Шепелев Алексей. Грани судьбы

   — Ты должен был предупредить нас о том, что ты еттин и оборотень, — глухо ответил Скаут.
   В боевой обстановке капитан Гаяускас реагировал незамедлительно. В бытовой же очень часто проявлял фирменную прибалтийскую медлительность, которая на самом деле вовсе не медлительность, а просто основательность и серьёзность. Вот и сейчас вместо того, чтобы выпучить на зеленокожего нелюдя изумленные глаза, уронить на землю челюсть или хотя бы переспросить: "Чего? Кто я такой?", он просто смотрел и думал: как бы лучше ответить. До тех пор, пока не заговорил чёрный эльф.
   — Ты трижды ошибся. Во-первых, Балис не оборотень. Во-вторых, не еттин. И, в-третьих, он не был должен предупредить.
   — Я видел всё своими глазами, — усмехнулся Скаут.
   — Не всё в этом мире таково, каким кажется, — парировал Наромарт.
   — И кто же он по-твоему?
   — Он — лемур.
   Мирон, с особым чувством ожидавший ответа на поставленный огром вопрос, опешил даже не столько от ответа эльфа, сколько от реакции на этот ответ. Понятно, что под лемурами Нар подразумевал не мелких обезьянок, проживающих то ли в Африке, то ли в Австралии, то ли вообще в Южной Америке, а легендарные доисторические существа, в честь которых обезьянки получили от человечества своё родовое имя. А вот поведение спутников озадачило. Йеми, ящер и местные воины восприняли слова целителя достаточно спокойно: вроде как один род нелюдей, другой род — велика ли разница. А вот Олх и Теокл от изумления прямо остолбенели. Сам же Гаяускас оставался абсолютно невозмутимым.
   Под навесом воцарилась тишина. Нижниченко пригнулся к уху Сашки и шепотом спросил:
   — А кто такие лемуры?
   Парнишка только пожал плечами:
   — Откудова мне знать?
   Наконец, полуогр взял себя в руки:
   — Этого не может быть.
   — Почему? — спокойно переспросил Наромарт.
   — Лемуров не существует. Это легенды.
   — Разве ты создал этот мир? А если нет, то почему так уверенно судишь о том, что в нём существует, а что — нет?
   Воин, смущённый таким напором, растерянно оглянулся на изониста. Теокл смущённо кашлянул, нервно потёр руки…
   — Почтенный, мы имели возможность убедиться в твоей мудрости, но ты, всё-таки не священник, чтобы судить о высших сферах.
   — Я священник, — невозмутимо ответил Наромарт. — И хоть мы с тобой служим разным богам, однако твой единоверец Огустин не считал зазорным молиться вместе со мной. Я же со своей стороны благодарю судьбу, что свела меня с этим в высшей степени достойным человеком.
   — Огустин? Гм…
   — Речь идёт о том Огустине, который удалился в Торопские горы и основал там небольшую обитель, — вмешался Йеми. — На полуострове он пользуется огромным авторитетом.
   — В наших краях тоже. Я много слышал о нём, хотя и никогда не встречал. Его слово для меня очень много значит. Прошу прощения за свои сомнения.
   — Сомнения — не те чувства, за которые нужно просить прощение. К тому же, речь не обо мне. Я говорю вам, что Балис — лемур, и прошу вас мне поверить.
   — Хорошо, лемур — так лемур, — справился со смущением Скаут. — Но предупредить можно было? Зачем скрывать? Во мне течёт кровь орков и огров и я ни от кого это не прячу.
   — Во-первых, все мы разные, — уклончиво ответил Наромарт. — Кроме того, лемуры — не такие как народы нашего мира. Мы есть те, кто мы есть, наши возможности всегда с нами. А у них два обличья, которые хоть и тесно связаны между собой, но в то же время существуют как бы отдельно друг от друга. И способности лемура в разных обличьях сильно различаются. Думаю, никто не сомневается, что в нынешнем своём состоянии Балис решетку бы не поднял.
   — Откуда нам знать, — проворчал Олх, но по тону было ясно, что полуогр отступает по всему фронту.
   — Я понимаю, что доверие к моим словам не слишком велико, но всё не могу промолчать, — снова вмешался кагманец. — Я путешествую вместе с Балисом немало дней и убеждён, что никакой сверхчеловеческой силы у него не было.
   — Избыток силы всегда можно скрыть, — лениво заметил Глид.
   — Только не в том случае, когда от потери крови умирает лучший друг, и для того, чтобы оказать ему помощь, нужно перенести его через горы.
   Мирон недоумённо уставился на Гаяускаса. Даже так? Балис и Наромарт на два голоса убеждали его, что травма была не слишком опасной, только перелом ноги и потеря сознания. А он, оказывается, ещё и от потери крови умирал. Чего только о себе не узнаешь.
   И Сашка, стервец, тоже научился обманывать на старших глядя. Нижниченко строго посмотрел на подростка, тот ответил недоумённо-обиженным взглядом, словно не понимал, чем генерал так недоволен. Ох и артист всё-таки этот юный шкуровец.
   — Но предупредить-то всё-таки нас он мог, — вяло предпринял последнюю попытку выяснения отношений Теокл.
   — Думаю, он имел право этого не делать, — подала голос незаметно подошедшая Льют. Балис даже внутренне вздрогнул. Только что казалось, что рядом никого не было, а теперь вот она, воительница стоит в нескольких шагах. И он ничего не заметил. Он, капитан морской пехоты, которого столько лет учили замечать всё происходящее вокруг. В его прошлой жизни такого не мог сделать ни один человек. Впрочем, Льют ведь и не была человеком. И он сам человеком тоже не был. Только сейчас, во время этого разговора, он окончательно осознал, что не является человеком. Теперь ему предстояло научиться с этим жить. Неприятная перспектива, откровенно говоря.
   — Если кто-то забыл, — продолжала эльфийка, — то я напомню, что мы пока что отнюдь не в безопасности. Инквизиция никогда не отпускала просто так своих врагов. Готова поставить сотню золотых монет против одной медной, что нас преследуют.
   — Боюсь, госпожа, здесь не найдётся желающих заключить этот спор, — заметил Мирон.
   — Тогда почему вы выясняете отношения между собой? Любая распря среди нас сейчас на руку только нашим врагам.
   — Я хочу знать, с кем рядом я иду в бой, — к тону и позе Олха сейчас удивительно подходил эпитет «набычился». Хотя, настоящий бык, пожалуй, благоразумно дал бы дёру при виде недовольного полуогра.
   — Ты идёшь в бой рядом с врагом твоих врагов и это должно быть достаточно, — сухо заметила Льют. — А если тебе этого мало, то подумай о том, скольким ты обязан этому малышу.
   Эльфийка кивнула на мирно посапывавшего Серёжку. Вот уж кого бурное выяснение отношений между воинами совершенно не затронуло.
   — Он сделал то, что собирался сделать ты, и принял ту боль, которая, возможно, предназначалась тебе. Может быть, ты признаешь его право самому выбирать себе друзей?
   Олх хотел возразить, но смолчал, а через мгновение смущённо вздохнул.
   — Прошу извинить моё поведение. У моего народа с еттинами застарелая вражда, но то, что произошло в Толе не имеет к этому никакого отношения.
   — Забудем, — то ли предложил, то ли утвердил Нижниченко.
   — Будем считать инцидент исчерпанным, — согласился и Гаяускас.
   Встречал он людей, по сравнению с которыми Олх был прямо-таки образцом корректности и доброжелательности. И не так уж и редко встречал. Да и сам Балис, откровенно говоря, полностью доверял далеко не всем из здесь присутствующих. Другое дело, что он, конечно, никогда бы не стал показывать это так откровенно.
   Скаут с грацией подъёмного крана наклонился к эльфийке и звучно чмокнул её в алебастрово-белую щёку.
   — Какая же ты всё-таки умница. Что бы мы без вас, женщин, делали?
   — Померли бы с голоду, — серьёзно ответила Льют, хотя в глазах промелькнули весёлые искорки. — Пока вы тут решаете мировые проблемы мы приготовили вам обед. Перебирайтесь под наш навес.
   — Еда — это дело! — преувеличено громко и бодро произнёс Глид, радостно потирая руки. Мужчины потянулись вслед за эльфийкой.
   — А Серёжа? — остановился, было, Балис.
   — Я послежу за ним, — пообещал Женька. — Всё равно есть не хочу.
   Гаяускас на мгновение остановился. С одной стороны, разум предупреждал, что оставлять беспомощного мальчика наедине с вампирёнком, мягко говоря, рискованно. С другой, демонстрировать недоверие после только что состоявшегося разговора было просто стыдно. Да ещё и нелогично. Нелюдь-оборотень будет решать, кто опасен для человека, а кто — нет. И потом, за оставшимся без сознания Мироном Женька как-то раз присматривал, и всё окончилось благополучно.
   — Ладно, мы не долго, — сказал морпех. Самое трудное было после этого не обернуться.
   Подросток присел на корточки возле спящего мальчика. Да что ему сделается? Знай себе, сопит в две дырки.
   Женька усмехнулся. Интересно, опасаются взрослые хоть чуть-чуть, что он Серёжку укусит? Или верят ему настолько, что даже не допускают такой возможности. Наверное, всё-таки опасаются, но верят. Ну, и правильно делают. Кусать малыша подростку совершенно не хотелось. Как и раньше, он вовсе не желал превратиться в кровососа.
   А в следующую минуту подошла Анна-Селена.
   — Ты чего?
   — Ничего. Просто так.
   Девочка присела рядом.
   — Дура, — обиженно произнёс Женька.
   Анна-Селена усмехнулась.
   — Сам ты дурак. А я — не дура, а подруга.
   Ближе к вечеру гроза ослабела и, хотя дождь не унимался, решили ехать дальше. Сначала всё шло хорошо: миновали деревеньку, казавшуюся вымершей, поскольку жители прятались от непогоды по домам, проехали мимо расположенных на вершине холма тройки ветряных мельниц, ожидавших своего Дона Кихота. Некоторое время дорога шла берегом обсаженного тополями канала, потом вильнула в сторону, увела в небольшую сосновую рощу. Тут-то и решили заночевать: сразу за рощей простирались разлившиеся после ливня польдеры, а между тем начинало темнеть.
   Лесок оказался не самый приятный для ночёвки: окрестные жители подчистую вымели сушняк, так что Женька даже подумал, что придётся обходится без костра. Но к удивлению подростка, эльфийка, огр и Гаяускас довольно быстро набрали мелких сухих веточек, достаточных для того, чтобы разжечь небольшой костерок, в который потом можно будет положить смолистые сучья: мелочь даст достаточно жара, чтобы они просохли и занялись. Это будет уже настоящий костёр, годный для того, чтобы обсушиться и приготовить ужин.
   Пока одни занимались костром, остальные обустраивали лагерь. Только Серёжку, так и не пришедшего в себя, уложили в быстро поставленной палатке. Балис ещё раз попытался выяснить у Наромарта не является ли забытьё дурным признаком, в ответ на что целитель предложил морпеху самому пощупать пульс.
   — Ты же имеешь начальные знания, ровный пульс от прерывистого отличить сможешь.
   — Нет уж, уволь. У каждого своё ремесло, у меня — солдатское. Если ты, как врач, говоришь мне, что ему лучше — буду верить.
   — Уверяю тебя, мальчик идёт на поправку. Дня через два встанет на ноги, а ещё через пару дней будет бегать, как новенький.
   Балис вздохнул. Честно сказать, верилось в это слабовато: слишком ясно вставало перед глазами увиденное в комнате пыток. Но, всё-таки надежда была: и Мирона и самого Балиса Наромарт в своё время поставил на ноги в рекордно короткие сроки. А сейчас лечить Серёжку ещё и Соти помогала.
   Впрочем, к эльфу у морпеха был и ещё один разговор. Пользуясь моментом, что все были чем-то заняты, Гаяускас незаметно увлёк Наромарта в сторонку.
   — Хочешь спросить меня о себе?
   — Хочу спросить, зачем ты мне врал. Неужели трудно было сразу сказать правду?
   — Ты думаешь, я сразу всё знал?
   — С самого начала…
   — Ты ошибаешься, — серьёзно и тихо ответил эльф. — Кто ты на самом деле я понял только сегодня, у городских ворот. А с самого начала я знал только то, что ты не просто человек.
   — У нас говорят, что маленькая ложь рождает большое недоверие.
   Наромарт вздохнул.
   — Может быть, я был не прав. Не знаю. Но я хотел, как лучше. Разве я врал ради своей выгоды?
   — Вот я и не понимаю — почему ты врал? Зачем?
   — Я священник, Балис. А для священника самое главное — не навредить тому, кто обратился к нему за помощью.
   — Я не просил помощи у священника, я спрашивал совета у друга.
   — Я тот, кто я есть. Ты с самого начала знал, что я служу Элистри: ведь я этого не скрывал. Я не заставляю тебя верить в богов, тем паче — молиться какому-то определённому богу или богине, но свои слова и поступки я всегда соизмеряю с тем, во что я верю. По-иному я не могу. И этого я тоже не скрывал.
   Балис недобро усмехнулся
   — Значит, это твоя вера заставляла тебя лгать? Или твоя богиня?
   — Я тебе не лгал. Я не говорил тебе того, в чём сам не был уверен. Ты ведь хотел услышать от меня полный, исчерпывающий ответ, а у меня его не было. Да, я бы мог тебе долго рассказывать о своих догадках и подозрениях. Это бы тебе помогло? Ты считаешь, что это было бы честнее?
   — Да, честнее. Зачем нужно изворачиваться? Зачем была та ложь в изонистском приюте… Далёкие предки с волшебными способностями… Ведь архимаг сказал правду: я не человек.
   — Гаттар — дурак! — запальчиво воскликнул Наромарт, пробудив в Балисе совсем неуместные воспоминания о детском садике. В три годика "Пашка — какашка!" звучит уместно. Но эльфу-то что-то около двухсот лет.
   Впрочем, в отличие от малышей, целитель взял себя в руки и пустился в объяснения. Правда, его тон никак нельзя было назвать спокойным:
   — Конечно, не его вина, что он придаёт такое значение крови, но он не прав. А вот почему такое значение придаёшь этому ты, я вообще не понимаю. Разве тебе нравятся законы, по которым живёт этот мир? Законы, по которым не человек может быть рабом и только рабом. Хранящая чистоту крови Инквизиция? Разве ты считаешь Риону или Рию ущербными существами, достойными лишь прислуживать "настоящим чистокровным людям"?
   — Да при чём здесь это? — досадливо отмахнулся Балис.
   — При том. Ты меня который день изводишь: человек ты, не человек. Ты себя об этом спрашивал?
   — Себя? — пораженно переспросил Гаяускас.
   — Себя, — серьёзно кивнул Наромарт. — Кем сам ты себя считаешь? Человеком? Так какая тебе тогда разница, кто там у тебя в предках? Нет, я не в том смысле, что пример брать с тех убогих, что своего роду-племени знать не желают, да этим ещё и гордятся. Встречал, наверное, таких?
   — Попадались, — дипломатично кивнул Балис.
   — Так вот, не про них речь. Предков, конечно, чтить надо, тут спору нет. Но и считать кого-нибудь ущербным потому, что дед его деда был, возможно, не очень чистых кровей… дикость.
   — Да не считаю я никого ущербным, — возмутился морпех. — Я разобраться в себе хочу, понимаешь? В себе.
   Он устало махнул рукой.
   — Ничего ты не понимаешь. У тебя-то всё просто: эльф и есть эльф.
   — Я — полукровка, Балис, — спокойно проговорил Наромарт.
   — Что?
   — Мой отец был драконом глубин, мать — подземной эльфийкой, драу. Моим родичам ни с какой стороны не нужен был ребёнок. Но я выжил. И я знаю, что я — эльф. Я ощущаю себя эльфом, понимаешь?
   — Но…
   Ошарашенный Балис с трудом приводил в порядок мысли. Казалось бы, за время путешествия он узнал о Наромарте практически всё. А оказалось, что в запасе у целителя ещё целый ворох тайн, да ещё каких тайн.
   — Скажи, а ты можешь что-то такие, чего не могут обычные эльфы?
   — Обычных эльфов не бывает. Как не бывает и обычных людей.
   — Знаешь, мне сейчас не до игр в высокую философию.
   — Я не играю, Балис. Ты сомневаешься в праве назвать себя человеком, потому что превратился в косматого силача и поднял решетку? Тогда скажи мне: смог бы ты выдержать ту боль, которую перенёс Серёжа?
   Балис вздрогнул. Вопрос, разумеется был из категории запрещённых. Нет, конечно, в теории выглядело всё однозначно: советский офицер обязан бла-бла-бла… И в призывах предпочесть героическую смерть во время допроса с пристрастием гнусному предательству недостатка в СССР никогда не ощущалось. Только вот многие ли из таких призывающих знали, как пахнет горелое мясо? И, требуя героизма от других, были ли готовы выбрать судьбу героя для себя?
   В предатели мало кто стремится по доброй воли, но Гаяускас был убеждён, что для каждого человека существует предел боли, за которым тот ломается. Только предел у всех свой, потому что люди разные. Серёжкин оказался задран необыкновенно высоко, про таких ребят обычно складывают легенды. А где предел у самого Балиса… Не приведи судьба узнать ответ на этот вопрос на практике.
   К счастью, Наромарт на ответе не настаивал. Он продолжал говорить:
   — В каждом человеке, эльфе, гноме есть что-то необычное, особенное. Какой-то талант, дар который отличает его от других. Это не всегда заметно, порой даже для него самого. И тем не менее, это так.
   — Ты не понимаешь, — досадливо скривился Балис. — Одно дело уметь чуть лучше делать, то, что в принципе способен делать всякий человек. И совсем другое иметь возможность совершить то, что другие не сделают никогда, потому что не могут этого физически.
   — Да нет никакого другого дела. Драу умеют левитировать, наземные эльфы — нет…
   — Умеют делать что?
   — Левитировать. Вот так, смотри.
   Целитель медленно начал подниматься в воздух. Когда между подошвами и землёй оказалось с полметра пустоты остановился. Гаяускас, в полном соответствии с традицией, присел и провёл рукой между Наромартом и грунтом. Понятное дело, ничего кроме воздуха не зацепил.
   — Значит, ещё и летаешь…
   — Это левитация, а не полёт, — теперь полуэльф медленно опускался. — Я могу перемещаться вверх или вниз, но не вперёд или в сторону. Скажи другое: что-то изменилось после того, как ты это узнал?
   — Пожалуй, ничего, — пожал плечами морпех. — Но пойми, ты — эльф. Или не совсем эльф. Неважно, на самом деле. Для меня ты — сказочное существо. В сказках возможно всё. Если ты сейчас выдохнешь огонь, то я тоже не удивлюсь.
   — Огнём не дышу…
   — Это я для примера. Пойми, сказка — это сказка. А реальная жизнь — это жизнь. И совместить это — нельзя.
   — Что значит — нельзя? А то, что сейчас происходит с тобой — это как? Разве всё кругом не похоже на то, что ты называешь «сказкой»? И разве всё это не реальная жизнь? Будешь говорить, что ты сегодня днём рисковал головой, чтобы спасти мальчика от какой-то призрачной опасности, а на самом деле ему ничего не угрожало?
   — Слушай, Нар, я тебя не узнаю. Ты не понимаешь, что мне неприятно об этом говорить? Извини, будто в рану пальцем лезешь…
   — Отлично понимаю. Но раз ты только что выругал меня за излишнюю деликатность — значит, мне следует говорить с тобой жёстче. Говорю как лекарь: в иную рану не то, что палец, руку по локоть запускать надо, иначе раненому не выжить. А не хочешь отвечать, так можем закончить этот разговор. Всё равно ты мне, похоже, не веришь.
   — А можно без соплей? — очень недовольно, но спокойно поинтересовался морпех. — Я тебе верю — это раз. И опасность Серёжке угрожала самая реальная — это два. Но это — другой мир, не наш. У нас там всё по-другому, понимаешь?
   — У эльфов не бывает соплей, — совершенно серьёзно ответил Наромарт. — У нас другая физиология. Простудных заболеваний нет вообще.
   Не смотря на всю серьёзность момента Балис вдруг приглушенно рассмеялся. Медленно соображающие и не имеющие чувства юмора прибалты, значит? Да рядом потрясающе прямолинейным полудраконом любой герой анекдота сойдёт за образец молнейносной сообразительности и понятливости.
   — Ты что? — не понял целитель.
   — Трудно объяснить. Это наши местные… фольклорные истории.
   — Что? Какие истории?
   — Ох… Ну, рассказывают у нас люди друг другу всякую забавную ерунду.
   — А, вот ты о чём. Как-нибудь мне расскажешь, ладно? У вас занятная Грань. Хотя вы намного опередили нас в техническом прогрессе, а я никогда не блистал успехами в естественных науках, но всё равно — мне очень интересно… А насчёт по-другому… Это сейчас у вас по-другому… А что было несколько сотен лет назад? Женя мне рассказывал ваши сказки и легенды, да и Мирон тоже. Знаешь, очень многое — узнаваемо. Я абсолютно уверен, что не всегда в вашем мире жили одни только люди.
   — И что?
   — И то, что другие народы могут уйти, но следы их пребывания остаются. Их забудут, они превратятся в легенды, но они — были. И потомки от смешанных браков будут нести в себе частичку крови своих далёких предков. Частичку нечеловеческой крови. Ты им откажешь в праве считать себя людьми?
   — Да ни в чём я им не отказываю.
   — Тогда, не отказывай в этом и себе. Ведь ты такой же, как и они. Помнишь, тогда, в убежище изонистов, ты сказал, что готов поверить в далёких предков, наделённых магическим даром.
   Балис согласно кивнул.
   — Помню, конечно.
   — Что меняется от того, что кто-то из этих предков был не совсем человеком?
   — Совсем не человеком…
   — Не совсем человеком, — строго поправил Наромарт. — Ты самый настоящий лемур, Балис. Я не солгал Олху.
   — Послушай, говори яснее. Думаешь, я знаю, кто такие лемуры? Вроде, есть такая порода обезьян, но ты же не их имел ввиду?
   Полудракон усмехнулся.
   — Обезьяны? Забавно. Конечно, я не хотел сказать, что ты — потомок обезьяны. Всяким чудесам есть свой предел. Лемуры — это потомки союза людей и существ с высших планов бытия, если ты понимаешь о чём я.
   — Не очень. И не вижу разницы, скажем, с полуэльфом.
   Наромарт сокрушенно вздохнул.
   — С тобой трудно говорить. Это не твоя вина, но, извини, порой ты словно младенец. Не заметить разницу между обитателями этого и внешнего миров — это надо уметь. Кому рассказать — не поверят.
   — А если я расскажу, как разговаривал с наполовину эльфом, наполовину драконом, то мне, разумеется, поверят без единого вопроса. Особенно в моём мире.
   — Ладно, извини. Очень тяжело объяснять то, что кажется тебе самому очевидным, как трава или хвоя. Неужели не ясно, что существа этого мира есть то, что они есть? Человек всегда останется человеком, эльф — эльфом, а дракон — драконом. Если в близость вступают представители разных народов, то ребёнок наследует от родителей те способности, которые заложены в них от природы.
   — От природы? Не от бога?
   — Боги могут преступать законы мира, могут даже отменять их на время, но не способны их изменить. Это под силу лишь Тому, Кто сотворил мир.
   — И кто же его сотворил? — упорствовал Гаяускас. Не из упрямства. Просто, хотелось понять, что думает Наромарт о той черте, что провели между ним и собой святые.
   — Не знаю. Когда-то я вопрошал об этом Элистри, но она не пожелала мне ответить. Возможно, Создателю не угодно было открываться перед обитателями созданного им мира. А может, у Него есть на это другие причины. Не знаю.
   — И ты вот так сдался? Не пытался узнать?
   — Даже бога нельзя узнать, если он того не желает. Что уж говорить о Творце. Я был бы счастлив узнать хоть что-то, но… Пока остаётся надеяться на то, что впереди у меня долгая жизнь, и я узнаю ещё немало интересного. А может быть, ответ на этот вопрос я смогу получить после смерти, в чертогах Элистри.
   — Ладно, бог с ним, с богом. Значит, получеловек-полуэльф получает природные возможности родителей. А в чём разница с лемуром?
   — В том, что у лемура один из родителей не принадлежит к этому миру. О природных возможностях речи не идёт. Какие возможности могут быть у потока света?
   — Постой, — Балис удивлённо вскинул брови. — Так это что, ангелы что ли?
   — Я не знаю такого слова: "ангелы".
   — Задача… Ладно, давай дальше. Может, будет понятнее.
   — Чтобы вступить в близость с женщиной, они как бы превращаются в существ нашего мира, но именно как бы. Здесь они не совсем являются собой. А их тела — это нечто искусственное, привнесённое в этот мир извне. Понимаешь? Всё, что в тебе есть настоящего — это человеческое и только человеческое. Настоящее нечеловеческое в тебе не здесь.
   — А где же?
   — Там, в высших планах бытия.
   — Занятно, — Гаяускас вымученно улыбнулся. — Тогда почему я этого до сих пор не замечал?
   — Да потому что только боги могут полноценно существовать и тут и там. А ты, извини, далеко не бог.
   — Хоть на этом спасибо.
   — Меня тут благодарить не за что. Знаешь, есть существа, которые могут жить, например, на суше и в воде. Но только одна среда обитания для них является родной, вторая же остаётся чужой, хотя и приемлемой для жизни. Понимаешь?
   — Пока, кажется, понимаю.
   Вспомнился прочитанный первый раз лет в девять, а потом многократно перечитанный, роман Александра Беляева «Человек-амфибия». Роман, и кинофильм по роману. Ихтиандр не мог слишком долго находиться на воздухе, он должен был возвращаться в море, чтобы не погибнуть.
   — Тогда пойми, что всё, что в тебе есть от этого мира — человеческое и только человеческое. Чтобы существовать в этом мире, как ты говоришь, «ангелы» обретали тела, но эти тела не были их истиной природой. Для нас, живущих здесь, они — свет. Для них, живущих там… Мы можем только гадать, какими кажемся им оттуда. Придя в наш мир, они одеваются плотью, но эта плоть — не отражение их природы… Извини, я тебя кажется совсем запутал.
   Эльф смущенно умолк.
   — Напротив, я теперь хоть что-то стал понимать.
   Значит, потомок людей и ангелов. Дальний, очень дальний потомок. Отсюда перстень и кортик, сработанные не ведомо когда и способные неведомо на что… А дед, получается знал… Но тогда… Может быть, и гибель Риты и Кристины связана с этой тайной Гаяускасов. Может быть, убить хотели его, Балиса, наследника полулегендарного короля, отдававшего приказы Горлойсу Корнуольскому. Но перстень защитил его, предупредив об опасности, и он остался жить, а погибли жена и дочь, которые никакого отношения к этой истории не имели. А то, что это произошло наутро после штурма Вильнюсского телецентра — просто совпадение. Ну, да на Дороге "отец Эльфрик" прямо сказал…