Страница:
Однако у восточных славян человеческие жертвоприношения не практиковались, это сейчас установлено однозначно (кроме умерщвления жены или наложницы при погребении мужа, опять же соответствующего индийскому обычаю "сати", но это не считалось жертвоприношением). "Велесова Книга" сообщает: "Боги русские не берут жертв людских или животных, а только плоды, овощи, цветы и зерна, молоко, сурью питную, на травах забродившую, и мед, но никогда живую птицу и не рыбу. И это варяги и греки богам дают жертву иную и страшную, человеческую" (I, 46). "Мы имеем истинную веру, которая не требует человеческих жертв. Это делается у варягов, приносящих такие жертвы и именующих Перуна Перкуном. И мы ему жертвы приносим, мы же смеем давать полную жертву от трудов наших - просо, молоко и жир, и подкрепляем Коляду ягненком, а также на русалиях в Ярилин день, также на Красную Гору" (II, 7а). Греков-христиан тут автор приплел, конечно, за компанию, как врагов, хотя он, в принципе, мог счесть жертвоприношениями постоянные казни еретиков в Византии (у византийцев есть известия и о том, что некоторые болгарские племена, окрестившись, начали было резать пленников в честь "нового Бога"). Но что касается упоминания варягов, то Перкун - это балтское имя Перуна, а у балтов и германцев такие жертвы действительно практиковались. А все западноевропейские авторы сходятся на том, что обычаи подобных жертвоприношений существовали в Польше, Пруссии и у прибалтийских славян. То ли они сохранились там с более древних времен, то ли были переняты от соседей - кельтских, германских и балтских народов. Л. Н. Гумилев предполагал, что такое "реформирование" культа Перуна у западных славян произошло в начале IX в.
Мы не знаем, сохранила ли религия славян индоарийское учение о реинкарнации душ. У кельтов, даков, фракийцев оно было известно. У германцев о нем тоже знали, некоторые герои скандинавских саг проходят через несколько перевоплощений, а в эддической "Второй песни о Хелые" говорится: "В древнее время верили, что люди рождаются снова, но теперь это считают бабьими сказками". (Любопытно, что от германцев или кельтов отголоски данного учения проникли даже в католицизм - так, в средневековой Италии была широко известна церковная легенда, будто римский император Траян, личность, высоко чтимая тогдашней историей, по молитвам папы Григория получил вторую, уже христианскую жизнь и благодаря этому попал в рай. См. Данте. "Божественная комедия".) Но у германцев теория перевоплощения душ выражена уже весьма смутно и непоследовательно, путаясь с другими представлениями о загробной жизни - о мрачном царстве Нифльхейм и светлой Валгалле, где пируют погибшие воины, принятые в дружину Одина. (Впрочем, и. у индусов мы встречаем в "Махабхарате" совмещение теории перевоплощения душ с понятиями рая и ада.) У славян известны похожие представления - о сумрачной Нави, царстве Марены, и о счастливой стране загробной жизни, где обитают предки, о "Сварожьих лугах", светлом Ирии с цветущими деревьями, богатыми стадами и полями, реками, полными рыбой, хотя в славянский рай, в отличие от германского, попадают не только воины, но и все, прожившие честно ("Велесова Книга", II, 7е; I, 96; I, 36). А воинам, павшим на поле боя, Перуница дает выпить живую воду, они на белом коне едут прямо в Сваргу, обитель богов, и получают "чин в храбром войске Перуна" ( I, 8а; III, 26). Сведений о реинкарнации мы не встречаем нигде. То ли эти представления были уже утрачены, то ли сохранялись лишь в сакральных учениях жрецов или, как у германцев, стали привилегией избранных героев.
У славян была развитая мифология я эпическая поэзия, на которую указывает язык "Велесовой Книги", другие уцелевшие поэтические фрагменты, вроде "Боянова гимна", "языческие" традиции "Слова о полку Игореве", некоторые части былин и песен, которые ученые относят к дохристианским временам, А следы мифологии дошли до нас в русских сказках - многие исследователи согласны, что из сказок европейских народов в них уцелели самые глубокие корни. Так, только в русском фольклоре баба Яга сохранила черты древней жрицы или богини, которая может быть жестокой и страшной, но чаще помогает добрым молодцам мудрыми советами.
Существовали многочисленные святилища, ряд которых имел общеславянское значение. В предыдущих главах уже отмечались религиозные центры в Южной Прибалтике, Богемии, Ромове. "Велесова Книга" называет также крупные святилища на Волыни, под Киевом в "Божьих лесах", в Суроже и Новгороде. Но, конечно, их было больше. Например, в XVIII в. под Черниговом был найден огромный идол и, увы, переплавлен Мазепой, так как был отлит из серебра. Хотя надо отметить, что храмовые здания и комплексы возводились лишь в приграничных областях расселения славян, где они перенимали обычаи соседей. А для чисто славянской культуры (как и для ранних форм все того же индуизма) храмостроительство было чуждо. В основном святилища были открытого типа или в их качестве использовались священные рощи. Считалось, что единяясь с божеством, человек ничем не должен быть отделен от неба. Кстати, это представление сохранилось до нынешних времен на Урале у старообрядческой секты "дырников", исповедующих многие христианские доктрины, но молящихся только под открытым небом.
Впрочем, в христианскую культуру Руси перетекли многие обычаи и обряды древности, даже образы наиболее почитаемых богов в народе совместились с культами тех или иных святых. Так, Перун соединился в народных представлениях с Ильей-пророком, Белее - со Св. Власием, Хоре - со Св. Георгием, Индра - со Св. Андреем, Купала - с Аграфеной Купальницей, женские божества, покровительницы любви и плодородия - с Параскевой-Пятницей (пятница - день Венеры и соответствующих ей богинь во многих древних религиях), покровительница и защитница Руси Матерь Сва отразилась в новгородском культе Святой Софии (кроме того, Св. София, как и Сва-Сарасвати - покровительница мудрости) и т. п. Даже Кащею нашлось место, он превратился в Касьяна-Завистника, день которого, 29 февраля, считается чрезвычайно несчастливым. Поэтому во многом о традициях древних русичей мы можем судить по народным обычаям празднований тех или иных дат календаря - Коляды, Масленицы, Дожинок и др. (см., напр., Коринфский А. А. "Народная Русь". М., 1901).
Большинство средневековых авторов, начиная с процитированного ранее Маврикия, единодушно причисляют к традициям славян и их знаменитое гостеприимство. Так, Гельмгольд писал:
"Относительно нравов и гостеприимства не найти людей честнее и добродушнее". "В приглашении гостя они все как бы соревнуются друг с другом... что ни приобретет славянин своим трудом, он все израсходует на угощение и считает того лучшим человеком, кто щедрее". Он сообщал, что даже балтийские пираты "отличались гостеприимством и щедростью", и приходил к выводу, что "нет народа, приветливее славян". Ему вторят Сефрид и Адам Бременский, писавший, что "нет народа, более гостеприимного и приветливого, чем они".
Но, конечно же, нравы древних славян значительно отличались от нынешних. Отличались и от тех стереотипов, которые успели создать историки и писатели, совершенно не учитывающие разницу между собственной психологией и психологией людей, живших на тысячу лет раньше. Так, с легкой руки авторов строго морализированного XIX века, поддержанных в этом плане не менее ханжескими моралистами советских времен, возникло совершенно нелепое представление о каком-то гипертрофированном "славянском целомудрии". Причем обоснованием этого чаще всего служит одна-единственная цитата из Маврикия, что "скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считает смерть мужа своей смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь". При этом упускается из вида очевидный факт, что если бы все славянки при тогдашней низкой продолжительности жизни следовали за мужьями, то кто стал бы растить детей? Археологические данные показывают, что захоронение жены с мужем осуществлялось далеко не всегда.
К тому же у большинства славянских племен существовал обычай многоженства, как пишет Нестор, "имеяху же по две и по три жены", и даже там, где была формальная моногамия, она дополнялась институтом наложниц, а перевод одной из них в ранг "законной" жены и обратно был делом несложным. Да и самих жен, несмотря на упомянутую "верность", отнюдь не смущало и не возмущало наличие наложниц у мужа. Тем более что фактически в них была заинтересована и супруга - они облегчали ей работу в .хозяйстве, их количество свидетельствовало об общественном положении мужа и его удачливости на войне, да и на погребальный костер чаще укладывали кого-то из них, а не "законную" жену (по свидетельствам современников, желающая из наложниц вызывалась на добровольной основе и в ожидании смерти предавалась веселью и развлечениям, а отнюдь не скорби).
Что же касается самого понятия "целомудрия", то в древности оно значительно отличалось от взглядов современной морали, и судить о нравах одной эпохи с точки зрения другой не слишком корректно. Например, арабский географ XI в. аль-Бекри писал:
"Славянские женщины, вступив однажды в брак, сохраняют супружескую верность. Но если девушка кого-нибудь любит, она идет к нему для удовлетворения своей страсти. И если мужчина, женившись, находит невесту целомудренной, он говорит ей; если бы в тебе было что-нибудь хорошее, ты была бы любима мужчинами и выбрала бы кого-нибудь, кто лишил бы тебя девственности. Затем он ее прогоняет и отказывается от нее". То, что подобные обычаи действительно имели место, и не только у славян, подтверждается традициями "пробных ночей" у родственных им германских народов, просуществовавшими в сельской местности Германии вплоть до XVII-XVIII вв.,- каждая девушка имела право провести ночь с несколькими претендентами, и лишь затем стороны договаривались о браке. За бесчестье это отнюдь не считалось - наоборот, о свиданиях знала вся деревня, и лишь родители невесты должны были прикидываться неосведомленными. Зато молодые заранее проверяли свою сексуальную, психологическую совместимость и могли выбрать оптимального партнера на всю дальнейшую жизнь.
Западные источники упоминают, что в начале нашей эры у венедов существовали групповые браки - любая женщина, придя в семью, считалась женой старшего брата, но жила со всеми братьями. О групповых браках у еще более древних агатирсов говорит Геродот. А из того, что Нестор очень уж старательно оправдывает полян, которые "имеют стыдение своим снохам, сестрам и матерям, а снохи имеют великое стыдение к свекру и к деверям", можно сделать вывод, что существовал у славян и обычай снохачества, который на глухих российских окраинах отмечался и в XIX веке. Кстати, с точки зрения древней морали он вполне объясним, поскольку жизнь человека не мыслилась без продолжения своего рода. И если муж по каким-то причинам оказывался неспособным к выполнению этой задачи или погибал, не успев осуществить ее, то кому же оставалось позаботиться о том, чтобы род не прервался? Естественно, его отцу или брату. Опять же принималось во внимание, что кто-то должен заботиться о прокормлении вдов, их защите и обеспечении всем необходимым. И о сексуальном удовлетворении тоже - тут наши предки оказывались выше ханжеских комплексов, поскольку следовали требованиям самой природы. Поэтому у многих народов жены покойного переходили к его брату, а у степняков, в том числе у скифов, сарматов, половцев, сын наследовал даже жен отца, кроме собственной матери.
Нужно учесть, что в те времена на сексуальные вопросы смотрели гораздо проще. Посудите сами: если большая семья в несколько поколений жила в одном общем помещении, которое чаще всего никакими перегородками не разделялось, то кто и от кого там смог бы и стал бы прятаться? Да еще при существовавшем многоженстве? И каким образом при чрезмерной стыдливости супруги смогли бы там удовлетворять друг друга и производить потомство? На свежий воздух убегать, под кустик? А зимой? Свадьбы-то на Покров играли. Ибн-Фадлан пишет, что русы, приехавшие на ярмарку, неоднократно совокуплялись со своими наложницами в присутствии друг друга - и никого это не смущало. Ортодоксальным сторонникам теорий традиционной "стыдливости" славянок, любящим противопоставлять ее традиционному "бесстыдству" гречанок, египтянок, индусок, нелишне вспомнить и то, что в течение многих веков обычный летний наряд славянских женщин и девушек состоял только из рубахи, надетой на голое тело (у украинок даже в прошлом столетии в жаркое время года сорочка дополнялась лишь плахтой - куском шерстяной ткани, повязанным на бедрах и драпирующим низ живота). Да и в банях на Руси долгое время женщины мылись вместе с мужчинами, в общественных - до XVII в., в семейных - до двадцатого. Подобные вещи попросту не считались "нецеломудренными". Скажем, в начале XVII в. в день Преполовения (18 мая) массовые женские купания осуществлялись публично, и благословлял их сам патриарх со всем синклитом ("Иностранцы о древней Москве". М., 1991), а в день Происхождения Древ Животворящего Креста Господня (1 августа) после освящения воды производились совместные купания мужчин и женщин - лишь с XVIII-XIX вв. для них стали предусматриваться разные места.
Кстати, довольно часто нагота имела ритуальное и магическое значение, а сексуальные акты играли значительную роль в языческих религиозных обрядах. Например, в дошедших до нас памятниках дохристианской культуры присутствует и мужская, и женская половая символика. Известно, что на Руси в некоторых местностях долгое время сохранялся обычай ритуального совокупления мужа с женой на пашне для повышения плодородия. Вплоть до XIX в. просуществовали оргаистические Купальские игрища, а на Троицу молодежь преследовала и стегала прутьями нескольких раздетых девушек, изображавших выгоняемых из деревни русалок. Правда, к этому времени общественная мораль уже наложила свой отпечаток на стереотипы поведения, и некоторые обряды домашней магии предписывалось выполнять в нижнем белье, но для других все еще требовалась полная нагота: для обметания хозяйкой своего дома в целях изгнания клопов и тараканов, отхаживания некоторых детских болезней, любовных приворотов. Да и в гаданиях о суженом считались более действенными те виды ворожбы, которые производились в одиночку и без какой-либо одежды на теле.
Для защиты огородов от вредителей производилось их "обегание" голыми девушками, а для отваживания более серьезной напасти, вроде эпидемии или эпизоотии ("коровьей смерти") деревня опахивалась или боронилась по круг)' всем женским населением в натуральном виде, причем любое живое существо, попавшееся на пути шествия, будь то чья-то собака или скотина, полагалось убивать на месте, а по преданиям, в более отдаленные времена могли убить и встречного мужчину, в чем, кстати, опять можно увидеть следы существования в древности тайных женских обществ и культов. Их следы явно проступают и в народном обряде "оплакивания невесты", описанном в XVIII в. княгиней Е. Р. Дашковой,- он производился в большой бане или другом подходящем помещении, где 30-40 девушек-подруг пили вино, пели ритуальные песни и плясали в чем мать родила, постепенно доводя себя до настоящей оргии. А в Полесье, как уже отмечалось, и в начале нашего века еще существовал тайный девичий праздник в честь созревания мака, когда они собирались в лесу и обнаженными исполняли "танец Макавеи".
Ибн-Фадлан, посетивший в Х в. Хазарию и Поволжье, описывая похороны знатного руса, рассказывал, что с наложницей покойного, которую затем приносили в жертву, должны были поочередно совокупиться все его родственники в знак уважения к нему - сначала в ходе пиршеств, предшествовавших погребению, а самые близкие еще и вторично, непосредственно перед ее умерщвлением. По-видимому, когда-то у славян имела место и ритуальная проституция, хотя и не получила такого распространения, как в религиях Востока. О ее существовании свидетельствует ряд косвенных данных - скажем, гулящую женщину на Руси называли "распутницей". Но распутья, перекрестки дорог, традиционно считались священным местом и служили для тех или иных форм поклонения богам. А уже во времена Московской Руси, как свидетельствуют иностранцы, русские проститутки обозначали себя тем, что держали в губах колечко с бирюзой. Та же символика присутствует в ближневосточных обрядах - женщина, отдающаяся во славу божества, должна была удовлетворить того, кто возьмет у нее кольцо или пояс. А бирюза - камень "водных" богинь и одновременно богинь любви, аналогов Венеры и Афродиты.
Не соответствует действительности и другой исторнко-литературный штамп - о иском чрезмерном миролюбии славян, порой изображаемом настолько идеалистически, что для человека VIII-IX вв., превыше всего почитающего воинскую доблесть, это выглядело бы просто патологией. Несмотря на все "добродушие" и "приветливость" у себя дома, воевать наши предки умели, а порой и любили. Те же балтийские пираты, гостеприимством которых так восхищался Гельмгольд, в деле ничуть не уступали своим скандинавским "коллегам". А на юге в этом отношении выделялись русы, -как уже отмечалось, не раз наводившие страх даже на Закавказье.
Очередной раз славяне проявили себя в Крыму. Так, в конце VIII или начале IX в. состоялся поход князя Бравлина на "Сурож". Как сообщают византийские и древнерусские источники, "приде рать велика русскаа из Новаграда князь Бравлин силен зело". Его упоминает и "Велесова Книга": "И был князь Бравлин, который поборол эллинов у берегов морских" (I, 86). Эта рать опустошила побережье Крыма от Херсонеса до Керчи, после десятидневной осады взяла г. Сурож (Сугдею). Правда, согласно "Житию Стефана Сурожского", у гробницы святого князь раскаялся, вернул награбленное, отпустил пленных и принял крещение, но "Велесова Книга", крайне отрицательно относящаяся к христианству, о таком факте не говорит и почитает его среди героев, а не "отступников". Этот поход до нынешнего времени вызывает споры историков. Например, откуда же свалилось на Крым войско Бравлина, из какого Новгорода? На Волхове или Новгорода-Северского? Некоторые считают, что вообще из Неаполя Скифского, т. е. из крымских поселений русов. Если рать была северская или местная, то не исключено, что ее набег инициировали хазары или византийцы. У них в данное время как раз возникли разногласия из-за Крымской Готии, пожелавшей отложиться от каганата и перейти под власть Константинополя. В 787 г. хазары усмирили их, взяв г. До-рас, но в 790-х годах готы все же добились своего. Поэтому возможно, что, не желая напрямую ссориться с Византией, хазары решили насолить им руками русов. Или наоборот, поскольку набег задел владения тех и других.
Но, может быть, рать действительно пришла с обычным пиратским рейдом из Новгорода-Великого, где тоже проживала ветвь этого племени (Старая Русса). В этом случае, ясное дело, им было глубоко плевать и на Итиль, и на Константинополь, и на их взаимоотношения. Что же касается возврата части добычи и пленных, то, вероятно, Бравлин пошел на это после переговоров, получив что-то взамен, либо под угрозой силы со стороны хазар и византийцев. Хотя существует и версия, что Бравлнн попросту сделал захваченную Сугдею своей базой и осел здесь с частью войска и что именно после его набега появились русские поселения в Крыму; например, Св. Кирилл в полемике с римским духовенством называл здешних славян "сугдеанами". В этом случае князь мог действительно пощадить жителей мест, в которых намеревался расположиться. Как бы то ни было, в результате набега Бравлина выиграла Хазария, т. к. византийское влияние в Крыму оказалось сильно подорванным, и города Южного берега после восстановления перешли уже под юрисдикцию каганата.
Славянские воины в VIII-IX вв. имели отличное снаряжение, они носили стальные шлемы, брони, щиты, вооружение состояло из мечей, боевых топоров, копий или бердышей и луков со стрелами. Чаще сражались пешими - боевым строем был клин, так называемая "кабанья голова". Но у северян, граничивших со степями и ассимилировавших осколки кочевых народов, имелась также сильная конница, а с 773 г. известны и действия их флотилий. Аль-Бекри писал: "Славяне - народ столь могущественный и страшный, что если бы они не были разделены на множество поколений и родов, никто в мире не мог бы им противостоять".
Увы, в том-то и дело, что славянских княжеств было несколько, и между собой они отнюдь не дружили. Как пишет "Велесова Книга": "За десять веков забыли мы, кто свои, и так роды стали жить особыми племенами, так образовались поляне, и северяне, и древляне, а по сути все руские от Русколани, поделившиеся, как сумь, весь и чудь. И оттуда пришла на Русь усобица" (II, 46). Подробности междоусобных войн автор не сообщает - ведь он призывает к единению Руси против варягов и ворошить старые обиды в данном ключе вряд ли было бы целесообразно. Но по другим источникам и ряду косвенных свидетельств мы можем уверенно судить, что такие войны имели место.
Например, Нестор упоминает о нападениях древлян и прочих соседей на полян, которых он, как киевлянин, показывает исключительно миролюбивыми и чуть ли не единственными носителями культуры в славянском мире, "мудрыми и смысленными". Но уже тот факт, что поляне сумели перессориться со всеми соседями, говорит отнюдь не в пользу их собственного миролюбия. Следы глубокой межплеменной вражды видны и в том, что даже в конце XI - начале XII вв. летописец не жалеет самых черных красок в адрес других славянских племен и не стесняется прибегать к откровенной клевете, которая опровергается и другими данными, и содержанием самой "Повести временных лет". Так, о древлянах, северянах, радимичах, вятичах говорится, что они были совершейными дикарями и жили "звериньскнмъ образом", далеким от основ какой-либо государственности. Но выше уже приводились данные о существовании других славянских княжеств, и Нестор не мог об этом не знать, поскольку информация о княжестве древлян содержится в его же работе.
Нестор обвиняет соседних славян в том, что они не знали никакого закона, в распрях и ссорах убивали друг друга, не ведали ни целомудрия, ни брачных союзов. Что тоже надо признать довольно грубой подтасовкой. Без правовых норм, основанных на обычаях и традициях, совместное существование даже отдельного племени (а уж тем более крупных племенных союзов, каковыми являлись и северяне, и вятичи, и древляне) попросту невозможно. Относительно убийств нужно отметить, что обычаи кровной мести продолжали действовать даже в христианские времена, причем вполне официально - они узаконены в "Русской Правде" Ярослава Мудрого. А судные поединки известны вплоть до XVI века. Ну а насчет брачных союзов Нестор противоречит сам себе. Во-первых, он рассказывает о сватовстве древлянского князя Мала к Ольге. Во-вторых, параллельно с этим обвинением он тут же говорит, что у северян, радимичей, вятичей и древлян женихи выбирали невест на совместных игрищах и что у них практиковалось многоженство. То есть опять указаны вполне нормальные явления для многих дохристианских цивилизаций, да и для самого Киева до его крещения - скажем, Владимир Святославович, согласно той же "Повести временных лет", имел шесть жен и восемьсот наложниц.
Таким образом, все выпады Нестора в адрес соседей - и о их варварстве, и об отсутствии у них какой бы то ни было организации, и о бескультурии, беззаконии, безнравственности - выглядят вполне преднамеренной и односторонней попыткой искажения действительности и их очернения, из чего мы можем судить, какие племена до объединения Руси являлись врагами полян и до какой степени эта вражда и взаимная неприязнь могли доходить. Есть и другие факты, свидетельствующие о том же. Рассказывая о событиях IX в., "Велесова Книга" опять упоминает укрепленный город Воронежец, отмечая, что он прикрывал Русь (имеется в виду Северская Русь) от "запада Солнца" (II, 4в). А от кого было северянам укрепляться с запада, если не от соседних славянских народов? И от какой угрозы возводили древляне сильную крепость Искоростень?
О резкой обособленности восточнославянских племенных союзов и княжеств друг от друга свидетельствует любопытный археологический опыт. Была составлена карта находок украшений различного типа, главным образом височных колец, и сопоставлена с картой расселения славян из "Повести временных лет". Выяснилось, что эти типы украшений четко совпадают с определенными племенными союзами и нигде не смешиваются, образуя замкнутые области. Поэтому говорить применительно к VIII-К векам о каком-то славянском или хотя бы восточнославянском единстве, как это нередко делают современные авторы, все равно что говорить о единстве германских народов или единстве Спарты с Афинами, иногда действовавших совместно, но чаще враждовавших между собой.
О причинах междоусобиц нам остается только догадываться. Видимо, северяне и поляне претендовали на гегемонию в восточнославянском мире. Ведь северяне считали себя правопреемниками Великой Русколани и носителями ее традиций, наконец, они в это время были действительно богаче и сильнее. Но и Киев, возвысившийся после падения Русколани, отстаивал свое первенство, не желая подчиняться соседям. Тем более что поляне сложились из местного населения, а северяне были для них чужаками - русы пришли из Прибалтики во II веке, а савиры - только в V-VI вв. В чем суть разногласий между полянами и древлянами, понять еще труднее. Может быть, тоже пробовали подчинить друг дружку, а может, все пошло с обычных территориальных споров. Ну а радимичи и вятичи вообще были пришельцами, а значит, для поселения им пришлось занимать чьи-то чужие земли. Кривичи тяготели к Новгороду, и их альянс выпадал из сферы южнорусского выяснения отношений.
Мы не знаем, сохранила ли религия славян индоарийское учение о реинкарнации душ. У кельтов, даков, фракийцев оно было известно. У германцев о нем тоже знали, некоторые герои скандинавских саг проходят через несколько перевоплощений, а в эддической "Второй песни о Хелые" говорится: "В древнее время верили, что люди рождаются снова, но теперь это считают бабьими сказками". (Любопытно, что от германцев или кельтов отголоски данного учения проникли даже в католицизм - так, в средневековой Италии была широко известна церковная легенда, будто римский император Траян, личность, высоко чтимая тогдашней историей, по молитвам папы Григория получил вторую, уже христианскую жизнь и благодаря этому попал в рай. См. Данте. "Божественная комедия".) Но у германцев теория перевоплощения душ выражена уже весьма смутно и непоследовательно, путаясь с другими представлениями о загробной жизни - о мрачном царстве Нифльхейм и светлой Валгалле, где пируют погибшие воины, принятые в дружину Одина. (Впрочем, и. у индусов мы встречаем в "Махабхарате" совмещение теории перевоплощения душ с понятиями рая и ада.) У славян известны похожие представления - о сумрачной Нави, царстве Марены, и о счастливой стране загробной жизни, где обитают предки, о "Сварожьих лугах", светлом Ирии с цветущими деревьями, богатыми стадами и полями, реками, полными рыбой, хотя в славянский рай, в отличие от германского, попадают не только воины, но и все, прожившие честно ("Велесова Книга", II, 7е; I, 96; I, 36). А воинам, павшим на поле боя, Перуница дает выпить живую воду, они на белом коне едут прямо в Сваргу, обитель богов, и получают "чин в храбром войске Перуна" ( I, 8а; III, 26). Сведений о реинкарнации мы не встречаем нигде. То ли эти представления были уже утрачены, то ли сохранялись лишь в сакральных учениях жрецов или, как у германцев, стали привилегией избранных героев.
У славян была развитая мифология я эпическая поэзия, на которую указывает язык "Велесовой Книги", другие уцелевшие поэтические фрагменты, вроде "Боянова гимна", "языческие" традиции "Слова о полку Игореве", некоторые части былин и песен, которые ученые относят к дохристианским временам, А следы мифологии дошли до нас в русских сказках - многие исследователи согласны, что из сказок европейских народов в них уцелели самые глубокие корни. Так, только в русском фольклоре баба Яга сохранила черты древней жрицы или богини, которая может быть жестокой и страшной, но чаще помогает добрым молодцам мудрыми советами.
Существовали многочисленные святилища, ряд которых имел общеславянское значение. В предыдущих главах уже отмечались религиозные центры в Южной Прибалтике, Богемии, Ромове. "Велесова Книга" называет также крупные святилища на Волыни, под Киевом в "Божьих лесах", в Суроже и Новгороде. Но, конечно, их было больше. Например, в XVIII в. под Черниговом был найден огромный идол и, увы, переплавлен Мазепой, так как был отлит из серебра. Хотя надо отметить, что храмовые здания и комплексы возводились лишь в приграничных областях расселения славян, где они перенимали обычаи соседей. А для чисто славянской культуры (как и для ранних форм все того же индуизма) храмостроительство было чуждо. В основном святилища были открытого типа или в их качестве использовались священные рощи. Считалось, что единяясь с божеством, человек ничем не должен быть отделен от неба. Кстати, это представление сохранилось до нынешних времен на Урале у старообрядческой секты "дырников", исповедующих многие христианские доктрины, но молящихся только под открытым небом.
Впрочем, в христианскую культуру Руси перетекли многие обычаи и обряды древности, даже образы наиболее почитаемых богов в народе совместились с культами тех или иных святых. Так, Перун соединился в народных представлениях с Ильей-пророком, Белее - со Св. Власием, Хоре - со Св. Георгием, Индра - со Св. Андреем, Купала - с Аграфеной Купальницей, женские божества, покровительницы любви и плодородия - с Параскевой-Пятницей (пятница - день Венеры и соответствующих ей богинь во многих древних религиях), покровительница и защитница Руси Матерь Сва отразилась в новгородском культе Святой Софии (кроме того, Св. София, как и Сва-Сарасвати - покровительница мудрости) и т. п. Даже Кащею нашлось место, он превратился в Касьяна-Завистника, день которого, 29 февраля, считается чрезвычайно несчастливым. Поэтому во многом о традициях древних русичей мы можем судить по народным обычаям празднований тех или иных дат календаря - Коляды, Масленицы, Дожинок и др. (см., напр., Коринфский А. А. "Народная Русь". М., 1901).
Большинство средневековых авторов, начиная с процитированного ранее Маврикия, единодушно причисляют к традициям славян и их знаменитое гостеприимство. Так, Гельмгольд писал:
"Относительно нравов и гостеприимства не найти людей честнее и добродушнее". "В приглашении гостя они все как бы соревнуются друг с другом... что ни приобретет славянин своим трудом, он все израсходует на угощение и считает того лучшим человеком, кто щедрее". Он сообщал, что даже балтийские пираты "отличались гостеприимством и щедростью", и приходил к выводу, что "нет народа, приветливее славян". Ему вторят Сефрид и Адам Бременский, писавший, что "нет народа, более гостеприимного и приветливого, чем они".
Но, конечно же, нравы древних славян значительно отличались от нынешних. Отличались и от тех стереотипов, которые успели создать историки и писатели, совершенно не учитывающие разницу между собственной психологией и психологией людей, живших на тысячу лет раньше. Так, с легкой руки авторов строго морализированного XIX века, поддержанных в этом плане не менее ханжескими моралистами советских времен, возникло совершенно нелепое представление о каком-то гипертрофированном "славянском целомудрии". Причем обоснованием этого чаще всего служит одна-единственная цитата из Маврикия, что "скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считает смерть мужа своей смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь". При этом упускается из вида очевидный факт, что если бы все славянки при тогдашней низкой продолжительности жизни следовали за мужьями, то кто стал бы растить детей? Археологические данные показывают, что захоронение жены с мужем осуществлялось далеко не всегда.
К тому же у большинства славянских племен существовал обычай многоженства, как пишет Нестор, "имеяху же по две и по три жены", и даже там, где была формальная моногамия, она дополнялась институтом наложниц, а перевод одной из них в ранг "законной" жены и обратно был делом несложным. Да и самих жен, несмотря на упомянутую "верность", отнюдь не смущало и не возмущало наличие наложниц у мужа. Тем более что фактически в них была заинтересована и супруга - они облегчали ей работу в .хозяйстве, их количество свидетельствовало об общественном положении мужа и его удачливости на войне, да и на погребальный костер чаще укладывали кого-то из них, а не "законную" жену (по свидетельствам современников, желающая из наложниц вызывалась на добровольной основе и в ожидании смерти предавалась веселью и развлечениям, а отнюдь не скорби).
Что же касается самого понятия "целомудрия", то в древности оно значительно отличалось от взглядов современной морали, и судить о нравах одной эпохи с точки зрения другой не слишком корректно. Например, арабский географ XI в. аль-Бекри писал:
"Славянские женщины, вступив однажды в брак, сохраняют супружескую верность. Но если девушка кого-нибудь любит, она идет к нему для удовлетворения своей страсти. И если мужчина, женившись, находит невесту целомудренной, он говорит ей; если бы в тебе было что-нибудь хорошее, ты была бы любима мужчинами и выбрала бы кого-нибудь, кто лишил бы тебя девственности. Затем он ее прогоняет и отказывается от нее". То, что подобные обычаи действительно имели место, и не только у славян, подтверждается традициями "пробных ночей" у родственных им германских народов, просуществовавшими в сельской местности Германии вплоть до XVII-XVIII вв.,- каждая девушка имела право провести ночь с несколькими претендентами, и лишь затем стороны договаривались о браке. За бесчестье это отнюдь не считалось - наоборот, о свиданиях знала вся деревня, и лишь родители невесты должны были прикидываться неосведомленными. Зато молодые заранее проверяли свою сексуальную, психологическую совместимость и могли выбрать оптимального партнера на всю дальнейшую жизнь.
Западные источники упоминают, что в начале нашей эры у венедов существовали групповые браки - любая женщина, придя в семью, считалась женой старшего брата, но жила со всеми братьями. О групповых браках у еще более древних агатирсов говорит Геродот. А из того, что Нестор очень уж старательно оправдывает полян, которые "имеют стыдение своим снохам, сестрам и матерям, а снохи имеют великое стыдение к свекру и к деверям", можно сделать вывод, что существовал у славян и обычай снохачества, который на глухих российских окраинах отмечался и в XIX веке. Кстати, с точки зрения древней морали он вполне объясним, поскольку жизнь человека не мыслилась без продолжения своего рода. И если муж по каким-то причинам оказывался неспособным к выполнению этой задачи или погибал, не успев осуществить ее, то кому же оставалось позаботиться о том, чтобы род не прервался? Естественно, его отцу или брату. Опять же принималось во внимание, что кто-то должен заботиться о прокормлении вдов, их защите и обеспечении всем необходимым. И о сексуальном удовлетворении тоже - тут наши предки оказывались выше ханжеских комплексов, поскольку следовали требованиям самой природы. Поэтому у многих народов жены покойного переходили к его брату, а у степняков, в том числе у скифов, сарматов, половцев, сын наследовал даже жен отца, кроме собственной матери.
Нужно учесть, что в те времена на сексуальные вопросы смотрели гораздо проще. Посудите сами: если большая семья в несколько поколений жила в одном общем помещении, которое чаще всего никакими перегородками не разделялось, то кто и от кого там смог бы и стал бы прятаться? Да еще при существовавшем многоженстве? И каким образом при чрезмерной стыдливости супруги смогли бы там удовлетворять друг друга и производить потомство? На свежий воздух убегать, под кустик? А зимой? Свадьбы-то на Покров играли. Ибн-Фадлан пишет, что русы, приехавшие на ярмарку, неоднократно совокуплялись со своими наложницами в присутствии друг друга - и никого это не смущало. Ортодоксальным сторонникам теорий традиционной "стыдливости" славянок, любящим противопоставлять ее традиционному "бесстыдству" гречанок, египтянок, индусок, нелишне вспомнить и то, что в течение многих веков обычный летний наряд славянских женщин и девушек состоял только из рубахи, надетой на голое тело (у украинок даже в прошлом столетии в жаркое время года сорочка дополнялась лишь плахтой - куском шерстяной ткани, повязанным на бедрах и драпирующим низ живота). Да и в банях на Руси долгое время женщины мылись вместе с мужчинами, в общественных - до XVII в., в семейных - до двадцатого. Подобные вещи попросту не считались "нецеломудренными". Скажем, в начале XVII в. в день Преполовения (18 мая) массовые женские купания осуществлялись публично, и благословлял их сам патриарх со всем синклитом ("Иностранцы о древней Москве". М., 1991), а в день Происхождения Древ Животворящего Креста Господня (1 августа) после освящения воды производились совместные купания мужчин и женщин - лишь с XVIII-XIX вв. для них стали предусматриваться разные места.
Кстати, довольно часто нагота имела ритуальное и магическое значение, а сексуальные акты играли значительную роль в языческих религиозных обрядах. Например, в дошедших до нас памятниках дохристианской культуры присутствует и мужская, и женская половая символика. Известно, что на Руси в некоторых местностях долгое время сохранялся обычай ритуального совокупления мужа с женой на пашне для повышения плодородия. Вплоть до XIX в. просуществовали оргаистические Купальские игрища, а на Троицу молодежь преследовала и стегала прутьями нескольких раздетых девушек, изображавших выгоняемых из деревни русалок. Правда, к этому времени общественная мораль уже наложила свой отпечаток на стереотипы поведения, и некоторые обряды домашней магии предписывалось выполнять в нижнем белье, но для других все еще требовалась полная нагота: для обметания хозяйкой своего дома в целях изгнания клопов и тараканов, отхаживания некоторых детских болезней, любовных приворотов. Да и в гаданиях о суженом считались более действенными те виды ворожбы, которые производились в одиночку и без какой-либо одежды на теле.
Для защиты огородов от вредителей производилось их "обегание" голыми девушками, а для отваживания более серьезной напасти, вроде эпидемии или эпизоотии ("коровьей смерти") деревня опахивалась или боронилась по круг)' всем женским населением в натуральном виде, причем любое живое существо, попавшееся на пути шествия, будь то чья-то собака или скотина, полагалось убивать на месте, а по преданиям, в более отдаленные времена могли убить и встречного мужчину, в чем, кстати, опять можно увидеть следы существования в древности тайных женских обществ и культов. Их следы явно проступают и в народном обряде "оплакивания невесты", описанном в XVIII в. княгиней Е. Р. Дашковой,- он производился в большой бане или другом подходящем помещении, где 30-40 девушек-подруг пили вино, пели ритуальные песни и плясали в чем мать родила, постепенно доводя себя до настоящей оргии. А в Полесье, как уже отмечалось, и в начале нашего века еще существовал тайный девичий праздник в честь созревания мака, когда они собирались в лесу и обнаженными исполняли "танец Макавеи".
Ибн-Фадлан, посетивший в Х в. Хазарию и Поволжье, описывая похороны знатного руса, рассказывал, что с наложницей покойного, которую затем приносили в жертву, должны были поочередно совокупиться все его родственники в знак уважения к нему - сначала в ходе пиршеств, предшествовавших погребению, а самые близкие еще и вторично, непосредственно перед ее умерщвлением. По-видимому, когда-то у славян имела место и ритуальная проституция, хотя и не получила такого распространения, как в религиях Востока. О ее существовании свидетельствует ряд косвенных данных - скажем, гулящую женщину на Руси называли "распутницей". Но распутья, перекрестки дорог, традиционно считались священным местом и служили для тех или иных форм поклонения богам. А уже во времена Московской Руси, как свидетельствуют иностранцы, русские проститутки обозначали себя тем, что держали в губах колечко с бирюзой. Та же символика присутствует в ближневосточных обрядах - женщина, отдающаяся во славу божества, должна была удовлетворить того, кто возьмет у нее кольцо или пояс. А бирюза - камень "водных" богинь и одновременно богинь любви, аналогов Венеры и Афродиты.
Не соответствует действительности и другой исторнко-литературный штамп - о иском чрезмерном миролюбии славян, порой изображаемом настолько идеалистически, что для человека VIII-IX вв., превыше всего почитающего воинскую доблесть, это выглядело бы просто патологией. Несмотря на все "добродушие" и "приветливость" у себя дома, воевать наши предки умели, а порой и любили. Те же балтийские пираты, гостеприимством которых так восхищался Гельмгольд, в деле ничуть не уступали своим скандинавским "коллегам". А на юге в этом отношении выделялись русы, -как уже отмечалось, не раз наводившие страх даже на Закавказье.
Очередной раз славяне проявили себя в Крыму. Так, в конце VIII или начале IX в. состоялся поход князя Бравлина на "Сурож". Как сообщают византийские и древнерусские источники, "приде рать велика русскаа из Новаграда князь Бравлин силен зело". Его упоминает и "Велесова Книга": "И был князь Бравлин, который поборол эллинов у берегов морских" (I, 86). Эта рать опустошила побережье Крыма от Херсонеса до Керчи, после десятидневной осады взяла г. Сурож (Сугдею). Правда, согласно "Житию Стефана Сурожского", у гробницы святого князь раскаялся, вернул награбленное, отпустил пленных и принял крещение, но "Велесова Книга", крайне отрицательно относящаяся к христианству, о таком факте не говорит и почитает его среди героев, а не "отступников". Этот поход до нынешнего времени вызывает споры историков. Например, откуда же свалилось на Крым войско Бравлина, из какого Новгорода? На Волхове или Новгорода-Северского? Некоторые считают, что вообще из Неаполя Скифского, т. е. из крымских поселений русов. Если рать была северская или местная, то не исключено, что ее набег инициировали хазары или византийцы. У них в данное время как раз возникли разногласия из-за Крымской Готии, пожелавшей отложиться от каганата и перейти под власть Константинополя. В 787 г. хазары усмирили их, взяв г. До-рас, но в 790-х годах готы все же добились своего. Поэтому возможно, что, не желая напрямую ссориться с Византией, хазары решили насолить им руками русов. Или наоборот, поскольку набег задел владения тех и других.
Но, может быть, рать действительно пришла с обычным пиратским рейдом из Новгорода-Великого, где тоже проживала ветвь этого племени (Старая Русса). В этом случае, ясное дело, им было глубоко плевать и на Итиль, и на Константинополь, и на их взаимоотношения. Что же касается возврата части добычи и пленных, то, вероятно, Бравлин пошел на это после переговоров, получив что-то взамен, либо под угрозой силы со стороны хазар и византийцев. Хотя существует и версия, что Бравлнн попросту сделал захваченную Сугдею своей базой и осел здесь с частью войска и что именно после его набега появились русские поселения в Крыму; например, Св. Кирилл в полемике с римским духовенством называл здешних славян "сугдеанами". В этом случае князь мог действительно пощадить жителей мест, в которых намеревался расположиться. Как бы то ни было, в результате набега Бравлина выиграла Хазария, т. к. византийское влияние в Крыму оказалось сильно подорванным, и города Южного берега после восстановления перешли уже под юрисдикцию каганата.
Славянские воины в VIII-IX вв. имели отличное снаряжение, они носили стальные шлемы, брони, щиты, вооружение состояло из мечей, боевых топоров, копий или бердышей и луков со стрелами. Чаще сражались пешими - боевым строем был клин, так называемая "кабанья голова". Но у северян, граничивших со степями и ассимилировавших осколки кочевых народов, имелась также сильная конница, а с 773 г. известны и действия их флотилий. Аль-Бекри писал: "Славяне - народ столь могущественный и страшный, что если бы они не были разделены на множество поколений и родов, никто в мире не мог бы им противостоять".
Увы, в том-то и дело, что славянских княжеств было несколько, и между собой они отнюдь не дружили. Как пишет "Велесова Книга": "За десять веков забыли мы, кто свои, и так роды стали жить особыми племенами, так образовались поляне, и северяне, и древляне, а по сути все руские от Русколани, поделившиеся, как сумь, весь и чудь. И оттуда пришла на Русь усобица" (II, 46). Подробности междоусобных войн автор не сообщает - ведь он призывает к единению Руси против варягов и ворошить старые обиды в данном ключе вряд ли было бы целесообразно. Но по другим источникам и ряду косвенных свидетельств мы можем уверенно судить, что такие войны имели место.
Например, Нестор упоминает о нападениях древлян и прочих соседей на полян, которых он, как киевлянин, показывает исключительно миролюбивыми и чуть ли не единственными носителями культуры в славянском мире, "мудрыми и смысленными". Но уже тот факт, что поляне сумели перессориться со всеми соседями, говорит отнюдь не в пользу их собственного миролюбия. Следы глубокой межплеменной вражды видны и в том, что даже в конце XI - начале XII вв. летописец не жалеет самых черных красок в адрес других славянских племен и не стесняется прибегать к откровенной клевете, которая опровергается и другими данными, и содержанием самой "Повести временных лет". Так, о древлянах, северянах, радимичах, вятичах говорится, что они были совершейными дикарями и жили "звериньскнмъ образом", далеким от основ какой-либо государственности. Но выше уже приводились данные о существовании других славянских княжеств, и Нестор не мог об этом не знать, поскольку информация о княжестве древлян содержится в его же работе.
Нестор обвиняет соседних славян в том, что они не знали никакого закона, в распрях и ссорах убивали друг друга, не ведали ни целомудрия, ни брачных союзов. Что тоже надо признать довольно грубой подтасовкой. Без правовых норм, основанных на обычаях и традициях, совместное существование даже отдельного племени (а уж тем более крупных племенных союзов, каковыми являлись и северяне, и вятичи, и древляне) попросту невозможно. Относительно убийств нужно отметить, что обычаи кровной мести продолжали действовать даже в христианские времена, причем вполне официально - они узаконены в "Русской Правде" Ярослава Мудрого. А судные поединки известны вплоть до XVI века. Ну а насчет брачных союзов Нестор противоречит сам себе. Во-первых, он рассказывает о сватовстве древлянского князя Мала к Ольге. Во-вторых, параллельно с этим обвинением он тут же говорит, что у северян, радимичей, вятичей и древлян женихи выбирали невест на совместных игрищах и что у них практиковалось многоженство. То есть опять указаны вполне нормальные явления для многих дохристианских цивилизаций, да и для самого Киева до его крещения - скажем, Владимир Святославович, согласно той же "Повести временных лет", имел шесть жен и восемьсот наложниц.
Таким образом, все выпады Нестора в адрес соседей - и о их варварстве, и об отсутствии у них какой бы то ни было организации, и о бескультурии, беззаконии, безнравственности - выглядят вполне преднамеренной и односторонней попыткой искажения действительности и их очернения, из чего мы можем судить, какие племена до объединения Руси являлись врагами полян и до какой степени эта вражда и взаимная неприязнь могли доходить. Есть и другие факты, свидетельствующие о том же. Рассказывая о событиях IX в., "Велесова Книга" опять упоминает укрепленный город Воронежец, отмечая, что он прикрывал Русь (имеется в виду Северская Русь) от "запада Солнца" (II, 4в). А от кого было северянам укрепляться с запада, если не от соседних славянских народов? И от какой угрозы возводили древляне сильную крепость Искоростень?
О резкой обособленности восточнославянских племенных союзов и княжеств друг от друга свидетельствует любопытный археологический опыт. Была составлена карта находок украшений различного типа, главным образом височных колец, и сопоставлена с картой расселения славян из "Повести временных лет". Выяснилось, что эти типы украшений четко совпадают с определенными племенными союзами и нигде не смешиваются, образуя замкнутые области. Поэтому говорить применительно к VIII-К векам о каком-то славянском или хотя бы восточнославянском единстве, как это нередко делают современные авторы, все равно что говорить о единстве германских народов или единстве Спарты с Афинами, иногда действовавших совместно, но чаще враждовавших между собой.
О причинах междоусобиц нам остается только догадываться. Видимо, северяне и поляне претендовали на гегемонию в восточнославянском мире. Ведь северяне считали себя правопреемниками Великой Русколани и носителями ее традиций, наконец, они в это время были действительно богаче и сильнее. Но и Киев, возвысившийся после падения Русколани, отстаивал свое первенство, не желая подчиняться соседям. Тем более что поляне сложились из местного населения, а северяне были для них чужаками - русы пришли из Прибалтики во II веке, а савиры - только в V-VI вв. В чем суть разногласий между полянами и древлянами, понять еще труднее. Может быть, тоже пробовали подчинить друг дружку, а может, все пошло с обычных территориальных споров. Ну а радимичи и вятичи вообще были пришельцами, а значит, для поселения им пришлось занимать чьи-то чужие земли. Кривичи тяготели к Новгороду, и их альянс выпадал из сферы южнорусского выяснения отношений.