Понимая, что долее оставаться в комнате неприлично, я сделала глубокий реверанс и ушла к себе. Пытка всеобщим вниманием кончилась, и я оказалась за закрытыми дверями. Теперь мне очень пригодился поднятый Павлом Петровичем носовой платок. Все лицо у меня стали мокрым от пота.
   – Чего там? – бросилась ко мне Маланья Никитична. – Чего Курносый?
   – Ничего, – ответила я, – пригласил меня к себе в гости. А вот Прохоров, после того как вы влезли в разговор, нам больше не верит, он заподозрил, что мы всех обманываем!
   – Нашла о чем печалиться, – презрительно скривилась старуха, – подумаешь, какой-то секретаришка! Как это тебя Курносый в гости пригласил?
   – Коллежский секретарь Прохоров уже стал коллежским советником, а если раскроет преступление, то станет генералом! – не отвечая на ее вопрос, сказала я. – А врать вы, голубушка, совсем не умеете, он враз вас на чистую воду выведет!
   – Свят, свят, свят, – закрестилась старуха. – Ты что такое говоришь?! Разве ж я соврала? Не было тут никакого Воронцова! Вот тебе святая Параскева Пятница!
   – Погодите, если он за вас возьмется, будет вам не только пятница, но и суббота с воскресением! – пообещала я.
   – Господи, вот грех-то какой, а все наша жадность, – забормотала старуха, – нашла себе на старости лет хворобу! Алевтинушка, деточка, научи что делать. Я уж сама ничего не понимаю. То был Воронцов, то его нет, какие-то покойники, царь, секретари враз становятся советниками! Веришь, голова кругом идет!
   – У вас выход один, – подумав, ответила я, – спрячьтесь так, чтобы Прохоров до вас не добрался. Поверьте, он такой умный, что вам его не обмануть. Дознается, что вы оставили здесь со мной Мишу, у него столько вопросов появится, что вас совсем запутает, глядишь, и до Сибири доведет! – припугнула я корыстолюбивую старуху, впрочем, опасаясь больше не за нее, а за себя и свое доброе имя.
   Я вполне осознавала, если выяснится, что со мной провел ночь молодой человек, то кроме потери репутации, что само по себе ужасно, мне придется объясняться за двойное убийство и попытки скрыть следы преступления!
   – Так куда же я от него, ирода, спрячусь? – чуть не завопила Маланья Никитична.
   – Вам виднее, – равнодушно сказала я, – найдите место или тут во дворце, или у знакомых в городе. Только долго не тяните, он уже скоро до нас доберется!
   Маланья Никитична задумалась, потом что-то решила и посмотрела на меня хитрыми глазами:
   – Какая же ты, Алевтинушка, умная, – льстиво сказала она. – Хорошо придумала! Пересижу-ка я пару дней у кумы Варвары, а там, глядишь, все успокоится!
   Не откладывая дела в долгий ящик, старуха подхватила юбки и ударилась в бега, оставив меня с нечистой совестью и страхом разоблачения.
   Ночное приключение с юным графом тяжелым грузом лежало у меня на совести. Случись моя связь с Воронцовым в другое время, при других обстоятельствах, еще можно было как-то себя простить. Но поддаться соблазну и изменить мужу почти сразу после встречи с ним, после всего, что он претерпел, ища свидания со мной, для меня было чересчур. Если бы я еще сильно влюбилась в Воронцова, так нет. Миша мне просто нравился, как не могут не нравиться подобные ему молодые блестящие юноши, а это как ни крути, не было достаточным поводом для супружеской измены.
   Конечно, в конце концов, я нашла себе оправдание, вспомнила, что он хотел наложить на себя руки, наш совместный ночной ужас, но все равно червячок вины продолжал меня точить. И как я ни старалась отвлечься, думать о более важных в ту минуту вещах, мое тело, еще помнящее его страсть, не давало забыть ночную измену. Занятая этими невеселыми мыслями, о предстоящем свидании с царем я пока не думала.
   Время между тем шло к полудню, а обо мне никто не вспоминал. Раньше едой заведовала Маланья Никитична, но она как ушла, так и пропала, и не только завтрака, но и обеда мне не принесли. Я уже, было, собралась пойти сама на поиски пропитания, как в мою дверь постучались. Уверенная, что это долгожданная еда, я сама ее отворила, но вместо слуги с подносом, за ней стоял проницательный Прохоров. На моем лице, видимо, так ярко отразилось недоуменное разочарование, что он тотчас спросил, кого я жду.
   – Всего-навсего обед, – вздохнув, ответила я, – моя старуха как ушла с утра, так и пропала, а без нее обо мне просто забыли.
   – Меня она тоже очень интересует, – сказал он, – пробовал ее найти, но тщетно. Никто не знает, куда она запропастилась. Я обошел весь дворец, ее нигде нет. Вам она не говорила, куда пойдет?
   – Нет, – коротко ответила я, – вы ко мне? Тогда проходите.
   Прохоров не стал себя уговаривать и вошел. Держался он точно так же, как и утром, со спокойным достоинством.
   – Вы не будете возражать, если мы немного поговорим? – спросил он и попросил разрешения сесть.
   – Не буду, садитесь, – пригласила я.
   Он сел на стул, а я устроилась в кресле. Какое-то время мы оба молчали. Я слушала, о чем он думает, и его мысли о предстоящем разговоре мне совсем не понравились.
   – Ну, что же вы, спрашивайте, если пришли, – не очень любезно предложила я.
   – Я, собственно, не столько хотел вас расспросить, сколько поделиться своими мыслями на ваш счет, любезная Алевтина Сергеевна, – сказал он.
   – Делитесь, – обреченно сказала я, заранее зная, что он собирается мне сказать.
   – Как вы знаете, я расследую ночное убийство, – Начал он издалека, – и пытаюсь лучше познакомиться с теми, кто имеет к нему хоть какое-то касательство.
   – Понятно, – кивнула я головой, – и моя особа вызвала у вас слишком много вопросов?
   Такая прямота немного его сбила, и он даже слегка смутился.
   – Именно вопросов, на которые я пока не нахожу ответов, – после заминки, согласился он. – Вот скажем…
   – Простите, господин Прохоров, как ваше имя отчество? – перебила я, оттягивая неприятный разговор, который пока не знала, как построить.
   – Яков Степанович, – опять сбился он.
   – Яков Степанович, поверьте, я наперед знаю, что вы меня хотите спросить, но почти на все ваши вопросы у меня, увы, нет ответа.
   – Знаете? – искренне удивился он. – Так о чем же я намереваюсь с вами говорить?
   – Например, почему умер мой первый сопровождающий, – просто сказала я.
   От неожиданности у Прохорова, слегка открылся рот и он посмотрел на меня тревожно, если не сказать, испугано.
   – И отчего же он, по-вашему, умер? – придя в себя, спросил он.
   – Об этом вы лучше спросите у флигель-адъютанта Татищева, когда он вернется, или у штабс-ротмистра Вяземского.
   – У последнего я уже спрашивал и не только у него, оказалось, что никто ничего толком не знает!
   – И я не знаю. Мы с ним едва обмолвились несколькими словами.
   – Но между тем, вы с ним вдвоем провели целый день в карете и ночь на почтовой станции! Неужели он с вами ни о чем не говорил?
   – Если я скажу, что не говорил, вы мне не поверите?
   Прохоров отрицательно покачал головой.
   – А если скажу правду, поверите?
   – Постараюсь! – без улыбки, ответил он.
   – Посмотрим. Дело в том, что надворный советник Ломакин, о котором вы спрашиваете, собирался меня убить, но умер раньше меня.
   – Что? – вскинулся следователь. – Убить вас? За что?
   – Вот этого я вам сказать не могу, сама была бы рада узнать! Эти двое, убийство которых вы расследуете, тоже приходили за тем же.
   Кажется, я сумела окончательно вывести хладнокровного Прохорова из себя. Он смотрел на меня во все глаза, совершенно забыв все неприятные вопросы, которые собирался мне задать.
   – Простите, вы это говорите серьезно или только что придумал?
   – Вполне, – спокойно сказала я, – не верите, посмотрите сами, что они сделали с моей периной.
   Я встала с кресла, подошла к кровати и сняла с нее покрывало. Прохоров живо последовал за мной и сразу же увидел сквозные дыры от кинжала в одеяле. Они его так заинтересовали, что он больше ничего не спрашивая, начал сам исследовать постель.
   Чем хороши умные люди, им не нужно объяснять очевидное и все разжевывать. Прохоров сразу все правильно понял и начал мне верить. Я же мучительно думала над тем, как преподнести ему ночную историю так, чтобы сказав правду, заставить его поверить и небольшой лжи, выгораживающей меня.
   Пока он исследовал постель, я стояла рядом, сочиняя правдоподобную легенду, которую нельзя ни проверить, ни опровергнуть. Когда он окончил осмотр, моя версия случившегося уже была вчерне готова.
   – Значит, это вас они пытались убить? А убили их вы? Но, как и с чьей помощью? – спросил он. – Как же получилось…
   В этот момент нас прервали. Дверь распахнулась, и в комнату решительным шагом вошел поручик лейб-гвардии Преображенского полка граф Воронцов. Увидев меня возле разобранной постели с незнакомым мужчиной, он остановился, как пораженный громом. Прохоров резко повернулся в его сторону и быстро сунул руку в боковой карман.
   – С помощью вот этого молодого человека, – быстро сказала я, сумев за какие-то мгновения выстроить все ночное приключение в стройный рассказ.
   Миша, собирался что-то сказать, но я повела бровью и он, замер с открытым ртом.
   – Этот молодой человек в меня влюблен, – сказала я, опять повергнув Прохорова в полную растерянность.
   Он удивленно посмотрел на меня, потом на Воронцова, потом снова на меня.
   – Вчера вечером он стоял тут в карауле, – начала я. – Когда государь отменил мою охрану, он остался во дворце.
   Прохоров взглянул на Мишу. Тот смутился, покраснел, но кивнул головой.
   – Он продолжал охранять меня, но уже не в той комнате, – кивнула я на дверь, – а в коридоре.
   Теперь мой поклонник смотрел на меня не с меньшим удивлением, чем коллежский советник, но Прохоров, слава богу, этого не видел.
   – Когда он увидел двух подозрительных людей в черной одежде и масках, пошел следом за ними. Меня заперли снаружи, я уже спала и ни о чем не догадывалась. Разбудил меня упавший в той комнате стул. Я проснулась и, испугавшись, спряталась под кровать. Оттуда, – указала я на щель под кроватью, я видела, как два человека осторожно вошли в комнату, подошли к моей постели и несколько раз ударили сюда, – я показала на порезы, – ножом.
   Рассказ, видимо, получился занятный и оба слушателя смотрели с жадным интересом на меня во все глаза.
   – Потом я увидела, как поручик подкрался сзади к убийцам и… Впрочем, пусть дальше расскажет он сам.
   Миша был умным мальчиком, и времени прийти в себя, у него было достаточно, потому он вполне спокойно досказал конец этой истории:
   – Да тут и говорить особенно не о чем. Того, что был с ножом, я заколол палашом, а второго когда он бросился на меня с кинжалом, застрелил.
   – Потом мы перетащили их в соседнюю комнату, – перебила я, – поручик вновь закрыл меня в комнате и охранял до рассвета. Потом он простился со мной через дверь и ушел из дворца. Это может подтвердить часовой у входа.
   Наш совместный рассказ произвел на Прохорова такое впечатление, что он не задал ни одного уточняющего вопроса и просто вернулся на свое место и застыл в глубокой задумчивости.
   Я кивнула Мише на свободный стул, и он тоже сел. Молчали мы несколько минут. В это время следователь обдумывал и сопоставлял описанные события. Когда он собрался заговорить, я опять его опередила.
   – Яков Степанович, надеюсь, вы, понимаете, почему я не сказала всего этого государю. Здесь было много посторонних людей, и я не могла позволить, чтобы о происшедшем узнали третьи лица и особенно, мой муж. Боюсь, он все неправильно поймет и последствия для меня могут быть самые печальные. Мы все это рассказали вам, рассчитывая на ваш ум и такт!
   Устоять против лести, особенно человеку, к ней не привыкшему, всегда трудно и Прохоров не смог сдержать довольную улыбку. Неприятный для меня вопрос был забыт.
   – Я вас вполне понимаю, госпожа Крылова, – сказал он, – и в меру своих сил постараюсь позаботиться о вашей чести. Однако остается нерешенной загадка, кому вы так не угодили, что вас упорно хотят лишить жизни!
   – Этого я, клянусь чем хотите, не знаю, – ответила я, прямо глядя ему в глаза. – До нынешнего лета я была простой крестьянкой, состояла в дворне небогатого помещика, а как только вышла замуж, начались все эти несчастья.
   – Может быть, это происки родни вашего мужа? Он богатый человек?
   – Отнюдь, мой муж простой лекарь и никакого состояния не имеет.
   – Тем более странно, – помолчав, сказал Прохоров. – Впрочем, возможно все дело не в нем, а в вас.
   – Во мне? – искренне удивилась я. – У меня здесь нет не только врагов, но и просто знакомых!
   – Не скажите, – невесело улыбнулся он, – вам, вчерашней крестьянке, император целует руку и приглашает к себе в гости. Граф Пален дарит вам платья. В вас влюбился господин поручик. Думаю, у женщины, обладающей таким талантом нравиться, должно быть много недоброжелателей.
   – Вы хотите сказать!.. – вскочила я с кресла.
   – Ничего я не хочу, – перебил он, – я уже много о вас знаю и пока только хорошее. Я всего лишь пытаюсь раскрыть преступление!
   – Мне кажется, оно уже раскрыто, и лучше подумать, как вам доложить о результатах государю, – успокоившись, сказала я, опускаясь в кресло. – Я вполне могу обойтись без участия в нем.
   – Это действительно сложный вопрос, – задумчиво проговорил он. – Как я понимаю, вы не хотите в этом участвовать, а графу, – он посмотрел на Воронцова, и стало понятно, что он его знает, – будет трудно объяснить, почему он сразу после происшествия не доложил о нем своему начальству.
   – Я просто не успел этого сделать, – с виноватой улыбкой, вмешался в разговор Миша.
   – Думаю, такое объяснение его величество не удовлетворит, – мягко сказал Прохоров, – преступление случилось ночью, а теперь третий час по полудни. Император ото всех подданных требует четкости действий и послушания. К тому же остается нерешенным вопрос, кого эти мерзавцы хотели убить?
   – Может быть, они попали сюда по ошибке? – сказал Миша.
   – По ошибке? – задумчиво, повторил за ним Прохоров.
   – Конечно, по ошибке, – подхватила я его еще неотчетливую мысль, – граф возвращался со службы и заметил двух подозрительных людей. Как офицер, он решил за ними проследить. Злоумышленники проникли в Зимний дворец. Он направился вслед за ними, понял, что это преступники…
   – Тогда почему же он сразу после происшествия не доложил обо всем по команде? – перебил меня Прохоров, улыбнувшись Воронцову.
   – У меня, – начал говорить Миша и замолчал, – скажем, очень болела голова!
   – Или вас по ней ударили, и вы все это время были без памяти, – поправил его коллежский советник.
   – Тогда преступников должно было быть трое, – вмешалась я. – Последний должен был идти следом, и напасть на графа сзади…
   – А где мне взять этого третьего? – спросил следователь. – Швейцара, который пропустил убийц во дворец, я уже нашел и он признался, что провел сюда только двоих…
   – Уже нашли? – переспросила я, поражаясь талантам Прохорова. – Так быстро?
   – Это было просто, – разочаровал он меня. – Ночью во дворец была открыта лишь одна дверь, и их мог сюда впустить только швейцар, уговоривший напарника сбегать за водкой. Сначала он запирался, но я нашел в его кармане пятьдесят рублей, полученных от злоумышленников, и ему пришлось во всем сознаться.
   Наступило молчание. Получалось, что коллективно придуманный хитроумный план никуда не годился. Сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, нам не удалось. Миша мрачно смотрел на Прохорова и почти решился принести себя в жертву обстоятельствам, сказать, что после убийства испугался последствий и сбежал из дворца. Однако его жертвы не потребовалось, его величество случай помог все уладить самым лучшим образом.
   В дверь покоев заглянул усатый старик и, увидев нашего следователя, поманил его пальцем. Яков Степанович быстро встал и вышел. Вернулся он спустя минуту, с веселым и довольным лицом.
   – Кажется, дамы и господа, все устроилось само собой, – сообщил он, улыбнувшись. – Швейцар приказал долго жить.
   – Какой швейцар, тот самый? – догадался Воронцов.
   – Не вынес угрызений совести и страха наказания и удавился, – подтвердил Прохоров. – Его только что нашли повешенным в караульной части. Теперь можно будет смело говорить, что он состоял с убийцами в заговоре и огрел вас, господин поручик, сзади по голове!
   – Получается, что преступление раскрыто и вас можно поздравить с чином действительного статского советника? – сказала я.
   – Если государь не передумает, то, надеюсь, можно, – скромно улыбнулся он. – А вот что касается причины преступления, тут я в полном затруднении. Считать вас, сударыня, племянницей Дантона я решительно отказываюсь!
   – Вам уже и это известно? – поразилась я.
   – Какого это Дантона, французского революционера, якобинца?! – взволнованно, воскликнул Воронцов. – Вы, Алевтина Сергеевна, племянница Жоржа-Жака Дантона?!

Глава 10

   Кажется, все, наконец, устроилось. Миша отправился добывать мне хлеб насущный, Яков Степанович ждать приезда государя. Августейшее семейство лето проводило в Петродворце, один Павел Петрович находился в постоянных разъездах, пытаясь самолично управлять обширной империей и своей столицей. Я осталась одна и который раз с отчаяньем перебирала свои наряды.
   Идти на прием к царю мне было решительно не в чем. Платье, подаренное графом Паленом, для строго императора было слишком фривольным, сарафан отпадал сам собой, а многострадальное платье, в котором я приехала сюда, совсем обветшало. К тому же у меня не было перчаток, обходиться без которых было совершенно неприлично.
   Когда вернулся Миша с раздобытыми на кухне холодными закусками, я в одной рубашке ремонтировала свое старье. Мой легкий наряд тотчас направил его мысли в неприличном направлении, и он принялся слоняться вокруг меня, глядя умоляющими глазами. Мне было не до нежностей, к тому же я так проголодалась, что с жадностью набросилась на еду.
   – Между прочим, Алевтина Сергеевна, – не добившись ничего молчаливой мольбой, обижено сказал Миша, решившись завести прямой разговор о наших отношениях, – вы меня обещали кое-чему научить!
   – Обещала, – подтвердила я с набитым ртом, – только не говорила когда. Вы хотите, чтобы нас тут застали неизвестно за какими занятиями? Вам вообще сейчас следует быть в полку, а не в моей спальне!
   Воронцов со мной, конечно, не согласился, сделал вид, что обиделся, и между нами началась обычная в таких случаях амурная игра. Мы болтали о пустяках, и Миша пытался не мытьем так катаньем сбить меня с пути истинного. Я, в свою очередь, прикидывалась наивной и делала вид, что его намеков и двусмысленностей не понимаю.
   Сама же всеми силами старалась не слушать, о чем он думает. Однако Мишины мысли были так настойчивы, что против моей воли пробивались в голову и начинали не на шутку волновать. Чтобы прекратить это безобразие, я попросила его уйти и дать мне отдохнуть. Воронцов обиделся, надулся, но вынужден был подчиниться. Однако едва он вышел из комнаты, как нос к носу столкнулся с графом Паленом. Дверь была прикрыта не плотно, я услышала голоса и подбежала к двери узнать, что там происходит.
   – Здравия желаю, ваше сиятельство, – громко, чтобы я услышала, сказал Миша.
   – Здравствуйте, поручик, – небрежно ответил ему всесильный граф, – что вы здесь делаете?
   – Навещал госпожу Крылову, – ответил он.
   – Вы что, с ней знакомы? – удивился Пален.
   – Точно так, познакомился за время несения службы.
   – Н-да, такое случается, – насмешливо сказал граф, – я в ваши годы тоже бывало, увивался возле женских юбок!
   – Это не то, что вы думаете, ваше сиятельство! – холодно ответил граф Воронцов. – На госпожу Крылову ночью пытались напасть заговорщики, я сумел предотвратить убийство и теперь приходил справиться о ее здоровье!
   – Что! – воскликнул граф. – Какие еще здесь в Зимнем заговорщики?! О чем вы говорите!
   – Кто они такие я не знаю, ваше сиятельство, это дело расследуют генерал-прокурор Лопухин и полицейский офицер, у них и спросите, – дерзко ответил Воронцов. – Только когда заговорщики в масках с кинжалами пытались сюда проникнуть, я их убил в этой самой комнате!
   – Вы не шутите? – тихо спросил Пален, после чего надолго замолчал, но потом добавил. – Это совершенно невозможно!
   – А вы разве сами не слышали об убийстве? – удивился Воронцов. – Об этом уже все знают, здесь был даже сам государь.
   – Нет, я только что вернулся в Петербург и еще никого не видел, – ответил граф, не пояснив, почему сразу же после возвращения отправился не домой, не в свой кабинет, а ко мне. – Если все так, как вы говорите, соблаговолите задержаться, пока я сам не переговорю с госпожой Крыловой.
   Я отскочила от дверей и села в кресло. Пален постучал и, не дождавшись разрешения, вошел. Он был в запыленной дорожной одежде и выглядел очень встревоженным. Он, как и раньше думал по-шведски, и я не смогла понять, какая у него нужда так спешить встретиться со мной.
   – Здравствуйте, любезная Алевтина Сергеевна! – с порога поздоровался он. – Поручик говорит правду, на вас было покушение?
   – Было, ваше сиятельство! Но на мое счастье мосье Воронцов заметил двух человек в масках, крадущихся во дворец, выследил, и когда они пытались открыть мою дверь, напал на них и убил в бою!
   – Этого еще не хватает! – сердито пробурчал под нос Петр Алексеевич. – Так этот модой человек Воронцов? Он из каких Воронцовых?
   – Не знаю, ваше сиятельство, кажется он граф. Вы знаете, после боя на него напал сообщник убийц и ударил его по голове…
   – Да, да, конечно, какая утрата, – не к месту сказал Пален. – А что известно об убийцах?
   – Коллежский советник Прохоров называл их имена, только я не запомнила. Один спившийся дворянин, второй мещанин… Я еще не имела возможность поблагодарить вас за чудесное платье…
   – Пустое, – отмахнулся граф. – Так вы говорите, дело расследует Прохоров? Не слышал о таком. Вы говорите, он коллежский советник?
   – Его сегодня утром государь удостоил повышения в чине, а до того он был простым коллежским секретарем…
   – Понятно, государь наш мудр и благороден. Господин Воронцов, – окликнул он Мишу. – Пожалуйте сюда!
   Миша быстро вошел. Уши его пылали, и я поняла, что он отчаянно ревнует меня к военному губернатору.
   – Поручик, вы чей сын? – прямо спросил граф.
   – Семена Романовича, – ответил он.
   – Посла в Англии? Отлично, ваш батюшка весьма достойный человек! У меня к вам, граф, личная просьба. Не могли бы вы до моего или государя особого распоряжения продолжать охранять госпожу Крылову?
   – Я, я… – лейб-гвардии поручик вспыхнул как мак. – Я, ваше сиятельство…
   – Это моя личная просьба! – строгим голосом, перебил его Пален, видимо решив, что Миша хочет отказаться.
   – Конечно, ваше сиятельство, я готов! – склонил голову, быстро ответил юноша.
   – Вот и отлично! Не спускайте с Алевтины Сергеевны глаз ни днем, ни ночью! И никого к ней не пускайте, конечно, за исключением меня, императора и следователя. Как там, бишь, его, Прохорова. Я могу на вас рассчитывать, граф?
   – Я без сожаления отдам жизнь, за ваше сиятельство! – излишне горячо, воскликнул Миша.
   – «Днем и ночью», – с ужасом подумала я, представляя, какая мне предстоит ночь.
   – Ну, это я думаю, будет излишним, – успокаиваясь, сказал военный губернатор. – Заприте входную дверь на ключ и никого кроме перечисленных лиц сюда не пускайте!
   Господи, что он такое говорит, – подумала я, заметив, как блеснули глаза у юного графа. После всех моих переживаний, раскаянья, опять остаться с ним наедине!
   – Ваше сиятельство, – окликнула я Палена, уже направившегося к двери, – государь меня пригласил к себе для разговора, а мне совсем не в чем идти. У меня есть немного денег и я бы хотела…
   – Павел Петрович хочет с вами говорить? – резко остановился он возле самого порога. – О чем, собственно?
   – Не знаю, ваше сиятельство, – ответила я, глядя ему прямо в глаза. – Мне кажется, государю нравится, что я простая крестьянка.
   – Вы так думаете? – быстро спросил он и отворил дверь. – Может быть, может быть. Что ж, воля императора священна.
   – А платье и перчатки?! – крикнула я ему вслед.
   – Я велю прислать, – ответил Пален уже из коридора.
   – Император пригласил вас к себе? – убитым голосом спросил Миша, поворачивая ключ в замке. – А как же я?
   – При чем здесь вы? – делано удивилась я. – Он пригласил меня в гости, а не в наложницы! Он очень благородный человек!
   – Да, конечно, благородный, – уныло сказал юноша. – Знаем мы таких благородных!
   – Не придумывайте глупостей, все знают, что Павел Петрович влюблен в Анну Лопухину. Очень я ему нужна после такой красавицы!
   – Вы, Алекс, сама не знаете, какая вы! – сказал он и посмотрел на меня с таким вожделением, что я быстро отвернулась и переменила разговор.
   – В любом случае нам с вами нужно отдохнуть. Вы поспите здесь в кресле, а я лягу у себя. И не смотрите на меня так, вы же всю эту ночь глаз не сомкнули!
   – Хорошо, если вам так будет угодно, я останусь здесь, – неожиданно легко согласился он.