Шепелев Алексей. Грани судьбы

   — Ладно, берём тебе обновку.
   — И Сашке тоже.
   — Ага, ещё не хватало, — скривился казачонок. — Я что, Петрушка, что ли — такое надевать?
   — А я что — Петрушка? — Серёжка настолько удивился, что даже забыл обидеться. — У нас все так ходят.
   — А у нас — не ходят, — отрезал Сашка.
   — Не хочешь — заставлять не станем, — успокоил его Балис. — Хотя, теряешь возможность ощутить себя человеком будущего. В котором мамы среди лета улетают отдыхать на юг. Иногда даже вместе с детьми.
   — Подумаешь, — протянул казачонок. — В моё время мамы тоже с детьми на юг ездили. У меня в Геленджике приятель был, у него отец самый настоящий французский граф. Он вот с мамой на юг отдыхать приехал — а тут война началась.
   — И что же твой приятель? — недовольно спросил Серёжка. Ишь ты, какая птица: граф, да ещё французский. А другие мальчишки на фабриках по десять часов в день вкалывали, за гроши. И, конечно, ни на какие юга отдыхать не ездили, у них вообще отпуска не было. Серёжка это в школе проходил.
   — Деньги на жизнь зарабатывал, чего ещё. Он артистом мечтал быть, в Императорском Александринском театре играть. И в синематографе сниматься.
   — В кино, что ли? — озадачено переспросил Серёжка.
   — В кино, — подтвердил Балис. — Тогда это называлось синематограф. И что, стал он артистом?
   — Не знаю, — вздохнул Сашка. — Я в Геленджике был недолго, а Жорка остался. А только думаю, что артистом он стал. Он так чертей и водяных изображал — просто умора. Полную кепку денег завсегда собирал.
   — Хорошо звучит: граф Жорка собирает в кепку деньги, — ехидно усмехнулся Серёжка.
   — Жорка — это для друзей, — пояснил подросток. — А на самом деле он был граф Георгий де Милляр. Или Жорж де Милляр. Звучит?
   — Звучит, — признался мальчишка.
   — А деньги в кепку собирать — не позорно. Если трудовые, а не ворованные, — закончил Сашка. Серёжка промолчал.
   Гаяускас озадаченно поскрёб макушку.
   — Эх, жаль Мирон уже далеко. Любопытно.
   — Что любопытно?
   — Любопытно, артист Георгий Милляр, который Кащея Бессмертного играл, и твой геленджикский приятель — один человек или разные?
   — Кащея? — заволновался Серёжка. — Страшный такой? Он еще Бабу-Ягу играл? И слугу у Водяного Царя? И придворного в "Королевстве Кривых Зеркал"?
   — Точно, — подтвердил Балис.
   — Он смешной, — в исполнении Серёжки фраза прозвучала как высшая похвала.
   — Не то слово, — серьёзно кивнул морпех. Восторженную оценку артиста он разделял в полной степени. В Серёжкином возрасте фильмы режиссёра Александра Артуровича Роу, в которых обычно играл Милляр Балис с друзьями смотрели в кино по несколько раз.
   — А Мирон Павлинович откуда про это знает? — не отставал Серёжка.
   — Он почти всё на свете знает, — всё так же серьёзно ответил Гаяускас. — Уж две трети всего — совершенно точно.
   — А что не знает, то вычисляет, — добавил Сашка, вспомнив музыкальную проверку на борту самолёта. Из посторонних про брата генерала знали очень немногие.
   Возражать Серёжка не стал, и Балис обернулся к продавцу всё это время слушавшему разговор покупателей с каменным выражением лица:
   — Давайте посмотрим что-то лёгкое на меня.
   — Трудновато будет, — признался продавец. — Рост у вас, господин хороший, слишком для человека велик, не в обиду будет сказано.
   — Какие уж тут обиды. Ладно, возьму и покороче, лишь бы налезло.
   — И Вы тоже такое оденете? — изумился Сашка, кивнув на комок пёстрой одежды в руках у Серёжки.
   — А почему нет? Если уж идти на пляж, так и одежда должна быть соответствующая. Кстати, а для купания у вас чего-нибудь найдётся?
   — Конечно найдётся. Извольте, — продавец выдернул очередной ящик, в котором сверху возлежал английский купальный костюм-трико начала двадцатого века в матрасную бело-красную горизонтальную полоску. Гаяускас содрогнулся. Менее впечатлительный Серёжка приступил к перебору товара и вскоре его настойчивость оказалась вознаграждённой: среди разнообразной экзотики обнаружились и привычные плавки.
   Балис тем временем подобрал себе кремовую рубашку с коротким рукавом и светлые парусиновые брюки. Потянулся за кошельком, чтобы расплатиться, но тут решился Сашка:
   — Ладно уж, я тогда тоже переоденусь. За компанию.
   — Лучше поздно, чем никогда. Сейчас Серёжка тебе подберёт.
   Мальчишка довольно улыбнулся и деловито зарылся в ворох с одеждой.
   — Лучше Вы, — опасливо заметил Сашка. — А то этот подберёт…
   — Слышишь, Серёж: не доверяет. Накажем?
   — Можно, если осторожно, — согласился мальчишка.
   — Вы что, за одно? — почти всерьёз изумился казачонок.
   — Конечно, — кивнул Балис. — Мы же друзья.
   Серёжка благодарно улыбнулся.
   Сашка махнул рукой и пристроился у младшего за плечом: надзирать за процессом. В результате ему досталась чёрная футболка, украшенная яркой, разноцветной, но бессмысленной вышивкой, словно неуклюжий художник опрокинул на ней палитру с красками, и зелёные бермуды с шестью карманами. Долго не могли найти подходящей обуви. Раздраженный подросток проворчал:
   — Да и не нужны мне эти ваши кожаные лапти.
   Серёжка просто согнулся от смеха, а Балис просто заметил:
   — Твои сапожки к этому костюму не слишком подходят. Будешь выглядеть глупо.
   — Я и босиком могу.
   — Босиком — неприлично… Наверное.
   Судя по увиденному на улицах, местное подрастающее поколение имело иную точку зрения, но его представители жили в городе в собственных домах, а не в гостинице.
   — Ха, подумаешь, неприлично, — беспечно махнул рукой Сашка. — Слышал я это.
   — Где? — немедленно заинтересовался Серёжка.
   — В Таганроге. Генерал тогда жил в «Европейской», господа офицеры — в «Бристоле», а меня в хате поселили.
   — Что ж не в гостинице? Не заслужил с господами? — подколол друга Серёжка.
   Казачонок нервно дёрнул плечом.
   — Я сам не захотел. Чего я в этих номерах не видел? И потом, хата к морю ближе.
   Серёжка спорить не стал. Конечно, то, что Сашка воевал за белых, а не за красных, было большим недостатком. Настолько большим, что надо было либо становиться его врагом, либо прощать сразу и безоговорочно. И Серёжка давно уже выбрал второй вариант. И хотя от искушения время от времени поддеть Сашку мальчишка удержаться не мог, но очень старался не увлекаться. Да и не часто казачонок вспоминал про ту войну.
   — А потом меня как-то позвал штабс-капитан Ковин, да срочно. Ну, я и прибежал в чём был: в штанах, рубахе и босиком.
   Гаяускас представил себе такую картину. Получалось довольно забавно. А Сашка продолжал.
   — Вбегаю в «Бристоль», а там сидит такой прилизанный с бабочкой… коридорный.
   — Может, не коридорный, а портье, — засомневался Балис.
   — Не знаю, кубыть и портье… Нехай так, один чёрт. Как заорёт на меня: "Ты куда, босяк, лезешь!" За ухо хотел схватить…
   — Зря это он, — предположил Гаяускас. Сашка хищно улыбнулся.
   — Ещё как зря. Тут как раз по лестнице Его Благородие поручик Малышев спускался.
   Серёжка досадливо сморщился. Ну, неужели нельзя было просто сказать "подпоручик Малышев", зачем ещё про Благородия-то каждый раз упоминать. Неужели самому не противно быть таким… таким… холопом, что ли?
   — Маузер достал? — выдвинул идею морпех.
   — Стеер, — усмехнулся Сашка. — Он только этот пистолет и признавал. А как Вы догадались?
   — Саша, — с укоризной в голосе произнёс Балис. — Я ведь тоже офицер.
   — Извините, — сразу как-то сник казачонок.
   — Не извиняйся, дальше рассказывай. Что потом было?
   — Да ничего. Пошли мы с Его Благородием по Петровской.
   — А портье? — упорствовал Гаяускас.
   — Не знаю, — честно признался Сашка. — Наверное, вылез из-под стойки, когда мы ушли. Не сидел же он там всю оставшуюся жизнь.
   — Логично, — с серьёзным видом согласился морпех.
   А Серёжка, наоборот, рассмеялся, представив, как испуганный портье лезет под стол. Белые, конечно, были плохими, но ведь и плохие иногда делают что-то хорошее. Никаких симпатий прилизанный гостиничный служащий у паренька не вызывал. Уши сразу крутить, а за что? Подумаешь, босой мальчишка в гостиницу зашел. Нет, плохое у Сашки было время. То ли дело у Серёжки: было дело, они с Тошкой прошлым летом однажды в клуб босиком припёрлись. Некультурно, конечно, а только они не виноваты: заигрались на Днестре, а потом выяснилось, что времени до сеанса осталось времени всего ничего. Ну, не опаздывать же им было на "Груз без маркировки", в самом деле. Вот и пришлось прийти как были. И ничего. Никто не ругался. Билетёрша тётя Гана только посмеялась: "Якие у нас хлопчики закалённые". Это она пошутила: летом босиком ходить закалка не нужна, и так жарко.
   — ПМ у меня, конечно, не хуже поручиковского Штаера, — продолжал между тем Балис, — но гнома загонять под стойку мне совсем не хочется. Они к нам всей душой, не можем же мы о себе оставить дурную память. Серёжа, неужели ничего подходящего нет?
   — Только это.
   Мальчишка протянул офицеру шлёпки на кожаных ремешках. Гаяускас вздохнул.
   — И больше ничего?
   — Полуботинки есть, только это же совсем не то, — грустно констатировал Серёжка.
   — Придётся шлёпки брать.
   Сашка скорчил недовольную физиономию, но его спутники сделали вид, что ничего не заметили.
   Как выяснилось, опасался подросток не зря. Когда Серёжка и Балис впервые увидели его в новом наряде, то с трудом удержались от улыбок. Мало того, что непривычная одежда сидела на пареньке кособоко и мешковато, так ещё и выглядел он в ней каким-то тощим, угловатым и невзрослым. Лихой казачонок словно по волшебству превратился в робкого домашнего мальчика с тонкими бледными руками и ногами. И только обветренное загорелое лицо свидетельствовало, что Сашка совсем не тот человек, которым он сейчас казался.
   — Ну, и кто из вас, спрашивается, томился в плену? — поинтересовался Гаяускас, переводя взгляд на загорелого и подтянутого Серёжку. — Ладно, не нужно хмурится. Две недели грамотного отдыха — и будешь выглядеть не хуже этого обормота.
   Довольный обормот ухмыльнулся до ушей.
   — Очень надо, — проворчал Сашка.
   — А почему нет? Никакого вреда, кроме пользы. Ладно, поскольку мы на отдыхе, мораль читать не буду.
   — Мораль… Сами-то в башмаках.
   — Это не башмаки, а полуботинки. К таким брюкам — вполне подходящая обувь. Правда, сами брюки коротковаты.
   — Вот-вот, коротковаты, — подзадорил Сашка.
   — Ничего, я уже придумал, как с этим бороться.
   — А как?
   — А вот увидишь.
   На самом деле, становится законодателем местной моды Балис вовсе не собирался. Выйдя на набережную, он просто разулся и подвернул брюки до колен. На фоне немногочисленных то ли отдыхающих, то ли местных жителей, лениво прогуливавшихся по набережной, белой вороной он никак не выглядел.
   — Ну вот, а мне говорили, что босиком некультурно, — не удержался от упрёка Сашка.
   — В гостиницу я вернусь обутым. А здесь — пляжная зона. Отдыхаем.
   — Отдыхаем — так отдыхаем, — согласился Сашка и тут же сбросил шлёпки, которые явно доставляли ему неудобство.
   Серёжка согласно хмыкнул и тоже разулся.
   — Ох, воспитывать вас не кому, — вздохнул Гаяускас.
   Мальчишки дружно проигнорировали его фразу.
   Пляж от городской набережной отделял короткий мол, оборудованный маленькой пристанью, возле которой лениво покачивались на волнах небольшие прогулочные лодки и катамараны.
   — Прокатимся? — предложил Балис.
   — На лодке? Можно, — согласился Сашка.
   — Лучше на катамаране.
   — На этом, что ли? — казачонок чуть опасливо кивнул на подозрительную конструкцию из брёвен-поплавков, гребных колёс, сидения и металлического коленчатого вала, снабженного деревянными брусками-педалями.
   — Именно. Самый настоящий катамаран, он же водный велосипед. Серёжа ты когда-нибудь катался на таком?
   — Не… — вздохнул мальчишка.
   — Вот и попробуете оба.
   На пристани командовала чрезвычайно толстая тётка с грудью такого размера, что в голову Балису невольно налетели пошлые мысли насчёт коровьего вымени, почетных дояров и прочая, прочая, прочая. А как удержаться, если у дамы амулет с "куриным богом" — подвешенным на нитке дырявым камушком, не свисал на грудь, а в самом буквальном смысле на ней лежал?
   Обычно, такие толстухи злы на весь и срывают своё зло на всех подряд, но эта оказалась приятным исключением. На вопрос Гаяускаса она радостно ответила, что прокат водного велосипеда стоит пять медных монет, а кататься на нём можно хоть до заката.
   — Погоду на сегодня обещали хорошую, море спокойное, катайтесь, сколько душе угодно, — ворковала женщина. — Только к закату возвращайтесь обязательно. Не надо уж береговую охрану зря тревожить, у них и так служба беспокойная, надо к ним уважение иметь.
   — Мы раньше вернёмся, — пообещал Балис, первым переходя с причала на катамаран. Следом за ним перебрались и мальчишки. Было видно, что оба они явно опасаются, хрупкая на вид конструкция доверия не внушала. На самом же деле, катамаран выдержал бы ещё и Скаута, да и самого Балиса в Истинном Облике.
   Сразу выяснилось, что крутить педали могут только Балис и Сашка: короткие Серёжкины ноги сразу срывались с деревянных педалей, едва те уходили подальше от сиденья.
   — Велосипед, — проворчал недовольный мальчишка. — На велосипеде под рамкой можно.
   — А ещё лучше на «Орлёнке» или "Школьнике", — предположил Балис.
   — Чем лучше-то? — возмущённо поинтересовался Серёжка. — «Школьник» — вообще складной, девчачий. Шины толстые, колёса маленькие, толком не разогнаться. А «Орлёнок» — хороший, но для малышни. Вот у папки был «Прогресс», это — вещь…
   "А ведь я забыл себя в детстве", — понял Балис. Конечно, парнишка преувеличивал, и на «Орлёнке» можно было неплохо разогнаться, но, конечно, взрослый «велик» в глазах двенадцатилетнего мальчишки, конечно, неизмеримо выше детского. И ерунда, что ноги с седла не достают до педалей. Встал под раму — и поехал, какие проблемы. Лети вперёд, дорога… Как давно это было…
   Хотя насчёт «Школьника» Серёжка напутал, это «Десна» или «Салют» складные, а «Школьник» как раз на жесткой раме.
   — Ладно, садись в середину, мы тебя покатаем.
   Серёжка сел, но не успокоился.
   — Серёга, ну чего ты вертишься, как ужаленный? — рассердился Сашка.
   — А можно, вы меня побуксируете?
   — Чего? — не понял казачонок.
   — Как тебя с корабля, — пояснил Гаяускас. — Только без каната. Ладно, непоседа, сейчас твоё время. Покатаем.
   — Ура!
   Серёжка быстренько перебрался через Сашку на поплавок, сбросил на сиденье футболочку и шортики и бултыхнулся в воду.
   — Вот шебутной, — вздохнул подросток.
   Серёжка вынырнул, обоплыл вокруг катамарана круг почёта и, наконец, уцепился обеими руками сзади за сиденье.
   — Поехали!
   — Не запряг, а уже погоняешь, — возмутился Сашка. Малыш в ответ только хихикнул.
   Катамаран плыл вдоль берега, Серёжка болтался сзади, усердно работая ногами. То ли просто так, то ли всерьёз полагая, что помогает плыть. Время от времени Балис оглядывался. Мальчишка неизменно вскидывал вверх довольное лицо и лёгким кивком головы показывал, что у него всё в порядке и даже намного больше того. На третий раз Сашка отчётливо вздохнул, видимо, уже не в силах сдерживать зависть.
   — Хочешь к нему? — спросил Гаяускас.
   Сашка промолчал, потом с деланным равнодушием ответил:
   — Вообще-то можно. Раз уж отдыхаем…
   — То не теряй времени.
   — А я и не теряю, — донеслось до Балиса через стаскиваемую футболку.
   Так он и буксировал ребят добрую четверть часа. Наконец, такое вялое купание им надоело, парни заявили, что хорошо бы и просто поплавать. В ответ Гаяускас заметил, что он тоже не прочь искупаться, а потому надо бы вытащить катамаран на берег. И, поскольку отдыхают они все трое, то он с удовольствием уступает эту работу младшему поколению. Мокрые мальчишки забрались на катамаран, Сашка заработал педалями, Серёжка просто уселся на сиденье, наслаждаясь бездельем.
   Город уже закончился, перед путешественниками лежал пустынный скальный берег. Местами скалы отступали от воды и там образовывались маленькие песчаные пляжи, на один из которых они и выволокли средство передвижения.
   — Тяжелый, — пропыхтел Серёжка, старательно упираясь пятками в горячий песок.
   — Ага, — согласился Сашка. — А в воде так легко идёт, словно ничего и не весит. И с лодкой всегда так же.
   — Закон Архимеда, — сообщил Гаяускас, последний раз поднажав на медленно ползущее по песку плавсредство. — Саша, я же тебе рассказывал, когда мы на корабле плыли.
   — Да помню я. Выталкивающая сила. А только формулы всякие одно, а жизнь — другое.
   — Ох, загнать бы тебя в школу. Чтобы пять уроков каждый день. А в понедельник — все шесть.
   — Да ну её школу. Лучше бы как сейчас, чтобы просто рассказывали. Вы, Мирон Павлинович, Наромарт…
   — Спасибо, конечно, только до настоящих учителей нам далеко. Вот Серёжка подтвердит, ему есть с чем сравнивать. Что скажешь?
   Ежедневные занятия, начавшиеся на следующий же день после того как путешественники оказались в безопасности, стали для мальчишки большим сюрпризом. Поначалу — несколько неприятным. Но после первых же занятий отношение к ним у Серёжки изменились.
   — По-моему, вы все отличные учителя.
   А потом он бросил на взрослого хитрющий взгляд и добавил:
   — Особенно если не забудете, что сегодня — выходной, и мы приехали сюда, чтобы искупаться.
   — Всё, не слова об уроках! В воду! — согласился Балис.
   Ух, и хорошо же было окунуться в тёплое южное море. Первым желанием было устроить хороший заплывчик километра эдак на три, но пришлось себе в этом удовольствии отказать: дети не потянут, а бросать их одних тоже не хотелось. В итоге получилось то, что на благоустроенных пляжах называется "до буйка и обратно", благо мальчишки оказались способными не только плескаться на мелкоте. Сашка, хоть и саженками, плавал вполне пристойно, а Серёжка тот и вовсе сразу пошел техничным кролем, только взлетали над водой острые локти.
   — Во гонит, — не сдержался Сашка.
   — Спортсмен, наверное, — усмехнулся Балис, державшийся рядом с более слабым в этой стихии казачонком.
   — Скажете тоже. Спортсмены — это в цирке. Французская борьба. Я видел в Екатеринодаре. И в Таганроге… элп…
   На последней фразе предательская волна залепила подростку рот. Глотнув изрядную порцию горькой и солёной воды, Сашка смолк.
   — Ладно уж, помалкивай, — посоветовал Балис. — На берегу поговорим.
   Но до отдыха на берегу было ещё очень далеко. Вернувшись из заплыва, они не стали выбираться на берег, а продолжили купание. Мальчишки на мелкоте затеяли обычную ребячью возню, когда салки переходят в брызгалки, брызгалки в борьбу, борьба в нырки на дальности или на продолжительность, ныряние снова в салки и дальше по кругу. Гаяускас, рассудив что излишняя опека парням только во вред, всё-таки решил нагрузить себя посерьезней, устроив себе тест не на дальность, так на скорость. Как и следовало ожидать, форму он подрастерял, но не так сильно, как этого опасался. Пару месяцев потренироваться на совесть — и можно снова принимать роту и готовить ребят к заданиям любой сложности. Да только кто ему эту роту даст?
   — Классно вы плаваете, — уважительно протянул Серёжка, когда Балис завершил тренировку.
   — Ну, ты тоже неплохо. Занимался?
   — Немного, — скромно потупился мальчишка. — Я в детстве с вышки прыгал.
   — В детстве, — хмыкнул Сашка. — Старичок ты старенький. Руки вон дрожат.
   — Это он замерз, — на всякий случай взял Серёжку под защиту офицер. — Вылезайте, позагараем.
   Местное светило уже изрядно склонилось к горизонту. Как раз подходящее время для солнечных ванн. Но Серёжка по молодости лет этого не понимал.
   — Мы лучше ещё поплаваем. Правда, Сашка?
   — Да, мы ещё…
   — Ну, купайтесь. Только, пожалуйста, без меня далеко не уплывайте.
   — Ладно…
   Отойдя подальше, Гаяускас с удовольствием растянулся на горячем песке. Приятно гудели уставшие мышцы.
   — Всё правильно. Когда дела сделаны, то и отдохнуть не грех.
   — Дед?!
   Балиса словно пружиной подбросило. Повернулся на голос, открыл глаза. Ирмантас Мартинович сидел, привалившись спиной к скале так, что плескавшиеся в море мальчишки не могли его видеть. И выглядел так, словно пришел сюда с севастопольского пляжа, на котором они с Балисом отдыхали в августе девяностого. Морпех преодолел в себе совершенно детское искушение немедленно вскочить и потрогать: живой человек перед ним или иллюзия.
   — Удивлён? — поинтересовался адмирал. — А мог бы уже привыкнуть.
   — К чему привыкнуть? — настроение у Балиса сразу испортилась. — К тому что вокруг бродит полно непонятного народу, которые знают обо мне больше, чем я сам и при этом только и делают, что говорят загадками? Ты-то хоть настоящий?
   — Сомневаешься?
   — А не знаю. В гробу ты похуже выглядел.
   Фраза прозвучала откровенно грубо, и Гаяускас сразу пожалел, что её произнёс. Но слово, как известно, не воробей.
   К счастью, Ирмантас Мартинович не обиделся, только усмехнулся:
   — Гроб, Балис, никого не красит. Все там выглядят плохо, откровенно говоря.
   Помолчали.
   — Устал я, — наконец вымолвил внук. — Устал от этих тайн и загадок.
   — А ты заявление напиши, — серьёзно посоветовал адмирал. — Мол, так и так, устал от жизни, прошу мне создать льготные условия. Может и рассмотрят. Хотя, думаю, не утвердят.
   — Кто рассмотрит? И кто не утвердит?
   — Кому положено, тот и рассмотрит…
   — Вот и ты тоже темнишь… — с досадой произнёс младший Гаяускас.
   — Нет, это я шучу. Раньше у тебя с чувством юмора было получше.
   — Не до юмора мне сейчас.
   — А без юмора в жизни вообще никуда, — дед очень знакомо вздохнул. — Она так устроена, что если только на проблемах да бедах зациклиться, то долго не протянешь.
   — Слушай, дед, — Балис приподнялся на локте, — вот объясни мне одну вещь.
   — Давай попробуем.
   — Вот ты же знаешь, как меня всю жизнь учили: умер человек — и нет его больше. Тело сгнивает, а душа — религиозная выдумка. Ты умер, я сам видел. А теперь сидишь передо мной живой и здоровый. Что я, по-твоему, должен думать? Что скорбел над гробом кого-то другого? Или что ты воскрес, словно Христос?
   — Во-первых, я не воскрес, — строго поправил Ирмантас Мартинович. — Я к тебе явился, а это далеко не одно и то же. А вот что ты о Господе задумался — это хорошо. Умнеешь.
   — Поневоле задумаешься, — честно признался Балис, — если твой святой с иконы по ночам мозги вправляет.
   — Поневоле не нужно, — всё так же строго ответил адмирал. — К Господу приходят только по доброй воле. И Святой — это тебе не замполит. Ладно, с этим разобраться у тебя время будет.
   — Это ты о чём, дед?
   Балис тщательно скрывал дошедшее до критической точки внутреннее напряжение. С самого начала было ясно, что дед здесь не просто так, что сейчас наступит какая-то определённость с его будущим. И вот теперь разговор подошел к самому главному.
   — О тебе. Дело своё ты сделал и, надо сказать, сделал отлично. Дорога тебя отпускает. Так что, добро пожаловать на Высокое Небо.
   — Куда?
   — Увидишь. Но сначала у тебя есть ещё одно дело на Земле.
   — В самом деле? — слегка иронично поинтересовался внук.
   — А ты как думал? — проигнорировал иронию дед. — Перстень и меч уволок с собою? Надо вернуть.
   — Я уволок? — изумился Балис.
   — А кто же ещё? Если бы они тебе были не нужны, думаешь, после взрыва мины они бы пропали? Их такие мастера делали, что тебе и не снилось. Ядерный взрыв перенесут и целы останутся.
   — Точно? — скорее машинально, чем недоверчиво переспросил морпех. Адмирал вдруг смутился.
   — Ну, если, конечно, не в эпицентре окажутся. А вообще, точно не скажу. В магии я не особо силён. Самоучка же, наставника у меня не было.
   — Кажется, я о тебе узнаю сегодня много нового.
   — Узнаешь, — кивнул старик. — Обязательно узнаешь. Только не сегодня. Времени у меня сейчас слишком мало. В общем, как мальчишки наиграются — возвращайся в город, попрощайся со своим другом-эльфом — и на вокзал. Билет бери на Веллесберг, туда идёт много поездов. Ложись спокойно спать. А утром ты будешь знать, что тебе делать дальше.
   — Дед, — вкрадчиво произнёс Балис.
   — Что?
   — Скажи, ты правда думаешь, что я вот так сразу соглашусь?
   — А что, неужели такого подарка мне не сделаешь? — с шутливыми интонациями поинтересовался старик.
   — Не, — усмехнулся внук. — Не сделаю.
   — Мальчишка, — вздохнул адмирал. — Два метра ростом, а ума не больше, чем у этих.
   Он кивнул головой в сторону воды, где всё ещё плескались Сашка и Серёжка.
   — У них ума побольше чем у многих взрослых.
   — Тоже верно. Ладно, чем тебя убеждать? Рассказывать малоизвестные подробности из розового детства? Как ты не любил геркулесовую кашу, всегда объедал белые горбушки и обожал управлять кофемолкой?
   Да уж, это дед попал в десятку. По степени неприязни рядом с геркулесовой кашей у маленького Балиса могли сравняться только кукурузные палочки, и то после того, как он однажды объелся им до рвоты. Горбушки Биноклик, напротив, обожал неимоверно. В пять лет в летнем детском лагере его сначала усадили за один стол с капризной девочкой Мариной, которая тоже очень любила горбушки. Первые два дня мальчишка остался без лакомства, но потом сумел опередить девчонку. Ревела Марина просто потрясающе…