Шатилов Василий. Знамя над рейхстагом

   Тут же заговорил Федор Матвеевич:
   - Бой идет за каждую комнату, товарищ генерал. Первый этаж очищен весь. Ведем бой за второй. Кёнигплац под обстрелом. Связь с тылами затруднена. В подземном помещении до полутора тысяч немцев - так показывают пленные. Ворваться туда не удается - у них сильные огневые средства.
   - А Знамя? Где Знамя?
   - Знамя пока на втором этаже.
   - Кто обеспечивает знаменосцев?
   - Лейтенант Берест, замполит Неустроева. С ним два автоматчика и сержант Петр Щербина с пулеметом. Люди надежные.
   - Хорошо. Товарищ Зинченко! Назначаю вас комендантом рейхстага и возлагаю на вас ответственность за сохранение всех ценностей в нем, произнес я сколь мог торжественно.
   На секунду в трубке послышалось учащенное дыхание, потом прозвучал взволнованный голос Зинченко:
   - Ваше доверие оправдаю!
   - Желаю успеха.
   Часы показывали около половины восьмого вечера. Я соединился с Переверткиным:
   - Товарищ генерал, Зинченко перенес свой энпе в рейхстаг. Бой идет за второй этаж. Я назначил Зинченко комендантом рейхстага. У вас не будет других указаний на этот счет?
   - Нет, Василий Митрофанович, я согласен. А Знамя где?
   - Пока на втором этаже.
   - Хорошо...
   Накал боя в огромном здании не ослабевал. В темноте (окна были замурованы, а небольшие бойницы пропускали совсем немного света) то тут, то там возникали свирепые стычки - в комнатах, на лестницах, на площадках. Лопались гранаты, рассыпались автоматные очереди. Ориентируясь по звукам, одна группа бойцов приходила на помощь другой. В некоторых помещениях начались пожары. Вспыхивали шкафы с бумагами, мебель. Их гасили, как могли - шинелями, ватниками, плащ-палатками.
   Тем временем Михаил Егоров и Мелитон Кантария под прикрытием небольшой группы Береста начали подниматься вверх. Каждый шаг приходилось делать с осторожностью и оглядкой. Несколько раз они натыкались на гитлеровцев. И тогда начинал стучать пулемет Щербины, автоматчики швыряли гранаты. Одна из вражеских групп оказалась довольно большой. Когда Берест, Щербина и автоматчики почти в упор открыли по ней огонь, немцы не обратились в бегство, а приняли бой. И так как их было значительно больше, неизвестно, кто бы одержал верх, если бы на помощь не подоспели бойцы из роты Ярунова.
   Ко мне на допрос привели немецкого офицера, захваченного в плен в рейхстаге.
   - Вы не думаете сдаваться?
   - Нет, не думаем.
   - Надеетесь на новое оружие? Или ждете подкрепления, выручки?
   - Да, ожидаем.
   - Никакого нового оружия вы уже не успеете применить. И подкрепления не будет. Уничтожено. Что дальше делать будете, самоубийством кончать?
   - Нет, драться. Сдаваться вам не станем, лучше умереть. Видите, берлинский гарнизон сражается и не сдается.
   - Все равно сдадитесь. Тем, кто сложит оружие, гарантируем жизнь. А кто не сложит - уничтожим. Я вас отпускаю. Можете идти к своим и сказать им об этом.
   Немец посмотрел на меня с недоумением и недоверием. Потом решительно ответил:
   - Нет, назад я не пойду. Меня там все равно убьют как предателя.
   Мне надоело разговаривать с этим твердолобым. - Гук, уведи его. Скоро и так всех возьмем.
   Перевалило за восемь вечера. На НП собрались Артюхов, Сосновский и Бочков - мой штатный заместитель. Разговор вращался вокруг одной темы: как скорее принудить гарнизон рейхстага к капитуляции. Особое беспокойство вызывали полторы тысячи фашистов, засевших в подземелье. Бойцы наши попробовали туда сунуться, но были встречены ураганным огнем. Продолжать попытки ворваться в подземное помещение не имело смысла - слишком дорого это могло обойтись. Но что-то надо было делать.
   За разговором мы и не заметили, как отворилась дверь и в блиндаже появился начальник политотдела армии полковник Федор Яковлевич Лисицын. С ним были незнакомые мне генерал и два полковника. Держались они за спиной у Лисицына, значит, уступали ему в старшинстве. Я поднялся и доложил начальнику политотдела о задачах, которые в настоящий момент выполняет 150-я дивизия. Федор Яковлевич улыбнулся, пожал нам руки и сказал:
   - Поздравляю с удачным штурмом рейхстага. Обстановка в общих чертах мне ясна. А о деталях вы нам расскажите. - И он, подойдя к столу, склонился над планом Берлина.
   По местному времени было около девятнадцати часов. Еще не стемнело, солнце только-только скрылось за крышами домов, однако из-за густой дымки даже на небольшом расстоянии уже ничего нельзя было различить.
   - Жаль, что не могу показать вам место боя с верхних этажей видимость никудышная, - посетовал я и начал рассказывать то, что мне было известно по последним докладам. - Полковника Зинченко я назначил комендантом рейхстага. Генерал-майор Переверткин санкционировал это назначение.
   - А где Знамя? - поинтересовался Лисицын.
   - В рейхстаге. Принимаются меры, чтобы водрузить его на куполе.
   - А вы уверены, что это действительно рейхстаг? - вдруг спросил один из пришедших полковников. - Пожалуй, это что-то другое.
   На сердце мне словно положили кусочек льда. "Неужели?" - вспыхнула вдруг устрашающая мысль. В памяти мигом встало, как в этом же сомневались Неустроев и Зинченко, подумалось, что и пленные могли нас умышленно ввести в заблуждение. "Неужели дивизия столько времени зря проливает кровь за какое-то безвестное здание?" Но, едва мелькнув, эта мысль тут же отступила под напором неопровержимых, на мой взгляд, аргументов.
   Сдерживая возбуждение, я стал говорить, что никакой ошибки не может быть. На плане объект 105 именуется рейхстагом, я сам видел его купол и всадника под ним. Нами допрошены многие пленные, до генералов включительно...
   Артюхов и Сосновский поддакивали - они тоже видели рейхстаг днем.
   Пришедший с Лисицыным генерал, улыбаясь, слушал наши доказательства и, когда мы замолчали, произнес:
   - Ну конечно это рейхстаг. Я до войны был в Берлине и видел это здание.
   Я облегченно вздохнул.
   Лисицын продолжал расспрашивать. Его интересовало, что мы думаем делать ночью, подготовлены ли люди к тому, что бой может затянуться до утра. Я подробно отвечал на эти вопросы.
   Распрощавшись, Федор Яковлевич ушел. День был на исходе. Но канонада не смолкала. Стоявшая в воздухе пыль щекотала ноздри. Все мои мысли сейчас находились в рейхстаге.
   ...А там уже был очищен весь второй этаж. Егоров и Кантария под прикрытием группы Береста продолжали пробиваться к верхним этажам. Внезапно каменная лестница оборвалась - целый марш оказался разбитым. Замешательство было недолгим. "Я сейчас", - крикнул Кантария и метнулся куда-то вниз. Вскоре он появился с деревянной стремянкой. И снова бойцы упрямо полезли вверх.
   Вот и крыша. Они прошли по ней к громадному всаднику. Под ними лежали укутанные в дымные сумерки дома. Кругом метались вспышки. По кровле постукивали осколки. Где прикрепить флаг? Около статуи? Нет, не годится. Ведь было сказано - на купол. Ведущая на него лестница шаталась - она была перебита в нескольких местах.
   Тогда бойцы полезли по редким ребрам каркаса, обнажившегося из-под разбитого стекла. Передвигаться было трудно и страшно. Карабкались медленно, друг за другом, мертвой хваткой цепляясь за железо. Наконец достигли верхней площадки. Прикрутили ремнем к металлической перекладине Знамя - и тем же путем вниз. Обратный путь был еще труднее и занял больше времени.
   Когда Егоров и Кантария предстали перед Неустроевым, на часах было без десяти одиннадцать вечера. А пять минут спустя Зинченко торжественно доложил мне по телефону:
   - Товарищ генерал, Знамя Военного совета укреплено на куполе рейхстага в двадцать один час пятьдесят минут по московскому времени!
   - Молодцы! Поздравляю тебя, Федор, и весь полк! Как вы там дышите?
   - Подземный ход... - Зинченко выругался, прикрыв трубку рукой. - Никак пробиться туда не можем.
   - Поставь около входа в подвал два-три орудия прямой наводки и два-три пулемета для кинжального огня. Вниз бросай нейтральные дымовые шашки. Выкуривай, людьми не рискуй.
   - Ясно, товарищ генерал! Сейчас попробуем... Стоит ли объяснять, с каким чувством гордости и волнения докладывал я командиру корпуса, что над рейхстагом водружено Знамя!
   Вскоре Семен Никифорович Переверткин сам пришел на наш НП. Выл он в прекрасном настроении. Его сопровождал мальчик, одетый в кожаную куртку, этого парнишку подобрали где-то в Берлине, среди освобожденных нами пленных.
   - Вот, Василий Митрофанович, - смеялся Переверткин, - сын нашего корпуса. Бывает же сын полка, так почему же не может быть сына корпуса? Вырастим из него вояку хоть куда. Ну, дай я тебя обниму. Поздравляю от души. О Знамени доложено по команде. Товарищ Сталин уже, наверное, знает. Рассказывай, как идут дела.
   Я обрисовал командиру корпуса обстановку.
   - Ну, последние часы война доживает, - сказал он. - Желаю, Василий Митрофанович, поскорее добить зверя в его берлоге! С наступающим праздником!
   Семен Никифорович ушел. А я только теперь и вспомнил, что действительно через несколько минут наступит Первомай. И что ровно год назад принял я 150-ю дивизию, которая стала Идрицкой и теперь уж наверняка будет еще и Берлинской. И еще о многом другом вспомнилось мне в последние предмайские минуты 1945 года...
   Капитуляция
   Притулившись на диване, я клевал носом. Волнами набегало забытье. Тут же просыпаясь, я, словно сквозь туман, видел Курбатова, уткнувшегося головой в стол и мерно посапывавшего, Гука, который держал за руку Веру Кузнецову и что-то ей нашептывал...
   Но так продолжалось недолго. Вошел посыльный. Он принес приказ командующего фронтом. Обычный праздничный приказ за номером 06. В нем отмечались, в частности, успешные действия 3-й ударной армии, и 150-й дивизии в том числе, объявлялась благодарность всему личному составу фронта. Были в приказе и такие слова: "Близится час окончательной победы над врагом. Наш советский флаг уже развевается над зданием рейхстага в центре Берлина..."
   Знамя над рейхстагом обретало силу исторического факта. Не удержать завоеванное мы теперь уже просто не имели права.
   А это было совсем не легко. Еще ничего не кончилось, В подвалах здания находились силы врага, отнюдь не уступавшие нашим. И снаружи - на правом и на левом флангах противник не собирался отступать.
   Относительное затишье длилось недолго. Позвонил Зинченко и сообщил, что немцы пытаются контратаковать снизу.
   Оказалось, что кроме главного входа в подземелье есть еще несколько путей, которые наши бойцы обнаружили не сразу. Оттуда гитлеровцы и предприняли вылазки, пытаясь застать утомленные дневным боем подразделения врасплох. И хоть усталость валила солдат и офицеров с ног, первые же выстрелы побудили их к активным и решительным действиям.
   Автоматчика из батальона Неустроева за несколько минут уложили человек сорок фашистов. Враг отступил. Не обошлось, разумеется, без потерь и с нашей стороны.
   Аня Фефелкина - медицинская сестра, пришедшая в рейхстаг вместе с батальоном, с большим трудом разыскивала в темноте раненых и доставляла их на перевязочный пункт.
   Разгорелась перестрелка и иа верхних этажах. Притаившиеся в отдельных комнатах группы неприятельских солдат начали действовать. Они пытались прорваться к ходам в подземелье. Однако бойцы из батальона Давыдова либо рассеяли их, либо перебили.
   И еще несколько раз пытались немцы выйти из подвалов. Но крупного прорыва им совершить не удалось. Однако и наши меры принудить подземный гарнизон к сдаче не приносили успеха. Не помогали и дымовые шашки. То ли в подземельях работала вентиляция, то ли эти помещения были слишком велики. Дважды за эту ночь к гитлеровцам посылали парламентеров с предложением сложить оружие, но оба раза они были обстреляны.
   Не утихала перестрелка и снаружи - у северной оконечности рейхстага и в районе Бранденбургских ворот. Батальон Клименкова и дивизион Тесленко надежно прикрывали свое направление. Увереннее чувствовали себя и батальоны 674-го полка - они теперь взаимодействовали с подразделениями 207-й дивизии.
   На протяжении ночи мне так и не пришлось сомкнуть глаз. Непрерывно звонил телефон. Поступали доклады об обстановке, о результатах боевых столкновений; в ответ отдавались распоряжения командирам полков.
   Под утро пошли осложнения: из подвалов рейхстага вырвалась довольно большая группа гитлеровцев. Почта одновременно с этим началась атака со стороны Бранденбургских ворот. Немцы усилили артиллерийский огонь. Сотни снарядов посыпались на Кёнигплац, ударили по "дому Гиммлера", по мосту Мольтке. Залетали они и к нашему НП.
   Я приказал Сосновскому всей дивизионной группой подавить вражескую артиллерию в районе Бранденбургских ворот. На двинувшуюся было вперед фашистскую пехоту бросились бойцы Логвиненко. Сам комбат швырял гранаты в неприятельскую траншею. На помощь подоспели подразделения 207-й дивизии. Противник откатился иа соседнюю улицу.
   В рейхстаге бойцы Сьянова и Ярунова атаковали вырвавшихся наверх гитлеровцев. Лишь немногим из них удалось вернуться в подземелье. Время от времени они стреляли оттуда фаустпатронами.
   Вновь наступило непродолжительное затишье. Воспользовавшись им, я позавтракал. Едва мой ординарец Федор Шевчук убрал со стола, как на НП появился моложавый человек в офицерской форме.
   - Корреспондент "Правды" Мартын Иванович Мержанов, - представился он и принялся расспрашивать о том, как происходил штурм и что творится сейчас в рейхстаге. - Кое-что мне удалось увидеть своими глазами, - добавил он, - но хотелось бы представить всю картину в целом.
   Я на листке бумаги набросал план рейхстага и окружающего района и пояснил, как осуществлялся замысел штурма, какой характер приняли на сегодня боевые действия.
   Как только вышел корреспондент, Курбатов сказал мне:
   - Пока вы были заняты разговором, я тут разрешил Прилуцкому отправиться к Кёнигплацу. Пускай поработает для потомства.
   Рядовой Захар Прилуцкий был фотографом при штабе дивизии. Возразить против того, чтобы он сделал снимки рейхстага, за который еще шел бой, я не мог - фотографии действительно могли стать историческими.
   Покончив со всем этим, я отправился на четвертый этаж, облюбованный мною для наблюдения за Королевской площадью. За ночь дымная пелена, окутавшая город, немного осела. Появившееся над крышами солнце пригревало совсем по-летнему. В его лучах четко вырисовывались каркас купола над рейхстагом и венчавшее его красное Знамя. Эта картина была необычайно величественной. Еще бы! Ведь воспринималась она не отвлеченно, а в связи со всей окружающей обстановкой. Внизу продолжался бой, противник еще отказывался сложить оружие, а Знамя уже утвердило его поражение, возвестило всему миру нашу великую победу.
   Увенчанное алым полотнищем здание вызвало вполне определенную реакцию и у врага - он начал его артиллерийский обстрел. Да, по рейхстагу, который немцы так упорно обороняли и по которому совсем недавно стреляли мы, они сами открыли огонь.
   Часы показывали одиннадцать, когда я заметил, что здание рейхстага стало обволакиваться густым черным дымом. Причина могла быть лишь одна пожар. Вскоре это подтвердил Зинченко. Федор Матвеевич взволнованно сообщил:
   - В рейхстаге пожар!
   - Я уже видел. Причины?
   - Вероятно, от фаустов. Немцы вели сильный огонь из подвалов.
   - Товарищ Зинченко! Примите меры к тушению. Противник может воспользоваться пожаром и перейти в контратаку. Рейхстаг удерживайте во что бы то ни стало. Подтяните резерв и займите круговую оборону. За правый фланг будет отвечать Плеходанов, вы - за левый. Взаимодействуйте с Тесленко. Главное - не допустить прорыва к рейхстагу со стороны Карлштрассе. Сейчас мы подготовим огонь по набережной. Откроем по вашему вызову. Связь со мной держите по телефону и радио, докладывайте по мере необходимости. Свой энпе из рейхстага не переносите. Вопросов нет? Тогда все.
   Тут же я позвонил Плеходанову:
   - Видите, рейхстаг горит? Прикажите своим людям принять все меры к тушению. Будьте готовы встретить противника. Возлагаю на вас ответственность за правый фланг. Используйте противотанковый полк. По вашему вызову дадим огонь по Бранденбургским воротам...
   Обстрел рейхстага усилился. Судя по разрывам, заработала крупнокалиберная артиллерия.
   Сосновскому, находившемуся рядом, я приказал подготовить огонь дивизионной группы в направлениях возможных контратак. Теперь оставалось ждать, как поведет себя противник.
   И он не обманул наших предположений. С правого фланга двинулись танки, пошла пехота. Плеходанов запросил огня. Дивизионная группа обрушила на атакующих град снарядов и мин. Мне казалось, что наш предыдущий удар не оставил в районе Бранденбургских ворот живого места. Но вот поди ж ты, противник снова лез, поддерживаемый своей артиллерией. Однако наш огонь оказался сильнее. И на этот раз неприятельская контратака захлебнулась. А бросок двух батальонов Плеходанова и подразделений 207-й дивизии обратил гитлеровцев в бегство.
   Я спустился в блиндаж.
   - Товарищ генерал, вам звонил полковник Мочанов - доложила мне Вера Кузнецова.
   - Вызывайте его!
   Мочалов коротко рассказал, как они отбили две атаки немцев. Перед первой из них комбат Токарев скрытно вывел одну роту на южный берег Шпрее и расположил ее в засаде. Когда два вражеских батальона при поддержке танков двинулись к мосту, он подпустил их метров на триста и встретил сосредоточенным огнем пушек, танков и самоходных орудий. В рядах гитлеровцев произошло замешательство, и тут в тыл им ударила рота из засады. Часть фашистов была пленена, остальные поспешно отступили.
   Через час все повторилось. На этот раз противник атаковал с двух направлений, широко рассредоточившись по фронту. И снова исход боя предрешили наши артиллеристы. Особенно отличились командир батареи Николай Фоменко и командир огневого взвода Иван Клочков. Их расчеты действовали с исключительной выдержкой и хладнокровием, ведя огонь прямой наводкой с самых коротких дистанций. В наиболее напряженные моменты артиллеристы брались за автоматы и дрались плечом к плечу с пехотинцами.
   Эти атаки, кажется, были последними. Видимо, противник понял, что прорваться на север ему все равно не удастся. Но какого мужества и стойкости потребовали от 469-го полка эти почти трехдневные бои у шести мостов! Бойцам здесь пришлось ничуть не легче, чем на главном направлении. А ведь полк был очень измотан - с 16 апреля он наступал, не зная отдыха, почти все время в первом эшелоне.
   В конце разговора Мочалов поинтересовался:
   - Как рейхстаг, товарищ генерал? Немец держится еще?
   - Рейхстаг горит. Там сильный пожар...
   Об одной из причин пожара мне написал спустя два с лишним десятилетия Леонид Петрович Литвак, взвод которого в числе первых прорвался через депутатский вход в правое крыло здания. Вот как запомнилось ему это:
   "Нам было жарко еще до того, как рейхстаг загорелся. Я находился с бойцами взвода в правом крыле, в большом зале. Мы отражали попытки немцев выбить нас оттуда Нас забрасывали гранатами. От осколков спасала стасканная в зал мебель.
   Помню, как петеэровцы отгоняли вражеские самоходки, пришедшие со стороны парка. Да, наверное, и наши артиллеристы нам здорово помогали.
   Был люк в подвал рейхстага, из которого нам тоже угрожали немцы. Мы решили их выбить оттуда. Бросили гранаты и спустились в ход. Немного прошли и наткнулись на массивные бронированные двери. Открыть не могли, пришлось подорвать их связкой гранат. Фашисты, видимо, удрали дальше, но мы дальше не пошли. Фонарей не было. И сколько впереди еще таких дверей, мы не знали.
   Чтобы немцы нас больше не беспокоили отсюда, пришлось прибегнуть к помощи огнеметчиков. Как они мне попались, не могу припомнить. Я попросил (их, кажется, было двое), чтобы они разрядили свои огнеметы в тот подземный коридор. Они это сделали. Фамилий их я но знаю. Но это были славные ребята!
   Пламя в коридоре бушевало, и мы захлопнули люк. Наверное, там скопилось много газа. Немцы оттуда нас больше не беспокоили.
   А дальше было так. На сводчатом потолке вдоль стен виднелись круглые отверстия. Видимо, они могли открываться и закрываться, но точно я не знаю. Вот в эти отверстия фашисты и начали бросать гранаты. Солдаты пытались стрелять по отверстиям, но достать их было невозможно. От осколков нас снова спасала мебель. Командиры отделений Василий Лосенков, Иван Зуев, помкомвзвода Николай Досычев расположили бойцов так, что всякие попытки врага проникнуть в зал тут же пресекались. Прошло столько времени, но и сейчас думаешь, сколько же мужества было у бойцов, сержантов! Нельзя переставать восхищаться ими...
   Тогда враг решил выжить нас огнем. В отверстие недалеко от входа в зал был брошен термитный шар. Думали выбросить тот шар в окно - он только что упал и не успел разгореться. Но вдруг от него так повалили искры, что пришлось отбежать. А песку не было. Попробовали гасить подручными средствами, но это не помогло. Уже загорелась мебель, пол. Возможно, это было начало общего пожара. Но поручиться не могу. Я говорю только о том, что происходило на нашем участке в первой половине дня 1 мая.
   Когда весь зал был охвачен огнем, бойцов пришлось вывести - оборонять его не имело смысла. Но на всякий случай у входа был установлен ручной пулемет. Теперь мы находились в передней комнате, рядом с пылающим залом. Здесь было много раненых...
   Вскоре я получил приказ занять оборону у выхода из зала под куполом, который тоже горел..."
   Да, огонь быстро распространялся по комнатам и этажам. Горели мебель, бумага, деревянные панели на стенах. Для тех, кто сражался в рейхстаге, огонь стал врагом номер один. Он был страшнее снарядов, мин и пулеметных очередей.
   Противник не преминул воспользоваться пожаром. Большая группа гитлеровцев появилась из подвалов в коридорах первого этажа, на участке, занимаемом батальоном Неустроева. В сплошном едком дыму, преодолевая заслоны пламени, наши отбивали осатанелые атаки. Конечно, и немцам было тяжело драться в горящем здании. Но на их стороне сохранялось неоспоримое преимущество: они знали планировку дома и лучше нас ориентировались в нем. И все-таки рота Ярунова (вернее, то, что осталось от нее) сумела забросать фашистов гранатами и загнать их в подземелье. Лишь небольшая горстка прорвалась на второй этаж и попыталась закрепиться на балконе. Однако, попав под удар пулеметной роты Герасимова, она вся была уничтожена.
   Как только с вылазкой врага было покончено, солдаты принялись тушить огонь. Но без воды такой пожар погасить было невозможно. Зинченко приказал подразделениям приготовиться покинуть рейхстаг и занять круговую оборону на улице.
   Однако до этой крайности дело не дошло. Не имея сил совладать с пожаром, бойцы в то же время и не сдались ему. Ведь здание горело не все разом, огонь распространялся постепенно. И люди, как могли, небольшими группами пробивались из занимавшихся пламенем помещений в уже выгоревшие комнаты. К этому сводилась единственно возможная тактика, имевшая целью не покинуть рейхстаг и выжить. Стремление же остаться, не выходить наружу владело всеми. Ведь выйти - это значит потом начать все сначала, снова брать штурмом громаду проклятого серого дома. Каждый представлял себе, сколько потребует это сил и жертв. Потому-то так велико было желание закрепиться здесь, удержать завоеванное.
   Стоило это немалых потерь. Когда после пожара командиры рот пересчитали своих людей, то не везде их набралась и половина. У Сьянова, например, из 83 человек осталось 39.
   Немцы не прекращали обстреливать рейхстаг из тяжелых орудий. Не отказались они и от попыток атаковать с флангов. Но делали это они уже не столь решительно. Правый наш фланг у Бранденбургских ворот был теперь так крепок, что смять его противник не имел сил. И в этом он, кажется, удостоверился. На левом фланге, у северной оконечности рейхстага, намертво стояли батальон Клименкова и дивизион Тесленко. В расчетах отважных истребителей танков едва оставалась половина людей. Но Илья Михайлович заверил меня, что, пока цела хотя бы одна батарея, фашисты здесь не прорвутся. И слово свое он держал. С непоколебимой стойкостью сражались его подчиненные - командиры орудий Руднев, Ларкин, Похилко, Берлинь. Под стать самому Тесленко действовал заместитель командира дивизиона капитан Петр Никифорович Шебашов. Не покидала огневых позиций, оказывая помощь раненым, старший военфельдшер Мария Юмакаева...
   День клонился к вечеру, когда пожар в рейхстаге окончательно догорел, и только черный, чадный дым струился из амбразур и бойниц. Как раз в то время и позвонил мне Зинченко, рассказав, что подземный гарнизон вступил с нами в переговоры, но закончились они пока безрезультатно.
   А было это так. В глубине центрального входа, ведущего в подземелье, показался вдруг белый флаг. Затем появился немецкий офицер и заявил, что его командование готово начать переговоры и ждет советского представителя в чине старшего офицера. Зинченко поблизости не оказалось, и тогда решили, что на эту роль вполне подойдет лейтенант Берест - заместитель Неустроева по политчасти. Несмотря на свои двадцать лет, выглядел он очень представительно - высокий, статный, широкоплечий.
   Пришлось Алексею Бересту стать парламентером. Кто-то пожертвовал ему из своей фляги воды - он сполоснул лицо. Достали ему с чьего-то плеча кожаную куртку - она прикрыла его гимнастерку с лейтенантскими погонами. Капитан Матвеев уступил ему свою новую фуражку. Решили, что Берест отрекомендуется полковником.