– А как в отношении Эмиля? Что, он тоже радикал?
   – На документах о переводе значится его код, – напомнил ей Маскат. – Версия о нем такова: после смерти вашего отца его положение в банке стало неопределенным. Вы обратились к нему с предложением, которое он не мог отклонить. А именно: помогите мне подорвать банк, а я обеспечу вас на всю жизнь. Три миллиона долларов, половина обнаруженной до сих пор пропажи, большое подспорье для любого человека.
   – Неужели вы можете поверить в это? – воскликнула ошарашенная Катя.
   – Я этому не верю. Но как я уже сказал, это кое-кого устраивает. – Маскат помолчал. – Послушайте, прокурор наверняка затронет все это в разговоре с вами. Отвечайте ему то же, что вы говорите мне. Мне наплевать, убедится ли он сразу в вашей невиновности или нет. Я хочу просто пробудить у него сомнения. Если у него не будет уверенности, тогда я сегодня же освобожу вас под залог. Ваш паспорт в порядке?
   – Он у меня дома. Я хочу сказать, в доме моего отца.
   – Прекрасно. Я позвоню к вам домой и попрошу одного из слуг принести его.
   – Зачем?
   – Зуб за зуб, коллега. Я хочу, чтобы вы вышли отсюда, но судья должен за это получить какую-то гарантию. Если ваш паспорт будет лежать в суде, то вы не сможете махнуть в Рио и потратить все эти деньги, верно?
   – Верно, – тихо ответила Катя. Она сердилась на себя за то, что не понимала элементарных вещей. – Мне бы хотелось повидать Эмиля, – заметила она.
   Маскат покачал головой:
   – Исключается, пока прокурор не допросит вас… и его. Постучите по дереву, мисс Мейзер. Может быть, вам повезет и через некоторое время вы сможете сравнить свои показания за завтраком в ресторане «Плаза».
 
   Но встретились они не в «Плазе», а в закусочной за углом здания федерального суда. В шесть часов утра на улице было все еще темно, и это заведение было заполнено патрульными полицейскими, секретаршами, служащими, молодыми адвокатами – теми, кто работал в суде в дневную смену. Запятнанное покрытие из искусственной кожи на стульях прилипало к юбке Кати, а от запахов сладких пончиков и поджаренной ветчины ее подташнивало.
   – Не могу высказать, как мне вас жаль, Катя, – произнес Эмиль, обвив обеими ладонями кружку с кофе.
   Катя думала о том, что в этой закусочной он выглядит как белая ворона в своем прекрасно сшитом итальянском костюме. Себя она чувствовала неряшливо одетой и замученной, в горле першило. Помощник районного прокурора проводил допрос очень напористо и долго, его вопросы, повторявшиеся много раз, просто сводили с ума. Кате хотелось закричать.
   А потом как по волшебству все сразу прекратилось. Она стояла перед судьей с Солом Маскатом, который возвратил ей паспорт. Сумма залога для нее и Эмиля была установлена по одному миллиону. Обычные десять процентов были немедленно внесены в форме чека, выписанного на фирму Чарльза Трелора. Был назначен день судебного разбирательства, следствие продолжалось, она с Эмилем обязалась не покидать пределов Нью-Йорка без предварительного уведомления суда. Если они нарушают это условие, то немедленно будет выписан ордер на их арест.
   – Эмиль, что с нами происходит? – спросила Катя.
   – Мне бы хотелось знать ответ на этот вопрос, но я его не знаю.
   – Расскажите мне, что вы знаете. Уверены ли они, что это не ошибка рядового служащего? – спросила она, как бы хватаясь за соломинку.
   – Это давно бы обнаружили наши собственные работники, не говоря уже об инспекторах, если бы была допущена ошибка, – ответил Эмиль. – Нет, Катя. В курятник проникла и ограбила его какая-то очень хитрая лиса.
   – Вы не догадываетесь, кто бы это мог быть? Он покачал головой.
   – Ни малейшего представления. Кадровая политика у нас самая строгая в нашем бизнесе. Мы запрашиваем все сведения о профессиональной подготовке и работе, а также рекомендательные письма на поступающих. Мы проводим проверки через полицию и другие сыскные учреждения. Поверьте мне, как бы хорошо ни выглядел перспективный кандидат и как бы сильно мы ни желали взять его или ее к себе, мы не делаем этого, пока не разузнаем все, что необходимо узнать. – Он загасил сигарету. – Поэтому мне так трудно поверить, что к нам все-таки проскользнул какой-то ублюдок. Кто не только знает технику финансовых переводов средствами электронной связи, но и сумел достать коды безопасности.
   – Сколько человек имеют доступ к такой информации?
   – Насколько я знаю – или знал – только я и Прюденс. Похоже, я ошибался.
   Катя видела, как задет и как зол был Эмиль. Более того, она чувствовала, как ему стыдно.
   – Эмиль, можете вы определить, в каком отделе работал вор? В отделе коммуникаций?
   – Несомненно, – ответил он тихим голосом. – Один из восьми работающих там служащих. Скорее, из семи.
   Катя нахмурилась:
   – Почему восьми?
   – Один из служащих – Майкл Сэмсон – погиб во время пожара на минувшей неделе. В его квартире взорвался газ.
   – Какой ужас!
   Подошла официантка и подлила в их кружки горячего кофе. Катя помолчала, пока официантка не отойдет.
   – Надо думать, что полиция проверяет всех сотрудников отдела коммуникаций.
   – О, конечно! Если что-то можно найти, то они докопаются до этого.
   – Тогда это просто вопрос времени, – заключила Катя, стараясь приободрить Эмиля. – Вора рано или поздно поймают.
   Он кисло улыбнулся:
   – Может быть. Но это не меняет того факта, что я подвел вас, Катя. Вас и вашего отца. Это не должно было произойти, тем более сейчас.
   – Эмиль…
   – Нет, разрешите мне закончить. Меня, может быть, и не посадят в тюрьму. Но если меня не оправдают, то я превращусь в ужасную помеху для банка. К тому же Федеральная резервная система уже назначила временного попечителя.
   – Не может быть! – воскликнула Катя. – Пока наша вина не доказана, вы невинны, черт подери!
   – Катя, вы не понимаете! Произведен неправильный перевод денег. Скандал получил огласку, а завтра вкладчики начнут забирать свои средства из банка. Да, конечно, мы наслушаемся от них ханжеских извинений и обещаний вернуться опять, но это лишь для вида. Клиенты в таких случаях никогда не возвращаются. Они не хотят рисковать.
   Он поднял руку, чтобы не позволить Кате возразить.
   – Есть и другие проблемы. Мы все еще не получили никаких сведений из банка в Рио, куда были переведены деньги. Когда нам ответят, наш банк сможет начать попытки выйти на след преступника и, возможно, восстановить чрезвычайный фонд, который оказался полностью исчерпанным. Но пока не будет сделано хотя бы это, я совершенно бессилен, как бы я ни старался.
   Катя глубоко вздохнула, стараясь не показать своего разочарования.
   – Кого направляет к нам Федеральная резервная система? – спросила она.
   – Хотя бы в этом нам несколько повезло, – ответил Эмиль. – Они направляют к нам Мэтью Сэведжа. Он когда-то работал в компании «Соломон бразерс», но последние несколько лет помогает и опекает захромавшие банки. Я с доверием отношусь к его суждениям и решениям. Он сделает все, что в его силах, чтобы поддержать «Мэритайм континентал» на плаву.
   Катя строго на него посмотрела:
   – Вы мне сказали не все, Эмиль.
   Он позволил себе скромно улыбнуться:
   – Сэведж будет информировать меня о ходе следствия. Мы будем узнавать о событиях раньше правительственных чиновников.
   Катя пожала его руку:
   – Эмиль, уверяю вас, все образуется. Полиция поймает злоумышленника. Через несколько дней все это покажется дурным сном.
   Эмиль Бартоли попридержал свой язык. Его венецианские кости подсказывали ему, что это будет отнюдь не легко. Будучи внутренне человеком с очень большими предрассудками, он верил в то, что дурные сны не проходят. Они просто возвращаются в виде повторяющихся кошмаров.
 
   Уолл-стрит назовет этот день черным вторником. К полудню следующего дня шестьдесят крупнейших депозитариев «Мэритайм континентала» сняли свои деньги. К концу дня эта цифра увеличилась в пять раз, угрожая ликвидировать банк. Только потому, что «Мэритайм континентал» следовал консервативному курсу в области инвестиций, Федеральная резервная система открыто заявила, что активам депозитариев ничто не угрожает.
   Это заявление Федеральной резервной системы не только никого не успокоило, а усилило паническое бегство из этого банка. Может быть, и искаженная логика депозитариев сводилась к следующему: почему регулирующее учреждение взяло опеку над «Мэритайм континенталом», если там все в порядке? Закрытие счетов и снятие средств продолжались с тревожащими темпами. И никакие закулисные просьбы и заверения Эмиля Бартоли не могли изменить этого. Еще более оскорбительным было то, что люди, с которыми Бартоли в течение многих лет вел дела, отказывались подходить к телефону. Самый сокрушительный удар последовал в среду. После двухдневного молчания банк в Рио, куда были переведены украденные средства, проинформировал Мэтью Сэведжа и американских инспекторов, что этих денег на их счетах уже нет. Они переведены согласно поступившим к ним указаниям, изложенным в первом же телексе. Эту деталь люди в Рио в своих корыстных интересах вроде бы не заметили, пока не прикарманили кругленькую сумму, заработанную на этом переводе.
   – Создалось невозможное положение, и оно с каждой минутой все ухудшается, – сообщил Эмиль Кате в этот вечер за ужином.
   Ее тревожил и его вид, и пораженческие настроения, схватившие его.
   – Деньги не могли исчезнуть просто так, – не сдавалась она. – Должны остаться какие-то документы. Где-то кто-то знает что-то!
   – След снова и снова возвращается к нам, Катя, – добавил он с горечью. – Об этом написано во многих газетах.
   Катя точно знала, на что он намекает. Финансовые газеты проявляли скорее осторожность, чем беспристрастность в своих отчетах, а другие газеты оказались менее благосклонными, выплеснув на первые страницы все подробности арестов и так называемой растраты. Более того, инспекторы не называли никаких других подозреваемых. Пока что не появилось ни малейшего подозрения в отношении третьего лица.
   Все это лишь еще больше раздражало Катю и усиливало ее чувство разочарования. Как юриста ее учили пользоваться законами не только для того, чтобы как можно лучше строить защиту возможных клиентов, но и выуживать решающие факты, на которых можно строить или расстраивать все дело. Но она никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как теперь. Она боролась с привидениями, которые установили свои собственные правила. Ей приходилось играть в совершенно неизвестную игру. Она барахталась в неизвестности, не могла реально ухватиться за что-то такое, что угрожало ей. Чувство беспомощности действовало на нервы и пугало.
   – Одно беспокоит меня, – произнесла она вслух.
   – Что именно?
   – Смерть этого Майкла Сэмсона. Эмиль нахмурился:
   – Не понимаю. Несчастный случай. Он погиб от взрыва газа.
   – И сгорел так, что стал совершенно неузнаваем, – добавила Катя.
   – Но Прюденс опознала его. На нем был какой-то медальон, который она подарила ему.
   – Верно, – согласилась Катя. – И женщина вряд ли даст мужчине такую личную вещь, если между ними ничего нет. Для коллеги по работе это был бы слишком большой подарок, который, скажем, преподносят на Рождество или на день рождения.
   – Вы хотите сказать, что у них была связь?
   По тону Катя поняла, что Эмиль даже и не думал о такой возможности. В конце концов, Прюденс Темплтон одевалась и вела себя как старая дева, значит, такой она и была.
   – Думаю, что это могло быть, – ответила Катя. – Давайте на минуту допустим, что это так и было. А если так, то вы чего-то не знаете о Майкле Сэмсоне. И этого «чего-то» может оказаться очень много.
   – Из того, что я помню из его личного дела, у него все было в порядке. У него были блестящие рекомендации из банка «Сауэр».
   – Да, его папку я тоже просматривала. Но, Эмиль, отдаете ли вы себе отчет в том, что практически никто его не знал? Он вел себя как отшельник, никогда ни с кем даже не выпил по рюмке после работы. Не кажется ли вам это несколько странным?
   – Возможно, – допустил Эмиль. – Я могу снова просмотреть его личное досье, навести справки о его рекомендациях.
   – Это лишь начало, и вряд ли вы что-либо там обнаружите. Похоже, что Сэмсон общался в жизни только с одним человеком – с Прюденс Темплтон.
   Квартира говорила о незамужней женщине, которая жила одиноко. Но пустота не заключалась в четырех стенах. На серванте и полочке над камином стояли фотографии туристических поездок на Гавайи и во Флориду, но никаких изображений других людей, которые могли быть попутчиками праздничных поездок. Небольшая круглая подставка на трех ножках, покрытая салфеточкой, была уставлена фарфоровыми статуэтками, но не стояло ни одной рамки со снимками семьи или любимых людей. Стены совершенно голые, если не считать распятия и в одном углу изображения святого Павла. Чайник, стоявший на подносе, покрыт шерстяным колпаком, связанным в такой же манере, как и шаль на плечах Прюденс Темплтон. На это уходили долгие часы кропотливой работы женщины, боровшейся с одиночеством. Катя представила себе, что слышит, как позванивают вязальные спицы и как громко, наверное, раздавался в тишине звук от них.
   – Благодарю вас, мисс Темплтон, – сказала Катя, принимая предложенную чашку. – Это совсем не обязательно.
   – Ну, что вы, мисс Мейзер. На улице ведь так холодно.
   Катя пила чай. Горе оставило свои печальные следы на Прюденс Темплтон. Глаза ее покраснели, веки распухли. Ее глаза постоянно бегали, но голос звучал удивительно спокойно, как будто он принадлежал кому-то другому. Когда она подавала чай, ее руки с голубыми венами заметно дрожали.
   – Я действительно не знаю, что еще могла бы сообщить вам, мисс Мейзер. Полицейские и инспекторы задавали мне сотни вопросов в отношении людей, которые работают, – она поправилась, – которые работали у меня. Я рассказала им все, что знала, в том числе и о мистере Сэмсоне.
   – Вы хорошо его знали, мисс Темплтон? Прюденс пожала плечами:
   – Не очень. Он в основном вел себя замкнуто. Катя поставила чашечку с чаем.
   – Мисс Темплтон, я пришла сюда не для того, чтобы причинить вам еще больше горя, чем вы уже хлебнули. Но я должна вам задать эти вопросы. Вы знаете, как много поставлено на кон, что пишут в газетах.
   Прюденс отвернулась.
   – Вы имеете в виду эти подлые слухи о вас и мистере Бартоли? Явная чепуха.
   – Конечно, это так. Но пресса на этом не остановится, ей подавай скандал. Рано или поздно они притянут вас к Майклу Сэмсону.
   Прюденс отмахнулась:
   – Нечего и притягивать.
   – Мисс Темплтон, когда Майкл Сэмсон погиб, то именно вы опознали его тело. Именно вы подарили ему дорогой медальон. Вы занимались организацией его похорон. Вы были единственным человеком, если не считать священника, у его могилы. Теперь вы оплакиваете его, потому что любили его и его больше нет. – Катя подалась вперед и притронулась к руке женщины. Рука была ледяная. Это, а также суровое выражение лица подсказали Кате, что она попала в точку.
   – Я не хочу совать нос в вашу личную жизнь или касаться ваших чувств к Майклу Сэмсону, – продолжала Катя, молясь, чтобы женщина хоть что-то сообщила ей полезное. – Но мы знаем о нем так мало. Его послужной список совершенно не дает нам представления о том, что это был за человек. А вы его знали, мисс Темплтон? Можете вы мне рассказать о Майкле Сэмсоне?
   Прюденс Темплтон уставилась на Катю с такой грустью и отвращением, что Катю просто передернуло.
   – Вы жестокая, мисс Мейзер, – наконец выговорила она. – Не потому, что вы задаете эти вопросы. Хотя мне и тяжело их слышать, но у вас есть некоторое право их задавать. Вы жестоки, потому что у вас есть все то, чего нет у меня: молодость, красота, богатство. Уверена, что мужчины так и льнут к вам. Меня они не удостаивают даже одним взглядом. А что больше всего огорчает меня, мисс Мейзер, так это то, что вы этого совершенно не замечаете. Вы пытаетесь заставить меня поверить, что мы одинаковые, хотя прекрасно знаете, что это не так. Я нахожу это оскорбительным.
   – Мисс Темплтон…
   – Ну уж нет. Вы задали свои вопросы, и теперь я хочу высказаться. Да, я любила Майкла. Да, мы были любовниками. Он дал мне такое, чего я никогда не имела. То, что имеют все женщины, включая вас. Я не обозленная. Я говорю вам это лишь для того, чтобы вы поняли, как благодарна была я Майклу. Больше, чем могут представить себе люди вроде вас.
   Но, как вы сказали сами, Майкл был замкнутый человек. Время, которое мы проводили вместе, было нашим временем. Прошлое нас не касалось. А что касается будущего, то, по правде сказать, оно ужасало меня, потому что я знала, что в один прекрасный день Майкл уйдет. Поэтому я не задавала ему вопросы о том, кто он такой и откуда взялся. Я упивалась им, принимала его таким, каким он был.
   В ваших глазах я вижу вопрос: но дала ли я ему что-нибудь? Посмотрите вокруг, мисс Мейзер. Что у меня может быть такого, что он захотел бы получить? Отдел коммуникаций не дает возможностей для быстрого продвижения. И хотя моя рекомендация могла бы иметь вес, одна она не продвинула бы Майкла на ответственную должность. Майкл был очень умным человеком. Возможно, он мог бы продвигаться быстрее, занимать более высокие посты, но ему нравилась его работа и он был дьявольски хорош на своем месте. А больше мне сказать нечего.
   Прюденс Темплтон налила еще чаю. На улице стало темно и, вероятно, холодно. Катя поднялась.
   – Простите, если я вас обидела, мисс Темплтон. Если это может вас утешить, то я бы сказала, что вы невиновны. А если в этом появится необходимость, то вы получите лучшего адвоката, который докажет это. – Катя помолчала. – У меня последняя просьба. Нам не удалось найти ни одной фотографии Майкла Сэмсона. Если у вас такая есть, то я бы была признательна за переснятую копию.
   Мисс Темплтон открыла дверь.
   – Нет, у меня нет его фотографий, мисс Мейзер. А если бы они даже и были у меня, то неужели вы думаете, что я отдала бы их вам? – Она сделала паузу. – Зачем вы вернулись сюда? Зачем вы принесли нам неприятности? Я знаю, что Бартоли невиновен. Но не могу сказать то же самое про вас.

ГЛАВА 9

   Дэвид Кэбот ждал Арманда в маленьком отеле возле фабрики «Феррари» в Маранелло. Оба они провели субботний вечер и все воскресенье, осматривая вещественные доказательства, которые обнаружили в исковерканной машине Алекса Дэвид и инженеры. К понедельнику, когда они отправились в Рим по пути в Бейрут, у Арманда на руках были документальные доказательства того, что Алекс погиб в результате преднамеренною убийства. Но эти доказательства не могли выявить личность самого убийцы.
   В аэропорту Фьюмицино они протиснулись сквозь толпы пассажиров в отдельные помещения авиакомпании «Алиталия», предназначенные для пассажиров первого класса. Удобства там включали телевизор, который был настроен на прием национальной станции новостей. Тут-то Арманд и услышал о разраставшемся, как грозовое облако, скандале в Нью-Йорке.
   Они сразу подправили свои планы, поехали в клуб деловых людей в Риме, членом которого состоял Арманд. Этот клуб располагал дюжиной телексных связей с финансовыми центрами и был местом средоточия краткой, самой свежей информации. В течение двух последующих дней Арманд с Дэвидом беспомощно следили, как надламываются и рушатся устои «Мэритайм континентала».
   – Просто не могу поверить в это! – воскликнул Дэвид, шагая взад и вперед по их комнате в клубе. – Бартоли крадет из банка? Связан с Катериной Мейзер? – Он презрительно хихикнул. – Слава Богу, что прессе не удалось добраться до тебя, чтобы узнать твое мнение.
   Арманд стоял возле французских застекленных дверей от пола до потолка, выходивших на балкон. Он грустно размышлял, неотрывно глядя вниз, но не видя туристов, которые, пыхтя и отдуваясь, поднимались по лестнице.
   – Кто-то решил сокрушить «Мэритайм континентал», – произнес он тихим и бесстрастным голосом. – Почему? Не является ли это кровной местью против Александра? Или банк всего лишь первый объект для них? Знают ли они еще что-либо о его деятельности, связях помимо того, что мы предполагаем? – Он взглянул на Дэвида. – Что же касается Бартоли, то он просто старается не втягивать меня в эту заваруху. – Сделал паузу. – Не похож ли я на бессердечного старого подонка? Бартоли – мой друг. Сейчас уничтожается его репутация, а я не пошевелил даже пальцем, чтобы помочь ему. Ирония положения заключается в том, что он поступает абсолютно правильно, хотя и не подозревает о причинах.
   – А что вы скажете о Катерине? – спросил Дэвид.
   – Мне совершенно непонятно, почему притянули ее! – Он обеими ладонями хлопнул по металлической ограде балкона, от чего решетка затряслась и загудела. – Больше того, думаю, что власти Нью-Йорка допустили огромную ошибку. Кто бы ни использовал код Александра, он хотел, чтобы вина пала на самого Александра, а не на Катю.
   – Вы уверены в этом? – спросил Дэвид. – Не считаете ли вы, что что-то есть в этой предполагаемой связи с радикалами?
   Арманд фыркнул.
   – Катя хочет изменить мир, а не взрывать его. Ее связь с этим Тедом Баннерменом, может быть, и была неразумной, но не более того. Мне как-то надо помочь ей.
   Сложив руки крест-накрест на груди, Арманд повернулся спиной к улице.
   – Думаю… нет, даже уверен, что происходящее с «Мэритайм континенталом» как-то связано со смертью Алекса.
   Дэвид уныло улыбнулся. Для Арманда было характерно задавать вопросы, похожие на утверждение.
   – Конечно, – отвечал сам себе Арманд. – Но проблема в том, как найти эту связь. Что это за связь? Почему она появилась? Кто установил ее? – Арманд продолжал кидать вопросы. – Кому выгодно ликвидировать Александра и сокрушить его банк? И чего они этим добьются?
   Взлетевшие брови Арманда придали ему чуть ли не сатанинский вид, усиливая впечатление от его красноречия.
   – К сожалению, из Парижа пока нет никаких вестей, – заметил Дэвид.
   Арманд положил руку на плечо Дэвида. Осунувшееся лицо более молодого мужчины говорило о том, как неустанно он трудился, чтобы раскопать хоть какие-нибудь свидетельства о личности убийцы Александра. Арманд знал, что Дэвид не успокоится, пока не добьется своего.
   – Нам надо возвращаться в Бейрут, – сказал Дэвид. – Я предупредил своих людей в Париже звонить мне в Бейрут, если что-нибудь откроется.
   Но прежде мне надо кое-что сделать. У Алекса были бумаги, в которых содержались подробности нашей деятельности…
   – Что?
   – У меня имеются такие же, – пояснил Арманд. – Они были составлены именно для такого вот непредвиденного обстоятельства. Позволить другим, например тебе, подхватить и продолжить это дело в случае, если что-то произойдет с Александром или со мной. – Он вынул тонкий плоский ключ. – Депозитный ящик Алекса опечатали после его смерти. Прокурор сообщил мне, что такое решение будет отменено в следующую пятницу, то есть послезавтра. Я планировал к этому времени вернуться в Нью-Йорк.
   Дэвид повертел ключ в своих пальцах.
   – У кого дубликат этого ключа?
   Арманд многозначительно посмотрел на него.
   – У Кати. Но не думаю, что она подозревает о существовании депозитного ящика. Я хочу оказаться там, как только будут закончены юридические формальности. Кто знает? Может быть, Алекс что-то оставил нам, от чего мы сможем оттолкнуться?
 
   У Кати не было другого выхода, как закрыться в своем доме. Когда она возвратилась после сурового испытания в управлении районного прокурора, ей пришлось буквально пробиваться через толпы репортеров, поджидавших ее у входа. Но и в доме не было настоящего убежища. Не замолкая, звенел телефон, и ей, наконец, пришлось распорядиться, чтобы трубку не клали на рычаг.
   Бессонными ночами Катя искала ответы. Эмилю она звонила по нескольку раз в день, но его устаревшие сведения о происходящем с «Мэритайм континентале» терзали ее сердце. Депозитарии удирали оттуда скопом.
   – Не нашла ли чего-нибудь полиция? – спросила Катя.
   – Ничего такого, что бы нам помогло. Но, по крайней мере, они сняли всякую вину с Прюденс Темплтон. Ей совершенно не на что надеяться, если она лишится работы.
   Катя старалась не терять надежды на то, что удача им улыбнется. Но звонки к Солу Маскату совершенно не поднимали ее настроения.
   – Ни у полиции, ни у федеральных агентов нет ничего, за что можно было бы зацепиться, – сообщил ей адвокат. – Относительно этого типа – Майкла Сэмсона, о котором вы мне говорили. Ну что же, Прюденс Темплтон дала ему блестящую характеристику. С точки зрения полиции, он чист. Там даже прекратили поиски в этом направлении.
   Это, так же как и многое другое, тревожило Катю. Такое стечение обстоятельств выбивало ее из колеи. Она отказывалась верить в то, что настолько переутомилась, что связывала вещи, связать которые было невозможно.
   Но должен же быть ответ, твердила она себе. Или место, где она может найти этот ответ.
   Катя села и глубоко задумалась о привычках своего отца. Большого удовольствия это занятие ей не принесло. Прошло так много времени. В чем заключались его причуды, каковы были особенности его характера? Она попыталась вспомнить годы юности и даже более ранний период, когда была еще жива ее мать. Она освежила в памяти слова матери, перемежавшиеся смехом, о привычках мужа. Но это ни на что ее не навело. Тогда она попыталась припомнить, что говорил ее отец, что он показывал ей такого особенного, только ей открыл какой-то секрет. Это была маленькая коробочка величиной со шкатулку для драгоценностей, из тикового дерева, инкрустированная слоновой костью, изготовленная сотню лет назад в Таиланде. Отец привез ее из поездки, а когда Катя спросила, что находится внутри, он улыбнулся и сказал: