-- Ты любишь меня? -- спросил малыш.
-- Люблю, -- ответил Фудайл.
-- Но разве ты не любишь Бога, как ты часто мне говорил?
-- Да, мне кажется, что люблю, -- сказал отец.-- Но как ты можешь
любить двоих, если у тебя одно сердце?
В тот же момент Фудайла осенило: то, что он считал любовью, было всего
лишь сентиментальной привязанностью и что он должен искать более высокую
форму любви.
После этого случая он нередко говорил: "То, что обычно считается
высочайшим или достойнейшим достижением человечества, в действительности
является низшей из всех ступеней, доступных человечеству".
Ученик, пришедший поклониться одному суфию, спросил его из чистого
любопытства:
-- Для чего предназначены тридцать велико-лепных гератских мулов, что
стоят на вашем дворе?
Мудрец без промедления ответил:
-- Они предназначены для тебя.
Ученик обрадовался, услышав, что мулы достанутся ему, но все же
спросил:
-- С меня, конечно, что-то причитается?
-- Цена их превышает твои теперешние возможности, -- ответил Учитель,
-- но мое условие таково, никто не должен знать, что мулов ты получил от
меня. Я здесь не для того, чтобы прослыть "добряком" вследствие подобных
поступков. Люди обычно судят о "доброте" по действиям, причины и последствия
которых они не способны распознать.
-- Цена твоя меньше малого, -- сказал ученик. Вне себя от радости он
забрал животных, говоря себе: "Учитель поистине облагодетельствовал меня.
Это внешнее проявление внутреннего благословения".
Скоро наступил вечер, и ученик был схвачен ночным дозо-ром. Стража
решила между собой: "Надо обвинить этого человека в каком-либо преступлении,
так, чтобы он не мог это отрицать. Например, скажем, что мулы куплены на
награбленные деньги, если он не сумеет объяснить, как он их получил. Он
наверняка в чем-то виноват, судя по его исхудалости и ветхой одежде. Скажем,
что мы его и прежде видали, и всегда в сомнительном обществе".
Ученик предстал перед судом, но отказался давать какие-либо объяснения
по поводу животных. Судья приказал бить его палками.
Тем временем мудрец посылал поочередно других учеников следить, что
происходит с тем человеком.
Одно за другим приходили сообщения: "Он отказывается говорить", и: "Его
силы на исходе, они пытают его".
В конце концов суфий сам поспешил в суд.
На основании его показаний, что именно он подарил ученику животных,
обвиняемый был освобожден.
Затем Учитель обратился к суду, своим ученикам и народу, недоумевавшим
по поводу этого случая. Он сказал: "Репутация великодушного человека опасна
по трем причинам: она может испортить того, кто имеет такую репутацию; она
может погубить того, кто восхищается таким великодушием, если он слепо
подражает ему; она может разлагающе воздействовать на того, к кому
великодушие обращено, если ему известно, от кого оно исходит. Необходимо
исключить даже малейшее чувство, что ты чем-то кому-то обязан. Вот почему
суфию надлежит проявлять великодушие в полнейшей тайне.
Высшая форма великодушия, известная среднему человеку, равна низшему
проявлению истинного великодушия. Первоначально оно служило мостом к
освобождению от предрассудков. Теперь оно превратилось в самоцель и стало
настоящим бедствием".
Аль-Махди Абасси говорил, что если даже очень стремиться помочь
какому-либо человеку, нечто в нем может противиться такой помощи и отклонить
ее.
Поскольку нашлись сомневающиеся в этой теории, он обязался
продемонстрировать ее на практике.
Когда разговор был прочно забыт, аль-Махди велел оставить посреди моста
мешок с золотом. Затем он приказал привести одного несчастного должника и
попросил его перейти мост.
Абасси и остальные свидетели расположились на другом конце моста.
Человек пересек мост, и Абасси спросил его:
-- Что видел ты на середине моста?
-- Ничего, -- ответил человек.
-- Как так?
-- Лишь только я вступил на мост, мне в голову пришла мысль: дай-ка я
перейду мост с закрытыми глазами. Так я и сделал.
Когда великий Учитель и мученик Мансур аль-Халладж был выставлен на
глумление толпы, осужденный за вероотступничество и ересь, он ничем не
обнаружил боли, когда ему публично отсекали руки.
Когда толпа забросала его камнями, нанося тяжелые раны, он также не
издал ни звука.
Тогда один из его товарищей, суфийский Учитель, прибли-зился к нему и
ударил его -- цветком.
Мансур издал душераздирающий крик.
Этим он хотел показать, что ничто, исходившее от тех, кто был уверен в
своей правоте, не могло причинить ему вреда. Но малейшее прикосновение от
того, кто, подобно ему, знал, что он был обвинен и осужден несправедливо,
терзало его сильнее любой пытки.
Народ запомнил этот урок Мансура и его товарищей по братству,
беззащитных перед лицом такой жестокости, тогда как имена его истязателей
давно позабыты.
Умирая, Мансур сказал: "Люди этого мира стараются творить добро. Я
посоветовал бы вам искать то, малейшая частица чего ценнее всей вашей
доброты. Это знание того, что действительно реально, -- истинная наука".
Ахмад ибн Ханбал был основателем одной из четырех великих Школ Закона и
товарищем многих ранних суфийских учителей.
Когда он был уже стар и очень слаб, власть в Багдаде захватила одна
еретическая группировка, которая пыталась добиться от него признания
правильности их взглядов.
Имам Ханбал отказался сделать это, и его приговорили к тысяче ударов
плетью, а затем предали пыткам. Перед смертью, его спросили, что думает он о
своих мучителях.
Он ответил:
-- Я могу сказать лишь, что эти люди пытали меня, ибо считали, что они
правы, а я неправ. Как могу я требовать справедливости от тех, кто уверен в
своей правоте?
Шейх Абу Тахир Харами имел обычай учить в процессе выполнения
каждодневной работы. Однажды он в сопровождении ученика въехал на базарную
площадь.
Увидев его кто-то закричал: "Смотрите, сюда идет главарь неверующих!"
Ученик Харами, пылая гневом, окликнул клеветника. За этим последовала
шумная ссора.
Суфий успокоил ученика, сказав ему: "Если ты прекратишь этот шум, я
покажу тебе, как можно избежать подобных неприят-ностей".
Они направились в дом старого Учителя. Шейх велел при-нести шкатулку с
письмами. "Взгляни на эти письма. Все они адресованы мне. Но начинаются они
по-разному. В одном письме меня величют "Шейхом Ислама", в другом --
"Возвышенным Учителем". Здесь я назван "Мудрецом Двойных Святилищ". Есть и
другие обращения.
Ты видишь, что каждый именует меня в соответствии с тем, кем я в его
представлении являюсь. Но я не соответствую ни одному из этих обращений.
Люди дают другим имена, отражающие их представление о данном человеке.
Именно так и поступил этот несчастный на базарной площади. И все же по
отношению к нему ты сделал исключение. Почему -- раз это общее правило
жизни?"
Некий мудрец прослыл человеком, который утерял способность ясно
мыслить, разумно излагать факты и свои соображения.
Власти страны решили испытать его, чтобы установить, не представляет ли
он опасности для общественного порядка.
В день испытания он демонстративно проехал мимо зала суда верхом на
осле, восседая задом наперед.
Когда ему дали слово, он обратился к судьям:
-- Когда вы сейчас меня видели, в какую сторону я смотрел?
-- Ты смотрел не в ту сторону.
-- Вот вам мой ответ на все ваши вопросы, -- улыбнулся суфий, -- ибо я
смотрел в ту сторону, с моей точки зрения. Это осел смотрел не в ту сторону.
Хилали в сопровождении пяти своих учеников отправился в долгое
путешествие по Средней Азии. Время от времени Хилали менял характер
поведения своей группы. Вот несколько примеров.
Когда они достигли Балха и самые знатные люди города вышли встречать
Учителя, Хилали сказал Юсуфу Лангу: "Будь ты Учителем". Юсуфа
приветствовали, ему оказывали почести. В народе заговорили о чудесах,
вызванных одним лишь присут-ствием его в доме, где есть больной. "Это то,
что люди считают Путем Дервишей и чем он, как мы знаем, не является", --
заметил Хилали.
В Сурхобе путники вступили в город все в одинаковой одежде, с
одинаковыми знаками отличия.
-- Кто из вас Великий Учитель? -- спросил наместник города.
-- Это я! -- сказал Хилали.
Тотчас же люди отпрянули, восклицая: "Мы узнали его по свету в глазах".
-- Вот вам хороший урок, -- сказал Хилали своим ученикам.
Когда путники достигли Кандагара, правитель Сардар устроил в их честь
прием. Все суфии сели в круг. Хилали заранее распорядился, чтобы с ним
обращались как с младшим учеником, а Учителем назначил Джафара Ахунзаде. Но
Сардар сказал: "Воистину, этот меньший из братьев излучает внутренний свет,
и что бы вы о нем ни говорили, я признаю в нем Кутуб, Магнетический Центр
нашего века".
Все приветствовали Хилали, который был вынужден приз-нать, что Сардар,
хотя и был правителем, обладал тонким чувством понимания, редко
встречающимся среди людей.
Однажды в оазисе Куфа к Хасану, внуку Мухаммада, подъехал косматый
бедуин и начал поносить его и его родителей.
Хасан сказал:
-- Бедуин, что случилось? Ты в чем-то нуждаешься?
Но бедуин, не обратив на это внимания, продолжал кричать и ругаться.
Тогда Хасан велел принести денег и подал их бедуину со словами:
-- Прости, о бедуин! Это все, что у меня есть при себе, но поверь, если
бы у меня было что-нибудь еще, я отдал бы тебе все без остатка.
Услышав эти слова, бедуин утих и затем воскликнул:
-- Я свидетельствую, что ты воистину внук Пророка. Ибо я пришел сюда,
чтобы удостовериться, отвечают ли друг другу твое происхождение и твой
характер.
Одно из правил Хадрата ибн аль-Хафифы из Шираза гласило: "Суфий не
должен посещать правителей, также не должен выходить из жилища и
приветствовать их, если они приходят к нему".
И поэтому двое желавших стать суфиями, пришедшие поклониться Учителю,
были крайне удивлены, когда услышали, что аль-Хафифа отправился к султану.
Они изменили свое мнение относительно степени его святости и,
отказавшись от намерения встретиться с ним, решили прогуляться по городу.
Они зашли в лавочку, там разразилась ссора, их ложно обвинили в краже и
повели на суд к султану.
Доверившись показаниям лавочника, султан повелел казнить их обоих на
месте, в назидание другим.
Тогда вмешался ибн аль-Хафифа, все еще находившийся при дворе, и спас
их от смерти.
-- Вы могли искренне считать себя вправе порицать меня за то, что я
нахожусь при дворе султана, -- обратился мудрец к этим двоим, -- но поймите
по крайней мере, что суфий совершает неожиданные поступки по невидимым, но
тем не менее доста-точно веским причинам.
У Бишра, сына Харита, спросили, почему он не учит.
-- Я прекратил учить, потому что обнаружил в себе жажду учительства.
Если это принуждение прекратится, я стану учить по своей воле.
Мудрец Аскалони редко произносил речи. Но когда это случалось, ученики
приходили в восторг от его идей.
-- Не могли бы вы учить тогда, когда всем нам удобно собираться? --
спросили они. -- Дело в том, что многие из нас имеют семьи и не всегда могут
присутствовать при ваших настав-лениях.
-- Для этого вам придется искать кого-нибудь другого, -- ответил он, --
ибо я учу только тогда, когда не чувствую в себе тяги к учительству. Но
имеются такие, кто может учить, когда есть кому слушать. Это и есть те, кто
испытывает побуждение учить и, следовательно, они и должны говорить понятно
для слушателей.
Одного дервиша спросили: "Почему ты ничего не просишь у людей? Попросил
хотя бы хлеба!" Дервиш ответил: "Если я попрошу, а они откажут мне, то есть
опасность, что они пострадают за это. Ведь известны слова Пророка, что если
истинно нуждающийся просит что-то, то отказавшие ему будут чахнуть и
хиреть".
К Маруфу Керхи пришел ученик и сказал:
-- Я говорил о вас с людьми. Иудеи признают вас иудеем, христиане
почитают вас как одного из своих святых; мусульмане называют вас величайшим
из мусульман.
Маруф ответил:
-- Это то, что говорят люди в Багдаде. Когдя я был в Иеруса-лиме, иудеи
говорили, что я христианин, мусульмане -- что я иудей, а христиане считали
меня мусульманином.
-- Но кем же тогда нам вас считать?
-- Некоторые не понимают меня, но почитают. Другие тоже не понимают
меня, и потому поносят. Я пришел, чтобы сказать это. Считайте меня тем, кто
сказал это.
Один посетитель спросил суфийского шейха:
-- Имеет ли культ святых какую-либо ценность?
Тот без промедления ответил:
-- Он абсурден и возбраняется Исламом.
Вопрошающий удалился, полностью удовлетворенный.
Ученик, присутствовавший при этом разговоре, сказал:
-- Но ваш ответ коснулся лишь одной стороны вопроса.
Шейх пояснил:
-- Человек этот находится на ступени шариата. То, как он задал вопрос,
свидетельствовало, что он хотел получить опреде-ленное подтверждение своих
взглядов. Поскольку он слышал, что на мое мнение можно положиться, он искал
это подтверж-дение у меня. Существует, однако, и другое отношение к святым,
не имеющее ничего общего с культом. Посещение их гробниц обладает большой
силой, но только для тех, кто способен ощутить это воздействие. Этот человек
к последним не принадлежит, поэтому другая сторона вопроса для него не
существует.
В прошлом месяце один человек просил подтвердить его мнение, что
"исцеления, происходившие после медитаций у святой могилы, случались
исключительно благодаря душевному устремлению, а не благодаря святому". Я
согласился с ним. Он был не готов к восприятию более сложных представлений,
то есть, другими словами, его утверждение может быть частично верно в одних
случаях, полностью -- в других, и так далее.
Слепцы отличаются тем, что им доступен лишь определенный круг
представлений. Святые были людьми. Посещение святой могилы для некоторых
сводится к "культу святых", а культ святых -- это невежество. Следовательно,
культ святых ничего не дает.
Быть может, только один из тысячи при посещении храма осознает сердцем,
почему он здесь и какого рода благодать сопутствует такому посещению.
Остальные паломники будут мнить себя "благочестивыми", а по их мнению все
"благочестивые" делают и чувствуют в точности одно и то же. Разумеется, это
не так. Пробовали ли вы когда-нибудь объяснить заблуждающемуся, что его
кругозор недостаточно широк? Он даже может выслушать вас. Но чтобы не
ущемлять свое самолюбие, он отвергнет суть сказанного вами, если не само
сказанное.
Мухаммад Шах, муршид (Руководитель) Туркестана, учил в XIX веке, черпая
примеры из "сока" (истинное внутреннее содержа-ние) повседневной жизни. Вот
одно из характерных описаний его подхода.
Мухаммад Шах отправился на прогулку с учениками своего халка (Круг).
Они проходили мимо высокого минарета на берегу реки. "Его построили те, кто
упорстует", -- сказал он.
Затем он указал ученикам на группу паломников-браминов, направлявшихся
к священной реке Джумна. "Это люди, которые упорствуют", -- сказал он. На
следующий день он взял учеников с собой, чтобы показать караван, только что
пересекший пустынные районы Китая. "Это люди, которые упорствуют", -- сказал
он. Наконец, он послал их в Тибет посмотреть на паломни-ков, которые то и
дело ложатся на землю, меряя священный путь своим телом, как аршином. "Это
люди, которые упорствуют", -- сказал он им по их возвращении.
Спустя несколько месяцев, он послал их понаблюдать за судьями,
вершившими судебные дела, за их стараниями, за усилиями свидетелей,
домогательствами истцов, борьбой обви-няемых. "Каждый из этих людей в чем-то
упорствует, -- сказал он, -- люди упорствуют во всем и повсюду. Для них
ценны плоды этого упорства. Эти плоды они могут пожинать и использовать. С
другой стороны, если им случается разочароваться в том, ради чего они
упорствуют, они не умеют использовать навыки, приобретаемые в этой упорной
борьбе. И в конце концов они приобретают лишь одно -- привычку постоянно в
чем-то упорствовать".
Сын Руми спросил отца:
-- Как и почему дервиш скрывает свой истинный лик? Делает ли он это,
надевая внешнюю личину? Скрывает ли он нечто внутри себя?
Учитель сказал:
-- Это делается самым различным образом. Некоторые пишут поэмы о любви,
и люди считают, что они воспевают обычную любовь. Дервиш может скрыть
истинную ступень, достигнутую им на Пути, освоив какое-нибудь ремесло. Есть
среди дервишей писатели, есть торговцы, как Баба Фарид. Они могут являть
самую различную внешнюю деятельность.
Это может делаться, чтобы защитить себя от ограниченных людей.
Некоторые, напротив, сознательно ведут себя так, что их действия вызывают
неодобрение общества.
Пророк в связи с этим сказал: "Бог сокрыл Людей Высшего Знания".
Последователи Пути могут применять разные приемы, чтобы обрести покой,
когда что-то может помешать им.
Затем Учитель прочитал: "Вечнопознающие -- в исканиях скрывают они лик
свой".
Обычный человек воспринимает их совсем иными.
Странствуют они в мире внутреннего света, творя чудеса наяву.
Но кто же они в действительности, не знает никто.
Мунакиб аль-Арифин
Суфйан Саури увидел похоронное шествие и присоединился к нему. У могилы
он помолился об усопшем.
После похорон люди начали говорить между собой, каким хорошим человеком
был покойный.
-- Напрасно я молился за него, -- сказал Суфйан, -- ибо когда вы
слышите, что люди хорошо отзываются о ком-то, это верный признак того, что
человек этот -- лицемер, даже если сам он того не осознает. Если же человек
не лицемер, то всегда найдется много таких, кто будет отзываться о нем
плохо.
Великий Шибли посетил прославленного Саури. Учитель настолько ушел в
самосозерцание, что ни один волосок на нем не шевелился.
Шибли спросил: "Где научился ты такой неподвижности?"
Саури ответил: "От кошки. Она наблюдала за мышиной норой с еще большим
сосредоточением, чем то, что ты видел у меня".
Однажды во время религиозного собрания Сахл Абдулах пришел в состояние
сильного волнения, проявившегося и физически.
Ибн Салим спросил:
-- Что это за состояние?
Сахл ответил:
-- Вы ошибаетесь, если полагаете, что это вошла в меня сила. Напротив,
это было следствием моей слабости.
Один из присутствовавших заметил:
-- Если это слабость, то что же такое сила?
-- Сила, -- ответил Сахл, -- это когда нечто подобное входит в
человека, а его ум и тело ничем этого не проявляют.
Сахл, вместе с Ибрахимом, сыном Адама, отправился в путешествие и в
пути заболел.
Он рассказывает, что Ибрахим продал все, что у него было, и истратил
деньги на нужды больного друга. Однажды Сахл попросил о каком-то редком
кушании, и Ибрахим продал своего осла, чтобы купить его.
Когда Сахл начал поправляться, он спросил Ибрахима:
-- А где осел? На чем же я поеду?
-- Я осел, -- ответил Ибрахим и подставил плечи. И до конца путешествия
он нес Сахла на себе.
Толпа народа собралась перед домом ибн-Салима. Они просили его
произнести речь и обратились к нему со словами: "Твои ученики ждут тебя".
Он ответил: "Это не мои ученики -- но ученики моих слушателей. Мои
ученики составляют меньшинство".
Хаджи Бекташ назначил Нур ад-дина Шакмака своим халифом в самой
северной провинции.
К тому времени у шейха Шакмака было уже много учеников, ибо благодаря
его усердию в изучении наследия древних учителей вокруг него сложилось
несколько групп изучающих. Кроме того, он имел близкий контакт со многими из
учителей.
Хаджи преподал ему учение, которое внешне сильно отличалось от тех
традиционных обычаев и образа мышления, к которым привыкли его ученики.
Шакмак попытался уклониться от ответственности, умоляя Хаджи взять к
себе его паству. Но Хаджи Бекташ отклонил его предложение, сказав: "Только
действуя в качестве посредника между мною и своими людьми, ты сам сможешь
стать преображенным".
Шакмак опасался, что это новое учение подорвет его авто-ритет. "Если
твое учительство основано только на авторитете, ты вообще не Учитель", --
сказал Хаджи Бекташ. Скоро некоторые ученики Шакмака пришли к Хаджи Бекташу
с жалобой, что их Учитель начал вести себя очень странно. "Мы лишены
возмож-ности спокойно исполнять свои привычные обязанности", -- говорили
они. "Именно этого я и хочу", -- улыбнулся Хаджи.
Другие ученики опасались, что влияние, оказанное Хаджи на Шакмака,
скажется также и на них. Когда это дошло до Хаджи, он сказал: "Они видят,
как Шакмак меняется в лучшую сторону, но считают это вредным. Это лихорадка,
которая должна сжечь самое себя".
Прошло четыре года, прежде чем ученики Шакмака, исключительно благодаря
примеру Хаджи, поняли, что Бекташ занимается делами более важными, чем
"отлов колченогих лошадей". Бекташ сказал: "Вы были настолько преисполнены
самомнения, что вообразили себя чем-то таким, на что кто-то станет
зариться".
К Дун-Нуну пришел юноша и заявил, что суфии -- мошенники, и наговорил
еще многое в том же духе.
Египтянин снял со своего пальца кольцо и подал его молодому человеку.
"Отнеси это кольцо базарным менялам и посмотри, удастся ли тебе получить за
него хоть одну золотую монету", -- сказал он.
Но на базаре никто не пожелал дать за камень больше одного серебреника.
Юноша принес его обратно.
-- Теперь отнеси это кольцо к настоящему ювелиру, -- сказал Дун-Нун. --
Посмотри, во что он оценит его.
Ювелир предложил за кольцо тысячу золотых монет.
Юноша был потрясен.
-- Так вот, -- сказал Дун-Нун, -- твое знание о суфиях столь же велико,
как и знание базарных менял о драгоценных камнях. Если хочешь разбираться в
драгоценностях, стань ювелиром.
Всякий, прислушивающийся к чему-то непристойному, становится сообщником
говорящего непристойности.
Аль-Шафаи
Байазиду встретилась на дороге собака, и он приподнял свой халат, дабы
та не осквернила его.
Собака сказала человеческим голосом:
-- Если бы я была сухой, не было бы смысла избегать меня. Если бы была
мокрой, ты бы мог постирать свой халат. Но от отвращения, которое ты
испытываешь ко мне, очиститься невозможно.
Байазид сказал:
-- О просвещенная собака, останься и поживи со мной какое-то время.
Собака ответила:
-- Это невозможно: ведь мир обходится со мной, как с собакой, а ты
признан в миру образцом для подражания.
Байазид воскликнул:
-- Увы, я недостоин жить с тем, кого целый мир считает существом
низшим; как же тогда могу я подступиться к Истине, превозносимой всеми как
явление наивысшее?
Увайсу аль-Карани сказали, что некий дервиш, завернувшись в саван,
сидит на могиле и льет слезы.
Карани сказал:
-- Передайте ему, что этот метод стал подобен идолу; необ-ходимо стать
выше этого обычая, который превратился в препятствие.
Увайсу аль-Карани предложили крупную сумму денег.
Он сказал:
-- Я не нуждаюсь в них, у меня уже есть одна монета.
Даритель сказал:
-- Но ведь одна монета -- ничто. Надолго ли вам ее хватит?
Увайс ответил:
-- Поручитесь, что я проживу дольше, чем успею истратить ваши деньги, и
я приму ваш дар.
Не сожалей о прошлом и не тревожься о будущем.
Дун-Нун
Ученый муж, имеющий много друзей, может оказаться лжецом, ибо, говори
он им правду, друзей его резко поубавилось бы.
Суфйан Саури
Джунайд обыкновенно обращался к аудитории человек в десять. Когда
количество слушателей резко возрастало, он неизменно замолкал, так что число
их никогда не превышало двадцати.
Когда мы говорим, мы заботимся, чтобы не совершать грамматических
ошибок. Однако когда мы действуем, мы совершаем ошибки и не достигаем того,
что является нашей целью.
Ибрахим ибн-Адам
Они говорят: "Это селение восхитительно".
Но еще прекраснее сердце человека, способного сказать: "Меня не
прельщают восхитительные селения".
Йахйа Рази
Суфизм -- это поведение. Каждому времени свое поведение. Каждому месту
свое поведение. Каждому состоянию свое поведение.
Тот, чье поведение всегда соответствует конкретному слу-чаю, достигает
человеческого назначения.
Человек, не соблюдающий этих правил поведения, настроем ума далек от
состояния Близости.
Абу-Хафс
У погонщика верблюдов свои планы, а у верблюда свои.
Организованный ум способен мыслить как следует.
Ум Совершенного Человека способен существовать как следует.
Свеча не для того, чтобы освещать самое себя.
-- Люблю, -- ответил Фудайл.
-- Но разве ты не любишь Бога, как ты часто мне говорил?
-- Да, мне кажется, что люблю, -- сказал отец.-- Но как ты можешь
любить двоих, если у тебя одно сердце?
В тот же момент Фудайла осенило: то, что он считал любовью, было всего
лишь сентиментальной привязанностью и что он должен искать более высокую
форму любви.
После этого случая он нередко говорил: "То, что обычно считается
высочайшим или достойнейшим достижением человечества, в действительности
является низшей из всех ступеней, доступных человечеству".
Ученик, пришедший поклониться одному суфию, спросил его из чистого
любопытства:
-- Для чего предназначены тридцать велико-лепных гератских мулов, что
стоят на вашем дворе?
Мудрец без промедления ответил:
-- Они предназначены для тебя.
Ученик обрадовался, услышав, что мулы достанутся ему, но все же
спросил:
-- С меня, конечно, что-то причитается?
-- Цена их превышает твои теперешние возможности, -- ответил Учитель,
-- но мое условие таково, никто не должен знать, что мулов ты получил от
меня. Я здесь не для того, чтобы прослыть "добряком" вследствие подобных
поступков. Люди обычно судят о "доброте" по действиям, причины и последствия
которых они не способны распознать.
-- Цена твоя меньше малого, -- сказал ученик. Вне себя от радости он
забрал животных, говоря себе: "Учитель поистине облагодетельствовал меня.
Это внешнее проявление внутреннего благословения".
Скоро наступил вечер, и ученик был схвачен ночным дозо-ром. Стража
решила между собой: "Надо обвинить этого человека в каком-либо преступлении,
так, чтобы он не мог это отрицать. Например, скажем, что мулы куплены на
награбленные деньги, если он не сумеет объяснить, как он их получил. Он
наверняка в чем-то виноват, судя по его исхудалости и ветхой одежде. Скажем,
что мы его и прежде видали, и всегда в сомнительном обществе".
Ученик предстал перед судом, но отказался давать какие-либо объяснения
по поводу животных. Судья приказал бить его палками.
Тем временем мудрец посылал поочередно других учеников следить, что
происходит с тем человеком.
Одно за другим приходили сообщения: "Он отказывается говорить", и: "Его
силы на исходе, они пытают его".
В конце концов суфий сам поспешил в суд.
На основании его показаний, что именно он подарил ученику животных,
обвиняемый был освобожден.
Затем Учитель обратился к суду, своим ученикам и народу, недоумевавшим
по поводу этого случая. Он сказал: "Репутация великодушного человека опасна
по трем причинам: она может испортить того, кто имеет такую репутацию; она
может погубить того, кто восхищается таким великодушием, если он слепо
подражает ему; она может разлагающе воздействовать на того, к кому
великодушие обращено, если ему известно, от кого оно исходит. Необходимо
исключить даже малейшее чувство, что ты чем-то кому-то обязан. Вот почему
суфию надлежит проявлять великодушие в полнейшей тайне.
Высшая форма великодушия, известная среднему человеку, равна низшему
проявлению истинного великодушия. Первоначально оно служило мостом к
освобождению от предрассудков. Теперь оно превратилось в самоцель и стало
настоящим бедствием".
Аль-Махди Абасси говорил, что если даже очень стремиться помочь
какому-либо человеку, нечто в нем может противиться такой помощи и отклонить
ее.
Поскольку нашлись сомневающиеся в этой теории, он обязался
продемонстрировать ее на практике.
Когда разговор был прочно забыт, аль-Махди велел оставить посреди моста
мешок с золотом. Затем он приказал привести одного несчастного должника и
попросил его перейти мост.
Абасси и остальные свидетели расположились на другом конце моста.
Человек пересек мост, и Абасси спросил его:
-- Что видел ты на середине моста?
-- Ничего, -- ответил человек.
-- Как так?
-- Лишь только я вступил на мост, мне в голову пришла мысль: дай-ка я
перейду мост с закрытыми глазами. Так я и сделал.
Когда великий Учитель и мученик Мансур аль-Халладж был выставлен на
глумление толпы, осужденный за вероотступничество и ересь, он ничем не
обнаружил боли, когда ему публично отсекали руки.
Когда толпа забросала его камнями, нанося тяжелые раны, он также не
издал ни звука.
Тогда один из его товарищей, суфийский Учитель, прибли-зился к нему и
ударил его -- цветком.
Мансур издал душераздирающий крик.
Этим он хотел показать, что ничто, исходившее от тех, кто был уверен в
своей правоте, не могло причинить ему вреда. Но малейшее прикосновение от
того, кто, подобно ему, знал, что он был обвинен и осужден несправедливо,
терзало его сильнее любой пытки.
Народ запомнил этот урок Мансура и его товарищей по братству,
беззащитных перед лицом такой жестокости, тогда как имена его истязателей
давно позабыты.
Умирая, Мансур сказал: "Люди этого мира стараются творить добро. Я
посоветовал бы вам искать то, малейшая частица чего ценнее всей вашей
доброты. Это знание того, что действительно реально, -- истинная наука".
Ахмад ибн Ханбал был основателем одной из четырех великих Школ Закона и
товарищем многих ранних суфийских учителей.
Когда он был уже стар и очень слаб, власть в Багдаде захватила одна
еретическая группировка, которая пыталась добиться от него признания
правильности их взглядов.
Имам Ханбал отказался сделать это, и его приговорили к тысяче ударов
плетью, а затем предали пыткам. Перед смертью, его спросили, что думает он о
своих мучителях.
Он ответил:
-- Я могу сказать лишь, что эти люди пытали меня, ибо считали, что они
правы, а я неправ. Как могу я требовать справедливости от тех, кто уверен в
своей правоте?
Шейх Абу Тахир Харами имел обычай учить в процессе выполнения
каждодневной работы. Однажды он в сопровождении ученика въехал на базарную
площадь.
Увидев его кто-то закричал: "Смотрите, сюда идет главарь неверующих!"
Ученик Харами, пылая гневом, окликнул клеветника. За этим последовала
шумная ссора.
Суфий успокоил ученика, сказав ему: "Если ты прекратишь этот шум, я
покажу тебе, как можно избежать подобных неприят-ностей".
Они направились в дом старого Учителя. Шейх велел при-нести шкатулку с
письмами. "Взгляни на эти письма. Все они адресованы мне. Но начинаются они
по-разному. В одном письме меня величют "Шейхом Ислама", в другом --
"Возвышенным Учителем". Здесь я назван "Мудрецом Двойных Святилищ". Есть и
другие обращения.
Ты видишь, что каждый именует меня в соответствии с тем, кем я в его
представлении являюсь. Но я не соответствую ни одному из этих обращений.
Люди дают другим имена, отражающие их представление о данном человеке.
Именно так и поступил этот несчастный на базарной площади. И все же по
отношению к нему ты сделал исключение. Почему -- раз это общее правило
жизни?"
Некий мудрец прослыл человеком, который утерял способность ясно
мыслить, разумно излагать факты и свои соображения.
Власти страны решили испытать его, чтобы установить, не представляет ли
он опасности для общественного порядка.
В день испытания он демонстративно проехал мимо зала суда верхом на
осле, восседая задом наперед.
Когда ему дали слово, он обратился к судьям:
-- Когда вы сейчас меня видели, в какую сторону я смотрел?
-- Ты смотрел не в ту сторону.
-- Вот вам мой ответ на все ваши вопросы, -- улыбнулся суфий, -- ибо я
смотрел в ту сторону, с моей точки зрения. Это осел смотрел не в ту сторону.
Хилали в сопровождении пяти своих учеников отправился в долгое
путешествие по Средней Азии. Время от времени Хилали менял характер
поведения своей группы. Вот несколько примеров.
Когда они достигли Балха и самые знатные люди города вышли встречать
Учителя, Хилали сказал Юсуфу Лангу: "Будь ты Учителем". Юсуфа
приветствовали, ему оказывали почести. В народе заговорили о чудесах,
вызванных одним лишь присут-ствием его в доме, где есть больной. "Это то,
что люди считают Путем Дервишей и чем он, как мы знаем, не является", --
заметил Хилали.
В Сурхобе путники вступили в город все в одинаковой одежде, с
одинаковыми знаками отличия.
-- Кто из вас Великий Учитель? -- спросил наместник города.
-- Это я! -- сказал Хилали.
Тотчас же люди отпрянули, восклицая: "Мы узнали его по свету в глазах".
-- Вот вам хороший урок, -- сказал Хилали своим ученикам.
Когда путники достигли Кандагара, правитель Сардар устроил в их честь
прием. Все суфии сели в круг. Хилали заранее распорядился, чтобы с ним
обращались как с младшим учеником, а Учителем назначил Джафара Ахунзаде. Но
Сардар сказал: "Воистину, этот меньший из братьев излучает внутренний свет,
и что бы вы о нем ни говорили, я признаю в нем Кутуб, Магнетический Центр
нашего века".
Все приветствовали Хилали, который был вынужден приз-нать, что Сардар,
хотя и был правителем, обладал тонким чувством понимания, редко
встречающимся среди людей.
Однажды в оазисе Куфа к Хасану, внуку Мухаммада, подъехал косматый
бедуин и начал поносить его и его родителей.
Хасан сказал:
-- Бедуин, что случилось? Ты в чем-то нуждаешься?
Но бедуин, не обратив на это внимания, продолжал кричать и ругаться.
Тогда Хасан велел принести денег и подал их бедуину со словами:
-- Прости, о бедуин! Это все, что у меня есть при себе, но поверь, если
бы у меня было что-нибудь еще, я отдал бы тебе все без остатка.
Услышав эти слова, бедуин утих и затем воскликнул:
-- Я свидетельствую, что ты воистину внук Пророка. Ибо я пришел сюда,
чтобы удостовериться, отвечают ли друг другу твое происхождение и твой
характер.
Одно из правил Хадрата ибн аль-Хафифы из Шираза гласило: "Суфий не
должен посещать правителей, также не должен выходить из жилища и
приветствовать их, если они приходят к нему".
И поэтому двое желавших стать суфиями, пришедшие поклониться Учителю,
были крайне удивлены, когда услышали, что аль-Хафифа отправился к султану.
Они изменили свое мнение относительно степени его святости и,
отказавшись от намерения встретиться с ним, решили прогуляться по городу.
Они зашли в лавочку, там разразилась ссора, их ложно обвинили в краже и
повели на суд к султану.
Доверившись показаниям лавочника, султан повелел казнить их обоих на
месте, в назидание другим.
Тогда вмешался ибн аль-Хафифа, все еще находившийся при дворе, и спас
их от смерти.
-- Вы могли искренне считать себя вправе порицать меня за то, что я
нахожусь при дворе султана, -- обратился мудрец к этим двоим, -- но поймите
по крайней мере, что суфий совершает неожиданные поступки по невидимым, но
тем не менее доста-точно веским причинам.
У Бишра, сына Харита, спросили, почему он не учит.
-- Я прекратил учить, потому что обнаружил в себе жажду учительства.
Если это принуждение прекратится, я стану учить по своей воле.
Мудрец Аскалони редко произносил речи. Но когда это случалось, ученики
приходили в восторг от его идей.
-- Не могли бы вы учить тогда, когда всем нам удобно собираться? --
спросили они. -- Дело в том, что многие из нас имеют семьи и не всегда могут
присутствовать при ваших настав-лениях.
-- Для этого вам придется искать кого-нибудь другого, -- ответил он, --
ибо я учу только тогда, когда не чувствую в себе тяги к учительству. Но
имеются такие, кто может учить, когда есть кому слушать. Это и есть те, кто
испытывает побуждение учить и, следовательно, они и должны говорить понятно
для слушателей.
Одного дервиша спросили: "Почему ты ничего не просишь у людей? Попросил
хотя бы хлеба!" Дервиш ответил: "Если я попрошу, а они откажут мне, то есть
опасность, что они пострадают за это. Ведь известны слова Пророка, что если
истинно нуждающийся просит что-то, то отказавшие ему будут чахнуть и
хиреть".
К Маруфу Керхи пришел ученик и сказал:
-- Я говорил о вас с людьми. Иудеи признают вас иудеем, христиане
почитают вас как одного из своих святых; мусульмане называют вас величайшим
из мусульман.
Маруф ответил:
-- Это то, что говорят люди в Багдаде. Когдя я был в Иеруса-лиме, иудеи
говорили, что я христианин, мусульмане -- что я иудей, а христиане считали
меня мусульманином.
-- Но кем же тогда нам вас считать?
-- Некоторые не понимают меня, но почитают. Другие тоже не понимают
меня, и потому поносят. Я пришел, чтобы сказать это. Считайте меня тем, кто
сказал это.
Один посетитель спросил суфийского шейха:
-- Имеет ли культ святых какую-либо ценность?
Тот без промедления ответил:
-- Он абсурден и возбраняется Исламом.
Вопрошающий удалился, полностью удовлетворенный.
Ученик, присутствовавший при этом разговоре, сказал:
-- Но ваш ответ коснулся лишь одной стороны вопроса.
Шейх пояснил:
-- Человек этот находится на ступени шариата. То, как он задал вопрос,
свидетельствовало, что он хотел получить опреде-ленное подтверждение своих
взглядов. Поскольку он слышал, что на мое мнение можно положиться, он искал
это подтверж-дение у меня. Существует, однако, и другое отношение к святым,
не имеющее ничего общего с культом. Посещение их гробниц обладает большой
силой, но только для тех, кто способен ощутить это воздействие. Этот человек
к последним не принадлежит, поэтому другая сторона вопроса для него не
существует.
В прошлом месяце один человек просил подтвердить его мнение, что
"исцеления, происходившие после медитаций у святой могилы, случались
исключительно благодаря душевному устремлению, а не благодаря святому". Я
согласился с ним. Он был не готов к восприятию более сложных представлений,
то есть, другими словами, его утверждение может быть частично верно в одних
случаях, полностью -- в других, и так далее.
Слепцы отличаются тем, что им доступен лишь определенный круг
представлений. Святые были людьми. Посещение святой могилы для некоторых
сводится к "культу святых", а культ святых -- это невежество. Следовательно,
культ святых ничего не дает.
Быть может, только один из тысячи при посещении храма осознает сердцем,
почему он здесь и какого рода благодать сопутствует такому посещению.
Остальные паломники будут мнить себя "благочестивыми", а по их мнению все
"благочестивые" делают и чувствуют в точности одно и то же. Разумеется, это
не так. Пробовали ли вы когда-нибудь объяснить заблуждающемуся, что его
кругозор недостаточно широк? Он даже может выслушать вас. Но чтобы не
ущемлять свое самолюбие, он отвергнет суть сказанного вами, если не само
сказанное.
Мухаммад Шах, муршид (Руководитель) Туркестана, учил в XIX веке, черпая
примеры из "сока" (истинное внутреннее содержа-ние) повседневной жизни. Вот
одно из характерных описаний его подхода.
Мухаммад Шах отправился на прогулку с учениками своего халка (Круг).
Они проходили мимо высокого минарета на берегу реки. "Его построили те, кто
упорстует", -- сказал он.
Затем он указал ученикам на группу паломников-браминов, направлявшихся
к священной реке Джумна. "Это люди, которые упорствуют", -- сказал он. На
следующий день он взял учеников с собой, чтобы показать караван, только что
пересекший пустынные районы Китая. "Это люди, которые упорствуют", -- сказал
он. Наконец, он послал их в Тибет посмотреть на паломни-ков, которые то и
дело ложатся на землю, меряя священный путь своим телом, как аршином. "Это
люди, которые упорствуют", -- сказал он им по их возвращении.
Спустя несколько месяцев, он послал их понаблюдать за судьями,
вершившими судебные дела, за их стараниями, за усилиями свидетелей,
домогательствами истцов, борьбой обви-няемых. "Каждый из этих людей в чем-то
упорствует, -- сказал он, -- люди упорствуют во всем и повсюду. Для них
ценны плоды этого упорства. Эти плоды они могут пожинать и использовать. С
другой стороны, если им случается разочароваться в том, ради чего они
упорствуют, они не умеют использовать навыки, приобретаемые в этой упорной
борьбе. И в конце концов они приобретают лишь одно -- привычку постоянно в
чем-то упорствовать".
Сын Руми спросил отца:
-- Как и почему дервиш скрывает свой истинный лик? Делает ли он это,
надевая внешнюю личину? Скрывает ли он нечто внутри себя?
Учитель сказал:
-- Это делается самым различным образом. Некоторые пишут поэмы о любви,
и люди считают, что они воспевают обычную любовь. Дервиш может скрыть
истинную ступень, достигнутую им на Пути, освоив какое-нибудь ремесло. Есть
среди дервишей писатели, есть торговцы, как Баба Фарид. Они могут являть
самую различную внешнюю деятельность.
Это может делаться, чтобы защитить себя от ограниченных людей.
Некоторые, напротив, сознательно ведут себя так, что их действия вызывают
неодобрение общества.
Пророк в связи с этим сказал: "Бог сокрыл Людей Высшего Знания".
Последователи Пути могут применять разные приемы, чтобы обрести покой,
когда что-то может помешать им.
Затем Учитель прочитал: "Вечнопознающие -- в исканиях скрывают они лик
свой".
Обычный человек воспринимает их совсем иными.
Странствуют они в мире внутреннего света, творя чудеса наяву.
Но кто же они в действительности, не знает никто.
Мунакиб аль-Арифин
Суфйан Саури увидел похоронное шествие и присоединился к нему. У могилы
он помолился об усопшем.
После похорон люди начали говорить между собой, каким хорошим человеком
был покойный.
-- Напрасно я молился за него, -- сказал Суфйан, -- ибо когда вы
слышите, что люди хорошо отзываются о ком-то, это верный признак того, что
человек этот -- лицемер, даже если сам он того не осознает. Если же человек
не лицемер, то всегда найдется много таких, кто будет отзываться о нем
плохо.
Великий Шибли посетил прославленного Саури. Учитель настолько ушел в
самосозерцание, что ни один волосок на нем не шевелился.
Шибли спросил: "Где научился ты такой неподвижности?"
Саури ответил: "От кошки. Она наблюдала за мышиной норой с еще большим
сосредоточением, чем то, что ты видел у меня".
Однажды во время религиозного собрания Сахл Абдулах пришел в состояние
сильного волнения, проявившегося и физически.
Ибн Салим спросил:
-- Что это за состояние?
Сахл ответил:
-- Вы ошибаетесь, если полагаете, что это вошла в меня сила. Напротив,
это было следствием моей слабости.
Один из присутствовавших заметил:
-- Если это слабость, то что же такое сила?
-- Сила, -- ответил Сахл, -- это когда нечто подобное входит в
человека, а его ум и тело ничем этого не проявляют.
Сахл, вместе с Ибрахимом, сыном Адама, отправился в путешествие и в
пути заболел.
Он рассказывает, что Ибрахим продал все, что у него было, и истратил
деньги на нужды больного друга. Однажды Сахл попросил о каком-то редком
кушании, и Ибрахим продал своего осла, чтобы купить его.
Когда Сахл начал поправляться, он спросил Ибрахима:
-- А где осел? На чем же я поеду?
-- Я осел, -- ответил Ибрахим и подставил плечи. И до конца путешествия
он нес Сахла на себе.
Толпа народа собралась перед домом ибн-Салима. Они просили его
произнести речь и обратились к нему со словами: "Твои ученики ждут тебя".
Он ответил: "Это не мои ученики -- но ученики моих слушателей. Мои
ученики составляют меньшинство".
Хаджи Бекташ назначил Нур ад-дина Шакмака своим халифом в самой
северной провинции.
К тому времени у шейха Шакмака было уже много учеников, ибо благодаря
его усердию в изучении наследия древних учителей вокруг него сложилось
несколько групп изучающих. Кроме того, он имел близкий контакт со многими из
учителей.
Хаджи преподал ему учение, которое внешне сильно отличалось от тех
традиционных обычаев и образа мышления, к которым привыкли его ученики.
Шакмак попытался уклониться от ответственности, умоляя Хаджи взять к
себе его паству. Но Хаджи Бекташ отклонил его предложение, сказав: "Только
действуя в качестве посредника между мною и своими людьми, ты сам сможешь
стать преображенным".
Шакмак опасался, что это новое учение подорвет его авто-ритет. "Если
твое учительство основано только на авторитете, ты вообще не Учитель", --
сказал Хаджи Бекташ. Скоро некоторые ученики Шакмака пришли к Хаджи Бекташу
с жалобой, что их Учитель начал вести себя очень странно. "Мы лишены
возмож-ности спокойно исполнять свои привычные обязанности", -- говорили
они. "Именно этого я и хочу", -- улыбнулся Хаджи.
Другие ученики опасались, что влияние, оказанное Хаджи на Шакмака,
скажется также и на них. Когда это дошло до Хаджи, он сказал: "Они видят,
как Шакмак меняется в лучшую сторону, но считают это вредным. Это лихорадка,
которая должна сжечь самое себя".
Прошло четыре года, прежде чем ученики Шакмака, исключительно благодаря
примеру Хаджи, поняли, что Бекташ занимается делами более важными, чем
"отлов колченогих лошадей". Бекташ сказал: "Вы были настолько преисполнены
самомнения, что вообразили себя чем-то таким, на что кто-то станет
зариться".
К Дун-Нуну пришел юноша и заявил, что суфии -- мошенники, и наговорил
еще многое в том же духе.
Египтянин снял со своего пальца кольцо и подал его молодому человеку.
"Отнеси это кольцо базарным менялам и посмотри, удастся ли тебе получить за
него хоть одну золотую монету", -- сказал он.
Но на базаре никто не пожелал дать за камень больше одного серебреника.
Юноша принес его обратно.
-- Теперь отнеси это кольцо к настоящему ювелиру, -- сказал Дун-Нун. --
Посмотри, во что он оценит его.
Ювелир предложил за кольцо тысячу золотых монет.
Юноша был потрясен.
-- Так вот, -- сказал Дун-Нун, -- твое знание о суфиях столь же велико,
как и знание базарных менял о драгоценных камнях. Если хочешь разбираться в
драгоценностях, стань ювелиром.
Всякий, прислушивающийся к чему-то непристойному, становится сообщником
говорящего непристойности.
Аль-Шафаи
Байазиду встретилась на дороге собака, и он приподнял свой халат, дабы
та не осквернила его.
Собака сказала человеческим голосом:
-- Если бы я была сухой, не было бы смысла избегать меня. Если бы была
мокрой, ты бы мог постирать свой халат. Но от отвращения, которое ты
испытываешь ко мне, очиститься невозможно.
Байазид сказал:
-- О просвещенная собака, останься и поживи со мной какое-то время.
Собака ответила:
-- Это невозможно: ведь мир обходится со мной, как с собакой, а ты
признан в миру образцом для подражания.
Байазид воскликнул:
-- Увы, я недостоин жить с тем, кого целый мир считает существом
низшим; как же тогда могу я подступиться к Истине, превозносимой всеми как
явление наивысшее?
Увайсу аль-Карани сказали, что некий дервиш, завернувшись в саван,
сидит на могиле и льет слезы.
Карани сказал:
-- Передайте ему, что этот метод стал подобен идолу; необ-ходимо стать
выше этого обычая, который превратился в препятствие.
Увайсу аль-Карани предложили крупную сумму денег.
Он сказал:
-- Я не нуждаюсь в них, у меня уже есть одна монета.
Даритель сказал:
-- Но ведь одна монета -- ничто. Надолго ли вам ее хватит?
Увайс ответил:
-- Поручитесь, что я проживу дольше, чем успею истратить ваши деньги, и
я приму ваш дар.
Не сожалей о прошлом и не тревожься о будущем.
Дун-Нун
Ученый муж, имеющий много друзей, может оказаться лжецом, ибо, говори
он им правду, друзей его резко поубавилось бы.
Суфйан Саури
Джунайд обыкновенно обращался к аудитории человек в десять. Когда
количество слушателей резко возрастало, он неизменно замолкал, так что число
их никогда не превышало двадцати.
Когда мы говорим, мы заботимся, чтобы не совершать грамматических
ошибок. Однако когда мы действуем, мы совершаем ошибки и не достигаем того,
что является нашей целью.
Ибрахим ибн-Адам
Они говорят: "Это селение восхитительно".
Но еще прекраснее сердце человека, способного сказать: "Меня не
прельщают восхитительные селения".
Йахйа Рази
Суфизм -- это поведение. Каждому времени свое поведение. Каждому месту
свое поведение. Каждому состоянию свое поведение.
Тот, чье поведение всегда соответствует конкретному слу-чаю, достигает
человеческого назначения.
Человек, не соблюдающий этих правил поведения, настроем ума далек от
состояния Близости.
Абу-Хафс
У погонщика верблюдов свои планы, а у верблюда свои.
Организованный ум способен мыслить как следует.
Ум Совершенного Человека способен существовать как следует.
Свеча не для того, чтобы освещать самое себя.