Шепелев Алексей. Грани судьбы

Алексей Шепелёв, Макс Отто Люгер, Валерич
 
ГРАНИ СУДЬБЫ

   Я коней напою, я куплет допою, Хоть немного ещё постою На краю…

В.Высоцкий

 
   На том, последнем рубеже, Где мы ещё, а не — уже…

О.Ладыженский

Пролог.

   Над Домской площадью гремела музыка: на временной эстраде напротив собора выступала какая-то очередная поп-группа, которых к конце двадцатого века на постсоветском пространстве развелось великое множество.
   Официантка поставила на столик высокие бокалы с пивом.
   — Мне, пожалуйста, ещё чашку кофе, — попросил Мирон у официантки.
   Девушка кивнула и перевела взгляд на Вильфанда. Не дождавшись заказа, удалилась.
   — По-русски… — задумчиво произнёс Натан, когда официантка отошла от их столика.
   — Что? — переспросил Нижниченко.
   — Ты говорил с официанткой по-русски.
   — А я латышского совершенно не знаю, — признался Мирон. — Откуда? Второй раз в жизни в Риге и снова на два дня. С удовольствием бы побыл подольше, но всё время не складывается.
   — И они поют на русском, — собеседник кивнул на музыкантов.
   — Как хотят, так и поют, — пожал плечами Нижниченко. — Кстати, и мы с тобой говорим на русском. Могли бы на английском, только я знаю похуже, чем ты — русский.
   — Да, запомненное в детстве остаётся в памяти на всю жизнь, — согласно кивнул головою собеседник.
   Старший инспектор Интерпола Натан Вильфанд родился и прожил первые четырнадцать лет своей жизни в Москве. Потом его семья получила разрешение на выезд из СССР на постоянное место жительства в Израиль, но до земли обетованной так и не доехала: кто-то из дальних родственников помог с получением британского гражданства и из Вены Вильфанды перебрались в Манчестер.
   — Но мы — это мы, а Рига — столица независимой Латвии…
   — Вторым государственным языком которой является русский, — напомнил Мирон. — Если я ничего не путаю, то в девяносто втором Форрин-офис приложил к этому определённые усилия.
   Определённые — это было ещё мягко сказано. После ядерного шантажа бухарестских безумцев маятник государственной политики Великобритании и США качнуло настолько сильно, что предсказать такое не могли и отъявленные фантасты. Рига и Таллин получили от НАТО, куда стремились всей душой, форменный ультиматум: в течение двух месяцев предоставить гражданство всем постоянно проживающим на территории государств и провести свободные парламентские выборы. Мудрый Бразаускас, почувствовавший, куда дует ветер, немедленно изыскал причину выступить в Страсбурге и рассказать о том, что в Республике Литва проблем с негражданами нет и с самого начала не было. И вообще она идет верным курсом к построению демократического и цивилизованного государства, только вот всё это требует больших денег, а Северная Федерация, хоть и признаёт вину СССР за коммунистическую оккупацию, компенсации платить не желает. По слухам, ходившим среди офицеров Службы Безопасности ЮЗФ, Литве тут же обломилось кредитов чуть ли не вдвое больше, чем рассчитывал господин Президент. Во всяком случае, спустя неделю после возвращения Бразаускаса из Страсбурга правительство Литвы внесло в Сейм ряд законопроектов, в том числе о придании статуса государственных польскому и русскому языкам. В Сейме инициативы, как и положено, зависли на неопределённый срок, проще говоря, до той поры, пока не станет ясно, можно ли будет извлечь их них дополнительные выгоды.
   — Тогда это было необходимо…
   Вильфанд выдержал длительную паузу.
   — А что, сейчас что-то изменилось?
   Разговор Мирону не нравился, но и замять тему было бы тоже неверно. Мало ли при каких обстоятельствах может состояться продолжение? Лучше уж расставить все точки над и здесь и сейчас, в спокойной рабочей обстановке.
   — Мне кажется, что полученные права и свободы русские используют для того, чтобы снова установить своё тоталитарное господство на постсоветском пространстве. Диктаторы очень часто приходят к власти демократическим путём.
   Прежде чем ответить, Мирон допил пиво. Действительно, эта "Золотая корона" была хороша. Получше, чем то, которое производилось в Юго-Западной Федерации. Или просто своё пиво настолько приелось, что он перестал замечать его высокое качество? Между прочим, очень может быть.
   — Теоретически, Натан, ты конечно прав. Диктаторов, пришедших к власти демократическим путём, история знает навалом. Ну, а практически — полная ерунда. Государственный строй с девяносто четвёртого в стране не изменился. Тот же сейм, тот же Президент. Кстати, родословную господина Зирниса я хоть и не изучал, но вроде бы никто не спорит, что он — коренной латыш.
   — А в Риге при этом говорят на русском, — упрямо повторил Вильфанд.
   — Когда я был в Лондоне, то слышал там тоже не только английскую речь.
   — Хочешь сказать, что можешь зайти в любое кафе, заговорить на французском — и тебя сразу поймут?
   — А что, почти половина населения Великобритании — этнические французы? — наивно поинтересовался Мирон.
   Натан раздраженно допил пиво.
   — Что ты хочешь мне доказать?
   — Только одно: нет никаких признаков того, что в сегодняшней Латвии кто-то кого-то угнетает. И не надо искать проблем, которых не существует. Нам бы с реальными справиться. Если уж в "Геральд Трибьюн" открыто заявляют, что в любой момент времени в «Ситибанке» отмывается не меньше пятидесяти миллионов долларов грязных денег из Восточной Европы.
   Вильфанд улыбнулся.
   — Вообще-то ты цитируешь мой обзор.
   — Разумеется. Люблю ссылаться на работу грамотных профессионалов. Подборка хороша, анализ ещё лучше.
   — А ты не в курсе, что господин Бриан Вест до того, как стал вице-президентом «Ститбанка» занимал высокую должность в Министерстве Внутренних Дел?
   — В курсе. Поэтому и не сомневаюсь, что он знает, что говорит. Разве наши данные принципиально отличаются от его цифр? Вот этим нам надо и заниматься, а не придумывать несуществующие проблемы.
   Снова подошла официантка, забрала у Мирона пустой бокал и поставила чашку кофе. Нижниченко с наслаждением отхлебнул горячую ароматную жидкость. Это кафе он запомнил ещё с прошлогоднего визита в Ригу — именно за подаваемый здесь отменный кофе.
   — Боюсь, что ты меня неверно понял, — осторожно заговорил Натан. — Я вовсе не хочу сказать, что сегодня Латвия — недемократическая страна. Но мы с тобой родились и выросли в СССР, помним времена тоталитаризма. Ты не опасаешься, что они могут вернуться?
   — В том виде, как это было — не опасаюсь, — уверенно заявил Нижниченко. — Меняется мир, меняются люди. От диктатуры не застрахована ни одна страна мира, но ни один диктатор не является точной копией предыдущего.
   Натан закурил и с улыбкой откинулся на спинку стула.
   — Ну, это аксиома. Я имел ввиду несколько другое. Если к власти в нынешней Северной Федерации придут националисты…
   — Мне уже смеяться или дослушать до конца? — Мирон снова придал лицу максимально наивное выражение.
   — Смеяться?!
   — Конечно. Предположение о русских националистах у власти в Северной Федерации сегодня звучит, по-моему, ещё более нелепо, чем о гринписовцах в руководстве скотобойней. Те хоть действительно пытаются до такой власти дорваться, чтобы скотобойню закрыть. А эти от любого ответственного решения шарахаются, как чёрт от ладана.
   — Ты сам сказал — "сегодня".
   — А ты умеешь предсказывать будущее?
   Натан молчал. Мирон ещё раз отхлебнул кофе. Отличный кофе, отличный вечер… Эх, почему приходится портить настроение этим бессмысленным спором?
   — Мы с тобой, Мирон, аналитики. Предсказание будущего — наша профессия.
   — Наша профессия — построение прогнозов, а не предсказания. Прогнозов, опирающихся на факты и тенденции. А факты таковы, что на сегодня ни в Северной Федерации, ни в Латвии радикальные националисты не имеют никакой власти, не имеют сколько-нибудь массовой поддержки в обществе и не имеют перспектив получить то или другое. Особенно здесь, в Латвии. Мне кажется, что девяносто четвёртый тут всё расставил по местам.
   Да, в девяносто четвёртом в Латвии было нескучно.
   Националистические правительства Латвии и Эстонии поначалу восприняли требования о предоставлении гражданства всем постоянно проживающим в стране за пустую риторику. Дескать, постыдят и забудут, не в первый раз. Но оказалось, что всё всерьёз. Когда за два дня до истечения указанного срока в Рижском замке стало известно, что на базы в Дании перебрасываются парашютисты-миротворцы, с Президентом Киршонсом случилась форменная истерика. На следующий день Сейм Латвии за двадцать минут принял все требуемые законы, после чего до вечера сочинял послание ко всем демократическим силам Европы и Америки. Демократические силы выслушали латышское послание и через пять минут прочно о нём позабыли: после бухарестского шока им было совсем не до Латвии. Аналогичная судьба постигла и послание эстонского Сейма.
   Латышские националисты в Латвии, русские — в Северной Федерации и резиденты спецслужб в Риге видели один и тот же сценарий дальнейшего развития событий: при новом раскладе сил у русских в Латвии появлялась возможность провести референдум о присоединении республики к Северной Федерации и неплохие шансы на нём победить. Первым шагом на пути реализации сценария оказался съезд "Движения русскоязычных граждан Латвии" хоть и сколоченного на скорую руку, но успевшего вобрать в себя не только подавляющее большинство бывших «негров», но и тех, кто всеми правдами и неправдами (больше — именно неправдами) сумел при власти националистов получить гражданство, а теперь горел желанием отомстить за своё унижение.
   Съезд проходил во Дворце за закрытыми дверями. Конечно, матерые акулы пера, не говоря уж о профессиональных разведчиках, могли бы следить за развитием событий на нём в режиме реального времени, но для Европы события в Латвии были чем-то вроде бури в песочнице, а местные журналисты великой предприимчивостью по части добычи жареных фактов не отличались. В общем, представители второй древнейший терпеливо мялись в фойе в ожидании плановой «сенсации», а дождались сенсации самой настоящей. Вышедший к прессе свежизбранный лидер Олег Кисличкин, ещё вчера практически никому неизвестный предприниматель из Даугавпилса, зачитал резолюцию съезда, в которой, среди прочего, категорически заявлялось: "Вопрос об объединении с Северной Федерацией не стоит". Больше того, съезд предложил умеренным латышским партиям идти на выборы в составе единой коалиции "За независимую демократическую Латвию".
   Это только в анекдотах латыши соображают медленно. В жизни прежняя политическая верхушка быстро поняла, что ей предлагается размен: доля в бизнесе в обмен на политические права для русскоязычных неграждан. "Надо делиться", — ёмко сформулировал другой лидер ДРГЛ, банкир Михаил Блюм. Кое-какая агентура у Юго-Западной Федерации в Латвии, разумеется, имелось, но подробностей о том, как делились, Мирон не знал. Да и зачем? Чему-чему, а безопасности его страны Латвия явно не угрожала. Зато, как уроженцу Советского Союза было чисто по-человечески приятно прочитать в газетах о том, что торговля увенчалась успехом: коалиция была создана, на выборах её представители получили почти советские восемьдесят два процента голосов, после чего Президент Зирнис и спикер Кисличкин отправились в Страсбург: за одобрением и деньгами.
   На фоне соседней Эстонии, где радикалов как с той, так и с другой стороны просто так отодвинуть в сторону не удалось, свежеиспечённые латвийские лидеры произвели самое благоприятное впечатление. Их похвалили, пообещали в самом ближайшем будущем интегрировать в ЕЭС и НАТО, щедро наделили кредитами. Вильнюс даже позволил себе немного поревновать: мол, мы-то с самого начала шли правильным курсом, а в Риге делают только первые шаги по их пути. На что из Старого Города в пространство заметили, что соседей, конечно, очень уважают, но, будучи независимым государством, дорогу себе выбирают сами и в общеевропейском доме собираются занять своё, а не чьё-то ещё место.
   Время показало, что это были не пустые слова. Кредиты не осели по фирмам приближенных к верхушке лиц, а пошли в дело. Новое правительство смело перестраивало экономику страны, стараясь выжать максимум из советского наследства и параллельно выискивая новые источники дохода, прежде всего — международный туризм. Под непрестанные речи о верности курсу на демократизацию и интеграцию в Европу пошла бойкая торговля на все четыре стороны. Предпринимателей из Северной Федерации встречали не менее охотно, чем их коллег из Западной Европы — лишь бы были деньги. Серьёзное партнёрство у Латвии образовалось и с Юго-Западной Федерацией, благо и тут и там в правительстве заправляли люди со схожими взглядами на жизнь.
   Как результат, к лету текущего тысяча девятьсот девяносто восьмого года Латвия располагала довольно приличным уровнем жизни, стабильной экономикой и отсутствием социальной напряженности. Денег в бюджете хватило не только на капитальную реставрацию Домского собора, но даже на прокладку первой очереди метрополитена, спроектированной ещё в советские времена. А в городских дворах отношение между детворой вернулось к старому доброму принципу шестидесятых-семидесятых: "Кого больше, на том языке все и говорим".
   Конечно, были и недовольные. Недостатка во мрачных пророчествах, что вся идиллия закончится в тот самый день, когда прекратятся евродотации, не наблюдалось. Зато наблюдалось ежегодное обмеление потока этих самых дотаций, что было вполне логично: кормить пусть даже и демократическую Латвию всю оставшуюся жизнь Евросоюз не обещал. Но пока что никаких тревожных симптомов на взгляд простого туриста Мирон не наблюдал.
   — И всё-таки, мы не можем быть уверены в будущем Латвии, — не сдавался Вильфанд.
   — Человек не может быть уверен в будущем в принципе, — пожал плечами Мирон, вспоминая "Мастера и Маргариту". Интересно, читал ли Натан Булгакова? — Он может лишь пытаться сделать его лучше.
   — Разве я говорю не об этом?
   — Мне кажется, что не совсем. Ты хочешь устроить чужое будущее. Зачем? Неужели ты считаешь, что знаешь лучше жителей Латвии, что именно им надо? Мне кажется, каждая страна должна выбирать сама свою судьбу. Или может быть, ты хочешь переехать в Ригу и принять латвийское гражданство?
   Впервые за разговор Вильфанд улыбнулся.
   — Не хочу, хотя и мог бы: предки моей жены как раз из рижских евреев.
   Он потушил сигарету и поднял голову, разыскивая взглядом официантку. Та, уловив внимание клиента, поспешила подойти к столику.
   — Мне тоже кофе. И счёт, пожалуйста.
   — Сейчас.
   Выдержав паузу, Натан примирительно произнёс.
   — Мне кажется, ты неверно воспринимаешь мои слова. Я уважаю суверенитет и законы Латвии. Но я помню советский тоталитаризм. Мне бы не хотелось, чтобы он вернулся вновь.
   — Мне бы тоже не хотелось, — кивнул Нижниченко. — Но я не вижу связи между советским тоталитаризмом и русским государственным языком в Латвии. Если уж на то пошло, то у нас в Федерации русский тоже государственный язык. А Крым — так и вовсе почти целиком говорит на русском. Я теперь что, враг демократии и агент русского национализма?
   Натан не выдержал и рассмеялся.
   — Ну тебя, Мирон. Ты любой серьёзный разговор к шутке сведёшь.
   — Лучше средство в борьбе со страхом — высмеять его. А если серьёзно, то могу только повторить: насильно загнать людей в счастье не удавалось никогда и никому. Каждая страна, каждый народ свою судьбу должны делать сами. Это их право и их обязанность. Можно пытаться помочь, но нельзя принимать за них решение. Потому что, как только давление ослабнет — народ перерешает всё по-своему. А если давить, давить и давить… Разве можно будет назвать этих людей свободными?
   — Резюме: каждый остался при своём, — подвёл итог Вильфанд.
   — Включая правительство Латвии, — дополнил Мирон.
   Словно подчёркивая серьёзность спора из динамиков вырвалось:

 
И оба сошли где-то под Таганрогом
Среди бескрайних полей.
И каждый пошел своею дорогой,
А поезд пошел своей…
 

Глава 1
Тола. 10-й день до ладильских нон

   — Пожалуй, вот это, — Балис ткнул пальцем в тёмно-синее шерстяное подобие пончо.
   — О, почтенный фар мудр и предусмотрителен, покупая плащ летом, — в любезности портного, разумеется, присутствовала и фальшь, но не так, чтобы много.
   Гаяускас усмехнулся в бороду.
   — Надеюсь, моя мудрость сбережет мне немного денег, не так ли, почтенный?
   — Разве этот гармеш не стоит золотого ауреуса?
   — Возможно, зимой он стоит даже больше. Но сейчас, как ты справедливо заметил, почтенный, лето. До солнцеворота почти две дюжины дней. Думаю, по этому поводу можно немного скинуть цену. Что скажешь насчёт трёх квадрантов?
   Продавец отрицательно покачал головой.
   — Не пойдёт. Это ж чистая шерсть. Пощупай, какая толстая. Ему сноса не будет десяток лет… я хотел сказать — дюжину вёсен.
   — Так таки и дюжину? — подзадорил хозяина лавки отставной капитан.
   — Точно говорю. Материал отменный и сделано на совесть. Кого хошь спроси: всякий тебе скажет: Нувенс шьёт только лучшую одежду.
   — Да я ж не сомневаюсь, почтенный, — успокоил портного Балис.
   — А коли так, то сам должен понимать, что хорошая вещь дёшево стоить не может. На рынке плащ можно и за пару маретов купить. Но что это будет за плащ? Нищему срам прикрывать. А почтенному воину пристала добрая одежда, иначе кто ж наймет служить человека, не способного заработать себе на достойный вид?
   Вопреки первоначальным планам, Гаяускас всё же настоял, чтобы, отправляясь к ланисте, Йеми на всякий случай взял его с собой, а известить Мирона отправил Олуса. Кагманец согласился, но в паре кварталов от школы всё же оставил Балиса ожидать результатов переговоров. Потому и приходилось коротать время приятной беседой с тружеником иглы и нитки.
   — Это точно. Встречают всегда по одежде.
   — Вот-вот, — обрадовано согласился Нувенс. — Вижу, почтенный фар, ты действительно очень мудрый человек.
   — В таком случае, ты должен понимать, что если я уйду отсюда довольный своей покупкой, то не премину заглянуть в твою лавку снова. Когда мне понадобиться купить что-нибудь из одежды.
   Портной вскинул голову, с интересом глядя на клиента.
   — Почтенный фар хотел бы купить что-то помимо плаща? Камизу? Шоссы? Кафтан? Ради такого клиента могу даже пошить хакветон.
   — Точно можешь? — о том, что такое хакветон, Балис не имел ни малейшего представления, просто интересно было прощупать хозяина лавки, как говорится, на вшивость.
   — Не сомневайся, почтенный. У меня прошлой осенью капитан городской стражи, фар Дидденс, полный комплект заказал. И хакветон, и лентер, и вапенрок. Всё ему в лучшем виде представил.
   — Ну, вапенрок мне без надобности, — снова наугад сказал Гаяускас и снова удачно.
   — Понятно дело, почтенный фар. Ты ж, извини меня, не благородного происхождения и, вроде бы, не Инквизиции служишь.
   — Не Инквизиции.
   — Вот, — было видно, что такой ответ портного обрадовал. — Стало быть, вапернок тебе и вправду ни к чему. А вот хакветон или, скажем, даже лентер…
   Через открытое окно в конце улицы Балис увидел Йеми. Необходимость убивать время кончилась, пора было закруглять разговор.
   — Я подумаю над твоим предложением, почтенный Нувенс. А пока всё же давай решим с плащом. Десять маретов?
   Ремесленник вздохнул.
   — Малые одиннадцать. Исключительно из уважения к твоей мудрости, и в надежде на новую встречу.
   — Идёт…
   Из поясного кошеля Балис высыпал на ладонь серебряные монетки, отсчитал одиннадцать и высыпал их в протянутую ладонь портного.
   — Поздравляю с покупкой, почтенный!
   Судя по ширине улыбки, в накладе продавец не остался. Перекинув покупку через руку, Гаяускас вышел из лавки.
   Йеми стоял рядом у дверей. Один. Балис устало вздохнул. Предчувствие, не предчувствие, но вот не верил он, что вытащить Сережку из гладиаторской школы будет так уж просто.
   — Не вышло?
   — Ланиста велел прийти завтра.
   — Почему завтра?
   Кагманец очень натурально пожал плечами.
   — Почём я знаю? Я же не псионик, чтобы чужие мысли читать.
   — Понятно… — медленно произнёс отставной капитан.
   — Пошли. Чего тут стоять.
   — Идём.
   Они медленно двинулись по узкой улочке.
   — А что ты всё-таки об этом думаешь? — не утерпел Гаяускас.
   Йеми испытующе поглядел на собеседника.
   — Думаю, что самое правильное — подождать завтрашнего дня. Что бы ланиста не придумал, завтра он по всякому вынужден будет открыть свои замыслы.
   — Надеюсь…
   — Можешь быть уверен. У него нет никакого резона темнить.
   — И всё-таки он темнит…
   Йеми замедлил шаг:
   — Балис, я вижу, что тебе очень дорог этот мальчик. Но не нужно раньше времени паниковать.
   — А кто здесь паникует?
   — Ну… — кагманец на мгновение задумался, подбирая слова. — Я, может, неудачно выразил свою мысль. Я хотел сказать, что сейчас, наконец-то, преимущество на нашей стороне. Мы знаем, где Сережа, мы знаем, что никуда он оттуда не денется. Его освобождение — вопрос лишь времени. Мне бы хотелось, чтобы ты был спокоен и терпелив, Балис. Завтра я приведу тебе твоего…
   Йеми снова замолчал, подыскивая нужное слово.
   — Спутника, — невозмутимо подсказал Балис.
   — Честно сказать, я думал, что он твой родственник, — признался кагманец.
   — Мирон же тебе сказал, что нет.
   — Мирон мог не знать, не понять или перепутать…
   — Это Мирон-то?
   — Со всяким бывает. И, в конце концов, имею я право ему просто по-человечески не поверить?
   Балис неожиданно усмехнулся.
   — Наверное, не имеешь. У тебя, кажется, всё всегда продумано заранее.
   — Благодарю за высокую оценку моих скромных способностей, — принимая шутливый тон, склонил голову Йеми, — но до такого совершенства мне далеко. Просто, каждый меряет по своей мерке. Мне трудно себе представить, чтобы человек мог так переживать за судьбу совершенно постороннего для него мальчишки.
   — Постороннего, наверное, нет. Но разве Сережа мне посторонний?
   — А разве нет? Он тебе не родственник, не слуга, не сын твоих друзей, не ученик, не сосед, в конце концов. Мирон сказал, что он тебе никто.
   Балис машинально развёл руками. Получилось не очень хорошо: мешал перекинутый через левое предплечье свежекупленный плащ.
   — Всё верно. Не ученик, не слуга, не родственник, не сосед. И не посторонний. Так бывает?
   — Бывает. У нас это называется словом "друг".
   — Э-э-э…
   Спокойное замечание Йеми сильно удивило Гаяускаса. Как-то непривычно для взрослого человека употреблять слово «друг» по отношению к ребёнку. Проще что-нибудь более нейтральное: «воспитанник», например. Или «подопечный». Только… Балис вдруг почувствовал, что произнести простую фразу из четырёх слов: "Он мне не друг", у него не повернётся язык. Хотя бы потому, что они вместе с Серёжкой перешли красную пустыню. Как там у Высоцкого?

 
Если ж он не скулил, не ныл.
Пусть он хмур был и зол, но шел.
 

   А Серёжка и не скулил даже. Слава богу, со скал никто не падал, до "стонал, но держал" дело не дошло.
   — Ладно, это не так важно, — заявил кагманец, глядя на замешательство спутника. — В любом случае, я понимаю твоё желание освободить его как можно скорее. Поверь, завтра я его приведу в харчевню, где остановился Мирон, живого и здорового.
   — Должен сказать, что ты это говорил мне вчера, — не преминул заметить Гаяускас.
   — Я не замечал за тобой такой нетерпеливости.
   — Я терпелив. Но при этом скептичен.
   — Ты думаешь, мы делаем что-то не так? — остановился Йеми. Остановился и отставной капитан.
   — Я не знаю, — честно ответил Балис. — Всё логично, всё вроде правильно, но… Знаешь, мы ведь уже не раз на этом обжигались: всё верно, а ничего не получается. Вот я продумываю, что делать, если всё пойдёт не так как надо.
   — Договорились, — серьёзно сказал кагманец. — Если завтра у меня вдруг что-то сорвётся, то командовать будешь ты.
   — Сначала Мирон, — улыбнулся Гаяускас. — А я уж в самом конце… Если понадобится разнести всю эту богадельню по камушкам…
   — Договорились, — снова согласился Йеми. — Ладно, мне пора на встречу с Мироном. А ты собрался смотреть город?
   — Пошатаюсь немного. К вечеру вернусь в любом случае. Как найти нашу харчевню я разобрался.
   — Удачи. И смотри внимательнее, чтобы кошелёк с пояса не срезали…
   Таинственные друзья изониста на встречу не пришли. Теокл принял Йеми и Мирона в своих апартаментах в гордом одиночестве.
   — Там комната моей супруги, — кивнул он на дверь, ведущую в смежную комнату, — но она ушла смотреть ткани. Мы бываем в городах не так уж и часто, поэтому время очень дорого.
   — Понимаю, — кивнул кагманец. — Что ж, позволь представить тебе моего друга Мирона. У нас с ним к тебе общее дело.
   — Рад познакомиться. Прошу, присаживайтесь.
   Трое мужчин расселись вокруг стола на тяжелых табуретах. Ещё один остался незанятым.
   "Если что, то таким с одного удара можно мозги вышибить", — прикинул Нижниченко. — "Или окно выбить с рамой вместе".
   Окно выводило на довольно людную улицу. Если выпрыгнуть — то отличные шансы затеряться в толпе. Но улицу можно оцепить… Тогда должен выручить ПМ, предусмотрительно захваченный на встречу.