Шхиян Сергей. Покушение

   – Да, только их утром найдут под нашими окнами и все сразу раскроется! – думая о своем, ответила я. – Тому, что я сама их обоих убила, никто не поверит, будет следствие и все раскроется! Господи, какой позор! Одна, ночью, с чужим мужчиной!
   Он ничего не ответил, поднял с пола свои панталоны, но надевать их не стал, подошел ко мне и распахнул окно.
   Теперь мы стояли рядом, соприкасаясь голыми плечами, и смотрели в окно. Небо уже светлело, и ночь переходила в раннее сумеречное утро. Почти под нашими окнами стоял часовой, чуть дальше следующий. Выстрела, похоже, никто не услышал.
   – Если мы их сейчас вытолкнем из окна, сразу поднимется тревога, – бесцветным голосом сказал Воронцов. – Кажется, моей карьера пришел конец!
   Я знала, о чем он думает, и то, что он не винит меня в несчастье, свалившемся нам на головы, говорило в его пользу и вызвало теплое чувство. Я невольно к нему прижалась, а он меня против воли обнял. Непонятно как это получилось, я знала, что он ни о чем таком даже не помышлял, но его рука оказалась у меня на груди.
   – Нужно хотя бы посмотреть, кто они такие, – сказал он и, совсем не думая, что делает, поцеловал меня в щеку.
   – Бог с ними, – испуганно, проговорила я. – Пусть лучше остаются лежать. Только нужно убрать того, с кровати, а то он всю постель перепачкает кровью.
   – Хорошо, – согласился Миша, еще крепче прижимая меня к себе. – Сейчас, только минутку…
   Его била мелкая дрожь, я это чувствовала, но вместе с тем он начал сильно возбуждаться.
   – Нет, – попросила я, удерживая его ищущую руку, – позже, сначала сделаем дело, а все остальное потом…
   – Хорошо, – согласился он, отпустил меня и подошел к кровати, на которой лежал с палашом в спине убитый им человек. – Отвернитесь, вам на это лучше не смотреть!
   Я знала, как ему страшно дотрагиваться до рукояти своего палаша, но он сумел себя преодолеть, взялся за него и выдернул клинок из спины мертвеца. Тот почему-то дернулся и Воронцов невольно отскочил.
   – Теперь стянем его за ноги, – сказала я, заставляя себя взяться за согнутую в колене ногу убитого.
   Нога была еще теплая и, как мне показалось, живая. Миша положил оружие на стол и пришел мне на помощь.
   Мы вдвоем мигом стащили моего незадачливого убийцу с постели. Он гулко ударился головой об пол, но больше не подал никаких признаков жизни.
   – Господи, – сказал Воронцов и перекрестился на Петропавловский собор, – прости меня, грешного!
   Я последовала его примеру и тоже перекрестилась. Теперь оба покойника лежали на полу. Мне показалось, что от последнего усилия я так устала, что меня не держат ноги и села на край кровати. Миша тотчас оказался рядом. Ему, как и мне, было очень страшно и он так же, как и я, не знал, что нам делать дальше.
   – Можно, я обниму тебя? – жалобно попросил он, обращаясь ко мне на «ты». – Мне почему-то холодно.
   – Обними, – согласилась я, – мне тоже холодно.
   Как-то само собой получилось, что мы крепко обнялись, и какое-то время неподвижно сидели рядом, пытаясь, согреть друг друга. Потом он положил меня на спину. Не знаю почему, но я не сопротивлялась и даже приподнялась, чтобы ему было удобнее снять с меня рубашку. Так же без слов, как-то незаметно, мы стали любовниками. Я очнулась и ужаснулась тому, что мы делаем только тогда, когда почувствовала глубоко в себе его твердое возбужденное тело. Отталкивать его или возражать было уже поздно.
   Впрочем, вся моя измена продолжалась всего несколько мгновений. Меня обожгло внутри, и все кончилось. Мальчик был очень сильно возбужден.
   – Все, милый, – прошептала я, когда он затих, крепко прижимая меня к себе. – Теперь успокойся, нам нужно встать!
   – Пожалуйста, Алекс, – прошептал он, не отпуская меня, – умоляю, еще только один раз!
   Умом я понимала, что мы делаем глупость, но так и не смогла его оттолкнуть. Он опять воспылал и начал целовать мою шею, плечи и грудь. Теперь и меня начала засасывать волна желания. Миша был так горяч и нежен, что я невольно поддалась и теперь уже сама не хотела его отпустить. Все мысли о том, что нас ждет и чем кончится кровавое ночное происшествие отошли на второй план. Я сама прижалась к нему, обхватила его бедра ногами и понеслась куда-то в неведомую даль…
   – Теперь ты доволен? – спросила я, когда он опять затих на моей груди. – Будем вставать?
   – Да, конечно, еще только чуть-чуть, – послушно согласился он, но так из меня и не вышел.
   – Миша, ну пожалуйста, – взмолилась я, когда мы снова отдыхали. – Будьте благоразумны!
   – Ты знаешь, мне кажется, что я больше никогда не увижу тебя, – вдруг с отчаяньем сказал он. – Не лишай меня хотя бы короткого счастья!
   – Посмотри, уже совсем светло, – напомнила я. – Скоро придет Маланья Никитична! Ты представляешь, что она подумает обо мне, если застанет нас в постели?
   – Ничего она не подумает, – ответил он, – я ей достаточно заплатил за молчание и дружбу.
   То, что он купил «дружбу» моей наперсницы, я, конечно, догадалась, но Маланья Никитична была не единственным человеком, которого мне стоило бояться.
   – А эти? Они так и будут лежать здесь, на полу? – напомнила я.
   – Ни о чем не беспокойся, я знаю, что нужно делать, – уверено, сказал он. – Вытащу их в соседнюю комнату, а тебя закрою снаружи. Никто даже не подумает тебя обвинить!
   – А как же ты? Меня спасешь, а что будет с тобой?
   – О том, что я здесь, знает только старуха, а она будет молчать! – целуя мою шею, ответил он.
   – Хорошо, – сказала я, – так и поступим, но все равно нужно убрать после них в комнате, а то нас сразу же разоблачат. Давай встанем, и если останется время, тогда я разрешу тебе делать со мной, все, что захочешь!
   – Правда? – доверчиво сказал он. – А что еще можно делать?
   – Многое, – пообещала я. – Я тебя научу!
   – Хорошо, – наконец согласился он отпустить меня, – только смотри, не обмани! Ты меня любишь?
   Увы, мне в ту минуту было не до пустых разговоров и обещаний. Я уже увидела, во что мы с ним превратили постель! Однако пока было не до красноречивых следов моего грехопадения. Сначала нам нужно было избавиться от трупов. За окном давно наступило раннее летнее утро. Теперь я смогла рассмотреть своих убийц. Они оба были в темно-серых сюртуках и каких-то черных же дурацких шапках. Маски на их лицах оказались обычными, карнавальными.
   Стараясь на них не смотреть, даже не одевшись, мы волоком перетащили покойников за ноги в соседнюю комнату. Там, недалеко от двери, лежал опрокинутый стул, но больше никаких следов их пребывания заметно не было. Миша остался с мертвецами, а я вернулась к себе надела рубашку и занялась уборкой.
   На мое счастье на полу почти не оказалось крови. Маленькая пистолетная пулька угодила карточному игроку прямо в глаз, а второй убитый палашом лежал на животе. Однако повозиться мне все-таки пришлось. Я использовала оба наших со старухою полотенца, и стерла все следы крови на полу. Сложнее оказалось привести в порядок постель. На месте, где лежал убитый, одеяло и простыня все-таки немного запачкались, к тому же на ней остались обильные следы наших «любовных утех». Одеяло я решила застирать, а безнадежно заляпанную простыню вместе с грязными полотенцами должен был унести с собой Миша.
   Когда я справилась с уборкой, дворец уже начал просыпаться. Под окнами сменился ночной караул, а из коридора доносились голоса и шаги проснувшихся обитателей дворца. Мой юный соучастник наконец осознал, что больше сегодня у нас с ним ничего не будет, расстроился, и оделся, перестав смущать меня своей откровенной наготой. Ему было самое время уходить, но он почему-то тянул, слонялся по комнате и нечего ни предпринимал.
   – Миша, пожалуйста, поспешите, – в который раз просила я, а он все никак не мог решиться оставить меня. – Ну пожалуйста, вы нас обоих подведете! Представьте, что случится, если здесь найдут окровавленные полотенца! Тогда нам никто не поверит!
   Наконец он меня послушал. Я связала простыню и полотенца в тугой узелок и начала выталкивать его из комнаты. Воронцов был весь встрепанный и такой рассеянный, что попадись ему навстречу любой наблюдательный человек, нам не миновать беды.
   – Не забудьте меня запереть, – на всякий случай, напомнила я.
   – Я все помню, – глядя на меня туманными глазами, ответил он. – Только умоляю, Алекс, последний поцелуй на прощанье!
   – Нет, – твердо отказала я, – сейчас нельзя, как я вам обещала, все будет потом!
   Он тяжело вздохнул, перекрестил меня на прощанье и, наконец, исчез в соседней комнате. На всякий случай я проверила свою дверь, она оказалась открыта. Я ее распахнула. Он уже выходил из апартаментов.
   – Вы куда, а дверь?! – крикнула я ему в след.
   – Дверь? Ах, да, – ответил он, блаженно улыбаясь, вернулся, хотел меня поцеловать, и я его не оттолкнула. Только после этого он запер меня снаружи.
   Теперь мне оставалось ждать, удастся ли ему благополучно убраться из дворца. Я высунулась в окно и с замиранием сердца ждала его появления на набережной. Минуты текли так медленно, будто время совсем остановилось. Наконец Миша показался на набережной, однако вместо того чтобы уйти прочь, пришел под мое окно и о чем-то заговорил с часовым. Предательский узел с окровавленными тряпками он просто держал под мышкой.
   Я отодвинулась вглубь комнаты, чтобы он меня не заметил и не совершил еще какую-нибудь глупость. Теперь мне его видно не было и приходилось коротко выглядывать наружу, чтобы знать, что там происходит. Однако вопреки моим опасениям, ничего плохого не случилось. Миша окончил разговор с часовым и быстро пошел к мосту. Я, наконец, с облегчением закрыла окно, рухнула в постель и почти сразу заснула.
   Сколько я проспала, не знаю, но когда в соседней комнате поднялся шум, заставить себя открыть глаза не смогла. Я нарочно удерживала себя в сонливом состоянии и окончательно пробудилась лишь после того, как со стуком распахнулась дверь в мою комнату, и туда вошло сразу несколько человек.

Глава 9

   – Это еще что такое? – брюзгливо оттопырив вислую нижнюю губу, спросил полный пожилой человек в генеральском мундире, рассматривая меня на смятой кровати.
   Ему никто не ответил, а я испугано закрылась с головой одеялом.
   – Я спрашиваю, что это еще за явление? – сердито повторил он вопрос.
   Какое-то время в комнате молчали, потом послышался знакомый голос Маланьи Никитичны. Говорила она робко, с придыханием:
   – Это, ваше высокопревосходительство, женщина!
   – Сам вижу, что не коза! – громко сказал генерал. – Что она тут делает?
   – Помещена по приказу, – так же принижено ответила старуха, – вроде как арестантка.
   – Что за дурость, содержать арестантов во дворце! – окончательно рассердился генерал.
   – Кто приказал?
   – Граф Пален, ваша светлость, – пискнул чей-то испуганный голос.
   – Петр Алексеевич? – сразу же сбавил тон генерал. – А почему она не одета, и лежит в постелях?
   – До особого распоряжения, ваша светлость, – не дождавшись помощи со стороны, ответила все та же Маланья Никитична.
   Опять наступило молчание. Генерал явно не знал, как ему поступить и, наконец, приказал:
   – Сударыня, извольте встать и одеться, мне нужно задать вам несколько вопросов.
   – Слушаюсь, ваше сиятельство, – ответила я из-под одеяла. – Пусть только все мужчины выйдут.
   Было слышно, как из комнаты выходили люди, потом хлопнула дверь. Я выглянула из-под одеяла. Со мной осталось только старуха.
   – Вставай быстрее, Алевтинушка, – взмолилась она, испугано озираясь по сторонам, будто ждала нападения, – тут такие страсти творятся! У тебя под носом двух заговорщиков убили. Я как узнала, чуть умом не тронулась! Ну, думаю, пропали наши головушки! Граф-то где, под кроватью?
   – Какой граф? – как смогла, искренне удивилась я.
   Маланья Никитична, замолкла на полуслове и вытаращилась на меня, как на привидение. Я взгляд не отводила и смотрела на нее невинными глазами.
   – Как какой? Твой мальчонка, Воронцов, – ничего не понимая, ответила она.
   – Так он еще вчера ушел вместе с вами, – напомнила я. – Вы же вместе…
   Старуха не стала слушать мое вранье, несмотря на полноту, легко опустилась на колени и заглянула под широкую кровать. Поднялась она вовсе растерянной.
   – Так я же своими собственными руками вас запирала. Куда ж он подевался?
   Однако я уже не слушала, встала и принялась одеваться. Выбор одежды был у меня невелик, и я остановилась на своем старом платье. Подарок графа Палена был слишком легкомыслен, сарафан превращал меня в крестьянку, зато потрепанное дворянское платье, как мне казалось, в этом случае было в самый раз.
   Маланья Никитична между тем обшарила всю комнату, хотя спрятаться тут можно было только под кроватью. Видно было, что теперь она вообще ничего не понимала.
   – Нет, Алевтинушка, ты мне правду говоришь, что он вчера ушел? – заискивающе спросила она.
   Я была занята своим туалетом и только кивнула. Старуха села на стул и задумалось. В голове у нее вертелась только одна мысль. Если я говорю правду, и молодой граф у меня не ночевал, то ей придется вернуть полученные за сводничество деньги, что Маланью Никитичну огорчало сверх всякой меры.
   – А что это за генерал? – спросила я, справившись с платьем.
   – Аннушкин батюшка, – задумчиво ответила, так и не придя в себя, старуха. – Государевой полюбовницы Лопухиной. Он теперь и князь, и очень важный генерал. А мальчонка-то тут точно оставался. Я еще в своем разуме! И куда он мог подеваться! Если б еще дверь была открыта, тогда понятно, что сбежал, а так не по воздуху же он улетел…
   Я слушала ее вполуха, думая о предстоящем допросе. Генерал с первого взгляда не показался мне слишком умным и проницательным человеком, но внешность могла быть обманчива, а мы с Мишей могли проглядеть опасные следы.
   – Я как услышала, что тут нашли убитых, думала о вас и сразу сюда бегом. Ноги-то до сих пор ломит! Прибежала, смотрю, а тут какие-то незнакомые мужчины! Ну, думаю, начнут искать, чужаков, и застанут тебя с мальцом, все и откроется. Пойдем все вместе в Сибирь на каторгу! Курносый сам-то блудит, а другим не велит! Сердце, веришь, так и зашлось!
   За дверями слышался гул голосов, я пыталась понять, что там происходит, и совсем перестала слушать Маланью Никитичну. Однако разобраться в многоголосие не сумела и опять спросила у старухи:
   – А этот генерал Лопухин, он служит по какому ведомству?
   – По прокурорскому, – ответила она. – Так вот что я говорю. Курносый-то заметил Аннушку в Москве на балу и перевез все ихнее семейство к нам в Питер. Вот так и стал Петр Васильевич генерал-прокурором.
   Мне об амурных делах императора слушать было недосуг. Я, наконец, сумела отличать начальственные мысли генерала от остальных и напряженно ждала, когда он потребует меня на допрос. Волнение улеглось, и я была совсем готова к любому разговору, но обо мне, похоже, забыли. Тогда вооружившись носовым платком, я сама заглянула в бывшее караульное помещение.
   В комнате было человек десять военных и штатских. Они стояли полукругом возле Лопухина. Тел убитых на полу уже не было. На меня никто не обратил внимания, все слушали невысокого роста человека в потрепанном штатском платье, никак не идущем в сравнение с богатой одеждой остальных участников разговора.
   – Лица сии нам давно известны, ваше сиятельство, – говорил он, обращаясь к генерал-прокурору, – оба известные мошенники. Один из мещан Ермола Заглотный, второй дворянин Ветряков, отпетый вор и картежник. Он раньше служил по полицейской части, был под судом, но сумел выкрутиться и его уволили от должности.
   – Ты лучше скажи, любезный, как они могли попасть во дворец, и кто их убил? – сердито спросил генерал. – Не мертвыми же их сюда принесли!
   Судя по положению тел, именно мертвыми, – без особого подобострастия, ответил штатский. – Убили их где-то в другом месте, а сюда принесли на руках. А вот остального, ваше сиятельство, я пока не знаю. Все слишком загадочно.
   – Без тебя знаю, что загадочно! Вот и разгадывай! – сердито сказал генерал. – Совсем страх потеряли, в Зимнем дворце покойники валяются! Где та женщина? – спросил он, оглядываясь на мою дверь.
   – Я здесь, ваше сиятельство, – ответила я, – дозвольте войти?
   – Входите, сударыня, – тем же недовольным тоном разрешил он.
   Я приблизилась и поклонилась по русскому обычаю. Лопухин меня внимательно осмотрел, немного смягчился и снисходительно кивнул.
   – Значит, вы сидите здесь под арестом?
   – Сижу, – подтвердила я.
   – За что, если не секрет?
   – Этого я вам, ваше сиятельство, сказать не могу, сама не знаю. Арестовали и привезли, а вот за что, не сказали, – простодушно ответила я. – Меня о том сам государь расспрашивал, после чего повелел во всем разобраться графу Палену. А вот что тот узнал, мне пока неизвестно!
   Мой правдивый рассказ вызвал у Лопухина раздражительное удивление, он подумал, что здесь, в столице, народ совсем рехнулся. Сам император вынужден разбираться, за что в его дворце сидит под арестом какая-то женщина.
   – С ума можно сойти, – покачал головой генерал-прокурор, – вы что, даже не знаете, за что вас арестовали?
   – Не знаю, ваше сиятельство, мне этого до сих пор не сказали! – повторила я.
   Лопухин хмыкнул, но больше ничего по этому поводу не сказал, вспомнил, что он сам прокурор и должен знать, что происходит в столице, и остерегся быть бестактным по отношению к государю. Вместо этого спросил по существу:
   – Вы что-нибудь знаете об убийстве?
   – Ничего, ваше сиятельство, – ответила я.
   – Тогда откуда вы знаете, что кого-то убили? – вмешался в разговор, человек в штатском, назвавший прокурору имена погибших.
   – О том, что здесь произошло, мне рассказала Маланья Никитична, – спокойно ответила я и посмотрела на дверь, из-за которой выглядывала моя старуха.
   Ответ штатского удовлетворил, и он согласно кивнул головой. Лопухин же поморщился и задал самый верный в этой ситуации вопрос:
   – Вы ночью ничего подозрительного не слышали?
   – Слышала, здесь в комнате был какой-то грохот, как будто что-то уронили.
   – Стул, – как бы про себя сказала штатский.
   – В котором часу это было? – опять спросил генерал-прокурор.
   – Не знаю, у меня нет часов, но тогда было еще темно. Я от стука проснулась, но больше ничего не слышала, – по-прежнему стараясь казаться предельно чистосердечной и искренней, ответила я.
   Лопухин оценивающе на меня посмотрел и подумал, что я не вру, а штатский отметил про себя, что выстрела я не слышала и значит он прав, убитых откуда-то сюда принесли и в темноте нечаянно уронили стул. Кажется, мне пока удавалось уводить следствие с правильного пути.
   – Вы одна были в комнате? – проницательно глядя мне в глаза, спросил генерал.
   – Одна, ваше сиятельство. До вчерашнего дня здесь стоял караул, но вчера государь его приказал убрать и меня просто заперли в комнате.
   – Я сама ее, батюшка, ваше высокопревосходительство, и запирала, – совсем не к месту влезла в разговор Маланья Никитична. – Одна она была одинешенька! Никого с ней там не было!
   Лопухин кивнул, а вот штатский подумал, что нужно проверить, говорим ли мы со старухой правду. Ему, как и мне, ее горячность совсем не понравилась.
   – Хорошо, сударыня, пока можете уйти в свою комнату, – сказал генерал-прокурор, – если понадобится, мы с вами еще поговорим.
   Я поклонилась и направилась, было, вслед за старухой к себе, но тут входная дверь широко распахнулась, и в комнату быстрыми шагами вошел император. Маланья Никитична успела шмыгнуть в нашу комнату, а все, в том числе и я, замерли на месте. Павел Петрович был один, одет в скромный серый сюртук, треуголку и густо запыленные сапоги. Не отвечая на общий поклон, он сразу же обратился к Лопухину:
   – Петр Васильевич, здесь произошло убийство?
   – Так точно, Ваше Величество, – скорбно вздохнув, ответил прокурор, – убили каких-то двух мошенников!
   Павел бросил на генерал-прокурора колючий взгляд и потребовал:
   – Докладывайте!
   – Утром уборщик обнаружил в этой комнате, – Лопухин, видно, для наглядности обвел ее рукой, – два хладных тела. Как удалось выяснить, дворянина и мещанина.
   – Вздор! Что за люди?! Кто их убил?! За что?! Почему в моем дворце?! – стремительно спросил император.
   – Это мы, Ваше Величество, и выясняем, – довольно хладнокровно ответил Лопухин. – Следствие будет вести, – он попытался вспомнить фамилию и чин штатского помощника, не вспомнил и просто указал на того взглядом, – вот этот… господин.
   Я, воспользовавшись тем, что на меня никто не обращает внимания, начала медленно отступать к своей двери.
   – Кто такой? – так же быстро спросил штатского Павел.
   – Коллежский секретарь Прохоров, ваше величество, – ответил тот и почтительно, но не более того, поклонился Российскому императору.
   Павел удивился и с интересом посмотрел на независимого и уверенного в себе мелкого чиновника, не желающего раболепно склониться перед владыкой шестой части земли, а я замедлила шаги, чтобы посмотреть, чем кончится разговор царя с коллежским секретарем. Они были примерно одного роста и прямо смотрели друг другу в глаза.
   – Расскажи, Прохоров, суть дела, – потребовал император у чиновника десятого класса, иначе поручика, игнорируя стоящих тут же генералов.
   – В этой комнате, – опустив долженствующее восхваление величества, спокойно заговорил тот, – нынче утром найдены два убитых человека с кинжалами и в масках. Оба известны в преступном мире, как отпетые мошенники. Один спившийся полицейский офицер, второй вор из мещан. Судя по всему, они проникли сюда кого-то убить. Однако никаких трупов во дворце больше не обнаружено, а сами убийцы погибли, один застрелен из пистолета в глаз, второй убит ударом в спину, как мне кажется армейской саблей или палашом.
   – Почему не шпагой или кинжалом? – вскинулся император.
   – Ширина раны оным орудиям не соответствует, – так же быстро и четко, как Павел спросил, ответил Прохоров. – Скорее всего, мещанина Ермолу Заглотного убили офицерским палашом. Удар был мастерский прямо в сердце.
   – Сможешь раскрыть дело? – нахмурился царь.
   – Постараюсь, ваше величество, – ответил коллежский секретарь.
   – Уж ты постарайся, господин коллежский советник Прохоров, если хочешь стать действительным статским советником, – сказал самовластный русский царь-самодур, повышая чиновника сразу на четыре чина, и насмешливо посмотрел на застывших в смущении вельмож. – Мне не нравится, когда у меня в столице, да еще во дворце, орудуют убийцы, а те, кому нужно заниматься порядком, умеют только просить чинов и хлопать глазами.
   – Слушаюсь, ваше величество, – не моргнув глазом и никак не проявляя радости, все тем же ровным, вежливым голосом сказал Прохоров и как прежде почтительно поклонился.
   Меня поведение императора удивило, сегодня он совсем не походил на человека, которого я видела здесь вчера. Пока смущенные генералы тихо ненавидели императора, я, скрываясь за их спинами, пошла к себе. Однако тихо убраться восвояси мне не удалось. Только я добралась до дверей, как меня остановил голос Павла Петровича:
   – Сударыня, погодите, вы обронили платок!
   Я испугано обернулась. Теперь все смотрели на меня. Мой платок действительно лежал на полу. От смущения, не очень понимая, как поступить, я послушно вернулась его забрать. Однако царь меня опередил, быстро подошел, поднял его с пола и подал мне. Кланяться в такой ситуации было не уместно и, принимая из его руки дешевую тряпицу, я сделала легкий реверанс.
   – Благодарю вас, Ваше Величество, – не поднимая глаз, поблагодарила я, а он вдруг задержал мою руку, склонился и ее поцеловал.
   Пришлось мне все-таки на него посмотреть и благодарно улыбнуться.
   Павел был немного ниже меня ростом и смотрел в глаза прямо и внимательно.
   – Мне кажется, мы с вами уже знакомы? – спросил он, припоминая, что где-то уже меня видел.
   – Да, ваше величество, мы уже встречались здесь же вчера, – вынуждена была сознаться я.
   – Так это вы та самая бывшая крепостная крестьянка? – удивленно воскликнул он, обращаясь ко мне на «вы» и во все глаза разглядывая. – Простите великодушно, сударыня, что я вас не сразу узнал!
   То, что он меня не узнал, было не удивительно. Вчера я была в простом сарафане, прикидывалась деревенской дурочкой и на «сударыню» никак не тянула.
   – Вы не ошиблись, государь, – опускаясь в реверансе, ответила я.
   Не буду врать, ненавистный всему двору император покорил меня всего несколькими словами и ласковым взглядом. Услышав, что я была крепостной, вельможи начали смотреть на меня с нескрываемым презрением, только император и новоиспеченный полковник по-прежнему видели во мне молодую, смущенную женщину.
   – Вам светская одежа идет больше вчерашнего платья, – сказал Павел, деликатно не называя мой крестьянский наряд. – Сейчас я вижу, вы устали, но когда отдохнете, и у вас возникнет фантазия поболтать с пожилым «барином», – засмеялся он, – надеюсь удостоиться вашего визита. Я постараюсь вам не наскучить!
   – Я буду, счастлива, государь, – просто и искренне ответила я. – Вы даже не представляете, какая это для меня честь!
   Конечно, император это вполне представлял и ободрил меня заговорщицкой улыбкой. А вот царедворцам царская ласка к мужичке очень не понравилась, и на мою бедную голову посыпалось столько грязных мысленных ругательств, что у меня запыли щеки и уши. Однако вельможи ошибались, уже видя во мне новую фаворитку, у самого императора относительно меня в голове не появилось ни одной непристойной мысли.