Убийца, скорее всего, пытался ударить его в сердце, но промахнулся и нож попал между нижними ребрами. Я не очень знала, что делать в таком случае, но вспомнила, что делал муж и решила рану продезинфицировать и зашить.
В кучерском загашнике под козлами нашлась водка. Я вытащила зубами пробку и просто плеснула жидкость на рану. Иван закричал и потерял сознание. Это было очень кстати, зашивать рану мне пришлось простой иголкой.
Думаю, не стоит подробно рассказывать, что я испытала пока «штопала» живого человека. Мне временами было так дурно, что я с трудом удерживалась, чтобы не свалиться рядом с раненым. Елена Павловна вообще спряталась в кусты и боялась оттуда даже выглядывать.
Во время операции раненый лежал без сознания, очнулся только тогда, когда я влила ему в рот немного водки.
– Ты чего сделала, коза? – закричал он, хлебнув «живой воды». – Я думал, у меня от боли зенки на лоб вылезут!
– Так нужно было, чтобы у тебя не было Антонова огня, – не обидевшись на «козу» объяснила я. – Как ты себя чувствуешь?
– Сам не пойму, на каком я теперь свете, на том или еще этом, – успокаиваясь, ответил он. – Сильно меня гад поранил?
– Не знаю, главное, что в живот не попал, ты не бойся, даст бог, все обойдется, – не очень уверено сказала я. – Но тут оставаться нельзя, нужно ехать к людям.
Иван тоскливо посмотрел на нас с Еленой Павловной и покачал головой:
– Я встать не могу, а ты хочешь, чтобы лошадьми правил!
– Я вас сама как-нибудь довезу, – решилась я, и попросила, – отвернись, мне нужно переодеться!
– Что вы делаете? – растеряно спросила Елена Павловна, когда я начала снимать недавно надетое платье.
– Снова превращаюсь в мужчину, – ответила я, торопливо раздеваясь. – Сидеть на козлах в чепчике будет просто неприлично.
– А вы что, действительно собираетесь править лошадьми? – испугано спросила она. – А вы умеете?
– Умею, – приврала я. – Нам не впервой…
С одной лошадью, когда жила в деревне, я справлялась легко, а вот как управлять тройкой, знала не твердо.
Главное, это их запрячь, а там уж как-нибудь, справлюсь, уговаривала я себя. Если кучера могут, то почему не смогу я!
Переодевшись, я сразу взялась за дело. Однако лошадь, к которой я подошла, сердито на меня покосилась и угрожающе махнула головой. Мне стало не по себе, но я пересилила страх и погладила ее по шее. Удивительно, но она сразу успокоилась. Я взяла ее за недоуздок и подвела к карете.
– Начинай с коренного жеребца, – подсказывал раненый, – вдень ему удила, потом надень на шею хомут…
Я точно исполняла его инструкции и все оказалось не очень сложно. Медленно, но верно дело продвигалось и, под восхищенными взглядами Елены Павловны, я запрягла лошадей. Теперь начинался следующий, главный этап. Править ими мне предстояло в одиночестве. Ивану на козлах было не усидеть, он даже говорил с трудом.
– Все, теперь можно ехать, – сказала я, кончив возиться с упряжью. – Сейчас посадим Ивана в карету и тронемся!
Общими усилиями мы с Еленой Павловной усадили кучера в карету, свернули ковер и привинтили на место сундук. Когда все было готово, я влезла на козлы. Наступил самый ответственный момент. Я взяла вожжи в руки и вежливо их тряхнула. Удивительно, но лошади сразу поняли, что он них нужно и пошли. Я поерзала на сидении, устраиваясь удобнее, и крикнула извечное, кучерское:
– Но-о, залетные!
Тройка тотчас ускорила шаг. Пока мы доехали до большака, я уже чувствовала себя почти уверено, и легко повернула лошадей туда, куда требовалось.
– Ну, как вы там, Алевтина Сергеевна? – спросила меня в окошко Елена Павловна.
– Хорошо, кажется, получается, – ответила я, не оглядываясь, – не боги горшки обжигают!
– А мы не можем ехать побыстрее? – спросила она.
– Зачем?
– Нас догоняют те самые мужчины, что разыскивали вас! – стараясь говорить спокойным голосом, ответила она. – Думаю нам с ними лучше не встречаться.
– О, господи! – невольно воскликнула я, и оглянулась.
Сомнений не было: бандитского вида парочка скакала нам вслед.
– Но! – отчаянно крикнула я, и хлестнула вожжами коренника по бокам. Он прибавил шага, тройка пошла вдвое быстрее и карету затрясло. Теперь сидеть на козлах мне стало очень неуютно.
– Дайте мне пистолет! – попросила я Елену Павловну. – Он лежит в моей корзине!
Несмотря на страх перед оружием, она сразу послушалась и высунула пистолет в окошко рукояткой вперед.
– Погодите, – попросила я, не зная как его принять. Руки у меня были заняты вожжами, а дорога убегала под ноги лошадей с неимоверной скоростью, – я сейчас, я как-нибудь…
– А вы возьмите вожжи в левую руку, – посоветовала Елена Павловна. – Лошади и без вас знают, что им делать.
– Да, хорошо, сейчас попробую, – ответила я, не успев даже удивиться, с чего бы недавняя плакса была так спокойна и уверена в себе.
Сжимая вожжи левой рукой, я протянула назад правую и почувствовала в ней пистолетную рукоять.
– Только вы с ним осторожнее, случайно не выстрелите, – предупредила Елена Павловна, – Иван взвел курок!
– Этого только не хватает, – воскликнула я, не зная, куда приспособить оружие, чтобы править лошадьми обеими руками.
Между тем уже был слышен топот копыт догонявших нас бандитов. Все происходило так быстро, что я даже по-настоящему не испугалась. Наш коренник словно что-то почувствовал или не захотел, чтобы его обогнали, и перешел с рыси на галоп. Карету затрясло еще сильнее, я ерзала задом по козлам, не зная, что делать, править лошадьми или обороняться. Времени хватило только на то, чтобы оглянуться. Преследователи оказались от нас уже в двадцати саженях и скакали, припав к холкам лошадей.
Выбора у меня не осталось, я отпустила вожжи и подняла пистолет, ожидая, когда нас нагонят.
– Стой! Стой, хуже будет! Всех порешим! – угрожающе крикнул кто-то из преследователей и в подтверждение серьезности намерений выстрелил.
Куда полетела пуля, я не поняла, она меня не задела, но заставила втянуть голову в плечи и скорчиться на козлах. Однако я все равно продолжала возвышаться над каретой и, наверное, была неплохой мишенью. У меня все похолодело внутри, и я уже представляла, что меня подстрелят и я на всем скаку свалюсь на дорогу.
Однако второго выстрела почему-то не последовало. Зато рядом, с левой стороны кареты, как мне показалось, прямо из-под руки, показалась человеческая голова в войлочной шапке. Всадник повернул в мою сторону лицо и оскалил зубы то ли от злобы, то ли в торжествующей улыбке.
– Ах ты, пащенок! – закричал он. – Стой, тебе говорят, а то кишки выдеру!
Не отвечая, я повернулась на козлах и выстрелила. Испугавшись громкого хлопка, лошади понесли. Я же, выронив из руки пистолет, обеими руками вцепилась в вожжи, пытаясь их удержать. Сзади снова выстрелили, но теперь мне было не до того, любой поворот мог стать для всех нас смертельным. От большой скорости легкую карету мотало и швыряло по скверной дороге, но она каким-то чудом не переворачивалась.
– Тяни вожжи, тяни сильней! – отчаянно закричал в сигнальное окошко кучер.
Я послушалась и, упершись ногами в опорную доску, натянула их изо всех сил. Кажется, это возымело действие и скорость начала постепенно снижаться.
– Теперь приспусти! – приказал за спиной кучер, и я послушно ослабила вожжи.
Тройка сразу пошла ровнее.
– А теперь опять натяни! – успокаиваясь, велел Иван.
Я так и сделала, и лошади послушно остановились. Только теперь я оглянулась назад. Вдалеке по дороге скакали две оседланные лошади. Куда подевались всадники, я не поняла и недоуменно заглянула в карету. Оттуда мне улыбалась Елена Павловна.
– А вы хорошо стреляете! – весело сказала она.
– Да, наверное, я не знаю, – забормотала я. – А что, собственно, произошло?
– Мы отбились и теперь нам некуда торопиться, – ответила она безо всяких признаков страха или слез. Уложили негодяев двумя выстрелами!
– А второй, куда девался второй? – совсем не обрадованная своей меткостью спросила я.
– Его убила я, – спокойно ответила она.
– Вы? – только и смогла вымолвить я. – Но, как же, ведь вы совсем недавно…
– Ну, когда это было! Опасность заставляет людей меняться!
– Если только так, – начиная понимать что к чему сказала я. – А вы прекрасная актриса, я ведь тогда в лесу поверила, что вы большая трусиха!
– А я и правда трусиха, – улыбнулась Елена Павловна. – А вы разве нет?
– И я тоже, – вспомнив недавний ужас, вздохнула я. – Ну что, едем дальше?
Глава 20
В кучерском загашнике под козлами нашлась водка. Я вытащила зубами пробку и просто плеснула жидкость на рану. Иван закричал и потерял сознание. Это было очень кстати, зашивать рану мне пришлось простой иголкой.
Думаю, не стоит подробно рассказывать, что я испытала пока «штопала» живого человека. Мне временами было так дурно, что я с трудом удерживалась, чтобы не свалиться рядом с раненым. Елена Павловна вообще спряталась в кусты и боялась оттуда даже выглядывать.
Во время операции раненый лежал без сознания, очнулся только тогда, когда я влила ему в рот немного водки.
– Ты чего сделала, коза? – закричал он, хлебнув «живой воды». – Я думал, у меня от боли зенки на лоб вылезут!
– Так нужно было, чтобы у тебя не было Антонова огня, – не обидевшись на «козу» объяснила я. – Как ты себя чувствуешь?
– Сам не пойму, на каком я теперь свете, на том или еще этом, – успокаиваясь, ответил он. – Сильно меня гад поранил?
– Не знаю, главное, что в живот не попал, ты не бойся, даст бог, все обойдется, – не очень уверено сказала я. – Но тут оставаться нельзя, нужно ехать к людям.
Иван тоскливо посмотрел на нас с Еленой Павловной и покачал головой:
– Я встать не могу, а ты хочешь, чтобы лошадьми правил!
– Я вас сама как-нибудь довезу, – решилась я, и попросила, – отвернись, мне нужно переодеться!
– Что вы делаете? – растеряно спросила Елена Павловна, когда я начала снимать недавно надетое платье.
– Снова превращаюсь в мужчину, – ответила я, торопливо раздеваясь. – Сидеть на козлах в чепчике будет просто неприлично.
– А вы что, действительно собираетесь править лошадьми? – испугано спросила она. – А вы умеете?
– Умею, – приврала я. – Нам не впервой…
С одной лошадью, когда жила в деревне, я справлялась легко, а вот как управлять тройкой, знала не твердо.
Главное, это их запрячь, а там уж как-нибудь, справлюсь, уговаривала я себя. Если кучера могут, то почему не смогу я!
Переодевшись, я сразу взялась за дело. Однако лошадь, к которой я подошла, сердито на меня покосилась и угрожающе махнула головой. Мне стало не по себе, но я пересилила страх и погладила ее по шее. Удивительно, но она сразу успокоилась. Я взяла ее за недоуздок и подвела к карете.
– Начинай с коренного жеребца, – подсказывал раненый, – вдень ему удила, потом надень на шею хомут…
Я точно исполняла его инструкции и все оказалось не очень сложно. Медленно, но верно дело продвигалось и, под восхищенными взглядами Елены Павловны, я запрягла лошадей. Теперь начинался следующий, главный этап. Править ими мне предстояло в одиночестве. Ивану на козлах было не усидеть, он даже говорил с трудом.
– Все, теперь можно ехать, – сказала я, кончив возиться с упряжью. – Сейчас посадим Ивана в карету и тронемся!
Общими усилиями мы с Еленой Павловной усадили кучера в карету, свернули ковер и привинтили на место сундук. Когда все было готово, я влезла на козлы. Наступил самый ответственный момент. Я взяла вожжи в руки и вежливо их тряхнула. Удивительно, но лошади сразу поняли, что он них нужно и пошли. Я поерзала на сидении, устраиваясь удобнее, и крикнула извечное, кучерское:
– Но-о, залетные!
Тройка тотчас ускорила шаг. Пока мы доехали до большака, я уже чувствовала себя почти уверено, и легко повернула лошадей туда, куда требовалось.
– Ну, как вы там, Алевтина Сергеевна? – спросила меня в окошко Елена Павловна.
– Хорошо, кажется, получается, – ответила я, не оглядываясь, – не боги горшки обжигают!
– А мы не можем ехать побыстрее? – спросила она.
– Зачем?
– Нас догоняют те самые мужчины, что разыскивали вас! – стараясь говорить спокойным голосом, ответила она. – Думаю нам с ними лучше не встречаться.
– О, господи! – невольно воскликнула я, и оглянулась.
Сомнений не было: бандитского вида парочка скакала нам вслед.
– Но! – отчаянно крикнула я, и хлестнула вожжами коренника по бокам. Он прибавил шага, тройка пошла вдвое быстрее и карету затрясло. Теперь сидеть на козлах мне стало очень неуютно.
– Дайте мне пистолет! – попросила я Елену Павловну. – Он лежит в моей корзине!
Несмотря на страх перед оружием, она сразу послушалась и высунула пистолет в окошко рукояткой вперед.
– Погодите, – попросила я, не зная как его принять. Руки у меня были заняты вожжами, а дорога убегала под ноги лошадей с неимоверной скоростью, – я сейчас, я как-нибудь…
– А вы возьмите вожжи в левую руку, – посоветовала Елена Павловна. – Лошади и без вас знают, что им делать.
– Да, хорошо, сейчас попробую, – ответила я, не успев даже удивиться, с чего бы недавняя плакса была так спокойна и уверена в себе.
Сжимая вожжи левой рукой, я протянула назад правую и почувствовала в ней пистолетную рукоять.
– Только вы с ним осторожнее, случайно не выстрелите, – предупредила Елена Павловна, – Иван взвел курок!
– Этого только не хватает, – воскликнула я, не зная, куда приспособить оружие, чтобы править лошадьми обеими руками.
Между тем уже был слышен топот копыт догонявших нас бандитов. Все происходило так быстро, что я даже по-настоящему не испугалась. Наш коренник словно что-то почувствовал или не захотел, чтобы его обогнали, и перешел с рыси на галоп. Карету затрясло еще сильнее, я ерзала задом по козлам, не зная, что делать, править лошадьми или обороняться. Времени хватило только на то, чтобы оглянуться. Преследователи оказались от нас уже в двадцати саженях и скакали, припав к холкам лошадей.
Выбора у меня не осталось, я отпустила вожжи и подняла пистолет, ожидая, когда нас нагонят.
– Стой! Стой, хуже будет! Всех порешим! – угрожающе крикнул кто-то из преследователей и в подтверждение серьезности намерений выстрелил.
Куда полетела пуля, я не поняла, она меня не задела, но заставила втянуть голову в плечи и скорчиться на козлах. Однако я все равно продолжала возвышаться над каретой и, наверное, была неплохой мишенью. У меня все похолодело внутри, и я уже представляла, что меня подстрелят и я на всем скаку свалюсь на дорогу.
Однако второго выстрела почему-то не последовало. Зато рядом, с левой стороны кареты, как мне показалось, прямо из-под руки, показалась человеческая голова в войлочной шапке. Всадник повернул в мою сторону лицо и оскалил зубы то ли от злобы, то ли в торжествующей улыбке.
– Ах ты, пащенок! – закричал он. – Стой, тебе говорят, а то кишки выдеру!
Не отвечая, я повернулась на козлах и выстрелила. Испугавшись громкого хлопка, лошади понесли. Я же, выронив из руки пистолет, обеими руками вцепилась в вожжи, пытаясь их удержать. Сзади снова выстрелили, но теперь мне было не до того, любой поворот мог стать для всех нас смертельным. От большой скорости легкую карету мотало и швыряло по скверной дороге, но она каким-то чудом не переворачивалась.
– Тяни вожжи, тяни сильней! – отчаянно закричал в сигнальное окошко кучер.
Я послушалась и, упершись ногами в опорную доску, натянула их изо всех сил. Кажется, это возымело действие и скорость начала постепенно снижаться.
– Теперь приспусти! – приказал за спиной кучер, и я послушно ослабила вожжи.
Тройка сразу пошла ровнее.
– А теперь опять натяни! – успокаиваясь, велел Иван.
Я так и сделала, и лошади послушно остановились. Только теперь я оглянулась назад. Вдалеке по дороге скакали две оседланные лошади. Куда подевались всадники, я не поняла и недоуменно заглянула в карету. Оттуда мне улыбалась Елена Павловна.
– А вы хорошо стреляете! – весело сказала она.
– Да, наверное, я не знаю, – забормотала я. – А что, собственно, произошло?
– Мы отбились и теперь нам некуда торопиться, – ответила она безо всяких признаков страха или слез. Уложили негодяев двумя выстрелами!
– А второй, куда девался второй? – совсем не обрадованная своей меткостью спросила я.
– Его убила я, – спокойно ответила она.
– Вы? – только и смогла вымолвить я. – Но, как же, ведь вы совсем недавно…
– Ну, когда это было! Опасность заставляет людей меняться!
– Если только так, – начиная понимать что к чему сказала я. – А вы прекрасная актриса, я ведь тогда в лесу поверила, что вы большая трусиха!
– А я и правда трусиха, – улыбнулась Елена Павловна. – А вы разве нет?
– И я тоже, – вспомнив недавний ужас, вздохнула я. – Ну что, едем дальше?
Глава 20
Лошади у нас были резвыми, и мы с ветерком домчались до большого села. Я сразу же направилась к церкви. Оставлять раненого кучера у простых крестьян было рискованно, и Елена Павловна посоветовала обратиться за помощью к священнику.
Возле храма оказалось много верующих. Карета с незнакомыми путниками и «барином» на месте кучера, вызвала любопытство и нас пристрастно допросили, кто мы такие и куда держим путь.
– С нами больной человек, – ответила я, слезая с козел. – Нельзя ли позвать батюшку?
Тотчас шустрые мальчишки привели священника. Им оказался рыжий здоровяк в парадной рясе с веселыми зелеными глазами. Несмотря на сан, при виде соблазнительных форм Елены Павловны, глаза его увлажнились и начали источать, как говорится, мир и елей. Вопрос с Иваном тотчас решился. Отец Дмитрий, так звали священника, прикрикнул на матушку, худую, некрасивую попадью, и велел, чтобы она приготовила страдальцу горницу, а сам пригласил нас отдохнуть. Мы с Еленой Павловной были во взвинченном состоянии, устали от волнений и с радостью согласились воспользоваться его гостеприимством.
Жили поп с попадьей бедно. Сан батюшка получил недавно и они еще не успели обрасти жирком. Нас принимали в чистой, с крестьянской мебелью, горнице. Иван совсем скис, как только лег на лавку, впал в полуобморочное состояние. Матушка принялась над ним хлопотать и послала работника за знахаркой.
История о разбойниках, ранивших нашего кучера, отца Дмитрия не удивила, такое на дорогах случалось часто.
– Ничего, господь милостив, главное, что живыми остались, – обнадежил он нас, продолжая исподтишка облизываться на Елену Павловну.
Она, как всякая женщина, почувствовав, что нравится интересному мужчине, безо всякой цели с ним кокетничала. Мне же в тот момент было не до чужих амурных амбиций. Непрерывная череда неприятностей совсем меня доконала. Я притулилась на лавке возле окошка и мечтала только об одном – обрести безопасность и покой.
– А ты, отрок, отчего такой грустный? – обратил на меня внимание батюшка.
– Устал, – не вдаваясь в подробности, ответила я.
– Рано тебе уставать, в твои годы нужно радоваться жизни и веселиться, – сказал он обычную в таком случае банальность.
– Хорошо, постараюсь, – пообещала я, наблюдая, как моя Елена Павловна жестами, глазами, движениями, волнующим тембром голоса, отвращает отца Дмитрия от праведной жизни.
Моя спутница была слишком женственна, чтобы обделить своим вниманием любого встречного мужчину. Делала она это, как мне казалось, не с какой-то целью, а просто так, лишний раз поточить коготки. Однако рыжий батюшка от ее многообещающего поведения ошалел, и воспылал как сухой хворост.
Между тем матушка, устроив раненого, взялась накрывать на стол, накормить с дороги гостей. Священник и гостья, не обращая на нас внимания, отчаянно кокетничали. Попадья, занимаясь хозяйством, старалась не замечать игривого поведения супруга и гостьи, мне же смотреть на них было неприятно.
– Батюшка, – обратилась я к попу, – у вас в селе можно найти хорошего кучера?
– Можно, милый, у нас здесь все можно! – двусмысленно ответил он, глядя при этом не на меня, а на Елену Павловну.
Она поняла намек и расхохоталась.
– Сегодня праздник, погостите у нас, а завтра с утра, непременно найду вам и кучера, и все что пожелаете, – пообещал он.
– Нам нужно уехать сегодня и чем быстрее, тем лучше, – сказала я.
– Сегодня никак нельзя, – любуясь искусительницей, ответил он. – В святой праздник работать грех. Да и вам дороги не будет!
– Ах, Сильвестр, ну куда вы спешите! – поддержала его Елена Павловна. – Батюшка пригласит нас на службу, а потом причастит таинствами, – призывно засмеялась она, – а потом заодно отпустит грехи. Правда, отец Дмитрий?!
От того, как она это сказала, батюшка окончательно сомлел и уже ничего кроме искусительницы не видел. Мне такое поведение спутницы все больше не нравилось.
Дело было даже не в попадье, которая от такого поведения мужа окончательно смешалась и боялась поднимать на него и гостью глаза. Тревожило ее намерение остаться в доме священника.
– Нам нужно ехать дальше, – упрямо сказала я, но на меня просто не обратили внимания.
– Прошу к столу, – пригласила хозяйка, прервав наши переговоры.
Обедать мы сели втроем, сама матушка осталась на ногах подавать еду. Я еще не пришла в себя, и могла только вяло ковырять ложкой в миске. Поп с гостьей уже окончательно обнаглели и вели себя так откровенно игриво, будто кроме них здесь никого не было.
– Кушайте, кушайте, гости дорогие, – угощала нас хозяйка, едва не глотая слезы.
Меня эта глупая история начала не на шутку злить, но я пока сдерживалась, чтобы избежать скандала. Елена Павловна нравилась мне все меньше и меньше. Не знаю, чем бы все это кончилось, но откровенное «махание» прервал приход знахарки и мы с попадьей облегченно вздохнули.
Знахарка, старушка в синем сарафане самого обычного обличия с лицом, укрытым низко повязанным платком, перекрестилась на иконы, низко всем поклонилась и спросила матушку, зачем она ее звала.
– Разбойники порезали человека, – ответила та, показывая на кучера, – погляди, может поможешь.
Знахарка подошла к лавке и сочувственно посмотрела на Ивана. Тот уже пришел в себя и выглядел значительно бодрее, чем по приезде.
– Куда тебя поранили, милый? – спросила она, но увидела его окровавленный армяк и присела рядом на лавке. – Ишь ты, видать, в сердце целил, изверг, – осуждающе сказала она. – Болит?
– Сейчас не очень, – ответил он. – Барыня меня перевязала.
Все посмотрели на Елену Павловну. Она продолжала сидеть за столом, чему-то улыбаясь.
– Вы бы пока вышли, – попросила старуха, – а я его осмотрю.
– И то, – согласился священник, – мне уже пора в храм на службу.
Мы все вышли из дома. Я глубоко вдохнула свежий воздух, но легче мне не стало. Тошнота не кончалась, ломило поясницу, и ноги противно дрожали.
– А ты, отрок, никак и сам заболел! – заметил отец Дмитрий. – Ничего, помолишься Господу, сразу станет легче!
– Я лучше полежу, – ответила я, с ужасом представляя, что придется стоять на ногах всю службу. – Наверное, я простудился.
– Да, конечно, идите, отдыхайте, – сочувственно сказала Елена Павловна, лукаво глядя на батюшку.
Они пошли к храму, а я вернулась в избу. Знахарка раздела Ивана и осматривала его рану. Увидев меня, улыбнулась, обнажив беззубые десны.
– Вернулась, это хорошо, – сказала она, не объясняя, что, собственно, в этом хорошего. – Тебе нужно лечь, отдохнуть.
– Да, конечно, – пробормотала я, устраиваясь на лавке возле окна.
Не успела я лечь, как голова неудержимо закружилась и я заснула, словно впала в забытье. Проснулась я только поздним вечером. На столе горели восковые свечи, Елена Павловна и батюшка сидели рядом на лавке и о чем-то разговаривали. Матушки в комнате не было. Я выспалась и чувствовала себя вполне здоровой. Приподняв голову, я посмотрела, что с Иваном. Он лежал на спине с закрытыми глазами. Я хотела встать, но не успела, нечаянно услышала, о чем думает Елена Павловна, и замерла.
Чего-чего, но такого я от нее никак не ожидала. В ее голове роились мысли, как бывает, когда человек загнан в тупик и лихорадочно ищет из него выход. Отец Дмитрий вызывал у нее ненависть, он чем-то так разгневал нашу красавицу, что она готова была выцарапать ему глаза. Это было странно, если учесть, что они познакомились всего несколько часов назад и, кажется, сначала понравились друг другу. Я начала подслушивать, о чем они говорят.
– Зачем тебе прозябать в сельской церкви, – втолковывала она священнику, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик и оскорбления, – с такими способностями, как у тебя, ты станешь, кем только захочешь! Хоть князем, хоть генералом!
– Я принял священный сан! Где ты была раньше, – отказывался он.
– Ну что тебе какой-то сан, нас с тобой ждут такие дела, что о тебе узнает вся Россия! – уговаривала Елена Павловна. – Ты таких женщин, как я, когда-нибудь еще видел?
Отец Дмитрий отрицательно покачал головой.
– Я не то, что твоя вяленая вобла! – горячо шептала искусительница, прижимаясь к нему. – Со мной ты такое узнаешь! Мы будем жить, как в раю! Дай руку, потрогай, как у меня сердце бьется!
Она взяла руку священника и приложила к своей груди. Он кивнул, подтвердив, что оценил ее сердцебиение, но руку убрал, чем привел Елену Павловну в скрытую ярость.
– Ты же умный человек, неужели сам не понимаешь, что тебе привалило счастье! – страстно сказала она, невольно повышая голос. – В золоте будешь ходить, на каретах разъезжать!
– Нет, от сана я не отступлю, – покачал головой священник и перекрестился на образа. – И свою матушку никогда не брошу!
– Ну и дурак! – не выдержав, зло сказала она. – Так и будешь прозябать в нищете и убожестве!
– Может быть я и дурак, – миролюбиво ответил отец Дмитрий, – но под чужую дудку плясать не стану. – И в моем доме ты никому ничего плохого не сделаешь. Зря ты все затеяла…
Нужно с ними кончать, – с холодной ненавистью подумала моя милая спутница, – со всем разом. Рыжий попик о чем-то догадывается. Тем хуже для него! Скоро у моих все будет готово, – она вспомнила своих помощников, тех самых которых мы будто бы убили утром на дороге, – еще четверть часа и можно будет начинать.
Я лежала с закрытыми глазами, не зная, что можно предпринять. Судя по мыслям Елены Павловны, я влипла, и так крепко, как еще никогда раньше. Как получилось, что она сумела меня обмануть, я не представляла. До этого случая она думала только то, что говорила, и никаких опасных, предательских мыслей у нее не было.
– Я не собираюсь заставлять тебя делать что-нибудь мне в угоду! – с душевной теплотой в голосе сказала Елена Павловна. – Я хотела тебе только помочь, в память о нашей большой любви! Не хочешь меня слушать – твое дело, а я думала, что ты меня хоть немного любишь!
Отец Дмитрий смутился, но вида не подал. Соблазнительные любовные сцены с участием Елены Павловны промелькнули в его памяти, но он постарался их сразу же забыть.
– Что было, то быльем поросло, – ровным голосом, ответил он. – Тогда я был молодым и глупым, думал только о плотском, а теперь я другой человек.
То, что он сказал, насторожило меня еще больше. Выходило, что в дом священника мы попали не случайно и они с попутчицей давние знакомые.
– Я не пойму, тебе что, жалко этого? – спросила Елена Павловна и указала головой на меня. – Или свою вяленую воблу?
Отец Дмитрий ответил не сразу, какое-то время молча сидел, глядя на оплывающую свечу. Потом поднял на собеседницу глаза:
– Я хоть и грешник, но не душегуб. И гореть в аду не собираюсь. Ушла бы ты по добру и не смущала мне душу, – попросил он. – Покаяться я тебя уже не прошу, ты служишь дьяволу, и пусть он заботится о твоей душе.
– Нет, милый, так просто мы не расстанемся! – больше не скрывая ненависти, воскликнула Елена Павловна. – Увяз коготок, всей птичке пропасть! Наше дело от того, что ты стал святошей, не проиграет. Не хочешь сделать, что я тебе велю, сделают другие, только тебе тогда плохо придется.
– Это мы еще посмотрим! – рассердился отец Дмитрий.
– Смотри не смотри, но ты сам выбрал свой путь, – сказала она, порывисто встала и направилась к дверям.
Я поняла, что она собирается сделать, и попыталась ее задержать.
– Останови ее! – крикнула я священнику, вскакивая с лавки.
Он повернулся ко мне, покачал головой и не сдвинулся с места. Елена Павловна посмотрела через плечо в мою сторону и бросилась к выходу. Я сунула руку в карман за пистолетом, но его там не оказалось. С отчаяньем вспомнила, что после того, как я выстрелила в ее сообщника, он выпал у меня из руки.
– Стой, ты отсюда не выйдешь, – закричала я, и побежал вслед за ней.
Однако догнать ее мне не удалось. Елена Павловна выскочила из горницы и захлопнула за собой дверь. Я попыталась ее открыть, но не смогла, она успела чем-то подпереть дверь снаружи.
– Что ты сидишь! – набросилась я на попа. – Она нас собирается сжечь!
Священник пожал плечами и остался на месте, подумав при этом, что у меня что-то случилось с головой.
– У вас есть другой выход? – спросила я, продолжая попытки открыть дверь.
– Нет, только этот, – ответил отец Дмитрий. – Ты не бойся, ничего она нам не сделает! Все в руках Господа.
– Господа?! Ее снаружи ждут сообщники, и они собираются сжечь нас заживо! – закричала я, в отчаянье оглядываясь. – Отсюда даже в окна не вылезти!
– Откуда ты знаешь о сообщниках? – спокойно спросил он.
– Не знал бы, не говорил! Ты так и будешь сидеть и ждать, когда мы сгорим? – спросила я, примериваясь к малюсеньким окошкам, забранным толстенным мутным стеклом, в которые не протиснуться было даже мне, не то, что священнику или кучеру.
– Когда-то я очень любил эту женщину, – не отвечая на вопрос, сказал он. – Где все это теперь?
– Там же, где и раньше, я видел, как ты на нее смотрел, когда мы приехали! Только вот она тебя совсем не любит! – прервала я его грустные воспоминания, не оставляя бесполезные попытки открыть дверь. – Что же делать, мы здесь, как в мышеловке! Батюшка, а где твоя жена? – с надеждой, спросила я.
– Там, в летней горнице, разговаривает со старухой, – ответил он и показал на дверь, ведущую во внутреннюю часть дома.
Я, не спрашивая разрешения хозяина, бросилась туда. Летняя горница оказалась точно такой же комнатой, как и та в которой мы остановились, только в ней не было печи. Попадья со знахаркой сидели за чаем и, когда я туда ворвалась, удивленно на меня посмотрели.
– Что-нибудь случилось? – спросила матушка.
– Пока нет, но случится! Из дома можно как-нибудь выбраться?
– Конечно можно, там есть дверь, – указала она, – вы же через нее входили…
В отличие от попадьи знахарка сразу насторожилась и точно угадала ситуацию.
– Никак горим? – спросила она.
– Еще нет, – ответила я, – но, кажется, скоро загоримся.
– А где отец Дмитрий? – быстро спросила она.
– Там!
– Да что случилось? – вмешалась в разговор попадья. – Где-то пожар?
– Скоро начнется, – вместо меня ответила старуха. – Вот горе-то какое! Проглядела я, старая!
Это уже становилось интересным и невольно заставило всмотреться в знахарку. Внешне она выглядела обычной деревенской старухой, и в то же время, в ней было что-то такое, что цепляло взгляд. Однако рассматривать ее и анализировать времени не было. Я ничуть не сомневалась, что Елена Павловна выполнит свое обещание. Я видела ее в деле и понимала, что эта по-своему талантливая женщина, не остановится ни перед чем.
– Матушка, а на чердак у вас ход есть? – обратилась она к хозяйке.
– Нет, туда можно залезть только со двора по лестнице.
– А подполье? – с надеждой спросила я.
– У нас ледник во дворе…
– Дымом пахнет, – сказал, входя к нам в комнату, отец Дмитрий. – Неужели, правда начался пожар?
Все начали инстинктивно принюхиваться. Я почувствовала запах дыма.
– Горим! – пронзительно, так что все невольно вздрогнули, закричала матушка, и бросилась прятаться на груди мужа.
Отец Дмитрий отстранил ее от себя, опустился на колени и начал молиться.
– Где горит? – спросил из соседней комнаты, последний обитатель дома, кучер Иван. – Со двора дымом тянет…
– Вот и все, – сказала я, чувствуя в душе полную пустоту и неимоверную усталость. – Теперь нам остается только ждать.
– Чего? – дрожащим голосом спросила матушка.
– Смерти или чуда, – ответила я.
– Нужно бежать! – крикнула она и кинулась в соседнюю комнату. Оттуда послышались громкие удары, Иван бил чем-то тяжелым в дверь. Потом он крикнул:
– Нас заперли! Горим! Спасайся, кто может!
Ужас сковал мои силы, и я безвольно опустилась на лавку. Снаружи уже слышался треск горящего дерева. В невидимые щели в горницу начал просачиваться дым. Сразу стало трудно дышать. Иван продолжал кричать и ломать входную дверь. Священник молился. Я сидела, тупо глядя перед собой. Одна знахарка почему-то сохраняла спокойствие. Старушка осталась на своем месте и, не спеша, прихлебывала из блюдечка чай.
Удивительно, но ее необъяснимое спокойствие вернуло мне силы.
– Батюшка, вместо того чтобы молиться, помог бы Ивану открыть дверь, – сказала я отцу Дмитрию и пошла, посмотреть, как у того продвигается дело. Кучер стоял против входной двери и как тараном бил в нее тяжелой скамейкой. Сил у него было мало, и та от ударов только вздрагивала.
– Дай я попробую, – оттолкнув меня с дороги, закричал отец Дмитрий и отобрал у обессилившего кучера скамью.
За окошками уже полыхало пламя и у нас внутри стало совсем светло. Священник что есть силы, выбивал дверь, но она не поддавалась. От дыма стало нечем дышать. Сорвав голос, оборвала крик попадья и натужно закашлялась, задохнувшись дымом. Вдруг со звоном в одном из окон лопнуло стекло, и в комнату ворвался вихрь огня. Меня опалило жаром и я, спасаясь от пламени, отступила к глухой стене.
И в этот момент из дыма выплыла старуха знахарка. Она подошла к отцу Дмитрию, и что-то ему сказал. Что именно, за треском пожара я не услышала, но он тотчас бросил попытки выбить дверь и швырнул скамью на пол.
– Алевтинка, иди сюда, – на этот раз громко, так что я услышала, позвала меня старуха.
Услышав такое обращение, я решила, что или схожу с ума или теряю сознание. Однако знахарка обращалась именно ко мне, и я почти против воли послушалась и подошла.
– Помоги, милая, матушке, а то она занедужила, – попросила старуха и обратилась уже ко всем. – Идите за мной.
Бабка подошла к запертой снаружи входной двери и легко, безо всякого усилия ее открыла. Я поймала попадью за руку и потащила за собой. Все бросились в сени, спеша убежать из дома. И тут произошло нечто совершенно немыслимое и необъяснимое. Лишь только я переступила порог горницы, как пожар утих. В сенях было тихо, будто за стенами дом не бушевало пламя. И воздух был самый обычный. Мы все замерли на месте, и молча стояли, не зная, что делать дальше. Одна матушка продолжала кашлять, но и она скоро утихла.
– Пожара что, больше нет? – растеряно, спросил старуху отец Дмитрий.
– Идите наружу, – не ответив, велела она нам и опять сама открыла дверь во двор.
Мы послушались, и друг за другом вышли на крыльцо поповского дома. Сказать, что я, да и все мы, почувствовали облегчение, значит не сказать ничего. Во дворе была тихая, спокойная летняя ночь. Здесь ничего не горело, не трещало и не взрывалось.
– А как же пожар? – опять спросил священник и перекрестился. – Пожара нет? Он что, нам привиделся?
– Господи, спасибо за чудесное спасение, – зашептала попадья и тихо меня спросила. – Это был сон?
– Нет, не сон, – вместо меня ответила старуха. – Просто мы спаслись чудом. Идите вниз и сами все увидите.
Я уже догадалась, кто такая наша спасительница, отпустила матушкину руку и первой спустилась с крыльца. Это было невероятно, как и само спасение, но вызволила нас от смертельной опасности, бабка Ульяна, знахарка, даровавшая мне способность понимать чужие мысли. Каким образом она оказалась здесь, я даже не пыталась понять. Мне в тот момент стало не до того. На последней ступени я вдруг увидела весь поповский дом, он был объят пламенем. В ужасе я отшатнулась, но тотчас застыла на месте. Это был какой-то невероятный пожар, как будто нарисованный, холодный и немой. Словно все происходило за толстенным стеклом, сквозь которое не пробивались звуки, и его можно было только видеть.
– Что это такое? – прошептал кто-то из моих товарищей по несчастью.
– Не бойтесь, идите во двор, – негромко сказала бабка Ульяна. – Сами посмотрите, как мы горим заживо.
Я пошла первой, спустилась во двор и увидела, не только как горит изба, но и как ее пытаются потушить. На пожар сбежалось все село. Люди метались в дыму, беззвучно что-то кричали и бегали с ведрами и баграми. Все происходило в полной тишине.
– Мы умерли? – непонятно кому задала вопрос попадья.
– Мы живы, а вот они сейчас умрут, – ответила старуха.
Только после ее подсказки, я обратила внимание на кучку не участвующих в тушении пожара людей. Они стояли, сгрудившись недалеко от горящей избы.
– Смотрите, там Елена Павловна! – воскликнула я, с трудом узнавая ее в растрепанной, с разорванным в клочья платье, женщине.
Лицо у Елены Павловны было разбито, окровавлено и обезображено болью и ненавистью. Какие-то мужики крепко держали поджигательницу за руки и плечи, а она отчаянно вырывалась.
Ее подтащили прямо к стене огня. По широко открытому рту и вздымающейся груди было понятно, что она кричит, просит о помощи или пощаде, но ни одного звука до нас не долетело. Все это происходило так близко от меня, что казалось, до них можно дотронуться рукой.
Не думая о последствиях, я сделала шаг в их сторону. Меня встретила упругая, прозрачная стена. Я попыталась ее ощупать, но рука упиралась в вязкий пружинящий воздух. В этот момент к пожару притащили двоих скрученных и избитых в кровь мужчин. Я сразу узнала наших вчерашних знакомцев. Крестьяне их повалили на землю и о чем-то спорили, размахивая руками. Вдруг один из пленников вскочил, сунул руку в голенище сапога и в его руке блеснул нож.
Мужики перестали спорить и начали медленно отступать. К ним на помощь сбегались все, кто тушил пожар. Пленники оказались зажаты между толпой и пламенем. И тут рухнула крыша избы, подняв вверх фонтан брызг, и вся троица исчезла в пучине огня.
– Господи, прости им грехи, – прошептал отец Дмитрий.
Мы молча стояли, не в силах отвести глаза от страшного зрелища…
На этом месте оборвалась поддающаяся расшифровке часть рукописи. Остальные записки Крыловой сохранились только фрагментами, не имеющими прямого отношения к последовательному повествованию.
Возле храма оказалось много верующих. Карета с незнакомыми путниками и «барином» на месте кучера, вызвала любопытство и нас пристрастно допросили, кто мы такие и куда держим путь.
– С нами больной человек, – ответила я, слезая с козел. – Нельзя ли позвать батюшку?
Тотчас шустрые мальчишки привели священника. Им оказался рыжий здоровяк в парадной рясе с веселыми зелеными глазами. Несмотря на сан, при виде соблазнительных форм Елены Павловны, глаза его увлажнились и начали источать, как говорится, мир и елей. Вопрос с Иваном тотчас решился. Отец Дмитрий, так звали священника, прикрикнул на матушку, худую, некрасивую попадью, и велел, чтобы она приготовила страдальцу горницу, а сам пригласил нас отдохнуть. Мы с Еленой Павловной были во взвинченном состоянии, устали от волнений и с радостью согласились воспользоваться его гостеприимством.
Жили поп с попадьей бедно. Сан батюшка получил недавно и они еще не успели обрасти жирком. Нас принимали в чистой, с крестьянской мебелью, горнице. Иван совсем скис, как только лег на лавку, впал в полуобморочное состояние. Матушка принялась над ним хлопотать и послала работника за знахаркой.
История о разбойниках, ранивших нашего кучера, отца Дмитрия не удивила, такое на дорогах случалось часто.
– Ничего, господь милостив, главное, что живыми остались, – обнадежил он нас, продолжая исподтишка облизываться на Елену Павловну.
Она, как всякая женщина, почувствовав, что нравится интересному мужчине, безо всякой цели с ним кокетничала. Мне же в тот момент было не до чужих амурных амбиций. Непрерывная череда неприятностей совсем меня доконала. Я притулилась на лавке возле окошка и мечтала только об одном – обрести безопасность и покой.
– А ты, отрок, отчего такой грустный? – обратил на меня внимание батюшка.
– Устал, – не вдаваясь в подробности, ответила я.
– Рано тебе уставать, в твои годы нужно радоваться жизни и веселиться, – сказал он обычную в таком случае банальность.
– Хорошо, постараюсь, – пообещала я, наблюдая, как моя Елена Павловна жестами, глазами, движениями, волнующим тембром голоса, отвращает отца Дмитрия от праведной жизни.
Моя спутница была слишком женственна, чтобы обделить своим вниманием любого встречного мужчину. Делала она это, как мне казалось, не с какой-то целью, а просто так, лишний раз поточить коготки. Однако рыжий батюшка от ее многообещающего поведения ошалел, и воспылал как сухой хворост.
Между тем матушка, устроив раненого, взялась накрывать на стол, накормить с дороги гостей. Священник и гостья, не обращая на нас внимания, отчаянно кокетничали. Попадья, занимаясь хозяйством, старалась не замечать игривого поведения супруга и гостьи, мне же смотреть на них было неприятно.
– Батюшка, – обратилась я к попу, – у вас в селе можно найти хорошего кучера?
– Можно, милый, у нас здесь все можно! – двусмысленно ответил он, глядя при этом не на меня, а на Елену Павловну.
Она поняла намек и расхохоталась.
– Сегодня праздник, погостите у нас, а завтра с утра, непременно найду вам и кучера, и все что пожелаете, – пообещал он.
– Нам нужно уехать сегодня и чем быстрее, тем лучше, – сказала я.
– Сегодня никак нельзя, – любуясь искусительницей, ответил он. – В святой праздник работать грех. Да и вам дороги не будет!
– Ах, Сильвестр, ну куда вы спешите! – поддержала его Елена Павловна. – Батюшка пригласит нас на службу, а потом причастит таинствами, – призывно засмеялась она, – а потом заодно отпустит грехи. Правда, отец Дмитрий?!
От того, как она это сказала, батюшка окончательно сомлел и уже ничего кроме искусительницы не видел. Мне такое поведение спутницы все больше не нравилось.
Дело было даже не в попадье, которая от такого поведения мужа окончательно смешалась и боялась поднимать на него и гостью глаза. Тревожило ее намерение остаться в доме священника.
– Нам нужно ехать дальше, – упрямо сказала я, но на меня просто не обратили внимания.
– Прошу к столу, – пригласила хозяйка, прервав наши переговоры.
Обедать мы сели втроем, сама матушка осталась на ногах подавать еду. Я еще не пришла в себя, и могла только вяло ковырять ложкой в миске. Поп с гостьей уже окончательно обнаглели и вели себя так откровенно игриво, будто кроме них здесь никого не было.
– Кушайте, кушайте, гости дорогие, – угощала нас хозяйка, едва не глотая слезы.
Меня эта глупая история начала не на шутку злить, но я пока сдерживалась, чтобы избежать скандала. Елена Павловна нравилась мне все меньше и меньше. Не знаю, чем бы все это кончилось, но откровенное «махание» прервал приход знахарки и мы с попадьей облегченно вздохнули.
Знахарка, старушка в синем сарафане самого обычного обличия с лицом, укрытым низко повязанным платком, перекрестилась на иконы, низко всем поклонилась и спросила матушку, зачем она ее звала.
– Разбойники порезали человека, – ответила та, показывая на кучера, – погляди, может поможешь.
Знахарка подошла к лавке и сочувственно посмотрела на Ивана. Тот уже пришел в себя и выглядел значительно бодрее, чем по приезде.
– Куда тебя поранили, милый? – спросила она, но увидела его окровавленный армяк и присела рядом на лавке. – Ишь ты, видать, в сердце целил, изверг, – осуждающе сказала она. – Болит?
– Сейчас не очень, – ответил он. – Барыня меня перевязала.
Все посмотрели на Елену Павловну. Она продолжала сидеть за столом, чему-то улыбаясь.
– Вы бы пока вышли, – попросила старуха, – а я его осмотрю.
– И то, – согласился священник, – мне уже пора в храм на службу.
Мы все вышли из дома. Я глубоко вдохнула свежий воздух, но легче мне не стало. Тошнота не кончалась, ломило поясницу, и ноги противно дрожали.
– А ты, отрок, никак и сам заболел! – заметил отец Дмитрий. – Ничего, помолишься Господу, сразу станет легче!
– Я лучше полежу, – ответила я, с ужасом представляя, что придется стоять на ногах всю службу. – Наверное, я простудился.
– Да, конечно, идите, отдыхайте, – сочувственно сказала Елена Павловна, лукаво глядя на батюшку.
Они пошли к храму, а я вернулась в избу. Знахарка раздела Ивана и осматривала его рану. Увидев меня, улыбнулась, обнажив беззубые десны.
– Вернулась, это хорошо, – сказала она, не объясняя, что, собственно, в этом хорошего. – Тебе нужно лечь, отдохнуть.
– Да, конечно, – пробормотала я, устраиваясь на лавке возле окна.
Не успела я лечь, как голова неудержимо закружилась и я заснула, словно впала в забытье. Проснулась я только поздним вечером. На столе горели восковые свечи, Елена Павловна и батюшка сидели рядом на лавке и о чем-то разговаривали. Матушки в комнате не было. Я выспалась и чувствовала себя вполне здоровой. Приподняв голову, я посмотрела, что с Иваном. Он лежал на спине с закрытыми глазами. Я хотела встать, но не успела, нечаянно услышала, о чем думает Елена Павловна, и замерла.
Чего-чего, но такого я от нее никак не ожидала. В ее голове роились мысли, как бывает, когда человек загнан в тупик и лихорадочно ищет из него выход. Отец Дмитрий вызывал у нее ненависть, он чем-то так разгневал нашу красавицу, что она готова была выцарапать ему глаза. Это было странно, если учесть, что они познакомились всего несколько часов назад и, кажется, сначала понравились друг другу. Я начала подслушивать, о чем они говорят.
– Зачем тебе прозябать в сельской церкви, – втолковывала она священнику, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик и оскорбления, – с такими способностями, как у тебя, ты станешь, кем только захочешь! Хоть князем, хоть генералом!
– Я принял священный сан! Где ты была раньше, – отказывался он.
– Ну что тебе какой-то сан, нас с тобой ждут такие дела, что о тебе узнает вся Россия! – уговаривала Елена Павловна. – Ты таких женщин, как я, когда-нибудь еще видел?
Отец Дмитрий отрицательно покачал головой.
– Я не то, что твоя вяленая вобла! – горячо шептала искусительница, прижимаясь к нему. – Со мной ты такое узнаешь! Мы будем жить, как в раю! Дай руку, потрогай, как у меня сердце бьется!
Она взяла руку священника и приложила к своей груди. Он кивнул, подтвердив, что оценил ее сердцебиение, но руку убрал, чем привел Елену Павловну в скрытую ярость.
– Ты же умный человек, неужели сам не понимаешь, что тебе привалило счастье! – страстно сказала она, невольно повышая голос. – В золоте будешь ходить, на каретах разъезжать!
– Нет, от сана я не отступлю, – покачал головой священник и перекрестился на образа. – И свою матушку никогда не брошу!
– Ну и дурак! – не выдержав, зло сказала она. – Так и будешь прозябать в нищете и убожестве!
– Может быть я и дурак, – миролюбиво ответил отец Дмитрий, – но под чужую дудку плясать не стану. – И в моем доме ты никому ничего плохого не сделаешь. Зря ты все затеяла…
Нужно с ними кончать, – с холодной ненавистью подумала моя милая спутница, – со всем разом. Рыжий попик о чем-то догадывается. Тем хуже для него! Скоро у моих все будет готово, – она вспомнила своих помощников, тех самых которых мы будто бы убили утром на дороге, – еще четверть часа и можно будет начинать.
Я лежала с закрытыми глазами, не зная, что можно предпринять. Судя по мыслям Елены Павловны, я влипла, и так крепко, как еще никогда раньше. Как получилось, что она сумела меня обмануть, я не представляла. До этого случая она думала только то, что говорила, и никаких опасных, предательских мыслей у нее не было.
– Я не собираюсь заставлять тебя делать что-нибудь мне в угоду! – с душевной теплотой в голосе сказала Елена Павловна. – Я хотела тебе только помочь, в память о нашей большой любви! Не хочешь меня слушать – твое дело, а я думала, что ты меня хоть немного любишь!
Отец Дмитрий смутился, но вида не подал. Соблазнительные любовные сцены с участием Елены Павловны промелькнули в его памяти, но он постарался их сразу же забыть.
– Что было, то быльем поросло, – ровным голосом, ответил он. – Тогда я был молодым и глупым, думал только о плотском, а теперь я другой человек.
То, что он сказал, насторожило меня еще больше. Выходило, что в дом священника мы попали не случайно и они с попутчицей давние знакомые.
– Я не пойму, тебе что, жалко этого? – спросила Елена Павловна и указала головой на меня. – Или свою вяленую воблу?
Отец Дмитрий ответил не сразу, какое-то время молча сидел, глядя на оплывающую свечу. Потом поднял на собеседницу глаза:
– Я хоть и грешник, но не душегуб. И гореть в аду не собираюсь. Ушла бы ты по добру и не смущала мне душу, – попросил он. – Покаяться я тебя уже не прошу, ты служишь дьяволу, и пусть он заботится о твоей душе.
– Нет, милый, так просто мы не расстанемся! – больше не скрывая ненависти, воскликнула Елена Павловна. – Увяз коготок, всей птичке пропасть! Наше дело от того, что ты стал святошей, не проиграет. Не хочешь сделать, что я тебе велю, сделают другие, только тебе тогда плохо придется.
– Это мы еще посмотрим! – рассердился отец Дмитрий.
– Смотри не смотри, но ты сам выбрал свой путь, – сказала она, порывисто встала и направилась к дверям.
Я поняла, что она собирается сделать, и попыталась ее задержать.
– Останови ее! – крикнула я священнику, вскакивая с лавки.
Он повернулся ко мне, покачал головой и не сдвинулся с места. Елена Павловна посмотрела через плечо в мою сторону и бросилась к выходу. Я сунула руку в карман за пистолетом, но его там не оказалось. С отчаяньем вспомнила, что после того, как я выстрелила в ее сообщника, он выпал у меня из руки.
– Стой, ты отсюда не выйдешь, – закричала я, и побежал вслед за ней.
Однако догнать ее мне не удалось. Елена Павловна выскочила из горницы и захлопнула за собой дверь. Я попыталась ее открыть, но не смогла, она успела чем-то подпереть дверь снаружи.
– Что ты сидишь! – набросилась я на попа. – Она нас собирается сжечь!
Священник пожал плечами и остался на месте, подумав при этом, что у меня что-то случилось с головой.
– У вас есть другой выход? – спросила я, продолжая попытки открыть дверь.
– Нет, только этот, – ответил отец Дмитрий. – Ты не бойся, ничего она нам не сделает! Все в руках Господа.
– Господа?! Ее снаружи ждут сообщники, и они собираются сжечь нас заживо! – закричала я, в отчаянье оглядываясь. – Отсюда даже в окна не вылезти!
– Откуда ты знаешь о сообщниках? – спокойно спросил он.
– Не знал бы, не говорил! Ты так и будешь сидеть и ждать, когда мы сгорим? – спросила я, примериваясь к малюсеньким окошкам, забранным толстенным мутным стеклом, в которые не протиснуться было даже мне, не то, что священнику или кучеру.
– Когда-то я очень любил эту женщину, – не отвечая на вопрос, сказал он. – Где все это теперь?
– Там же, где и раньше, я видел, как ты на нее смотрел, когда мы приехали! Только вот она тебя совсем не любит! – прервала я его грустные воспоминания, не оставляя бесполезные попытки открыть дверь. – Что же делать, мы здесь, как в мышеловке! Батюшка, а где твоя жена? – с надеждой, спросила я.
– Там, в летней горнице, разговаривает со старухой, – ответил он и показал на дверь, ведущую во внутреннюю часть дома.
Я, не спрашивая разрешения хозяина, бросилась туда. Летняя горница оказалась точно такой же комнатой, как и та в которой мы остановились, только в ней не было печи. Попадья со знахаркой сидели за чаем и, когда я туда ворвалась, удивленно на меня посмотрели.
– Что-нибудь случилось? – спросила матушка.
– Пока нет, но случится! Из дома можно как-нибудь выбраться?
– Конечно можно, там есть дверь, – указала она, – вы же через нее входили…
В отличие от попадьи знахарка сразу насторожилась и точно угадала ситуацию.
– Никак горим? – спросила она.
– Еще нет, – ответила я, – но, кажется, скоро загоримся.
– А где отец Дмитрий? – быстро спросила она.
– Там!
– Да что случилось? – вмешалась в разговор попадья. – Где-то пожар?
– Скоро начнется, – вместо меня ответила старуха. – Вот горе-то какое! Проглядела я, старая!
Это уже становилось интересным и невольно заставило всмотреться в знахарку. Внешне она выглядела обычной деревенской старухой, и в то же время, в ней было что-то такое, что цепляло взгляд. Однако рассматривать ее и анализировать времени не было. Я ничуть не сомневалась, что Елена Павловна выполнит свое обещание. Я видела ее в деле и понимала, что эта по-своему талантливая женщина, не остановится ни перед чем.
– Матушка, а на чердак у вас ход есть? – обратилась она к хозяйке.
– Нет, туда можно залезть только со двора по лестнице.
– А подполье? – с надеждой спросила я.
– У нас ледник во дворе…
– Дымом пахнет, – сказал, входя к нам в комнату, отец Дмитрий. – Неужели, правда начался пожар?
Все начали инстинктивно принюхиваться. Я почувствовала запах дыма.
– Горим! – пронзительно, так что все невольно вздрогнули, закричала матушка, и бросилась прятаться на груди мужа.
Отец Дмитрий отстранил ее от себя, опустился на колени и начал молиться.
– Где горит? – спросил из соседней комнаты, последний обитатель дома, кучер Иван. – Со двора дымом тянет…
– Вот и все, – сказала я, чувствуя в душе полную пустоту и неимоверную усталость. – Теперь нам остается только ждать.
– Чего? – дрожащим голосом спросила матушка.
– Смерти или чуда, – ответила я.
– Нужно бежать! – крикнула она и кинулась в соседнюю комнату. Оттуда послышались громкие удары, Иван бил чем-то тяжелым в дверь. Потом он крикнул:
– Нас заперли! Горим! Спасайся, кто может!
Ужас сковал мои силы, и я безвольно опустилась на лавку. Снаружи уже слышался треск горящего дерева. В невидимые щели в горницу начал просачиваться дым. Сразу стало трудно дышать. Иван продолжал кричать и ломать входную дверь. Священник молился. Я сидела, тупо глядя перед собой. Одна знахарка почему-то сохраняла спокойствие. Старушка осталась на своем месте и, не спеша, прихлебывала из блюдечка чай.
Удивительно, но ее необъяснимое спокойствие вернуло мне силы.
– Батюшка, вместо того чтобы молиться, помог бы Ивану открыть дверь, – сказала я отцу Дмитрию и пошла, посмотреть, как у того продвигается дело. Кучер стоял против входной двери и как тараном бил в нее тяжелой скамейкой. Сил у него было мало, и та от ударов только вздрагивала.
– Дай я попробую, – оттолкнув меня с дороги, закричал отец Дмитрий и отобрал у обессилившего кучера скамью.
За окошками уже полыхало пламя и у нас внутри стало совсем светло. Священник что есть силы, выбивал дверь, но она не поддавалась. От дыма стало нечем дышать. Сорвав голос, оборвала крик попадья и натужно закашлялась, задохнувшись дымом. Вдруг со звоном в одном из окон лопнуло стекло, и в комнату ворвался вихрь огня. Меня опалило жаром и я, спасаясь от пламени, отступила к глухой стене.
И в этот момент из дыма выплыла старуха знахарка. Она подошла к отцу Дмитрию, и что-то ему сказал. Что именно, за треском пожара я не услышала, но он тотчас бросил попытки выбить дверь и швырнул скамью на пол.
– Алевтинка, иди сюда, – на этот раз громко, так что я услышала, позвала меня старуха.
Услышав такое обращение, я решила, что или схожу с ума или теряю сознание. Однако знахарка обращалась именно ко мне, и я почти против воли послушалась и подошла.
– Помоги, милая, матушке, а то она занедужила, – попросила старуха и обратилась уже ко всем. – Идите за мной.
Бабка подошла к запертой снаружи входной двери и легко, безо всякого усилия ее открыла. Я поймала попадью за руку и потащила за собой. Все бросились в сени, спеша убежать из дома. И тут произошло нечто совершенно немыслимое и необъяснимое. Лишь только я переступила порог горницы, как пожар утих. В сенях было тихо, будто за стенами дом не бушевало пламя. И воздух был самый обычный. Мы все замерли на месте, и молча стояли, не зная, что делать дальше. Одна матушка продолжала кашлять, но и она скоро утихла.
– Пожара что, больше нет? – растеряно, спросил старуху отец Дмитрий.
– Идите наружу, – не ответив, велела она нам и опять сама открыла дверь во двор.
Мы послушались, и друг за другом вышли на крыльцо поповского дома. Сказать, что я, да и все мы, почувствовали облегчение, значит не сказать ничего. Во дворе была тихая, спокойная летняя ночь. Здесь ничего не горело, не трещало и не взрывалось.
– А как же пожар? – опять спросил священник и перекрестился. – Пожара нет? Он что, нам привиделся?
– Господи, спасибо за чудесное спасение, – зашептала попадья и тихо меня спросила. – Это был сон?
– Нет, не сон, – вместо меня ответила старуха. – Просто мы спаслись чудом. Идите вниз и сами все увидите.
Я уже догадалась, кто такая наша спасительница, отпустила матушкину руку и первой спустилась с крыльца. Это было невероятно, как и само спасение, но вызволила нас от смертельной опасности, бабка Ульяна, знахарка, даровавшая мне способность понимать чужие мысли. Каким образом она оказалась здесь, я даже не пыталась понять. Мне в тот момент стало не до того. На последней ступени я вдруг увидела весь поповский дом, он был объят пламенем. В ужасе я отшатнулась, но тотчас застыла на месте. Это был какой-то невероятный пожар, как будто нарисованный, холодный и немой. Словно все происходило за толстенным стеклом, сквозь которое не пробивались звуки, и его можно было только видеть.
– Что это такое? – прошептал кто-то из моих товарищей по несчастью.
– Не бойтесь, идите во двор, – негромко сказала бабка Ульяна. – Сами посмотрите, как мы горим заживо.
Я пошла первой, спустилась во двор и увидела, не только как горит изба, но и как ее пытаются потушить. На пожар сбежалось все село. Люди метались в дыму, беззвучно что-то кричали и бегали с ведрами и баграми. Все происходило в полной тишине.
– Мы умерли? – непонятно кому задала вопрос попадья.
– Мы живы, а вот они сейчас умрут, – ответила старуха.
Только после ее подсказки, я обратила внимание на кучку не участвующих в тушении пожара людей. Они стояли, сгрудившись недалеко от горящей избы.
– Смотрите, там Елена Павловна! – воскликнула я, с трудом узнавая ее в растрепанной, с разорванным в клочья платье, женщине.
Лицо у Елены Павловны было разбито, окровавлено и обезображено болью и ненавистью. Какие-то мужики крепко держали поджигательницу за руки и плечи, а она отчаянно вырывалась.
Ее подтащили прямо к стене огня. По широко открытому рту и вздымающейся груди было понятно, что она кричит, просит о помощи или пощаде, но ни одного звука до нас не долетело. Все это происходило так близко от меня, что казалось, до них можно дотронуться рукой.
Не думая о последствиях, я сделала шаг в их сторону. Меня встретила упругая, прозрачная стена. Я попыталась ее ощупать, но рука упиралась в вязкий пружинящий воздух. В этот момент к пожару притащили двоих скрученных и избитых в кровь мужчин. Я сразу узнала наших вчерашних знакомцев. Крестьяне их повалили на землю и о чем-то спорили, размахивая руками. Вдруг один из пленников вскочил, сунул руку в голенище сапога и в его руке блеснул нож.
Мужики перестали спорить и начали медленно отступать. К ним на помощь сбегались все, кто тушил пожар. Пленники оказались зажаты между толпой и пламенем. И тут рухнула крыша избы, подняв вверх фонтан брызг, и вся троица исчезла в пучине огня.
– Господи, прости им грехи, – прошептал отец Дмитрий.
Мы молча стояли, не в силах отвести глаза от страшного зрелища…
На этом месте оборвалась поддающаяся расшифровке часть рукописи. Остальные записки Крыловой сохранились только фрагментами, не имеющими прямого отношения к последовательному повествованию.