Шатилов Василий. Знамя над рейхстагом

   Однако около половины вражеских войск, воспользовавшись слабостью нашего заслона в межозерье, все-таки прорвалось на дорогу, ведущую в Каунату. Мы стремились не допустить их туда, не дать им возможности закрепиться на подступах к Резекне.
   Наши части перешли к преследованию фашистов. Несколько раз головные подразделения натыкались на прикрытия, выставленные немцами на промежуточных рубежах, но быстро сбивали их. Силы врага таяли. К вечеру дивизия уже вела бои на окраинах Каунаты.
   Здесь противник сделал последнюю отчаянную попытку остановить нас. Всю ночь не смолкал гул орудий, треск пулеметных очередей. Но к рассвету воцарилась тишина. Весь населенный пункт был в наших руках. Уцелевшие подразделения гитлеровцев поспешно откатывались на запад.
   Утром 23 июля мы с Иваном Константиновичем Коротенко прошли по дороге, ведущей в городок. Страшное зрелище открылось перед нами. Груды трупов вражеских солдат лежали в кюветах и на обочинах. Эта картина вступала в резкий диссонанс с ярким, солнечным утром. И трудно было отрешиться от двойственного чувства. С одной стороны - пьянящая радость победы, гордое сознание успеха в решении боевой задачи. С другой - отвращение к той неизбежной жестокости, которую несет в себе война.
   Говорят, что на войне черствеют человеческие сердца. Это верно лишь отчасти. Конечно, привычка делает свое дело, и то, что вначале потрясает, потом воспринимается проще, спокойнее. Но никогда человек с нормальной психикой не останется равнодушным при виде сотен лишенных жизни людей, пусть даже одетых в неприятельские мундиры.
   Однако какое бы тягостное впечатление ни производило еще не остывшее поле боя - с кровью, с изуродованными телами, это ни в малейшей мере не могло отразиться на стойком чувстве ненависти к фашистам, на всепоглощающем стремлении бить их. Они начали войну. И если не уничтожить этих извергов, они с садистской жестокостью покроют всю нашу землю пеплом и трупами, а в тех, кого оставят живыми, убьют душу, человеческое достоинство. Под угрозой все - наш советский образ жизни, наша национальная культура, наше право чувствовать себя русскими, украинцами, татарами, латышами... С тупой улыбкой собственного превосходства давит враг непреходящие человеческие ценности. И наш священный долг - вымести оккупантов с родной земли, а тех, кто не хочет примириться с этим, - истребить, как истребляют опасных, взбесившихся животных...
   Так размышлял я, идя с Коротенко по дороге в Каунату.
   Итак, теперь наша очередная задача сводилась к содействию соседу справа в овладении городом Резекне. Вновь двигались мы с боями по дорогам, прорывая промежуточные рубежи врага.
   27 июля город был освобожден. За успешные действия в этой операции личному составу 150-й стрелковой дивизии приказом Верховного Главнокомандующего объявлялась благодарность. Но общий успех не давал нам права закрывать глаза на ошибки и оплошности, без которых мы добились бы победы с меньшими потерями.
   Самый крупный наш недочет в этой операции был связан с недисциплинированностью подполковника Корнилова, не выполнившего боевой приказ. Законы военного времени суровы. По делу отстраненного от командования полком офицера началось следствие.
   На допросе Корнилов показал, что считал поставленную ему задачу невыполнимой, а полк, в случае боя с немецкой дивизией, обреченным. Потому он и направил в межозерное дефиле один батальон: пусть, мол, лучше погибнет он, чем весь полк. Двумя же другими батальонами он решил нанести фланговый удар.
   Конечно, Корнилов был не прав в своих опасениях. Это подтвердил весь ход боя. Батальон хоть и понес большие потери, но не погиб и по мере сил выполнил свою задачу.
   А окажись на его месте полк - и потерь было бы меньше, и противник едва ли прорвался бы на Каунату.
   Но даже если б полку и грозила верная гибель, Корнилов все равно не имел права своевольничать, нарушать приказ. Ведь на войне иногда приходится сознательно жертвовать целой частью, чтобы выиграть сражение. И в этом случае долг командира и бойцов - стоять насмерть, не щадя себя ради жизни и победы товарищей. Инициатива, без которой немыслимо военное дело, может быть здесь направлена лишь на лучшее выполнение приказа.
   То, что сделал Корнилов, выходило за рамки допустимой и нужной инициативы, превращаясь в ее противоположность - неисполнительность. Вина его усугублялась еще и тем, что, решив отступить от предписанных ему действий, он не донес об атом по команде. И боевые маневры дивизии поначалу строились, с расчетом на то, что 674-й полк занял позицию в межозерье.
   Но при всей очевидной виновности Корнилова я не мог снять вины и с себя. Ведь я же знал, что он только что с курсов, что у него нет настоящего боевого опыта, что он никогда и ничем не командовал. Все это требовалось взвесить, прежде чем ставить перед 674-м полком столь ответственную боевую задачу. И уж коли такое решение было принято, следовала проконтролировать выход полка на заданное ему направление, убедиться, что Корнилов уяснил суть полученного приказа и свое место в проводимом дивизией бою и правильно начал действовать. Тем более что молодой командир полка с самого начала выказал сомнение в осуществимости поставленной перед ним задачи...
   Словом, ознакомившись с материалами следствия, я пришел к убеждению, что отдавать под трибунал Корнилова не стоит. Полк, конечно, доверить ему нельзя. Но разве он не справится с обязанностями на другой, менее ответственной должности, разве не извлечет из всего происшедшего верного урока? Ведь он же честный коммунист, доказавший преданность делу партии за три года войны. Повода усомниться в его личной храбрости он не дал. И есть все основания надеяться, что он научится хорошо воевать.
   Все эти соображения я высказал Переверткину. Семен Никифорович внял моим доводам и перевел Корнилова в другую дивизию заместителем командира полка.
   "Призраки" лубанских болот
   Освободив Резекне, войска 2-го Прибалтийского фронта нацелились на Ригу. Но до нее пока было далеко. А прямо перед нами лежала Лубанская низменность.
   Простираясь от Лубанекого озёра на севере до озера Резна-Эзерс на юге, она зеленела лесами и большими, глубокими топями, покрытыми жесткой плавучей травой. Болота эти пользовались дурной славой. По заверениям местных жителей, там прочно обосновались призраки, оборотни и другая нечистая сила.
   - Смог бы кто-нибудь провести нас через болота? - спросил я старика латыша - местного старожила.
   - Что вы, что вы, - испуганно Замахал тот руками. - Через такие топи даже зверь никогда не проходил.
   Вопрос мой не был праздным. 28 июля 79-й стрелковый корпус остановился перед Лубанекими болотами - серьезной естественной преградой на пути к Риге. Противник, надо полагать, связывал с этим рубежом немалые надежды. Низменность пересекалась лишь единственной шоссейной дорогой, по которой могли двигаться автомашины и тайки. Остальные дороги годились только для пехоты и гужевого транспорта. Да и то только одноконного. Все дороги и узкие перешейки между болотами были перехвачены неприятельскими заслонами. Надежд на быстрый их прорыв оставалось мало. К тому же это привели бы к большим потерям. Командующий фронтом поставил задачу пройти через болота в тыл к фашистам. Решить эту задачу поручили нашей дивизии.
   А как ее решить? Тут было над чем поломать голову. Сунешься в болота на авось - можешь пропасть и без помощи немцев, А нам нужно пройти через топи и ударить по гитлеровцам. Техники для форсирования болот у нас никакой...
   День 28 июля выдался пасмурный и тихий. После обеда мы с офицерами штаба сидели на бревнах у заброшенной лесопилки. Разговор, то затихая, то возобновляясь, шел о том, как перебраться через чертовы трясины. Хоть по воздуху лети! Неожиданно голос подал молчавший до Этого Коротенко:
   - А пройти-то можно. Я знаю как.
   Все повернули к нему головы. Иван Константинович спокойно продолжал:
   - Надо палки сделать, вроде лыжных, с большими кругами из лозы. А из бревен, на которых мы сидим, напилить досок и проложить по болоту настил. По настилу можно будет идти и палками об эту жижу опираться, равновесие держать.
   - А что, это идея! - оживленно отозвался Иван Федорович Орехов, наш дивизионный инженер.
   Мысль и правда оказалась дельной. Я тут же раскрыл планшетку с картой. Кратчайший путь во вражеский тыл лежал через болото Лиелаис-Пурвс. Расстояние - около пяти километров. Бревен должно хватить. Я распорядился:
   - Майор Орехов, ставьте людей пилить кругляки. С наступлением темноты начнете стлать тропу к хутору Мистрики, потом вот на эти отметки. Когда сможете закончить работу?
   - К вечеру тридцатого, - немного подумав, ответил Орехов.
   - Полковнику Дьячкову лично следить за ходом всех работ. Ясно?
   - Так точно.
   - Майор Коротенко! Организуйте непрерывную разведку в этом направлении. Подготовьте разведроту к переходу через болото. Поведет ее капитан Тарасенко. Будут прокладывать путь четыреста шестьдесят девятому полку.
   Орехов, что-то почеркав в блокноте, сказал:
   - Товарищ полковник, по болоту люди смогут пройти с восьмидесятидвухмиллиметровыми минометами и со станковыми пулеметами.
   - Вот и отлично. Приступайте, товарищи, к делу. А вы, Артюхов, поднимите весь политотдел на работу с людьми. Надо разъяснить бойцам, какая перед ними стоит необычная задача. Вселите в них уверенность, что это им вполне по плечу. Главное сейчас - настил. На помощь саперам бросим стрелков. Пусть люди поймут, что работа на пилке досок и прокладке тропы выполнение боевой задачи.
   План предстоящих боевых действий вырисовывался все отчетливее. По тропе двинется 469-й полк. 756-й полк пойдет в обход по перешейкам. 674-й вслед за ним во втором эшелоне. Удар со стороны болота будет внезапным и облегчит действия частям, идущим в обход.
   Связавшись с Переверткиным, я доложил ему свои соображения. Он одобрил план и сказал, что 171-я дивизия, действующая справа от нас, и 207-я, находящаяся слева, согласуют по времени свои удары с нашим. Все будет зависеть от того, когда мы будем готовы к форсированию болота.
   Ночью начали класть настил. Саперному батальону дивизии и саперным ротам полков помогали стрелковые подразделения. Разведчики на лыжах, сплетенных из лозы, и при помощи палок с огромными кругами пробирались в глубь болота. За ними шли наши инженеры, намечая путь деревянной тропы. Саперы работали сноровисто, без стука и шума. В некоторых местах приходилось устанавливать мостки, в других - укладывать бревенчатую колею. На готовых участках были совершены пробные переходы. Способ передвижения оказался вполне приемлемым. Он не требовал специальной тренировки.
   На следующий день мы с Алексеевым, Коротенко и Офштейном приехали в рощу, откуда начиналась гать. Осмотрели уже сделанные сооружения, опорные палки из хвороста, лыжи-широкоступы. У меня крепла уверенность, что задуманное предприятие увенчается успехом. А это даст не только тактический, но и оперативный выигрыш, которым смогут воспользоваться и армия и фронт.
   По рассказам разведчиков и окрестных жителей мы хорошо представляли местность, на которой должны были развернуться боевые действия. Все говорило за то, что противник не подозревает о наших приготовлениях. Гитлеровцы считали болото абсолютно непроходимым для людей. С расчетом на это и строилась вся их оборона. Многочисленные огневые средства - орудия прямой паводки, вкопанные в землю танки - были обращены лишь в сторону, откуда они ожидали удара. Выход в немецкий тыл открывал перед нами возможность перерезать шоссе и железную дорогу и тем самым закрыть неприятелю пути отступления.
   Даже если фашисты обнаружат нас раньше времени и перейдут в контратаку, то к этому моменту их отвлечет, а стало быть, облегчит наши действия наступающая слева 207-я дивизия. Подоспеет и 171-я, которая будет прорываться по шоссе и вдоль железной дороги.
   Эту обстановку я и приказал нанести на "ящике с песком". В прямом смысле никакого ящика у нас, конечно, не было. Просто на подходящем месте топографом вскапывалась земля, и на этой рыхлой почве наносились в миниатюре рельеф местности, на которой предстояло действовать дивизии, наши и вражеские боевые порядки. По терминологии, установившейся в мирные дни, когда в частях действительно имелись и ящики, и песок, на котором разгорались жаркие сражения в ходе тактических занятий, мы и сейчас называли "ящиком" наскоро вскопанный клочок земли.
   Так вот, на полянке в рощице у такого "ящика" собрались командиры полков и дивизионов, командующий и начальники артиллерии, инженеры дивизии и полков, офицеры штаба. Здесь мы и начали проигрывать завтрашний бой. Все было очень наглядно: кто, куда и как движется, какие открываются возможности для взаимодействия, каковы наилучшие условия для размещения артиллерии, откуда удобнее руководить боем. Сразу же возникло множество вопросов, особенно к Орехову, в связи с обеспечением переправы. Я радовался тому, что э,ти вопросы появились сейчас: в спокойной обстановке ответы на них можно дать обстоятельные, всесторонне обдуманные. Куда хуже, если б возникли они ночью, при движении по гати, и командирам пришлось бы второпях принимать не самые лучшие решения.
   Мы подробно разобрали все, что было связано с артиллерийским обеспечением, обсудили варианты возможных действий противника и как нам на них отвечать. Тут же были приняты решения на предстоящий бой и сделаны необходимые уточнения.
   Самое существенное состояло в том, что начинать решено было сегодня, в ночь на 30 июля. Саперы оказались молодцами и досрочно справились с прокладкой гати. А все остальное, в сущности, было давно готово. Дивизионную артиллерию уже установили на закрытых огневых позициях, цели распределили, и она по первому сигналу могла поддержать пехоту. Два дивизиона "катюш" составили артиллерийскую группу, подчиненную непосредственна мне. Главная ее задача состояла в уничтожении резервов и пунктов управления противника.
   Командиру 469-го полка Павлу Денисовичу Алексееву, на которого ложилась особая ответственность, я сказал в заключение:
   - Надеюсь на вас, как на себя. Вы должны справиться с задачей. Во что бы то ни стало перережьте шоссейную и железную дороги. Как это лучше сделать, я и сам сейчас не знаю. Все будет зависеть от обстановки. Решение примете самостоятельно. И помните о своем самом важном козыре - внезапности и стремительности.
   Когда влажная июльская ночь накрыла землю темным пологом, я пожелал удачи подполковнику Алексееву и капитану Тарасенко. Цепочка людей потянулась к деревянной тропе. Впереди с разведротой шел Тарасенко. Затем двинулся полк Алексеева. Головной батальон возглавлял Федор Ионкин, рядом с которым шагал проводник-латыш. Бойцы шли налегке, взяв с собой лишь минометы и станковые пулеметы. Артиллерия и другая боевая техника могли подойти только после того, как будет захвачено шоссе.
   Я отправился на командный пункт, расположенный на бугре возле хутора Мистрини. Отсюда, если бы не густая тьма, можно было бы наблюдать движение нашей колонны. Но не было видно ни зги. Единственной нитью, связывающей меня с полком, был телефонный кабель, который на тяжелых катушках тянули за собой бойцы.
   Ни один громкий звук не прорезал ночной тишины. По редким докладам я представлял себе, как медленно, где по колено, а где и по пояс в болотной жиже, шаг за шагом продвигаются вперед люди. Это был мучительный, изнуряющий марш. Временами мне казалось, будто и мои ноги проваливаются в топкую грязь, что я с силой выдираю их, чтобы сделать следующий шаг. Не смыкая глаз, я расхаживал по землянке. Ведь в эти часы в самом сердце болота Лиелаис-Пурвс решалась судьба всей операции.
   Двинулся в ночь и 756-й полк, идущий в обход, но зато по твердой почве, а за ним начал собираться 674-й. Но рассчитывать на успешный прорыв вражеской обороны они могли лишь в случае удачного удара 469-го полка с тыла.
   Утром, к половине восьмого, Алексеев преодолел наконец болото и развернул подразделения в боевые порядки. До командного пункта дивизии донеслась россыпь пулеметных и автоматных очередей, уханье минометов. Внезапность была полная - неприятель растерялся. Разведрота во главе с капитаном Тарасенко напала на вражеский штаб. Разведчики захватили пленных и важные документы.
   Батальон Ионкина первым вышел на опушку леса и, проскочив открытое поле, перерезал шоссе и железную дорогу, проходившую рядом с ним. Остальные подразделения расширили захваченный участок дороги до четырех километров. Теперь задача состояла в том, чтобы удержаться. Согласно плану к этому времени сюда должен был выйти один из батальонов 207-й дивизии. Но он что-то не появлялся. Немцы между тем опомнились от неожиданности и начали готовить контратаку.
   На боевые порядки 469-го полка обрушился шквальный орудийный и минометный огонь. Чтобы избежать серьезных потерь, Алексеев вынужден был отвести некоторые подразделения от железнодорожной насыпи и укрыть их в лесу. Дальше отходить было некуда. За спиной зловеще поблескивало болото. Хорошо, что немцы не знали, где мы его перешли, и не пытались отрезать наших от гати.
   Появились неприятельские танки. За ними двигались стрелковые цепи. Гитлеровцы шли в рост, с автоматами наперевес. Видно, их взбодрили шнапсом, прежде чем бросить в эту "психическую" атаку. В небе загудели вражеские самолеты. Земля содрогнулась от разрывов авиабомб.
   Алексеевны встретили атакующих плотным огнем. В тыл им ударила разведрота. И те, дрогнув, откатились назад. Но вскоре контратака возобновилась. А у наших солдат кончались боеприпасы. Полностью были израсходованы мины, и минометчики действовали как стрелки. Все больше появлялось раненых. Кроме как за болото, выносить их было некуда. И санитары совершали поистине героическое: проваливаясь по пояс в жижу, они на плечах несли через топь пострадавших в тыл дивизии.
   Под ударами врага уже все подразделения отошли от насыпи в лес. Когда Алексеев доложил по телефону о создавшейся обстановке, я отдал ему приказ, не претендующий на оригинальность: "Держись во что бы то ни стало!"
   Чтобы облегчить положение отбивающегося из последних сил полка, я велел Максимову ударить по артиллерии противника, сосредоточившейся в районе Лошки. Группе гвардейских минометов приказал бить по скоплению пехоты, готовившейся к очередной атаке. Распорядился также, чтобы Дьячков немедленно организовал команду для доставки алексеевцам боеприпасов.
   Пять минут спустя шквал реактивных снарядов обрушился на железнодорожную насыпь, около которой накапливались пехота и танки врага. Ударили орудия. Никогда я не видел Максимова в таком состоянии. Глаза его возбужденно сверкали. "Огонь! Огонь!" - непрерывно выкрикивал в телефонную трубку старый артиллерист.
   Я позвонил в 756-й полк, чтобы он ускорил продвижение и прикрыл левый фланг алексеевцев от контратак.
   Кажется, все необходимое было сделано. Теперь оставалось ждать дальнейшего развития событий. Но меня захлестнула жажда деятельности, желание самому быть на месте решающих событий, вмешаться в их ход. Поколебавшись немного, я сказал начальнику штаба:
   - Дьячков, берите на себя управление и связь, а я с Максимовым поеду к Алексееву. Там, на месте, обстановка виднее.
   Отыскав глазами адъютанта, распорядился:
   - Курбатов, проверь рации и давай машину!
   Дорога лежала в обход болота, и нам предстояло проехать километров десять. Путь этот преодолели быстро. Впереди показалась заросшая кустарником высотка - командный пункт Алексеева. До нее - рукой подать. Оставалось только проскочить небольшой участок открытой местности и повернуть влево.
   Однако не успели мы достичь поворота, как где-то рядом вверх взметнулись султаны земли. Лопарев до отказа нажал акселератор, машина рванулась вперед. Но прямо перед ней возник еще один черный куст, и мы с ходу нырнули в образовавшуюся воронку. Поскольку я сидел рядом с шофером, на мою долю выпала тяжкая миссия: вышибить лбом небьющееся ветровое стекло. По лицу потекла кровь. Но перевязываться было некогда.
   К нашему счастью, немцы били из орудий небольшого калибра, и воронка оказалась неглубокой. После недолгих манипуляций Лопарев вывел автомобиль из западни. Вокруг продолжали рваться снаряды. До поворота и спасительной высотки оставалось совсем немного.
   - Лопарев, поворачивай влево и загоняй "виллис" в овраг!
   Водитель моментально отреагировал, и через несколько минут мы входили на полковой КП.
   - Жарковато тут у вас, товарищ Алексеев, - произнёс я, отдуваясь.
   - Да, небезопасно. А вы ранены, товарищ командир дивизии?
   - Нет, пустяки, просто ушибся. Доложите-ка обстановку.
   - Все контратаки отбиты. Захвачены пленные. На наш левый фланг вышел истребительный дивизион и прикрыл нас от танковых атак. Полковая артиллерия тоже подтянулась, стала на прямую наводку. Дышится теперь легче. Позиций противника вон там, у дороги. Мы снова прорвались к железнодорожному полотну. Ведем бой за расширение захваченного участка.
   И посмотрел в бинокль. В это время подошел Коротенко, он уже успел и здесь освоиться.
   - Товарищ полковник, продвижение семьсот пятьдесят шестого полка задержалось. На левом фланге пока один истребительный дивизион. Он ведет неравный бой. Противник на этом участке готовит контратаку.
   Наши и немецкие боевые порядки кое-где переплелись. Если над 469-м полком нависла угроза быть сброшенным в болото, то гитлеровцы могли оказаться в окружении. Истребительный дивизион, прикрывавший наш фланг, беспокоил их прежде всего как сила, отрезающая один из возможных путей к отступлению.
   Артиллеристам приходилось туго. И неизвестно, как обернулось бы для них дело, если б во главе истребителей не стоял майор Тесленко. В прошлом горный инженер, Илья Михайлович стал на войне замечательным командиром, оЬбладавшим огромной выдержкой, холодной отвагой и боевой сметкой.
   Еще в начале боя его ранило. Но он остался на командном пункте дивизиона. Орудия он расположил на лесной опушке вдоль дороги. Танковые атаки следовали одна за другой. Майор появлялся в тех батареях, где было труднее всего. В тяжелые минуты он помогал бойцам выкатывать пушки на прямую наводку. И в то же время он ни на минуту не упускал из виду общей картины, не терял нитей управления.
   Человек шестьдесят вражеских солдат с двумя пушками на тягаче зашли в тыл батареи, в которой в этот момент находился Тесленко, А с фронта в атаку поднялась рота пехоты с двумя танками. Илья Михайлович сориентировался немедленно. Часть орудий развернул назад. Дал целеуказания другим батареям. Противника подпустили как можно ближе. И когда вдруг дружно грянули сорокапятимиллиметровки, фашисты оказались сами застигнутыми врасплох. Они не ожидали удара такой точности и силы.
   Оба танка были подбиты первыми же выстрелами. Не успели открыть огонь и немецкие орудия. Гитлеровцы заметались между деревьями, спасаясь от осколков. Вылазка для них окончилась тем, что обе их пушки оказались захваченными, около сорока солдат сдались в плен.
   Но я еще не знал обо всем этом. После доклада Коротенко я приказал Максимову ударить всей артиллерией дивизии по скоплению противника, готовившегося к крупной контратаке на нашем левом фланге. Одновременно я запросил огня корпусной артиллерии. Это был внушительный и эффективный удар.
   Обстановка все больше менялась в нашу пользу. Подходил 756-й полк. Вступали в бой части 207-й дивизии. Это давало возможность начать наступление в глубь обороны противника. А раз так, надо было переносить наблюдательный пункт на новое место. Более всего для этой цели подходил лесок на холме около усадьбы, раскинувшейся к северу от селения Айзкалниоши.
   Распорядившись, чтобы туда выезжали комендантский взвод и оперативная группа с нашего прежнего НП, я обернулся к Максиморву:
   - А вам придется остаться здесь. Будете отсюда управлять огнем артиллерии.
   Попрощавшись с Александром Васильевичем, я последний раз оглядел в бинокль поле боя. Теперь уже в наших руках находился довольно большой участок железнодорожного полотна. На насыпи закреплялись правофланговые подразделения.
   На командном пункте появился высокий, поджарый капитан с закопченным лицом. На шее у него висел автомат, гимнастерка в нескольких местах была разорвана.
   - Товарищ полковник, разрешите обратиться к подполковнику? - вскинул он руку к лихо заломленной пилотке. Ту,т только я узнал Володю Тытаря двадцатилетнего помощника начальника штаба полка по оперативной работе. Он продолжал: - Товарищ подполковник, положение на правом фланге восстановлено. Третий батальон контратаковал позиции немцев и занял прежний рубеж на насыпи. Сейчас закрепляется.
   - Хорошо, Тытарь, - кивнул головой Алексеев. - Только в следующий раз не лезь в боевые порядки. Нечего там помощнику начальника штаба делать. У тебя своей работы хватит.
   - Есть, товарищ подполковник, - потупившись, ответил капитан.
   А мне подумалось: "Ну да, так ты и удержишь такого парня при себе".
   Я направился на новый НП дивизии. В штабном автобусе нас оказалось семеро. Минуты через две машина остановилась в густом кустарнике. Здесь еще никого не было - ни комендантского взвода, ни оперативной группы. Прибывший со мной радист развернул и настроил рацию. Мы собрались было перекусить. Вдруг раздался возглас Курбатова:
   - Товарищ полковник, немцы!
   - Где? - я приоткрыл дверцу автобуса. Действительно, сотни полторы гитлеровцев с офицером во главе шли в нашу сторону. Я машинально схватился за кобуру. Лихорадочно заработала мысль "Что предпринять?" Решение пришло неожиданно.