Шхиян Сергей. Покушение

   Не очень понимая, что делаю, я бросилась в черные сени, через которые ночные гости попадали в дом. Там все двери были распахнуты настежь. Снаружи прямо на крыльце лежал лакей Парамон, слава богу, живой.
   – Ваше благородие, они туда побежали, – сказал он и показал пальцем на темный палисадник.
   Гнаться в темноте неизвестно за кем я, конечно, не стала, вместо этого наклонилась к Парамону.
   – Что случилось? Кто туда побежал?
   – Не могу знать, ваше благородие, какие-то лихие люди. Видать, разбойники! Пробрались в дом и учинили разбой!
   – Ты ранен? – спросила я Парамона.
   – Не могу знать, ваше благородие, только ударили меня сильно, – ответил старик, ощупывая себе грудь. – Я только вышел на шум, а он как налетит, и на меня!
   – Сколько их было? – спросила я, помогая ему подняться.
   – Много, а сколько, сказать затрудняюсь, – ответил он, растирая ушибленное место.
   – Запри дверь, – посоветовала я и вернулась в гостиную. Там уже зажгли свечи, и можно было рассмотреть последствия происшествия. Слава богу, кроме Николая Ивановича пострадавших среди гостей больше не оказалось.
   Правда в обмороке пребывали уже две дамы, Щербатова и жена Николая Ивановича, дородная блондинка. Сам же пострадавший продолжал лежать на спине, являя обществу свою окровавленную грудь. Решительная женщина пыталась успокоить рыдающее собрание, но это ей плохо удавалось. У какой-то дамы началась истерика и грозила перерасти в общее столпотворение.
   Мое возвращение немного отвлекло прекрасную половину человечества от стенаний и, на время успокоившись, дамы забросали меня вопросами, где разбойники и долго ли нам всем осталось жить на этом свете.
   – Они трусливо бежали! – громко сообщила я. – Больше никакой опасности не осталось, что с Николаем Ивановичем?
   Спросила я это зря, тотчас на бедную жертву переключилось общее внимание, и вид окровавленного тела вызвал еще один обморок. Теперь на полу лежало четыре бездыханных тела и еще четыре дамы рыдали над ними. В нормальном состоянии остались только мы с решительной женщиной. Она нюхательными солями пыталась успокоить истеричку, а я просто стояла на месте, не зная, что предпринять и кому нужно помогать в первую очередь.
   На наше общее счастье выстрел и крики разбудили слуг и в гостиную прибежали человек пять полуодетых дворовых. Я в роли единственного мужчины взялась ими руководить и упавших в обморок дам перенесли на диваны и кресла. Теперь лежать на полу, остался один Николай Иванович.
   Я превозмогла страх перед кровью и присела перед ним на корточки. Ранили его точно в середину груди, в вырез сюртука и на белой рубашке образовалось небольшое кровавое пятно. Я постаралась вспомнить, что делал в таких случаях муж и, первым делом, проверила у Николая Ивановича пульс. Оказалось, что он еще жив.
   – Братцы, помогите положить этого господина на диван, – попросила я дворовых.
   Раненого бережно подняли и перенесли на единственный еще свободный диван в углу гостиной. На том месте, где он лежал, я увидела небольшой карманный пистолет. Скорее всего, из него и был произведен единственный роковой выстрел. Я наклонилась за ним, но поднять не успела, меня остановил растерянный мужской голос:
   – Я убит?
   Что тут началось! Дамы, и те, что были в сознании, и даже пребывавшие в обмороке, вскочили и с радостными возгласами, бросились к убиенному. Однако Николай Иванович энтузиазма общества не разделил, прикоснулся к груди, увидел на руке кровь, подкатил глаза и опять вознамерился умереть. Дамы опять впали в отчаянье. Пришлось вмешаться мне, уже как лекарю. Я растолкала вопящую публику, и взялась за обследование.
   Как ни странно, но на его груди оказалась не огнестрельная, а резаная рана, причем небольшая. Его, скорее всего, просто ткнули ножом в грудь.
   – А кто же тогда стрелял? – спросила я решительную женщину, единственную среди всех сохранявшую спокойствие.
   – Он же и стрелял, – ответила она. – Как те вошли в комнату, он вытащил пистолет и стрельнул в потолок.
   Я хотела ее спросить, почему он не стрелял в разбойников, но тут Николай Иванович жалобно застонал, и мне пришлось заняться его лечением. Как в таких случаях делал Алеша, я потребовала водку и промыла ей рану. Раненый дико закричал и забился в сердобольных женских руках. На этом, собственно, лечение и кончилось. К ранке я прижала чистую тряпицу и успокоила общество, что больше угрозы жизни героя нет.
   То, как дальше проходил вечер, я думаю, можно не рассказывать. Потрясенные необычным происшествием свидетельницы необычного нападения, принялись пересказывать друг другу недавнее событие, разукрашивая его все новыми подробностями. Из всего, что они наговорили, я с трудом поняла, что произошло на самом деле.
   Оказывается, после того, как я ушла к себе, приятельницы решили устроить спиритический сеанс. Они сели вокруг стола, погасили свечи, оставив только одну, и ту под колпаком, взялись за руки, после чего вызвали кого-то с того света. Нервы, понятно, у всех были напряжены, и тут в комнату вошли неизвестные. Ожидающие явления духа спиритки сначала приняли их за потустороннюю силу, но когда один из злоумышленников наткнулся на стул и чертыхнулся, им открылась ужасная правда, и какая-то дама сняла со свечи колпак.
   Увидев в комнате незнакомых мужчин, дамы подняли крик. Разбойники, в свою очередь, обнаружив в темной комнате целое женское собрание, к тому же визжащее на разные голоса, растерялись. В этот момент мужественный Николай Иванович, вскочил из-за стола, вытащил из кармана пистолет и произвел роковой выстрел в потолок, за что едва не поплатился жизнью.
   Судя по рассказам, все произошло так быстро, что никто, ни нападавшие, ни дамы, ничего не успели понять. Рассмотреть разбойников им тоже не удалось, что позволило без стеснения фантазировать на вольную тему.
   После некоторого оживления, наступил спад, дамы начали бояться, что разбойники вернутся. Как мы с решительной женщиной их ни уговаривали, что все кончилось, и никто больше на нас не нападет, до самого рассвета, все только и делали, что пугали друг друга шорохами, таинственными шагами и ужасными рожами, появляющимися в занавешенных, между прочим, окнах.
   Я поняла, что больше нельзя оставаться в этом гостеприимном доме и Карамзина мне здесь не дождаться. Положение становилось катастрофическим. Я была одета в военную форму элитного полка, где все знали друг друга, и первый встречный преображенец мог меня разоблачить. Денег, как уже говорила, у меня было мало, и как выкрутиться из этой ситуации я не знала.
   Помог мне, как это ни странно, не кто иной, как Николай Иванович. Когда гостям пришло время разъезжаться, он вдруг заявил, что я спасла ему жизнь и без меня он никуда не поедет. Ольга Романовна попыталась его убедить, что ей тоже без меня не обойтись, что я для нее единственная защита и опора, но Николай Иванович на правах смертельно раненого, раскапризничался и настоял на своем. Как ни противен был мне этот сибарит, лучшего способа незаметно выбраться из дома Щербатовой, трудно было представить, и я с радостью согласилась его сопровождать.
   Когда за Николаем Ивановичем и его супругой Еленой Даниловной прибыла карета, мы со Щербатовой обменялись нежными поцелуями и обещаниями вечно помнить друг друга, слуги быстро впихнули в нее раненого барина, и мы уехали. В карете Николай Иванович начал, в очередной раз описывать свой подвиг, его супруга Елена Даниловна, благоговейно ему внимала, а я выглядывала из кареты, пытаясь понять, нет ли за нами слежки.
   Город еще только просыпался, улицы были пусты, и если бы кто-нибудь увязался за каретой, я непременно это заметила.
   – Вы, Александр, чем-то обеспокоены? – спросила меня Елена Даниловна, заметив мое нервное состояние.
   – Да, смотрю, не следят ли за нами злоумышленники, – ответила я, чем невольно ввергла Николая Ивановича в состояние близкое к истерике.
   – Я знаю, – воскликнул он, с нескрываемым трепетом, – меня хотят убить! Дошли мои правдивые слова до самого верха и вот она, жестокая расплата за правду! Но все рано негодяи не заткнут мне глотку! Я за честь и святую правду взойду на самую Голгофу!
   – Ах, Николай Иванович! – с трепетом воскликнула супруга. – Не ради себя молю, а во имя наших малых деток, покорись супостатам! Пущай они торжествуют свою Пиррову победу!
   – Нет, и не проси меня, Елена Даниловна. Никогда еще Николай Баранов не поступался своей совестью! Пусть я приму смертную муку, но они, они… – он тревожно посмотрел в заднее окошко кареты, – будут знать! Ах, как мне больно, посмотрите, господин Крылов, кажется, у меня опять пошла кровь!
   – Нет, это старая, – ответила за меня супруга.
   – Ну почему ты мне всегда поперек говоришь! – вдруг вспылил Николай Иванович. – Как что я ни скажу, ты сразу же поперек! Не видишь сама? Свежая кровь-то, вот вся вытечет, я умру, а ты останешься вдовой, тогда посмотришь! Знаю, ты и на могилку ко мне поплакать не придешь!
   Николай Иванович так расстроился, что на его честные глаза навернулись слезы. Он отер их платком и с ненавистью посмотрел на расстроенную жену.
   – Мне кажется, за нами следят, – тихо предупредила я и общим страхом тотчас восстановила мир в добром семействе.
   – Где? Где следят? Кто следит? – всполошились Барановы и столкнулись головами в тесном заднем окошке.
   – А может быть, и не следят, – с сомнением сказала я, – вон человек скачет верхом на лошади. Как узнаешь, следит он за нами или нет?
   Так мы и ехали до самой квартиры Барановых на Каменном острове. Жили они в просторном съемном флигеле с детьми и слугами. Уложив Николая Ивановича в постель, я сразу же собралась идти «устраивать свою жизнь», но Елена Даниловна, запутанная капризами мужа, принялась меня умолять ненадолго у них остаться. Пришлось ей объяснить, что мне нужно срочно сменить военную форму и купить себе штатскую одежду, чтобы запутать преследователей.
   – Так зачем вам покупать? – тотчас нашла она выход из положения. – У нашего старшенького много платья, которое ему уже мало, а вам будет в самый раз! Останьтесь, голубчик, хоть до вечера, Николай Иванович при вас почти не капризничает! Что вам потерять день ради спокойствия такого достойного человека!
   Относительно «достойности» Баранова я усомнилась, но польстилась на возможность переодеться без ущерба своему тощему кошельку. Елена Даниловна тотчас приказала служанке принести старое платье старшего сына, и мы с ней начали подбирать мне платье.
   Скоро я оказалась экипирована почти на все случаи жизни, во всяком случае, одежды мне должно было хватить до осенних холодов. Она была ношенная, не последней моды, зато теперь я вполне соответствовала образу сына небогатого священника. Единственно проблемой оставались длинные волосы. Носить военный парик, под которым я их прятала, при штатском платье было нельзя, а стричься мне очень не хотелось. Поэтому, решила пока остаться в мундире.
   Только я успела переодеться в военную форму, как к Барановым приехал Воронцов. Оказалось, что он был ранним утром у Щербатовой, узнал у нее о наших ночных приключениях и прискакал удостовериться, что со мной все в порядке. Как почти все родовые дворяне, состоявшие друг с другом в родстве или свойстве, он кем-то приходился Барановыми и его визит к ним не был неприличен.
   Мишу радушно приняли, и три раза кряду рассказали о великом подвиге Николая Ивановича, один на один сражавшегося с целой бандой разбойников. Воронцов вежливо слушал, восхищался героическим Барановым, но сам думал исключительно обо мне и нетерпеливо ждал, когда мы останемся хоть ненадолго, наедине. Я сначала решила, что у него насчет меня какие-то неприличные планы, но скоро поняла, что к нежностям его нетерпение не имеет прямого отношения… Пока же визит протекал вяло, Барановы все никак не могли наговориться, а Миша при своем хорошем воспитании не умел прервать их болтовню.
   – Когда я вдруг увидел во мраке ночи страшную харю разбойника, – в четвертый раз принялся рассказывать Николай Иванович, – будто вспышка молнии осветила мое сознание! Кругом были одни женщины, и только я один мог ценой своей жизни послужить им защитой и утешением! Тогда я вспомнил, что на груди у меня таится пистолет, заряженный заговоренной пулей…
   – Вот именно! – перебила я Баранова. – Михаил Семенович должен мне непременно показать, как нужно стрелять заговоренными пулями!
   Николай Иванович споткнулся на полуслове, не сразу поняв, какое имеет отношение его подвиг к пулям и Воронцову, однако я уже тянула Мишу за рукав к выходу. Создалась небольшая неловкость, которую молодой граф легко исправил улыбкой и комплиментом радушным хозяевам, после чего мы с ним вышли во двор.
   – Рассказывай, пока нам не помешали, – попросила я, легко ускользая от его ищущих прикосновения рук.
   – Все очень плохо, – грустно сказал Миша, – Пален беснуется и велел сыскать вас живой или мертвой. Получилось, что я не смог выполнить его личную просьбу охранить вас от заговорщиков и на меня начались гонения. Теперь мне придется перевестись из гвардии в действующую армию. Батюшка не хочет уезжать из Англии, где он теперь служит послом, и отказался от звания канцлера предложенного ему государем. Павел Петрович на него за это рассердился. Но все это пустяки, главное – это вы. Я чувствую, что вас подстерегает смертельная опасность, и почти ничем не могу вам помочь!
   – Один умный человек посоветовал мне переждать опасное время в каком-нибудь монастыре.
   – Что еще за человек? – ревниво воскликнул Миша.
   – Старичок-предсказатель, знакомый вашей тетки, – успокоила я его ревнивые подозрения.
   – Знакомый тетки, – задумчиво повторил он за мной, – это хорошо!
   – Что же в том хорошего, что он знакомый или старик? – улыбнулась я.
   – Нужно подумать, – не слушая, продолжил думать вслух Миша. – Родни у нас много, найдется, поди, и монахиня. Алекс, побудьте у Барановых до вечера, а я все до этого времени выясню!
   – Хорошо, – согласилась я, – надеюсь, Николай Иванович не заговорит меня до смерти.
   – Только как вам выбраться из города, – продолжил он строить планы, – в нашей форме ехать нельзя, и вам нужны фальшивые документы…
   – Прохоров дал мне паспорт своего знакомого, вольная одежда у меня тоже есть, Елена Даниловна презентовала мне платье своего сына, – успокоила – единственно, что мне не хватает, это лошади.
   – Вы собираетесь ехать верхом? – поразился Воронцов.
   – Нет, я поеду в рыдване со штатом слуг! – в тон ему ответила я. – Конечно верхом, на перекладные у меня нет денег, правда, на верховую лошадь тоже. Ничего, как-нибудь доберусь! Главное, чтобы было куда ехать.
   – Лошадь, деньги, это пустяки, у вас ни в чем не будет недостатка, – пообещал богатый наследник знатного рода, – монастырь я вам тоже приищу. Меня волнует другое, как я смогу жить без вас! – нежно сказал он, почти со слезами в голосе.
   – Ничего, мы с вами еще обязательно встретимся, – легкомысленно пообещала я. – Только боюсь, вы скоро меня забудете!
   – Я вас забуду?! Никогда в жизни! – воскликнул юноша и попытался заключить меня в объятия.
   – Поручик! – засмеялась я, увертываясь от его рук. – Что вы делаете? На нас смотрят и вас могут неправильно понять!
   – Да, пожалуй, – печально улыбнулся он, – вы, наверное, правы.
   На этом мы и простились. Миша уехал, а я вернулась к Барановым, слушать рассказы о подвигах Николая Ивановича.

Глава 15

   К вечеру все как-то начало устраиваться. Николай Иванович, утомленный бесконечными пересказами своего подвига и слабостью после ранения, наконец, уснул и престал досаждать пустой болтовней и капризами. От Миши приходил курьер и передал записку, в которой тот писал, что как только стемнеет, он будет у Барановых. К записке прилагалось письмо к настоятельнице Владимирского Всехсвятского женского монастыря в городе Шуе, игумене Феоктисии, родственнице Воронцовых, с просьбой приютить меня в ее обители.
   Когда стемнело, я переоделась в штатское платье и с нетерпением ждала Мишу. Он задерживался, и я начала волноваться. Елена Даниловна, помогавшая мне коротать время рассказами о своих знакомых, отправилась спать, а Воронцова все не было. Я не стала ложиться, сидела возле окна и сама себя пугала ночными страхами.
   Когда совсем стемнело, я услышала, как к нам во двор въехало несколько всадников. Они негромко переговаривались и не спешили будить хозяев. Это меня насторожило. Миша, как я предполагала, должен был приехать один, но с двумя лошадьми.
   Не дожидаясь, когда постучат в дверь, я, действуя скорее по наитию, чем осознанно, вылезла через окно во двор. В нашем флигеле уже не светилось ни одно окно и крутом было темно. Прячась в кустах палисадника, я пробралась к входу. Отсюда стало видно, как, спешившись, ночные гости о чем-то совещаются. Мне показалась, что их не менее четырех человек, хотя точное количество я определить не смогла. Негромко заржала лошадь, но ее тотчас успокоили.
   Стояли эти люди довольно далеко от флигеля, и о чем они говорят, я слышать не могла. Тогда попыталась понять, о чем думают, но ничего конкретного из их мыслей не узнала. Было похоже, что они просто кого-то ждут. Единственное, в чем я была почти уверена, эти люди не были убийцами, и больше походили на стражников. Впрочем, и с полицией я не хотела иметь никаких дел. Если меня задержат, то совсем не обязательно, что доставят живой к графу Палену.
   Между тем ночные гости продолжали стоять на месте, ничего не предпринимая. Я, само собой, сидела в кустах и наблюдала, чем все это кончится. Над ухом надоедливо звенели комары, трава становилась ощутимо мокрой от росы, а в небе загадочно мерцали звезды.
   Наконец послышалось неспешное цоканье копыт, и к незваным гостям присоединился еще один всадник. Разговор у тех сразу оборвался, и я догадалась, что это прибыл начальник.
   – Чего здесь? – громко спросил он, тяжело спрыгивая с лошади.
   – Так ничего-с, ваше высокоблагородие, ждем-с ваших распоряжений, – ответил заискивающий голос. – Кругом тишина-с!
   – А сами, без меня, ничего не можете сделать, остолопы?
   Остолопы ничего на вопрос не ответили.
   – Ладно, окружите дом, да так, чтобы мышь не проскочила! А ты, Ахрамеев, пойдешь со мной, – решил его высокоблагородие.
   Я не стала дожидаться, пока подчиненные выполнят его приказ, и поползла назад. Оказавшись за углом флигеля, вскочила на ноги и припустилась к недалекой ограде. Выяснять, зачем сюда среди ночи явились «остолопы», я предоставила Николаю Ивановичу.
   Зады Барановского двора выходили в переулок, куда я попала, протиснувшись в заборную щель. По ночному времени он был пуст. Однако тихо уйти мне не удалось, в соседнем подворье остервенело залаяла собака. Как водится, тотчас ей начала вторить соседская, и скоро мое передвижение по Каменному острову, сопровождалось большим собачьим концертом.
   Я старалась идти не спеша, хотя меня так и подмывало броситься наутек.
   – Ты чего это бродишь среди ночи? – вдруг раздался из темноты грубый, простуженный голос и на дорогу вышел солдат в треуголке и с ружьем.
   – Ой, как ты меня напугал, служивый! – испуганно вскрикнула я. – Барыня помирает, послала за лекарем!
   – Что она, днем не может помереть? Все ходют и ходют, то туда, то сюда, покоя от вас нет, – проворчал караульный и исчез в темноте.
   Я пошла дальше, прикидывая, как выбраться с острова. Пройти ночью через мост было невозможно, а оставаться здесь до рассвета – опасно. К тому же я не спала уже вторую ночь и начала чувствовать, как сильно устала.
   Скоро дома и усадьбы кончились, дорога спустилась к реке, и я оказалась на берегу неширокой речки. Дальше идти оказалось некуда. От безысходности я просто побрела по берегу, приискивая подходящее место провести остаток ночи. Возле воды было сыро и промозгло, ноги у меня скоро промокли, но ничего подходящего, чтобы хотя бы просто посидеть, все не попадалось. Вдруг впереди, возле самой воды, я заметила небольшой костерок и возле него двоих людей. Ночных бродяг я не боялась и направилась прямо к ним. Когда я подошла, два мужика, гревшиеся возле костра, быстро встали, но, разглядев меня, тотчас успокоились и опустились на свои места.
   – Доброй ночи, – сказала я, останавливаясь возле них.
   – Здорово, коли, не шутишь, – ответил один из них, а второй только что-то неразборчиво пробурчал под нос.
   – Вы меня не бойтесь, – попросила я, – мне бы только погреться.
   Бродяги посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   – А мы тебя и не боимся, это тебе, паренек, положено нас бояться, – добродушно сказал тот, что ответил на приветствие. – А место здесь не куплено, если хочешь – садись, грейся.
   Я поблагодарила. Бродяги потеснились, и я опустилась на сено возле самого огня. Над костерком висел котелок, в котором что-то булькало и от которого аппетитно пахло рыбой. От света и тепла, на душе сразу стало легче и веселее.
   – Замерз, малый? – наблюдая, как я грею руки, спросил разговорчивый. – Что ж ты один среди ночи бродишь?
   – Да так, немного заблудился, – ответила я. – Хотел попасть на ту сторону, да не нашел переправу.
   – Смотрю я, одежда на тебе благородная, – продолжил он, – в такой опасно ходить по ночам, вдруг наскочишь на лихих людей!
   – Она у меня старая, ей в базарный день грош цена, а денег у меня нет, чего же мне бояться! – спокойно ответила я. – Да и постоять я за себя сумею!
   Моя самоуверенность явно насмешила мужиков, они многозначительно переглянулись и вновь рассмеялись. Я сделала вид, что не придала их веселью никакого значения и продолжала спокойно греться.
   – А сам-то ты кто будешь? – подбросив веток в огонь, спросил словоохотливый.
   – Считайте, что никто, был в учении, теперь к родителям возвращаюсь, – ответила я. – У меня батюшка сельский священник.
   – Стало быть, и ты божественного звания? – улыбнулся он. – Слышь, Фрол, теперь мы с тобой под Божьей защитой!
   – Нет, я сам по себе, а учился не на попа, а на лекаря.
   – И далеко тебе идти? – не отставал он.
   – Далеко, в город Шую, – назвала я пункт своего назначения.
   – Не слыхал. Это где же такой город будет?
   – Во Владимирской губернии, – ответила я.
   – Ишь, ты, даль какая! Да как же ты без денег туда доберешься?
   – Мир не без добрых людей, как-нибудь с божьей помощью дойду. А вы, добрые люди, кто будете? – спросила я.
   По обличию мои новые знакомые были похожи на крестьян, а вот держались уверенно и без обычного для крепостных раболепия.
   – Мы, – усмехнулся собеседник, – мы, малый, будем душегубами. Вот это Фрол, безъязыкий, а я Кузьма.
   От такого откровения бродяги мне стало не по себе, но вида я не подала. Похоже, из одной передряги я попала в другую, но выбирать теперь не приходилось, нужно было выкручиваться. Впрочем, никаких дурных мыслей в отношении меня у них не было и это успокаивало.
   – Что-то я смотрю, тебе нисколько не страшно? – удивленно спросил Кузьма, не дождавшись от меня никакого комментария.
   – Не страшно, – спокойно ответила я, – чай, вы не дикие звери, а люди между собой всегда сумеют договориться.
   – И то верно, – задумчиво сказал душегуб, – уху будешь есть с нами, не побрезгуешь?
   – Если угостите, буду, – улыбнулась я, – только у меня ложки нет.
   – Как же ты без ложки в такой дальний путь отправился?
   – Так получилось, очень спешил. А почему вы душегубы?
   Мужики переглянулись и опять рассмеялись, правда, на этот раз невесело.
   – Да кто ж его знает, – объяснил Кузьма, снимая кипящий котелок с костра, – видно так нам на роду написано. Фрол что-то такое сделал, за что лишился языка, а я своего барина прибил, вот теперь и бегаю от суда неправого и палача сурового.
   Второй душегуб в подтверждении замычал, показывая черный провал рта.
   – И куда же вы теперь направляетесь? – сочувственно, спросила я.
   – Думаем пробраться на Волгу, по ней уйдем вниз, а там подадимся к казакам.
   – Так это же такая даль! Вы и за год туда не доберетесь, да и поймают вас без паспортов! – сочувственно сказала я.
   – А что ты, малый, предлагаешь? – усмехнулся Кузьма. – Пойти и повеситься на ближайшей осине? Поймают – так поймают, значит, такова наша судьба.
   – Вам лучше не на восход идти, а на закат, попадете в иноземные страны, там жить легче, чем у нас и вас никто искать не будет, – предложила я.
   – Нет, это не про нас, мы без своей веры жить не согласные, – ответил он, устанавливая котелок с ухой на земле, – а если придется в землю лечь, так лучше ляжем в свою!
   Однако ни лечь в родную землю, ни даже поесть мы не успели. Безъязыкий предупреждая, поднял палец и указал им в сторону от берега. Кузьма насторожился, прыжком отошел от костра и, приставив ладонь к уху, начал слушать.
   – Облава по нашу душу, – тихо сказал он и с сожалением вывернул котелок с ухой в костер. – Ты, малый, с нами или останешься? Мы уйдем на тот берег, в Новую Деревню.
   – С вами, – быстро решила я, подозревая, что ловят не их, а меня. – Только я плаваю плохо и у меня бумаги, боюсь, намокнут!
   – Здесь брод есть, не утонешь, а бумаги спрячь в шапку, – посоветовал он, и пошел вдоль берега кошачьим, неслышным шагом.
   Мы с Фролом бросились вслед за ним. Даже отойдя от трещащего костра, я еще ничего не слышала, но сомневаться в навыках «душегубов» не стала. Мы быстро прошли с четверть версты и спустились к самой воде. Небо на востоке уже серело, но рассвет не наступил.