Шатилов Василий. Знамя над рейхстагом

   Эта работа была деликатной и тонкой, требующей и умения, и такта. Три с лишним года разжигалась у людей ненависть к врагу, ненависть, обретавшая силу грозного оружия. А врагом был немец - тогда с этим коротким словом отождествлялся всякий неприятельский солдат, вторгшийся на нашу землю с оружием в руках, всякий захватчик, которого нужно было уничтожить, чтобы спасти себя и свою страну.
   Теперь мы ступили на вражескую землю. Немцы были вокруг нас. Разные немцы. И ненависть нужно было дифференцировать, направить се по строго определенному руслу. Одно дело - фашисты, приверженцы гитлеровского режима. И совсем другое - женщины, дети и старики, с которыми чаще всего приходилось вступать в контакт. Они не были нашими врагами. И понимание этого приходило к солдатам не только под влиянием бесед, докладов и газетных статей. Для этого им порой было достаточно увидеть голодного старика или встретить испуганный взгляд ребенка. У воспитанных советским обществом людей никогда не гасло чувство человечности. И сердце у них было отходчивое.
   Шнайдемюльский котел
   Итак, мы разместились в окрестностях Флатова, завидуя тем, кто наступал в центре фронта и уже захватил плацдармы на левом берегу Одера. Ведь от них до Берлина было рукой подать, всего каких-нибудь 60-70 километров. И с нашей точки зрения, они имели больше всею шансов первыми ворваться в германскую столицу. А значит - положить конец войне, поставить последнюю точку. Взятие Берлина прочно отождествлялось в нашем сознании с окончательной победой.
   Но отдавали мы себе отчет и в том, что обстановка на фронте к этому времени сложилась очень непростая. 1-й Белорусский острым клином вытянулся далеко на запад. С севера, от самой Данцигской бухты и до устья Одера, занимая всю Восточную Померанию, ему угрожала группа армий "Висла". 2-й Белорусский фронт был развернут на север. На стыке с его левым крылом находилась наша 3-я ударная армия. Линия вражеской обороны проходила километрах в двадцати пяти - тридцати севернее Флатова. А в тридцати километрах к юго-западу от нас кипел, бурлил шнайдемюльский котел.
   Город Шнайдемюль представлял собой крепкое звено в цепи померанского вала, созданного вдоль старой немецко-польской границы еще в тридцатые годы. Расположенный на берегах реки Кюддов, он был узлом нескольких железных и шоссейных дорог. Город окружали мощные оборонительные сооружения, противотанковые и противопехотные препятствия. Имелся там и аэродром.
   Во время стремительного январского наступления Шдайдемюль не стали брать штурмом, а обошли его.
   Гарнизон города оказался в нашем тылу. В Шнайдемюле насчитывалось свыше 25 тысяч солдат и офицеров, более 100 полевых орудий, много танков, штурмовых орудий и других боевых средств. Фашистское командование организовало "воздушный мост", и осажденные получали пополнения, боеприпасы, эвакуировали раненых.
   10 февраля войска левого крыла и центра 2-го Белорусского фронта начали наступление против группы армий "Висла", направив свои удары в сторону Данцига и в глубь Померании. Мы получили приказ развернуть дивизию фронтом на север и северо-запад. Это на случай, если противник предпримет ответный удар на стыке двух фронтов, попытается пробиться к окруженному Шнайдемюлю и соединиться с блокированными в городе войсками. Нам надо было быть готовыми отразить возможное нападение и самим перейти к активным действиям.
   Мы произвели рекогносцировку на угрожаемых направлениях и приготовились к бою. Но удар последовал совсем не оттуда, откуда его ожидали.
   Днем 14 февраля меня вызвал к телефону командир корпуса.
   - Василий Митрофанович! - услышал я встревоженный голос Переверткина. - Немцы прорвались из Шнайдемюля. Движутся на север и северо-запад. Точными данными о противнике мы не располагаем. Так что быстро проведи разведку и выдвигай дивизию на запад, наперерез группировке. Ни один фашист не должен прорваться, слышишь?
   Приказав Дьячкову немедленно организовать разведку, я позвонил командирам полков и, распорядившись готовиться к выступлению, велел им через час прибыть на западную окраину Флатова, к озеру.
   Несколько минут спустя в прихожей коттеджа послышались чьи-то голоса. Дверь распахнулась, в в комнату вошел незнакомый офицер.
   - Разрешите, товарищ генерал? - заговорил он возбужденно. - Полковник Бугров, начальник тыла кавкорпуса.
   - Садитесь, пожалуйста, полковник. В чем дело?
   - Товарищ генерал, беда! Немцев прет - тьма. Тылы наши захвачены.
   - Да вы успокойтесь. Покажите лучше, где вы их встретили.
   Мы развернули карту. После некоторого раздумья полковник показал, где произошла встреча с противником, и назвал время. Я даже удивился, как быстро начальник тыла добрался до Флатова. Неприятель, двигавшийся в походных колоннах, такой скоростью обладать не мог, так что в нашем распоряжении оставалось достаточно времени для приготовления к бою.
   Сев с майором Гуком в "виллис" и пустив вперед две машины с разведротой, мы покатили по асфальтированной дороге, ведущей на запад. Там, впереди, вдоль реки Кюддов, текущей с севера на юг, до самого Шнайдемюля тянулась почти сплошная лента лесов.
   Мне живо вспомнилось, как в 1941 году, под Киевом, я сам выходил из окружения. Тогда нашим спасителем был лес. Он укрывал нас и от авиации, и от танков. Мы выпадали из поля зрения противника, оставались неуловимыми для него. Только благодаря лесному маршруту дивизия, в которой я был тогда начальником штаба, сумела пробиться на восток, к своим.
   Сейчас немцы оказались в положении, несколько напоминавшем наше тогдашнее. И я не сомневался, что они не преминут воспользоваться лесным массивом для прорыва. Ведь в тактическом умении отказать им было нельзя. Вот мне и хотелось самому посмотреть, каковы там, в лесу, дороги и что творится на них.
   У опушки мы остановились. Вышли. С юга доносилась стрельба. Прошли по лесу сотню метров и увидели дорогу, по которой одна за другой проскочили две машины. Когда мы приблизились к ее обочине, показался еще один автомобиль. Я присмотрелся - наши. Офицеры.
   - Стой! - закричал я, выходя на дорогу с поднятой рукой. Машина завизжала тормозами и, прочертив по асфальту черные полосы, замерла. Люди в ней были не из нашей армии.
   - Куда спешите?
   - Там немцы, товарищ генерал!
   - Далеко?
   Офицеры замялись. В это время подошел грузовик с солдатами.
   - Это все ваши силы или еще есть?
   - Еще подъедут.
   - Ну так вот что. Располагайте бойцов вон у того овражка. Там удобная позиция. Скоро сюда подойдут наши подразделения. И не забывайте, что сейчас не сорок первый год. Не мы от немцев удирать должны, а они от нас.
   Выйдя на опушку, мы сели в машины и поспешили к месту, где был назначен сбор командиров полков. Они уже ждали.
   Едва я начал ставить задачу, показалась машина командира корпуса. Семен Никифорович разыскал нас здесь, чтобы проинформировать о положении на фронте. Оказывается, минувшей ночью часть сил, окружавших Шнайдемюль, ворвалась в город. Но немцы, оставив там лишь несколько подразделений, сами пробили в окружении брешь и двинулись на север.
   Это вызвало замешательство в некоторых наших частях. Между тем прорыв, судя по всему, был тщательно подготовлен и согласован: противник одновременно предпринял попытку наступать с севера, из Померании, навстречу шнайдемюльской группировке.
   - Двести седьмая дивизия будет действовать южнее, - предупредил Переверткин. - Основная же тяжесть ляжет на вас, Василий Митрофанович. Немцы прорваться не должны. Смотри, дело серьезное.
   Пожав мне руку и пожелав успеха, Переверткин двинулся к машине. А я принялся ставить задачу командирам полков. К этому времени уже поступили данные разведки, посланной в разных направлениях. Авангард противника двигался на север и северо-запад двумя колоннами с танками и техникой. Одна часть сил шла по дороге вдоль опушки, другая - через гущу леса.
   План наших действий был такой: 756-й полк должен был преградить путь первой колонне. Правее и западнее 674-му полку предстояло блокировать другую колонну. 469-й полк выдвигался еще севернее, образуя второй заслон.
   Мне казалось, что стоящая перед нами задача не слишком сложна в тактическом отношении. Цель противника и его замыслы достаточно очевидны. Наши силы распределены в принципе правильно. Единственное неизвестное состояло в том, хватит ли этих сил, чтобы преградить путь неприятельским войскам, уничтожить их или принудить к сдаче в плен.
   Сев в машину, я снова поехал к опушке леса, на этот раз южнее, к поросшему кустарником холму. С высоты мне открылась дорога, запруженная вражеской пехотой, артиллерией, танками, грузовыми автомашинами с каким-то имуществом. Колонна была огромной. А в той стороне, откуда должны были показаться батальоны 756-го полка, пока не замечалось никакого движения. Опаздывал Зинченко.
   Так вот и дают себя знать неурядицы, породившие афоризм: гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Из-за неорганизованности полк прибыл на отведенный ему рубеж - к маленькому городку Гурзену - только на исходе дня. К этому времени противник занял несколько населенных пунктов, разбросанных вдоль опушки лесного массива, где уже следовало находиться нашим подразделениям.
   Что ж, элемент случайности, включающий в себя различные ошибки и оплошности, на войне неизбежен. В той или иной мере это учитывается и в тактических расчетах. Как нет идеальных планов, так нет и идеальных исполнителей. Обидно, конечно, мириться с этим, особенно если видишь очевидный промах подчиненного (свои промахи замечаются как-то не очень). Остается утешать себя тем, что противник тоже не свободен от подобных просчетов.
   К вечеру близ Гурзена завязался упорный бой между прорывавшейся колонной немцев и 756-м полком, поддержанным несколькими подразделениями 674-го. Не считаясь с потерями, неприятель рвался к дороге, идущей от Гурзена на северо-запад, в спасительный лес. Бой не стихал всю ночь. И врагу частично удалось добиться своей цели. Но впереди, на следующем рубеже, его ждали основные силы 674-го и 469-го полков.
   Утром разведка донесла, что с юга накатывается следующая волна вражеских войск. Теперь уже замысел немецкого командования вырисовывался более определенно: авангард, с которым мы до сих пор имели дело, должен был проложить путь главным силам шнайдемюльской группировки. Обстановка диктовала решение: не дать этим частям соединиться с находящимися впереди и уничтожить их по отдельности. Командиры полков получили по телефону соответствующие распоряжения. 756-й во взаимодействии с 674-м должны были нанести удар по основной вражеской группе. 469-му предстояло сосредоточить все усилия на разгроме авангарда. Дивизия начинала действовать на два фронта.
   Я позвонил командиру корпуса и доложил ему о своем решении. Он согласился с ним и пообещал подбросить артиллерию.
   С небольшой оперативной группой я разместился на вершине кирки, возвышавшейся на южной окраине Гурзена. Панорама оттуда открывалась превосходная. Видны были и свои боевые порядки, и деревушка Дейч-Фир на юге, к которой приближалась вражеская колонна, и дорога, ведущая на северо-запад, в лес. Наши спешно укреплялись в Дейч-Фире, готовя заслон на пути главных сил немцев.
   - Ну как, неплохой мы энпе подготовили? - не удержался от невинного хвастовства майор Гук.
   - Наблюдать-то отсюда отлично. Только до первого снаряда. Давай-ка, Василий, готовь новый энпе вон на той высотке. Полторы тысячи метров на юго-запад, видишь?
   - Товарищ генерал...
   - Понял?
   - Так точно.
   - Действуй.
   Не прошло и часа после этого разговора, как около кирки взметнулись фонтаны земли. Один снаряд прошил кирпичную кладку колокольни. Противник, видно, догадался, что отсюда ведется управление боем. Мы кубарем скатились вниз.
   Хорошо, что новый наблюдательный пункт был уже в общей готов. Мы бегом направились к нему. Он оказался не так удобен, но зато почувствовали мы там себя куда надежнее. Я приказал направить в сторону Дейч-Фира взвод конной разведки под командованием лейтенанта Здоровцева.
   Отрегулировав стереотрубу, я повел ею с севера на юг. Увидел машины врага, идущие по полевым дорогам, и отдельные группы неприятельских солдат. Сосновский подготовил артиллерию к открытию сосредоточенного огня по дорогам, где наблюдалось наибольшее оживление. И вдруг, приближенные линзами стереотрубы, перед глазами возникли конники. Они мчались прямо к НП. Это, несомненно, был Здоровцев. Как же неосмотрительно он действовал! Этот лихой, бесшабашный мальчишка совершенно не думал о том, что из-за своей беспечности может открыть противнику расположение наблюдательного пункта дивизии.
   Я высунулся из укрытия и потрясал кулаком до тех пор, пока Здоровцев не уяснил, что этот "сигнал" относится к нему. Кавалеристы резко изменили направление, скрылись за кустами и вскоре подскакали к НП с тыла. Здоровцев сообщил, что начался бой за Дейч-Фир, небольшие группы противника вышли восточнее этой деревни, а по дороге вдоль Кюддова движется колонна в шесть километров длиной.
   Сведения были очень важные, они позволяли представить обстановку в целом. Свои прорывающиеся по лесу части противник намерен прикрывать с правого фланга, ведя бои за населенные пункты. Ему, надо думать, не было известно, какими силами располагаем мы и как они распределены. И в этом было наше преимущество.
   В стереотрубу просматривалась северная окраина Дейч-Фира. Было видно, как расположившаяся там противотанковая батарея ведет огонь по каким-то целям. Бой в деревне разгорелся жаркий. Как узнал я потом, сражались наши бойцы с величайшей отвагой. Рота 756-го полка под командой капитана Ивана Гусельникова оказалась в полуокружении. Шесть раз гитлеровцы атаковали занятые ею позиции. Но каждый раз откатывались, встреченные прицельным огнем винтовок и автоматов, гранатами, а то и штыковыми ударами. И сам капитан, и командир взвода младший лейтенант Дмитрий Шишков, и другие офицеры дрались расчетливо и храбро, показывая пример всем бойцам. Рота на своем направлении не пропустила на север ни одного гитлеровца. Она уничтожила около двухсот фашистов, а пятьдесят захватила в плен.
   Я внимательно наблюдал за ходом боевых действий. Гук и Сосновский то и дело склонялись над картой, отмечая вновь обнаруженные батареи и танки. Мне удалось заметить особое оживление вокруг одной из колонн. Очевидно, оттуда шло управление войсками. Я приказал дивизионной артгруппе, усиленной корпусными батареями, ударить по походному штабу гитлеровцев. Артиллеристы накрыли цель точно. После этого огонь был перенесен на развернувшиеся батареи врага, скопления танков и самоходок. Но и противник не остался в долгу. Его орудия стали бить по позициям 756-го полка, приготовившегося встретить основные силы неприятельской группировки. Затем немцы бросились в атаку. С нашей стороны в пасмурное небо взметнулась серия красных ракет. Загромыхали орудия всех калибров, заухали минометы, застрекотали пулеметы и автоматы. Первая цепь фашистов была буквально сметена. Но за ней двигалась вторая, третья... Гитлеровцы шли по трупам своих солдат. Им удалось добиться некоторого успеха: при поддержке танков и штурмовых орудий они пробили брешь в обороне 756-го полка. Сквозь нее прорвалась полутысячная группа с пятнадцатью самоходками.
   Зинченко по телефону сообщил: по показаниям пленных, на подходе еще человек 700 с 10-15 танками и штурмовыми орудиями. Едва я положил трубку, как вновь раздался звонок. Плеходанов докладывал, что по лесной дороге тянутся непрерывные колонны пехоты и автомашин. Это часть главных сил немцев пробивалась на соединение с авангардом. Я приказал Плеходанову держать вражеские подразделения под неослабным огнем, а 2-й батальон, которым командовал Яков Логвиненко, направить на подмогу Зинченко.
   Михаил Васильевич Артюхов, находившийся в полку Мочалова, передал, что недалеко от штаба батальон Василия Давыдова ведет бой с сильной неприятельской колонной. У Давыдова нет артиллерии, и подразделение несет большие потери. Пришлось туда срочно бросить противотанковый дивизион майора Тесленко. На равнине, недалеко от лесной опушки, завязалась жестокая схватка. Наши стрелки стояли насмерть. Артиллеристы Тесленко, развернувшись с ходу, начали расстреливать самоходки, бить по пехоте.
   Но и им самим пришлось нелегко. Падали сраженные осколками и пулями наводчики, заряжающие. Командир 3-й батареи капитан Николай Хованцев вынужден был стать к прицелу орудия, расчет которого почти целиком выбыл из строя. И комбат показал себя настоящим мастером меткого огня. Он поджег четыре вражеских танка. Отважно сражался и его подчиненный - командир огневого взвода лейтенант Евгений Куц.
   По четыре неприятельские боевые машины уничтожили 1-я и 2-я батареи, которыми командовали капитаны Александр Овечкин и Андрей Дрыгваль.
   Пять часов не утихал бой, и трудно сказать, каков был бы его конечный результат, если б на помощь не подошел 164-й полк 33-й стрелковой дивизии. Противник не выдержал и стал искать спасения в лесу. Некоторые его роты сдались в плен вместе со своими командирами.
   Примерно в это же время к бреши, пробитой в обороне 756-го полка, подтянулась группа гитлеровцев, о которой нас предупреждали пленные. Но там их уже поджидал батальон Якова Логвиненко. И когда немцы попытались смять роту, прикрывавшую дорогу, они неожиданно были атакованы с обоих флангов. Засады открыли огонь из орудий прямой наводки. Одновременно в тылу врага грянул необычайной силы взрыв. Это диверсионная группа, посланная Логвиненко в лес, подожгла следовавшие за боевыми порядками фашистов машины со снарядами.
   У противника наступило замешательство. В результате бой закончился очень быстро. Немцы потеряли убитыми 315 солдат и офицеров, 126 человек было захвачено в плен. В качестве трофеев нам досталось 2 танка, 5 орудий, 15 грузовых автомашин.
   На другом участке обороны 3-й батальон 756-го полка, возглавляемый Степаном Неустроевым, нанес внезапный удар по голове приближавшейся колонны. Гранатами были подорваны танк и самоходка, ударившие из укрытий орудия подожгли автомашины. Автоматные и пулеметные очереди косили метавшихся солдат. На дороге создалась пробка. Паника довершила дело солдаты выскакивали из грузовиков и разбегались по лесу.
   Через час появилась новая, более мощная колонна. Зная об участи своих предшественников, гитлеровцы развернулись в боевые порядки и начали атаку по всем правилам. Неустроеву приходилось туго - противник обладал, по крайней мере, тройным превосходством. Но тут на помощь подоспел 594-й полк 207-й дивизии. К 6 часам вечера и с этой фашистской колонной было покончено. На поле боя осталось более тысячи убитых. А те, кто уцелел, рассеялись по лесу.
   К ночи 16 февраля от войск шнайдемюльского гарнизона уцелели две группы. Обе находились в лесах, севернее Гурзена. Переверткин, выслушав мой доклад о сложившейся обстановке, приказал днем покончить и с ними.
   Но это оказалось не так просто. Всю ночь не стихала канонада. Неприятель не собирался сдаваться без боя. В половине пятого утра силами до полка он обрушился на позиции батальона Сергея Хачатурова. Пехоту врага поддерживали полевая артиллерия и штурмовые орудия. Бойцы Хачатурова встретили атакующих гранатами, и те залегли на опушке леса. Но вскоре к ним присоединилось еще несколько подразделений. После трехчасового боя батальон вынужден был отойти. Немцы начали быстро продвигаться по лесной чаще на север. Но тут им путь преградили два других батальона 469-го полка. Снова разгорелась схватка, в которой полегло до двухсот гитлеровцев. И все-таки воспрепятствовать прорыву мы не смогли. К счастью, это не привело к каким-либо серьезным последствиям. Фашисты не ушли далеко - они были встречены частями 23-й гвардейской дивизии, которая довершила начатое нами дело.
   А 469-й полк прочесал лес по всей округе, и к 16 часам от наиболее крупной группы врага осталась только толпа смертельно усталых и перепуганных пленных.
   Тем временем другие наши полки разделались со второй группой. Из нее не ушел никто. Большая часть солдат сложила оружие. Те, кто не хотел сдаться, погибли на поле боя.
   Шнайдемюльская группировка прекратила свое существование. Итоги боев были впечатляющи. Противник потерял 3500 человек убитыми. Во время последнего прорыва погиб и комендант шнайдемюльского гарнизона, возглавлявший всю группировку, полковник Решлингер. В плену оказалось свыше 800 человек, в том числе и несколько видных должностных лиц. Достались нам и немалые трофеи: больше сотни орудий и минометов, 44 танка и штурмовых орудия, много грузовых и легковых автомашин, мотоциклов и другого военного снаряжения и имущества.
   Наши потери были в общем невелики. Минувшие бои прибавили нам опыта. Подверглись испытанию способность дивизии к быстрому маневру, гибкость управления, четкость взаимодействия пехоты и артиллерии, умение командиров применяться к обстановке. Экзамен этот мы выдержали. А вместе с тем явственнее увидели и свои недостатки. Такие, как неповоротливость Зинченко, в результате которой поднятый по тревоге 756-й полк опоздал к месту развертывания. Это, несомненно, дало противнику некоторый выигрыш на первом этапе боевых действий. Да и поставленная перед дивизией задача на деле оказалась не такой простой, как мне сначала представлялось. Кроме того, на собственном опыте мы убедились, что на своей земле немцы воюют упорнее и ожесточеннее.
   Едва дивизия привела себя в порядок, как командир корпуса приказал готовиться к маршу в район, находящийся в 80 километрах северо-западнее Шнайдемюля.
   Утром 17 февраля наши походные колонны подошли к Шнайдемюлю. Город пылал. Войска, очищавшие улицы от гитлеровцев, оставшихся здесь для прикрытия прорыва, встретились с яростным сопротивлением. Противник был немногочислен, но он прекрасно знал географию города. Многие дома были превращены в крепости. Оттуда били из пулеметов и фаустпатронами.
   Отступая с улицы на улицу, неприятельские отряды поджигали здания. Многие из них загорались от обстрела. Гасить пожары было некому: большая часть жителей разбежалась по окрестным лесам, другие прятались в подвалах.
   Дивизия обошла Шнайдемюль по северной окраине и повернула на шоссе, ведущее к западу. А я на машине отправился назад, в один из расположенных поблизости населенных пунктов, чтобы встретиться с Переверткиным. Семена Никифоровича я разыскал быстро. Он поблагодарил меня за успешные в целом действия дивизии по ликвидации шнайдемюльской группировки. Сказал, что общая обстановка на фронте довольно сложная. Наступление 2-го Белорусского фронта затухает. Противник хотя и понес серьезные потери, оставил многие населенные пункты, но в Восточной Померании еще достаточно силен. Есть предположения, что морем туда переброшены некоторые части из состава курляндской группировки и из Восточной Пруссии. На правом фланге 1-го Белорусского положение тоже нелегкое.
   Попытки немцев контратаковать наши войска приостановлены. 2-й Белорусский во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом в ближайшее время продолжит наступление. Основные силы группы армий "Висла" должны быть разгромлены, Одер - до самого устья очищен. Тогда создадутся благоприятные условия для нанесения удара по Берлину. А пока дивизии надо прибыть в назначенный район и сразу же подготовиться к ведению боевых действий. Каких? Будет видно по обстоятельствам. Дальнейшие указания мы получим на месте.
   Так или примерно так обрисовал мне обстановку командир корпуса. Распрощавшись с ним, я сел в "виллис". Машина быстро бежала по грязной, разбитой танковыми гусеницами дороге. По сторонам тянулись то ровные, насаженные рукой человека леса, то луга, на которых висящая в воздухе морось - не то дождь, не то туман - съедала остатки снега. Вскоре мы обогнали тылы. Потом поравнялись с полковой колонной. Бойцы шли тяжелым шагом уставших, но привычных к ходьбе людей. Я вылез из автомобиля и пристроился к одной из рот. Где еще узнаешь лучше мысли и настроения людей, как не в одном с ними походном строю?
   - Как, ребята, тяжело без отдыха-то идти? - поинтересовался я.
   - Ничего, на Одере перекурим, а в Берлине отдохнем, - сразу же нашелся кто-то.
   - Ну, до Одера еще далеко. Сначала надо немца в других местах разбить, чтобы не помешал нам на Берлин идти.
   - Вона как, не на Одер, значит, идем. Жаль. Конечно, не лето, купаться нельзя. Но все-таки на бережку портяночки бы посушили.
   Вокруг засмеялись. А кто-то подытожил:
   - Нам, товарищ генерал, теперь все равно куда, лишь бы войне скорее конец. Кругом земля германская, куда ни ударь - все одно Гитлеру больно.
   На место мы прибыли 19 февраля. А 26-го я получил приказ, из которого явствовало: будем наступать на север, и не когда-нибудь, а 1 марта.
   К морю!
   Пять минут
   На подготовку к наступлению времени у нас почти не оставалось февраль-то месяц короткий. 26-го мы перенесли командный пункт дивизии с хутора Шенов в фольварк Фаулериге. В воздухе время от времени противно шуршали снаряды, раздавались взрывы - противник методично вел редкий, рассредоточенный огонь, не прекращая его даже ночью. Сзади гремели наши пушки - артиллеристы пристреливали репера.
   Зимы словно и не бывало. Из низких туч сыпал частый, мелкий дождик, от которого шинели набухали и становились в пуд весом. Дороги совсем раскисли. Орудия приходилось перетягивать с места на место на руках - лошади окончательно выбились из сил. А по низинам зловеще поблескивали болота. Их тут, по-моему, было больше, чем в Латвии.