Шатилов Василий. Знамя над рейхстагом

   Вместо него к нам прибыл подполковник Михаил Васильевич Артюхов политработник из разведотдела армии. И хоть первое впечатление он произвел вполне благоприятное, мне все казалось, что второго такого начальника политотдела, как Воронин, не найти. За короткое время я успел очень привязаться к нему.
   В дивизию прислали наконец и начальника штаба - полковника Николая Константиновича Дьячкова. Был он не стар - ему не исполнилось и сорока. Однако самостоятельная жизнь его началась давно. Еще мальчишкой зарабатывал он себе на хлеб, подвизаясь в каком-то театре. Юношей связал свою судьбу с армией. Перед войной окончил академию. Невозмутимый, доброжелательный, никогда не теряющий самообладания, Николай Константинович быстро завоевал расположение офицеров штаба.
   После гибели Балынина в должности командира 469-го стрелкового полка утвердили подполковника Павла Денисовича Алексеева. В прошлом он, как и полковник Зинченко - новый командир 756-го полка, был политработником. Обязанности отправленного в госпиталь командира 674-го полка Пинчука выполнял пока что его заместитель - майор Борис Иванович Елизаров.
   Восполнили мы и потери в бойцах. Подразделения Григория Решетняка и Николая Королева были доукомплектованы. Кроме того, дивизия получила еще две штрафные роты.
   Мы готовились к выполнению новых задач.
   Рубеж "Пантера", протянувшийся в меридиональном направлении, преграждал советским войскам путь в Латвию, до границы которой оставалось совсем недалеко.
   Непосредственно нам противостоял один из сильных узлов, обороняемый войсками Идрицкой группировки. В ее состав входили 32-я и 23-я пехотные дивизии немцев и 15-я латышская дивизия СС. Идрица, считавшаяся по административному делению тех лет городом, лежала среди болот и лесов километрах в пятидесяти юго-западнее полосы действий нашей дивизии.
   После взятия Заозерной я много думал о том, как нам удалось расколоть этот крепкий орешек. И пришел к выводу: готовясь к захвату высоты, мы хорошо разведали силы противника. Поэтому, как ни велико было его сопротивление, оно нас не обескуражило. Теперь надо было не ошибиться в оценке Идрицкой группировки. "Прощупать бы ее", - мелькала у меня мысль.
   В том, что наш фронт находится накануне большого наступления, ни у кого не оставалось сомнений. Не было известно лишь направление главного удара и время. Поэтому всякие подробности о силах врага могли очень и очень пригодиться. И лучшим способом такого уточнения я считал разведку боем.
   Разведка боем вызывала к себе двоякое отношение.
   Некоторые считали, что все ее положительные стороны сводятся на нет неизбежным самообнаружением: неприятель узнает о нас не меньше, чем мы о нем. Я же полагал, что никаким другим способом невозможно получить полного и истинного представления о противнике. И не только о системе его обороны, вооружении и технике, но и о бдительности, готовности к сопротивлению - о том, чего не узнаешь наблюдением и даже от пленных.
   А то, что гитлеровцы получат некоторое представление о наших силах, беда не велика. Они и так знают о нас немало. К тому же находясь в положении активной, диктующей характер боя стороны, мы можем показать себя противнику именно так, как нам хочется.
   Одним словом, я решил готовить разведку боем. Дьячков с Офштейном разработали план действий. Я доложил его Переверткину. Тот согласился с ним. Командующий армией утвердил также план и предложенный срок - 10 июля. Началась подготовка.
   Штаб нашей дивизии размещался теперь в селе Долгое, вернее, в бывшем селе. Ни одной избы здесь не уцелело, и только почерневшие русские печи вздымали в небо одинокие трубы. Как и раньше, мы вели усиленную тренировку на местности, напоминающей ту, на которой нам предстояло действовать. Занимались поротно и побатальонно. Провели учение с боевой стрельбой. И вот наконец настал день 10 июля.
   С утра оперативная группа штаба дивизии расположилась на наблюдательном пункте, оборудованном на склоне Заозерной, в блиндажах, доставшихся нам от немцев. Ровно в одиннадцать земля вздрогнула от залпа по противнику ударили все огневые средства дивизии. Десять минут длился артиллерийский налет. Едва он смолк - в небо взвились красные ракеты. Две штрафные роты пошли в атаку.
   Противник открыл заградительный огонь из орудий. Но бойцы успели проскочить поражаемый участок и уже ворвались в первую траншею. Там разгорелась ожесточенная схватка. Я не отрывался от стереотрубы, поэтому до меня не сразу дошел смысл слов штабной телефонистки:
   - Товарищ командир, товарищ командир, вас командующий армией вызывает!
   Из трубки донесся бас Юшкевича:
   - Шатилов, сейчас же забирай командиров полков и. выезжай в штаб армии. Командующий фронтом будет лично проводить занятия с командирами дивизий и полков на местности. Так что не задерживайся.
   - Товарищ командарм, вы же сами утверждали план, - забеспокоился я. Тут какое-то недоразумение. У нас уже идет бой за первую траншею!
   - Есть приказ командующего фронтом, и будь добр, Шатилов, выполняй его!
   - Но командующий, наверное, не знает. Вы доложите ему, товарищ командарм, что мы ведем бой.
   - Ну вот что, Шатилов, ничего и никому я докладывать не буду. Если хочешь, делай это сам. А я приказа командующего отменять не могу. Не выполнишь - пеняй на себя...
   Мне стало обидно за Василия Александровича. Ведь мы знали, что Юшкевич мог без колебаний пойти под пули. А вот перед старшим начальником немел и робел. В сердцах положил я трубку. И тут же не без стыда признался себе, что и сам не стану разыскивать по телефону командующего фронтом... Приказал вызвать на НП командиров полков. Пока Офштейн связывался с ними, пока они прибыли сюда, прошло минут двадцать. Все это время я наблюдал, как орудия прямой наводки уничтожают огневые точки противника, а когда собрались командиры полков, передал управление боем Дьячкову:
   - Оставайтесь за меня. Позаботьтесь о взаимодействии между подразделениями. Действуйте по обстановке. Если обозначится успех, вводите свежие силы...
   Мы пошли к штабу, разместились в стоявших там двух "виллисах" и направились к месту, где Еременко проводил занятие с офицерами. Я с Курбатовым ехал впереди. Шофер Лопарев, тридцатилетний красноармеец с солидным водительским стажем, гнал машину по проселкам с огромной скоростью. Трясло нас нещадно. Но я не обращал на это внимания - все мои мысли были там, где сейчас вели бой наши подразделения.
   Когда мы прибыли, занятие уже началось. Еременко стоял внутри плотного кольца генералов и офицеров и что-то объяснял им. Осторожно протиснувшись к нему, я доложил:
   - Товарищ командующий, командир сто пятидесятой дивизии полковник Шатилов прибыл на занятие с опозданием!
   - Эт-то еще что за штучки? - возмутился Еременко. - Ты, Шатилов, забыл, что такое война? - И он разразился в мой адрес серией нелестных эпитетов.
   Я стоял сам не свой. Очень хотелось, чтобы Юшкевич вступился и объяснил, в чем дело. Но он промолчал. Тогда и я решил не оправдываться.
   Дав выход своему гневу, Еременко поостыл и продолжал начатое объяснение:
   - Вот посмотрите сюда. Если вы должны работать с авиацией, а передний край ваш проходит, как тут вот, через лес, то обозначать его надо таким манером... - Подняв руку с ракетницей, он выстрелил. Зеленый шарик взвился в небо и, описав крутую дугу, погас. - Разумеете? А то наши соколы вам же и пропишут по первое число...
   В это время откуда-то появился незнакомый мне полковник и подошел к Еременко:
   - Товарищ командующий, разрешите доложить!
   - Ну, в чем там дело?
   - Товарищ командующий, сто пятидесятая дивизия прорвала оборону немцев, заняла первую и вторую траншеи, захватила пленных и ведет бой за овладение первой позицией.
   Еременко быстро обернулся ко мне:
   - Что же ты, Шатилов, сразу не сказал? Немедленно забирай своих командиров и отправляйся на энпе, боем управлять.
   - Есть! - Отыскав взглядом Алексеева, Зинченко и Елизарова, я сказал им: - К машинам!
   Назад Лопарев гнал еще быстрее. Чувство обиды улетучилось - ведь здравый смысл в конце концов восторжествовал.
   На НП мы не пришли, а прибежали. К этому моменту первый эшелон 469-го и 674-го полков, продвигавшийся на Каменку, встретил сильное сопротивление и остановился. Противник занимал выгодный рубеж. Требовалось решить, как быть дальше. Можно было свернуть бой - ведь мы разведали, что хотели: система огня неприятеля вскрыта, его инженерные сооружения и заграждения также теперь известны, промежутки между подразделениями установлены. Мы планировали захватить хотя бы одного "языка", а пленили около пятидесяти человек: Однако интуиция подсказывала мне, что бой надо продолжать. Вспомнились разговоры о готовящемся наступлении фронта, повышенный интерес командования к нашей разведке боем. В памяти возникло лицо Еременко: как он весь встрепенулся, когда услышал, что дивизия успешно прорывает оборону гитлеровцев. Все это, вместе взятое, и родило решение. А решив продолжать бой, я постарался сделать все возможное, чтобы удар наш не захлебнулся. Для этого надо было ввести второй эшелон дивизии, состоявший из 756-го полка и батальонов 469-го и 674-го полков.
   Вызвав полковых командиров, я поставил перед ними задачу и сказал:
   - Учтите, успех нашего прорыва поставит в выгодное положение весь семьдесят девятый корпус. От вас и ваших бойцов требуется напористость и стремление вперед. У опорных пунктов не задерживайтесь, обходите их и проникайте в разрывы боевых порядков.
   Командиры передали по телефону приказания выводить батальоны на исходный рубеж и поспешили на полковые наблюдательные пункты.
   "А все же достаточно ли этих сил, чтобы удар не оказался отбитым?" грызла меня тревожная мысль, и я со все большей решимостью поглядывал на подполковника Гордеева, зашедшего в мой блиндаж.
   Василий Иванович Гордеев командовал 991-м полком самоходной артиллерии. Эта часть фронтового подчинения вот уже больше недели располагалась в полосе нашей дивизии. И я и Гордеев знали, что нам предстоят совместные действия. Об этом мы не раз говорили. И вот такой момент, кажется, настал.
   Чтобы использовать этот полк, надо было запрашивать разрешение фронта. Но пока его добьешься, уйдет время. Эх, была не была... Я решился!
   - Товарищ Гордеев, вводите в бой своих молодцов.
   - Товарищ полковник, а как же приказ фронтового командования? осторожно спросил он.
   - Вы же видите, что творится. Пока я свяжусь с фронтом да все согласую, тут такое может произойти... Так что давайте уж под мою ответственность!
   К счастью, Гордеев был настоящим боевым офицером и, не страдал приверженностью к формализму.
   - Хорошо, - согласился он. - Только вы, товарищ полковник, пожалуйста, доложите фронту при первой же возможности.
   - Об этом не беспокойтесь, - заверил я его. - В любом случае за последствия отвечаю я.
   Не прошло и часа, как второй эшелон дивизии вышел на рубеж развертывания для атаки. Заговорила наша артиллерия. Она била по третьей траншее врага. Артналет продолжался десять минут, но ущерб неприятелю он причинил немалый. Поэтому, когда в атаку двинулись батальоны 469-го и 674-го полков, полк Зинченко и самоходки Гордеева, они встретили меньшее сопротивление, чем можно было ожидать. Темп наступления нарастал. С нашего НП уже стало трудно наблюдать за боем. Я приказал разведроте и связистам оборудовать новый наблюдательный пункт, ближе к наступающим частям. И вскоре мне доложили, что НП подготовлен в районе деревни Печурки, связь есть, можно туда переходить.
   Я начал собираться и не сразу заметил, как в блиндаж вошел незнакомый генерал. "Наверное, из штаба фронта", - мелькнула мысль. Судя по тому, с чего он начал, я не ошибся.
   - Товарищ полковник, - строго спросил он, - почему вы ввели в бой девятьсот девяносто первый полк без разрешения штаба фронта?
   Я продолжал молча собираться. Да и что было ответить? Формально, конечно, я был не прав. Но не мог же генерал не понимать мотивов моего решения.
   Между тем недовольный моим молчанием, генерал сказал еще строже:
   - Доложите лично командующему фронтом!
   - Я прошу, товарищ генерал, вас доложить об этом. А мне надо переходить на новый энпе. Я бы с удовольствием доложил сам, но бой не кончился и им надо управлять.
   Подхватив полевую сумку, я пошел к выходу из блиндажа. Конечно, я поступил бестактно. Но неужели для представителя фронта чисто формальная сторона была важнее существа дела?
   До Печурок пришлось добираться на своих двоих, где шагом, где бегом, благо недалеко, всего пять километров. Наблюдательный пункт здесь саперы оборудовали в оставленных противником блиндажах. Начальник связи дивизии майор Дмитрий Павлович Лазаренко доложил:
   - С частями связь поддерживается по радио и по телефону. А с "верхом" - пока только по радио. Телефонную жду с минуты на минуту...
   Место для НП было выбрано хорошее. Только закатное солнце било в глаза. Голубая вечерняя дымка смешивалась с черным дымом и пылью от разрывов снарядов. Различить, где наши боевые порядки, а где неприятельские, с каждой минутой становилось все труднее. Я слышал, как Максимов, стоявший неподалеку от меня, чертыхался и что-то бурчал себе под нос. Бедняга! Ему-то, артиллеристу, ошибки в наблюдении грозили особенно крупными неприятностями.
   На западе, километрах в двух впереди от нас, дымились черные развалины села Забеги. Наши уже вели бой за селом. А Каменка, в направлении которой мы начали сегодня наступать, осталась сзади и несколько южнее дивизионного НП. Войска обошли ее, но еще не взяли. Действовавший там 674-й стрелковый полк натолкнулся на ожесточенное сопротивление. Особенно туго пришлось ему от пулеметного огня. Становилось ясно, что до утра Каменку не взять. Что ж, приходилось с этим мириться. Я приказал перенести свой НП в Забеги, чтобы с утра управлять успешно развивавшимся наступлением к западу от этого села. Одновременно распорядился, чтобы командиры покормили людей горячим поротно, не снижая темпов наступления. Пришел майор Коротенко и, доложив обстановку, сообщил план ночных действий разведывательной группы.
   В это время зазуммерил телефонный аппарат, и связистка Фаина передала мне трубку. Я услышал голос командующего фронтом:
   - Шатилов, тут вот говорят, что твоя дивизия ведет бой за Печурки. Так ли это?
   - Никак нет, товарищ командующий. В этом селе мой наблюдательный пункт. А полки заняли Тарасово и Богомолово и наступают на Волочагино. Я с оперативной группой перехожу в Забеги.
   - Ого! Вот это добре. Смотри, будь осторожен, не лезь ночью слишком вперед.
   Командующий был явно в хорошем расположении духа, и я решил использовать этот момент:
   - Разрешите доложить об одной неувязке!
   - Ну что там? Докладывай!
   - Я своим приказом ввел в бой девятьсот девяносто первый самоходный полк вашего подчинения...
   - Правильно сделал! - раздалось в ответ. - Я сейчас сажаю на машины двести седьмую дивизию - будет у вас через два часа. И сто семьдесят первая выступает пешим порядком. Понимаешь, как кстати твой прорыв? Я в него буду вводить всю третью армию, а завтра перейдет в общее наступление весь фронт! Твое направление - на Идрицу. Желаю успеха!
   Идрицкое направление
   В оперативных документах оно существовало всего двое суток. Но все-таки оно было - Идрицкое направление! После разговора с Еременко, шагая ночью по щедрой росе в Забеги, я ведать не ведал, на какой срок войдет в мою жизнь это направление. Главное - началось наступление, и нам в нем принадлежало не последнее место. Сто пятидесятая шла впереди!
   За околицей Забегов, на поросшей лесом возвышенности мы расположились в отрытых гитлеровцами блиндажах. Один из них был наскоро приспособлен под наблюдательный пункт нашей оперативной группы. Противник отсюда ушел совсем недавно - в железной печурке еще тлели угли.
   Я сразу же сел за телефон. Доклады командиров полков были похожи один на другой. Повсюду наши натыкались на сильный огонь. Наступать таким же темпом, как и днем, оказалось невозможно. К тому же люди здорово устали, требовалась хотя бы небольшая передышка. Но, с другой стороны, прекратить всякие действия - значило дать фашистам закрепиться на новых рубежах. И утром они окажут еще более решительное сопротивление.
   Пришлось от каждого полка выделить по стрелковому батальону со средствами усиления для действий ночью, а по два батальона вывести из боя, чтобы люди до утра привели себя в порядок и отдохнули.
   Самому мне поспать так и не удалось. Во-первых, интересные трофеи принес Коротенко. У убитого немецкого полковника разведчики нашли боевой приказ и план действий 23-й пехотной дивизии. Эти документы стоили того, чтобы над ними посидеть и мне, и особенно Дьячкову с Офштейном. Во-вторых, на НП были доставлены пленные.
   Самой крупной птицей из них был штабной офицер в чине полковника. При нем оказалась карта, где обозначалось расположение всей Идрицкой группировки. Полковник был растерян.
   - Мы не ожидали вашего наступления, - говорил он, - и тем более столь стремительного. У нас полная дезорганизация. Управление нарушено. Где свои, где чужие - трудно понять. Иначе бы я не очутился в вашем обществе. Часть солдат верна фюреру и законам дисциплины, они-то и оказывают вам отчаянное сопротивление. Другие ведут себя как предатели и трусы - покидают позиции без приказа. - Помолчав, он добавил: - У многих уже не выдерживают нервы.
   От других пленных, в целом подтвердивших слова полковника, я узнал, что кое-где немцы отошли чуть ли не в панике, даже артиллерию оставили на огневых позициях. Всего в плен за минувший день было взято 114 человек. В числе боевых трофеев - около 40 пулеметов и 12 орудий. Только убитыми враг потерял до 300 солдат и офицеров.
   Части дивизии продвинулись километров на двенадцать. В тылу у нас осталась Каменка, занятая врагом, и немало мелких неприятельских подразделений. О том, как подавить сопротивление гитлеровцев, я уже не беспокоился. Ночью на наш правый фланг - не через два часа, как предполагал Еременко, а так часа через три-четыре - вышла 207-я стрелковая дивизия. К утру подтянулась и 171-я. Одним словом, на Идрицкое направление вышел весь 79-й стрелковый корпус.
   Рассветало, когда ко мне подошел Анатолий Курбатов.
   - Товарищ командир, на нашей высотке в соседней траншее пулеметная рота немцев.
   - Не может быть, - удивился я. - Так рядом с нами и ночевали?
   - Да. Темно, боевые порядки перепутались, их и не заметили.
   Соседство было не из приятных.
   - Тарасенко, - позвал я командира разведроты, - поднимай своих людей и немедленно очисти высоту от фашистов.
   Через несколько минут рота с трех сторон атаковала вражеские позиции, находившиеся в каких-нибудь ста метрах от нашего НП. Но не тут-то было! Из траншей хлынул ливень свинца. Бойцы залегли. Тарасенко попытался было их снова поднять, но пулеметные очереди прижали наших солдат к земле.
   Дело принимало нешуточный оборот. Я приказал отвести роту и открыть по гитлеровцам сосредоточенный артогонь, затем направить на них два танка.
   Когда заработала артиллерия и показались тридцатьчетверки, неприятельские солдаты бросились к ближайшему лесу. Вдогонку за ними пустились разведчики Николая Тарасенко. Уйти удалось немногим: на земле осталось много убитых и раненых, а 18 человек было взято в плен.
   Утро показало, что в Забегах делать мне больше нечего. Бой, расчленившись на отдельные очаги, еще гремел вокруг. Но основные события разворачивались впереди, уже километрах в десяти от нас. Поэтому я распорядился, чтобы в Забеги срочно переводили штаб дивизии, а наблюдательный пункт для оперативной группы подготовили на одном из холмов, непосредственно за наступающими частями.
   Расстояние до нового места было около восьми километров, и добираться туда решили на машинах. В одну сели мы с Курбатовым, а еще в двух разместились оперативная группа и взвод разведки. Едва автомобиль тронулся, я начал дремать - сказывалась бессонная ночь. Только проскочили село, как Лопарев вдруг резко затормозил. Я поднял голову и удивился: у дороги перед мостом через ручей стоял немецкий офицер и заискивающе улыбался. Руки он приподнял вверх и всем своим видом показывал, что не желает сделать нам ничего плохого. "Наверное, контуженный", - подумал я. Но, взглянув чуть в сторону, почувствовал на лбу холодную испарину: около придорожных кустов примостился неприятельский пулемет, уставившись на нас в упор черным зрачком дула.. Расчет лежал на месте, готовый к открытию огня. "Конец", мелькнула мысль. В эти мгновения я с непостижимой четкостью, как в застывшем кадре кинофильма, увидел и обгоревшие дома на краю села, и выглядывавших из-за них солдат в зелено-серой одежде.
   Но тут сзади раздался резкий визг тормозов и из следовавшей за нами машины на землю посыпались разведчики. Неприятельские пулеметчики, проворно вскочив, подняли руки вверх. Из-за домов стали выходить новые группы гитлеровцев. Они сдавались без сопротивления, без стрельбы. Разведчики под конвоем отправили их в тыл.
   Я спросил офицера по-немецки:
   - Что, не успели удрать?
   - Конечно, - ответил он.
   - Сколько вас здесь?
   - Одна пулеметная рота, - и он махнул рукой на запад. - Ваши танки и пехота прошли далеко. Мы вынуждены сдаваться. Вы нас окружили и отрезали пути отхода. Нам некуда деться. - И уже иным тоном, с плохо наигранной бравадой, спросил: - Нас, конечно, расстреляют?
   - Нет, - успокоил я его. - Мы пленных не расстреливаем, а отправляем в тыл. Будете там работать, восстанавливать то, что разрушили и сожгли.
   - Слава богу, - вновь заулыбался он, - для нас этот кошмар кончился. А вам, господин полковник, желаю удачи...
   Как не похожи были эти пленные на тех, что брали мы под Киевом летом сорок первого! Те были наглые, смотрели на нас свысока - так, будто не они, а мы у них в плену.
   На новом наблюдательном пункте мы пробыли недолго. Несмотря на то что противник оказывал упорное сопротивление, наше наступление велось в довольно высоком темпе. И за день мы раза два, а то и три меняли НП.
   Части дивизии вошли в Каменку, заняли ряд сел. Окруженные, потерявшие связь между собой, небольшие группы гитлеровцев некоторое время держались. Потом сознание безнадежности дальнейшей борьбы брало верх над привычкой к дисциплине, и солдаты разбегались или сдавались в плен.
   С ходу мы форсировали речку Алоля около деревни с таким же названием. Мосты были взорваны, и переправляться пришлось вброд. Из ближайших лесов и оврагов вышли крестьяне. Они стали помогать наводить мост, приводить в порядок дорогу, вытаскивать застрявшие орудия, подводы.
   От их рассказов о пережитом в годы хозяйничанья фашистов бойцы лютели и с удвоенной силой дрались с врагом.
   Идрица была от нас в каких-нибудь двадцати километрах. 79-й корпус обходил ее с севера, минуя наиболее сильные вражеские заслоны. Это был важный узел неприятельской обороны. Через город проходила железная дорога и несколько шоссейных. Неподалеку находились два постоянных аэродрома. Идрицу опоясывали противотанковый ров и сеть Траншей с площадками для огневых точек. Отдельные участки дорог прикрывались дотами и дзотами. Все эти укрепления создавались не один месяц. Мы имели о них довольно полное представление, почерпнутое из захваченных документов и из показаний пленных. Это облегчало нам выбор направления для удара.
   ...Красное солнце, обещая хорошую погоду, сползало за горизонт. Его лучи, словно нехотя, пробивались сквозь дым и пыль, поднятые взрывами и пожарами, танковыми гусеницами и выхлопами моторов. Рокот и гул неслись над землей. Начинались вторые сутки наступления на Идрицком направлении.
   Утро следующего дня выдалось ясное, почти безветренное. Наше продвижение, замедлившееся ночью, снова набирало свой дневной темп. Передовой отряд, состоявший из танков и самоходок с десантниками на броне, рвался к Великой, чтобы захватить на ней броды и отрезать пути отхода 23-й пехотной дивизии противника. Да, Великая, которую мы форсировали в бою за Заозерную, описав хитрую петлю, снова вставала на нашем пути. И мы поспевали к ней раньше, чем основные силы немецкой дивизии. Это ли не было успехом!
   Танки мчались по густой и высокой траве. В наш "виллис", идущий вслед за ними, врывался и крепкий аромат луговых цветов, и едкий запах выхлопных газов. Машину я остановил близ берега и поднялся на пологий холм. Отсюда лучше просматривалось русло реки, да и вообще легче было ориентироваться. Но понять, к какому именно месту относятся буквы "бр", обозначавшие на карте брод, было нелегко.
   Ширина Великой в этом месте достигала двухсот метров. Глубина ее, если верить карте, колебалась от полутора до трех метров.
   Я спустился к подножию холма. Ко мне подошли командир батальона, возглавлявший передовой отряд, и командиры танковых рот.
   - Надо как можно быстрее отыскать брод, - сказал я им, - захватить плацдарм на том берегу и не дать противнику возможности отойти туда. А за вами переправится весь шестьсот семьдесят четвертый полк.
   Не успели офицеры разойтись, как наше внимание привлек хохот, вспыхнувший в группе бойцов, расположившихся неподалеку. Мы обернулись в ту сторону, куда смотрели бойцы. Там, метрах в двухстах к югу от нас, вброд через реку шли две женщины, высоко подняв подолы своих ситцевых платьев. Они что-то кричали.
   - Прекратите гоготать! - прикрикнул я на солдат. До нас донеслись слова:
   - Брод только здесь!
   Выйдя на берег, молодухи юркнули в кусты и, приведя там в порядок свою одежду, вышли навстречу бойцам. Я сунул карту в планшетку и поспешил к женщинам.