдой походкой вошёл человек в коротком плаще, поклонился.
   – Ах, дон Рутилио! – сказал отец Антонио. – Вот не ожидал!
   – У меня внутри захолонуло. Я вжался в скамью, Лис тоже заёрзал. Сюрпризы продолжаются, и всё на мою голову. Вот он стоит, дон Рутилио, – теперь я и в спину его узнал, – живой, и здоровый, будто и не стрелял в него Караколь.
   – Садись, сын мой. Давненько не видывались. Что вы там засиделись под Лейденом? Не пора ли брать город? Почему не идёте на штурм?
   – Недостаточно сил, – сказал дон Рутилио.
   – Недостаточно, ба! Десять тысяч здоровых лбов, вдвое больше, чем во всем нашем ордене! Нет, Вальдес мне никогда не нравился. Штурмовать, штурмовать! Положить полвойска, ворваться и… Что там у вас творится? Как в городе?
   – Я, собственно, по городским делам, – сказал дон Рутилио. – Для штурма войск недостаточно, нет осадных орудий. Хватит с нас Хаарлема. Вы бы положили пол-ордена, отец Антонио?
   – Разные вещи, сын мой, разные вещи… Мой человек стоит вашего батальона.
   – Имею просьбу от полковника Вальдеса помочь штурму. У вас ведь есть люди в городе?
   – Есть, сын мой, а как же.
   – Не смогут ли они ночью открыть ворота или взорвать стену? Мы ведь сражаемся за одно дело, отец Антонио.
   – «Открыть ворота»! Как это просто у вас, капитан! Да, есть наши люди. Они есть везде! И под землей и в небе есть наши люди! Неверный народ Голландии думая связать нам руки, закрыв коллегии в городах, изгнав со своей земли. Не тут-то было!..
   Он заговорил тише:
   – Просто стало труднее работать. Но мы работаем. Как видите, даже в Дельфте, под носом у принца. Что же вы топчетесь месяцами у городских стен? Все ваши Ромеро, Авилы, Вальдес? Берите города, идите на Дельфт, Роттердам… Гоните сюда толпы глупых валлонов, мы дадим им оружие. Да, да, у нас есть оружие! Они вырежут всех реформатов, погонят принца, как крысу…
   Отец Антонио вздохнул, сложил руки на животе.
   – Дело у нас опасней вашего, капитан. «Открыть ворота»! Вот гляньте: посланцы из Утрехта. Двое только и уцелели. А ведь потому, что хотели открыть ворота вашим войскам.
   Дон Рутилио обернулся и внимательно посмотрел. Я опустил глаза.

   – Кто это? – спросил дон Рутилио.
   – Я же сказал: посланцы из Утрехта, новиции Якоб и Никодимус.
   Дон Рутилио взял со стола свечку и осветил угол. Ну что ж, тут не спрячешься. С отчаяния я поднял голову и посмотрел в глаза дону Рутилио. Помирать – так с музыкой, адмирал!
   – Вы что, кого-нибудь знаете? – спросил отец Антонио.
   – Показалось, – сказал дон Рутилио.
   В одно мгновение я весь взмок, по лбу потекли капли пота. Ведь он узнал меня, я это точно видел. Даже усмехнулся слегка.
   – Ну что ж, капитан, – сказал отец Антонио, – передайте полковнику, что мы вам поможем. Да благодарите господа, что посланы вы, с другим говорить не стал бы. С вашим отцом я вместе испил не одну чашу горечи, не один кубок радости и потому говорю вам: возвращайтесь в полк, сын мой, всё будет хорошо. О часе, когда для штурма будет открыта дорога, сообщим особо. Группа в Лейдене уже действует. Прощайте, капитан, да не попадайтесь ищейкам принца. Кстати, почему это Вальдес вздумал рисковать лучшим офицером? Прислал бы человека поменьше… Итак, всего наилучшего.
   Дон Рутилио встал, взглянул ещё раз на меня, усмехнулся и вышел.
   – Внимательно слушали? – спросил отец Антонио.
   – Да, комиссар, – ответил Лис.
   – Первое. Задание утрехтской коллегии можно считать выполненным. Второе. Новиций Якоб утром отправится в Лейден с инструкциями лейденской группе. Там его ждёт приятный сюрприз. Третье. Новиций Никодимус спустя полчаса пойдёт вслед за капитаном Рутилио, найдёт дом Пауля Бейса, где, как известно, капитан тайно остановился, и сделает все, чтобы узнать о связях капитана Рутилио с племянницей Бейса Эглантиной.
   Я так устал за сегодняшний день, что эта новость уже не ударила обухом по голове, а так, вроде бы подзатыльник получил. В мыслях сразу запрыгали слова: «Эглантина… любовь… испанский офицер… Караколь…» Я сразу как-то всё понял. Видно, дон Рутилио и есть тот испанец, в которого влюбилась Эглантина. Почему он не выдал меня?
   Но дальше мне поразмыслить не удалось. Вошёл Кристофель.
   – Териар Берендрехт из Утрехта с сообщением.
   Лис подпрыгнул чуть не до потолка. У меня мелькнула слабая надежда, что это не тот Берендрехт, башмачник, у которого мы выкупили Рыжего Лиса.
   Но это был тот Берендрехт. Он вбежал, то ли споткнулся, то ли на колени упал и сразу заголосил:
   – Ваша милость, отец Иоанн казнен позавчера, и брат Филипп, и отец…
   – Молчать! – крикнул отец Антонио. – Встать! Забыли устав? Не знаете, как обратиться? Перед вами комиссар Антонио Поссевино, правая рука генерала! Встать!
   – Простите, отец Антонио, не узнал… – Берендрехт вытер нос рукавом. – Я же не в ордене, я только помогаю.
   – У вас есть звание – териар. Вы светский член ордена. А дисциплина у нас одна. Докладывайте.
   – Я из утрехтской коллегии. Многие члены взяты по обвинению в государственной измене. И по-моему, отец Иоанн отец Гервард и брат Филипп, по-моему… вчера их казнили…
   – По-вашему или казнили?
   – Во всяком случае, их приговорили.
   – А где вы болтались до сегодняшнего дня? Вы, взрослый сподвижник ордена? Юнцы вас опережают. – Он показал в нашу сторону. – Новиции из Утрехта доставили сообщение раньше вас.
   Берендрехт выпучил на нас глаза.
   – Ваша милость, то есть отец Антонио, – прошептал он, – да это же… никакие не новиции… Вор! Вор! – закричал Берендрехт. – Это вор и бродяжка!
   – Что?!
   – Никакие не новиции! – говорил Берендрехт. – Я знаю всех в Утрехте, всех! Это шпионы, шпионы принца!
   Тут и Лис выскочил из своего угла и тоже давай кричать:
   – Сам ты шпион! Он шпион, отец Антонио! Заманил меня и держал неделю, всё выпытал об Утрехте! Никакой он не териар, шпион принца Оранского, хватайте его! Вы же знаете меня, отец Антонио!
   – И меня знаете! – закричал Берендрехт. – Помните, я привозил вам письмо от брата Герциано!
   – Странно, – задумчиво сказал отец Антонио. – Обоих вас я действительно знаю… Кристофель! – крикнул он.
   Вошёл Кристофель.
   – Когда вернутся братья Эразмус и Ансельмо?
   – На рассвете.
   – Они-то должны знать своих людей? Пусть разберутся, кто говорит неправду и почему такая склока в рядах ордена. А покуда запереть этих в разных помещениях. Берендрехта в подвал, а у двери новициев положи зверя.
   – Исполню, комиссар.
   Отец Антонио потёр виски, а потом сказал:
   – И горе тому, кто окажется ненастоящим иезуитом.

ЗВЕРЬ КРИСТОФЕЛЯ

   Значит, мы попали в лапы иезуитов. Кое-что об этих господах я слышал и раньше.