Шатилов Василий. Знамя над рейхстагом

   Утром приехал на рекогносцировку начальник штаба корпуса полковник Александр Иванович Летунов - он замещал заболевшего Переверткина. Довольно долго лазили мы с ним по переднему краю, изучая четырехкилометровую полосу, отводимую нашей дивизии для наступления. Летунов уехал, а я продолжил это занятие с командирами полков. Попутно проигрывались их действия в предстоящем бою. То к одному, то к другому я обращался с вопросами: "А что станете делать, если сосед справа задержится? Как будете наступать вон по тому дефиле? А если из-за той высоты начнут бить орудия прямой наводки? Когда введете второй эшелон?"
   Командирам частей было приказано произвести рекогносцировку и проиграть бой с комбатами, комбатам - с ротными. И так вплоть до командира отделения и командира танкового экипажа. Причем танкистам приданного подразделения уделялось особое внимание. Местность была такая, что завязнуть машинам ничего не стоило. Поэтому мы добивались, чтобы каждый командир танка и водитель знал, где лучше можно пройти.
   С наступлением темноты над передним краем противника повисли люстры осветительных ракет. Это затрудняло ведение разведки. Дивизия не спала. Бойцы помогали саперам готовить исходное положение для атаки: рыли траншеи, оборудовали огневые позиции и наблюдательные пункты. А мы с Дьячковым, Офштейном, Сосновским, Гуком и другими офицерами принялись за разработку плана наступления. По данным разведки, нам противостояли два полка 5-й легкой пехотной дивизии. У противника было по меньшей мере два дивизиона 105-миллиметровых и один дивизион 75-миллиметровых орудий, несколько минометных батарей и не менее 15 пулеметных точек. В полосе нашего наступления находились две сильно укрепленные деревни - Нантиков и Нойнантиков, а также участки непроходимых болот. Кое-где передний край немцев отстоял от наших позиций всего на 700 метров.
   Нашу дивизию крепко усилили. Особенно много было артиллерии. Поэтому мы смогли создать мощные артгруппы, придаваемые стрелковым полкам. В непосредственном же подчинении Сосновского оставалось тридцать два 120-миллиметровых миномета, двадцать три 76-миллиметровых орудия и восемь гвардейских минометов.
   Начинать наступление было решено четырьмя батальонами - по два от 674-го и 756-го полков. Третьи батальоны этих частей составляли второй эшелон и располагались в километре за атакующими. Еще дальше - в двух километрах от них - находился 469-й полк. Самоходные орудия разместились за первым эшелоном.
   По нашим расчетам такое распределение сил обеспечивало прорыв обороны противника и продвижение в глубь ее на 12-14 километров. Перед атакой должна была, как всегда, проводиться артподготовка, рассчитанная на 50 минут. Обычно в таких случаях мы поднимали стрелков за две минуты до ее окончания. Но по раскисшей земле бойцы смогли бы двигаться со скоростью не более 100 метров в минуту. Значит, там, где между нашими и вражескими траншеями было 700 метров, людям предстояло бежать добрых полкилометра без огневого прикрытия! За это время противник успеет прийти в себя и нанести нам немалый урон.
   Поэтому мы решили начать движение пехоты на пять минут раньше обычного, то есть не за две, а за семь минут до конца артподготовки. Это давало бойцам возможность преодолеть расстояние до неприятельского переднего края, пока враг будет прижат к земле. Как только цепи приблизятся к первой траншее на 100-120 метров, мы перенесем огонь на вторую. Атакующие, таким образом, будут надежно прикрыты артиллерией от ответного удара. Такую организацию атаки я считал наиболее приемлемой еще и потому, что надежда на танковое прикрытие была слабая - на раскисшей почве боевые машины теряли свою маневренность и даже могли отстать от людей.
   Был ли при таком расчете времени риск поразить бойцов своей артиллерией? В какой-то мере да. Но чтобы свести его на нет, мы все наблюдательные пункты расположили на гребне господствующей высоты. И если бы наступающие приблизились к позициям противника раньше, чем предусматривалось, то огонь орудий сразу же был бы перенесен в глубь немецкой обороны.
   27 февраля мы отослали наш план в штаб армии и начали готовиться к наступлению. Вместе с командирами полков и приданных частей предстоящие действия были проиграны на карте. Начальник связи майор Дмитрий Павлович Лазаренко и его помощник капитан Дмитрий Степанович Муравьев разработали схему обеспечения дивизии связью. По их указанию радисты и телефонисты приводили в порядок свое хозяйство.
   Напряженно работал политотдел. Михаил Васильевич Артюхов старался везде поспеть сам. В подразделениях, где позволяла обстановка, проходили митинги. Привезли листовки с обращением Военного совета армии, очередной выпуск многотиражки "Воин Родины". Надо было позаботиться, чтобы они попали в каждый взвод, в каждое отделение, к каждому агитатору. Там, где не имелось возможности провести митинги и собрания, политработники беседовали с небольшими группами бойцов, разъясняли им стоящие перед дивизией задачи. Политотдельцы делали все, чтобы поднять дух людей, вселить в них уверенность в своих силах, вызвать стремление как можно лучше выполнить свой солдатский долг.
   В ночь на 28 февраля, за сутки до боя, подразделения скрытно заняли исходное положение для атаки.
   Утром я лежал в своем двухкомнатном кирпичном домике под овчинным тулупом. Знобило. Давала себя знать гнилая погода. Громкие голоса и стук двери вывели меня из тягучей полудремы. Я быстро поднялся. В комнату входил генерал Симоняк с офицером из оперативного отдела армии.
   - Что, Шатилов, нездоровится? Погода дрянь. Здравствуй, - и он протянул мне руку. - Рассмотрели мы твой план наступления. Не перемудрили? Чего доброго, своих перебьете.
   - Разрешите, товарищ командующий, доложить подробнее?
   - Ну давай.
   Я принялся обосновывать расчет времени и дистанций, рассказал, какие будут приняты меры предосторожности. Симоняк слушал внимательно, согласно кивая головой.
   - Что ж, убедил. План утверждаю.
   Николай Павлович задал еще несколько вопросов, касавшихся нашей подготовки к наступлению, уточнил некоторые детали взаимодействия соединений и распрощался.
   В тот день наша разведка установила, что проселочная дорога, проходящая перед траншеями 674-го полка, свободна от противника, хотя до этого находилась в руках немцев. Тотчас же туда был выдвинут 2-й батальон. К полуночи дивизия была окончательно готова к наступлению. "Все-таки здорово, что мы уложились за три дня, - подумалось мне. - Ведь после Шнайдемюля люди почти не отдыхали". Я прошел на высоту, где расположился НП нашей оперативной группы. Справа и слева находились другие наблюдательные пункты, вплоть до ротных и батарейных. С поля тянул холодный, влажный ветерок. Я застегнул полушубок. По низинам курился белесый туман. В воздухе пахло весной. "А в России сейчас снежно", - мелькнула мысль. И как всегда, когда мысль обращалась к дому, сладко и остро кольнуло сердце.
   Поодаль слышались голоса. Это был Лазаренко со своими связистами. Я скорее представил себе, чем увидел его невысокую полную фигуру, круглое, всегда улыбающееся лицо.
   - Так вот тот солдат и говорит, - узнал я голос Дмитрия Павловича, дайте, пани хозяюшка, воды испить, а то так проголодался, что аж переночевать негде!
   Слушавшие его дружно захохотали. А Лазаренко продолжал:
   - А как один радист волну потерял, знаете?
   - Нет, товарищ майор, не знаем, расскажите!
   Кто-то зафыркал, сдерживаясь, в предвкушении смешного. Я подошел ближе:
   - А ну, друзья, сбавьте тон. Говорите как можно меньше и вполголоса. До переднего-то края рукой подать.
   Все смолкли. Но через минуту Лазаренко снова что-то начал рассказывать шепотком. Этот балагур не умел молчать и все время сыпал шутками-прибаутками, иные из которых он сочинял удачно, но чаще - не очень. Впрочем, слушатели у него были невзыскательные. Особенно сейчас, накануне боя, когда нервы у всех взвинчены до предела. Смех служил своеобразной разрядкой. "А мало я все-таки знаю Лазаренко, - подумалось мне вдруг, хотя воюем вместе почти год. Ну, знаю, что он балагур, весельчак, что не прячется от пуль и, когда надо, а порой и когда не надо, лезет вперед, что связь почти никогда меня не подводит. И такой уж всех связистов удел: чем лучше работают, тем реже ими интересуются начальники и тем меньше знают их".
   Тишину изредка прорезали длинные пулеметные очереди. Время от времени в глубине неприятельской обороны раздавался орудийный выстрел. Ему вторил взрыв где-нибудь в нашем расположении. Интересно, знали ли немцы о том, что мы приготовили для них на утро, пронюхала ли что-нибудь их разведка о сроках наступления? Ждать его они, конечно, ждут, но вот вопрос - когда?
   Как бы в ответ на эти мысли донеслись дальние раскаты артиллерии. Снаряды упали в районе наших батарей. Неужто противнику все известно и он начал контрподготовку? Но нет, выстрелов больше не последовало. Молчали и наши, чтобы не демаскировать себя. По всему выходило, что удар этот оказался случайным.
   Я вошел в блиндаж. Хотелось спать. Но едва я начинал клевать носом, как меня звали к телефону. Просто удивительно, скольким людям требовалось что-нибудь уточнить или выяснить у командира дивизии. Ведь все как будто было обсуждено еще днем...
   Утро началось как-то внезапно. За дальней высотой занялась заря, окрашивая в розовый цвет перистые облака. День обещал быть не пасмурным и, слава богу, не дождливым. В стереотрубу я видел, как по траншеям, пригнувшись, ходят немцы, к чему-то готовясь. Видно, со дня на день ждут они нашей атаки.
   В 8 часов в серое, еще не успевшее поголубеть небо разом взметнулись зеленые ракеты со всех НП. Обвальный грохот обрушился на землю - дали залп гвардейские минометы. Затем открыла огонь вся артиллерия. Густой дым затянул передний край врага.
   Через 38 минут (я точно заметил по часам) вверх взмыли красные ракеты, пехота выскочила из траншей и с криком "ура" ринулась в атаку. Вышли из укрытий и начали набирать ход танки. Люди тяжело бежали по вязкой, липнущей к сапогам земле. Расчет наш оправдывался. За пять минут лишь немногие подразделения достигли вражеских позиций. С тех участков огонь был перенесен вглубь. В 8 часов 45 минут по второй позиции били уже все орудия.
   До неприятельской траншеи пехотинцы добежали почти без потерь. Первым в нее спрыгнул старший сержант Иван Золотухин из батальона Алексея Семеновича Твердохлеба. Пробежав по ней немного, он свернул в ход сообщения и вскоре уперся в дверь блиндажа. Рванув дверь на себя, он швырнул туда гранату. Вслед за взрывом раздались крики и стоны. Оказалось, из пятнадцати гитлеровцев, находившихся в блиндаже, не нашлось ни одного, кто не был бы поражен осколками. Двадцать фашистов были уничтожены отделением сержанта Виноградова и двенадцать захвачены в плен. Рядовые Игнатьев, Кислый и Гарбуз на ходу били по гитлеровцам из ручных пулеметов.
   Бой перекинулся в глубину обороны. Подошли танки. Они давили гусеницами уцелевшие огневые точки.
   Местами дело доходило до рукопашной. Сержант Вукалов ударом кулака по голове замертво уложил гитлеровца. Ефрейтор Великий заколол штыком фашиста, а двух других застрелил.
   Сержант Голод со своим отделением ворвался в сарай, где укрылась группа немцев. "Сдавайтесь!" - крикнул сержант, замахнувшись гранатой. Неприятельские солдаты подняли руки. Их оказалось 50 человек.
   Воинскую сметку и профессиональное мастерство проявил радист младший сержант Ланшаков. Он развернул свою станцию на только что отбитой у противника высоте. Настроившись на рабочую волну, Ланшаков вдруг услышал, как чей-то голос назвал эту высоту и скомандовал: "Десять снарядов огонь!" Радист понял, что произошло какое-то недоразумение, и, сразу же вступив в связь со своим командным пунктом, передал:
   - Высота наша, отставить огонь!
   Радист Яценко, принявший это сообщение, успел доложить его командиру. И залпа не последовало - доклад поспел вовремя. Позже выяснилось, что это немцы попытались спровоцировать удар нашей батареи по своим.
   Противник цеплялся за каждую позицию, за каждую складку местности, за каждый бугорок, каждый дом. Добротные кирпичные здания представляли собой настоящие маленькие крепости. Многие из них были оборудованы для круговой обороны, имели орудия. Но наше наступление развивалось успешно. Только при прорыве переднего края враг потерял свыше 600 солдат и офицеров. Более 100 человек было пленено.
   Мы пожинали плоды тактического выигрыша, достигнутого в начале атаки. Те пять минут, что прикрывал наших солдат огневой вал на пути к первой траншее, сберегли нам силы для развития успеха. И теперь эти силы приходили в действие...
   На НП к нам привели обер-лейтенанта, взятого около деревни Нантиков. Я принялся допрашивать его.
   - Ваша должность?
   - Командир роты пятьдесят шестого пехотного полка пятой пехотной дивизии.
   - Вы считаете себя преданным присяге и Гитлеру?
   - Да.
   - Как же случилось, что вы сдались в плен, да еще без сопротивления?
   - Был очень сильный артиллерийский огонь по участку, который мы занимали. Сколько времени, я даже не могу сказать. Мы все находились в укрытиях. Потом огонь стих. Я приказал быть в готовности, и все заняли свои места. Но тут на нас с новой силой обрушился огонь орудий и минометов.
   - Понесли вы потери?
   - Да, очень много. Все, кто не успел спрятаться в укрытия, погибли. Потом стрельба снова прекратилась. Я решил немного выждать, не возобновится ли она опять. Потом скомандовал: "К бою!" В это время в окопы к нам полетели гранаты. Сзади меня кто-то толкнул и крикнул: "Хенде хох!" Я оглянулся и увидел два наставленных на меня автомата. Мне ничего не оставалось, как поднять руки вверх. Потом меня привели сюда. Ваш артиллерийский огонь был просто ужасен, я до сих пор не могу прийти в себя.
   И действительно, обер-лейтенанта било мелкой дрожью.
   - А что стало с ротой? - спросил я в заключение.
   - Не меньше половины погибли. Остальных взяли в плен.
   Я приказал увести гитлеровца. Оперативной группе пора было собираться на новый наблюдательный пункт, который, как доложил майор Гук, был уже подготовлен.
   Когда мы добрались туда, сразу же бросился в глаза просчет начальника разведки. Всем была хороша выбранная им высота. Но на вершине ее торчала ветряная мельница - прекрасный ориентир для артиллерии. И действительно, только наши фигуры замаячили на вершине, как рядом плюхнулось несколько снарядов.
   - Так дело не пойдет, - решил я. - Спустимся метров на двести вниз и обоснуемся на склоне. Оттуда тоже обзор неплохой.
   Саперы взялись за дело. К часу дня мы могли уже вести наблюдение из довольно приличного блиндажа на западной стороне холма. Отсюда просматривалась вся полоса нашего наступления на несколько километров вперед.
   - Василий Митрофанович, пообедать надо, - сказал мне Артюхов. Блинник голубей жареных приготовил - пальчики оближешь. Нельзя же, в самом деле, весь день без еды.
   Я и правда не завтракал и не обедал - простуда отбила аппетит. К тому же обстановка на флангах была очень тревожной, и мы с Офштейном не отрывались от стереотрубы. Развивая успех утренней атаки, дивизия опередила своих соседей на три-четыре километра. Противник мог отрезать наш первый эшелон.
   Погода, с утра обещавшая быть хорошей, испортилась. Пропитанный влагой воздух потерял прозрачность. Но все-таки в стереотрубу видно было движение в лесу. Немцы подтягивали силы, сосредоточивая их для флангового удара.
   - Товарищ комдив, - услышал я вдруг голос адъютанта, - тут начальство какое-то приехало, наверное из армии.
   Я выбрался из траншеи, за мной последовал Артюхов. Действительно, на проходившей неподалеку дороге остановилось четыре новеньких "газика". К нам направилась группа генералов и офицеров. Я пригляделся - ни одного знакомого. И все - артиллеристы. Что за гости?
   Когда прибывшие приблизились, старший из них и я представились друг другу. Передо мной был командир артиллерийской дивизии прорыва с командирами бригад.
   - Значит, вы из третьей ударной? - уточнил комдив. - Так я и знал заблудились мы малость.
   - И очень кстати, - начал я дипломатический заход. - Надеюсь, вы не откажетесь нам помочь?
   - Нет, мы должны поддерживать шестьдесят первую.
   - Да вы познакомьтесь с обстановкой. Нам без вашей помощи не обойтись.
   - Нет уж, вызывайте свою артиллерию.
   - Вы же хорошо знаете, сколько на это времени уйдет. Она ведь по другим целям работает. Вот что, товарищи, - сменил я тему разговора. - Вы, наверное, еще не обедали. Давайте-ка перекусим немного.
   - Прошу вас, товарищи, жареной дичи отведать, - вступил в разговор Артюхов. - Повар у нас первоклассный, из лучшего киевского ресторана.
   Артиллеристы переглянулись.
   - А что, - сказал комдив, - обедать-то мы и правда не обедали. Когда теперь поесть придется? Что ж, не откажемся от угощения.
   Мы прошли в маленький домик, притулившийся около нашего НП, Сели за стол. Блинник моментально накрыл его. Появились дымящиеся тарелки с дичью.
   Здоровые мужчины эти артиллеристы. В двадцатые годы в артиллерию отбирали только крепких и рослых парней - по обычаю, сохранившемуся еще от старой армии. А гости, судя по возрасту, как раз и были призыва тех лет. Высокие, плечистые. Аппетит у них был отменный, вполне отвечавший их мужественному облику. С голубями они разделались быстро. Обед, как я и ожидал, вывел артиллеристов из состояния торопливой озабоченности, в котором человеку бывает не до чужих дел. И я попросил комдива подойти к стереотрубе.
   Склонившись к окулярам и бросив потом взгляд на карту, он даже присвистнул:
   - Так ваш первый эшелон окружают!
   - В том-то и дело.
   - Что же вы от соседей оторвались?
   - Да ведь сверху, как всегда, подгоняют, назад, мол, не оглядывайтесь, за фланги не беспокойтесь.
   - Ну что, поможем товарищам по оружию? - обратился комдив к своим комбригам. Те согласно кивнули.
   - Тогда действуйте. Дайте налет вон по тому леску. Там около двух полков пехоты накопилось для атаки.
   Командиры бригад пошли к машинам, где у них были рации. Через несколько минут на лес обрушились 152-и 203-миллиметровые снаряды. Лизнули небо огненные языки "катюш". Налет был короткий, но сильный. Я, пожалуй, впервые наблюдал одновременный удар целой артиллерийской дивизии. Если в лесу что-нибудь и уцелело, то очень немногое.
   - Ну как? - спросил комдив. - Не в обиде?
   - Какое там в обиде! Большое спасибо.
   Простились мы очень тепло. Я дал артиллеристам провожатого из разведчиков, чтобы он показал им кратчайший путь к нашему соседу слева частям 61-й армии.
   469-й полк двинулся против остатков неприятельской пехоты. На правом фланге контратаку противника сорвал батальон Твердохлеба. Дивизия продолжала продвигаться вперед.
   Вскоре мне позвонили из штаба корпуса и сообщили, что командование фронта в полосе нашей армии решило ввести в сражение 1-ю гвардейскую танковую армию. Танкисты должны были пройти через боевые порядки 150-й дивизии. Нам следовало использовать танковый таран для повышения темпа наступления.
   Около 18 часов танки прошли через наши боевые порядки. Мы старались не отставать от них.
   К вечеру вдруг повалил густой снег, напомнив, что зима еще не окончательно сдала свои позиции. Солдаты шли и шли вперед по густой снежной жиже...
   Победителей не судят
   Весь день 2 марта дивизия продолжала наступать. К концу следующих суток полки продвинулись в глубь неприятельской обороны на добрых 50 километров. Путь нам преградило озеро Вотшвин-зее. Было оно саблевидной формы, шириной в один-два километра, длиной - в десять и тянулось с юго-востока на северо-запад, почти совпадая: с направлением нашего наступления. Нам ничего не оставалось, как обойти его вдоль обоих берегов. 469-й полк продвигался по левому берегу, 674-й - по правому. У северо-западной оконечности водоема они должны были встретиться. Там я рассчитывал 674-й полк вывести во второй эшелон, а вместо него пустить свежий 756-й. Вслед за танкистами он должен ворваться в город Регенвальд. Серьезного сопротивления мы не ожидали. По нашим сведениям, у немцев в том районе не было ни крупных резервов, ни мощных оборонительных сооружений.
   Некоторые опасения у меня вызывал оказавшийся обнаженным левый фланг. К западу от южной оконечности Вотшвин-зее, у города Фрайенвальде, сосредоточилась сильная вражеская группа. Она сдерживала нашего соседа 12-й гвардейский стрелковый корпус и могла нанести удар в нашу сторону. Но и 469-й полк, двигавшийся вдоль берега озера, в свою очередь нависал над неприятельским тылом.
   Я приказал обоим полкам наступать и ночью, чтобы к утру обойти Вотшвин-зее.
   На исходе дня, когда я был на НП в каком-то фольварке, пришло тревожное сообщение из 756-го полка. На пути его встретился спиртовой завод. Такие сообщения всегда очень волновали командиров. Чего греха таить, любители спиртного имелись во всех подразделениях, ц когда они обнаруживали где-либо брошенные цистерны с водкой или ректификатом, то последствия обычно бывали неутешительные.
   Потому-то я сразу же сел в "виллис" и поехал к Зинченко, Когда машина подошла к заводу, у ворот его уже стояла охрана, а успевшие проникнуть во двор изгонялись оттуда.
   Удостоверившись, что все обошлось благополучно, я еще раз напомнил Зинченко о порядке смены 674-го полка и отправился к Плеходанову. Смеркалось. Машина въехала в рощу. Впереди, за черными с белой оторочкой деревьями, наперерез нам шла большая фрайенвальдская дорога. Оттуда вдруг донесся тяжелый, нарастающий лязг гусениц.
   - Давай, Лопарев, сворачивай в кусты и глуши мотор, - распорядился я.
   Из-за веток мне вскоре хорошо стали видны немецкие танки, шедшие со стороны Фрайенвальде на восток. Их было немало. Судя по тому, как они спокойно двигались, немцы, видно, и знать не знали, что попали между нашими первым и вторым эшелонами.
   Когда корма последней вражеской машины скрылась за поворотом, мы быстро поехали назад. От Зинченко я сообщил соседу справа и Переверткину, уже оправившемуся после болезни и приступившему к делам, о рейде гитлеровских танков по нашим тылам. Потом связался с. 469-м полком и приказал Мочалову послать к фрайенвальдской дороге батальон Хачатурова, а основными силами продолжать наступление вдоль озера. Истребительный дивизион Тесленко тоже получил приказание выдвинуться к шоссе и перекрыть его. Я сделал это на случай, если противник вздумает вернуться или бросит в том же направлении новые силы. Теперь тыл и фланг 469-го полка были прикрыты.
   В связи с изменившейся обстановкой Зинченко получил задачу срочно поднять свой полк и выдвинуть его к деревне Тешендорф. Селение это находилось на правом берегу Вотшвин-зее. Там располагались тылы 674-го полка.
   Направляя Зинченко в этот район, мы снимали угрозу рассечения дивизии, подстраховывали тыл Плеходанова и вместе с тем в любое время могли усилить подразделения, перехватившие фрайенвальдскую дорогу.
   На ночь я решил расположиться в Тешендорфе. Туда мы и направились. Когда "виллис" миновал место, где расположилась наша засада, за спиной у нас в небо вдруг взмыли красные ракеты. Вслед за этим дружно рявкнули орудия. Оказалось, что со стороны Фрайенвальде выползла новая группа танков. Бой с нею продолжался не более получаса. Артиллеристы подожгли передние и задние машины, потом навалились на середину колонны. К ним присоединился батальон Хачатурова. И вскоре вражеские танки были уничтожены.
   Мы въехали в Тешендорф, когда уже было темно. Он оказался совершенно пустым. Тылы Плеходанова ушли вперед. А жители деревни попрятались в лесу. Мы с Лопаревым облюбовали дом на площади. Он показался нам вполне подходящим. Но чувство тревоги не покидало меня - все-таки одни в пустом селении.
   Послышался шум автомобильного мотора.
   - Наши, - уверенно сказал Лопарев.
   Машина развернулась на площади и остановилась. Из нее выскочил солдат.
   - Иди-ка сюда, товарищ боец, - позвал я его. Разглядев меня, солдат подбежал и представился. Оказался он ординарцем Плеходанова.
   - Командир полка послал чего-нибудь на ужин раздобыть, - объяснил он свое появление здесь.
   - Вот что, - прервал я его, - иди-ка вон в тот конец улицы, на выход из поселка, замаскируйся и наблюдай. Как кто на дороге покажется - дашь знать. Ясно?
   - Так точно, товарищ генерал!
   Через полчаса подъехала оперативная группа с комендантским взводом, и я отпустил ординарца по его хозяйственным делам.
   Наступление обоих полков по берегам Вотшвин-зее развивалось успешно. Особенно радовали меня доклады полковника Мочалова. Михаил Алексеевич проявил себя в этом бою хорошим организатором и тактиком. Он умело воспользовался беспечностью немцев, которые посчитали, что танковый рейд из Фрайенвальде вполне обезопасил их. Наш ночной удар для них был как снег на голову, В некоторых населенных пунктах в плен были захвачены целые подразделения. Один из фашистов потом рассказывал на допросе: "Мы легли спать, считая, что русские очень далеко и в ближайшие сутки появиться здесь не смогут. Все оружие поставили в углу. Проснулись от команды "Хенде хох!". У входа стояли русские солдаты. Мы подняли руки вверх. Я посмотрел туда, где находился мой ручной пулемет. Его уже там не было. По-видимому, оружие забрали, когда мы еще спали".
   Искусно маневрируя, Мочалов окружил неприятельский пехотный батальон и два зенитных дивизиона. Решительная атака ошеломила гитлеровцев. Они попытались уйти на северо-запад, но, попав под наш огонь, прекратили сопротивление.