---------------------------------------------------------------
From: Андрей Степанов, Санкт-Петербург, 24 марта 2000 г.
WEB-server: http://www.habib.da.ru
http://www.shabib.narod.ru
---------------------------------------------------------------
Людей, громогласно заявляющих о том, что учение суфиев приводит их в
полное недоумение, настолько много, что не остается ничего иного, как
признать, что они сами хотят пребывать в недоумении. Другие, по причинам
более явным, упрощают все до такой степени, что их "суфизм" есть не что
иное, как культ любви или медитаций, или чего-то еще, точно так же
вырванного из общей системы.
Но те, кто обладает толикой непредвзятого интереса, обозревая все
разнообразие суфийской деятельности, могут усмотреть общую отличительную
особенность, которую просто невозможно не заметить.
Суфийские мудрецы, школы, писатели, учения, юмор, мистицизм,
формулировки -- все это связано с социальной и психологической уместностью
определенных человеческих представлений.
Будучи человеком "вневременным" и "внепространственным", суфий
прилагает свой опыт в пределах той культуры, страны, природных условий, в
которых он живет.
Изучение суфийской деятельности только в былых культурах представляет
собой ценность лишь для тех, кто трудится на узком поприще схоластической
науки. Ограничить описание суфийской деятельности рамками чисто
религиозного, литературного или философского течения -- значит изобразить
путь суфиев очень поверхностно, таким, каким он видится непосвященному.
Аль-Газали, философ и суфий двенадцатого века, в своей "Книге Знаний"
приводит следующую строку Аль-Мутанаби: "Больному человеку сладкая вода
кажется горькой на вкус".
Это могло бы послужить отличным девизом самому Газали. За восемьсот лет
до Павлова он выделил и закрепил в сознании современников (часто в
прелестных притчах, иногда в поразительно "современных" выражениях) проблему
обусловленности.
Несмотря на открытия Павлова и десятки книг и отчетов о клинических
исследованиях в области человеческого поведения, появившихся за последние
годы, рядовые исследователи явлений, связанных с психикой, по-прежнему не
подозревают о гипнотической силе навязанных идей. (Одной из наиболее
поразительных особенностей современного человека является то, что, несмотря
на изобилие научных доказательств, он чрезвычайно трудно усваивает ту
истину, что его убеждения далеко не всегда связаны с его умственным
развитием, культурным уровнем или его системой ценностей. Так что, почти сам
того не осознавая, он предрасположен к навязыванию идей.) В тотали-тарном
обществе навязывание идей считается явлением весьма желательным --
разумеется, если насаждаются идеи данного общества. В обществах же иного
типа о существовании этого явления едва ли подозревают. Но именно это и
делает почти каждого человека уязвимым с этой стороны.
Труд Газали не только предвосхищает, но даже превосходит нынешние
знания в этой области. В вопросе о том, представляет ли навязывание идей
(открытое или негласное) явление желательное, или наоборот, а также
неизбежно оно или нет, мнения нынешних специалистов расходятся.
Газали не только указывает на то, что идея, которую люди называют своим
убеждением или верованием, может фактически оказаться навязанной, он
недвусмысленно заявляет, в соответствии с принципами суфизма, что такое
состояние не является неизбежным, и настаивает, что люди обязаны уметь его
распознавать.
Книги Газали сжигались средиземноморскими фанатиками повсюду, от
Испании до Сирии. В наше время их больше не предают пламени костра, но их
влияние -- за исключением, возможно, круга суфиев -- уменьшилось; они мало
изучаются.
Газали считал, что очень легко потерять способность разли-чать
убеждения и знания. Когда такое случается, на тех, кто знает эту разницу,
ложится обязанность разъяснить ее, насколько это в их силах.
Научные, психологические открытия Газали, хотя широко используются
самыми разными учеными мужами, не получили должного признания, вследствие
его особого упора на то, что в основе их не лежат никакие научные или
логические методы. Он приобрел все свои знания благодаря суфийскому
воспитанию, принадлежности к суфиям и путем непосредственного восприятия
истины, не имеющего ничего общего с механическим умствованием. Это, конечно
же, сразу выводит его из разряда, так называемых, ученых. Забавно, однако,
что его открытия столь поразительны, что, кажется, в глубине души ученые не
прочь бы узнать, каким образом он пришел к ним.
"Мистицизм", получивший репутацию чего-то непристойного, подобен собаке
из пословицы: если его нельзя повесить, то можно, по крайней мере,
игнорировать. Явный метод схоластической психологии: примите открытия
человека, если невозможно отрицать их, но игнорируйте его метод, если он не
соответствует вашим представлениям о методах.
Если бы Газали достиг лишь незначительных успехов, он бы вошел в
историю как рядовой мистик и как очередное доказательство, что мистицизм, в
аспекте образовательном и социальном, непродуктивен.
Влияние Газали на западную мысль во всех ее сферах, по общему
признанию, огромно. Но само это влияние являет собой действие закона
обусловленности: философы средневекового христианского мира, принявшие
многие его идеи, делали это крайне выборочно, совершенно игнорируя те
положения, которые угрожали их собственной деятельности по навязыванию
определенных идей окружающему обществу.
Комплекс идей Газали был направлен на то, чтобы донести до круга людей
более широкого, чем сравнительно небольшой круг суфиев, конкретное различие
между верованием и насажденной идеей. Он подчеркивал роль воспитания в
укоренении религиозных убеждений и советовал своим читателям изучать
механизм этого процесса. Он настаивал на признании того, что образованные и
ученые мужи могут быть и часто являются глуп-цами и могут оказаться
фанатиками и одержимыми. Он заявлял, что помимо таких вещей, как обладание
информацией и способность ее воспроизводить, существует еще и знание,
которое оказы-вается более высокой формой человеческой мысли.
Привычку путать убеждение со знанием, -- привычку, с которой в наше
время приходится сталкиваться повседневно, Газали считает эпидемическим
заболеванием.
Говоря все это с обилием примеров и в духе откровенной непочтительности
к "научному подходу", Газали выступал не просто в роли обычного диагностика.
Сам он приобрел свои знания чисто суфийским путем и понимал, что высшее
понимание, являясь, по существу, достоянием суфиев, доступно лишь людям,
способным различать и избегать явления, которые он анализировал.
Газали написал и опубликовал множество книг. Его вклад в сокровищницу
человеческой мысли и жизненность его идей спустя сотни лет неоспоримы.
Постараемся отчасти восполнить упущение наших предшественников и посмотрим,
что он говорит о методе. Каков был Путь аль-Газали? Что должен делать
человек, чтобы стать подобным ему, -- тому, кто, по общему признанию, был
одним из мировых гигантов философии и психологии?
Человек не является человеком, пока его характеру свойственны
потворство своим желаниям, алчность, раздражительность и нападки на других
людей.
Ученик должен как можно меньше обращать внимание на привычные вещи, то
есть на своих приятелей или свое окружение, ибо возможность концентрации
внимания ограничена.
Ученик должен взирать на своего Учителя как на врача, знающего, как
излечить больного. Он будет служить своему Учителю. Суфии учат самыми
неожиданными способами. Опытный врач точно предписывает определенные
лекарства, однако, посторонний наблюдатель может быть весьма изумлен тем,
что он говорит или делает; ему не понять необходимости или уместности
совершаемой процедуры.
Вот почему маловероятно, что ученик сумеет задать должный вопрос в
должное время. Но Учитель знает, что и когда человек может усвоить.
Газали указывает связь, а также различие между общественным, или
ложным, контактом между людьми -- и высшим контактом.
Что лишает развитие отдельного человека или группы людей похвальных
качеств, так это их привязанность к повторению и к тому, что имеет
замаскированное социальное основание.
"Если ребенок, -- говорит он, -- просит нас объяснить ему суть
удовольствия, заключающегося в обладании властью, мы можем ответить, что оно
подобно удовольствию, испытываемому им во время игры; хотя, на самом деле,
между ними нет ничего общего, за исключением того, что оба понятия
принадлежат к категории удовольствия".
Совершенный Человек из круга суфиев знает три формы взаимоотношений с
людьми. Они зависят от состояния людей. Эти три образа действия применяются
в:
1. Форме религии, окружающей суфиев;
2. Емкости сознания учеников, обучение которых ведется в соответствии с
их способностью понимать;
3. Особом круге людей, разделяющих понимание знания, приобретенного
путем непосредственной внутренней практики.
Человеку, спасенному от свирепого льва, безразлично -- совершено ли это
неизвестным лицом или прославленным мужем. Отчего же тогда люди так
стремятся получить знание от знаменитостей?
Вопрос Божественного Знания настолько глубок, что во всей полноте
известен только тем, кто обладает им.
Ребенок не имеет истинного представления о достижениях взрослого.
Средний взрослый не в силах понять достижения ученого мужа.
Точно так же ученый неспособен понять практику просвет-ленных святых
или суфиев.
Если кто-то любит кого-то потому, что это доставляет удовольствие, не
следует считать, что он любит этого человека. Такая любовь на самом деле,
хотя это и не осознается, направлена на удовольствие. Источник удовольствия
является второстепенным объектом внимания и замечается только потому, что
восприятие удовольствия еще не настолько хорошо развито, чтобы подлинное
чувство могло быть признано и описано.
"Вы должны подготовиться к преображению, после которого не будет ничего
из того, к чему вы привыкли, -- говорит Газали. -- После смерти ваше "я"
должно будет ответить за все те стремления и побуждения, которые рождались у
вас в этой жизни. Если вы останетесь в сфере притяжения того немногого, с
чем вы хорошо знакомы, то переход сделает вас просто ничтожеством".
Люди многому противятся, потому что ничего о нем не знают.
Подобные собрания должны проводиться в соотвествии с требованиями
времени и места. Зрители, побуждения которых недостойны, допускаться не
должны. Участники собрания должны сидеть молча и не смотреть друг на друга.
Они устремляются к тому, что не может возникнуть в их собственном "сердце".
Человек пошел к врачу с жалобой на то, что его жена не может иметь
детей. Врач осмотрел женщину, измерил пульс и сказал:
-- Я не могу лечить тебя от бесплодия, так как вижу, что ты все равно
умрешь в течение сорока дней.
Услышав это, женщина настолько расстроилась, что кусок не шел ей в
горло.
Но в указанное время она не умерла.
Муж вновь явился к врачу, который сказал:
-- Да, я предвидел это. Теперь она может родить.
Муж хотел узнать, как это случилось.
Врач сказал:
-- Твоя жена была слишком толста, и это препятствовало оплодотворению.
Я знал, что удержать ее от неумеренного приема пищи может только страх
смерти. Зато теперь она здорова.
Знание -- крайне опасное оружие.
Ученик попросил разрешения участвовать в "танце" суфиев.
Шейх сказал: "Не ешь ничего три дня. Затем пусть пригото-вят вкуснейшие
блюда. Если ты предпочтешь "танец", можешь принять в нем участие".
Скорость, ставшая достоинством в лошади, сама по себе таковым не
является.
Если вы не можете отыскать среди людей достойного примера преданности,
изучайте жизнеописания суфиев. Человек должен также твердить себе: "О, мое
"я"! Ты считаешь себя умным и расстраиваешься, когда тебя называют глупым.
Но в действи-тельности разве это не так? Ты запасаешься одеждой на зиму, но
не заботишься о запасах для жизни той. Ты подобно человеку, который зимой
говорит: "Я не стану носить теплые одежды, но полагаюсь на милость Божью,
пусть она защитит меня от холода". Он не понимает, что, создав холод, Бог
также дал человеку средства защиты от него".
Верблюд выносливее человека; слон крупнее; лев превосходит его в
храбрости; корова может съесть больше, чем он; птицы приносят более
многочисленное потомство. Человек был создан для того, чтобы учиться.
"Это знание, несомненно, имеет цену. Оно дается только тому, кто
способен хранить его и не утратить".
"Книга Знания",
цитата из "Икрима".
Указанное знание, разумеется, есть знание суфиев. Это не относится к
книжному знанию, к чему-то такому, что может быть записано или увековечено в
форме фактов, ибо от подобного материала не убудет, если открыть его
кому-то, кто может оказаться неспособным извлечь из него пользу. Это есть
знание, даваемое в такой момент и таким образом, что оно подтверждает и
одухотворяет книжное знание. "Дать знание, которое будет утрачено" означает
позволить человеку раскрыть в себе определенное "состояние" восприятия
истины, прежде чем он окажется способен удержать такое состояние; в
результате он теряет преимущества, даруемые этим состоянием, и оно
утрачивается.
Вследствие трудности рассмотрения факта этого рода и благодаря весьма
понятной лени, интеллектуалы решили "упразднить" любое знание, которое не
может быть выражено в книгах. Это не значит, что его не существует. Это
усложняет нахождение его и обучение ему, поскольку вышеназванные деятели
(интеллектуалы) приучили людей не искать его.
Вы владеете только тем, что невозможно потерять при кораблекрушении.
Хотел бы я знать, что человек, не обладающий знанием, действительно
приобрел, и что человек знающий не приобрел.
Омар Хайам был крупным философом, ученым и практикующим наставником
суфизма. Его имя широко известно в европейской литературе, главным образом
благодаря Эдварду Фицджеральду, опубликовавшему в викторианские времена
английский перевод ряда четверостиший Омара. Эдвард Фицджеральд -- подобно
многим востоковедам-схоластам -- вообразил, что поскольку Хайам время от
времени выдвигает существенно расходящиеся точки зрения, он должен был
страдать психологической неуравновешенностью. Такое отношение, хотя и
характерное для множества представителей академической науки, столь же
обоснованно, как отношение человека, считающего, что если кто-то показывает
вам нечто, он непременно должен этому верить; а если он показывает вам
несколько вещей, то подлежит отождествлению со всеми ими.
Но Фицджеральд повинен в гораздо большем, нежели в слабых мыслительных
способностях. То, что он придал своим переводам Хайама характер
антисуфийской пропаганды, не может быть оправдано даже его наиболее рьяными
защитниками. В результате они норовят обойти молчанием эту поразительную
непорядочность и вместо этого кричат о других вопросах.
Учебные стихи Омара Хайама и других членов его школы, ставшие
признанной частью его наследия, опираются на специ-альную терминологию и
аллегории суфизма. Полное их исследование и перевод были осуществлены Свами
Говиндой Тиртха в 1941 году и опубликованы под названием "The Nectar of
Grace".
Эта книга действительно является последним словом в осмысливании
(насколько он может быть выражен на английском языке) наследия Омара.
Любопытно заметить, что лишь немногие западные ученые используют этот
основополагающий труд в своих толкованиях Хайама.
В результате истинный Хайам фактически остается совер-шенно
неизвестным.
Тайну должно охранять от всех нечеловеков:
Таинство должно быть сокрыто от всех идиотов.
Думай о том, что несешь ты людям, --
Оно должно быть сокрыто от всех них.
Круг этого мира подобен кольцу:
Нет никаких сомнений, что мы --
Накш, рисунок на камне кольца.
В келье, в монастыре, в церкви и синагоге --
Одни страшатся Ада, другие грезят Раем.
Но человек, действительно познавший тайны своего Бога,
Никогда не посеет такие семена в своем сердце.
Я пью вино, а недруги слева и справа кричат:
"Не пей хмельное, ибо это противно вере".
Поскольку я знаю, что вино против веры,
Во имя Бога, дозвольте мне его пить --
кровь врага законна для меня.
Хотя "вино" запрещено, это зависит от того, кто пьет.
И сколько пьет, а также с кем оно пьется.
Когда эти три требования соблюдены, скажи по совести --
Тогда, если Мудрым нельзя пить "вино", кому можно?
Те, кто стремится быть отвергнутым обществом,
И те, что проводят ночь в молитвах, --
Все они бродят во мгле, солнца не зрит ни один.
Единый бодрствует, все остальные -- спят.
И заснул, и Мудрость сказала мне:
"Для спящего роза счастья никогда не расцветает.
Зачем предаваться тому, что соседствует со смертью?
Пей "вино", ибо долго придется тебе спать".
Друзья, когда вы сходитесь вместе,
Почаще вспоминайте Друга.
Когда вы пьете вместе друг за друга,
Дойдя до меня, "опрокиньте кубок вверх дном".
Те, кто шел перед нами, о Держатель Кубка,
Спят в пыли своей гордыни.
Ступай, пей "вино" и внемли моему слову Истины:
"То, что они лишь произнесли,
Мы держим в своих руках, о Держатель Кубка".
Вы, безрассудно беспечные, -- вы не золото,
Чтобы, однажды засыпанных землей,
Кто-то опять откапывал вас обратно.
Что такое человек от земли, знаешь ли ты, Хайам?
Волшебный фонарь фантазий, а внутри -- светильник.
Возьми с собой что-то Отсюда Туда. --
Не будет пользы, если ты пойдешь с пустыми руками.
Всяк судит обо мне по-своему --
Я же сам по себе; я есть то, что я есть.
Хотя Аттар является одним из величайших представителей классической
литературы суфиев и вдохновителем Руми, его "Поучениям святых старцев" --
сказкам и поучениям мудрецов-суфиев -- пришлось семь с половиной веков
ожидать английского перевода. Несмотря на возрастающий интерес к суфизму на
Западе, шестьдесят две главы этой книги были впервые опубликованы индийским
отшельником доктором Банки Бехари в 1961 году.
Всего Аттар написал около ста четырнадцати книг. Наиболее известные
среди них -- суфийская "Божественная Книга", "Собрание Птиц" и "Книга
Совета".
Его учение передавалось посредством жизнеописаний, притч, афоризмов и
нравоучительных басен, содержащих не только нравственные поучения, но и
аллегории, описывающие определенные ступени на пути человеческого развития.
В "Собрании Птиц", к примеру, он обрисовал характерные фазы человеческого
сознания, хотя они и представлены как относящиеся к отдельным личностям или
же к целой общине.
Аттар использовал тему "путешествия" или "поиска" в качестве аналогии с
последовательным продвижением по ступеням развития человеческой души в ее
исканиях совершенства.
Отказавшись от почестей со стороны монгольских завоева-телей Средней
Азии, он, как сообщают, пал от рук воинов Чингиз-хана, успев распустить
своих учеников -- разослав их в безопасные места, после того как предсказал
это монгольское нашествие.
Традиции суфизма утверждают, что труд Аттара очень значителен, ибо,
читаемый в целом, он способствует сохранению социальной структуры и
этических норм ислама; в то же время отдельные отрывки содержат важную
информацию для посвященных, скрытую тяжеловесными теологическими частями.
Несколько евреев поносили однажды Иисуса, когда он проходил по их
кварталу.
Но он отвечал вознесением молитв во благо их.
Некто спросил его:
-- Ты молился за этих людей, разве ты не испытывал к ним гнева?
Он отвечал:
-- Я могу тратить только то, что есть у меня в кошельке.
Некто подошел к сумасшедшему, который плакал горючими слезами.
И спросил:
-- Почему ты плачешь?
Сумасшедший ответил:
-- Плачу, чтобы вызвать сострадание в Его сердце.
Тот сказал:
-- Глупости говоришь, у Него нет физического сердца.
Сумасшедший ответил:
-- Ты сам неправ, ибо Он -- Владелец всех сердец на земле. Через это
сердце ты можешь протянуть живую нить к Богу.
Что?! Вы хотите какой-то кучей денег
Вычеркнуть мое имя из списка Дервишей?
Однажды некий бедный старик отправился повидать Фазл-Рабби, чтобы
обсудить с ним некоторые вопросы.
Вследствие слабости и нервозности старец воткнул желез-ный наконечник
своей палки в ногу Фазл-Рабби.
Почтительно выслушивая старца, Фазл-Рабби не проронил ни слова, хотя
лицо его то бледнело, то к нему приливала кровь от боли из-за железа,
вонзенного ему в ногу.
Когда посетитель закончил излагать свое дело, Фазл-Рабби взял у него
бумагу и подписал ее.
Когда старик удалился, довольный, что его просьба была удовлетворена,
Фазл-Рабби позволил своему телу рухнуть.
Кто-то из присутствовавших при этом знатных лиц произнес:
-- Господин, вы сидели здесь, кровь лилась из вашей ступни, -- старик в
своем слабоумии пронзил ее железным наконечником палки, -- а вы не проронили
ни единого звука.
Фазл-Рабби ответил:
-- Я не показывал боли, ибо боялся, что старец расстроится и,
смутившись, уйдет и откажется от мысли обратиться ко мне за помощью. Его
нужда была столь велика -- как мог я прибавить к его заботам еще что-то,
поступив иначе?
Будь истинным человеком: учись благородству мысли и действия, будь
подобным Фазл-Рабби.
Скитаясь, некий дервиш в залатанном халате, с почерневшим от солнца
лицом, забрел в Куфу, где его увидел купец.
Купец заговорил с ним и решил, что это потерявшийся раб.
-- Так как ты мягкого нрава, я буду называть тебя Хайр (Добрый), --
сказал он. -- Ты случайно не раб?
-- Да, я раб, -- ответил Хайр.
-- Следуй за мной, ты сможешь у меня работать, пока я не найду твоего
хозяина.
-- Как прекрасно, -- сказал Хайр, -- ибо я уже так долго ищу своего
хозяина.
Много лет он проработал у этого человека, научившего его ткацкому делу;
отсюда его второе имя -- Нассадж (Ткач).
После многих лет службы купец, испытывая угрызения совести за то, что
использовал его, сказал:
-- Я не знаю, кто ты, но с этого дня ты свободен.
Хайр Нассадж, великий Мастер Пути, продолжал свой путь в Мекку без
сожалений, ибо он постиг, как продолжать самосовершенствование, даже когда
ты лишен имени и с тобой обращаются как с рабом.
Он был Учителем Шибли, Ибрахима Аббаса и многих других великих учителей
суфиев. Он умер более тысячи лет назад, в возрасте ста двадцати лет.
Человек захотел продать грубый ковер, и стал предлагать его прямо на
улице.
Первый же прохожий сказал:
-- Это грубый ковер, притом очень изношенный.
И дешево купил его.
Затем покупатель сам выставил этот ковер на продажу и сказал одному
прохожему:
-- Вот ковер, мягкий как шелк, во всем свете нет равного ему.
Проходивший мимо суфий был свидетелем купли и попытки продажи одного и
того же ковра под двумя разными описаниями.
Суфий сказал продавцу:
-- Послушай, продавец ковров, помести меня в свой волшебный ящик,
способный превратить грубый ковер в изящный, а также, быть может, ничто -- в
драгоценный камень!
Луну спросили:
-- Каково твое самое сильное желание?
Она ответила:
-- Чтобы Солнце скрылось и навеки осталось затянуто облаками.
Один из последователей Джунайда пришел к нему с кошельком, в котором
было пятьсот золотых монет.
-- Есть ли у тебя еще деньги, кроме этих? -- спросил суфий.
-- Да, есть.
-- Хочешь ли ты иметь больше?
-- Да, хочу.
-- Тогда оставь их себе, ибо ты нуждаешься в них больше, чем я. Я
ничего не имею и ничего не желаю. Ты имеешь много и все же хочешь еще.
В Исфагане муэдзин с крыши минарета призывал к молитве.
В это время мимо проходил сумасшедший, и кто-то спро-сил его:
-- Что он там делает, наверху минарета?
-- Этот человек, по существу, трясет кошелек, в котором пусто.
From: Андрей Степанов, Санкт-Петербург, 24 марта 2000 г.
WEB-server: http://www.habib.da.ru
http://www.shabib.narod.ru
---------------------------------------------------------------
Людей, громогласно заявляющих о том, что учение суфиев приводит их в
полное недоумение, настолько много, что не остается ничего иного, как
признать, что они сами хотят пребывать в недоумении. Другие, по причинам
более явным, упрощают все до такой степени, что их "суфизм" есть не что
иное, как культ любви или медитаций, или чего-то еще, точно так же
вырванного из общей системы.
Но те, кто обладает толикой непредвзятого интереса, обозревая все
разнообразие суфийской деятельности, могут усмотреть общую отличительную
особенность, которую просто невозможно не заметить.
Суфийские мудрецы, школы, писатели, учения, юмор, мистицизм,
формулировки -- все это связано с социальной и психологической уместностью
определенных человеческих представлений.
Будучи человеком "вневременным" и "внепространственным", суфий
прилагает свой опыт в пределах той культуры, страны, природных условий, в
которых он живет.
Изучение суфийской деятельности только в былых культурах представляет
собой ценность лишь для тех, кто трудится на узком поприще схоластической
науки. Ограничить описание суфийской деятельности рамками чисто
религиозного, литературного или философского течения -- значит изобразить
путь суфиев очень поверхностно, таким, каким он видится непосвященному.
Аль-Газали, философ и суфий двенадцатого века, в своей "Книге Знаний"
приводит следующую строку Аль-Мутанаби: "Больному человеку сладкая вода
кажется горькой на вкус".
Это могло бы послужить отличным девизом самому Газали. За восемьсот лет
до Павлова он выделил и закрепил в сознании современников (часто в
прелестных притчах, иногда в поразительно "современных" выражениях) проблему
обусловленности.
Несмотря на открытия Павлова и десятки книг и отчетов о клинических
исследованиях в области человеческого поведения, появившихся за последние
годы, рядовые исследователи явлений, связанных с психикой, по-прежнему не
подозревают о гипнотической силе навязанных идей. (Одной из наиболее
поразительных особенностей современного человека является то, что, несмотря
на изобилие научных доказательств, он чрезвычайно трудно усваивает ту
истину, что его убеждения далеко не всегда связаны с его умственным
развитием, культурным уровнем или его системой ценностей. Так что, почти сам
того не осознавая, он предрасположен к навязыванию идей.) В тотали-тарном
обществе навязывание идей считается явлением весьма желательным --
разумеется, если насаждаются идеи данного общества. В обществах же иного
типа о существовании этого явления едва ли подозревают. Но именно это и
делает почти каждого человека уязвимым с этой стороны.
Труд Газали не только предвосхищает, но даже превосходит нынешние
знания в этой области. В вопросе о том, представляет ли навязывание идей
(открытое или негласное) явление желательное, или наоборот, а также
неизбежно оно или нет, мнения нынешних специалистов расходятся.
Газали не только указывает на то, что идея, которую люди называют своим
убеждением или верованием, может фактически оказаться навязанной, он
недвусмысленно заявляет, в соответствии с принципами суфизма, что такое
состояние не является неизбежным, и настаивает, что люди обязаны уметь его
распознавать.
Книги Газали сжигались средиземноморскими фанатиками повсюду, от
Испании до Сирии. В наше время их больше не предают пламени костра, но их
влияние -- за исключением, возможно, круга суфиев -- уменьшилось; они мало
изучаются.
Газали считал, что очень легко потерять способность разли-чать
убеждения и знания. Когда такое случается, на тех, кто знает эту разницу,
ложится обязанность разъяснить ее, насколько это в их силах.
Научные, психологические открытия Газали, хотя широко используются
самыми разными учеными мужами, не получили должного признания, вследствие
его особого упора на то, что в основе их не лежат никакие научные или
логические методы. Он приобрел все свои знания благодаря суфийскому
воспитанию, принадлежности к суфиям и путем непосредственного восприятия
истины, не имеющего ничего общего с механическим умствованием. Это, конечно
же, сразу выводит его из разряда, так называемых, ученых. Забавно, однако,
что его открытия столь поразительны, что, кажется, в глубине души ученые не
прочь бы узнать, каким образом он пришел к ним.
"Мистицизм", получивший репутацию чего-то непристойного, подобен собаке
из пословицы: если его нельзя повесить, то можно, по крайней мере,
игнорировать. Явный метод схоластической психологии: примите открытия
человека, если невозможно отрицать их, но игнорируйте его метод, если он не
соответствует вашим представлениям о методах.
Если бы Газали достиг лишь незначительных успехов, он бы вошел в
историю как рядовой мистик и как очередное доказательство, что мистицизм, в
аспекте образовательном и социальном, непродуктивен.
Влияние Газали на западную мысль во всех ее сферах, по общему
признанию, огромно. Но само это влияние являет собой действие закона
обусловленности: философы средневекового христианского мира, принявшие
многие его идеи, делали это крайне выборочно, совершенно игнорируя те
положения, которые угрожали их собственной деятельности по навязыванию
определенных идей окружающему обществу.
Комплекс идей Газали был направлен на то, чтобы донести до круга людей
более широкого, чем сравнительно небольшой круг суфиев, конкретное различие
между верованием и насажденной идеей. Он подчеркивал роль воспитания в
укоренении религиозных убеждений и советовал своим читателям изучать
механизм этого процесса. Он настаивал на признании того, что образованные и
ученые мужи могут быть и часто являются глуп-цами и могут оказаться
фанатиками и одержимыми. Он заявлял, что помимо таких вещей, как обладание
информацией и способность ее воспроизводить, существует еще и знание,
которое оказы-вается более высокой формой человеческой мысли.
Привычку путать убеждение со знанием, -- привычку, с которой в наше
время приходится сталкиваться повседневно, Газали считает эпидемическим
заболеванием.
Говоря все это с обилием примеров и в духе откровенной непочтительности
к "научному подходу", Газали выступал не просто в роли обычного диагностика.
Сам он приобрел свои знания чисто суфийским путем и понимал, что высшее
понимание, являясь, по существу, достоянием суфиев, доступно лишь людям,
способным различать и избегать явления, которые он анализировал.
Газали написал и опубликовал множество книг. Его вклад в сокровищницу
человеческой мысли и жизненность его идей спустя сотни лет неоспоримы.
Постараемся отчасти восполнить упущение наших предшественников и посмотрим,
что он говорит о методе. Каков был Путь аль-Газали? Что должен делать
человек, чтобы стать подобным ему, -- тому, кто, по общему признанию, был
одним из мировых гигантов философии и психологии?
Человек не является человеком, пока его характеру свойственны
потворство своим желаниям, алчность, раздражительность и нападки на других
людей.
Ученик должен как можно меньше обращать внимание на привычные вещи, то
есть на своих приятелей или свое окружение, ибо возможность концентрации
внимания ограничена.
Ученик должен взирать на своего Учителя как на врача, знающего, как
излечить больного. Он будет служить своему Учителю. Суфии учат самыми
неожиданными способами. Опытный врач точно предписывает определенные
лекарства, однако, посторонний наблюдатель может быть весьма изумлен тем,
что он говорит или делает; ему не понять необходимости или уместности
совершаемой процедуры.
Вот почему маловероятно, что ученик сумеет задать должный вопрос в
должное время. Но Учитель знает, что и когда человек может усвоить.
Газали указывает связь, а также различие между общественным, или
ложным, контактом между людьми -- и высшим контактом.
Что лишает развитие отдельного человека или группы людей похвальных
качеств, так это их привязанность к повторению и к тому, что имеет
замаскированное социальное основание.
"Если ребенок, -- говорит он, -- просит нас объяснить ему суть
удовольствия, заключающегося в обладании властью, мы можем ответить, что оно
подобно удовольствию, испытываемому им во время игры; хотя, на самом деле,
между ними нет ничего общего, за исключением того, что оба понятия
принадлежат к категории удовольствия".
Совершенный Человек из круга суфиев знает три формы взаимоотношений с
людьми. Они зависят от состояния людей. Эти три образа действия применяются
в:
1. Форме религии, окружающей суфиев;
2. Емкости сознания учеников, обучение которых ведется в соответствии с
их способностью понимать;
3. Особом круге людей, разделяющих понимание знания, приобретенного
путем непосредственной внутренней практики.
Человеку, спасенному от свирепого льва, безразлично -- совершено ли это
неизвестным лицом или прославленным мужем. Отчего же тогда люди так
стремятся получить знание от знаменитостей?
Вопрос Божественного Знания настолько глубок, что во всей полноте
известен только тем, кто обладает им.
Ребенок не имеет истинного представления о достижениях взрослого.
Средний взрослый не в силах понять достижения ученого мужа.
Точно так же ученый неспособен понять практику просвет-ленных святых
или суфиев.
Если кто-то любит кого-то потому, что это доставляет удовольствие, не
следует считать, что он любит этого человека. Такая любовь на самом деле,
хотя это и не осознается, направлена на удовольствие. Источник удовольствия
является второстепенным объектом внимания и замечается только потому, что
восприятие удовольствия еще не настолько хорошо развито, чтобы подлинное
чувство могло быть признано и описано.
"Вы должны подготовиться к преображению, после которого не будет ничего
из того, к чему вы привыкли, -- говорит Газали. -- После смерти ваше "я"
должно будет ответить за все те стремления и побуждения, которые рождались у
вас в этой жизни. Если вы останетесь в сфере притяжения того немногого, с
чем вы хорошо знакомы, то переход сделает вас просто ничтожеством".
Люди многому противятся, потому что ничего о нем не знают.
Подобные собрания должны проводиться в соотвествии с требованиями
времени и места. Зрители, побуждения которых недостойны, допускаться не
должны. Участники собрания должны сидеть молча и не смотреть друг на друга.
Они устремляются к тому, что не может возникнуть в их собственном "сердце".
Человек пошел к врачу с жалобой на то, что его жена не может иметь
детей. Врач осмотрел женщину, измерил пульс и сказал:
-- Я не могу лечить тебя от бесплодия, так как вижу, что ты все равно
умрешь в течение сорока дней.
Услышав это, женщина настолько расстроилась, что кусок не шел ей в
горло.
Но в указанное время она не умерла.
Муж вновь явился к врачу, который сказал:
-- Да, я предвидел это. Теперь она может родить.
Муж хотел узнать, как это случилось.
Врач сказал:
-- Твоя жена была слишком толста, и это препятствовало оплодотворению.
Я знал, что удержать ее от неумеренного приема пищи может только страх
смерти. Зато теперь она здорова.
Знание -- крайне опасное оружие.
Ученик попросил разрешения участвовать в "танце" суфиев.
Шейх сказал: "Не ешь ничего три дня. Затем пусть пригото-вят вкуснейшие
блюда. Если ты предпочтешь "танец", можешь принять в нем участие".
Скорость, ставшая достоинством в лошади, сама по себе таковым не
является.
Если вы не можете отыскать среди людей достойного примера преданности,
изучайте жизнеописания суфиев. Человек должен также твердить себе: "О, мое
"я"! Ты считаешь себя умным и расстраиваешься, когда тебя называют глупым.
Но в действи-тельности разве это не так? Ты запасаешься одеждой на зиму, но
не заботишься о запасах для жизни той. Ты подобно человеку, который зимой
говорит: "Я не стану носить теплые одежды, но полагаюсь на милость Божью,
пусть она защитит меня от холода". Он не понимает, что, создав холод, Бог
также дал человеку средства защиты от него".
Верблюд выносливее человека; слон крупнее; лев превосходит его в
храбрости; корова может съесть больше, чем он; птицы приносят более
многочисленное потомство. Человек был создан для того, чтобы учиться.
"Это знание, несомненно, имеет цену. Оно дается только тому, кто
способен хранить его и не утратить".
"Книга Знания",
цитата из "Икрима".
Указанное знание, разумеется, есть знание суфиев. Это не относится к
книжному знанию, к чему-то такому, что может быть записано или увековечено в
форме фактов, ибо от подобного материала не убудет, если открыть его
кому-то, кто может оказаться неспособным извлечь из него пользу. Это есть
знание, даваемое в такой момент и таким образом, что оно подтверждает и
одухотворяет книжное знание. "Дать знание, которое будет утрачено" означает
позволить человеку раскрыть в себе определенное "состояние" восприятия
истины, прежде чем он окажется способен удержать такое состояние; в
результате он теряет преимущества, даруемые этим состоянием, и оно
утрачивается.
Вследствие трудности рассмотрения факта этого рода и благодаря весьма
понятной лени, интеллектуалы решили "упразднить" любое знание, которое не
может быть выражено в книгах. Это не значит, что его не существует. Это
усложняет нахождение его и обучение ему, поскольку вышеназванные деятели
(интеллектуалы) приучили людей не искать его.
Вы владеете только тем, что невозможно потерять при кораблекрушении.
Хотел бы я знать, что человек, не обладающий знанием, действительно
приобрел, и что человек знающий не приобрел.
Омар Хайам был крупным философом, ученым и практикующим наставником
суфизма. Его имя широко известно в европейской литературе, главным образом
благодаря Эдварду Фицджеральду, опубликовавшему в викторианские времена
английский перевод ряда четверостиший Омара. Эдвард Фицджеральд -- подобно
многим востоковедам-схоластам -- вообразил, что поскольку Хайам время от
времени выдвигает существенно расходящиеся точки зрения, он должен был
страдать психологической неуравновешенностью. Такое отношение, хотя и
характерное для множества представителей академической науки, столь же
обоснованно, как отношение человека, считающего, что если кто-то показывает
вам нечто, он непременно должен этому верить; а если он показывает вам
несколько вещей, то подлежит отождествлению со всеми ими.
Но Фицджеральд повинен в гораздо большем, нежели в слабых мыслительных
способностях. То, что он придал своим переводам Хайама характер
антисуфийской пропаганды, не может быть оправдано даже его наиболее рьяными
защитниками. В результате они норовят обойти молчанием эту поразительную
непорядочность и вместо этого кричат о других вопросах.
Учебные стихи Омара Хайама и других членов его школы, ставшие
признанной частью его наследия, опираются на специ-альную терминологию и
аллегории суфизма. Полное их исследование и перевод были осуществлены Свами
Говиндой Тиртха в 1941 году и опубликованы под названием "The Nectar of
Grace".
Эта книга действительно является последним словом в осмысливании
(насколько он может быть выражен на английском языке) наследия Омара.
Любопытно заметить, что лишь немногие западные ученые используют этот
основополагающий труд в своих толкованиях Хайама.
В результате истинный Хайам фактически остается совер-шенно
неизвестным.
Тайну должно охранять от всех нечеловеков:
Таинство должно быть сокрыто от всех идиотов.
Думай о том, что несешь ты людям, --
Оно должно быть сокрыто от всех них.
Круг этого мира подобен кольцу:
Нет никаких сомнений, что мы --
Накш, рисунок на камне кольца.
В келье, в монастыре, в церкви и синагоге --
Одни страшатся Ада, другие грезят Раем.
Но человек, действительно познавший тайны своего Бога,
Никогда не посеет такие семена в своем сердце.
Я пью вино, а недруги слева и справа кричат:
"Не пей хмельное, ибо это противно вере".
Поскольку я знаю, что вино против веры,
Во имя Бога, дозвольте мне его пить --
кровь врага законна для меня.
Хотя "вино" запрещено, это зависит от того, кто пьет.
И сколько пьет, а также с кем оно пьется.
Когда эти три требования соблюдены, скажи по совести --
Тогда, если Мудрым нельзя пить "вино", кому можно?
Те, кто стремится быть отвергнутым обществом,
И те, что проводят ночь в молитвах, --
Все они бродят во мгле, солнца не зрит ни один.
Единый бодрствует, все остальные -- спят.
И заснул, и Мудрость сказала мне:
"Для спящего роза счастья никогда не расцветает.
Зачем предаваться тому, что соседствует со смертью?
Пей "вино", ибо долго придется тебе спать".
Друзья, когда вы сходитесь вместе,
Почаще вспоминайте Друга.
Когда вы пьете вместе друг за друга,
Дойдя до меня, "опрокиньте кубок вверх дном".
Те, кто шел перед нами, о Держатель Кубка,
Спят в пыли своей гордыни.
Ступай, пей "вино" и внемли моему слову Истины:
"То, что они лишь произнесли,
Мы держим в своих руках, о Держатель Кубка".
Вы, безрассудно беспечные, -- вы не золото,
Чтобы, однажды засыпанных землей,
Кто-то опять откапывал вас обратно.
Что такое человек от земли, знаешь ли ты, Хайам?
Волшебный фонарь фантазий, а внутри -- светильник.
Возьми с собой что-то Отсюда Туда. --
Не будет пользы, если ты пойдешь с пустыми руками.
Всяк судит обо мне по-своему --
Я же сам по себе; я есть то, что я есть.
Хотя Аттар является одним из величайших представителей классической
литературы суфиев и вдохновителем Руми, его "Поучениям святых старцев" --
сказкам и поучениям мудрецов-суфиев -- пришлось семь с половиной веков
ожидать английского перевода. Несмотря на возрастающий интерес к суфизму на
Западе, шестьдесят две главы этой книги были впервые опубликованы индийским
отшельником доктором Банки Бехари в 1961 году.
Всего Аттар написал около ста четырнадцати книг. Наиболее известные
среди них -- суфийская "Божественная Книга", "Собрание Птиц" и "Книга
Совета".
Его учение передавалось посредством жизнеописаний, притч, афоризмов и
нравоучительных басен, содержащих не только нравственные поучения, но и
аллегории, описывающие определенные ступени на пути человеческого развития.
В "Собрании Птиц", к примеру, он обрисовал характерные фазы человеческого
сознания, хотя они и представлены как относящиеся к отдельным личностям или
же к целой общине.
Аттар использовал тему "путешествия" или "поиска" в качестве аналогии с
последовательным продвижением по ступеням развития человеческой души в ее
исканиях совершенства.
Отказавшись от почестей со стороны монгольских завоева-телей Средней
Азии, он, как сообщают, пал от рук воинов Чингиз-хана, успев распустить
своих учеников -- разослав их в безопасные места, после того как предсказал
это монгольское нашествие.
Традиции суфизма утверждают, что труд Аттара очень значителен, ибо,
читаемый в целом, он способствует сохранению социальной структуры и
этических норм ислама; в то же время отдельные отрывки содержат важную
информацию для посвященных, скрытую тяжеловесными теологическими частями.
Несколько евреев поносили однажды Иисуса, когда он проходил по их
кварталу.
Но он отвечал вознесением молитв во благо их.
Некто спросил его:
-- Ты молился за этих людей, разве ты не испытывал к ним гнева?
Он отвечал:
-- Я могу тратить только то, что есть у меня в кошельке.
Некто подошел к сумасшедшему, который плакал горючими слезами.
И спросил:
-- Почему ты плачешь?
Сумасшедший ответил:
-- Плачу, чтобы вызвать сострадание в Его сердце.
Тот сказал:
-- Глупости говоришь, у Него нет физического сердца.
Сумасшедший ответил:
-- Ты сам неправ, ибо Он -- Владелец всех сердец на земле. Через это
сердце ты можешь протянуть живую нить к Богу.
Что?! Вы хотите какой-то кучей денег
Вычеркнуть мое имя из списка Дервишей?
Однажды некий бедный старик отправился повидать Фазл-Рабби, чтобы
обсудить с ним некоторые вопросы.
Вследствие слабости и нервозности старец воткнул желез-ный наконечник
своей палки в ногу Фазл-Рабби.
Почтительно выслушивая старца, Фазл-Рабби не проронил ни слова, хотя
лицо его то бледнело, то к нему приливала кровь от боли из-за железа,
вонзенного ему в ногу.
Когда посетитель закончил излагать свое дело, Фазл-Рабби взял у него
бумагу и подписал ее.
Когда старик удалился, довольный, что его просьба была удовлетворена,
Фазл-Рабби позволил своему телу рухнуть.
Кто-то из присутствовавших при этом знатных лиц произнес:
-- Господин, вы сидели здесь, кровь лилась из вашей ступни, -- старик в
своем слабоумии пронзил ее железным наконечником палки, -- а вы не проронили
ни единого звука.
Фазл-Рабби ответил:
-- Я не показывал боли, ибо боялся, что старец расстроится и,
смутившись, уйдет и откажется от мысли обратиться ко мне за помощью. Его
нужда была столь велика -- как мог я прибавить к его заботам еще что-то,
поступив иначе?
Будь истинным человеком: учись благородству мысли и действия, будь
подобным Фазл-Рабби.
Скитаясь, некий дервиш в залатанном халате, с почерневшим от солнца
лицом, забрел в Куфу, где его увидел купец.
Купец заговорил с ним и решил, что это потерявшийся раб.
-- Так как ты мягкого нрава, я буду называть тебя Хайр (Добрый), --
сказал он. -- Ты случайно не раб?
-- Да, я раб, -- ответил Хайр.
-- Следуй за мной, ты сможешь у меня работать, пока я не найду твоего
хозяина.
-- Как прекрасно, -- сказал Хайр, -- ибо я уже так долго ищу своего
хозяина.
Много лет он проработал у этого человека, научившего его ткацкому делу;
отсюда его второе имя -- Нассадж (Ткач).
После многих лет службы купец, испытывая угрызения совести за то, что
использовал его, сказал:
-- Я не знаю, кто ты, но с этого дня ты свободен.
Хайр Нассадж, великий Мастер Пути, продолжал свой путь в Мекку без
сожалений, ибо он постиг, как продолжать самосовершенствование, даже когда
ты лишен имени и с тобой обращаются как с рабом.
Он был Учителем Шибли, Ибрахима Аббаса и многих других великих учителей
суфиев. Он умер более тысячи лет назад, в возрасте ста двадцати лет.
Человек захотел продать грубый ковер, и стал предлагать его прямо на
улице.
Первый же прохожий сказал:
-- Это грубый ковер, притом очень изношенный.
И дешево купил его.
Затем покупатель сам выставил этот ковер на продажу и сказал одному
прохожему:
-- Вот ковер, мягкий как шелк, во всем свете нет равного ему.
Проходивший мимо суфий был свидетелем купли и попытки продажи одного и
того же ковра под двумя разными описаниями.
Суфий сказал продавцу:
-- Послушай, продавец ковров, помести меня в свой волшебный ящик,
способный превратить грубый ковер в изящный, а также, быть может, ничто -- в
драгоценный камень!
Луну спросили:
-- Каково твое самое сильное желание?
Она ответила:
-- Чтобы Солнце скрылось и навеки осталось затянуто облаками.
Один из последователей Джунайда пришел к нему с кошельком, в котором
было пятьсот золотых монет.
-- Есть ли у тебя еще деньги, кроме этих? -- спросил суфий.
-- Да, есть.
-- Хочешь ли ты иметь больше?
-- Да, хочу.
-- Тогда оставь их себе, ибо ты нуждаешься в них больше, чем я. Я
ничего не имею и ничего не желаю. Ты имеешь много и все же хочешь еще.
В Исфагане муэдзин с крыши минарета призывал к молитве.
В это время мимо проходил сумасшедший, и кто-то спро-сил его:
-- Что он там делает, наверху минарета?
-- Этот человек, по существу, трясет кошелек, в котором пусто.