Страница:
В Тирасполе, Николаеве и на острове Березань близ Очакова остались огромные склады имущества и вооружения старой русской армии На просьбы ген. Санникова оказать содействие в вывозе этого имущества французы ответили, что склады "не находятся в зоне Добровольческой армии и принадлежат Директории". Впоследствии все так и досталось большевикам. За зиму и весну союзница-Франция, трижды спасаемая в войну русскими, не помогла белогвардейцам ни единым патроном, ни единым килограммом военных грузов. Мало того, добровольческая бригада Тимановского, единственное белое соединение, созданное в Одессе и находившееся в оперативном подчинении у французов, снабжалось всем необходимым не ими, а морем из Новороссийска.
При расширении зоны французской оккупации на Херсон и Николаев д'Ансельм запретил введение русской белой администрации за пределами Одессы, оставив там гражданскую власть Директории. В результате неразбериха только усилилась. Например, в Николаеве образовалось сразу пять властей - Городская демократическая Дума (полубольшевистская), петлюровский комиссар, Совет рабочих депутатов, Совет депутатов германского гарнизона, еще не уехавшего на родину, и французский комендант. Властей, кстати, и в Одессе хватало. Кроме французской и губернаторской, была третья, неофициальная - мафия. Она и до революции тут была сильная из-за географического положения, торгового узла, контрабанды. Способствовало организации мафии и то, что в Одессе, как Нью-Йорке, существовали большие "национальные" районы - еврейские, греческие, арнаутские, молдаванские и пр., со своей внутренней жизнью, внутренними связями, со стекающейся в них отовсюду на заработки национальной голытьбой. Годы революции добавили к этому массу оружия, безработных, хулиганов, крушение органов правопорядка, возведение контрабанды в легальный, а бандитизма - в очень легкий бизнес. Новые преступники устремились сюда из мест, где было труднее действовать, - из Совдепии, из Ростова, где прижимали казаки. Нахлынули новые спекулянты к открывшемуся "окну в Европу", воры и налетчики "пощипать" беженцев из Совдепии, обративших все свое достояние в деньги и ценности. Королем мафии был Мишка Япончик. По свидетельству красного командира и дипломата Н. Равича, "армия Молдаванки", прямо или косвенно контролируемая Япончиком, достигала 20 тыс. человек. С большевиками, всячески поддерживающими и подпитывающими разложение, он уживался в полном контакте и взаимопомощи, обмениваясь с красным подпольем взаимными услугами. Зато Гришин-Алмазов, тщетно пытавшийся своими силами навести хоть какой-то порядок, был за это заочно приговорен мафией к смерти. Поэтому по городу он ездил в автомобиле на полной скорости - периодически в него стреляли из-за углов.
Между тем, пока союзники бездействовали и мешали действовать добровольцам, пока Одесса жила в бестолковой суете, дела на фронтах становились все хуже. Красные углублялись на Дон, захватывали Украину. Деникин обращался к французам за помощью не один и не два раза. Напоминая о прошлогодних договоренностях и обещаниях, он слал телеграммы генералу Бертелло - 22.12, 17.01, 2.03, 14.03, главнокомандующему союзными войсками в Восточной Европе ген. Франше д'Эспре 22.12, 18.01, 28.01, 11.02, 15.02, Верховному Главнокомандующему союзными войсками маршалу Фошу - 28.01, 4.03. Все эти обращения остались без ответа. А тем временем за спиной белогвардейцев шли сплошные закулисные махинации. Ранее уже упоминалось, как капитан Фукэ пытался навязать атаману Краснову соглашение о признании Доном политического и военного руководства Франше д'Эспре. И, кстати, примерно в это же время в Сибири французский представитель ген. Жанен предъявлял претензии на главное командование русскими и союзными армиями, отвергнутые Колчаком. Так что хамское отношение к бывшим союзникам можно считать не случайностью, а общей позицией Франции зимой и весной 1919 г.
Деникин предупреждал Бертелло, что петлюровщина вырождается, распадаясь на шайки грабителей и примыкая к большевизму. К февралю Красная армия сосредоточилась на фронте от Луганска до Екатеринослава, угрожая Ростову, Донбассу, Таврии, Крыму. Деникин решил перебросить бригаду Тимановского на усиление малочисленной Крымско-Азовской армии. Но д'Ансельм, ссылаясь на приказ Бертелло, распорядился добровольческие части из Одессы не выпускать, считая ее "угрожаемой". Однако, несмотря на "угрожаемость", в "жемчужине у моря" продолжалась беспечная жизнь, наполненная легкомысленными политическими интригами, веселым времяпрепровождением, разгулом темного бизнеса и твердой верой в надежную защиту. Хотя Одессу уже отделяла от большевиков только тоненькая и ненадежная перегородка петлюровских отрядов.
Разумеется, никакой путной армии петлюровская Украина создать не смогла. Наскоро собираемое ею ополчение или сдавалось красным, или разбегалось, или отступало почти без сопротивления. Вскоре Директорию "попросили" и из Винницы. Она переехала в Тернополь. К французам большевики до поры до времени приглядывались. Боялись их. Предоставляли им самим разлагаться в одесском бездействии, помогали разложению усиленной пропагандой и копили силы. А поняв, что "оно не кусается", начали наглеть. На Одессу двинулась 20-тысячная "бригада" атамана Григорьева. Григорьев успел послужить в царской армии в чине штабс-капитана, потом в частях Центральной Рады, потом гетману, потом петлюровцам, а потом перешел к красным со своим войском, состоявшим из крестьян-повстанцев и всевозможного сброда. Через месяц-другой, восстав против Советской власти, эти же отряды станут "бандами убийц", и фотовитрины Киева будут взывать "Идите в Красную армию защищать ваших дочерей и жен!", демонстрируя художества григорьевцев: фотографии изнасилованных девушек, загоняемых прикладами топиться в пруд, отрубленные головы, трупы стариков с выдранными бородами и выколотыми глазами, женщин с отрезанными грудями и вспоротыми животами. Умалчивая, откуда же у красных взялись подобные снимки. А оттуда, они делались при походе григорьевцев не на Киев, а еще на Одессу, когда "банды" были бригадой 2-й Украинской дивизии, "доблестными красными войсками" и шли с благородной целью бить буржуев, белогвардейцев и интервентов.
И марта Григорьев внезапно атаковал Херсон. Командование союзников легкомысленно держало здесь довольно маленький гарнизон - батальон греков и роту французов при 2 орудиях. Одна греческая рота была выдвинута на станцию в 2 км от города. На нее и навалились после сильного артиллерийского обстрела. Греки начали отступать. Увидев успехи красных, забурлило местное население. Вооруженные отряды рабочих подняли большевики, выступили бандиты и портовая рвань, кинувшиеся грабить. Из тюрьмы выпустили заключенных - и политических, и уголовников, причем при активном участии разложившихся французских матросов. На кораблях стали прибывать подкрепления, но солдаты 176-го французского полка сначала не хотели высаживаться, а потом отказались идти в бой. Стало ясно, что в создавшейся ситуации города не удержать. Войскам было приказано отходить к кораблям для посадки. Красные, видя это, засыпали снарядами всю пристань, и союзникам пришлось грузиться под огнем. Херсон был оставлен, французы и греки потеряли 400 чел., в том числе 14 офицеров.
Ошалевшее от поражения и от потерь французское командование по совершенно непонятной причине приказало тут же эвакуировать и Николаев. Все войска оттуда вывезли в Одессу, бросив без боя и город, и всю 150-километровую территорию между Днепром и Тилигульским лиманом с сильной крепостью Очаков и двумя крупными военными складами. Обнаглевшему атаману с налета, за здорово живешь достались два больших, богатых города с роскошным гарниром! У французов родилась идея по опыту Салоникского укрепрайона: создать в Одессе "укрепленный лагерь". Приступили к разметкам местности, подготовке инженерных работ.
Тем временем последовало новое поражение. У станции Березовка была сосредоточена довольно сильная группировка союзников - 2 тыс. чел., 6 орудий, имелись даже 5 танков - новейшее по тем временам оружие. Красные обстреляли их из двух пушек и повели наступление жидкой цепью. В это время в тылу, в поселке Березовка, произошла какая-то беспорядочная стрельба. Началась паника, и войска побежали, бросив не только танки, артиллерию и эшелоны с припасами, но даже шинели. И отступали 80 километров до самой Одессы. В довершение позора к Березовке подошла горстка белогвардейцев из бригады Тимановского, всего 2 эскадрона Сводного кавалерийского полка, и своей атакой прогнали красных, обративших в бегство войска союзников. Долго удерживать станцию и прилегающую территорию малочисленный отряд был не в состоянии, вывести танки - тоже, поэтому их просто привели в негодность. Один из этих испорченных танков победитель Григорьев послал в Москву в подарок Ленину.
Но французское командование, несмотря на то, что все его действия приводили к грубым просчетам и красные опасно приблизились к Одессе, упрямо продолжало мудрить в "русской политике". Продолжались интриги и нелепые политические махинации. В результате этих интриг консул Энно, женатый на одесской еврейке и неплохо разбирающийся в русских делах, был отозван. Курс политики французов стал целиком определяться окружением ген. д'Ансельма. Душой этого курса стал начальник штаба полковник Фрейденберг, которого потом назвали "злым гением Одессы". На кого он "работал" - непонятно, на петлюровцев, большевиков или на одесскую мафию. Во всяком случае, сразу после эвакуации он вышел в отставку и открыл в Константинополе собственный банк. Сначала Фрейденберг проводил в жизнь "украинскую линию", вопреки добровольческой "великодержавности". Как раз по его инициативе от лица д'Ансельма шли запреты на проведение белогвардейцами мобилизации, на распространение деникинской администрации за пределы Одессы.
После Херсона, Николаева, Березовки "украинская политика" явно лопнула. Петлюровские отряды, окружавшие зону оккупации, рассеялись как дым. Случайный сброд перешел к Григорьеву. А небольшая часть, для кого большевики были идейными врагами, отступила к своим вчерашним противникам, белогвардейцам, и попросилась сражаться в подчинении деникинцев. Но даже после этого д'Ансельм и Фрейденберг стали проводить не "русскую", а "французскую" политику. Вместо укрепления контактов с белогвардейцами решили окончательно обособиться от них, перейти от союзнической линии к оккупационной.
17.03 д'Ансельм объявил в Одессе осадное положение, приняв всю полноту власти, и в связи с этим упразднил деникинскую администрацию, назначив своим помощником по гражданской части некоего г-на Андро, темную личность, подручного того же Фрейденберга. А при Андро вдруг началось формирование еще более непонятного "коалиционного правительственного кабинета"! Возмущенный Деникин телеграфировал, что совершенно не допускает установления властей, кроме назначенных им, и "какого бы то ни было участия в управлении краем Андро, как лица, не заслуживающего доверия". Ген. Санникову предписывалось "ни в какие сношения с Андро не вступать, никаких распоряжений его не выполнять", сохраняя полную гражданскую власть. Да "правительство" Андро и без того повисло в воздухе - и правые, и левые партии отказались в нем участвовать.
Но если д'Ансельм и Фрейденберг все же осторожничали с добровольцами, то приехавший в Одессу Главнокомандующий союзными силами в Восточной Европе Франше д'Эспре открыто и демонстративно выразил полное нежелание считаться с русскими союзниками. Он предписал командующему белыми войсками Юго-Западного края Санникову и губернатору Гришину-Алмазову выехать в Екатеринодар, а новым губернатором Одессы назначил ген. Шварца, хорошо проявившего себя в мировую войну, но человека инертного, ничего общего не имевшего с Добровольческой армией, к тому же запятнавшего себя службой у большевиков. Этот губернатор и вовсе себя не проявил - французы с ним не считались, как со своей пешкой, белогвардейцы ему не доверяли. Деникин приказал старшим в Одессе белым начальникам генералам Мельгунову и Тимановскому "оставаться на месте, занимая выжидательное положение и донося обстановку сюда. В оперативном отношении подчиняться французскому командованию, оберегая добровольческие части". А протесты и вопросы, направленные ген. Франше д'Эспре, опять остались без ответа.
Все эти интриги шли уже в преддверии катастрофы. В Одессе находились 2 французские, 2 греческие и 1 румынская дивизии - 35 тыс. кадровых солдат, множество артиллерии, флот. Этого хватило бы не только против Григорьева, но и для взятия Киева. Но основная масса войск продолжала торчать в городе. А те, что находились на фронте, от боев уклонялись. Французские солдаты разложились окончательно. Гораздо лучше были греческие войска, они вообще отнеслись к русской беде серьезно. Греки считали своим долгом помочь братьям-единоверцам, помогавшим им в годы османского ига. Сами глубоко верующие, они даже привезли с собой для увещевания народа 50 православных священников, в том числе 3 епископов и 4 архимандритов. Но у греков не было даже своих средств связи и снабжения, они находились в подчинении французов.
Фактически фронт удерживала только бригада Тимановского. Даже в одиночку она могла еще оборонять Одессу от Григорьева! У Тимановского было 3,5 тыс. штыков, 1,5 тыс. сабель, 26 орудий, 6 броневиков. Но вмешалась политика. Поражения и потери в России будоражили французскую общественность, стали оружием социалистических партий. Парламент отказал в кредитах на восточные операции. Д'Ансельму надо было как-то оправдываться - не мог же он сослаться на разложение собственных войск. И он слал одно за другим донесения в Париж о прекрасном состоянии большевистских войск, их подавляющем численном превосходстве и т. п. А также о собственных непомерных трудностях, "катастрофическом" продовольственном положении. Эти донесения стали последней каплей, решившей судьбы "русской политики". Верховный Совет держав-победительниц в Париже принял решение (против были только англичане) о выводе союзных войск из России и о невмешательстве военной силой в русские дела... Столпы мировой политики глубокомысленно заключили, что "Россия должна сама изжить свой большевизм", французское правительство усугубило это решение, отдав приказ о выводе войск в трехдневный срок. А ген. д'Ансельм, проявляя непонятное рвение (и опять же с подачи Фрейденберга), приказал закончить эвакуацию в 48 часов!
Объявление об эвакуации грянуло катетром среди ясного неба. Этого никто не ждал! Фронт держался, припасов и войск было в избытке. И уж тем более ничем не оправданы были столь сжатые сроки! И эвакуация сразу приняла характер панического бегства. Лишь часть беженцев, бросив последние пожитки, сумела сесть на корабли, которые еще неделю торчали потом на рейде. А большинство, семьи белогвардейцев, были брошены на произвол судьбы. Деморализованные французские солдаты самовольно захватывали транспорты, предназначенные для гражданского населения. Кто мог, пошли в сторону румынской границы пешком...
4 апреля, на следующий день после начала эвакуации, по советским источникам, "восстали одесские рабочие". А точнее, едва увидев, как французы в беспорядке грузятся на корабли, в город полезла двадцатитысячная "армия Молдаванки" Мишки Япончика - налетчики, воры, портовая рвань, устремившаяся "чистить" буржуев. Первым делом принялись захватывать банки. На улицах убивали попавшихся белых офицеров, разоружали греков - при полном невмешательстве французов. Их из осторожности не трогали. Под шумок вылез нелегальный местный совдеп и объявил себя властью.
Бригада Тимановского, оказавшаяся зажатой между красными войсками и захваченным бандитами городом, вместе с частями 30-й французской дивизии и колоннами беженцев отступила в Румынию. Туда же вырвался с боем и потерями находившийся в Одессе отряд в 400 чел. Но кроме трудностей похода и стычек с красными бандами, белогвардейцам выпали и другие: обман, унижения, оскорбления. Денег в валюте наряду с союзными солдатами добровольцы так и не получили, д'Ансельм заявил Тимановскому 4.04, что "казначейская операция займет 2-3 дня" - это было в день, когда одесская шпана уже захватывала банки вместе со всей валютой.
При переправе через Днестр бригада, по требованию французов, была разоружена. Все имущество было отобрано. И все это, артиллерию, броневики, лошадей, повозки, кухни, отнюдь не подаренное Францией, а принадлежащее нищей деникинской армии, добытое в боях, так и не вернули, предложив смехотворную "компенсацию" в 150 тыс. русских бумажных рублей. Бригада получала половину французского пайка, да и то с перебоями, жила впроголодь. Лишь через 2 месяца, испытав массу мытарств от румынских властей, белогвардейцы были доставлены в Новороссийск - грязные, безоружные, в оборванной одежде и гниющем белье. В белогвардейской среде это вызвало взрыв негодования против Франции. В довершение свинства, среди беженцев и белогвардейцев, оказавшихся в Румынии без средств к существованию, тут же заработали французские вербовочные бюро, набирая среди отчаявшихся людей солдат в Иностранный легион для войны в Алжире.
А в Одессу 6.04 вступили войска Григорьева, устроившего по сему случаю грандиозную трехдневную пьянку в здании вокзала. После гульбы и грабежей он увел "бригаду" в свою столицу Александрию (около Кременчуга). В Одессе же на полную катушку заработала ЧК, привычно просеивая население - кому жить, а кому умереть. Во время оккупации некоторые беженцы на всякий случай перешли в иностранное подданство. Союзники прислали список из нескольких сот таких граждан, не успевших сесть на корабли. По этому списку всех и взяли.
Мишка Япончик был зачислен в Красную армию командиром полка. Но лавров полководца не стяжал. Едва выступив на Западный фронт, его головорезы застряли на хуторах под самой Одессой, занявшись грабежами, и полк был расформирован. А король преступного мира вернулся на Молдаванку, где попытался вести прежний образ жизни. При поспешном бегстве французов добыча ему досталась огромная, ведь как раз он успел снять все "сливки" и с брошенного имущества, и с брошенных беженцев. Он совершенно обнаглел, уверовав в свое могущество и безнаказанность. И когда красные "союзники" в августе пригласили его приехать для переговоров в соседний Вознесенск, явился без всякой опаски. И без разговоров был расстрелян.
Одесский губернатор Гришин-Алмазов погиб так же эффектно, как прожил свою короткую жизнь. С отчетом об одесских событиях он решил ехать лично в Ставку Колчака. В Каспийском море пароход, на котором он плыл, атаковала красная флотилия. Увидев, что ситуация безвыходная, он утопил портфели с секретными документами, а когда большевистские корабли подошли вплотную, перегнулся через борт и пустил пулю в висок. Не хотел, чтобы даже его тело досталось врагам.
51. Юг в кольце
Белая Крымско-Азовская добровольческая армия растянулась редкой цепочкой небольших отрядов от низовий Днепра до Мариуполя. Ее командующий ген. Боровский находился в Крыму, формируя свои части. Практически был создан лишь один полноценный 1-й Симферопольский полк из добровольцев, явившихся сразу после прихода белых, другие части так и остались в зачаточном состоянии. Офицеров в Крыму было меньше, чем на Украине. Многих извел и разогнал матросский террор 1917-1918 гг. Для беженцев жизнь тут была дороже и скучнее украинской. Да и ехали в Крым не для того, чтобы воевать, а чтобы отсидеться. Сильны были иждивенческие настроения: раньше от напастей защищала Германия, теперь пришли союзники - защитят они.
Обстановка была неустойчивой. Пользуясь слабостью Крымского правительства, по всему полуострову бурлила анархия. В городах велась откровенная большевистская агитация. Рабочие поглядывали на белогвардейцев и правительство косо. Под контролем большевиков оказались профсоюзы и вовсю вели подрывную работу. Отвечали протестами, митингами и забастовками на все попытки наведения порядка, на арест коммунистических агитаторов, большевистских эмиссаров, выставляли властям ультиматумы, "отменяли" и срывали мобилизации. Было полно оружия. Образовывались шайки "зеленых". По ночам вовсю шла пальба. Убивали одиночных добровольцев, грабили прохожих. Формируемые части вынуждены были вместо фронта нести охранную службу в городах, производить облавы, патрулирование, обыски по изъятию оружия. На эти "беззакония" профсоюзы отвечали новыми забастовками и агитацией против "белого произвола".
Через Украину в Крым засылались красные комиссары, создавая подпольные ревкомы и вооруженные банды. 3 января начался мятеж в Евпатории с погромами, грабежами, резней "буржуев" и татар. Туда послали батальон Симферопольского полка, ряд других подразделений с артиллерией. Разбитые банды во главе с комиссаром Петриченко засели в каменоломнях, делая оттуда вылазки и наводя ужас на весь уезд. После нескольких стычек белогвардейцы сумели выбить остатки партизан из каменоломен, многих расстреляли на месте. Действия по наведению порядка также не способствовали притоку добровольцев. Многим интеллигентам претило выступать в роли карателей. А непосредственной угрозы своему существованию вроде не чувствовалось.
Дважды, 1 и 15 февраля, Деникин обращался к генералу Бертелло с просьбами занять хотя бы маленькими гарнизонами Сиваш, Перекоп, Джанкой, Евпаторию, Симферополь, Феодосию и Керчь для обеспечения порядка, чтобы находящиеся там белые войска можно было двинуть на фронт. Для перевозки войск французам даже были выделены 3 русских парохода. Но со ссылкой на недостаток сил этого сделано не было. Союзный гарнизон продолжал оставаться только в Севастополе, поскольку французы были заинтересованы в контроле над этой военно-морской базой. Несмотря на это, союзные начальники активно вмешивались в деятельность Крымского правительства и путались под ногами у деникинского командования. Мешали и проведению репрессивных мер против большевиков, главные гнезда которых разместились в Севастополе под защитой союзной "демократии". Командование французов противилось введению в Крыму военного положения, мешало мобилизациям.
Крымское правительство Соломона Крыма под давлением то Боровского, то профсоюзов, то французов вело себя крайне непоследовательно. То объявляло мобилизацию, то отменяло ее, то призывало офицеров, то признавало офицерскую мобилизацию необязательной, добровольной, да и сам Боровский оказался не на высоте. Он проявил себя прекрасным командиром в Первом и Втором кубанском походах, но как организатор оказался не на месте и для самостоятельной работы не подходил. А хозяйство ему досталось незавидное - мелкие формирующиеся части, раскиданные по Крыму, плюс фронтовые отряды, раскиданные на 400 км по степям. Вот он и метался между Симферополем и Мелитополем, не в состоянии ни за что толком ухватиться.
К февралю обстановка стала резко ухудшаться. Правда, Крым подчистили, пальба по ночам поутихла. Зато на севере к Екатеринославу вышли красные войска Дыбенко и соединились с Махно. Русский 8-й "корпус" в 1600 человек, начавший формироваться там еще при гетмане, с боями прорвался в Крым. Против добровольцев появились регулярные советские войска, а махновские отряды быстро стали расти, сливаясь вместе, принимать правильную организацию. Начались сильные бои у пос. Пришиб севернее Мелитополя. Впрочем, говорить о каком-то определенном фронте в Таврии было трудно. Война шла по всей территории. Например, в Аскании-Нова, за 200 км от основной линии фронта, был внезапной ночной атакой противника истреблен эскадрон кавалерийского полка Гершельмана во главе с командиром. Для усиления Крымско-Азовской армии Деникин решил перебросить из Одессы бригаду Тимановского, но, как уже отмечалось, ее не отпустило французское командование.
Когда в марте союзники неожиданно сдали Херсон и Николаев, левый фланг Крымско-Азовской армии оказался открытым, и красные появились с запада, накапливаясь на левом берегу Днепра. Под влиянием их успехов и бегства французов оживилась местная анархия. По степи загуляли новые банды... Скажем, жители большого, с 10-тысячным населением, села Чаплинка, возле самого Перекопа, начали совершать регулярные набеги на добровольцев и громить их обозы. Крымские профсоюзы требовали удаления Добровольческой армии и восстановления совдепов. Железнодорожники отказывались перевозить белогвардейские грузы. Само существование жиденького фронта в Таврии становилось бессмысленным - о едином фронте на Юге уже речи не было.
При расширении зоны французской оккупации на Херсон и Николаев д'Ансельм запретил введение русской белой администрации за пределами Одессы, оставив там гражданскую власть Директории. В результате неразбериха только усилилась. Например, в Николаеве образовалось сразу пять властей - Городская демократическая Дума (полубольшевистская), петлюровский комиссар, Совет рабочих депутатов, Совет депутатов германского гарнизона, еще не уехавшего на родину, и французский комендант. Властей, кстати, и в Одессе хватало. Кроме французской и губернаторской, была третья, неофициальная - мафия. Она и до революции тут была сильная из-за географического положения, торгового узла, контрабанды. Способствовало организации мафии и то, что в Одессе, как Нью-Йорке, существовали большие "национальные" районы - еврейские, греческие, арнаутские, молдаванские и пр., со своей внутренней жизнью, внутренними связями, со стекающейся в них отовсюду на заработки национальной голытьбой. Годы революции добавили к этому массу оружия, безработных, хулиганов, крушение органов правопорядка, возведение контрабанды в легальный, а бандитизма - в очень легкий бизнес. Новые преступники устремились сюда из мест, где было труднее действовать, - из Совдепии, из Ростова, где прижимали казаки. Нахлынули новые спекулянты к открывшемуся "окну в Европу", воры и налетчики "пощипать" беженцев из Совдепии, обративших все свое достояние в деньги и ценности. Королем мафии был Мишка Япончик. По свидетельству красного командира и дипломата Н. Равича, "армия Молдаванки", прямо или косвенно контролируемая Япончиком, достигала 20 тыс. человек. С большевиками, всячески поддерживающими и подпитывающими разложение, он уживался в полном контакте и взаимопомощи, обмениваясь с красным подпольем взаимными услугами. Зато Гришин-Алмазов, тщетно пытавшийся своими силами навести хоть какой-то порядок, был за это заочно приговорен мафией к смерти. Поэтому по городу он ездил в автомобиле на полной скорости - периодически в него стреляли из-за углов.
Между тем, пока союзники бездействовали и мешали действовать добровольцам, пока Одесса жила в бестолковой суете, дела на фронтах становились все хуже. Красные углублялись на Дон, захватывали Украину. Деникин обращался к французам за помощью не один и не два раза. Напоминая о прошлогодних договоренностях и обещаниях, он слал телеграммы генералу Бертелло - 22.12, 17.01, 2.03, 14.03, главнокомандующему союзными войсками в Восточной Европе ген. Франше д'Эспре 22.12, 18.01, 28.01, 11.02, 15.02, Верховному Главнокомандующему союзными войсками маршалу Фошу - 28.01, 4.03. Все эти обращения остались без ответа. А тем временем за спиной белогвардейцев шли сплошные закулисные махинации. Ранее уже упоминалось, как капитан Фукэ пытался навязать атаману Краснову соглашение о признании Доном политического и военного руководства Франше д'Эспре. И, кстати, примерно в это же время в Сибири французский представитель ген. Жанен предъявлял претензии на главное командование русскими и союзными армиями, отвергнутые Колчаком. Так что хамское отношение к бывшим союзникам можно считать не случайностью, а общей позицией Франции зимой и весной 1919 г.
Деникин предупреждал Бертелло, что петлюровщина вырождается, распадаясь на шайки грабителей и примыкая к большевизму. К февралю Красная армия сосредоточилась на фронте от Луганска до Екатеринослава, угрожая Ростову, Донбассу, Таврии, Крыму. Деникин решил перебросить бригаду Тимановского на усиление малочисленной Крымско-Азовской армии. Но д'Ансельм, ссылаясь на приказ Бертелло, распорядился добровольческие части из Одессы не выпускать, считая ее "угрожаемой". Однако, несмотря на "угрожаемость", в "жемчужине у моря" продолжалась беспечная жизнь, наполненная легкомысленными политическими интригами, веселым времяпрепровождением, разгулом темного бизнеса и твердой верой в надежную защиту. Хотя Одессу уже отделяла от большевиков только тоненькая и ненадежная перегородка петлюровских отрядов.
Разумеется, никакой путной армии петлюровская Украина создать не смогла. Наскоро собираемое ею ополчение или сдавалось красным, или разбегалось, или отступало почти без сопротивления. Вскоре Директорию "попросили" и из Винницы. Она переехала в Тернополь. К французам большевики до поры до времени приглядывались. Боялись их. Предоставляли им самим разлагаться в одесском бездействии, помогали разложению усиленной пропагандой и копили силы. А поняв, что "оно не кусается", начали наглеть. На Одессу двинулась 20-тысячная "бригада" атамана Григорьева. Григорьев успел послужить в царской армии в чине штабс-капитана, потом в частях Центральной Рады, потом гетману, потом петлюровцам, а потом перешел к красным со своим войском, состоявшим из крестьян-повстанцев и всевозможного сброда. Через месяц-другой, восстав против Советской власти, эти же отряды станут "бандами убийц", и фотовитрины Киева будут взывать "Идите в Красную армию защищать ваших дочерей и жен!", демонстрируя художества григорьевцев: фотографии изнасилованных девушек, загоняемых прикладами топиться в пруд, отрубленные головы, трупы стариков с выдранными бородами и выколотыми глазами, женщин с отрезанными грудями и вспоротыми животами. Умалчивая, откуда же у красных взялись подобные снимки. А оттуда, они делались при походе григорьевцев не на Киев, а еще на Одессу, когда "банды" были бригадой 2-й Украинской дивизии, "доблестными красными войсками" и шли с благородной целью бить буржуев, белогвардейцев и интервентов.
И марта Григорьев внезапно атаковал Херсон. Командование союзников легкомысленно держало здесь довольно маленький гарнизон - батальон греков и роту французов при 2 орудиях. Одна греческая рота была выдвинута на станцию в 2 км от города. На нее и навалились после сильного артиллерийского обстрела. Греки начали отступать. Увидев успехи красных, забурлило местное население. Вооруженные отряды рабочих подняли большевики, выступили бандиты и портовая рвань, кинувшиеся грабить. Из тюрьмы выпустили заключенных - и политических, и уголовников, причем при активном участии разложившихся французских матросов. На кораблях стали прибывать подкрепления, но солдаты 176-го французского полка сначала не хотели высаживаться, а потом отказались идти в бой. Стало ясно, что в создавшейся ситуации города не удержать. Войскам было приказано отходить к кораблям для посадки. Красные, видя это, засыпали снарядами всю пристань, и союзникам пришлось грузиться под огнем. Херсон был оставлен, французы и греки потеряли 400 чел., в том числе 14 офицеров.
Ошалевшее от поражения и от потерь французское командование по совершенно непонятной причине приказало тут же эвакуировать и Николаев. Все войска оттуда вывезли в Одессу, бросив без боя и город, и всю 150-километровую территорию между Днепром и Тилигульским лиманом с сильной крепостью Очаков и двумя крупными военными складами. Обнаглевшему атаману с налета, за здорово живешь достались два больших, богатых города с роскошным гарниром! У французов родилась идея по опыту Салоникского укрепрайона: создать в Одессе "укрепленный лагерь". Приступили к разметкам местности, подготовке инженерных работ.
Тем временем последовало новое поражение. У станции Березовка была сосредоточена довольно сильная группировка союзников - 2 тыс. чел., 6 орудий, имелись даже 5 танков - новейшее по тем временам оружие. Красные обстреляли их из двух пушек и повели наступление жидкой цепью. В это время в тылу, в поселке Березовка, произошла какая-то беспорядочная стрельба. Началась паника, и войска побежали, бросив не только танки, артиллерию и эшелоны с припасами, но даже шинели. И отступали 80 километров до самой Одессы. В довершение позора к Березовке подошла горстка белогвардейцев из бригады Тимановского, всего 2 эскадрона Сводного кавалерийского полка, и своей атакой прогнали красных, обративших в бегство войска союзников. Долго удерживать станцию и прилегающую территорию малочисленный отряд был не в состоянии, вывести танки - тоже, поэтому их просто привели в негодность. Один из этих испорченных танков победитель Григорьев послал в Москву в подарок Ленину.
Но французское командование, несмотря на то, что все его действия приводили к грубым просчетам и красные опасно приблизились к Одессе, упрямо продолжало мудрить в "русской политике". Продолжались интриги и нелепые политические махинации. В результате этих интриг консул Энно, женатый на одесской еврейке и неплохо разбирающийся в русских делах, был отозван. Курс политики французов стал целиком определяться окружением ген. д'Ансельма. Душой этого курса стал начальник штаба полковник Фрейденберг, которого потом назвали "злым гением Одессы". На кого он "работал" - непонятно, на петлюровцев, большевиков или на одесскую мафию. Во всяком случае, сразу после эвакуации он вышел в отставку и открыл в Константинополе собственный банк. Сначала Фрейденберг проводил в жизнь "украинскую линию", вопреки добровольческой "великодержавности". Как раз по его инициативе от лица д'Ансельма шли запреты на проведение белогвардейцами мобилизации, на распространение деникинской администрации за пределы Одессы.
После Херсона, Николаева, Березовки "украинская политика" явно лопнула. Петлюровские отряды, окружавшие зону оккупации, рассеялись как дым. Случайный сброд перешел к Григорьеву. А небольшая часть, для кого большевики были идейными врагами, отступила к своим вчерашним противникам, белогвардейцам, и попросилась сражаться в подчинении деникинцев. Но даже после этого д'Ансельм и Фрейденберг стали проводить не "русскую", а "французскую" политику. Вместо укрепления контактов с белогвардейцами решили окончательно обособиться от них, перейти от союзнической линии к оккупационной.
17.03 д'Ансельм объявил в Одессе осадное положение, приняв всю полноту власти, и в связи с этим упразднил деникинскую администрацию, назначив своим помощником по гражданской части некоего г-на Андро, темную личность, подручного того же Фрейденберга. А при Андро вдруг началось формирование еще более непонятного "коалиционного правительственного кабинета"! Возмущенный Деникин телеграфировал, что совершенно не допускает установления властей, кроме назначенных им, и "какого бы то ни было участия в управлении краем Андро, как лица, не заслуживающего доверия". Ген. Санникову предписывалось "ни в какие сношения с Андро не вступать, никаких распоряжений его не выполнять", сохраняя полную гражданскую власть. Да "правительство" Андро и без того повисло в воздухе - и правые, и левые партии отказались в нем участвовать.
Но если д'Ансельм и Фрейденберг все же осторожничали с добровольцами, то приехавший в Одессу Главнокомандующий союзными силами в Восточной Европе Франше д'Эспре открыто и демонстративно выразил полное нежелание считаться с русскими союзниками. Он предписал командующему белыми войсками Юго-Западного края Санникову и губернатору Гришину-Алмазову выехать в Екатеринодар, а новым губернатором Одессы назначил ген. Шварца, хорошо проявившего себя в мировую войну, но человека инертного, ничего общего не имевшего с Добровольческой армией, к тому же запятнавшего себя службой у большевиков. Этот губернатор и вовсе себя не проявил - французы с ним не считались, как со своей пешкой, белогвардейцы ему не доверяли. Деникин приказал старшим в Одессе белым начальникам генералам Мельгунову и Тимановскому "оставаться на месте, занимая выжидательное положение и донося обстановку сюда. В оперативном отношении подчиняться французскому командованию, оберегая добровольческие части". А протесты и вопросы, направленные ген. Франше д'Эспре, опять остались без ответа.
Все эти интриги шли уже в преддверии катастрофы. В Одессе находились 2 французские, 2 греческие и 1 румынская дивизии - 35 тыс. кадровых солдат, множество артиллерии, флот. Этого хватило бы не только против Григорьева, но и для взятия Киева. Но основная масса войск продолжала торчать в городе. А те, что находились на фронте, от боев уклонялись. Французские солдаты разложились окончательно. Гораздо лучше были греческие войска, они вообще отнеслись к русской беде серьезно. Греки считали своим долгом помочь братьям-единоверцам, помогавшим им в годы османского ига. Сами глубоко верующие, они даже привезли с собой для увещевания народа 50 православных священников, в том числе 3 епископов и 4 архимандритов. Но у греков не было даже своих средств связи и снабжения, они находились в подчинении французов.
Фактически фронт удерживала только бригада Тимановского. Даже в одиночку она могла еще оборонять Одессу от Григорьева! У Тимановского было 3,5 тыс. штыков, 1,5 тыс. сабель, 26 орудий, 6 броневиков. Но вмешалась политика. Поражения и потери в России будоражили французскую общественность, стали оружием социалистических партий. Парламент отказал в кредитах на восточные операции. Д'Ансельму надо было как-то оправдываться - не мог же он сослаться на разложение собственных войск. И он слал одно за другим донесения в Париж о прекрасном состоянии большевистских войск, их подавляющем численном превосходстве и т. п. А также о собственных непомерных трудностях, "катастрофическом" продовольственном положении. Эти донесения стали последней каплей, решившей судьбы "русской политики". Верховный Совет держав-победительниц в Париже принял решение (против были только англичане) о выводе союзных войск из России и о невмешательстве военной силой в русские дела... Столпы мировой политики глубокомысленно заключили, что "Россия должна сама изжить свой большевизм", французское правительство усугубило это решение, отдав приказ о выводе войск в трехдневный срок. А ген. д'Ансельм, проявляя непонятное рвение (и опять же с подачи Фрейденберга), приказал закончить эвакуацию в 48 часов!
Объявление об эвакуации грянуло катетром среди ясного неба. Этого никто не ждал! Фронт держался, припасов и войск было в избытке. И уж тем более ничем не оправданы были столь сжатые сроки! И эвакуация сразу приняла характер панического бегства. Лишь часть беженцев, бросив последние пожитки, сумела сесть на корабли, которые еще неделю торчали потом на рейде. А большинство, семьи белогвардейцев, были брошены на произвол судьбы. Деморализованные французские солдаты самовольно захватывали транспорты, предназначенные для гражданского населения. Кто мог, пошли в сторону румынской границы пешком...
4 апреля, на следующий день после начала эвакуации, по советским источникам, "восстали одесские рабочие". А точнее, едва увидев, как французы в беспорядке грузятся на корабли, в город полезла двадцатитысячная "армия Молдаванки" Мишки Япончика - налетчики, воры, портовая рвань, устремившаяся "чистить" буржуев. Первым делом принялись захватывать банки. На улицах убивали попавшихся белых офицеров, разоружали греков - при полном невмешательстве французов. Их из осторожности не трогали. Под шумок вылез нелегальный местный совдеп и объявил себя властью.
Бригада Тимановского, оказавшаяся зажатой между красными войсками и захваченным бандитами городом, вместе с частями 30-й французской дивизии и колоннами беженцев отступила в Румынию. Туда же вырвался с боем и потерями находившийся в Одессе отряд в 400 чел. Но кроме трудностей похода и стычек с красными бандами, белогвардейцам выпали и другие: обман, унижения, оскорбления. Денег в валюте наряду с союзными солдатами добровольцы так и не получили, д'Ансельм заявил Тимановскому 4.04, что "казначейская операция займет 2-3 дня" - это было в день, когда одесская шпана уже захватывала банки вместе со всей валютой.
При переправе через Днестр бригада, по требованию французов, была разоружена. Все имущество было отобрано. И все это, артиллерию, броневики, лошадей, повозки, кухни, отнюдь не подаренное Францией, а принадлежащее нищей деникинской армии, добытое в боях, так и не вернули, предложив смехотворную "компенсацию" в 150 тыс. русских бумажных рублей. Бригада получала половину французского пайка, да и то с перебоями, жила впроголодь. Лишь через 2 месяца, испытав массу мытарств от румынских властей, белогвардейцы были доставлены в Новороссийск - грязные, безоружные, в оборванной одежде и гниющем белье. В белогвардейской среде это вызвало взрыв негодования против Франции. В довершение свинства, среди беженцев и белогвардейцев, оказавшихся в Румынии без средств к существованию, тут же заработали французские вербовочные бюро, набирая среди отчаявшихся людей солдат в Иностранный легион для войны в Алжире.
А в Одессу 6.04 вступили войска Григорьева, устроившего по сему случаю грандиозную трехдневную пьянку в здании вокзала. После гульбы и грабежей он увел "бригаду" в свою столицу Александрию (около Кременчуга). В Одессе же на полную катушку заработала ЧК, привычно просеивая население - кому жить, а кому умереть. Во время оккупации некоторые беженцы на всякий случай перешли в иностранное подданство. Союзники прислали список из нескольких сот таких граждан, не успевших сесть на корабли. По этому списку всех и взяли.
Мишка Япончик был зачислен в Красную армию командиром полка. Но лавров полководца не стяжал. Едва выступив на Западный фронт, его головорезы застряли на хуторах под самой Одессой, занявшись грабежами, и полк был расформирован. А король преступного мира вернулся на Молдаванку, где попытался вести прежний образ жизни. При поспешном бегстве французов добыча ему досталась огромная, ведь как раз он успел снять все "сливки" и с брошенного имущества, и с брошенных беженцев. Он совершенно обнаглел, уверовав в свое могущество и безнаказанность. И когда красные "союзники" в августе пригласили его приехать для переговоров в соседний Вознесенск, явился без всякой опаски. И без разговоров был расстрелян.
Одесский губернатор Гришин-Алмазов погиб так же эффектно, как прожил свою короткую жизнь. С отчетом об одесских событиях он решил ехать лично в Ставку Колчака. В Каспийском море пароход, на котором он плыл, атаковала красная флотилия. Увидев, что ситуация безвыходная, он утопил портфели с секретными документами, а когда большевистские корабли подошли вплотную, перегнулся через борт и пустил пулю в висок. Не хотел, чтобы даже его тело досталось врагам.
51. Юг в кольце
Белая Крымско-Азовская добровольческая армия растянулась редкой цепочкой небольших отрядов от низовий Днепра до Мариуполя. Ее командующий ген. Боровский находился в Крыму, формируя свои части. Практически был создан лишь один полноценный 1-й Симферопольский полк из добровольцев, явившихся сразу после прихода белых, другие части так и остались в зачаточном состоянии. Офицеров в Крыму было меньше, чем на Украине. Многих извел и разогнал матросский террор 1917-1918 гг. Для беженцев жизнь тут была дороже и скучнее украинской. Да и ехали в Крым не для того, чтобы воевать, а чтобы отсидеться. Сильны были иждивенческие настроения: раньше от напастей защищала Германия, теперь пришли союзники - защитят они.
Обстановка была неустойчивой. Пользуясь слабостью Крымского правительства, по всему полуострову бурлила анархия. В городах велась откровенная большевистская агитация. Рабочие поглядывали на белогвардейцев и правительство косо. Под контролем большевиков оказались профсоюзы и вовсю вели подрывную работу. Отвечали протестами, митингами и забастовками на все попытки наведения порядка, на арест коммунистических агитаторов, большевистских эмиссаров, выставляли властям ультиматумы, "отменяли" и срывали мобилизации. Было полно оружия. Образовывались шайки "зеленых". По ночам вовсю шла пальба. Убивали одиночных добровольцев, грабили прохожих. Формируемые части вынуждены были вместо фронта нести охранную службу в городах, производить облавы, патрулирование, обыски по изъятию оружия. На эти "беззакония" профсоюзы отвечали новыми забастовками и агитацией против "белого произвола".
Через Украину в Крым засылались красные комиссары, создавая подпольные ревкомы и вооруженные банды. 3 января начался мятеж в Евпатории с погромами, грабежами, резней "буржуев" и татар. Туда послали батальон Симферопольского полка, ряд других подразделений с артиллерией. Разбитые банды во главе с комиссаром Петриченко засели в каменоломнях, делая оттуда вылазки и наводя ужас на весь уезд. После нескольких стычек белогвардейцы сумели выбить остатки партизан из каменоломен, многих расстреляли на месте. Действия по наведению порядка также не способствовали притоку добровольцев. Многим интеллигентам претило выступать в роли карателей. А непосредственной угрозы своему существованию вроде не чувствовалось.
Дважды, 1 и 15 февраля, Деникин обращался к генералу Бертелло с просьбами занять хотя бы маленькими гарнизонами Сиваш, Перекоп, Джанкой, Евпаторию, Симферополь, Феодосию и Керчь для обеспечения порядка, чтобы находящиеся там белые войска можно было двинуть на фронт. Для перевозки войск французам даже были выделены 3 русских парохода. Но со ссылкой на недостаток сил этого сделано не было. Союзный гарнизон продолжал оставаться только в Севастополе, поскольку французы были заинтересованы в контроле над этой военно-морской базой. Несмотря на это, союзные начальники активно вмешивались в деятельность Крымского правительства и путались под ногами у деникинского командования. Мешали и проведению репрессивных мер против большевиков, главные гнезда которых разместились в Севастополе под защитой союзной "демократии". Командование французов противилось введению в Крыму военного положения, мешало мобилизациям.
Крымское правительство Соломона Крыма под давлением то Боровского, то профсоюзов, то французов вело себя крайне непоследовательно. То объявляло мобилизацию, то отменяло ее, то призывало офицеров, то признавало офицерскую мобилизацию необязательной, добровольной, да и сам Боровский оказался не на высоте. Он проявил себя прекрасным командиром в Первом и Втором кубанском походах, но как организатор оказался не на месте и для самостоятельной работы не подходил. А хозяйство ему досталось незавидное - мелкие формирующиеся части, раскиданные по Крыму, плюс фронтовые отряды, раскиданные на 400 км по степям. Вот он и метался между Симферополем и Мелитополем, не в состоянии ни за что толком ухватиться.
К февралю обстановка стала резко ухудшаться. Правда, Крым подчистили, пальба по ночам поутихла. Зато на севере к Екатеринославу вышли красные войска Дыбенко и соединились с Махно. Русский 8-й "корпус" в 1600 человек, начавший формироваться там еще при гетмане, с боями прорвался в Крым. Против добровольцев появились регулярные советские войска, а махновские отряды быстро стали расти, сливаясь вместе, принимать правильную организацию. Начались сильные бои у пос. Пришиб севернее Мелитополя. Впрочем, говорить о каком-то определенном фронте в Таврии было трудно. Война шла по всей территории. Например, в Аскании-Нова, за 200 км от основной линии фронта, был внезапной ночной атакой противника истреблен эскадрон кавалерийского полка Гершельмана во главе с командиром. Для усиления Крымско-Азовской армии Деникин решил перебросить из Одессы бригаду Тимановского, но, как уже отмечалось, ее не отпустило французское командование.
Когда в марте союзники неожиданно сдали Херсон и Николаев, левый фланг Крымско-Азовской армии оказался открытым, и красные появились с запада, накапливаясь на левом берегу Днепра. Под влиянием их успехов и бегства французов оживилась местная анархия. По степи загуляли новые банды... Скажем, жители большого, с 10-тысячным населением, села Чаплинка, возле самого Перекопа, начали совершать регулярные набеги на добровольцев и громить их обозы. Крымские профсоюзы требовали удаления Добровольческой армии и восстановления совдепов. Железнодорожники отказывались перевозить белогвардейские грузы. Само существование жиденького фронта в Таврии становилось бессмысленным - о едином фронте на Юге уже речи не было.