Страница:
Накануне подмастерье пытался объяснить дурачку, как надо себя вести, но тот ничего слушать не захотел. Ну, вот теперь и искровянили всю спину. А он всё молчит и молчит. Чего добивается? Чтобы пятки прижгли, что ли? А может, сознание потерял от боли? Хотя, перед каждой дюжиной ударов палачи поднимали мальчишке голову, проверяли, в себе ли. Был в себе.
Сучапарек, нервно расхаживающий по пытошной, подошел к столу, схватил мальчишку за волосы и дёрнул вверх, задирая голову.
— Ну, говорить будешь?
— Я говорю: улетел дракошка… — слабо выдохнул мальчишка.
— Вот щенок… — Верховный Инквизитор сильно ткнул дикарёнка лицом в стол.
И не очень удивился, услышав в ответ:
— Я не щенок, я — волчонок.
Дерзкий юнец. Но что с ним делать? Отправить мальчишку обратно в камеру Сучапарек уже не мог, это означало признать полное поражение. Имп с ним, пусть сегодня уж не выдаёт своих сообщников, но корчится от боли и орать он просто обязан. Не хочет — надо заставить. Только как это сделать?
Верховный Инквизитор окинул взглядом иссечённую спину маленького раба. Дальше пороть слишком рискованно. Слишком легко нанести такое увечье, что придётся потом над щенком молитвы об исцелении читать, дело неприличное. А то и вовсе помрёт прямо под плетью. Брат Бодак, конечно, палач опытный, но уж больно легко ребёнку хребет перешибить, кости-то хрупкие.
Сучапарек окинул взглядом пытошную, прикидывая, что делать дальше. Очень не хотелось прибегать к сильнодействующим средствам. Вообще говоря, регламент позволял, только выглядело это как-то недостойно. Чтобы расправиться с крысой, дом не поджигают, хватит с неё и куска отравленного мяса или крысоловки. Вот и не хотелось ради пусть и упрямого, но мальчишки калить железо. Должно его взять что-нибудь попроще. Перчатку железного человека ему примерить? Тоже многовато будет. На дыбу вздёрнуть? Пожалуй, это пойдёт. Или, ещё лучше…
— Что прикажешь, отец? — преданно поинтересовался брат Бодак, поняв, что Верховный Инквизитор Толы принял решение.
— Посолите его! — коротко бросил Сучапарек.
— Овдермос, давай соль, — скомандовал палач.
Молчаливый подмастерье снял с полки круглую высокую коробку, откинул крышку и зачерпнул пригоршню крупной морской соли.
— Ну, сыпь, чего смотришь, — велел Бодак.
Мальчишка забился, затрепетал всем телом, словно брошенный на берег карп, но кожаные путы на запястьях и лодыжках держали крепко. В хозяйстве палачей Вальдского замка всё было поставлено серьёзно и обстоятельно, не то, что у городских. Те, позорники, весны три назад умудрились подарить жизнь приговорённому к повешенью ворюге: прелая верёвка оборвалась, а по местным обычаям в таких случаях висельник получал свободу. Бодак такого безобразия никогда бы не допустил. Ремни, которыми привязывали к столу для порки, выдержали бы порыв огра, не то что сопливого мальчишки. И плётка была в надлежащем состоянии, и соль силы не потеряла: видно было какая боль терзала парня. И всё-таки он молчал.
Боль была такая, что глаза буквально лезли на лоб. Какое-то время Серёжка просто перестал соображать, что происходит. Вроде бы и сознания не терял, но в то же время как бы ничего не слышал, и не видел, а только бился в путах, захваченной неимоверной болью. А когда чуть полегчало, с удивлением понял, что молчит, хотя впору было орать на весь подвал. На спину словно ведро кипятка вылили. Перед глазами мелькали радужные круги. А в уши будто набили ваты, голос Сучапарека доносился словно откуда-то издалека:
— …кто ещё тебе помогал! Говори!
Верховный Инквизитор Толы нетерпеливо задрал мальчишке голову. Бледное лицо дикарёныша было покрыто крупными каплями пота, волосы прилипли ко лбу, губы побелели, а в плавающем взгляде серых глаз на сей раз не было ни ненависти, ни решимости. Только боль.
— Говори, скотина! Ну!
Шустрёнок не отвечал. На мгновение отец Сучапарек испугался, не лишился ли мальчишка рассудка от боли, но потом решил, что этого не случилось. Безумцы кричат, визжат и хохочут, а этот молчит. Да и взгляд у него хоть и мутный, но слишком осмысленный для сошедшего с ума.
— Говори, кто тебе помогал! — инквизитор, теряя терпение, сильно тряхнул мальчишку. — Рассказывай.
Губы Шустрёнка скривила слабенькая улыбка. Сучапарек, словно его укололи в ладонь, отдёрнул руку и голова мальчика бессильно упала на забрызганный кровью стол.
— Да что же он, деревянный, что ли? — растерянно пробормотал Флип.
Происходящее в пытошной казалось ему страшной сказкой. Уж к своим двадцати двум годам он точно знал, что есть сказка, а есть — жизнь. Что-то человек может, а что-то ему не дано. Конечно, магия или помощь богов границы возможного сильно расширяют, но только сейчас мальчишке никто не помогал. Обитель инквизиторов была надёжно защищена от волшебного воздействия, и посвящена тем богам, что покровительствовали Ордену, да других на Вейтаре и не было. Точнее, так говорили священники разрешенных культов, а те, кто утверждал иное, считались неправоверующими и как раз и попадали в подвалы на пытку. Таких Флип повидал немало, многие держались очень долго, но рано или поздно, ломались. Но все они были взрослыми крепкими людьми, а тут — хрупкий как стебелёк мальчишка. Кажется, двумя пальцами переломить можно, а даже на пытке солью рта не раскрыл. Такая сила духа казалась помощнику палача совершенно нереальной. Что-то тут было не так, странно почему мудрые отцы подвоха не чувствовали. А сказать им Флип побаивался, уж больно строг и скор на расправу к своим подчинённым был отец Бодак.
— Что дальше делать прикажешь, отец Сучапарек? — поинтересовался палач.
Ответить верховный Инквизитор Толы не успел: в пытошную вбежал брат Кинцл из Ордена Света.
— Отец Сучапарек, в городе недозволенное колдовство!
— Что?!
— Применение боевой магии…
Уткнувшийся в стол Серёжка снова улыбнулся сквозь боль. На этот раз — от радости. Услышанное означало, что спасена Риона. Значит, не зря он молчал и терпел. И даже боль теперь показалась не такой уж и страшной.
— Идём, быстрее!
Отец Сучапарек направился к выходу из пытошной.
— А с этим что? — крикнул в спину Бодак, указывая рукой на привязанного к столу мальчишку.
— По регламенту, — не оборачиваясь ответил Верховный Инквизитор. Щенок его сейчас не интересовал, происходившее в городе было намного важнее.
Палач довольно улыбнулся. Регламент в такой ситуации позволял многое, а свою работу отец Бодак очень любил.
Откровенно говоря, Женька не слишком радовался своей роли в супер-пупер операции "Спасение сразу двух пленников". Стоять в компании Анны-Селены у Болотных ворот и ждать, пока приедет Йеми со спасённой племянницей — что за удовольствие? Не то, чтобы подростку уж очень хотелось боёв и приключений, но когда рядом с тобой люди рискуют жизнью, а ты не рискуешь почти ничем — на душе хорошо не будет. Если, конечно, не превращаться в последнюю сволочь, а таких планов у Женьки не было и близко. Поэтому роль стороннего наблюдателя его тяготила. И ручной арбалет, способный выстрелить на расстояние сто шагов, который висел у парнишки на поясе под плащом, настроения не улучшал. Всё равно стрелять не придётся. С десятком разомлевших от безделья стражников такие воины как зеленошкурый огр и его бородатый приятель справятся одной левой. Так, дали мальчику игрушку, чтобы не капризничал.
Капризничать Женька, конечно, не собирался, но вообще тема была актуальной. Всем известно, девчонки отличаются капризностью и нетерпеливостью. Когда они чего-нибудь хотят, то немедленно начинаются рёв, слёзы, крики. "Папа, подари мне куклу!" И объяснить им ничего невозможно. Поэтому в любую минуту можно было ожидать, что уставшая от ожидания Анна-Селена скуксится и устроит театр одного актёра. А ему, куда ж деваться, придётся её успокаивать и ублажать.
Но время шло, девчонка истерик не закатывала, а сам Женька волновался всё больше и больше. Кто бы его сейчас успокоил. Конечно, на словах у Мирона Павлиновича выглядело гладко, на то он и генерал разведки. Только ведь генералы планируют одно, а в жизни всё получается по-другому. Женька видел уйму телепередач и слышал огромное количество историй, как срывались всякие диверсионные операции. Главное, генералам-то ничего от этого не было, они же все в штабах, в кабинетах, а вот тем, кто их приказы выполнял, приходилось иногда очень паршиво. Хотя к Мирону Павлиновичу это не относится, он-то сейчас собой рискует побольше Женьки.
— Волнуешься?
— Чего? — мальчишка недоумённо уставился на подружку.
— Я спрашиваю: ты волнуешься?
Ах ты, пигалица. Подросток бросил на маленькую вампирочку сердито-презрительный взгляд.
— С чего ты взяла?
Девчонка в ответ улыбнулась и охотно пояснила:
— Ты на месте не стоишь. Топчешься, будто очень хочешь… куда сам Президент пешком ходит.
— На себя посмотри…
— А чего я? Стою спокойно, никого не трогаю.
— И где ты только этому научилась? — проворчал Женька только ради того, чтобы что-то сказать. Разговор, конечно, отвлекал от ожидания, но злил ничуть не меньше. Как бы сказал отец: "Что в лоб, что по лбу".
Отвечать маленькая вампирочка не стала. Всё равно, чтобы понять, нужно было прожить её детство — детство безынды, когда буквально каждый день приходилось терпеть и молчать. И улыбаться, когда хотелось плакать…
Мальчишка и не настаивал. Снова потекли томительные минуты молчаливого ожидания. К счастью, на этот раз ждать пришлось недолго. В уши ударил гулкий грохот. Люди вокруг останавливались, недоумённо крутили головами. Стражники у ворот беспокойно повернулись на звук. Из сторожки выскочил их командир, бросил по сторонам тревожный взгляд, принялся что-то объяснять солдатам.
— Лишь бы ворота не закрыли, — пробормотал Женька.
С минуту на минуту здесь должны были оказаться Йеми, местные борцы за права драконов и освобождённая Риона. Мирон Павлинович говорил, что Теокл и Соти посадят вампирят на своих лошадей и сразу повезут подальше от города, а воины останутся удерживать ворота, пока не появится второй отряд, вызволивший Серёжку. А уж потом все вместе догонят уехавших вперёд.
Переулок, как по заказу, оказался пустым. Здесь и в хорошую-то погоду было не слишком людно, а уж под мелким нудным дождём и встретить прохожего и вовсе мудрено. Только четверо стражников на крыльце под металлическим навесом-козырьком жались ближе к стене: косой дождь доставал служивых и в укрытии.
Мирон почувствовал, как вспотела сжимающая амулет рука. Как-то неуютно строить план на магии, о которой почти ничего не знаешь и в которую, не смотря на всё увиденное за последний месяц, до конца не веришь. Впрочем, в принципах работы новейшей аппаратуры, например, тех же микросканеров, генерал Нижниченко разбирался, мягко говоря, не шибко здорово, что не мешало ему планировать операции с их использованием. Правда, время от времени техника давала сбой, и тогда начинались неприятности, порой весьма серьёзные. О том, что произойдёт, если сбой сейчас магия, не хотелось даже и думать.
— Пора, — негромко произнёс шедший рядом Балис. — Работаем.
Мирон глубоко вздохнул и сдавил пальцами бусинку. Показалось, что оболочка сломалась с тихим хрустом, но, конечно, это было самовнушение. Главное — сломалось. Нижниченко снизу, почти без размаха бросил амулет на крыльцо, стараясь попасть в середину, между караульщиками.
Дальше всё происходило невероятно быстро. Балис метнул ножи с обеих рук, Наромарт — с единственной здоровой. Три стражника, не успев даже понять, что происходит, беззвучно повалились на ступеньки. У одного из горла фонтаном ударила кровь — нож Балиса перебил артерию. Последний оставшийся в живых, судя по неимоверно разинутому рту, зашелся в крике, но магия кагманца не подвела: с крыльца не вырвалось ни звука. Больше воин ничего сделать не успел: последний метательный нож морпеха положил конец его жизни.
С кортиком в руках Гаяускас устремился внутрь замка, Наромарт и Олус — вслед за ним, успев обнажить мечи прежде, чем исчезнуть в бесшумно распахнувшихся дверях. Сашка, вытащив из-под плаща автомат, умело распластался на крыльце, между двумя трупами. Бросил на Мирона негодующий взгляд. Нижниченко понимал, что мешает, путается под ногами, только из головы начисто вылетело, что же он должен делать теперь. Ах, да, встать у самых дверей и не отсвечивать. Если появится патруль — поддержать Сашку огнём из пистолета. И по возможности собрать ножи.
Генерал оглянулся по сторонам — в переулке по-прежнему не было не души. Вздохнув, Мирон Павлинович присел над ближайшим трупом. Кинжал Наромарта ушел в глазницу солдата по самую гарду. Преодолевая отвращение, генерал ухватился за рукоятку и дёрнул оружие. К его удивлению, кинжал выскользнул легко, словно ножик из масла. Мирон быстро обтёр клинок о плащ солдата и сунул кинжал за пояс. Всё нормально. Здесь, снаружи, всё идёт нормально. Главное, что сейчас происходит внутри.
— Ну, волчонок, сейчас ты у меня заговоришь. Сейчас всё выложишь!
Отблески от жаровни придавали коже палача багровый оттенок, делая его похожим на мистического демона с выпученными глазами. От одного только вида отца Бодака можно было зареветь в три ручья.
А Серёжку Яшкина ожидали неприятности куда серьёзнее, чем одно только созерцание лысого черепа инквизиторского палача.
— Давай! — скомандовал отец Бодак.
С противным скрипом завертелся ворот, наматывая на себя перекинутую через блок верёвку. Петля, туго стягивающая запястья, потянула вверх. Серёжкины ноги оторвались от пола, тело медленно поползло по стене вверх, карябая иссечённую спину об острые кромки кирпичей. Чуть, было, утихнувшие, боль и жжение вспыхнули с новой силой.
— Хорош.
Мальчишка повис в полуметре от пола. Флип заклинил ворот, а Овермарс, присев, деловито защёлкнул на лодыжках вделанные в стену железные кольца.
— Ну что, может быть, станешь говорить? Хватит героя из себя изображать.
Серёжка молчал. Бодак наотмашь хлёстко ударил мальчика по лицу тыльной стороной ладони.
— Будешь говорить, всё равно — будешь!
Наверное, палач был прав. Мальчишка чувствовал себя на последнем пределе. Боль настолько измочалила его, выпила все силы, что он уже не мог сопротивляться. Вот ещё немножечко — и он закричит от невыносимой муки. Закричит, а потом расскажет им всё, что они хотят. Потому что он, Серёжка Яшкин — не герой, а обычный мальчишка. Ну, нету у него сил терпеть, нету, нету! То есть, сейчас пока есть, а потом — не будет. Совсем скоро их не будет. Но сейчас пока есть. И сейчас пока он терпит и молчит. Пока не так больно. Пока ещё не раскалились иголки. У него есть ещё время, хоть немного, но есть. Минута, две, может быть, целых пять… Сейчас он всё готов отдать за пять минут тишины.
— Готово, отец Бодак!
Подмастерье клещами вытащил из жаровни вчерашнюю иголку, белую от накала, словно спираль электрообогревателя. Серёжка внутренне похолодел и сжался. Страшно было до безумия. Как уж тут не заговорить…
— Что ты там бормочешь? — напрягся Бодак. Разумеется, палач ничего не понял: откуда ему было знать русский язык. Флип мялся рядом с ним с клещами в руках.
— Ёжиков надо делать из мышей, а не из волчат. Плохие из вас волшебники, — пояснил мальчишка.
Палач и подмастерья недоумённо переглянулись.
— Бредит? — предположил один из помощников. — Ума от страха лишился?
— Притворяется! — решил отец Бодак. — Думает, что помилуем. Не выйдет.
Он повернулся к Флипу.
— Давай!
Боль пронзила мальчишку от ноги до макушки. Серёжка дёрнулся всем телом, а потом бессильно повис на ремнях.
На приключенческий фильм или книгу происходящее совсем не походило.
Женька ожидал, что отряд Йеми вылетит из переулка с шумом и грохотом, кто-нибудь с ходу зарубит стражников, раньше чем они успеют поднять свои тяжелые алебарды, а остальные ворвутся в караулку расправятся с остальными, раз уж местные воины настолько тупы и ленивы, что даже взрыв в городе не заставил их толком задуматься. Подумаешь, ещё двое к воротам вылезло. Утром, когда телеги потрошили, весь десяток под аркой шустрил, а сейчас снаружи только четверо. Тем проще будет с такими вояками справиться.
Но получилось совсем иначе. На площадь перед воротами не торопясь выехал Йеми, перед которым сидела насупленная, но вполне и живая Риона, а следом за ним — Теокл и Соти. Увидев Женьку и Анну-Селену, путники подъехали к детям. Лошади храпели и недовольно фыркали, но слушались седоков.
Если бы всё это происходило быстро, мальчишка, наверное, испугался бы, что остальные погибли в бою, а сейчас даже не знал, что и думать. Из вчерашних разговоров выходило, что им предстоит улепётывать, как с пожара, а сегодня взрослые вели себя, будто собрались на шашлыки, да ещё и не определились до конца: ехать в лес или ну его нафиг.
— Здравствуй, Риона, — улыбнулась подруге Анна-Селена.
В глазах у рыжей, наконец, мелькнуло что-то живое.
— Анна?
Вампирочка кивнула.
— А твой друг — тоже здесь?
Улыбка у Анны-Селены сразу потухла.
— Скоро будет здесь, — пообещал Йеми. — А пока, садитесь на лошадей, ребята.
Бородатый священник протянул к Женьке руки. Мальчишке было немного неприятно, что его как маленького, втаскивают на коня, но самостоятельно взобраться он бы всё равно не сумел. С пони или мулами управляться было несложно: закинул ногу и садись, они же маленькие, да и вампиров не дичились. А к лошадям подросток старался близко не подходить, слишком агрессивно они на него реагировали. Хотя сейчас четвероногие друзья человека демонстрировали прямо-таки олимпийское спокойствие, похоже, не обошлось без волшебства.
Пока он тормозил, Анна-Селена с помощью Соти проворно взобралась на лошадь и уселась перед изонисткой. Кто-то из стражников, наблюдая за неумелыми действиями детей, радостно загоготал, остальные подхватили.
— Что ты ржешь, мерин бородатый?! - Соти направила лошадь прямо на вооруженных гвизармами воинов. — Ишь, хлебало раскрыл, чтоб тебе туда ворона влетела!
— Молчи, старуха! — рявкнул стражник.
— Я старуха? — оскорбилась до глубины души изонистка. — Это я-то старуха?
— Бабушка не старуха! — со слезами в голосе выкрикнула Анна-Селена. С её стороны это было чистой воды импровизацией, как и тогда, у домны Ветилны. И снова получилось удачно. Стражники расхохотались пуще прежнего.
— Да как у тебя язык-то поганый повернулся такие слова почтенной женщине сказать? Да чтобы глаза твои бесстыжие повылазили. Мало, видать, мамка твоя тебя в детстве хворостиной-то воспитывала.
— А ты, бабка, его сейчас воспитай, — посоветовал другой стражник с похожей на спелую ягоду родинкой под правым глазом.
— Я б и воспитала…
— Цыц, старая! Я те пошумлю!
— Ты на кого цыкаешь, прыщ гнойный? Да я замуж вышла, когда ты без штанов бегал, да титьку у мамки сосал.
Маленькая вампирочка обмирала. Сейчас она словно оказалась в своей любимой сказке "Принцесса-нищенка".
— От, боевая бабка, — восхищённо щёлкнул языком молодой воин, украсивший кожаный шлем зелёной веткой какого-то кустарника или деревца.
— Чтоб тебе Кель такую тёщу послал, — ответил тот, что с родинкой.
Дверь караулки распахнулась, наружу выглянул ещё один воин.
— Что за шум?
— Всё в порядке, сержант, — откликнулся кто-то из стражников. — Бабка шумит.
Командир пробормотал что-то неразборчивое, сплюнул и хлопнул дверью. Тем временем Соти умело развернула лошадь и перенесла словесную атаку на спутников:
— А ты чего молчишь, муженёк? Или не твою жену этот бородатый чурбан позорит? Я не какая-то крестьянка, я жена купеческая, как ты позволяешь, чтобы меня всякий солдат задирал.
— Уймись, Соти, — Теокл тронул коня, подъезжая к стражникам. Вслед за ним подъехал и Йеми. — Подумаешь, сказанул человек, чего не бывает. Что ж мне, старику, драться с ним, что-ли?
— А ты подерись, дед, — посоветовал кто-то из воинов.
— Я парни, своё уже отодрался, — добродушно ответил изонист. — Может, кто из вас слыхал о пирате Винсе Солёная Борода?
Стражники смешались, захваченные врасплох неожиданным вопросом. Краем глаза Женька заметил как из улицы выехали остальные участники штурма башни злого волшебника. Впереди люди, эльфийка и огр позади, закутанные в плащи с низко опущенными капюшонами.
— Кажись, давно это было, — неуверенно пробормотал самый старший из стражников, тот самый, который ругался с Соти.
— Не то слово, давно. Я тогда чуть старше внука был, — Женька почувствовал, как широкая ладонь Теокла прошлась по его волосам. В последнюю секунду маленький вампир подавил в себе инстинктивное желание дёрнуть головой. Из возраста, когда сюсюканья доставляют удовольствие, Женька вырос очень давно, а играться с собой посторонним людям не позволял и в раннем детстве. Любители поласкать чужих детей всегда вызывали у него неприязнь. Нравится гладить малышей по головке — заведите своего и ласкайте хоть двадцать четыре часа в сутки.
Но сейчас играли все. Может быть, старика роль доброго дедушки пропирала не больше, чем подростка — амплуа любящего внука. Но раз надо — значит надо.
— И чуть помоложе этого молодца, — продолжал Теокл, кивнув в сторону молодого стражника, тот смущённо хрюкнул. — Плавал тогда на корабле, принадлежащем деду почтенного Гуна.
— Это который эшвард братства скобянщиков? — переспросил кто-то из стражников.
— Точно, парень, он самый. И отец его скобяным товаром торговал, и дед, и отец деда. Так вот я служил мальчишкой его приказчику. Плыли мы, как сейчас помню, на север, в Накхат. Вот тут-то Солёная Борода наше судно и встретил. Хотели мы от него уйти, да где там. Пиратам-то закон не указ, у них две мачты было и вдвое больше парусов. Живо они нас догнали…
— И распотрошили, — хмыкнул стражник с родинкой. Рассказчик окинул его тяжелым взглядом.
— Не болтай, чего не знаешь. Винса тогда наместники по всему побережью поймать хотели, да только он не дурак, с боевыми триремами не связывался и близко к берегу редко подходил. Вот и решили тогда сделать корабли-ловушки. Вроде плывёт себе купеческий корабль по делам торговым, а в трюме у него кроме груза три-четыре десятка воинов спрятано при полном вооружении. Покуда Винс за нами гнался, сидели они там тихо, словно мыши, а как догнали нас пираты, на абордаж взяли, да на палубу хлынули, тут-то им навстречу из трюма ратники и выскочили.
Где-то вдали за домами грохнуло ещё раз, немного слабее прежнего. Женька понял, что это привет от второго отряда. Подросток обеспокоено глянул на стражников, но те реагировали как-то вяло. Рассказ забавного старика их интересовал явно больше, чем взрывы где-то далеко в городе.
— И что же дальше было? — спросил молодой.
— А дальше дед наш всех пиратов разогнал, — добродушно предположил самый старший, борода которого из-за седины казалась слегка присыпанной мукой.
Теокл вздохнул.
— Если б так, болтал бы я сейчас с вами. Поди, первым героем бы в Толинике почитался. Нет, ребята, никого я там не разогнал. Я, если честно, так перепугался, что забился в уголок у фальшборта, да и сидел там тихонечко, чтобы никто меня не заметил.
— Да ты, старик, выходит, знатный воин, — фыркнул юный стражник.
— Герой, — поддержал солдат с родинкой. — Храбрец из храбрецов.
— Дед, а мне говорил, что одного пирата убил, — Женька всерьёз рассердился. Конечно, священник пудрил стражникам мозги по всем правилам и с большим искусством, но нельзя же прям так себя унижать.
— Одного и убил, — охотно согласился Теокл. — Он меня в этом самом уголочке заприметил. Вот идёт на меня, зубы скалит, тесаком абордажным замахнулся. Здоровый такой злодей, усатый. И тесак у него песа в два длиной.
— Сказки, — поморщился юноша. — Это, дед, он тебе от страха таким показался.
— Цыц, мелюзга! — прикрикнул на стражника изонист, вызвав новый взрыв смеха. — Молод ещё меня поправлять! От страха он мне тогда вдвое больше показался. А потом после боя промерили, как раз два песа и было… без двух дактилей.
Священник передохнул и продолжил правдивую сказку.
— И вот, значит, идёт он на меня, зубы скалит, и чую я, что всё, гибель моя пришла. Куда мне против него, сопляку с маленьким кинжальчиком. А умирать так не хотелось. И вот когда он подошел ближе, я на него как прыгну, и кинжалом ему в брюхо. А он и не ждал, что я дёрнусь, думал, наверное, что заколет меня, как свинью. Рубанул он сверху вниз, стой бы я где стоял, распластал бы он меня на две половинки, верно говорю. А так только по спине полоснул от задницы до ключицы.
Стражники дружно загоготали, к ним присоединился Йеми и, чуть погодя, Женка. Анна-Селена конфузливо отвернулась, а Соти строго нахмурилась.
Сучапарек, нервно расхаживающий по пытошной, подошел к столу, схватил мальчишку за волосы и дёрнул вверх, задирая голову.
— Ну, говорить будешь?
— Я говорю: улетел дракошка… — слабо выдохнул мальчишка.
— Вот щенок… — Верховный Инквизитор сильно ткнул дикарёнка лицом в стол.
И не очень удивился, услышав в ответ:
— Я не щенок, я — волчонок.
Дерзкий юнец. Но что с ним делать? Отправить мальчишку обратно в камеру Сучапарек уже не мог, это означало признать полное поражение. Имп с ним, пусть сегодня уж не выдаёт своих сообщников, но корчится от боли и орать он просто обязан. Не хочет — надо заставить. Только как это сделать?
Верховный Инквизитор окинул взглядом иссечённую спину маленького раба. Дальше пороть слишком рискованно. Слишком легко нанести такое увечье, что придётся потом над щенком молитвы об исцелении читать, дело неприличное. А то и вовсе помрёт прямо под плетью. Брат Бодак, конечно, палач опытный, но уж больно легко ребёнку хребет перешибить, кости-то хрупкие.
Сучапарек окинул взглядом пытошную, прикидывая, что делать дальше. Очень не хотелось прибегать к сильнодействующим средствам. Вообще говоря, регламент позволял, только выглядело это как-то недостойно. Чтобы расправиться с крысой, дом не поджигают, хватит с неё и куска отравленного мяса или крысоловки. Вот и не хотелось ради пусть и упрямого, но мальчишки калить железо. Должно его взять что-нибудь попроще. Перчатку железного человека ему примерить? Тоже многовато будет. На дыбу вздёрнуть? Пожалуй, это пойдёт. Или, ещё лучше…
— Что прикажешь, отец? — преданно поинтересовался брат Бодак, поняв, что Верховный Инквизитор Толы принял решение.
— Посолите его! — коротко бросил Сучапарек.
— Овдермос, давай соль, — скомандовал палач.
Молчаливый подмастерье снял с полки круглую высокую коробку, откинул крышку и зачерпнул пригоршню крупной морской соли.
— Ну, сыпь, чего смотришь, — велел Бодак.
Мальчишка забился, затрепетал всем телом, словно брошенный на берег карп, но кожаные путы на запястьях и лодыжках держали крепко. В хозяйстве палачей Вальдского замка всё было поставлено серьёзно и обстоятельно, не то, что у городских. Те, позорники, весны три назад умудрились подарить жизнь приговорённому к повешенью ворюге: прелая верёвка оборвалась, а по местным обычаям в таких случаях висельник получал свободу. Бодак такого безобразия никогда бы не допустил. Ремни, которыми привязывали к столу для порки, выдержали бы порыв огра, не то что сопливого мальчишки. И плётка была в надлежащем состоянии, и соль силы не потеряла: видно было какая боль терзала парня. И всё-таки он молчал.
Боль была такая, что глаза буквально лезли на лоб. Какое-то время Серёжка просто перестал соображать, что происходит. Вроде бы и сознания не терял, но в то же время как бы ничего не слышал, и не видел, а только бился в путах, захваченной неимоверной болью. А когда чуть полегчало, с удивлением понял, что молчит, хотя впору было орать на весь подвал. На спину словно ведро кипятка вылили. Перед глазами мелькали радужные круги. А в уши будто набили ваты, голос Сучапарека доносился словно откуда-то издалека:
— …кто ещё тебе помогал! Говори!
Верховный Инквизитор Толы нетерпеливо задрал мальчишке голову. Бледное лицо дикарёныша было покрыто крупными каплями пота, волосы прилипли ко лбу, губы побелели, а в плавающем взгляде серых глаз на сей раз не было ни ненависти, ни решимости. Только боль.
— Говори, скотина! Ну!
Шустрёнок не отвечал. На мгновение отец Сучапарек испугался, не лишился ли мальчишка рассудка от боли, но потом решил, что этого не случилось. Безумцы кричат, визжат и хохочут, а этот молчит. Да и взгляд у него хоть и мутный, но слишком осмысленный для сошедшего с ума.
— Говори, кто тебе помогал! — инквизитор, теряя терпение, сильно тряхнул мальчишку. — Рассказывай.
Губы Шустрёнка скривила слабенькая улыбка. Сучапарек, словно его укололи в ладонь, отдёрнул руку и голова мальчика бессильно упала на забрызганный кровью стол.
— Да что же он, деревянный, что ли? — растерянно пробормотал Флип.
Происходящее в пытошной казалось ему страшной сказкой. Уж к своим двадцати двум годам он точно знал, что есть сказка, а есть — жизнь. Что-то человек может, а что-то ему не дано. Конечно, магия или помощь богов границы возможного сильно расширяют, но только сейчас мальчишке никто не помогал. Обитель инквизиторов была надёжно защищена от волшебного воздействия, и посвящена тем богам, что покровительствовали Ордену, да других на Вейтаре и не было. Точнее, так говорили священники разрешенных культов, а те, кто утверждал иное, считались неправоверующими и как раз и попадали в подвалы на пытку. Таких Флип повидал немало, многие держались очень долго, но рано или поздно, ломались. Но все они были взрослыми крепкими людьми, а тут — хрупкий как стебелёк мальчишка. Кажется, двумя пальцами переломить можно, а даже на пытке солью рта не раскрыл. Такая сила духа казалась помощнику палача совершенно нереальной. Что-то тут было не так, странно почему мудрые отцы подвоха не чувствовали. А сказать им Флип побаивался, уж больно строг и скор на расправу к своим подчинённым был отец Бодак.
— Что дальше делать прикажешь, отец Сучапарек? — поинтересовался палач.
Ответить верховный Инквизитор Толы не успел: в пытошную вбежал брат Кинцл из Ордена Света.
— Отец Сучапарек, в городе недозволенное колдовство!
— Что?!
— Применение боевой магии…
Уткнувшийся в стол Серёжка снова улыбнулся сквозь боль. На этот раз — от радости. Услышанное означало, что спасена Риона. Значит, не зря он молчал и терпел. И даже боль теперь показалась не такой уж и страшной.
— Идём, быстрее!
Отец Сучапарек направился к выходу из пытошной.
— А с этим что? — крикнул в спину Бодак, указывая рукой на привязанного к столу мальчишку.
— По регламенту, — не оборачиваясь ответил Верховный Инквизитор. Щенок его сейчас не интересовал, происходившее в городе было намного важнее.
Палач довольно улыбнулся. Регламент в такой ситуации позволял многое, а свою работу отец Бодак очень любил.
Откровенно говоря, Женька не слишком радовался своей роли в супер-пупер операции "Спасение сразу двух пленников". Стоять в компании Анны-Селены у Болотных ворот и ждать, пока приедет Йеми со спасённой племянницей — что за удовольствие? Не то, чтобы подростку уж очень хотелось боёв и приключений, но когда рядом с тобой люди рискуют жизнью, а ты не рискуешь почти ничем — на душе хорошо не будет. Если, конечно, не превращаться в последнюю сволочь, а таких планов у Женьки не было и близко. Поэтому роль стороннего наблюдателя его тяготила. И ручной арбалет, способный выстрелить на расстояние сто шагов, который висел у парнишки на поясе под плащом, настроения не улучшал. Всё равно стрелять не придётся. С десятком разомлевших от безделья стражников такие воины как зеленошкурый огр и его бородатый приятель справятся одной левой. Так, дали мальчику игрушку, чтобы не капризничал.
Капризничать Женька, конечно, не собирался, но вообще тема была актуальной. Всем известно, девчонки отличаются капризностью и нетерпеливостью. Когда они чего-нибудь хотят, то немедленно начинаются рёв, слёзы, крики. "Папа, подари мне куклу!" И объяснить им ничего невозможно. Поэтому в любую минуту можно было ожидать, что уставшая от ожидания Анна-Селена скуксится и устроит театр одного актёра. А ему, куда ж деваться, придётся её успокаивать и ублажать.
Но время шло, девчонка истерик не закатывала, а сам Женька волновался всё больше и больше. Кто бы его сейчас успокоил. Конечно, на словах у Мирона Павлиновича выглядело гладко, на то он и генерал разведки. Только ведь генералы планируют одно, а в жизни всё получается по-другому. Женька видел уйму телепередач и слышал огромное количество историй, как срывались всякие диверсионные операции. Главное, генералам-то ничего от этого не было, они же все в штабах, в кабинетах, а вот тем, кто их приказы выполнял, приходилось иногда очень паршиво. Хотя к Мирону Павлиновичу это не относится, он-то сейчас собой рискует побольше Женьки.
— Волнуешься?
— Чего? — мальчишка недоумённо уставился на подружку.
— Я спрашиваю: ты волнуешься?
Ах ты, пигалица. Подросток бросил на маленькую вампирочку сердито-презрительный взгляд.
— С чего ты взяла?
Девчонка в ответ улыбнулась и охотно пояснила:
— Ты на месте не стоишь. Топчешься, будто очень хочешь… куда сам Президент пешком ходит.
— На себя посмотри…
— А чего я? Стою спокойно, никого не трогаю.
— И где ты только этому научилась? — проворчал Женька только ради того, чтобы что-то сказать. Разговор, конечно, отвлекал от ожидания, но злил ничуть не меньше. Как бы сказал отец: "Что в лоб, что по лбу".
Отвечать маленькая вампирочка не стала. Всё равно, чтобы понять, нужно было прожить её детство — детство безынды, когда буквально каждый день приходилось терпеть и молчать. И улыбаться, когда хотелось плакать…
Мальчишка и не настаивал. Снова потекли томительные минуты молчаливого ожидания. К счастью, на этот раз ждать пришлось недолго. В уши ударил гулкий грохот. Люди вокруг останавливались, недоумённо крутили головами. Стражники у ворот беспокойно повернулись на звук. Из сторожки выскочил их командир, бросил по сторонам тревожный взгляд, принялся что-то объяснять солдатам.
— Лишь бы ворота не закрыли, — пробормотал Женька.
С минуту на минуту здесь должны были оказаться Йеми, местные борцы за права драконов и освобождённая Риона. Мирон Павлинович говорил, что Теокл и Соти посадят вампирят на своих лошадей и сразу повезут подальше от города, а воины останутся удерживать ворота, пока не появится второй отряд, вызволивший Серёжку. А уж потом все вместе догонят уехавших вперёд.
Переулок, как по заказу, оказался пустым. Здесь и в хорошую-то погоду было не слишком людно, а уж под мелким нудным дождём и встретить прохожего и вовсе мудрено. Только четверо стражников на крыльце под металлическим навесом-козырьком жались ближе к стене: косой дождь доставал служивых и в укрытии.
Мирон почувствовал, как вспотела сжимающая амулет рука. Как-то неуютно строить план на магии, о которой почти ничего не знаешь и в которую, не смотря на всё увиденное за последний месяц, до конца не веришь. Впрочем, в принципах работы новейшей аппаратуры, например, тех же микросканеров, генерал Нижниченко разбирался, мягко говоря, не шибко здорово, что не мешало ему планировать операции с их использованием. Правда, время от времени техника давала сбой, и тогда начинались неприятности, порой весьма серьёзные. О том, что произойдёт, если сбой сейчас магия, не хотелось даже и думать.
— Пора, — негромко произнёс шедший рядом Балис. — Работаем.
Мирон глубоко вздохнул и сдавил пальцами бусинку. Показалось, что оболочка сломалась с тихим хрустом, но, конечно, это было самовнушение. Главное — сломалось. Нижниченко снизу, почти без размаха бросил амулет на крыльцо, стараясь попасть в середину, между караульщиками.
Дальше всё происходило невероятно быстро. Балис метнул ножи с обеих рук, Наромарт — с единственной здоровой. Три стражника, не успев даже понять, что происходит, беззвучно повалились на ступеньки. У одного из горла фонтаном ударила кровь — нож Балиса перебил артерию. Последний оставшийся в живых, судя по неимоверно разинутому рту, зашелся в крике, но магия кагманца не подвела: с крыльца не вырвалось ни звука. Больше воин ничего сделать не успел: последний метательный нож морпеха положил конец его жизни.
С кортиком в руках Гаяускас устремился внутрь замка, Наромарт и Олус — вслед за ним, успев обнажить мечи прежде, чем исчезнуть в бесшумно распахнувшихся дверях. Сашка, вытащив из-под плаща автомат, умело распластался на крыльце, между двумя трупами. Бросил на Мирона негодующий взгляд. Нижниченко понимал, что мешает, путается под ногами, только из головы начисто вылетело, что же он должен делать теперь. Ах, да, встать у самых дверей и не отсвечивать. Если появится патруль — поддержать Сашку огнём из пистолета. И по возможности собрать ножи.
Генерал оглянулся по сторонам — в переулке по-прежнему не было не души. Вздохнув, Мирон Павлинович присел над ближайшим трупом. Кинжал Наромарта ушел в глазницу солдата по самую гарду. Преодолевая отвращение, генерал ухватился за рукоятку и дёрнул оружие. К его удивлению, кинжал выскользнул легко, словно ножик из масла. Мирон быстро обтёр клинок о плащ солдата и сунул кинжал за пояс. Всё нормально. Здесь, снаружи, всё идёт нормально. Главное, что сейчас происходит внутри.
— Ну, волчонок, сейчас ты у меня заговоришь. Сейчас всё выложишь!
Отблески от жаровни придавали коже палача багровый оттенок, делая его похожим на мистического демона с выпученными глазами. От одного только вида отца Бодака можно было зареветь в три ручья.
А Серёжку Яшкина ожидали неприятности куда серьёзнее, чем одно только созерцание лысого черепа инквизиторского палача.
— Давай! — скомандовал отец Бодак.
С противным скрипом завертелся ворот, наматывая на себя перекинутую через блок верёвку. Петля, туго стягивающая запястья, потянула вверх. Серёжкины ноги оторвались от пола, тело медленно поползло по стене вверх, карябая иссечённую спину об острые кромки кирпичей. Чуть, было, утихнувшие, боль и жжение вспыхнули с новой силой.
— Хорош.
Мальчишка повис в полуметре от пола. Флип заклинил ворот, а Овермарс, присев, деловито защёлкнул на лодыжках вделанные в стену железные кольца.
— Ну что, может быть, станешь говорить? Хватит героя из себя изображать.
Серёжка молчал. Бодак наотмашь хлёстко ударил мальчика по лицу тыльной стороной ладони.
— Будешь говорить, всё равно — будешь!
Наверное, палач был прав. Мальчишка чувствовал себя на последнем пределе. Боль настолько измочалила его, выпила все силы, что он уже не мог сопротивляться. Вот ещё немножечко — и он закричит от невыносимой муки. Закричит, а потом расскажет им всё, что они хотят. Потому что он, Серёжка Яшкин — не герой, а обычный мальчишка. Ну, нету у него сил терпеть, нету, нету! То есть, сейчас пока есть, а потом — не будет. Совсем скоро их не будет. Но сейчас пока есть. И сейчас пока он терпит и молчит. Пока не так больно. Пока ещё не раскалились иголки. У него есть ещё время, хоть немного, но есть. Минута, две, может быть, целых пять… Сейчас он всё готов отдать за пять минут тишины.
— Готово, отец Бодак!
Подмастерье клещами вытащил из жаровни вчерашнюю иголку, белую от накала, словно спираль электрообогревателя. Серёжка внутренне похолодел и сжался. Страшно было до безумия. Как уж тут не заговорить…
Всплыло вдруг из памяти начало считалки.
Если мелкого мыша взять, и тихо, не спеша,
Натыкать в него иголок, то получите ежа…
— Что ты там бормочешь? — напрягся Бодак. Разумеется, палач ничего не понял: откуда ему было знать русский язык. Флип мялся рядом с ним с клещами в руках.
— Ёжиков надо делать из мышей, а не из волчат. Плохие из вас волшебники, — пояснил мальчишка.
Палач и подмастерья недоумённо переглянулись.
— Бредит? — предположил один из помощников. — Ума от страха лишился?
— Притворяется! — решил отец Бодак. — Думает, что помилуем. Не выйдет.
Он повернулся к Флипу.
— Давай!
Боль пронзила мальчишку от ноги до макушки. Серёжка дёрнулся всем телом, а потом бессильно повис на ремнях.
На приключенческий фильм или книгу происходящее совсем не походило.
Женька ожидал, что отряд Йеми вылетит из переулка с шумом и грохотом, кто-нибудь с ходу зарубит стражников, раньше чем они успеют поднять свои тяжелые алебарды, а остальные ворвутся в караулку расправятся с остальными, раз уж местные воины настолько тупы и ленивы, что даже взрыв в городе не заставил их толком задуматься. Подумаешь, ещё двое к воротам вылезло. Утром, когда телеги потрошили, весь десяток под аркой шустрил, а сейчас снаружи только четверо. Тем проще будет с такими вояками справиться.
Но получилось совсем иначе. На площадь перед воротами не торопясь выехал Йеми, перед которым сидела насупленная, но вполне и живая Риона, а следом за ним — Теокл и Соти. Увидев Женьку и Анну-Селену, путники подъехали к детям. Лошади храпели и недовольно фыркали, но слушались седоков.
Если бы всё это происходило быстро, мальчишка, наверное, испугался бы, что остальные погибли в бою, а сейчас даже не знал, что и думать. Из вчерашних разговоров выходило, что им предстоит улепётывать, как с пожара, а сегодня взрослые вели себя, будто собрались на шашлыки, да ещё и не определились до конца: ехать в лес или ну его нафиг.
— Здравствуй, Риона, — улыбнулась подруге Анна-Селена.
В глазах у рыжей, наконец, мелькнуло что-то живое.
— Анна?
Вампирочка кивнула.
— А твой друг — тоже здесь?
Улыбка у Анны-Селены сразу потухла.
— Скоро будет здесь, — пообещал Йеми. — А пока, садитесь на лошадей, ребята.
Бородатый священник протянул к Женьке руки. Мальчишке было немного неприятно, что его как маленького, втаскивают на коня, но самостоятельно взобраться он бы всё равно не сумел. С пони или мулами управляться было несложно: закинул ногу и садись, они же маленькие, да и вампиров не дичились. А к лошадям подросток старался близко не подходить, слишком агрессивно они на него реагировали. Хотя сейчас четвероногие друзья человека демонстрировали прямо-таки олимпийское спокойствие, похоже, не обошлось без волшебства.
Пока он тормозил, Анна-Селена с помощью Соти проворно взобралась на лошадь и уселась перед изонисткой. Кто-то из стражников, наблюдая за неумелыми действиями детей, радостно загоготал, остальные подхватили.
— Что ты ржешь, мерин бородатый?! - Соти направила лошадь прямо на вооруженных гвизармами воинов. — Ишь, хлебало раскрыл, чтоб тебе туда ворона влетела!
— Молчи, старуха! — рявкнул стражник.
— Я старуха? — оскорбилась до глубины души изонистка. — Это я-то старуха?
— Бабушка не старуха! — со слезами в голосе выкрикнула Анна-Селена. С её стороны это было чистой воды импровизацией, как и тогда, у домны Ветилны. И снова получилось удачно. Стражники расхохотались пуще прежнего.
— Да как у тебя язык-то поганый повернулся такие слова почтенной женщине сказать? Да чтобы глаза твои бесстыжие повылазили. Мало, видать, мамка твоя тебя в детстве хворостиной-то воспитывала.
— А ты, бабка, его сейчас воспитай, — посоветовал другой стражник с похожей на спелую ягоду родинкой под правым глазом.
— Я б и воспитала…
— Цыц, старая! Я те пошумлю!
— Ты на кого цыкаешь, прыщ гнойный? Да я замуж вышла, когда ты без штанов бегал, да титьку у мамки сосал.
Маленькая вампирочка обмирала. Сейчас она словно оказалась в своей любимой сказке "Принцесса-нищенка".
— От, боевая бабка, — восхищённо щёлкнул языком молодой воин, украсивший кожаный шлем зелёной веткой какого-то кустарника или деревца.
— Чтоб тебе Кель такую тёщу послал, — ответил тот, что с родинкой.
Дверь караулки распахнулась, наружу выглянул ещё один воин.
— Что за шум?
— Всё в порядке, сержант, — откликнулся кто-то из стражников. — Бабка шумит.
Командир пробормотал что-то неразборчивое, сплюнул и хлопнул дверью. Тем временем Соти умело развернула лошадь и перенесла словесную атаку на спутников:
— А ты чего молчишь, муженёк? Или не твою жену этот бородатый чурбан позорит? Я не какая-то крестьянка, я жена купеческая, как ты позволяешь, чтобы меня всякий солдат задирал.
— Уймись, Соти, — Теокл тронул коня, подъезжая к стражникам. Вслед за ним подъехал и Йеми. — Подумаешь, сказанул человек, чего не бывает. Что ж мне, старику, драться с ним, что-ли?
— А ты подерись, дед, — посоветовал кто-то из воинов.
— Я парни, своё уже отодрался, — добродушно ответил изонист. — Может, кто из вас слыхал о пирате Винсе Солёная Борода?
Стражники смешались, захваченные врасплох неожиданным вопросом. Краем глаза Женька заметил как из улицы выехали остальные участники штурма башни злого волшебника. Впереди люди, эльфийка и огр позади, закутанные в плащи с низко опущенными капюшонами.
— Кажись, давно это было, — неуверенно пробормотал самый старший из стражников, тот самый, который ругался с Соти.
— Не то слово, давно. Я тогда чуть старше внука был, — Женька почувствовал, как широкая ладонь Теокла прошлась по его волосам. В последнюю секунду маленький вампир подавил в себе инстинктивное желание дёрнуть головой. Из возраста, когда сюсюканья доставляют удовольствие, Женька вырос очень давно, а играться с собой посторонним людям не позволял и в раннем детстве. Любители поласкать чужих детей всегда вызывали у него неприязнь. Нравится гладить малышей по головке — заведите своего и ласкайте хоть двадцать четыре часа в сутки.
Но сейчас играли все. Может быть, старика роль доброго дедушки пропирала не больше, чем подростка — амплуа любящего внука. Но раз надо — значит надо.
— И чуть помоложе этого молодца, — продолжал Теокл, кивнув в сторону молодого стражника, тот смущённо хрюкнул. — Плавал тогда на корабле, принадлежащем деду почтенного Гуна.
— Это который эшвард братства скобянщиков? — переспросил кто-то из стражников.
— Точно, парень, он самый. И отец его скобяным товаром торговал, и дед, и отец деда. Так вот я служил мальчишкой его приказчику. Плыли мы, как сейчас помню, на север, в Накхат. Вот тут-то Солёная Борода наше судно и встретил. Хотели мы от него уйти, да где там. Пиратам-то закон не указ, у них две мачты было и вдвое больше парусов. Живо они нас догнали…
— И распотрошили, — хмыкнул стражник с родинкой. Рассказчик окинул его тяжелым взглядом.
— Не болтай, чего не знаешь. Винса тогда наместники по всему побережью поймать хотели, да только он не дурак, с боевыми триремами не связывался и близко к берегу редко подходил. Вот и решили тогда сделать корабли-ловушки. Вроде плывёт себе купеческий корабль по делам торговым, а в трюме у него кроме груза три-четыре десятка воинов спрятано при полном вооружении. Покуда Винс за нами гнался, сидели они там тихо, словно мыши, а как догнали нас пираты, на абордаж взяли, да на палубу хлынули, тут-то им навстречу из трюма ратники и выскочили.
Где-то вдали за домами грохнуло ещё раз, немного слабее прежнего. Женька понял, что это привет от второго отряда. Подросток обеспокоено глянул на стражников, но те реагировали как-то вяло. Рассказ забавного старика их интересовал явно больше, чем взрывы где-то далеко в городе.
— И что же дальше было? — спросил молодой.
— А дальше дед наш всех пиратов разогнал, — добродушно предположил самый старший, борода которого из-за седины казалась слегка присыпанной мукой.
Теокл вздохнул.
— Если б так, болтал бы я сейчас с вами. Поди, первым героем бы в Толинике почитался. Нет, ребята, никого я там не разогнал. Я, если честно, так перепугался, что забился в уголок у фальшборта, да и сидел там тихонечко, чтобы никто меня не заметил.
— Да ты, старик, выходит, знатный воин, — фыркнул юный стражник.
— Герой, — поддержал солдат с родинкой. — Храбрец из храбрецов.
— Дед, а мне говорил, что одного пирата убил, — Женька всерьёз рассердился. Конечно, священник пудрил стражникам мозги по всем правилам и с большим искусством, но нельзя же прям так себя унижать.
— Одного и убил, — охотно согласился Теокл. — Он меня в этом самом уголочке заприметил. Вот идёт на меня, зубы скалит, тесаком абордажным замахнулся. Здоровый такой злодей, усатый. И тесак у него песа в два длиной.
— Сказки, — поморщился юноша. — Это, дед, он тебе от страха таким показался.
— Цыц, мелюзга! — прикрикнул на стражника изонист, вызвав новый взрыв смеха. — Молод ещё меня поправлять! От страха он мне тогда вдвое больше показался. А потом после боя промерили, как раз два песа и было… без двух дактилей.
Священник передохнул и продолжил правдивую сказку.
— И вот, значит, идёт он на меня, зубы скалит, и чую я, что всё, гибель моя пришла. Куда мне против него, сопляку с маленьким кинжальчиком. А умирать так не хотелось. И вот когда он подошел ближе, я на него как прыгну, и кинжалом ему в брюхо. А он и не ждал, что я дёрнусь, думал, наверное, что заколет меня, как свинью. Рубанул он сверху вниз, стой бы я где стоял, распластал бы он меня на две половинки, верно говорю. А так только по спине полоснул от задницы до ключицы.
Стражники дружно загоготали, к ним присоединился Йеми и, чуть погодя, Женка. Анна-Селена конфузливо отвернулась, а Соти строго нахмурилась.